Эдди чуть отстранился и, взявшись пальцами за подбородок жены, внимательно посмотрел ей в глаза. Влажные, темные, удивительного косого разреза, они не умели лгать, и это восхищало Эдди больше всего. Именно за полное отсутствие актерского таланта - качество, столь редкое в женщинах, - он влюбился когда-то в Марию. Сейчас в ее взгляде была мольба о помощи.
Эдди непонимающе улыбнулся:
- Дорогая, ты просто устала. С чего тебе пришло это в голову? Оставить такой Дом! Их всего несколько экспериментальных образцов. Нам завидуют все знакомые! Дом-автомат. Просто удача, что...
- Удача, что прежние жильцы сбежали? А почему? Кстати, где они? - ее брови досадливо сдвинулись.
Итак, разговор повторяется. С тем жертвенным, но коротким терпением, с которым объясняют что-то совершенно очевидное непонятливому ребенку, Эдди сказал:
- Они перессорились и убежали друг от друга. Друг от друга, а не от Дома. Ты это отлично знаешь! Все соседи говорят о диких скандалах, происходивших в Доме. И вообще, дорогая, что за настроение? - он шутливо тряхнул ее за плечи. - Имея любящего мужа, умную дочь и бесподобный Дом, еще и унывать!? Тебе нужен отпуск!
- Я была в отпуске овсем недавно.
- Ну и что? В своей фирме ты на вес золота, тебе дадут отдыхать хоть полгода. Ну, я иду.
- Но, Эдди...
- Вечером поговорим, - и он поспешно вышел.
У Марии что-то с нервами... У нее вообще непростой характер: не умея притворяться, она поступает так, как заблагорассудится, и делает все по настроению. Да и порядок не признает.
Он вспомнил их старую квартиру: губная помада в столовой, бумажки от конфет на туалетном столике, вечные поиски чего-нибудь, и где только это "что-нибудь" не оказывалось. Одно слово - художник, хоть и по тканям. Везде рисунки, рисунки, рисунки...
Зато сейчас порядок. Безукоризненные стекла, сверкающая посуда, ни бумажки, ни соринки, ни пылинки, и все на местах. Точнее было все на местах полгода назад, когда он въехал в Дом. Мария с Джиной отдыхали тогда в Бразилии. Да, у него был тогда полный порядок, потому что он знает старое правило: истинный порядок там, там, где его не нарушают, иначе его можно бесконечно наводить, а толку будет мало. Но вот появились Мария с дочкой, и стали пропадать вещи. У Марии - тапочки, у Джины - книги, заколки. Книга, видите ли, под кроватью была. Славное местечко для книг! Куда же тогда девалась? Нет, им надо жить только в таком Доме. В любом другом будет содом. И Мария это понимает, поэтому и злится на Дом. Ведь нынешний порядок - это не ее заслуга, как это должно быть... в нормальных семьях. Да, у нее просто нервная злость, даже зависть, если только возможно это чувство к неодушевленному предмету.
Эдди вздохнул, объяснив себе странную блажь Марии, но беспокойство не уходило из сердца, он только загнал его внутрь. Ему нужно было себя успокоить.
Перед ним высилась белая громада института. Сзади послышалось шуршание, он вздрогнул, но не оглянулся. Знал, что это его машина. Эдди утрами ходил пешком, считая, что так лучше для здоровья, но машина ему была нужна для работы. Сейчас она, повинуясь заложенной с вечера программе, въедет подземный туннель-гараж и остановится в его блоке, чтобы он, если появится необходимость, мог незамедлительно воспользоваться ею.
Мария с тоской проследила за удаляющимся мужем, над которым смыкались узловатые вишни длинной аллеи, потом бросила взгляд на выезжавшую из гаража машину, отливавшую рубиновыми боками. За кристаллами стекол было пусто, только слабо помигивали щитки. Мария не любила едущие пустые машины, она их боялась. Осенняя стылость подобралась под мягкий плащ. Мария, закинув голову, посмотрела на небо: оно было низким от рыхлых туч.
