Нургалиев Слава: другие произведения.

Книга учёта исходящей документации

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 29, последний от 21/01/2010.
  • © Copyright Нургалиев Слава (nourgaliev@yahoo.de)
  • Обновлено: 19/10/2003. 48k. Статистика.
  • Дневник: Германия
  • Оценка: 5.11*20  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ћКнига учёта исходящей документацииЋ является своего рода попыткой через призму своего едва управляемого и упрямого потока сознания опознать ускользающую, всегда такую безнадёжно трогательную реальность, в которой есть всегда место для чуда. Ответственный за то, чтобы это чудо стало достоянием других – всегда писатель. Его воспалённое сердце должно помочь разглядеть весь его спектр, насладиться многообразием цвета, форм, желаний, чувств, любви. Мысль может не всегда стыковаться. Жаловаться на свою инвалидность. Гаснуть. Быть нерачительным слугой образа, чувства. Чувство подчас не всегда деликатно обходится с образом. Образ нередко захлёбывается от своего величия. Но как в мозаике камни разных цветов создают миф, так и образ, чувство и мысль, в конце концов,собираются в слово, для которого уже не существует ни времени, ни пространства, ни оценок предвзятых и непредвзятых критиков. Оно автономно и живёт отныне маленькой малекулой Большого Бога.ћИсходЋ - ещё одна такая молекула, ещё один ребёнок переживаний, благоприобретённых в великом путешествии под названием жизнь.

  •   Слава Нургалиев
      КНИГА УЧЁТА
      ИСХОДЯЩЕЙ ДОКУМЕНТАЦИИ
      
      Без абзаца
      
      
      Приговоренный к чужим расстояниям. Во время унылого снега. Без смысла. Под конвоем полной луны. Изучать постранично. Пограничную исповедь блудного сына. Середина зимы. Настроение белого цвета. Мгла. Середина зимы.
      Археология третьего мира. Подсознанье четвертого рейха. Пеленки. Палёнки. Подлунки. Из яблока глаза вынута косточка зренья. Выдрано мертвое семя зрачка. Снится Мертвое море. Кумран. Я написан был правой рукой и коленом.
      Я золотою книгою положен
      В сокровищницу сикоморов в Дельфе :
      Какой-нибудь Аристомахой. Боже! На депонент. Проценты от купюры.
      
      Восход по-белорусски. Трассы нож по запеканке пасмурных просторов. Январь и простокваша. Лю-ли-люли. Испей до дна коричневое солнце. Зарниц приправа. Заусенцы неба. Широкий стол смахнул рукой шлагбаум. Он голословен. Бойкая таможня. 'Там можно' реже. Чаще 'тут нельзя'.
      
      
      Шлях
      
      Ухлестывать за облысевшей Польшей. Скорее шлях, чем тракт. Туман. Тоска. Дороги в мебели и молодость в ожогах. Окаменевшей юности жрецы. И вечный торг. Что это значит 'выгода' по-польски? А цо то бендже: пан или пропал?
      До Праги все на ощупь. Нет маршрута. На всё про всё - водительский авось. Авось в законе. Пот, плевок и мат. Нам по херу названья. Хрен не редька. За что эксперименты. Я у цели. Желевского. У кладбища евреев - конечная автобуса. Все символ. Учет исхода пред восходом солнца. Был день второй.
      
      Конечная. Предутренняя Прага. Европа, как бы. Шлюхи с Украины. Жужжание любви. Шуршанье кроны. Как мне проехать? Мова нараспашку. Метро - внутри. И турникет бесплатный. Мытищенский вагон. До Голешовиц.
      
      
      'Heine'
      
      Международным рейсом 'Генрих Гейне'. На поезде еврейского поэта за трюфелями Шиллера и Гете. Ночь расступилась. Потому Zuschlag. Над Лабем-Устье. Сизые колени холодных скал бессмысленно вдавили в ярмо тоннеля шею электрички. Ни встать, ни оглянуться. Вдавлен в ночь. Бесшумный поезд. Хоть ложись на рельсы. И засыпай. Куриные остатки.
      
      Ну вот и Татры. Ломаным каньоном. Туман съедает изголовье гор. Опять туман. Пора почистить обувь.
      
      
      Крещендо
      
      Крещендо. Лейпциг. Старый Йорг навстречу. Нет больше кур.
      Вокзал перекурочен. Когда сюда приедет Император...
      Бад Лаузик. Пластмассовые горки. Саксонское крещенье на прощанье. Изломы серпантинов. Слив за сливом. Все в брызгах и телах. Врезаться в пену. В тела сливаться - голая наука. Круг надувной под задницею. Ад. Пластмассовый и голый как колено. Когда спиной.
      Хлорированный старт. Водовороты. В голове - плесканье. Прыжок пятиметровый. Стержень шеи. Аквамарин и водяной дизайн. Искусственного моря вкус в лекалах. Внезапный гейзер. Чресла подогреты. Массаж простаты - тоже развлеченье. А на поверку - сбитые коленки. И чашки, если речь не о фаянсе. Эмоции пластмассовой воды. Саксонская купель. Я посвящен.
      
      Домоустройство Герды. Дань уюту. Начинка обихода. Чин по чину. Довольно пресно. Не хватает перца. Зажги огонь причудой Гималаев. На чай Гарфункел, Саймон. на десерт. Ах, misses Robinson. Что сделали Вы с Эйлин ? Enfant terrible. Бодрость и расчет.
      
