Мир прекрасен - в нем нашлось место моим увлечениям.
Спасибо!
Счастливая память сохранила следы моего ненасытного любопытства. И, если мне очень хочется жить до 120 - это означает, что я не утолил его в полной мере.
Когда я был маленьким все вокруг так светилось - и свечи на редкой у нас елке,* и подарки родителей, и ловко-неповоротливые красавицы бабочки на полевых цветах, и прыгающие кузнечики на солнечной опушке, и футбольные голы на заваленной кирпичами поляне у каменной ограды, громко звучали смех друзей, и добрые указания родителей, учителей. Потом сверкали и срывались "звезды", они падали и все равно смеялись мне... Потом счастливая cемейная пора и годы вновь проживаемого детства. А в рабочем "котле" и бытовухе летели в тар-тарары мои утраченные надежды, несбывшиеся планы.
Да, Это все спутники моей жизни, и я с благодарностью кричу им: что бы я без вас делал?!
Я был застенчив, наверное, поэтому, никогда не приставал ни к кому со своими увлечениями и все они, внезапно появляясь, проносились метеором в моей жизни, азартно обжигали, потом окрыляли и медленно уплывали, как рыбы, вычерчивая в памяти неисчезающий никогда след...
Каждое увлечение, как дровишки, которые кидал я в костер своей жизни. И сейчас в зрелом возрасте я вспоминаю о них с радостью и грустью. Конечно, они помогли мне ярче познать мир людей, наслаждаться жизнью, непрестанно чувствовать ее новый калорит, открыть свое второе "Я", стать тем, кем я стал. И жаль, что я не помню - кем я хотел быть, не помню и все, и завидую тем, кто в детские годы видел себя в смелых мечтах.
Я постоянно стремился к полноте бытия и увлекался мгновенно, не позволял "душе лениться", а, наоборот, заставлял ее распахнуться остроте ощущений, чему-то новому и, при этом, везде меня влекло тщеславие, звали победы, я видел только их.
Я часто болел, однако неплохо бегал, хорошо бил по маленькому мячу металлической клюшкой, которую сам гнул "под себя" из толстой проволки. Очень увлекался в мире детских игр, забывал обо всем на свете... Наверное, не я играл, а игра владела, тормошила мной.
У меня не было солдатиков, зато был тяжелый, цельнолитой, из свинцового сплава пистолет, спусковой "крючок" которого находился сбоку. Стрелял он пробками, которые я покупал у цыгана, что чистил сапоги у магазина на Капельском ( три штуки на рубль). Я забивал пробку в дуло, натягивал боек, отставлял руку далеко в сторону, вверх и сбрасывал его ногтевой поверхностью большого пальца. Раздавался громкий бух... Однажды даже дуло полностью оторвало.
Так я врывался в новый для меня мир со своими законами, эмоциями, свободой, свободой быть таким, каким ты есть. Здесь природой сорваны все воспитательные уздечки. И все зависит только от тебя, ты сам дуешь в свои паруса.
В жизни хорошо, когда есть немного игры...
Основным увлечением детской поры был, конечно, футбол. В послевоенной Москве мы играли консервной банкой, детской игрушкой, набитой тряпками, редко - почти настоящим мячом. Играли азартно, целыми днями, на небольшой площадке у каменной ограды. А в непогоду придумали ему замену: пуговичный футбол на столе, где мячом был маленький, круглый, засохший хлебный катыш, воротами - коробочка спичечного коробка, игроками - пуговицы и трансляция матча через форточку.
Футбол долго сопровождал меня, как всякого мальчишку: летом в чувашской Козловке, где меня-москвича брали в команду даже старшие ребята; в пионерских лагерях, где я обычно входил в сборную; в школе, где мы с Мишкой Бруном во время урока физкультуры делили класс на две команды и самозабвенно соперничали; а после уроков бежали поиграть на площадке у церкви, что на Измайловском проспекте; в институте в перерывах между лекциями... Футбол был рядом и с моим спортом.
Как я играл? Увлеченно! Любил нападать и бить по воротам. Носился, как ягуар, кричал на всех, как ревун Амазонии... И кажется мне сегодня, что футбол создает реальность разыгрываемых конфликтов, роднит его с будущим, высвечивает характер любого мальчишки, как регби - маленького новозеландца! И в жизни я чаще видел ошибки других, чем свои, относился к этому несдержанно, порой грубо.
А, как мы с Юркой в студенческие годы "болели" за "Зенит"!? С какой внутренней легкостью после тяжелейшей пересдачи анатомии мы проникали на центральную трибуну стадиона С.М.Кирова, чтобы беспрестанно в течение всего матча криками подбадривать Сергея Завидонова, Льва Бурчалкина -'Выручалкина' в поединке с итальянской "Фиорентиной"...
Радостны были наши эмоции, молоды и сильны мы были, как и советский футбол!
В детские годы я никогда не чувствовал себя чужаком среди ребят, но уединяться любил, чтобы почитать, побездельничать. Однажды глухим вечером, сидя на широком подоконнике, я отдыхал от "Молодой гвардии" и так заигрался со спичками, которые Мама хранила в алюминиевом, походном солдатском котелке (его, наверное, привез Папа), что чуть не устроил пожар. Успел, бегемот*, догадаться сорвать и затоптать тюлевую занавеску, которая вспыхнула синим пламенем.
Но желанным развлечением в то военное время было у нас кино - непостижимое, увлекательное, движущееся, дерущееся на белом экране. Все мальчишки нашего двора были настоящими психами, рассказывая новый фильм, и, ведь, не жалели на фильмы ни времени, ни футбола, ни копеек. Безусловно, кино учило нас не только образно-метафорически, но и окунало в музыкальный мир слов, движущуюся живописную картинку, учило оценивать поступки и игру людей.
О маминых деньгах я не говорю, у меня была дружеская поддержка - Тля-Тля, он пел в перерыве между сеансами и поэтому в кино нас пропускали без билетов.
Да, я вырос в этом новом типе культуры, новом виде общения людей, которое, по-моему, сегодня и на десятую долю процента не реализовало свой художественный и технологический потенциал, постоянно обновляемый талантами и Know How.
В середине января с Полиной мы побывали в Центре Цепи Поколений, что у Западной стены останков храма царя Соломона - знаменитой "Стены плача" в Иерусалиме. В музее, да, нет -это не музей, скорее это духовница, трагичная и счастливая цепочка сердец к твоим истокам, делавшая тебя сопричастным к истории своего народа в нескончаемом беге времени, которое могут сохранить только живущие. В призмах зеленого стекла вереница имен неслышно говорит с тобой, клубятся пары, тянутся световые столбы и ты сам определяешь свое место в этой цепи...
И вот, усевшись кружком, мы все видим в центре на небольшом постаменте мужчину в черной тройке и цилиндре, с приятным, богообразным лицом. Он сидит, говорит с тобой в темноте небольшого зала, двигается в такт слов. И нет никакого экрана, но он живой! Я чувствую тепло его большого лба, изрезанного бороздками, гибкую, полную руку.
Теперь я могу представить будущее - "лазерное Кино"!