Вернувшись в Дом, она сняла плащ и машинально сбросила где-то в комнате тапочки. Ей нравилось ходить босиком: ощущать ступнями пружинистую комфортность ковра и прохладную гладкость паркета, тепло разогретой земли и росистую свежесть травы. Рассеяно прошла в спальню, с усилием переключив мысли на рисунок для новой ткани. Сегодня ей надо представить эскизы на заседание совета фирмы. Сейчас она уютно зароется в постель и полежит с часик с кремом на лице.
Ее глаза остановились на кровати, а губы нервно искривились. Опять! Постель была образцово заправлена. Воздушное покрывало с гирляндами бледных роз категорически отвергало даже мысль о разрушении этого порядка.
Мария резко сорвала покрывало, швырнув его на пуф, туда же бросила пеньюар и забралась под одеяло. В постели было холодно. Она съежилась в клубочек, но теплее не стало.
Воспитывает, что ли, эта паршивая машина? Что ж, надо работать.
Она вскочила на ноги и пнула кровать.
Подумав, сдернула сорочку и отправилась в купальный зал, большую часть которого занимал бассейн.
Прислушиваясь к шелесту наполняющей бассейн воды, Мария быстрыми движениями втерла в кожу питательный бальзам, взглянула в зеркало и улыбнулась: ее смуглая фигура блестела, словно полированная. Гибко скользнула в массажный душ - маленькую круглую кабинку без верха. Из стенок кабинки густо забили упругие горизонтальные струи, они разбивались о тело, вбивая бальзам в кожу и массажируя ее. Вода становилась все прохладнее, и вот уже знобкие мурашки охватили шею, спину. Хватит холода! И, выполняя желание, вода стала быстро горячеть. Стоя в прозрачном коконе из воды, брызг и пара, Мария блаженствовала.
Оставив душ, прыгнула в бассейн и, поплескавшись, перевернулась на спину, раскинув руки. От воды шел запах роз. Это был ее любимый аромат. Когда в бассейне был Эдди, вода пахла сандаловым деревом, когда дочка - фиалками. Она лежала на воде, глядя, как по потолку - здесь он был прозрачным- змеятся слабенькие струйки дождя. По хмурому небу едва тащились набрякшие тучи. И так же тянулись минуты.
То ли от непроизвольного движения, то ли забывшись, Мария резко ушла под воду, забила руками, вынырнула и почувствовала, что не может дышать. В глазах плавали радужные кольца. Она судорожно била руками, подплывая к краю бассейна, ухватилась за выступ и , сделав усилие, поднялась, но одна нога соскользнула, и она больно ударилась коленкой о ребристый край, едва опять не опрокинувшись в бассейн, только ступня окунулась в воду. И тут поняла, почему не хватает воздуха и почему так трудно толкается сердце: вода стала горячей, а розовый запах удушающее густым: смешавшись с паром, он перекрывал дыхание.
Схватившись за ушибленное место, со слезами на почти невидящих глазах, испуганная, она отползла от края бассейна. С усилием встала и, нетвердо ступая, вышла из зала.
Прохладный воздух прочистил дыхание. Мария доплелась до гостиной и рухнула на диван. Перед глазами, словно мыльные пузыри, продолжали плавать круги, в голове шумело, но постепенно Мария приходила в себя, возвращалась тем самым способность соображать.
"Разве можно так долго находиться в воде? Еще немного, и ты была бы на том свете", - ругала она себя и одновременно задавала себе вопрос: - что же все-таки случилось? Наконец, встала. В который раз поймала себя на чувстве неловкости за свою наготу. Это чувство было нелепым, ведь никого в Доме сейчас не было, а сам Дом - бездушная машина, созданная для того, чтобы служить живущим в нем людям. Но, Дом, угадывая их желания, похоже, хорошо разбирался, что за люди в нем живут, и Мария, вопреки рассудку, была уверена, что Дом ее видит, знает Эдди, Джину.
