На кромку льда ступать неосторожно,
Не замечая, как сложней, тревожней
Становится всех темных птиц полет,
Стремящихся лишь к Северу. На карте
Не обозначен путь небесных ратей,
Бесчисленных, крылатых, словно снег,
Разящих в сердце сразу и навек
И уводящих нас за край туманов,
Брусники, вереска и снега на полянах...
И требовалось только лишь взлететь,
Шагнуть сквозь лед - и ввысь - и вдруг посметь
Раскинуть Крылья в золоте заката,
Забыв, что лестницы, карнизы нам когда-то
Казались скользкими и зыбкими. Теперь
Лишь ты и я открыли эту дверь,
Давая обещанье возвращаться
Дождем и снегом, ощущеньем счастья...
"Люблю скользить по тонкой кромке льда", -- прошептала она совсем тихо, одними губами, но Венсан услышал, несмотря на музыку, заполняющую всё пространство танцевального зала с огромной зеркальной стеной, где отражались все ученики школы господина Луи Гаржье, каждое их движение.
-- Какое к черту любишь?! -- крикнул он.
Венсан, молодой человек с длинными темно-русыми волосами, гибкий и стройный, подошел к помертвевшей от ужаса Хельге.
-- Ты сама-то видишь, что танцуешь? Разве ты не знаешь, что сейчас Луи видит тебя?
Сердце провалилось куда-то внутрь, а потом заколотилось, как безумное. Она видела себя в зеркале: невероятно похудевшая за последнее время, с темными кругами под глазами. При взгляде на саму себе ей в голову приходила только одна мысль о загнанной лошади себе... И еще о нем, о том, кого все ученики видят так редко, о Луи, который обычно никогда не покидал своего кабинета и только смотрел на мониторы, чтобы оценить происходящее в его танцевальном классе. Наверное, она бы смогла прожить без танцев, но не без него. Пусть только смотреть на него со стороны, пусть только находиться где-то поблизости...
За окном кружились снежинки, заволакивая весь мир пепельной пеленой. Где-то сверкает огнями город в предчувствии праздника. Он похож на волшебную шкатулку, обещающую чудеса и исполнение всех, даже самых невозможных, желаний. Но ей нужно только одно: хотя бы еще раз увидеть его... Она почти не слышала, что говорил ей Венсан:
-- Ладно, Хельга, ты и в самом деле устала, иди, присядь, отдохни.
-- Нет, нет, -- испуганно проговорила она, думая о нем -- красавце с длинными серебристыми волосами до плеч и яркими изумрудными глазами, обжигающе холодными, парализующими, единственными в целом свете.
-- Венсан, я действительно немного устала, -- ее голос звучал жалко, почти униженно. -- Но я не прекращу танец... (Он видит, он сейчас видит ее, а, значит, нельзя останавливаться).
Хельга из последних сил сделала несколько движений, заставляющих вспомнить о сломанной кукле или подстреленной птице, а потом поняла, что больше не может. Сердце отказывалось подчиняться ей. Согнувшись в три погибели, она подошла к высокой лестнице рядом с дверью и рухнула, прижавшись головой к деревянным перилам. Она больше не может...
"Он видит. Он просто не вынесет этого кошмара..." -- Венсан остановил музыку, и все ученики удивленно замерли.
-- Отойдите к стене, -- коротко произнес он. Мгновение спустя зал опустел.
Зазвучала другая музыка, надрывная, приглушенно-страстная. Венсан сделал несколько осторожных, немного робких шагов, как будто под его ногами на самом деле был лед, а потом словно что-то ослепительно-золотистое вспыхнуло и расправилось у него за спиной. Вихрь, похожий на Крылья, превращающий скольжение в полет. И каждый, кто смотрел на него, видел этот ледяной ветер и снег, смешанный с дождем, хлещущий по телу. Струи невидимого дождя хлестали по стройному гибкому телу и взмывали вверх, превратившись в кровавые полосы, королевскую мантию, словно обещая освобождение от материи и одну только вечность.
Люди смотрели на него, не отрываясь, и никто даже не заметил, как в зал тихо вошел мэтр Луи. Он казался внешне абсолютно спокойным, если бы не рука, судорожно прижатая к сердцу. Он смотрел на Венсана и видел безумное пламя. Целый мир стал пламенем. Пылал когда-то неприступный замок на горе, который так долго не могли взять осаждавшие, и все кругом казалось белым от плащей победителей, разъяренных и озлобленных долгой осадой, тем, что не нашли ничего, чем могли бы поживиться только голые и холодные каменные стены.
Пылали костры, и черный огонь, дым и тьма уже не позволяли видеть ему ничего. Он слышал только голоса...
"Я люблю тебя, брат..." -- он говорит, чтобы только не кричать от боли...