Увлечения действуют подобно раскаленному клейму, оставляют в памяти неизгладимый след. Конечно, я не могу пройти мимо своего первого серьезного действа, которым сегодня владеет даже ленивый.
Я заканчивал начальную школу.
- Чем отметим грамоту? - спросил меня Отец. Я втайне так надеялся, что возникнет повод просить у родителей фотоаппарат, который я видел прошлым летом у ростовских братьев, и не раздумывал ни минуты!
Первые дни, месяцы освоения столь сложной для меня техники, связанной с выдержкой, диафрагмированием, проявлением, печатью, светочувствительностью были смешны до слез!
В первое же солнечное воскресенье мы всей семьей отправились в Ботанический сад, что на Первой Мещанской (теп. пр. Мира). Когда я снимал родителей, усевшихся рядышком на скамейке у пруда, Мама сказала:
- Нет, сынок, так дело не пойдет... Вспомни, как фотограф снимает тебя в ателье. Он долго не закрывает затвор, все вертит крышкой. А ты - чик-чик и все...
Эту пленку я так и не проявил, я просто выбросил ее в ведро, а вместо нее "проявлял" плотную черно-оранжевую бумагу, которая прикрывала пленку в фотоаппарате "Комсомолец". Кто это помнит?
Я внимательно приготовил растворы проявителя, закрепителя, воды, поставил все на круглый стол в центре комнаты и начал...
Уже дымился красный галстук, коим я обмотал настольную лампу, уже рвется под натиском проявителя пленка-бумага, которую я волтузил в суповой тарелке, а я бы все проявлял и проявлял, если бы не сосед-студент Володя. Он вошел в комнату, взглянул в тарелку и спросил:
- А где пленка? - И я грустно посмотрел в ведро...
Моя "фотолаборатория" была под столом. Там было достаточно темно. Для контактной печати я использовал спички. Под столовой скатертью я и старался.
Сестренка Люда сегодня показывает мне девичьи гимнастические пирамиды, которые я фотографировал в ее школе, вспоминает, как в морозные дни я просил, гнал ее во двор для очередной своей фотоработы...
Сегодня почти у каждого в руках цифровик. Спроси, что такое проявитель? Уверен, не многие пояснят. И я думаю, что совсем скоро фотоаппараты по свои размерам будут такие же маленькие, как твои сегодняшние усилия сфотографировать любимых - не более кольца на твоем безымянном пальце...
По сути я застенчивый интроверт. Любил одиночество, что-то делать, но для меня многое значили и значат впечатления, эмоции. Я всегда был страстно категоричен, имел свое суждение, любил бывать в кругу ребят, доказывать что-то.
Этому, наверное, хорошо служили различные игры, которые я усваивал очень быстро.
Когда я стал играть в шашки с моим другом по дому Русланом, я почувствовал себя полководцем, мне дали в руки армию, и сказали: "попробуй, победи противника в схватке". А простые правила игры, возможность коварных ловушек просто покорили меня. И вскоре ноги несут меня в Дом пионеров в шашечный кружок. Вот и первый турнир с такими же, как я, новичками. Играем. Я еще не умею думать, расчитывать по-настоящему, а все равно интуитивно выигрываю. Быстро выполнил пятый, четвертый, третий разряды... Почитал теорию шашечной игры, побродил по истокам и протокам дебютов, освоил "треугольник Петрова", партии с "колом", "косяком", "тычком" и за год выполнил второй и первый разряды. Так я постигал науку продумывать свои действия "на шаг вперед".
На первенстве школ Ленинграда я играл на первой доске за свою 285! Самое сильное впечатление - это стыковая игра. Две школы, набрали одинаковое количество очков и первые доски в дополнительном сражении должны выявить победителя. Нас посадили в отдельной комнате, судья, часы. Это была моя лучшая партия в шашки! Я помню, как меня обнимали и поздравляли ребята, как мы все радовались нашей победе...
На этом моя шашечная карьера не кончилась.
Год я работал чертежником в "Ленгипрошахте", что рядом с храмом "Спаса-на-Крови", потому как в Павловский медицинский институт с первого раза не поступил. Если сказать, что я расстроился, значит промолчать. Но сейчас, с высоты лет, я нисколько не жалею об этом. Впереди, я интуитивно знал, будет лучше и не ошибся. А то, что умение читать чертежи и мой калиграфический почерк так пригодятся в жизни, я не ожидал.
Меня учили прекрасные инженеры, я познал чертежную деталировку, у меня был свой кульман, я постигал жизнь в коллективе, делал первые шаги серьезного труда. Проектировщики - народ интеллектуальный, думающий. Высокий, с белой, седой шевелюрой, очень мягкий в движениях, с вкрадчивым, теплым голосом Аркадий Семенович учил меня еще и понимать живопись. Его жена, сухонькая, "седая мышка", работала смотрителем в "Русском музее" и мы частенько с ним простаивали у полотна Брюллова "Гибель Помпеи". Он задавал мне десятки вопросов, давал задания на дом, теребил мою познавательную силу, направлял, опережая известную сегодня телепередачу "Что? Где? Когда?".
Начальник нашей группы, небольшого роста, крепкий мужчина лет 45, аккуратный, настойчивый Михаил Наумович был большим любителем шашек и сыграв со мной пару партий тут же поволок меня к шашистам.
Оказывается коллектив участвовал в соревнованиях на первенство Ленинграда. Меня признали, посадили на вторую доску команды, и, вскоре я уже получал подарки: "памятный набор сигарет", когда мы играли на фабрике Урицкого, "фигурный шоколад с "Каракумом" - на фабрике Н.К.Крупской, тащил домой с мясокомбината им С.М.Кирова шмат буженины. Потом, когда мы победили, я ни разу не был обойдем в коллективе благодарностями ко всем праздникам - Дню Советской армии, Майским-трудовым. А в заключении даже получил медаль "Двухсотпятидесятилетия Ленинграда", несмотря на то, что в последние месяцы был наказан зарплатой за то, что, дурак, не поздоровался с начальником отдела... Что ж, хорошая школа!
От шашек, естественно, к шахматам, путь прямой...
В один из первых дней снежной осени, Андрей, мой напарточник в начальной школе, показывал, где он живет. Это было в Москве. Мы свернули с Первой Мещанской в его двор.
- Посмотришь, где я обитаю, - сказал он мне загадочно и тут же победно - ликующе добавил:
- Точно над нами живет Михаил Ботвинник, чемпион мира по шахматам.
Небольшой балкон на четвертом этаже обычного московского дома, падают крупные снежинки, лепят белоснежную шапку на черном бублике огромного лаврового венка. Закрою глаза и вижу эту картину...
Вскоре уже "торопятся мои ноги в путь веселый" к шахматам в Аничков дворец - ленинградский Дворец пионеров. Помню огромный, украшенный настенной лепниной высоченный зал, тихих, сосредоточенных ребят, свой столик, который обычно искал вблизи окна.
В свободные от игры минуты я любил прогуляться по мраморным залам дворца, разглядывать своды, стены, украшенные рисунками и золотом. После занятий с удовольствием поощрял свою давнюю привычку - ходил в кинозал Дворца, смотрел тележурналы, мультфильмы. Однажды рядом со мной оказалась старушка. Увидев, что я кручу головой по сторонам, она тихо спросила:
- Хочешь знать тайну этого зала? - И, увидев мой вопросительный взор, продолжила:
- Раньше здесь была церковь (и она перекрестилась), а на месте экрана поражал своим великолепием одиннадцатиметровый иконостас!