Мария торопливо завернулась в халат, ласково погладила легкую, необыкновенно мягкую на ощупь ткань: рисунок для халата был придуман ею, Марией. Больше недели убила она на поиски нужной расцветки, перебрала сотню вариантов - не нравилось. И вот, в который раз засматривая мелкозернистую поблескивающую структуру, поняла, нужен желтый цвет - иллюзия песка и по диагонали вялой спиралью - изображение чешуйчатой змеи, голова которой должна приходиться на плечо. Спрос на халаты был потрясающим. И родственные фирмы тоже стали разрабатывать "змеиные мотивы".
Воспоминание об успехе привело Марию в равновесие и напомнило о работе.
Она могла работать, где угодно. Фирму не интересовало, придумывает ли она свои рисунки, греясь на пляже, или дома на диване. Главное, чтобы эти рисунки были, за них и платили. Платили тем больше, чем большим успехом пользовалась ткань.
В Доме был отличный кабинет с библиотекой, но Мария редко работала в нем. Ей не нравилось работать за столом.
В этот раз она устроилась на ковре в гостиной, мысленно приказала включиться видеомузыке, и стены задвигались от разноцветных бликов.
- Слушается чертова машина, - удивленно обругала Дом и углубилась в работу с компьютером, который, как калейдоскоп, прокатывал перед ней десятки и десятки узоров, орнаментов, слушаясь ее мыслей и пальцев. Если ей что-то нравилось, она фиксировала изображение, и машина выдавала ей тонкие, но прочные листы с нужным узором. Иногда Мария подправляла рисунок бархатным многоцветным карандашом. Устав сидеть, прислонившись к стене, она легла на живот, потом с ковра перешла на диван, перекочевала в кресло и снова на ковер, везде оставляя за собой листы, то исправленные, то рваные, то скомканные, а перед ней на стене пела и танцевала популярная в этом сезоне певица. Дом умел прекрасно выполнять желания.
- Привет, мамочка! - в дверях неслышно возникла ее косматая нескладная двенадцатилетняя дочь Джина.
Она прямо в сапожках, куртке и с мокрым зонтом подошла к Марии и чмокнула ее в щеку. Одной рукой она придерживала странно свернутые концы шарфа. Уронив зонт, бережно раскрыла концы и сунула в руки Марии что-то теплое и пушистое. Это "что-то" оказалось прехорошеньким белым котенком.
А Джина подхватила зонт и ушла в минихолл с зеркальными стенами, который по старинке называли прихожей.
- Откуда ты его взяла?- крикнула ей вслед Мария, с удовольствием глядя на голубоглазую мордашку котенка.
Джина подошла уже без куртки и босиком.
- Томми подарил. Прелесть, правда? Какой мурлышка! И как ласкается!
Девочка выхватила котенка у Марии, потерла у него за ушками, и тот вкрадчиво замурлыкал.
- Вот, смотри!
Джина оторвала полоску от одного из смятых матерью листов, быстро снятым пояском перехватила ее посередине и получившейся бумажной бабочкой покрутила перед носом котенка.
Тот. настороженно прижав ушки, весь собрался и после того, как Джина дернула "бабочку" в сторону, бросился за бумажкой. Началась круговерть. Котенок натыкался на другие листы, подкидывал их, играя, падал на спину, катался, бегал по всей комнате.
Джина звонко хохотала. Мария хотела было возмутиться, но сдержалась: ей тоже доставляла удовольствие эта возня, она только на всякий случай отложила на стол несколько листов, которые на ее взгляд были неплохими.
Одна из раскиданных бумаг подлетела к окну, и котенок без оглядки бросился на ажурную портьеру. Удивившись непрочности опоры, он покрепче вцепился в нежную ткань когтями и, качнувшись несколько раз, спрыгнул вниз. Портьера не только порвалась, но и оборвалась с пластиковых креплений.
- Ну вот! - сердито сказала Мария и подошла к окну. - Доигрались! Никаких кошек чтобы я не видела!
- Ну, мамочка! Извини... ну, я больше не буду так с ним играть, - умоляюще растягивая слова, заговорила Джина, - ну, прости... Я все сделаю... зашью... Дом сам все сделает. И потом, это же ты разбросала бумаги. Ты всегда так работаешь. Значит, из-за тебя котенок порвал.
