Аннотация: Горестная пьеска о "русских" на Неметчине
Ирина Они
Антон Тесленко
при участии Антона Чехова
Три сестры
или В ожидании Нового Годо
Новогодняя драма в трех действиях
(Немецким отделением Союза Советских писателей пьеса настоятельно рекомендована к постановке во всех русских культурных центрах Германии)
Действующие лица
Циперович Сергей Андреевич - кандидат технических наук из Москвы
Наталья Израилевна, его жена - очень культурная женщина
Ольга, Маша, Ирина - его сестры, тоже очень культурные женщины
Коля Тузенбах (по кличке "Барон") - молодой человек без определенных занятий
Чебутыкин Иван Романович - драматург, член союза писателей РСФСР
Шура Вершинин (по кличке "Командир") - частный предприниматель, владелец русского магазина "Душечка"
Тетя Дуся - пожилая дама, всегда все про всех знает
Моисейка - старик, сторож на шоколадной фабрике
Действие происходит в маленьком немецком городке Бад Мюксельмаузене
Действие первое
Комната Циперовичей в общежитии для беженцев и переселенцев. Большое помещение разделено шкафом на две части. По левую сторону шкафа - "квартира" Сергея Андреевича и Натальи Израилевны. Значительную ее часть занимает "двуспальная кровать", составленная из двух железных коек военного образца. По правую сторону шкафа- стол и три такие же койки в ряд. Это "комната" сестер. На оконных стеклах наклеены бумажные снежинки, по стенам развешаны гирлянды. Зимний вечер. На дворе темно, весело. Доносится: Вася Пряников, гогот, мат.
Ольга в синем платье накрывает стол для новогоднего ужина. Маша в черном платье сидит и читает книжку. Ирина в белом платье стоит, задумавшись.
Ольга: Эй, может, мне кто-нибудь все-таки поможет?! И так целый день, как мартышка, кувыркаюсь. Не продохнуть! (Продолжая расставлять стаканы). Приснилось сегодня, что мне Патриарх Всея Руси Алексий II повелел начистить до блеска купол Собора Василия Блаженного. Полночи ползала с зубной щеткой и с бутылкой "Приля". Просыпаюсь - снова надо путцать идти...
Маша, задумавшись над книжкой, тихо насвистывает что-то из Алены Апиной.
Ирина: Не свисти, Маша! Как это ты можешь? И так денег нет!
Ольга: Оттого, что я каждый день с утра до вечера с ведром и тряпкой бегаю, у меня постоянно болит голова. И такие мысли, словно я уже состарилась. И в самом деле, за эти полгода, что я "по черному" путцаю, я чувствую, как из меня выходят каждый день по каплям и силы, и молодость. И только растет и крепнет одна мечта...
Ирина: Уехать в Москву... Черт с ним с социалом!
Ольга: (Нарезая селедку). Да, скорее в Москву!
Ирина: Брата звали преподавать в лесотехническую академию. Он все равно не станет жить здесь.
Ольга: Думаешь, мне охота тут уродоваться? Я ведь тоже диплом писала по Эдуарду Асадову. Я- библиотечный работник, а не уборщица.
Ирина (закрывая лицо руками): Какой стыд, до чего мы дошли!
Маша, задумавшись над книжкой, тихо насвистывает что-то из Ирины Салтыковой.
Входят Тузенбах и Чебутыкин. Тузенбах - огромный и лохматый. Вещи, приобретенные в "Красном кресте", не вполне прикрывают его гигантское тело: брюки коротенькие, курточка - куцая. Маленький Чебутыкин практически теряется в необъятном отечественном тулупе ярко-желтого цвета. На руках его - крошечные рукавички, на голове - миниатюрная шапочка с помпоном. За собой он волочет толстую елку.