В этот момент зажегся экран, лицо ее потемнело, только глаза горели отраженным светом, но я был уже там в киноистории...
В шахматных турнирах я быстро выполнил третий разряд, потом второй. Не прошел мимо шашечный опыт, я сразу стал осваивать шахматные примудрости, увлекли любимые Ботвинником "защита Нимцовича", "Ферзевый гамбит", "Английское начало". Я неплохо считал и это помогало. Шахматы как-то заставляли планировать жизнь, действовать целеустремленно. И я благодарен им за это.
Однажды после очередной партии я вышел из зала отдохнуть, прогуляться по анфиладе парадных комнат дворца, среди стройных рядов благородных, ионических колонн. Возращаюсь. Вижу, у дверей стоит Владимир, высокий мальчишка с красивой светло-рыжей шевелюрой. Нам предстоит встреча - мы играем в одном турнире.
- Отдай мне партию,- без всяких обиняков берет меня за руку "Белокурая бестия"***, - тебе без разницы, а мне надо выполнить разряд.
И я отдаю.
На следующий год мы расстались, но, как оказалось, не надолго...
Как-то на одном из наших дружеских "совещаний" Симка неспешно встал и подбоченясь, игриво - серьезно спросил Бориса и меня:
- Так, господа, "непуганные идиоты", пока мы живем низким сортом... Согласны? Готовим новую партию старичков, да? Когда по-настоящему приблизимся к двигам?
Так лапидарно он выражался...
На следующий день после уроков мы уже шастаем по спортивным школам. Хорошо помню первую -на Измайловском проспекте, двух серьезных мужчин, сидевших в тренерской за письменными столами. Мы поздоровались и спросили:
- В волейбольную секцию записаться можно?
Оба окинули нас оценивающим взглядом:
- Малы ребята, для волейбола не годитесь...
В другой - нам предложили греблю.
И, разочарованные, мы отправились погулять на Невский. С трамвая сошли на Садовой улице и мимо "Катькиного садика" направились к "Аничкову мосту". На металлической ограде сада Борис заметил объявление. "Желающим заниматься фехтованием"...
И в воскресенье мы втроем спешим в спортивный зал "Дворца пионеров". Испытания выдержал лишь Борис, а нам с Симкой осталось лишь быть повнимательнее ко всяким объявлениям, приклееннным на стенах домов. И, надо же, вскоре повезло. Однажды, на Загородном проспекте я прочитал: "прием в секцию фехтования..."
Батальон мальчишек того далекого набора в течение трех месяцев постигал основы фехтования в школе у Витебского вокзала под руководством Веры Григорьевны Булочко. Даже своего напартника Аркадия Груна я соблазнил.
Чуть отвлекусь. В прошлом году, летом я встретил моего Аркашу, уже многоопытного инженера, никак не желающего пенсировать... Нисколько не изменился мой школьный друг, тот же лучистый взгляд, знакомый каскад веселых мыслей и теплых воспоминаний. У него оказался телефон нашей учительницы английского языка Валентины Васильевны и мы позвонили. Как была рада она, помнившая нас!
Со всеми занималась Вера Григорьевна без всяких испытаний. Многие мечтали сразу о мушкетерских боях и не выдерживали обычной школьно-спортивной муштры. Уходили. А впереди нас, оставшихся в солидной роте, ждал экзамен. Теперь Вере Григорьевне предстояло отобрать двадцать пять мальчишек.
И вот день испытаний. Вызывают по одному в центр спортзала, предлагают задания и... Оценивать нас - трясогузок, готовятся ребята прозанимавшиеся фехтованием год. Вдруг, среди судей я замечаю "Белокурую бестию".
Да, вы правы: сполна отплатил мне Володя за ту прошлогоднюю партию в шахматы, отданную ему без боя - поставил за мои усилия 9,9 баллов, когда все давали не больше семи.
Как увлеченно я тренировался, с каким азартом постигал шагистику, защиты, атаки, выпады...
На своих первых соревнованиях - чемпионате Ленинграда (соревнования проходили в мае во дворце "Английского собрания", что на Миллионной улице), год прозанимавшись, я занял седьмое место по своему возрасту (так было развито фехтование в Ленинграде!) и дважды был горд, когда свой первый бой в финале смог выиграть у чемпиона Ленинграда прошлого года.
Остался в памяти огромный зал, залитый солнцем, тщеславные, глупые мысли, которые крутились у меня в голове, и предстартовый мандраж, когда от волнения куда-то уходили силы, дрожали ноги, пульс барабанил в висках и я "стегал" себя, заставлял двигаться, атаковать и защищаться, как учили...
Через всю мою молодую жизнь, через тяжелую болезнь, когда я с пОтом сбрасывал лишние пуды веса, прошли тренировки и соревнования. Их было много. С рапирами, шпагами я побывал в очень многих городах Советского союза. И был несказанно рад активному веселью в здравии, встречам с друзьями, тому, что выполнил норму "мастера спорта СССР", да кофию с коньяком и зефиром, которые мы вечерами трескали в Киеве на первенстве Советского союза с моим фехтовальным другом Борисом Бродером.****
В столице Советского Заполярья я трудился тридцать шесть лет, здесь и прошла моя фехтовальная жизнь.
Обычно после работы, а потом двух пар занятий в торгово-кулинарном училище, я спешил в тридцать четвертую школу, там меня ждал фехтовальный друг, солдат срочной службы Эмануил Крупкин и наша группа юных динамовцев.
Пройдут годы и в Кфар - Сабе на соревнованиях в Израиле я увижу стройного парня с надписью на спине "Крупкин". Я подошел, спросил и выяснил: отец вон ходит... И Эмка не узнал меня... Меняемся мы, что ли? Что делать, но очень хочется оставаться спокойным, дружелюбным, по - детски открытым.
В тридцать четвертой школе Мурманска мы были на правах пасынков, но нам очень благоволила директор Анна Яковлевна Сексте, ее мы часто встречали уходившей с работы последней в эти поздние вечерние часы.
Наши ученики... Их было около тридцати, но и сейчас я каждого вижу. Вот думающий, гибкий рапирист Валерий Иванов, входил в сборную российского общества, работает преподавателем физкультуры в школах. Братья Казанские. Где ты, Сергей, корявый, но отчаянный шпажист - рубака? Ты, ведь, так любил побеждать, а не тренироваться. Знаю: твой брат, Игорь, физически слабый, инфантильный мальчик окончил МГИМО, служит по дипломатическому ведомству. Я как-то был в его конторе в Москве на Марксистской.