      
      Andante
      
      В Кёльн дорога бежит через Кассель. Поезда, расставанья и встречи. Бланкенхайма снег жёлтый и прелый. Всё в снегу и закате лежит. Всюду бук пожилыми руками пряжу старого солнца мотает как кудель на костыль горизонта. Wintermаеrchen. Германия. Гейне пойман рифмой за хвост. Шпили, шпили. Геометрия сотен Германий. География пурпурных крыш. Черепица - прилежная девка. Статный скат и осанка гетеры.
      Но какие безвкусные лица. Но как натренирован ландшафт. Под прицелом зрачка.
      Только небо бестолково и неаккуратно. В чем же честность, Германия стыка.
      Перебранка из готики. Шпили. Позументы. Проколото небо.
      Солнце сдулось под Касселем где-то. Все внезапное пахнет границей. В деревянных крестах и фахверках. Начинается Запад с заката. С головы перерубленной солнца. С казни света. Распятья секунды
      на щите привокзальных часов.. Каждой стрелкой застигнут на месте. И опять ты спешишь к расставанью.
      Всё в механике лиц и товаров.. Все глаза в пересчёте на пфенниг. От холявы устав и добычи. Джентльмены побега помяты и в дороге заметно потеют.
      Они лишнего вряд ли позволят. И чужого не смогут отдать.
      Кассель-Гиссен. Поэзия стыка. Все в снегу и железной дороге. Долгожданные рифмы рессор. Подытожена песня. Наверно, наступает начало кочевья.
      Марбург. Морок лиловой зимы. Репродукция ранних голландцев. По слогам фонари. Но для слова не хватает немного эмоций. Драмы нет. Фирн и наледь одна. Обворованный Марбург. Не тут ли обручён был Михайло с наукой? Аlma mater. Последыш Петра.
      Прокутить все своё раздолбайство. И в драгуны уйти - чем не удаль. Все паи Академии русской сохраняют гроссбухи пивных. Это так то 'надраться' по-русски?
      
      
      Wochenendticket.
      
      Снова куплен билет, впятером можно странствовать регионально. Скидка только для всех востроглазых. Разрезающих ватманы окон своим оком на пёстрые пазлы и на стружки цветных аппликаций.
      И придётся забыться, пока ожиданий сачок переловит в сетку паузы всех пересадок. Как компьютерный выкидыш, вкладыш. Объясняет нюансы путей. Ждут на желтых проскрипциях стендов. Алфавиты железных дорог. Катехизисы меридианов.. Снова каркая 'Fahrkarten, bitte' моё время считает кондуктор. И щипцами вколочены сутки в расписную портянку билета
      Два горба рюкзаков Колченогим ишаком я сменяю вокзалы.. Проще голову спрятать в живот, Стать вальяжным желудком, Кишкою в улетающем вдаль Inter-City. Чем менять поезда и перроны.
      Вечереет. Опять пересадка. Скобяные составы письма... увлекают в иные маршруты. Рифмы -стыки, строка за строкой рады солнцу и сцепке вагонной Переброска в долину стиха. К берегам расторопного Рейна.
      
      
      Koeln
      
      Только сердце не слышит азарта. Куража ни на всхлип, ни на крик.
      За восторгом, уж если приспичит, потрудитесь пожаловать в DOM. Мягкость сытых лакеев в ливреях. Утащивших исподники Бога.
      Эмигрантские споры. Как плющ залезает за ухо интрига. Дефицит языка и войны. Вздох не сделать и шаг не ступить, чтоб не вляпаться в новую сплетню. 'Вы не знаете Изю с Цольштока? Рассказать Вам? Так Изя ...' И вновь лишь мазурка силков и капканов.
      Церемонии немцев, кивки, этикет мажордомов еврейских. И законы, загоны, флажки...
      Синагога. Еврейская церковь. Ожидание лжи и подвоха. Поиск выгоды от генофонда. Провокации жажда, вражды плюс врожденный синдром Холокоста. Ожидание в полуподвале. Пахнет тухлою рыбой и тёткой. 'Здесь весь воздух немножко - термин'. 'И секунда здесь больше, чем время'. Если вакуум -веротерпимость. Благочестье - в нагрузку. Акцент.
      Время Северных Рейнов частит. Расщепленье пути на стоянку. Шаг не слышен. В ноге - метроном. Обозначенный звук в расщепленье.
      Кёльна стан вновь под ноты подмят. Домский вымысел. Нотный собор Растянул сухожилия зренья. Глаза яблоко режут ножи устремлённых, стремительных готик. Столько выстрелов, стрел столько сразу. Потому-то и небо упало. Кёльнский запах. Дождаться луны. Я в словах и в Цольштоке. Осколок. Башмачок Агриппины хрустальный. Колокольчик серебрянный Кёльна. В моих снах заблудился опять.
      Был на привязи он телефона. А потом у хозяина лавки. Автолавки, торгущей соком. Шоколадом ореховым, пивом, крем-брюле и холодным закатом.
      Колокольчик серебрянный Кёльна. Он вчера выход со входом опять перепутал в трамвайных регаттах. Ну и чем он не Маккиавелли. Если истину предал за грош: Здесь никто не идет в бейдевинды. Кёльн есть пауза, если на звон не откликнуться фашинг с фашизмом. Все зонты к февралю подготовьте. Карнавалы грядут карамели. Ведьмы мётла уже оседлали. Вы не видели посоха папы? И не ваши ли уши ишачьи митру архиепископов Кёльна примеряли в последний Umzug... ?
      Рейн, надушенный о де Колонью. Бастион или вотчина Рима? Колокольчик серебряный, дцынь.
      Бон-бон-пад,-недалеко до Бонна,- бон-бон-пад леденцов-карамели. Самый сладостный утренник Кёльна. Маскарад одиноких сердец.
      
      
      Mitfahrtzentrale
      
      Центр попутчиков Кёльна. Я с молодым сандинистом. В желобы первого автобана Как в патронташ восьмирядный вложен.... Убаюканный скоростью ветра. Монотонно въезжаю в Гамбург.
      
      
      Schlagbruegge
      
      Красный Крест эмиграции нашей. Мекленбургские сны и казармы. Всё в каркасах железных кроватей. Нары, мытари, рты, ритуалы.. Ртутный столбик приказом занижен. На пристенках - молитвы инструкций. Не положено портиться, портить. Вешать. Вешаться. Пить в подворотнях.В седине копошиться Вольфрама. Не карнать ни усов , не картить. Беспричинно торчать в туалетах. Если хочешь, пройдись в коридоре.
      Заксенхаузен юности нашей. Бухенвальд нашей страсти. Питомник. В километре от Шлезвиг-Гольштейна. Где лет десять назад проходила игра демаркаций. Бой в пристенок. Восточный канкан. Unbefugten betreten verboten.
      Рвать, тонуть, Оступаться, толпиться. Край озер. Осторожно. Zurueck. Не крушить ни гнезда, ни берлоги. Не преследовать нервных животных. Не доить кабанов и оленей. Мухам нужные крылья не рвать. Флору фауной не прекословить.
      Брюгге -Шлаг. Брюква, брюква... Холмы. На туманы упавшее небо. Доживем до весны. Скоро Lenz.
      Ratzeburg
      
      Приозерное чувство Европы. Всё в осколках фарфоровых бухт. Колыбельные саги, бай-бай, Герцогиня Асканьи играет. В люльке соска и запах любви, и младенец, чьи круппные слёзы словно мягкие воды лежат.
      В мех осоки одеты озера. Щеголяют, франтуют теперь между заспанных буков и вязов. Сверху - крепость, ладонь Крестоносца, обломавшая викингу шею . И Великая гильдия мертвых сквозь прицел петушиный глядит.
      Вебер в графике. В черепа вазе дышит черная роза любви. Танцплощадки голодных скелетов. Позвоночники острые рыб. Строит смерть свои Реймсы и Вормсы.
      Ратцебург. Дамба вздыбила город. Повязала его по рукам.И четыре столетия в рясе вдруг попали в озерный просак. Замок бдит. Крепостной воротник солнцем выглажен в ровную стрелку. Ушки рысьи Собора торчат. И макушка холма. Всё на взводе.Всё ждёт солнца весеннюю дробь.
      