- Вот видишь, значит нам тем более нельзя иметь кошек, - сказала Мария уже не так твердо.
- Но, мамочка, это он сейчас глупенький. Ведь у нас уже была кошка. Серая. Мы все ее любили. И переживали, когда она убежала. Ездили даже на старую квартиру, но и там ее не нашли. Пусть он будет у нас, а? Мне Томми его подарил. Понимаешь, Томми...
- Ну, ладно, - Мария улыбнулась и легко махнула рукой, - пусть живет. Только обещай, что больше таких игр не будет.
- Конечно! - Джина довольно чмокнула мать в щеку, - я его назвала Мотти. Понимаешь, это "Том" наоборот. Я дам ему молока.
Она быстро принесла блюдце с молоком и поставила его посредине ковра.
И только удостоверившись, что котенок пьет молоко, она сказала Марии:
- Пойдем, поедим. Я голодная, как волк.
За столом она без умолку болтала, рассказывала о трехдневной экскурсии, из которой вернулась. Больше всего она говорила о Томми и Моти. Котенок, оказывается, был с ней эти три дня.
- Он ко мне привык, понимаешь? Ой, какой вкусный соус! Ах, какая прелесть, смотри шоколад с орехами и сливками!
- Да, Дом тебя раскормит! Сказала Мария, любуясь живостью и непосредственностью дочери.
- Не беда! Сяду на диету, - и, быстро выпив компот, поспешила в комнату.
- Мама, - донеслось из гостиной, - а где Моти?
Мария, отставив бокал с соком в сторону, пошла на зов дочери.
В комнате было чисто: ни единой бумажки, ни грязных следов от дочкиных сапожек. Портьера ровно висела на пластиковых креплениях, вздуваясь ажурными складками. И только дырочка на кружевной ткани подтверждала беспорядок, который царил в комнате пятнадцать минут назад. Не было и блюдца с молоком, и молочных капель на ковре.
А дочка, тыкаясь под диван, за диван, под кресла, жалобно звала:
- Моти, Моти, кис, кис... Ну куда он мог подеваться?
Она вновь и вновь обходила комнату за комнатой, обшаривая все углы и шкафы.
- Что я Томми скажу, что? Он отдал мне своего котенка, своего. Потому что я попросила...
- Не огорчайся... Найдется твой Моти.
Раздался легкий перезвон, и на стене гостиной появилось лицо Эдди: - Привет, девочки! Я уезжаю. Буду завтра. Джин, как ты съездила? Не поссорилась еще с Томми? Не скучайте!
И стена погасла.
Мария вновь заставила себя сосредоточиться на работе. Взяла листы со стола, компьютер и устроилась поудобнее на диване.
Компьютер мягко засветился. Довольно, старомодный, немного громоздкий, имеющий форму кейса, он очень помогал Марии, не подменяя ее фантазию. Он отражал ее видения, но и держал в памяти миллионы готовых рисунков, начиная с самых древних. Хороший компьютер. Только не надо оставлять его на полу... Оставлять на полу?
Мария вздрогнула и огляделась, новыми глазами рассматривая гостиную, рассматривая Дом. Вот что ее подсознательно беспокоило эти дни!
- Нет твоего Моти, как и не стало Серой, - и не глядя на дочь, думая о том, что лучше сразу сказать, чем это будет тянуться несколько дней - да и велика ли потеря? - Мария продолжила: - Дом убрал их.
- Как убрал? Куда? - ох, и испуганный голос!
- Как убирает все, блюдце с молоком, например. Или мусор. Или тапочки, книгу.
- Но котенок не мусор! Он живой. Должен же Дом разбираться!
- Конечно. И в тапочках тоже. Но это нарушает порядок. Я думаю, главное для дома - порядок. И потом, может, он запрограммирован на уничтожение мышей, крыс, хорьков, змей и прочей живности.
- Нет, мама, нет, - Джина мотнула головой, - ты выдумываешь, ты шутишь... Как ты можешь так шутить? - и она быстро пошла к двери, потом остановилась и, не оборачиваясь, тихо спросила:
- А куда... Дом убирает?