С грустной улыбкой я вспоминаю Юрия Оспельникова, светлого, солнечного мальчишку. Перед самым отъездом, в областной стоматологической поликлинике я встретил опустившегося, обрюзгшего, спившегося мужика, что-то лепетавшего мне в оправдание. Олег Константиниди, серьезный, вдумчивый, очень контактный. Пошел по профсоюзной линии. Володя Матвеев, мягкий, добросердечный саблист. Работал на Судоверфи. Девоньки оказались более успешными, почти все закончили институты. Люда Рыгалова, улыбчивая молчунья, программист. Оля Орлова, тишайшая, скромная, худенькая девушка - прокурор (кто бы мог подумать!); годы спустя, в острой ситуации она дала мне хороший совет. Нина Константиниди, решительная, разумная - врач-гинеколог. Таня, смешливая красавица - врач-дерматолог.
С Эмкой мы были в "одном весе" и после работы с ребятами, в широких рекреациях мы натаскивали друг друга. Так было практически каждый день. Эмануил после демобилизации уехал в Горький, закончил институт физкультуры, воспитал чемпиона Советского союза. Сегодня он в Маалоте успешно тренирует шпажистов Израиля.
Как я "работал" на дорожке? Во-первых, никогда не видел, не чувствовал зрителей, меня не волновало их присутствие. Во-вторых, в сопернике я всегда видел врага, настраивал себя соответственно, злил, дескать, он... В-третьих, всегда старался искать путь к победам. Например, атаку старался начать, пластично, плавно, максимально ускорялся лишь в конце. Физиологические законы подсказывали мне: резко замахнись на человека, попытайся ударить, он также резко отскочит или подставит руку, а сделай тоже мягко, чуть замедленно, он и не заметит... У меня было свое, любимое место атаки - чуть ниже подмышки у соперника. Был и свой кумир - Яков Рыльский, прекрасный саблист, веселый, добродушный. Я даже его привычку курить между боями взял на вооружение, правда, он курил "Беломор", а я -маленькие, болгарские сигареты...
Ни раз я встречался на фехтовальной дорожке с чемпионами мира.
Первенство Вооруженных Сил во Львове, я выступаю за Северный флот, хотя всю спортивную жизнь был динамовцем.
Поединок с Германом Свешниковым, он в прошлом году на чемпионате мира в Москве стал чемпионом. Проигрывая 2-4, Герман вырвал у меня победу, используя свою фирменную защиту с шагом вперед и уколом в мое плечо.
На следующий год я отыгрался в бою с Юрием Сисикиным, чемпионом и героем Токийской Олимпиады. Выигрывая в четвертьфинале 4-1, я снова пропустил три укола подряд и, поправляя клинок перед решительной схваткой отметил про себя: Юрий любит сложные атаки - надо контратаковать. Ну, что ж, и по команде судьи я пошел в контратаку. Он наткнулся на мой клинок... Победы над чемпионами союза Рудовым, Шевелевым жгли мое тщеславное сердце.
А сегодня я часто вижу "Белокурую Бестию" - Володю Балона, часто мелькающего на телеэкране героя "Трех мушкетеров", знаю, что Виктору Ждановичу, нашему первому олимпийскому чемпиону по фехтованию, отметили в Санкт-Петербурге торжественную дату. Но ничего я не слышал о Борисе Мельникове, втором олимпийском чемпионе той далекой, звездной компании...
Так, дорогие мои, льется шлейф моих увлечений. Я будто актер, спешу менять костюмы, или, может быть, меня, наездника, тяготит однообразный бег рысью моих любимых скакунов, и я перехожу на галоп, так хочется испытать неизведанное напряжение, риск, новый, неизвестный кусочек жизни... Наверное, это вспыхивают игровые гены моего деда Исака, отца Мамы. Но я счастлив, что игры, всегда дарили мне здоровое общение, несли сюрпризы и доставляли просто благие, эмоциональные минуты.
И я продолжаю...
Учился я, как все, с желанием. Школа у нас была небольшая, но растущая, поэтому мы всегодно - первосменники. Утром, обычно, легко вставал, но, как правило, долго приводил себя и учебники в порядок, медленно ел, поэтому часто опаздывал, что вошло в привычку и заставляло потом краснеть все рабочие годы. В классе сижу на второй парте. Аркадий сидит у окна, я - у прохода. Учились мы весело, без большого напряга.
Но дни экзаменов я всегда ждал. Уж больно, нравилось мне по утрам в залитой солнцем комнате, неспешно сделать зарядку, повертеться перед большим зеркалом, что в дверце маминого шкафа, оглядывая свою фигуру, неспешно откушать кашу. Потом я садился у своего стола, раскрывал учебник. А заточить карандаш, как учили, да положить стопку белых листов бумаги справа - святое дело. Прямо передо мной - пришпиленная на стене бумажка, на которой я тщательно писал последовательность экзаменов, даты и оставлял место для отметки.
Несколько часов работы, потом обед. Мама оставляла за окном обычно наваристые борщи и котлеты с жареной картошкой, которые я люблю и поныне. Компот, естественно...
Надо отдохнуть. Иду в сад, что напротив нашего дома. Мужики там играют в домино - забивают "Козла". Занимаю очередь... Первые игры я неграмотно "юлил" меж костяшек, как пенсионеры, которых я последнее время забивающих "козла", редко вижу в санкт-петербургских дворах.
Чуть позже в домино открылась мне истина: дикая сложность игры не позволяет старикам усвоить ее, поэтому лишь развлекает и веселит, позволяет философствовать наобум.
Теперь каждый день я играю. Познакомился с Антоном, студентом военмеха и понеслось...
Да, скажу я вам, чтобы хорошо играть в домино, соображалка нужна, как в бридже. После первых ходов надо практически знать костяшки не только своего напарника, но и соперников - это перманентно. Я сразу взял за правило - всегда помогай товарищу, наступай на горло собственной песни, даже если чувствуешь, что в руках расклад круче, главное - "порть кровь" противнику и выручай своего. У Антона моя игра вызывала упоение, радость, он улыбался, даже когда мы проигрывали. Я старался держать в голове, какими костяшками атакует партнер, соперники, какие - не нравится всем. А ведь, надо помнить с какими костями они сопряжены и еще остаются в игре, стараться выманить у соперников (и знать у кого!) наше оружие и не дать ему выставить на кон свое. Внимательность, концентрация памяти и никаких отвлечений! А уж, как я был горд, когда в конце игры точно знал, какие кости остались у моего и обоих противников.
Я добился такой добротности в игре, что в отсутствие Антона ко мне многие просто рвались в напарники.
Позже, когда я поступил в Институт, на первых курсах, после занятий мы с Юркой шли домой к Изольду Кролю, где нас ждал его отец, и там мы играли... Домино, скажу я вам, доставляло мне ликование, присущее, наверное, только скачущему козлику.
Чуть отвлекусь. Что делать? С Изольдом у меня связаны теплые воспоминания.
Прошли годы. Я покинул Ленинград, родителей, живу с семьей в столице Советского Заполярья.
Однажды Папа вызвал скорую помощь, сердце... Приехал молодой врач. Дальше мне рассказывал уже Изольд.
"Я приехал, измерил давление у отца - повышено, ввел лекарство, измерил - слишком низкое, снова ввел. А сам оглядываю квартиру, ведь здесь я когда-то был. Только, когда твоему отцу от моих усилий стало лучше, спросил:
- А, как ваша фамилия? - и рассмеялся, вот, ведь, дурак в карточку не посмотрел..."