      Обнесён ярких труб частоколом, дремлет Голос и нужно опять сосчитать, сколько горл у органа... Чтоб аккордом звенели леса ...Чтобы Бог не пропах... льют на стулья старой медью пропахший парфюм. Благовоние по-лютерански. И плетеные смирные стулья. И подушечки нежные в нишах.
      Двери вздорны и глыбообразны. Грозный каменный лев сторожит урожаи ухоженных кладбищ. Семь столетий в идиллии сна Но на твердом наречии неба.
      Пожилые дома. Праздник кухонь, ипостаси обоев и окон. Кропотливый восторг и уют ...За обшлагом - мензурка и пиво. И учёт посведневных минут.
      Содран с вечера обод заката. Небу жирному вспорот живот.Небо вскрыто как толстая бочка. И наружу, на волю спешит вновь серебряной сельди Лавина -.
      Звезды дали по шапке опять. Очень много средь них авиаций. То и дело увозят луну. Неизвестно куда и за сколько. Завтра будет рассвет и февраль.
      
      
      Holstein
      
      Немецкий редкий лес. Зеленое дыхание. Лишайник на скале. Налип на воздух мох. Где Север, где весна? Промерзлый грунт и мгла. Га стернится и скалится. Земля как поршень вверх толкает валуны. И кажется, им тужиться нет смысла. Пинки пироды, всё-таки пинки...
      
      С локоть будет раскормленный лёд. В тростниковой жилетке озера сторожат глубину его линз. Лёд как будто с картины голландцев. И Каток словно праздничный холст. На прозрачном его матерьяле словно кистью ножами коньков беспокойный Ван Дейк резво пишет...
      Бороднянских собака не спит.
      Состоит из последствий стерны под парами лежащая пашня. Буки правят осанку её.Вся Голштиния в буков подтяжках. Ветер.. , ветер. До самых костей пробирает холодная Ганза. Гитлерюгендом новым ползут с брешей моря жестокие тучи.
      Перерезанный аэромир. Дохнет небо под сверхзвуковым чёрствым скальпелем ста авиаций. Реактивно стремленье Земли... Бундесвера проста хирургия. В самолетном фахверке Луна. Созывает на вой свои стаи.
      Лает вновь Бороднянских собака.
      Осоки табуны как не гони, а всё одно опять пойдут на крыши Гнедых побольше Пегих нет совсем. Каурых разглядеть не удаётся в Сугробах тростника над головой... Голштиния. Осоки табуны И два конька. архитектуру спазма стремительно венчают. Крест накрест. Хоругвями апостола Андрея. Квадривиум. Эвклидовы углы. Квадратный корень ищут из фахверка.
      
      Любек. Время затравлено Траве. Спринтом. Конусы Любека. Спать
      завалились в согласии Богом. Чёрный ангел играет с луной В красных башнях Concordia Domi.
      
      
      Нamburg ? 1
      
      Полнодневный и кукольный Гамбург. Ротозеи со всех переулков
      Европы. Мосты и пассажи. За всякою Эльбой - ундина. Переходные
      Калики всюду. Гастролеры скрипичных ключей. Увертюра щипков. Кантри торга.
      Увлечения- виолончель. С синтетической миной жонглер. Жалкий клоун в восторге
      застыл в ожидании будущей марки. На щеках его опытных стынут откровенно зеленые слезы.
      Мёнкенбергскою улицей к Эльбе. Все бисквиты пассажей. Протезы и дёсны лесов, Окружающих ратуши крендель, Мне служили нелепым сюжетом в изученьи кондитерских лепок. Оставалось лишь тесту взойти.
      Всем ветрам предоставленный Гамбург.Угощал меня свертками кирок Из которых конфетами время под усталые сыпалось ноги. Полумедные трюфели гонгов. Леденцы из сухого неона.
      Вышли к Эльбе. Давление тела (между нами 120 на 40). Начинается гавань и порт. Эльба в доках и снежных застругах. Но отваги мужицкой полна: Корм железным жирафам подносит (прямо в рот). Не боясь табуном быть забитой на пастбище кранов. Вкус, Контейнеров вкус на губах.
      Навигатор Бристоля. Смущает разносчицу пивом. Громким
      'Yes' и своим ощущеньем хот-дога. Пахнет солью и сажей. Осанка его словно мачта торчит из широких штанин. Шепчет что-то мясное. Застыл на губах его сейлорских кетчуп. Чтоб не вляпаться, лучше уйти. Уходя, бескозырку обкакакли чайки. Снова кубрик и стирка. Adieu.
      Насморк серый Такой же как Бисмарк. Опираясь о меч-кладенец. Отто Гамбургский в мороси вязнет. И ему в сотни раз тяжелей репетировать каменный символ, чем коллеге с урочищ Днепра.
      Одесную барона с утра ненасытного Гамбурга зиппер во всю ширь своей течи расстёгнут. Репербан. Репербан. Угол зрения секса смещен. Пожилой маструбатор Европы. На все руки...На зрение всё.
      
      
      Жизни моей запятые,,,
      
      Работал в доке. Сторожил себя у причалов. Разгружал облака и солнце Закатывал в трюмы ночные. Волочил сверхурочно ливни И то, что еще придётся, Что вообще не имело названья. За подённый горбатый труд мне Галочки ставили чайки. Шхуны чалились, швартовались К моей спине за двенадцать марок. На прокорм хватало и звёздного неба.
      Толмачом был у пастора. В церкви. Горе-Беженцам русскоязычным, В которых профили преобладали говорил о природе слова. Пел им псалмы про рёбра Бога. Рёбер нотного стана мало было голосу, сердцу, горлу . Ко всему ещё не хватало рясы. Ликования аллилуйи.
      Как и прежде Был мастером трассы, автостопа и Mitfahrtzentrale, Когда от избытка спасался растущих во мне географий.И уезжал навеки странствовать в зазеркалье.
      