"Марта, скорее собирай детей, еще есть возможность уйти в Италию или Испанию". - "Никогда. Я останусь вместе с ними". - "Ты сошла с ума. Подумай о маленьком Жане и Изабелле. На кого ты их бросишь?" -- "Я поручаю их богу и верю, что с ними ничего не случится. Жан сумеет позаботиться о сестре, а когда вырастет, то вернется сюда, чтобы отомстить за всех нас..." -- "Вы все сошли с ума".
"Ты любил рисковать, мой лучший друг, Гийом? Ради тебя я сжег три провинции, только чтобы возвести тебя на огненный пьедестал, достойный королей, вместе с твоим трубадуром. Надеюсь, теперь ты доволен? Прежде ада в преисподней ты в полной мере насладишься адом на земле!"
И его собственный голос, искаженный болью до неузнаваемости: "Я люблю тебя! Брат, я узнаю тебя в любой жизни! Люблю тебя!.."
Внезапно свет крыльев погас. Луи видел перед собой Венсана, его огромные серые глаза. Сколько он хотел бы сейчас сказать ему, но грубая реальность в образе Хельги встала между ними.
Слегка покачиваясь от переутомления, она вдруг произнесла:
-- Простите, мэтр Луи... Этого больше никогда не повторится... Простите... Я просто немного устала...
Он вздрогнул, внезапно разбуженный звуком ее голоса. Зеленые глаза метнули молнии, а за спиной на мгновение замерцали черные, до синевы, крылья.
-- Мадемуазель Вайнер, вы уволены!
Он резко развернулся и вышел из зала. Снег за окном усиливался, плясал все безумнее, напоминая о приближающемся Рождестве.
-- Луи! -- вскрикнул Венсан, бросаясь за ним следом.
Темноволосая молодая женщина вышла на середину зала и решительно хлопнула в ладоши:
-- Все расходимся. На сегодня занятия окончены. Всех вас ждем завтра в это же время. Кроме мадемуазель Вайнер, разумеется.
Она покачала головой слегка укоризненно, хотя и было непонятно, к кому именно относится этот жест, и свободным шагом профессиональной танцовщицы направилась в душевую, а вслед за ней и остальные учащиеся школы.
Хельга подставляла лицо под горячие струи воды, но почти не ощущала их прикосновения. Всё было кончено. Она больше никогда не увидит этого недоступного человека с серебряными волосами и зелеными глазами. Он казался воплощением сожженного в горах замка, пламенем и льдом, не щадящим никого, испепеляющим своим холодом, как сама Любовь.
Дверь в душевую приоткрылась, и на пороге Хельга снова увидела Его. За его спиной стоял Венсан, почему-то смертельно бледный, хотя и спокойный с виду, только тонкие пальцы намертво переплетены в замок.
-- Я хотел сказать, -- голос мэтра звучал так, словно он хотел отомстить Хельге за то, что она оборвала его самый прекрасный из снов. -- Чтобы вы не забыли оставить ключи, мадемуазель Вайнер. Я больше никогда не хочу видеть вас. Вы слышите? Никогда!
Он обернулся:
-- Винс... Прошу тебя, подожди меня. Я скоро. Я хотел бы еще раз увидеть твой танец. Но сначала закончу дела с мадемуазель Вайнер
Молодой человек чуть склонил голову, но Хельга успела увидеть в его взгляде нечто, похожее на отчаяние, которое испытывала она сама и, к своему стыду, при виде этой тонкой фигуры, казалось, всегда окутанной невидимыми крыльями, она испытала что-то похожее на торжество. Мэтр закрыл за собой дверь, оставшись с ней наедине, а он, Винс, пусть стоит за дверью, пусть он поймет, что чувствовала она всё это время. В ней вспыхнула безумная надежда.
Ее глаза вспыхнули горячечным огнем. Она стояла перед ним совершенно обнаженная. По телу струилась горячая вода, но она давно не чувствовала ее. Мокрые темные волосы облепили лицо. Опустив полотенце, которым сначала она прикрывала грудь, Хельга медленно подходила к Луи, чуть покачивая бедрами.
-- Луи, я всё сделаю, я всё смогу. Мне надо было всего лишь немного отдохнуть. Ты же знаешь, я умею прекрасно танцевать...
Ее дыхание почти касалось его лица, но он, как высеченный изо льда, недоступный и прекрасный, как ангелы на готических соборах, смотрел сквозь нее, будто она была прозрачной.
-- Вы уволены, -- повторил он голосом, превращающим кровь в жилах, в лед. Когда этот лед достигнет сердца, он просто убьет ее
Она отказывалась верить тому, что слышала:
-- Нет, нет, это невозможно! Я вам сейчас докажу! -- выкрикнула она.
Ей казалось, будто в живот ей вонзили нож, и она танцует через боль, острую и убивающую, как сама Любовь. Она сделала несколько па и застонала.