Моя единственная послеинститутская встреча с Изольдом состоялась в первый год моей работы в областной санэпидстации. Я поехал знакомиться с объектом атомщиков - "Полярные зори". Возвращался домой, вспрыгнул на подножку проходящего товарного поезда (пассажирского надо было долго ждать) и на площадке лицом к лицу столкнулся с Изольдом, он, призванный в армию, охранником сопровождал груз до Мурманска.
Весь путь мы с ним проговорили, вспоминая студенческие годы, игры в домино... Потом он попросил рубль и я с радостью сунул ему десятку.
Начало учебы в девятом классе совпало с новым увлечением. Мы втроем, Борис, Симка и я, потихоньку осваивали преферанс. Играли, когда появлялось свободное время: у Бориса после радиотехники, у Симки - чтения, у меня - тренировок. В теплое время ездили в ЦПКО, садились в траву, загарали и чертили "ленинградку". Позже к нам присоединился Вадим, жених сестры Симки, Юли, славный был парень... На их сводьбе, танцуя с Юлей, я сказал:
- Какая вы прекрасная пара! - Она поцеловала меня.
К сожалению, пожили молодые инженеры недолго, мотаясь по съемным квартирам, где частенько мы писали "пульку" по 0,25. Ушел отличный парень Вадим, прыгнув с девятого этажа...
А мы продолжали играть. Летом, по воскресеньям ездили загород, в дома отдыха... Зимой, уже в студенческие годы часто хаживали в квартиру на Московском проспекте у Фрунзенского универмага, где молодые супруги, большие любители карт, организовали "ночной картежный клуб". Надо было лишь принести небольшую закусь и вино. Там я играючи тренировал мозги, осваивал "бридж"...
В первое лето нашего знакомства с латвийской Краславой мы втроем: Папа, маленькая Лешка и я, сняли комнату у супругов: добрейшей тети Вали ( помню, как Лешка прятала за спиной от меня ее котлеты, а они падали на землю...) и Володи, донецкого шахтера. Они построили дом у самого соснового леса на берегу красавицы Даугавы. Володя выпивал, естественно, и в конце концов плохо кончил...
Папа тогда быстро сколотил стол и мы частенько под соснами, пригласив третьего, писали "пульку". Папа играл очень азартно, не мог сидеть и ждать хорошую карту, надеялся на прикуп отчаянно. А я, дурак, ворчал, не понимал, что Это его стиль, стиль жизни, иначе он просто не может.
В Заполярном Мурманске пару недель во время переподготовки по гражданской обороне, увиливая от нее (кто воспринимал ее серьезно, как и многое, что нам тогда говорилось...), мы шли на квартиру к Рудольфу, психоневрологу, с Олегом Синопальниковым, главным педиатром города, и весь день с перекусами играли. В лице Рудольфа я, неплохо играющий, увидел блестящего преферансиста, настоящего картежного асса. Оказывается, это было его любимым и постоянным хобби. Олег играл слабее, но когда я видел его удачный ход, с легкой и благодарной улыбкой вспоминал окуневую рыбалку в заливе у "Зеленого бора", он там работал, а я приезжал в командировку.
Заканчивал картежную эпопею я в новой, солнечной стране, на берегу Средиземного моря и в киббуце Бейт-Ха-Эмек. Компании подбирались разные, наверное, поэтому иногда быстро разваливались. Меня почти не волновал результат, деньги не являлись элементом стратегии, главным был процесс игры, общение. Мне хотелось погутарить, повеселиться, поэтому я часто опережал события, любил шутить, подсказывать и не терпел хамского отношения к другим..
В июле с группой десятиклассников я решил пройти южным берегом Крыма. Из Симферополя по самой длинной в Европе троллейбусной трассе, преодолев Ангарский перевал, по горному серпантину мы добрались до Алушты и в течение двух недель шли берегом моря в сторону Алупки - нашей конечной цели. Побывали в Воронцовском дворце с дивным, но мне показалось, запущенным садом, здесь мы потешались, пытаясь поймать золотую рыбку в небольшом бассейне; обошли Ласточкино гнездо - миниатюрный рыцарский замок в Гаспре; погуляли по Левадийскому дворцу.
Потом я переехал в Евпаторию, знаменитый детский курорт. Там я ночевал у каких-то родственников, питался отвратительно, не следил за собой. Почему? Был неорганизован, а попросту, не готов к самостоятельной жизни! И вскоре Это сказалось...
Ни парки, ни леса, ни растения, ни воздушные "витамины" моря - весь этот гигантский естественный ингаляторий не смог защитить мои легкие от жестокой напасти...
Впервые я почувствовал неладное, когда в декабре не расстроился, узнав, что юношеское первенство Ленинграда по фехтованию не состоится, в связи с эпидемией гриппа... Уже тогда я был непривычно слабосилен, вял.
В феврале я оказался в огромной палате на Песочной набережной среди больных, кашляющих кровью, худых, подростков... Пневмоторакс, пневмоперитонеум, горсти Паска...
Сотрясают мою память и ночные "велосипеды" - горящие бумажки между пальцев в ночи и постоянное лежание в постели.
В те дни я читал "Семнадцатилетние". Автор менторским тоном устами десятиклассниц излагал жизнь советской школы, но книга читалась с интересом, может быть, из-за того, что речь шла о девичьей школе, а возможно и потому, что я был несогласен по мелочам и с попытками Константина Семеновича, нового преподавалеля школы, "выпотрошить" своих героинь, или, например, его пастулатом: "Звонок на перемену - для учителя!" Почему-то запомнилась Зинаида Дмитриевна - учительница, которую все ругали и называли нянькой. Так уж, устроен мир, что через четверть века заслуженная учительница России по литературе, Зинаида Дмитриевна будет доброй феей для моих детей, зятя.
Мой врач, Наталья Максимовна, сразу очень расположила к себе. До сих пор я чувствую прикосновение ее нежных, требовательных рук, вот она вертит меня, постоянно вслушивается в мои легкие, ловит дыхательные шумы, и я слышу ее голос с прокуренной хрипотцой. Все, что она говорила, я понимал буквально.
Прощаясь, она тихо напутствовала, касаясь моего плеча :
- Поправляйся...
И теперь за каждой трапезой я ел хлеб с толстым слоем масла, трескал кротовый жир, принесенный Мамой, жадно пил молоко с пенкой...
Сворачивая трубочки фонендоскопа после: "Вдохни, выдохни, не дыши...", она однажды добавила:
- Дышать надо уметь...
И мои друзья, Борис и Симка несут мне "Наставление по правильному дыханию", издание старое, зачитанное, потрепанное.
Дыхательная гимнастика индийского брамина г-на Чандры Джонсона стала моим увлечением и превосходным тренингом на всю жизнь.
"Чем дольше, размеренней твое полное дыхание, тем больше накопил ты жизненных сил", обещал брамин и я пошел его дорогой.
Первые шаги я сделал из солнечного кабинета Натальи Максимовны, который уютно расположился в основном санаторном корпусе на втором этаже. Меня поразили в нем вазоны стоявшие везде, где только можно, с ухоженными кустиками можжевельника, чей смолистый, терпкий запах оживлял эту обычную канцелярскую обитель.