      
      
      Schlagbruegge
      
      Возвращение. Ветер. На части рвёт тяжёлые белые крыши. Скалит зубы циклон. Брюки-Шлак. Регулярная трудная школа непростого житейского чванства. Места нет воцклицательным знакам. В новых паузах жизни моей.
      
      Заходил вчера пастор В сопровождении горлиц. Сожалел о внезапном ветре, Не отодвинувшем неба. Предупреждал о солнце И пепле в чужих ладонях. Предлагал толмачом работу При лютеранской кирхе. Указал однако на Росток как на символ Моих размышлений о море. Оставил адрес. Договорился о встрече
      Следующей... в грядущем.
      В сопровождении горлиц ...Священник со мной простился...
      
      Достоевщина и безысходность. Ртутный столбик в нулях. Шлак-и-брак. Все деревни в периметре ночи. Сторожат свет умершей звезды. Заблудится непросто в пути. Перевязаны вязами тропы. В их тоннелях предписаны встречи.
      
      
      Где отстуствием Родины ранены люди. Красный Крест. Aufnahme. Прием.
      Посевные рисунков. Замшелые длинные вязы. Заплетённые ветви веков. Вязов вязь. Филигрань. Паутина в ослабленном зренье. Прожилки, рентгены земли. Натюрморты ресничного взмаха. Небо все в заусенцах Стекло...
      Эскапады дизайна и солнца. Гроты, Прихоти зимних садов. Рододендроны, кедры, и ели. Можжевельники, туи, углы.
      Все Деревья молитвенны в танце. Чаще селезни, утки из птиц отбивают им такт приозёрный.
      Тростниковые шапки домов. Дранка вся в камышах и осоке. Два конька на точёном коньке... Рассуждают на тему герба Лошадиные морды Гольштейна Двоеточие и наблюденье. А Геральдике впору меняться. Озера, озера, озера... Толстый лед. Лодки утлые спят. Завалившись ничком в пустоту. Глупоглазые чайки кричат: 'Очень близко до моря'. Корабль.
      
      
      Перемена Империи
      
      Получили под дых все циклоны. Позабыли откуда им дуть все ветра. Выи флюгеров вмиг, напрочь свернуты культей тумана. Бури выдохлись на фиг. Их рты вновь сидят с кислородной подушкой. В магистралях осталась - одна: На Восток, На Восток, На Восток по причине окрепшего моря. Мерить путь в направленьи морфлота есть забава для новой луны.
      Провожали две музы меня: Муза странствий и вымысла муза. Между чайками и бескозыркой я не смог ни одну предпочесть. Нет у ног ни на миг остановки. Нет у слова сомнения в Боге.
      Я в границах чужих федераций. Стипль-чез померанских быков.... В косоротых слюнявых углах черномордой и дикой коровы - кровожадный язык - Герб земли . Геральдический праздник деревни.
      Шлакобряк. Я прощаюсь с тобой. Инкубатор. Немецкие яйца. Факультет постриженья в насест..
      
      Чем я близок так морю? Повестка - морфлот. Будет адрес и будут, наверно, пороги Богаделен, Присутственных мест и т.д. Канители приказов, параграфов, пунктов. Из которых - распятье твое. Хоть стреляйся своим документом. Все равно ты в архиве уже.
      
      
      Rostock
      
      Наша жизнь точно чёрная кружка из холодной и чёрствой пластмассы. Где на дне, досыхая, спит чай. Настороженный мир. Худо-бедно. Нам победа - чужая оплошность. Город чаек и город хрущоб.
      Здесь живут в патентованных блоках ,- апатичней не встретить жилья-, в именах, не доживших до звука , но стремящихся к жидкой стихии.
      Ритуалом здесь перемещенье. Север-Юг -направленье одно. Вдоль по Варнову мимо натруженной скуки и рейдов.
      Вновь уроки черчения верфей. Нет тоскливей в душе настроенья.
      Коммунальная правда. Усы под надёжным прицелом Вольфрама. В кубе метров квадратных отсчёт регистрирует сдутое сердце. К дефициту взывает карман. За регламент пупок голосует. Сепаратность и кряканье уток в душе.
      Правда кухни. Укор неприкрытого быта. Стройных сальдо нехитрый подсчёт и беременность всех впечатлений прерывает кармана аборт.
      Где улыбка была, соляные колонны отныне.
      
      
      
      
      Апроши моих биографий
      
      Жил на рейде. Пугал своим слухом чаек. В поисках якоря бросался на каждое судно. Репетировал март. Готовил себя к наводненью. В навигации умысел видел. Не уплыл я и не утонул.
      Путал реи и мачты, баркасы, дренгоуты, шлюпки. Дрейфовал, когда спали медведи и льды. Мне снилось устье, в котором Балтийское море поступало в распоряжение океана. Забыл все гласные звуки. Перешел на рукопожатья. Пока ветер настраивал мне гортани.
      Умолял на пирсах седых матросов. Взять меня контрабандным грузом. Не питался. Не ел. Не думал. И потел, когда называл своё имя.
      Тело было моё слишком пресным и в сундуках умещалось. Все письма мне приходили на адрес, которого нет в Жёлтых книгах.
      Вставал спозаранку. В доке искал работу. Все, что видел, только меня касалось. Во мне росло ощущенье Нептуна и черепное давленье. Холодного трюма оснастка для меня становилась песней. Романтикой - пакетботы.
      И болтался глупо нательный крестик.
      