Луи с холодным безразличием бросил взгляд на нее и вышел в коридор, едва прикрыв за собой дверь. Хельга слышала его голос:
-- Винс! Винс! Ну, где же ты?
Нет, теперь она ни за что не остановится. В его комнате есть мониторы, он увидит ее на экране. То падая, то поднимаясь с пола, крича от боли от невидимого ножа, пронзившего сердце, она пыталась танцевать до тех пор, пока не рухнула, и в ее глазах навсегда остановилось выражение безумной боли и такой же безумной надежды.
Снег хлестал по стеклам наотмашь. Вероятно, для кого-то это будет Рождество, а Он преподнесет самый лучший из возможных подарков - вечность. Венсан недолго слушал крики и стоны Хельги, доносящиеся из душевой. Он подошел к окну и распахнул его настежь.
Неужели он так и не узнал себя? Неужели он никогда не поймет силу своих крыльев, всегда так неудержимо тянувших к нему людей? Неужели всё закончится так банально, примитивно, отвратительно?..
Нет, для меня ты всегда останешься Ангелом, забывшим себя самого и всё, что связывало нас все жизни. Но в этом нет твоей вины, Ангел с черно-синими Крыльями.
Он встал на подоконник, скользкий от влажного снега. Внизу расстилался огромный город, окутанный палевой дымкой, такой же обжигающе-холодный и такой же любимый до бесконечности, как его глаза, прозрачный изумруд которых...
-- Винс!
Он беспомощно оглянулся. Луи стоял на пороге комнаты, мгновенно понявший всё. Его серебристые длинные волосы развевались от ветра, и снег путался в растрепавшихся прядях. Черные призрачные Крылья мерцали за его спиной, а в потемневших от ужаса глазах застыло выражение вечного отчаяния. Это было бы слишком несправедливо -- найти, чтобы потерять!..
"Из мрамора ступенька не тверда!", -- хохотнул голос из ниоткуда, и снова огненной вспышкой пронеслось видение: мраморная лестница шатается под натиском разъяренной толпы, и светловолосый молодой человек пытается удержать черноволосого зеленоглазого красавца, заслоняющего его собой.
"Я не отпущу тебя!" -- "Оставь, брат!" -- В его голосе звучит ярость загнанного зверя, который предпочтет быть растерзанным, но не отдаст своего детеныша.
Хохот нарастал, врывался в комнату вместе со снегом: "Из мрамора ступенька не тверда!" -- "А у эшафота еще менее тверда!" -- хохотнул второй голос.
Винс покачнулся и полетел в темноту. Луи успел увидеть только мелькнувшие на секунду прозрачные золотистые крылья.
Ледяное сердце вздрогнуло, словно пронзенное навылет стрелой. Он бросился вниз по лестнице, сквозь мрачную вязкую тишину. Он не чувствовал обжигающего холода снега и дождя, не видел расплывающихся в тумане разноцветных огней, прохожих, нагруженных подарками к празднику. Время, -- прошлое, настоящее, будущее, -- оно существовало одновременно. Оно длилось теперь, сейчас, в бесконечности, в вечности.
-- Винс! -- закричал он.
Он бросился к еле видимой из-за сплошной пелены снегопада стройной фигуре, распростертой на земле и сейчас похожей на силуэт сбитой птицы. Луи склонился к нему, и его серебристые волосы смешались с темно-русыми. Он приподнял его, вытирая снег с его мертвенно-бледного лица. Из края рта стекала тонкая темная струйка крови.
-- Винс, Винс, -- повторял Луи, как безумный, прижимая к себе его голову. -- Я почти вспомнил! Ты не можешь! Не можешь!..
Его длинные ресницы вздрогнули, темно-серые глаза приоткрылись, а губы тронула легкая улыбка.
-- Гийом... -- прошептал он. -- Я люблю тебя...
При звуке этого имени, которым он назвал Луи, рухнула бесконечная ледяная стена одиночества, которой Луи всю жизнь окружал себя. В один миг он вспомнил всё, все времена, когда они были вместе: Зеленый Остров и его единорогов, пламя Монсегюра, навсегда сплавившее их в одном костре, Темную революцию, растерзавшую в клочья одного из них и отправившую на эшафот другого.
Ледяная стена лежала вокруг них острыми ранящими осколками. Черные Крылья переплетались с Золотистыми в звенящей высокой нотой пустоте, имя которой - вечность.
Хохочущий голос внезапно смолк.
Зеленоглазый человек с длинными серебристыми волосами обнимал светловолосого так, будто хотел закрыть его от всего этого холодного и хохочущего мира. Золотистые Крылья обожгли и растопили его сердце, зеленые глаза полыхнули молнией, как вызов всем стенам мира и всем ступеням с их предрассудками, неверием и злобой, и он тихо и твердо произнес: "Из мрамора ступенька не тверда..."