Однажды, заметив, что я внимательно оглядываю ее любимцев, она прокашлялась и произнесла охрипшим голосом:
- Говорят, гектар можжевелового леса способен оздоровить воздух большого города. А уж, мне, курильщице, сам бог велел...
И на следующий день я озабоченно шастал в окружном сосняке, искал мозжуху... Долго бродил, но встречались лишь одинокие кусты вдоль тропинок. И вот, когда я уже повернул к дому и поднялся на небольшой холм через поредевший лес, мимо слабых сосенок, пытавшихся прижиться среди старой вырубки - больших полуистлевших пней, в низине я увидел заросли высоченного, стройного, как кипарис, можжевельника. Ветер играл, раскачивал остроносые вершинки, словно приглашал меня на посиделки к уютным, песчаным островкам, призывно раскинутым среди кустарников, точно столы у хлебосольных хозяев.
И все лето, осень, как северо-американский индеец,***** в своих можжевеловых джунглях я здоровил, проветривал, освежал мои больные легкие. Каждый час я делал перерыв в штудировании учебников ( я заканчивал десятилетку в школе при санатории) и дышал, не раз выполняя любимое упражнение из хатхи-йоги****** "сукша - пурвак". Как оно выполняется? Хотите знать? Извольте.
Я делал "полное дыхание", распределяя воздух, настоенный на фитонцидах можжевельника, по всему объему легких. Начинал с нижней части, выпячивая живот, затем наполнял средние легкие, вдавливая его и работая дифрагмой, в заключении поднимал руки вверх - заполнял верхушки легких, обычно, неоправданно дремлющие. Все это я и сейчас делаю плавно, динамично, непрерывно в течение одного вдоха. Замечу, полное дыхание не есть нечто исусственное, так и сегодня дышат близкие к природе ее нецивилизованные жители.
Потом задержу дыхание на пять-семь секунд, и не раздувая щек с силой, порциями выдыхаю воздух через плотно сжатые губы.
Для себя я выбрал с десяток дыхательных упражнений, среди них дыхание через одну ноздрю, медленное, полное выдыхание всего воздуха, задержку дыхания на вдохе и выдохе и т.д.
Я еженедельно контролировал емкость своих легких на спирометре, пробираясь в кабинет функциональной диагностики.
И каждый раз счастливо отмечал медленный, но динамичный рост этого жизненного показателя...
Прошел год... Мой вечный поклон Родителям, Наталье Максимовне, Можжевельнику и "С.Пурваку" за безмерную поддержку, мудрость, за то, что не дремали рядом.
Мы выдержали. Мы победили!
Сумрачный апрельский день. Недавно прошел дождь. Сыро. Тихо шушукаются сосновые ветки под звуки порывов ветра и капели. Родители провожают меня в подростковый санаторий. О нем я писал выше, а сейчас я расскажу вам о своем очередном увлечении, только, пожалуйста, не сравнивайте его с "йогой", оно не стоит того.
С Финляндского вокзала мы доехали до станции Токсово. Перешли пути и пошли сосновым лесом. Отец ведет нас, он знает дорогу, а мы с Мамой бредем позади, по обочине. Мама держит меня за руку, изредка улыбается и, как всегда, озабоченно напутствует. Папа сердит, вышагивает по центру дороги, молчит.
Это я сегодня понимаю: не привык он видеть меня болящим. Мое нездоровое детство пролетело мимо него: поначалу в войне, потом он уехал работать в Молотов, затем Чувашия... Мама одна возилась с всеми, кроме коклюша, моими детскими инфекциями. И Папа не виноват в этом.
Наконец, в санатории я определился с кроватью и уже успокаиваю плачущую Маму. Папа, прошаясь обнял меня:
- Выздоравливай... Я хочу...
И вытащил из кармана платок.
Санаторий - это громко сказано, но сделано абы как - временно, наверное, для галочки. Один деревянный, двухэтажный корпус, стоявший в глубине леса, пару подсобных помещений и дорожки, многочисленные тропинки в сосновый бор. В больнице я уже слышал о нем, ведь, стезя с Песочной набережной для всех одна...
К новой обстановке я привыкаю достаточно быстро, а здесь еще Ваня, мой "коечный" сосед по больнице. Он на неделю раньше меня сюда прибыл, уже освоился и быстро ведет меня по курсу. Мы вдвоем и шастаем, развлекаемся. Со стороны дома, обращенной к лесу, усмотрели дверь, она оказалась чуть приоткрытой и мы, конечно, сунули в щель носы. В полутьме, среди поломанных стульев и скрюченных металлических кроватей, в пыли и обрывках газет мы обнаружили небольшой, но очень тяжелый бильярдный стол. Естественно, вытащили его на свет божий, осмотрели со всех сторон, порадовались, что не повреждены игровое поле и, особенно, обшивка. И решили: приведем его в порядок. Ведь, нам, ребятам, так нужны игры, а нас, выздоравливающих, ограничили лишь едой, сном, волейбольной площадкой в низинке у дороги и изредка музыкальными викторинами (о них я узнаю позже, и в одной - я даже победил, угадав лишь одну мелодию).
Во время прогулок по лесу Иван, парень небольшого роста, веселый, белобрысый, с огромными, оттопыренными, как у совы, ушами, часто останавливаясь, увлеченно рассказывал мне, как готовить блинчики с вареньем (Иван учился в ПТУ на повара), а я занимался маниловщиной: хорошо бы поплавать в бассейне, поиграть в баскетбол в спортивном зале, покататься на лошади, походить, пусть в небольшие, походы...
- Ты прав, побольше бы нам двигательных игрищ,- поддерживал меня Ваня.
Мы аккуратно, тряпками, мягкой, зубной щеточкой, почистили сукно стола, немного поправили борты, лузы, соорудили кОзлы, благо деревянных досок вокруг было в достатке, установили на них наш бильярдный стол, и, подровняв лопатой достаточно большую площадку у огромной сосны, ждали шары и кии, которые Симка и Борис обещали мне привезти. И еще я попросил ребят - хоть, какой-нибудь учебник по бильярду. В Советском союзе не очень-то уважали это трактирное детище Петра, которое в миру давно по праву входит в тройку древних, достойных увлечений, поэтому я почти не надеялся на удачу.
Но ребята "откопали" в "салтыковке" и классический учебник по обучению игры на бильярде В.И.Гофмейстера, 1947 г издания.
И теперь каждый день после дневного сна (в первой половине я готовился к экзаменам в можжевеловой роще, вы знаете) мы вытаскивали наш бильярд из подвала, вслух поочереди читали, пытаясь освоить "школу", постичь термины и удары, так ласкающие слух: Африканка, Карамболь, кикс, флюк, дуплет...
Итак, работаем! Стойка бельярдиста прежде всего. И мы уже пробуем, поддерживаем друг друга: "Близко стал... "Выпрями правую ногу, чуть согни левую... "Где прямой угол кия и предплечья?..." "Теперь удары слегка расслабленной правой и сгибание левой ладони на сукне - строим мостик..."