      Все сходилось по стрелкам. И даже крысы играли в гонг и в чужой регламент. Мне вздохнуть не давал испанский сапог режима. Полуночное солнце в предплечьях своих душило. Я становился плеском. Растекался по палубе, чтобы шваброй меня собирали юнги. А потом меня выжимали во все водоёмы мира. Там, за границей... борта Я занимался солью. Исследовал рыб, моллюсков. Наводил о кораллах справки. Из медуз выбирал безликих. Амёб держал в подмастерьях.
      Верноподданно вторил постановленьям Нептуна.
      Не казались лишними гланды. Перенял диалект дельфинов. Отличал ундин от русалок. Чешуи высокая мода.
      Вместе с пеной участвовал в диких налетах бури. Заводилой был шторма. Грыз Норвегий праздные фьорды . Делал ставки на яхты. Никогда не думал, что небо преступно близко.
      Стал конденсатом. Увлекся движением неба. Чайки мне делали больно. Их крик раздирал мою тучу. Это все продолжалось, пока я дождём не выпал, раздвинув границы пятого чувства и паталогии узнаванья.
      От айсберга фирна дорос до муссонов желтых. Тропическим думал ливнем. Водной висел лианой. Судорогой канатной между землей и небом. Подшучивал над Амстердамом. Венецийских смешил гондольеров. Янцзы проигрывал в карты. Я узнавал по румбам направленья летучих голландцев.
      Сошел с ума. До востребовал письма. Было одно от Бога. Меня награждали пожизненным морем. Ничего другого не оставалось как бросится компасом неисправным в самое дно голубой пучины. В настоящее время лежу в кораллах. Каждый вечер теперь облезлым рыбам назначаю теченья, новые встречи, курсы. Путаю их всё время. Меня беспокоит суша. Надеюсь...быть выловленным аквалангистом. Ведь было всё так тепло и мило.
      И болтался глупо нательный крестик.
      
      
      Warnemuende
      
      Варнемюнде.Причал. На вынос мордастый лосось по субботам. Рыбный фишмаркт. Повсюду рыбацкие сети-снасти, с извлеченной из них пятернею всякой прижизненной рыбой. В предпочтенье - копчёные угри. Реже окуни. Воблы нету. Как у рыбы работа опасна.
      Патетичнее,чем оркестранты, за движеньем ладоней следят, своры самых прожорливых чаек. Хочешь музыку вопля - кинь хлеб. Благородней бакланы и гуси. Щеголяет осанкою лебедь. Перепончатый увалень пирса. Адвокат птичьих прав и страстей. В его ластах - упрек колченогим. Ущипни его только попробуй.
      Побережье в песке и печали. То стада из-за пляжных залысин. То загривки капусты морской. В детской моря играют в свирель волнорезов безотказные губы прибоя. Все щербинки заполнены пеной.
      Козырек горизонта свинцовый. Кувыркается отмель на волнах. Цвет пронырлив. Чем глубже, тем глуше. Покушается море на зренье. Взломщик берега - море опять. Пьяной тычется мордой (дёсна дряхлы в штифтах волнорезов) в вековые засовы суглинка.
      В белой пене надрыва - морщины усталые волн. На покой бы пора патриарху. В категорию мха и ракушек.. Проповедывать форму реликта. Сизой бухты клешня. Варнемюнде прекращается боком и бухтой. Расклешенной и буковой чащей - Полупризрачный князь. Выше влажность. Десять метров над уровнем моря- Это небо спустилось на стропах обомшелых и взбалмошных буков. Моей жизни литая подошва. Географии новой отсчет.
      Дышат бюргеры солью и йодом. Репетируют бронхи и страх преждевременных кашлей и смерти. Время тухлых амёб и присосок. Перед морем обидно за сушу. Одинокую без горизонта. Волны в сердце. Их не успокоят Причитания чаек ганзейских. Не до песен. Скорее до писем. Даже небо скучает по сыну.
      
      
      P.S. Постскриптум - журавли. На стебли шей...нанизанная туша поднебесья. Немецкий воздух - наперегонки. Уключины поскрипывают горла. Несмазанная песня. Квикли-квикли. Куда-то долетят? Знак переноса. -
      Я впитываю город как немой...чужие звуки. Разница наречья - в дрожанье губ. Я собираю город из обрывков. Булыжник, мостовые, мертвый голубь. Презерватив у урны. Не попал. Письмо в прикуску. В расписанье - поезд. Уехал.- Оштрафован мой билет. Февральский дождь. Вода со всех сторон.. И Балтика, и сопли. Хоть плыви. Herr Drude вырвал зуб. И чёрт бы с ним. Но геноцид не в пользу шовинизму. Шесть бабушек и, вот, вдобавок кость. Я в минусе. Конец преумноженья.
      Все страсти караулит чуткий пфениг. Все взоры- генетический шаблон. Все лица - куцы как контрацептивы. Ни шмальца ни на йоту в них, ни перца.
      Без противозачаточных - не смейся. Не смей без сожаленья поперхнуться. Смешные человеки - ростокчане. Я их собрал в фигуру водолаза... на фоне многолетних Казахстанов. Копченый угорь мне служил подсказкой. Я прокусил бы сети... Но Herr Drude...
      Из сообщений 'Sueddeutsche Zeitung'
      
      Психоз Киоко Дате.
      
      Еще один писк кибернетик. Из Грааля чресел дисплейных . Рожден виртуальный идол. Накормлен соском стекляным. Едой параллельного мозга. Имя Киоко Дате. Первая в списке монстров, морзянкой оральных скважин, лузою рта готовых глотать излучений ядра, символы, схемы, файлы, миры цифровой культуры. За всем этим - здравствуй, соска,- и Первенство мастурбаций. Победа фиктивной дырки над зреньем. Увязла муха С глазами в сети экрана. Глаза - зелены и голы Киоко без базы данных. Пластмассовый мир из кружки.
      
      По сообщенью 'Sueduetsche Zeitung'
      
      в Цвикау
      контейнер доставлен иракцев.
      В пятидесяти ящиках. С просьбой
      Не кантовать без нужды.
      Через сто пограничных пунктов,
      Сквозь десятки широт планеты.
      Распакованы все иракцы.
      Вероятно,они повстанцы.
      За отвагу
      Предложен азиль.
      
      С заглавной буквы
      Пишут название ветра
      Все участники перемещений.
      Иногда это беженцы, просто.
      Попадаются смелые рыбки
      в невод штопаный меридианов
      с золотой чешуей и несчастьем
      перечеркивать векторы жизни.-
      Тот, в ком плавает небо поймет.
      
      Попадаются в неводы ночи,
      цепи синие черных рабов
      вынуждают их рваться наружу
      к запоздало взошедшему солнцу.
      Всем повстанцам предложен азиль.
      
      Только прошлое как и повстанцы не к черту,
      также как и пространство ни к ляду.
      В шестьдесят позвоните четвертый
      по тарифу мне лунного света.
      С двух часов до пяти..,если хватит
      Сил услышать рассказ о любви.
      