Тузенбах: Эй, кончай базарить! Добрый Дедушка Мороз вам подарочки принес. Водка пришла! (Выставляя из пакета с надписью "ALDI" бутылки водки "Горбачев"). А гляньте, чево Ванька стибрил - елку-палку! Во дает, глаз-алмаз, чего плохо лежит сразу примечает, хвать - и тащит к себе в камеру.
Чебутыкин: А чего? Хорошая елка! Нетронутая девственница. Из хорошего немецкого дома - выкинули сразу после Рождества. Украшай, Ирка! (Ирина и Ольга устанавливают и украшают елку. Маша, не отрываясь от книги, насвистывает "В лесу родилась елочка").
Тузенбах: Эта... Чо я хотел сказать.... Другана я тоже позвал - Шурика Вершинина. Пусть с народом потрется. Чтоб не зазнался - а то совсем в "биг боссы" вышел.
Ирина: В каком смысле?
Чебутыкин (отрезает толстый шмат копченой колбасы, напряженно жует): Тут недавно русский магазин открылся - "Душечка". А открыл его Шурик Вершинин. Он, между прочим, при губернаторе Подольского края большим человеком работал.
Ольга (застывает с елочной игрушкой - большим стеклянным шаром - в руках и мечтательно смотрит на свое отражение в нем): Между прочим, Сереже тоже предлагали в мэрии место консультанта по вопросам очистки. Его сам Лужков очень ценил. Ужасно расстраивался, когда мы уезжали. Говорят, даже заболел.
Чебутыкин (подкрадываясь с ложкой к салату "Оливье"): До сих пор, наверное, болеет, бедняга. Зубы выпали, волосы (ехидно). Ну, ничего, не ноги - вырастут. Вот вернетесь в Москву, как грозитесь, он и выздоровеет...
Ирина и Ольга (хором): В Москву, в Москву!
Маша, не отрываясь от книги, напевает "Москва златоглавая, звон колоколов".
На строчке "от мороза чуть пьяные" входят муж и жена Циперовичи. Он - высокий, с неподвижной шеей, похож на динозавра. Она - маленькая "птичка". Оба морщатся при виде краснощекого Тузенбаха и жующего Чебутыкина.
Тузенбах: О, профессор приканал! Говорят, Лужков из-за тебя облысел! Да ты не горюй, давай водки выпьем. Наливай, Чебутыкин (Чебутыкин с удовольствием разливает).
Циперович: Были сейчас в городе, народу полно - и все русские. Кстати, замечательная история. Помните профессора Когана, из Кишинева, который раньше жил в пятой комнате? Так он теперь работает в Университете (с завистью). И как он устроился без языка?
Тузенбах (хихикая): Небось, в кунсткамере университетской заспиртованный стоит - с двумя х...
Наталья Израилевна: Какая пошлость!
Тузенбах: А чо такого - зато при работе!
Маша (отрываясь от книги, задумчиво): Если уж в Москву не уехать, так хотя бы работать, работать. Что я все эти аккузативы с дативами учу? Стану педикюршей. Там язык не нужен...
Чебутыкин (запрокинув рюмашку): Как же? А пятки лизать?
Без стука, широко распахнув дверь, входит Вершинин. Выглядит он шикарно: в распахнутой дубленке, с толстым золотым перстнем на безымянном пальце. В руках - пакеты, полные яств.
Тузенбах (раскрывая объятия): Здорово, Командир!
Вершинин: (не глядя): Здорово. На-ка, держи! (отдает ему тяжелые пакеты).
Тузенбах и Чебутыкин выкладывают на стол пачки с блинчиками, пельменями, коробки с мороженым крем-брюле,
У меня холодильник в "Душечке" сломался и потек. Что мог, я домой отнес: у меня дома большой холодильник, супер-модель "Бош". Но только и в него все не поместилось. Сюрприз новогодний - убыток понесу. Так что ешьте на здоровье, все равно пропадет.
Тузенбах: Вот друг мой Шура Вершинин.