Мы не стремились сразу окунуться в игру, понимали: поначалу надо хорошо вникнуть, освоить бильярдные азы, тогда магия зеленого сукна нам обязательно откроется, куда ей деться... И в этом мне очень помогала основательность Ивана, его постоянное стремление неспешно все познать, постичь.
В течение нескольких недель мы тренируем "подкатку" шара, попадание битком в точку, отмеченную мелом на борту, осваиваем прямые удары, гоняем "своего" в разные лузы, кладем "чужого"...
Наконец, настало время крепить наши достижения игрой... И, со временем, должен вам сказать, неплохо получалось. Мы уже осваиваем вращения. Это не сложно. Метим по разным бочкам шара и все. Конечно, чтобы хорошо освоить игру, требуются тысячи часов, миллионы ударов, но мы стараемся. Поэтому играем одни, каждый день по 1,5-2 часа, дыщим сосняком, и, одновременно, что-то рассказываем друг другу. Мы понимали, что поступаем не благородно. Но, один стол для всех - это так мало, и мы пытаемся оправдать этим наше скупердяйство. Потом, когда зачастили дожди, мы вытащили наш бильярд на веранду, тогда днем оставляли его ребятам с условием, что вторую половину дня будем командовать мы.
Хорошо помню, как я расхаживаю вокруг стола, вдыхаю смолистый запах и между ударами вспоминаю бильярдную байку, которая недавно произошла со мной.
Мои родители из Москвы переехали в Ленинград и жили мы в гостинице "Европейская". Практически ежедневно я, пятиклассник, перекусывал простоквашей и рисовой кашей в молочном кафе "Аврора", что приютилось недалеко на Невском, рядом с Малой Садовой. Однажды за мой столик сел немолодой мужчина со значком "мастер спорта СССР" на лацкане пиджака. Слово за слово и, почувствовав мой неприкрытый интерес, он предложил мне отгадать: в каком виде спорта он выполнил норму "мастера". Дал десять попыток. -
Если ответишь правильно, сказал он мне,- десять пирожных из "Норда" - твои, не ответишь - останешься с носом...
И я не смог ответить правильно, даже не подозревал, что такой спорт существует.
- Можешь себе представить, Вань : "Перед тобой, - сказал он мне тогда после моих титанических услилий,- Единственный в союзе "мастер спорта" по бильярду!"
Уже, убирая шары и кии, я вспомнил:
- Знаешь, я теперь понимаю, что имел в виду Николай Березин, так он представился, когда говорил "ставлю свой шар, куда хочу" А победил он на первенстве Советского союза по "русскому" бильярду в 1947 г.
Летом следующего года я готовился в институт. Мама сняла хибарку в Зеленогорске, там мы жили рядом с ее подругой Тамарой Александровной и ее девочками, Галей и Ирой, а вечерами после умственного труда, я бежал в парк, чтобы поиграть в настольный теннис (о нем следующий сказ) и в бильярд. Я познакомился с маркером, дядей Сашей, и он подтвердил мне, что Берзин был лучшим в союзе бильярдистом, у него даже прозвище было "Свой" - умел он ставить биток, куда хотел.
Позже, учась в институте, с Симкой и Борисом в воскресные дни мы ездили по чудесным пригородам Ленинграда: в Павловск, Петергоф, Царское Село, Пушкин и кроме восприятия прекрасного, везде мы находили бильярдную, чтобы час-два погонять шары. ФОТО 17 После летней экзаменационной сессии в профкоме института, куда я поступил через два года после окончания школы, мне предложили путевку в санаторий под Выборгом.
Из развлечений, кроме, крынки кумыса на полдник, огромных щук в заливе, которых мы ловили на "дорожку", медленно двигаясь на лодке вдоль берега, заросшего болотиной и тростником, был бильярд и я немало в него поигрывал. Даже впервые участвовал в соревнованиях и был награжден необычным призом в виде усеченного шара шоколадного цвета с прямыми золотистыми прожилками.
Заключительный, достаточно большой период игры в бильярд был у меня в Ленинграде, когда я находился четыре месяца на усовершенствовании. Гуляя по набережной Невы, я случайно забрел в "Дом ученых" и наткнулся на бильярдную. Свободные столы "русского бильярда", напарник член-корреспондент академии наук Вячеслав Сергеевич и долгие часы в "пирамидку" сопровождали всю мою учебу в ГИДУВе.
И сегодня я не прочь сыграть и был благодарен Сергею, племяннику Полины, мы познакомились с ним в бильярдной в Кфар-Сабе и за кружкой пива я с радостью погонял с ним две короткие партии...
Теперь в сотнях телепрограмм я нахожу полюбившийся мне "Снукер", болею за австралийца Нила Робертсона, игра которого мне импонирует сочетанием азарта, разумного риска и рассудка. Я хорошо чувствую игру и безмерно этому рад.
И, если в "Русской пирамиде" ширина лузы равна диаметру шара и все принесено в жертву точности, то в "Снукер" луза пропустит почти два шара вместе, что создает прекрасную картину разнообразных, красивых ударов.
Но во всех бильярдных играх, сухой, как потрескивание смоляка в камине, звук бильярдных шаров удивительно греет мое сердце...
Первая проба на, казалось мне тогда, очень большом столе состоялась, конечно, в подмосковном пионерском лагере. Деревянной ракеткой, перебрасывая через сетку высоко прыгающий мячик, я, мальчишка, случайно обыграл своего вожатого. Это было давно.
А в ноябре я вернулся домой из санатория вполне здоровым, готовым к жизни, почти стокилограммовым тяжеловесом (рост 178 см вес 97 кг = + 35 кг). Чувство слабости, утомляемости, физической ограниченности, как будто, прошло. И я уже не так настороженно прислушиваюсь к себе.
Через несколько дней безделия, спасибо Маме, вечерами я начал заниматься на подготовительных курсах в институте метрологии, совсем недалеко от моего дома, у метро "Технологический институт".
В помещении, больше похожим на склад, за длинным столом сидели мы, десяток будущих абитуриентов, а за шкафами, диванами-развалюхами стоял теннисный стол. Найти сетку и ракетки - нечего делать. И теперь после вечерних занятий мы, четверо любителей, до полуночи резались в настольный теннис.
А физикой, химией и литературой на курсах я занимался очень увлеченно,- соскучился, видать, по серьезной учебе. Да и преподаватели подобрались превосходные, предлагали нам материал, зачастую, выходящий за рамки школы, что мне на вступительных экзаменах безрезультатно помогло. Днем и, особенно, перед сном я штудировал, тщательно записываемые лекции, и с каждым днем чувствовал себя все уверенней.
В августе я поступал в Павловский медицинский институт и это вылилось: пятерки по физике (за подъемную силу крыла самолета), химии ( написал формулу хлорноватистой кислоты и даже добавил, что соли ее сильные окислители) и четверки по сочинению и английскому. Все вместе - 18 баллов из 20 не подарили мне титула студента... Но разговор не об этом.
Теннисом я увлекся настолько, что, как домушник, сделал копию ключа от нашего загруженного поломанной мебелью зала и теперь мы ни от кого не зависим, играем до и после занятий... Теннис оказался вполне приемлимым для моего разжиревшего тела, а физические усилия - не так высоки, технически же я вооружался, поедая глазами корифеев тенниса - Сергея и Игоря, они н/теннисом занимались в спортивных школах...