      Все протяженье лунного луча -
      для нас с тобой. Ночные поцелуи
      с двух до пяти как пчелы зазвучат
      в иногороднем пластиковом улье.
      Тариф луны. Обмазан микрофон
      многосекундным жирным слоем меда.
      Речь перепончата и липнет без препон,
      И преодолевается зевота.
      
      Как хорошо с луною целоваться:
      Все в патоке...
      и, вроде, навсегда...
      И шестьдесят на проводе четвертый.
      
      
      Из сообщений 'Sueddeutsche Zeitung'
      
      В Шлезвиге псы завалили Гольштейна. Друзья его называли Изей.
      
      
      St. Valentin
      
      На чужбине - святой Валентин. Мало толка, но много надрыва. Кто-то выплеснул уксус - укус- прямо небу в глаза. Я гуляю
      по своей голове как по кладбищу умерших слов. На могилы названий хожу. Удивляюсь пластмассовым розам. Небо налито болью и сном. В бельмах всё. Вековая попойка дождя. В этой каше балтийской весны и угрозы. Видно выдохлись чайки. Состарилось громкое море. Кривобокому слову поставить осанку - нет сил. Это к празднику что-ли - поэзия сонной воды.
      Как открытую книгу читаю я ветер. Все в гримасах любви. Сучья свадьба - в гостях у прибоя. Горсть московского пепла в руке. Отсырел. Сочетаются браком собаки.
      Пешкой е-2 -4 я выпал из строя живых. Воинов. Для постиженья Валгаллы. День. Святой Валентин. Королеве
      влепили гарде. Ни за что. В оплеухах квадратных богиня. Тихо спит.
      Валентин, Валентин. Небо в свиток свинцовый смотай. Нарисуй на нем слёзы. Депешею срочной в Валгаллу. В царство воинов мертвых отправь. Слепо солнце чужбины. Верните хотя бы ферзя!
      Поцелуй из Москвы. Из цветов полюбил я свинцовый. Мне хватало несчастья играть с облаками. Завидовать тучам. Заведовать флейтой во снах...мародёров и школьниц. Чужбина. Вкус высохших стеблей. В глазах.
      
      
      
      Мекленбургская бухта
      
      Возраженья простуженных чаек. Караоке да только на тему грамматики моря. Их апострофы, рукоплесканья над угрюмыми фразами волн. Белокурые викинги моря. Сколько детской в них речи. Отваги в них выспренной сколько. В двух минутах здесь Фальстер. Фальстарт. Берег выгнан взашей.
      Пляж щипает остзейские струны. Тсс...Нащупано регги дождя.
      И корявый платдойч валунов. Кариес побережья - подтекст. Галька, крошки, вчерашние, струпья растений. В складках - Балтика. Море с брюшком. Черный студень в морщинах прилива. Ах, какая обрюзгшая дура. Сопли. Сопли. Беззубая дрянь. Видно с ночью сношалась старуха. Весь альков впохыхах. Только складки...
      Чайки хриплы, и крайне беспечны. Челноки их снуют над стадами по-овечьему рыхлой воды. Серебрянку мотают пряслицы. Please, Applause. А кто в запятых? Лебедей завитки. Мекленбургские жирные кляксы.
      Постранично рассчитано море. Первый верит в холодное солнце. Второй, в
      восклицательный знак маяка. Все абзатцы подбриты подстрочником редкого леса. Роща буков. Лишайников дряблая дробь. Ясность казни. Все в прелом, лежалом и влажном. Переплет новой книги балтийской. Открой.
      
      
      Неоновые танцы
      
      Модуляции. Волны и птицы. Поножовщина пены в надежде стяжать берега и пространства. Пляж искромсан. Беременны сумерки прошлым. Расставанье со светом. Опять в акушерах - луна. Вновь у Балтики выкидыш - вечер. Простынь ветра в огромных слезах альбатроса. Гильотина для солнца - закат. Истекло. Подбирают осколки клошары.
      Пляска мёртвого света. Бензиновых луж откровенья. Их цвета я вплетаю в неоновый танец. Их цвета я вплетаю в искусственный дождь. Ночь. Дыханье чужого зрачка. Две воронки чужого сознанья. Этот омут проглотит тебя. Все сосцы фонарей не спасут. Если ты не успеешь в лианы сиреневых ливней вплестись.
      Альбион мне послужит порукой. В ковыле голубом и осоке - надежда на сушу и дом. Потушив восковую луну. Я из зеркала выйду опять. Я к себе подкрадусь мягкой кошкой.. В паутине прозрачной усну...
      Но когда принесет с собой ветер Мою Англию синего сна. Все охранные ноты - в огонь. Часовых - разрубить на секунды. Не взирая на Лондон и плач. Не взирая на слёзы взойти На корабль по скользкому трапу. Чтоб отплыть... по ту сторону света. Здравствуй, зеркало. Я заблудился в тебе...
      
      
      Hamburg N 2
      
      Очередной как Гамбург понедельник.
      Кирпично-красный Шлезвиг городов.
      На выданье - железная дорога.
      Раскаты черепиц. Кость геометрий
      устало догрызается в селеньях.
      Фахверки. Тростниковые сугробы
      на крышах...Очарованный Гольштейн.
      Улыбка неожиданного ветра.
      Весна в подтёках. Буки в лишаях.
      
      
      Гамбург. Небо
      споткнулось о доки Эльбы.
      Все в синяках и блямбах
      подыхает на рыхлом ложе
      тухлым бомжем,
      склерозом.
      Ему напоследок снятся
      междометья хромых каналов,
      протезы мостов. Вставные
      их челюсти, что прогрызли
      холодные ляжки Эльбы.
      
      Как угроза нашептан Альстер,
      надувная подушка тучи,
      в похоронной кварталов тоге,
      в исламских платках, кебабах,
      выбоинах и баях.
      Нет слюнявее настроенья.
      Под плевки ль Репербана сдохнуть
      в онанистов консервных банках
      и плевательницах пип-шоу,
      в прорезиненных дырках кукол,
      в половой дезурии мира
      или в пазухах полных сисек
      дуры, ляжками 'влево-вправо'
      ублажающей сваю шоу,
      в лабиринтах ли ног мулаток,
      В крепкозубых, бирманских, бритых,
      Рваных ртах от любви французской
      Или в карцерах Хагенбека
      за пятнадцать дойчмарк жирафом,
      впохыхах вбирающим шею,
      когда пахнет подохшим небом.
      Нет слюнявее настроенья.
      Этажи Zu den Girl's вплотную.
      Гамбург, Гамбург. Звезда Омара.
      