Вершинин (брезгливо морщится, поочередно пожимает руки всем собравшимся): Александр Вершинин, предприниматель.
Слышатся ответные возгласы: "Циперович, Сергей Андреевич, преподаватель" (голос Натальи Израилевны: "Сереженька, между прочим, кандидат наук"), "Чебутыкин - член союза писателей РСФСР". Сестры представляются кокетливо "Оля, Ира, Маша".
Маша: А вы откуда?
Вершинин: Из Москвы.
Ольга: Вы из Москвы?
Вершинин: Да, я всю жизнь в Москве. В техникуме учился. Ларьки у меня на Арбате были в 90-м году. А сейчас водкой там торгую.
Ирина: Кстати о водке. Прошу к столу!
Гости шумно рассаживаются, кроме Чебутыкина, который уже давно сидит во главе стола и ест. Все кричат, расхватывают еду.
Маша, Ирина, Ольга: Тост, тост, кто скажет тост?
Наталья Израильевна: Сережа, может, ты скажешь?
Тузенбах: Чебутыкин, валяй, ты ж писатель!
Все: Чебутыкин, Чебутыкин!
Чебутыкин: Анекдот знаете? Звонок в дверь. Мужик открывает. На пороге - жирнющий дядька. Мужик ему: "Ты кто?". "Я? П...дец". "А чего такой толстый?" "Я не толстый. Я - полный!". (Поднимает рюмку и выплескивает водку на лысину Циперовичу). Давайте выпьем за полный п...дец. Кажется, он и к нам пришел. Вот сейчас постучит...
Раздается стук в дверь. Входит Моисейка, крошечный старичок с большим носом и в калмыцкой шапке. Все кричат: "Моисейка, Моисейка, садись!".
Моисейка (достает из матерчатой сумки нечто, завернутое в газету): Вот подарочек вам принес - с Новым годом, здоровьичка! (разворачивает большую шоколадную фигуру - Деда Мороза с головой зайца).
Циперович: Это что за египетский бог?
Чебутыкин: Мутант, а может, эмигрант!
Все с любопытством разглядывают Деда Мороза - мутанта.
Моисейка: Вот на фабрике дали, сказали - "вайнахтсгельд", сам не знаю, что такое.
Тузенбах: Молодец, дед! Единственный в этой тусовке, кто работает!
Ирина: Разве мы не хотим работать? Человек должен трудиться, работать в поте лица, кто бы он ни был, и в этом одном заключается смысл и цель его жизни, его счастье, его восторги. Как хорошо быть рабочим, который встает чуть свет и бьет на улице камни, или пастухом, или учителем, который учит детей, или машинистом на железной дороге!
Маша: Так выпьем за то, чтобы мы все в будущем году работали!
Чебутыкин (выпивая): Выпить-то можно. Но работать - это без меня.
Ольга: А я, между прочим, библиотечный работник. Я по Асадову специалист. И я вам гарантирую, что уже через три месяца буду работать.
Чебутыкин: Ну, разве что "по-черному"! Так и я не прочь!
Тузенбах (Ольге): Так ты и так каждый день путцаешь до одури!
Все: Тише ты, тише! Стукачи кругом.
Вершинин: Тоска по труде. Боже мой, как она мне непонятна. Я не работал ни разу в жизни. Никогда не ходил на службу и не получал зарплату - как прочая козлятина. Я уже в нежном пионерском возрасте фарцевать начал. Кстати, отличная школа бизнеса.
Чебутыкин: А я что ли служил? Вот и теперь не пойду. Энергию творческую буду копить. Пусть меня немцы содержат. Они нам должны!
Наталья Израилевна: Но помилуйте, как же! Ведь должен же человек куда-то уходить и откуда-то возвращаться.
Маша: А я скажу вам так: если в будущем году работать не буду, то уж точно в Москву вернусь.
Ирина и Ольга: И мы. У нас же, слава богу, квартира есть.