- Не знаю. Куда-то вовнутрь.
- А ты видела, как он это... делает?
- Нет. Так устроено: человек не должен видеть, как это происходит, ведь наблюдать за уборкой неприятно. Покидая грязную комнату, мы потом входим в чистую, вот и все.
- А что внутри Дома? Мамочка, может вызвать мастера по ремонту? Чтобы он открыл, посмотрел...
- Для таких домов мастера не предусмотрены. Дом сделан так, что сам устраняет все поломки и причины, их вызывающие. Это - как было в рекламе? - "самоорганизующаяся автоматическая система".
Мария хотела добавить еще, что навряд ли Дом убирает живых, но промолчала.
А девочка, думая о чем-то, проговорила:
- Интересно... Но Мотти такой маленький, слабенький и добрый, - судорожно всхлипнула и вышла.
Раздался перезвон. Время! Марии пора идти на заседание Совета фирмы.
На улице сеял мелкий знобящий дождь. Какая холодная осень!
Джины дома не было. Мария, не скидывая мягкого плаща, обошла комнаты, опустилась в кресло, нервно тронула клавиши, и стена засветилась.
- Томми, здравствуй! Джина у вас?
- Здравствуйте! Она не приходила...
Мария вызвала по видео несколько подруг дочери. Нет, Джину после экскурсии не видели.
Мария вновь обошла Дом и через заднюю дверь вышла в сад. Нудно сыпал дождь. Нет Джины. Пробежала вишневую аллею, прошла по улице. Вон ее курточка! Нет, это не Джина. А курточка вроде такая. Стоп! Надо посмотреть ее вещи.
И Мария бросилась к Дому, ругая свою мнительность.
Дверь послушно открылась. Дом знал своих хозяев. Ей навстречу метнулась тень, но это было ее отражение, схваченное зеркальной стеной. В стенном шкафу куртки не было, не было и сапожек. Мария вновь прошла весь Дом, но искала уже не дочь, а ее вещи, то в чем она могла выйти из Дома под дождь.
Наконец, облегченно засмеялась. Джина все-таки ушла гулять. У девочки плохое настроение, мало ли куда она могла уйти? Глупо было это угадывать. Парк химер, аттракционы, музыкальный сад, видеотека ...
Но что это? Ее зонтик на полке стенного шкафа... И шарф, которым она повязывает то шею, то голову. Джина считает, что он ей очень идет. И это действительно так. Как же - под холодный дождь без зонта и шарфа?
Чтобы не закричать, притупить разрастающуюся боль внутри, Мария вцепилась зубами себе в руку. Не случайно она не досидела до конца заседания. Она чувствовала... Чувствовала! Что делать?
Нажав кнопку, Мария спустилась в гараж. Здесь лежали садовые инструменты. Сначала схватилась за большие ножницы. Нет, не подойдет. Взгляд метался по гаражу, цепляясь за различные предметы. Вот, что нужно. На полке поблескивала легкая, с ладонь, пила, которая со звенящей простотой перепиливала толстые стальные листы, стоило щелкнуть рычажком.
С пилой в руках Мария поднялась в Дом. Сейчас она вспорет нутро этому всеядному зверю, этому убийце. Изорвет все полы, все стены... И пусть попробует чудовище зализать свои раны. Она убьет его сейчас. Мария чувствовала, как дрожат ее руки, как покалывающей сеткой напряжение охватывает скулы, а сердце сжалось в маленький больной комочек.
Вдруг словно огромная тонкая игла пронзает ее от левой ступни до той ноющей точки, которая была сердцем, и Мария падает.
Осеннее размытое солнце дробилось в прозрачных стеклах, тонко пузырились, словно хрустальные, портьеры, глянцево отливал паркет, и мягко золотились бледные стены, готовые при одном желании замерцать и запеть. Роскошные диваны навязчиво зазывали отдохнуть. Кухня, веселящая глаз чистотой, готова была тут же начать жарить, варить, парить, холодить. Поломки были невозможны. Дом умел устранять причины, их вызывающие.