      
      
      Все замерло. Прислушаться - дыханье
      поэзия бездонного зрачка.
      В нем вязнут люди, города, дороги.
      Тень поглощает ночи и наречья.
      Апофеозом - судорога зренья.
      Мозг взорван. Жерло взгляда
      Онемело. Пустая голова -
      начало фразы.
      Подполье вскрыто вынырнувшей чайкой.
      В окаменевших веках - узнаванье
      себя... и мертвых слов.
      Апокалипсис.
      Начало возвращенья в никуда.
      
      
      Взгляд с обочины
      
      Кривотолки окрепшей весны. Расторгуи шальных переулков. Преднамеренно второстепенный февраль. Три в уме. Два в дороге. И восемь, от аварий мрут каждые восемь секунд. Все на очную ставку со смертью. Автобаны к ответу пришкварить. Или скорость схватить за кадык. Расторопный Bridgestone проколоть. Мочка уха. Увядшая женщина - справа. С толку сбитая сбитым невинным и пьяным прохожим. В глазницах - осколки вчерашней звезды. Долетели, и ладно
      Вновь предложена формула бега. Возведённые в степень копыт рвут пространство кобылы капота. Если визг тормозных барабанов - Аксиома опять неверна. Радиатор всплакнёт над ошибкой. Фары-дуры возьмут под уздцы.Отведут в демонтажное стойло. Где карпит ошалевший Эйнштейн, умножая сирену на массу.
      Извлеченные из-под обломков. Голубые огни Мартинсона.Как осколки вчерашней звезды. Как рефрен. Как обочина. Скорость.
      Все спешит к тишине. Ночь течет из аттических амфор. Пахнет Грецией. Пахнет ребёнком и лавром. В детской собраны сказки, игрушки и яркие звёзды. Nie genug Zeit. Никогда не хватает его. Засыпают предметы, срывая свои имена. Даже ветер и тот не спешит. Заглянул и свернулся у ног. Нежным барсиком, бабочкой, плюшем персидским, цыплёнком. Стал ручьем. Вытек весь. Вот, говнюк.
      Все спешит к одиночеству мира. К своему одиночеству. Сну. Nicht verlieren die Wоеrter. Слова...поздравляют себя с немотою.
      Есть что вспомнить о завтра. Корне квадратном из дня. Ваза с тухлой водой и окурком. Молодые скелеты цветов. Безымянны. Опавшее зрение мира. Кто же ночь пересмотрит? А-ууу.
      Амфор мир. Вытекает античное время.
      Тапочки детские у кроватки.
      
      
      
      Zur deutschen Rede
      
      В бронежилете немецкого слова. Баухауз проформы. Графика лысой зимы. Ретушь 'р'. Инсталляция твердых согласных. Постоянный бронхит. Дыба сломанных звуков. Крестцы. Древний гребень седой Лорелеи. Кто возьмется скалу причесать? Рёбра рыбы в скворешнике горла. Вряд ли хватит пинцета, чтоб вынуть. Арматура из речи и льда. Гайки, шкворни, шарниры, болты. Вагнер. Мертвый клюв грифа. Кронштейны. Конструктор. Принцип правой руки. Не зевай. Герметичные стоки и стыки. Бритый пластик подохнан в размер. Костылями курсива вколочены шпалы перфекта... Рельсы-рельсы. Кудо-то поедем?
      Зачем ?
      
      
      Stube
      
      В амплитудах косых потолков молодые курносые немки. Уличенные в конструктивизме. Нянчат солнечный зайчик. Пасьянсы приморской весны. Совсем еще дети. Наивный нацизм и бисквит.
      Вперемешку.
      Калькуляция кружек. Весна .Скалькулирован Пильзнер брюхатый. Частоколом мордастым прибит. Улететь бы ему синей птицей. Арифметика ж галок. За каждой - ощущение дна и избытка. Вентиляция почек. Моча.
      Писсуары. Призыв пузыря. Не до немок. Я вышел из пены. Поздравляю себя с Афродитой.
      
      
      Feuerloescher
      
      В тугой 'пилот' заправленная шея. Шарниры кадыка. Цвет - радикальный. Слюна и честь. Мир в голом ранце реплик. А ну-ка, Hakenkreuz, станцуй нам джигу. Ритм черепа за ритмом междометий. За голенищем - справка о здоровье. Здоровый экстремизм.
      Алмаз и пепел....
      P.S.По сообщенью 'Sueddeutsche Zeitung' в связи с проявлением
      жлобства помолодевшим нацизмом в общагах азиля и переселенцев
      нужно иметь дополнительный огнетушитель.
      
      
      Landsfeld
      
      Ветролом. Ветром сломано небо. Кингстоны пространства открыты. Напролом этот ветер в лицо.
      Это правда, по-моему, правда.
      Беременно всходами поле. Подлокотники моря - склонённые
      вязы в семь шей. Море рвется наружу. В пощечинах - заспанный берег.
      И это не меньшая правда. Jawohl.
      Скрип бурелома. Его деревянная песня. Свирелью друида. Откуда скулеж и мольба. Разлученная с морем...поэма.
      Это также все правда, одна обнажённая правда
      Ветряные стволы на прощание машут руками. Физзарядка трехруких мудил. Мертвых ангелов крылья в погоне за небом уставшим
      Правда... Правда бывает такой.
      Тишина. Словно море все вскормлено чайкам. А они улетели...в чужую весну. Без оглядки. Осталась пустыня. Патетика шепота. Пух.
      Это самая грустная правда.
      Покидаю свой трон. Смотровое достоинство дожа. Возвращаюсь домой.
      И это, скорей всего, ложь.
      
      
      Ostseeverlaengerung
      
      Море в бухте продлённого дня. Взято ветром за холку и шкирку. И пинками за дверь.(Шпингалет)...Голодать. Подзатыльники волн. Оплеухи. И затрещины балов. А ну!
      Кипень Понта. Загривок кудлатого браса. Бейдевинд бредит пеной античной. Невмочь. Эпилепсии приступ? За что наказанье такое? Чем песок не припадок, когда... губы синие синего моря.
      Раздраженье. Голь голода. Шторм. Отшвартовано море. И склёвано дохлым бакланам. Афродита Остзее ... следы на холодном песке...доедает в приглядку. Бесстыже обглоданный берег. .
      Меж валами прокатано море. Крепко выжато. Сжато. Спрессована сочная соль. Уравненье давильного ролла: 'Изумрудное мясо и песню - в макраме мекленбургских матрон'. Кружева. Кружева. Узорочья. День продленный умножен в висок.
      Кто-то море продлит? Расстоянье?
      