Три сестры (хором): В Москву, в Москву!
Моисейка: А вот говорят в Москве бургомистр велел у всех памятников головы отпилить и головами президента заменить...
Часы бьют полночь. Все поднимают стаканы с шампанским. Целуются, обнимаются, смеются.
Чебутыкин: За победу над Германией!
Действие второе
Квартира Циперовичей. Обставлена со всей роскошью получателей социальной помощи. Все с "выкидыша": солидные, слегка потертые диван и кресла с деревянными подлокотниками, огромный, темного дерева шифоньер. В углу - украшенная елка.
Наталья Израилевна накрывает стол к новогоднему ужину - посуда с блошиного рынка.
Тетя Дуся (осуждающе): Как вам нравится этот Трахман?
Наталья Израилевна: А что он натворил?
Тетя Дуся: Умер!!!
Наталья Израилевна (расставляя тарелки): Как умер?
Тетя Дуся: Шо я - доктор? Взял -таки и умер. Ушел от нас, не простившись. И я пошла - пельмени лепить. С Новым годом! Будьте мне здоровы! (уходит).
Наталья Израилевна: Сережа, ты слышал, умер Трахман.
Звонок в дверь. Становится тесно и шумно. В прихожей толпятся гости: три сестры, краснощекий Тузенбах, который стал еще огромней, Вершинин с пакетом, Чебутыкин с соломенным стулом. Все говорят одновременно.
Ольга, Ирина, Маша: Снег идет, ну прямо как в Москве.
Вершинин: Я только что оттуда - слякоть, мерзко, никакого снега...
Тузенбах: Гы-гы-гы!
Циперович: Тапочки надевайте!
Чебутыкин (торжественно передавая Наталье Израилевне стул): А чего, хороший стул.
Тузенбах: Не жидковат?
Чебутыкин: Да не, нордический, стойкий. На шпермюле подобрал. Вот здесь только подклеить...
Все садятся за стол без приглашения, накидываются на еду. Вершинин достает из пакета большую бутылку с надписью "Герольштайнер".
Вершинин: Вот, грузчики - му..ки, разбили целый ящик водки. Козлятина! Как всегда, сюрприз к Новому году. Ну да я все, что в бутылках осталось, слил. И через марлю процедил.
Чебутыкин (потирая маленькие ручки): От такой водочки мы враз остекленеем!
Все с аппетитом пьют и закусывают в полной тишине.
Наталья Израилевна: Вы слышали - Трахман на прошлой неделе умер.
Ирина: Как умер? Я же только вчера заходила в его райзебюро, в "Чайку". Все работает.
Чебутыкин (накалывая на вилку соленый гриб): Трахман умер, но дело его живет. Ну что, проводим Новый год. Да и Трахмана заодно. Оба были, в сущности, неплохие ребята.
Все сдвигают рюмки с водкой.
Маша: Пять лет уже мы здесь. Страшно подумать!
Ольга: Ползаю сегодня с ведром и половой тряпкой в доме у фрау Кютцель - и так мне в Москву захотелось...
Ирина: Мы вернемся, наверняка вернемся в Москву!
Тузенбах: А чо, сделайте дауерауфтраг, чтоб социал вам туда переводили. Гы-гы-гы!
Вершинин (Ирине): Слушай, а ты в лавке-то дверь не забыла закрыть?
Ирина: Зихер, шеф!
Вершинин (с облегчением): Алес кляр!
Наталья Израилевна (всплескивая руками): Все-таки как все неплохо устроилось за пять лет! Мы все работаем....
Чебутыкин (пародируя голос Высоцкого): Ты найди мне работку "по-черному-у-у"... Работяги, двигатели теневой экономики. Сколько налогов-то заплатили за пять лет?
Тузенбах: Ой, чья бы корова мычала... Писатель ты наш! Из трех газет "гонореи" получаешь - и все на Моисейкину конту.