В Зеленогорске, летом я продолжал играть, совмещая бильярд и теннис под солнцем... Я уже научился "накатывать" справа, подрезать слева, и позже, везде, где я видел теннисный стол, с удовольствием играл.
Однажды умение неплохо держать мяч в игре выручило меня от голода. Это было в "Нафталане". Вы можете себе представить город - курорт Нафталан в Азербайджанской ССР, недалеко от г.Кировобада и его "золото" - несозревшую нефть, редчайший источник в мире?
Мой радикулит (в результате переохлаждений во время тренировок в широких школьных рекреациях) не смог устоять под уникальными по целебной силе 15-минутными нафталановыми ваннами. Я не только почувствовал, но ознакомился и с работами ученых местной, постоянно пустотелой, экспериментальной лаборатории, которая совсем недавно праздновала свое семидесятилетие.
Путевку в санаторий "Нафталан" я достал в обкоме Профсоюза, куда стекались все путевки страны, и, надо сказать, они служили надежной валютной "силой" этого "рабочего" органа...
И вот в апреле, когда солнышко уже припекает солончаки, я обследую санаторно - городские площади пыльного города Нафталана. Десяток шестиэтажных панельных корпусов для болящих, одно-двухэтажные - для обслуги и длинные помещения барачного типа - лечебные ванны. Нет, прошу простить, был еще рынок, да вечно пустое помещение исполкома, куда я хаживал ни раз, чтобы получить отметку для бесплатной "заполярной" дороги. А искал я в городе-санатории обычную спортивную площадку или теннисный корт, плавательный бассейн или тенистую аллею, в конце концов, так, на всякий случай.
За одним из лечебных зданий, на самом отшибе увидел стол для настольного тенниса, вокруг которого крутились азербайджанцы. Единственным достойным соперником оказался высокий, худощавый парень, он и "попросил" всех удалиться. И мы с ним потом ни раз поиграли всласть...
Но это еще не все. Оказалось, что он работает поваром в моем корпусе. И вопрос: "Что ты хочешь поесть на обед, ужин?" теперь звучал каждый раз, когда мы заканчивали игру.
Начал я скромно - с яичницы, потом пошли бифштексы, и просто мясо с помидорами... А все потому, что каждый раз вечерами (мой домик был рядом с кухней, на краю санатория) я провожал взглядом поворят, тащивших что-то ведрами домой.
Заканчивал я эту маленькую теннисную эпопею зональными соревнованиями профсоюзов в Орле, когда с трудом собрал областную команду. Позже я организовал соревнования в городе и области по многим видам спорта, включая н/теннис, волейбол, лыжи, шахматы, легкую атлетику. И область могла выставить теперь вполне приличных спортсменов. А тогда, в Орле, я лишь с удовольствием подышал воздухом И.С.Тургенева в Спасском-Лутавинове, посетил одрехлевшую усадьбу, одичавший тургеневский сад.
Я могу на пальцах одной руки посчитать мои путешествия с Отцом: "Красная площадь" в июньские Победные дни, летним, жарким воскресеньем река Сестра под Ленинградом, московский ипподром на краю осени и все.
Почему Папа тогда выбрал ипподром, я ответить не могу. Судя по играм в преферанс, он был азартен, а других увлечений, к сожалению, у него не было. Правда, была одна фотография времен войны - он в Будапеште верхом на черном рысаке, но он никогда не рассказывал мне об этом. Ко всякой животине Папа относился трогательно, это я сужу по кролям и индюку в Краславе. Но на мою детскую просьбу: завести собаку, Отец всегда отвечал молчаливым отказом.
На трамвае мы доехали до Беговой улицы, прошли садиком, обдуваемые сладким, осенним ветерком с запахом листвы, и вот мы сидим на центральной трибуне московского ипподрома. Очень много людей, какой-то странный, перекатами гул, ржанье лошадей отпечаталось в моей памяти. Разыгрываются какие-то призы, Папа с кем-то советуется, выспрашивает, уходит, возвращается и мне поясняет, что взял билет "дубль" на победителей двух заездов.
- В первом заезде должен победить мастер-наездник Лакс на Гроге,- как-то неуверенно говорит отец, всматриваясь в програмку.
- Почему? - спросил я, - И что это значит - Грог?
- Очень быстрая лошадь,- опередил отца сидевший рядом мужчина в шляпе и, улыбнувщись добавил:
- А грог - это горячая водка.
Я редко видел улыбающегося отца, а здесь он так легко улыбнулся и улыбка потом не сходила с его лица во время проводки лошадей и, особенно, во время заезда, а как он обрадовался, смеялся и хлопал в ладоши, когда наша лошадь действительно пришла первой...
- Теперь Арлекин, вот если он не сбоит, не поскачет, а будет идти всю дистанцию рысью, то мы выиграем, - сказал отец, не отрывая глаз от дорожки...
Мы проиграли.
Но я-то навсегда удержал в памяти эту дивную "картину" рысистых испытаний, неотчетливую, смутную прелесть лошадиных бегов, тугой стук копыт и громкие вскрики предвкушающих победу зрителей - игроков.
Следующим летом я поехал к деду в Ростов-Дон. Дед Исак был отчаянным игроком. Обычно к вечеру он говорил мне:
- Сегодня в пять я не чую духа твоего, внучек...
Это означало, что подойдут игроки в "триньку". Они сядут за стол, накрытый коричневым, тяжелым столешником и встанут где-то около десяти.
А по субботам и воскресеньям мы обязательно шли с ним на ипподром, там он давал мне пять рублей и говорил :
- Играй сам, встретимся после бегов у выхода.
Но сроднился я с лошадьми позже, на московском ипподроме, когда в очередной раз приехал на курсы усовершенствования. Жил я на Беговой улице и не пропускал ни одного дня испытаний.
Многое мне удалось повидать тогда. Я видел "купленные" заезды, когда успел поставить за "кидалой" десять выигрышных билетов, наблюдал действия подкупленных жокеев, которые придерживали своих красавцев. Однажды я выигрывал десять заездов подряд, это могло случиться лишь в день призовых бегов. Я был даже истинным "провидцем", такая дикая уверенность проявилась лишь один раз нежданно-негаданно. Но в основном я был простаком, который боролся в одиночку, как Дон Кихот, с лошадьми, жокеями, букмекерами.
А самое интересное произошло со мной в последние дни перед отъездом домой. В субботу я купил программу и сидел на скамейке в садике ипподрома, продумывал свои предстоящие ставки. Ко мне подсел пожилой мужчина. Мы разговорились и, неожиданно, он предложил мне помощь.
- Я сейчас не играю, а лишь наблюдаю. Сижу, понимаешь, на трибуне с секундомером, секу пробежки лошадей от столба до столба, хорошо их знаю, фиксирую... - рассказывал он, показывая мне толстую, потрепанную тетрадь.
И я ему поверил. Кто из игроков откажется от такой, профессиональной поддержки?
В моей програмке он отметил ряд лошадей, на которых стоит ставить.
"А, Гея, - сказал он мне, - держи обязательно!" И я против Гея поставил три восклицательных знака.