      
      Didi (портреты)
      
      Пылкий барон с позапрошлым монаха. Пригвожденный к полемике в койке. Профессор, собранный из рефлексов. Сколько регистров в гортани. Он похож на орган, на котором играет. Звук плывет в монастырь. Тайским ламам обязан он тайнам. И графине одной в богадельне, почему-то,берлинской. Да Бог с ней. Старый морж. Ледовитый и сонный. Но корабль свой знает на рейде. Триколор заменен на трекрунур. При любом экстремизме - он в воду.
      Душит кашель. И душит приема программа. Почему бы Восточному морю не назначить пособия в марках. Или выплатить дань репараций пожилым голодранцам с Суматры, пострадавшим столетие с лишним от укусов клопов жесткокрылых. Видно прав был старик Ратенау. 'Коль истории.... стало, хоть какай'...Как зайдется бывало барон. Все бароны немного лукавы. но хоть насморка нет. И при этом бытовая осанка прораба. Я слепил бы из дзамбы фон Гриса.
      Милый Herr, Вы бывали в Валгалле?
      
      
      Knabe (allegro)
      
      Последний час сна. Солнце первое Палестины. Между ними на корточках сидит мальчик. Мальчик гладит хромую собаку. Незажившая лапа. В поножовщинах и рассветах сколько лап незаживших. Кровью пахнет даже от Фаетона.
      Клочки фотографии школьной. В десятелетьях рваных...редко-редко себя узнаешь. Многие лица не склеить. Какие-то не представить. Есть в них военное что-то. Под ногами разбросана юность.
      Креп. Хоронят. У фрау Агнесс - мертворожденный ребенок. Кажется третий по счету. Пуповины ртов на завязках. Как будто сочувствуют смерти. Сонный цвет синтетической розы. Лепесток ненадёжно приклеен.
      Сегодня встретил себя. Моё я выходило с Коперникусштрассе. Куда-то спешило. Само по себе. В руках его был календарь. В черных квадратах скучали все даты моих возвращений.
      Далеко мне до чашки даръяльского чая.
      Фонды. Фонды. В стеллажах металлических тысячи книг и отстутствие нужного слова. Пыль хранилища букв и надежд. Я чихаю. Навстречу - Gesundheit.
      Мускулистые руки в строительных робах бидермайер
      выносят, затейливый всюду. Это зеркало в корке ампира. Рассеченное скальпелем сверхзвуковым даже в нем отражается небо. Будто угличский отпрыск. В саване позолоты. У фрау Агнесс, кажется, третий... Соболезнуют первые звезды. Солнце последнее Палестины. Между ними на корточках сидит мальчик. И даже не смотрит в сторону Бога.
      
      
      Ретурнель
      
      Уравнены в беге Рейхсбан и морские отливы. Железнодорожные танцы всегда романтичны немного. За талию кресла в вагоне взято безжалостно время. Па перонов под нежным присмотром кондукторш.В их компостерах тешатся даты.
      Танец, сложенный из туманов, городов в заплатах и встречах. BMW в перспективе хижин. До свиданья, бай-бай, Мекленбург.
      Куб рассчёта ломает предчувствие в корне.
      Едем дальше. Берлин реконструкций. Разворован масштаб. Фон разорван. Поделён на могилы заводов. Усыпальницы прусских кварталов. Кардинала и унтера тени. Шпрее. Прелый осадок столицы. На платтдойч написана песня. Звук рожден между нёбом и небом. Застревает под верхней губою.
      Шок напева. Проветренный Франкфурт. Я здесь был новобранцем когда-то.. Uebergang пограничный. В пижоны принят Одер за каменный галстук. Теорема разлуки. Решетка.
      Passkontroll. Уличенный налично. Паны комкают мой документ.
      Ненавидят Россию и насморк. На минуту и я Бонивур. Безработица, вечер и все это кажется было. С пани Польшей, маршрутом и маркой. Кто быстрее. Наперегонки.
      Я рантье расстояний. Я срываю купоны дороги. В рваных брюках - судьба и карт-бланш путешествий в нагрузку.
      
      
      Эпилогия
      
      На всех вокзалах я был элементом исхода. Речь путешествий моих прерывали лишь запятые минутных стрелок. Я спешил к опозданию мира. В часов станционных лузы загонял шары одиночеств. На всех вокзалах я провожал свою юность, удивляясь воспоминаниям шага.
      В ожидании новых движений утешал бомжей привокзальных. Сочувствовал ежедневным леди. Менял ключевые слова перонов. Пути узнавал по их нотным станам . Играл с пустыми платформами в прятки.
      На всех вокзалах я постигал многоточья. Обрывки газет и чужих горизонтов старательно складывал в грязный тамбур. В полных лунах видел причину скорби. В скользких звёздах - пунктиры строки телеграфной. Сам подчас становясь строкою.
      Пасьянсы раскладывал отправлений. Сверял по таблицам - ритм параллельного сердца. Изучал названия топонимов. Опасался на надолбы лезть кириллиц. О пики готики рвать штанины. Весь мир для меня собирался в имя. А я спешил к его опозданью .
      
      Итак, я спешил к опозданию мира,
      На всех вокзалах железнодорожных
      Последние поезда провожая.
      Они тоску мою увозили
      по стране, для которой я был очевидец,
      они одиночество увозили.
      
      Я расстегивал молнии расстояний, стальные змейки, застежки, локомотивы. Названия станций попутных кивали ивами на прощанье. Я искал в километрах последней правды. С каждой верстой становясь старее. На вчерашнее солнце
      становясь похожим...
      Ритмы верст.Сколько там на столбах... до дома. Хоть навряд ли кто-нибудь встретит...
      
      1997-2003 Rostock-Stuttggart
      
  • Комментарии: 29, последний от 21/01/2010.
  • © Copyright Нургалиев Слава (nourgaliev@yahoo.de)
  • Обновлено: 19/10/2003. 48k. Статистика.
  • Дневник: Германия
  • Оценка: 5.11*20  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта
    "Заграница"
    Путевые заметки
    Это наша кнопка