Чебутыкин (хвастливо): Честно сказать, я мог бы уже себя и без всякого социала обеспечивать. Но если дают, чего отказываться?
На улице раздается шипение петард, гроханье хлопушек.
Маша: Ну и пальба!
Чебутыкин: Немцы в городе. Пристрелят еще, чего доброго...
Циперович: Встретил сегодня профессора Когана. Он теперь в исследовательском центре работает, в Швайнингене.
Наталья Израилевна: Так ведь и ты бы работал, если б не твой немецкий.
Ольга: Какой позор, до чего мы дошли! Если б в Москве узнали, как мы живем. Брат - инженер, кандидат технических наук! - пельмени с варениками на продажу лепит.
Ирина вносит кастрюлю с пельменями.
Наталья Израилевна: Берите, пока горячие!
Тузенбах: И у меня отец инженером был, а я теперь машины гоняю в Молдавию.
Чебутыкин: А я и сам раньше был инженером. Человеческих душ. Ну, по крайней мере, техником. Или сантехником. Мои пьесы в Моссовета хотели ставить.
Вершинин: А я раньше бабки зарабатывал. А теперь вдвое больше зарабатываю.
Наталья Израилевна: Берите сметану!
Тузенбах: Хороши пельмешки! Надо под них тяпнуть.
Вершинин: В смысле - хряпнуть?
Чебутыкин: Дернуть, вдеть. И заложить за воротник. За Циперовича. И за пельмени - его инженерный подвиг.
Шумно пьют, затем молча закусывают.
Чебутыкин (уже в подпитии, побагровев лицом): Вообще мы все тут профессора, доценты с кандидатами. Если уж экономист, то главный. Если врач, так гинеколог. Всякая балерина - прима, всякая певица, какая-нибудь толстая тетка из ДК в Урюпинске - примадонна. А скрипка - обязательно первая.
Вот Машка здесь педикюршей стала, пятки всем вылизывает до зеркального блеска. Но со слезой во взоре вспоминает, что она там у себя в Златоглавой на кафедре полиофизики в Институте промышленного энуреза научным сотрудником служила. Причем старшим. Или главным. После этого энурез так хорошо пошел - даже на экспорт. А спросишь в этом НИИ БУМ-БУМЕ, кем девушка работала, небось ответят: "Да лаборанткой".
Маша (краснея): Какой ты злой, Чебутыкин! Всех ненавидишь!
Чебутыкин: Да ладно, Машка, тебя я люблю. Не бойся, не поеду в Москву проверять. А вот Циперовича неплохо бы проверить - с чего это он такие хорошие пельмени лепит?
Циперович: Да любая советская лаборантка профессиональнее немецкого профессора. Или вот врачи - ни черта не смыслят. Конечно, у них тут всякие приборы, компьютеры...
Чебутыкин: Клизмы с электроприводом!
Циперович: ... а толку? Диагноз-то поставить не могут! Вчера зубной врач начал мне искусственный зуб сверлить. Я еле вырвался от него.
Вершинин: Да ну их, немцев, к аллаху! Народ темный!
Тузенбах: Ты смотри, Командир, не очень-то, я ведь чистокровный немец.
Вершинин: Вот я и говорю...
Чебутыкин: Я ж забыл, ты ж у нас, Колян, Санта Клаус теперь. Дед Мороз, бля. Или как там у вас, немцев? Вайнахтсман. Раньше, небось, был Колей Ивановым, а теперь -ишь ты - Николаус Тузенбах!
Тузенбах вскакивает и бьет Чебутыкина по красному лицу огромным волосатым кулаком. Чебутыкин падает под стол.
Вершинин: Бах!
Все суетятся, кричат, из-под стола доносятся стоны Чебутыкина. Наконец воцаряется мир, снова все сидят за столом, пьют и едят. Чебутыкин ест больше всех, несмотря на то, что у него перевязана щека.
Ольга: Какой ужас, до чего мы дошли!
