Я - деревенский. Это только называется - "рабочий поселок". Здешний пролетариат вчера еще землю пахал и скотину кормил.
Отец поет красиво:
как бы мне, рябине,
к дубу перебраться.
Только почему-то с закрытыми глазами. Голос у хохла, как называет его мать, сочный, полный, красивый, он держит ноту протяжно и грустно, тонко - вот-вот голос сорвется, но не срывается, а - отрывается от отца и звенит самостоятельно где-то около, совершенно отдельно:
я б тогда не е е е - е е стала гнуться и качаться.
Отец сидит на низком деревянном диванчике и старается не клюнуть носом в ближнюю тарелку с невероятным маминым винегретом.
Сегодня у нас складчина. Сегодня - в нашем доме. Сегодня вся улица у нас в гостях. Конечно, не все, у нас домик маленький, но набит полностью. Приходят все, кто хочет. С любой улицы. Но, понятно, в основном наши, с улицы ФЗМК.
Складчина - это надо с собой принести что-нибудь специально приготовленное, поесть, закусить и, основное, выпить. Несут свое, не магазинное. У нас на магазин тратятся редко - роскошь. Да и свое - вкуснее не бывает.
А выпить? Водка - для украшения стола. Самогоночка да бражка. Бабы только и исключительно пьют бражку. Хмелеют. Взгляд озорной. Не похожи на строгих суровых мам.
Сегодня складчина у нас. А в прошлый выходной была у лёльки Зои. Понятно, хозяйка очередной складчины должна расстараться.
Соседки любят, когда Костя поет.
Да все мужики с нашей улицы голосистые, певуны. И дядя Паша Казак, и Иван Долгих, Чирков дядя Ваня, дед Забродин, все Микрюки, Смолев дядя Петя, Жолудев, и вернувшийся из заключения дядя Петя Меркулов.
Гармонистом завсегда вояка дядя Тереша Кузнецов, единственный на околоток профессионал разводить лады. Он гармонист лихой, гармошка у него трофейная.
- Фашистка, - ласково называет ее дядя Тереша, отчаянно растягивая басы дó полу.
- Давай, фашистка!
- От народ, - сокрушается он, - под фашистскую музыку пляшет, а товарищ Сталин и бровью не ведет.
Собирается складчина к раннему полудню, сидят весь день. К вечеру, скорее, устанут, чем напьются.
Зато все песни перепоют.
Если отец затянул "Тонкую рябину", дело - к финалу. Он поет ее не переставая, закончив канон, начинает по новой, переставляет куплеты.
Всё, клюнул носом в винегрет...
Какие гениальные слова:
но нельзя рябине к дубу перебраться.
Судьба...
В следующий выходной соберутся у Федоры Забродиной. Только тетя Нюра Чепчугова в складчину не ходит и сама не принимает. Они - староверы.
что стоишь, качаясь?
НА БРЕВНАХ
Я вырос на лесозаводе. Конечно, я рос в родном Могочине, но в нем тогда, в пору моего детства, все подчинялось, все принадлежало лесозаводу. Вся жизнь крутилась. В том числе и детская.
Могочино стоит на Оби. Лес тогда сплавляли по реке.
У лесозавода была даже собственная речка. Специальная технологическая речка. Называлась - Протока. Мы, пацанва, честно считали, что это настоящая река. Но ее когда-то выкопали, прорыли, это была искусственная речка. Она, правда, вела себя естественно, в половодье затопляла остров. Остров, на котором жили отчаянные могочинские островитяне. В межень обмелевала, зимой - замерзала.
Вся Протока - не очень короткая, была забита деревянными плотами. Бревнотаски в устье Протоки волокли эти бревна на распиловку.
Сколько себя помню - мы в этой протоке купались. С бревен. Или с плотов. Водных прогалов там было не густо. Выберешь плот, прогал и плаваешь. Замечательно нырять под бревна. Сначала под одно, под два, под три сразу. А если под целый плот - уже герой.
И бегать по бревнам. Они верткие, скользкие, тонут, крутятся, иногда возможно только одно касание ногой, и как птичка - надо лететь дальше. Не рассчитал, сосклизнул - в воду, под бревно. Можно и головой по бревну. Вода в Протоке проточная, но не прозрачная. Бревна плывут - воду мутят.
Даже сейчас представить себе не могу - весь летний день на этих бревнах. Волчком, верчком. Наверное, часто сверзивался. Но это поначалу. Потом опыт приходил: степенно, браво и не торопясь.
Молодежь постарше по этим бревнам - кстати, Протока глубокая и дно ее в сплошных топляках - шествовала, как по бульвару. С берега на берег. Мастера!
Потом мы, ребятня с улицы Ф3МК, наладились на Беломольские пески чебаков и ельцов ловить. Это уже не протока - Обь. Река стремительная, омутистая, водоворотистая. На песках огромная запань стояла - километров с пять. Те же плоты, большие плоты-плашкоуты, и отдельные бревна. Где погуще, где пожиже. Там уже другие скорости нужны - промазал: угодил в водоворот. Угождал. Но не запомнил. Обычное дело.
И на спор - кто быстрее этот пяток километров одолеет. Мы уже к тому времени пацаны покрупнее были. Бревна крутятся, расплываются, конец тонет, черт! Какой прогал большой, куда же скакнуть? Уф! вперед, хорошо, крупный кедр попался, по нему как на стометровке - уверенно. И невозможно остановиться, под тобой Обь - коварная речушка.
Родители нам не запрещали. Почему-то считалось: так и надо, ничего не случится. Даже маменькиным сынкам разрешалось и стопудовым увальням. И ничего не случалось. Лет сорок - это я помню точно, как работала Протока - никто не расшибся насмерть, не утонул. Синяки - шишки, понятно, не в счет.
Если я и был когда отважным в жизни, то тогда, там. На бревнах.