Ирина: Могли ли мы себе такое представить пять лет назад? У нас в Москве на Новый год собиралась вся университетская профессура.
Чебутыкин (ухмыляясь одной стороной рта): Представляю себе: пьяный в жопу академик Панченко бьет рожу академику Аверинцеву!
Маша (плачет): Гадкий Чебутыкин, злой! Я хочу в Москву, сейчас же!
Сестры (хором): В Москву, в Москву!
Вершинин: Слушайте, а я тут подумал, а чего бы вам не вернуться, если так приспичило? Пять лет подряд ноете: "В Москву, в Москву!", а сидите в Бад Мюксельмаузене. Что вам мешает уехать?
Все семейство Циперовичей застывает с открытыми ртами. Немая сцена.
Чебутыкин: А если вас академики так любили, так чего они сюда не прилетят к вам - Новый год встречать.
Звонок в дверь.
Чебутыкин: Во! Делегация академии наук!
Входит Моисейка. В руках у старичка нечто завернутое в газету. Все кричат: "Моисейка, Моисейка! Садись, садись!".
Моисейка: Только что сменился. Вот подарочек новогодний принес - премию дали.
Разворачивает газету и выкладывает на стол два десятка совершенно одинаковых шоколадных гномов. Но все они подранены - у кого дырка в голове, у кого в животе, у одного нет ноги, у другого - напротив, на одну ногу больше.
Чебутыкин: Это что, молодогвардейцы шоколадные, изюмом расстрелянные?
На улице раздаются звуки взрывающихся хлопушек.
Чебутыкин (совершенно пьяный, бормочет): Фашисты кругом, обложили со всех сторон, стреляют. Сейчас еще Карбышева мороженого принесут, а то еще Маресьев приползет - весь в шоколаде...
Ирина: Выпьем же наконец! Что мы пожелаем друг другу в Новом году?
Ольга: Теперь я уж точно решила - еду в Москву!
Моисейка: Вроде, по радио сказали: всю Москву накрыли стеклянным колпаком. Его какой-то грузин выдул - Цинандали, что ли? И теперь там всегда лето.
Часы бьют полночь. Все сдвигают бокалы.
Чебутыкин (заплетающимся языком): За победу над Германией!
Действие третье
Помещение русского культурного центра "Дядя Ваня". В большом зале, украшенном гирляндами и серпантином, накрыты столы к новогоднему ужину. Шумно и тесно. Звуковой фон: Розенбаум, возбужденные выкрики, тетя Дуся.
Тетя Дуся (обращаясь к Наталье Израилевне): Эти немцы совсем сдурели. Сами не знают, чего им надо. Мой зять очень хороший сапожник. Пошел он наниматься к этим швабам. Таки думаете они его взяли? Вы знаете, шо ему сказали? Плохо знаешь немецкий. А зачем ему немецкий? Шо он, гинекологом устраивается?
Наталья Израилевна: Это просто дискриминация! У моего Сережи та же проблема. Десять лет мы здесь, а он до сих пор не работает. А он же блестящий инженер!
Тетя Дуся: С этими немцами нужно быть осторожными. Моя невестка надела в социал шубу норковую и бриллиантовые сережки. Так ее этот беамтер замучил: откуда такой люксус? Какое им дело? Теперь она завела спецодежду для социала - с фломаркта. Ходит туда ненакрашенная. Как бедная сиротка Хася. И шо вы думаете? Эти дураки довольны.
Ирина: И у нас похожая история. Брат купил машину. Выезжает из гаража, а навстречу - наш беамтер на велосипеде. Чуть с социала не сняли. Хорошо, Сережа успел автомобиль на Моисейку записать.
Тетя Дуся: А какой у вас беамтер - Блезиус или Препольс? Блезиус хуже всех, просто зверь!
От другого стола кричат: "Дуся-а-а! Иди к нам!".
Тетя Дуся: Ну, пошла я, ребятки, к своим одесситам. (Уходит)
Появляются Чебутыкин, Тузенбах, Вершинин и Циперович. У Чебутыкина в руках пакет с надписью "Кайзерс".
Чебутыкин (достает из пакета кожаные штаны): Вот, Машка, дарю новогодние штаны. Чистая кожа! Кому из вас, сестер, подойдет, не знаю.
Тузенбах: Что, теперь штаны подобрал?
Чебутыкин (обиженно): Почему подобрал? Купил. На фломаркте. За целых два еврика. А что, хорошие штаны. Примерь, Машка.
Циперович: Ну, давайте за стол! Уже концерт начинается.
Со сцены слышится пение. Дребезжащие голоса выводят: "Пять минут, пять минут...".
Вершинин (достает пакет): Во, гостинец новогодний. Полка в "Душечке" рухнула. А на полке - банки с маринованными огурчиками. Все вдребезги! Убыток - сюрприз новогодний. Но я огурчики-то собрал, помыл, а маринад у меня был в кадушке. Угощайтесь вот!
Чебутыкин хрустит огурцом. На сцене пляшут гопака.
Циперович (зачесывая длинную прядь на лысину): Скоро мне на сцену...
Чебутыкин: Хорошо тебе, Циперович, 60 лет стукнуло. Старых на работу не гонят. Сиди себе - стишки пописывай.
Вершинин: Что, прижали тебя, Чебутыкин, фашисты?
Чебутыкин: Хрен меня прижмешь. Думают, напялю желтую звезду, возьму метлу и давай мести! Не на того напали. Я сразу после Нового года в "дурку" ложусь. Чехова-то помните, "Палату номер шесть"? Получу справку, что псих - и свободен!
Тузенбах: Чем болеешь?
Чебутыкин: Общее душевное расстройство на почве ностальгии и непонятости. Профессиональная болезнь литераторов. Нечто вроде чахотки. Как у Чехова. (Встает в позу с бокалом шампанского) "Их штербе!".
Тузенбах: А я уже отмазался! Смотри. (показывает ему справку).
Чебутыкин (читает): Сердечно-сосудистая дистония. Это у тебя, что ли? Не похож ты на больного. Морда такая, как будто на два социала живешь.
Тузенбах: Да все мы тут не дистрофики. Смотри, как Машу расперло. В штаны-то твои не влезла!
Чебутыкин: Ну, фрицы, ну, гады, совсем обалдели. Интеллигентных людей - в дворники записывать! Олька им и так за десять лет всю Германию до дыр выскребла.
Ирина: А я твердо решила, если на работу погонят, никаких справок липовых давать им не буду, а тотчас уеду в Москву.
Сестры (хором): В Москву, в Москву!
Со сцены доносится: "А сейчас Сергей Циперович, кандидат технических наук, руководитель литобъединения "Цветы запоздалые" при нашем культурном центре, прочтет свой собственный перевод из великого немецкого поэта Генриха Гейне.
Циперович зачесывает длинную прядь на лысину, одергивает сзади пиджак и выходит на сцену.
Циперович: По мотивам Гейне: "Три березки"
Когда я ехал на своей машине
По Хлодвигштрассе давеча, взглянул я
На зданье соцьяламта, что бросает
Уродливую тень на Хлодвигштрассе.
Наполнились глаза мои слезами:
В углу, под красно-серою стеною,
Увидел я три чахлые березки
Под кабинетом Блезиус как раз...
Как три сестры, стояли сиротливо
И - мне казалось - плакали деревья.
Завыла, словно волк, душа поэта,
И я, смахнув слезу, нажал на газ.
Вот так и русский человек в изгнанье
Захиревает, разом увядает
В чудовищных объятьях соцьяламта,
Вдали от милой родины своей.
Бурные аплодисменты, крики "Браво!". Циперович скромно кланяется и возвращается к столу.