Странное посвящение... Не знаю, встречались ли такие в истории литературы. Обычно писатели посвящают свои книги самым близким людям - женам, мужьям, детям, друзьям... Это выражение благодарности тем, кто своим терпением и пониманием помогли в создании произведения. У меня же произошло по-другому. "Темная революция" начала писаться в то время, когда я была тяжело больна, и врачи только разводили руками, вынося приговор и советуя "как можно меньше волноваться". Да я и сама уже не верила, что написала все предыдущие книги, и казалось немыслимым подойти к компьютеру. И однажды, случайно зайдя на этот сайт в интернете, я с радостным удивлением увидела, что меня ЧИТАЮТ... Рядом не осталось никого, но у меня есть ЧИТАТЕЛИ! И, возможно, они ждут от меня новую книгу... Писатель не может жить без своих читателей, пусть даже этот читатель будет всего один. И как же я могла обмануть доверие своего читателя, если пока еще, несмотря ни на что, дышу? И что, если я все еще продолжаю дышать только потому, что книга так и не закончена?
И я снова открыла уже основательно забытую "Темную революцию". Первые предложения давались с невероятным трудом, как будто приходилось пробираться через препятствия и барьеры. А потом герои ожили, как это бывало всегда. Они действовали независимо от меня, и каждый раз, подходя к компьютеру, я не знала, что будет дальше. И вместе с оживающими героями, оживала и я, к удивлению врачей. Мои дорогие читатели, спасибо вам! Перед вами находится подстрочник болезни, умирания и воскрешения из мертвых. И это вы, мои читатели, совершили это чудо!
И потому именно сейчас я хочу привести стихотворение, которым заканчивается эта повесть.
Хэппи-энд. Как нам нужен, друзья, хэппи-энд!
Герой уходит от пули в последний момент,
И пуля взлетает, от злобы звеня,
И ей не догнать меня.
И Моцарт больше не выпьет яд,
Мы, расставаясь, вернемся назад,
И юный Ангел счастливой улыбкой
Подскажет: несчастье было ошибкой.
Ошибкой и старость была, и смерть,
Нам многое нужно еще успеть!
Я понял, что лгут нам все зеркала,
И что внутри нас источник зла.
Целая армия против нас,
И каждый солдат имеет приказ:
Тебе - споткнуться и пулю встретить,
Мне - глаза опустить и тебя не заметить...
Убей их, мой Ангел, пожаром любви,
Мы ждем хэппи-энд, так пылай и живи!
И если в небе вдруг вспыхнет пламя,
Знай, это салют полыхает, как знамя.
Чапаев Урал переплыл до конца,
А у предателей нету свинца,
Чтоб нас тормознуть, и бежим мы друг к другу
Сквозь время и тьму, расстоянье и вьюгу.
Любовь моя, в вихре зарниц и комет
Твердим мы с тобой "хэппи-энд, хэппи-энд".
Долой революций убийственный брэнд!
Люблю тебя, Ангел, люблю... Хэппи-энд.
Они сидели на холодных ступенях огромной лестницы, с которой, как на ладони, можно было увидеть весь Париж, окутанный туманной перламутровой утренней дымкой. Впереди - Париж до самого горизонта, а за спиной - белоснежный, прекрасный, устремленный в небо Сакре-Кёр.
Оба собеседника совершенно не обращали внимания на то, что их безумно дорогие плащи и костюмы без единой складочки, могут ненароком испачкаться, и это выдавало в них как минимум иностранцев. Ведь современный француз, потомок Гобсека, никогда не позволил бы себе сесть на лестницу в той же одежде, которая надевается им, быть может, единственный раз в жизни - на свадьбу, прием, устроенный высоким гостем, наконец, на собственные похороны. Пожалуй, больше всего они смахивали на новоиспечённых русских нуворишей, которые за последнее десятилетие так наводнили Европу. Единственной приметой, отличающей собеседников от представителей данного вида земного населения, были длинные ухоженные волосы - у одного золотистые, у другого - каштановые с рыжиной, завязанные сзади темными лентами.
- Не пойдет так, Бруно, - жестко сказал золотоволосый молодой человек, глядя на
своего визави спокойным, но тяжелым и страшным взглядом.
Бруно пожал плечами, и его лицо выразило крайнюю степень непонимания.
-- О чем ты, Даниал? - Его глаза были чисты и честны, как у невинного ребенка.
-- Не валяй дурака, Симара.
Золотоволосый молодой человек, казалось, просто любуется видом просыпающейся столицы Франции и ведет неспешный тихий разговор с приятелем. Прохожие не обращали на них ни малейшего внимания, как будто не видели, как будто их не было вовсе. Мимо прошла невысокая полная девушка с озорными глазами и пышной грудью. Бруно проводил её взглядом и прищелкнул языком:
- А мне-то что до этого? - Симара улыбался, глядя на мрачного собеседника.
- А тебе, кажется, вообще ни до чего, друг мой, Паскудь крылатая. Шпаги отдай.
- Какие шпаги? - снова удивился Симара.
- Те, которые спрятаны под твоим плащом.
Теперь уже нахмурился и Симара.
- А зачем они тебе, Даниал? У тебя всегда есть такой меч, который не сравнится ни с каким другим оружием.
- Я же не спрашиваю, зачем тебе целая коллекция мизерикордий. Ладно, ты получил одну из шпаг как подарок, хотя при тех обстоятельствах мой сын отдал бы тебе все что угодно, не то, что шпагу. Но эти две верни. И детей моих верни.
- Что? Кого? Ты с ума сошел, Даниал! - воскликнул Бруно.
- Я сошел с ума, когда согласился участвовать в этой авантюре со шпагой Вержье. Тебе снова надо было подержать Габриэля за сморщенный мешочек? И что в результате? Небесное Воинство слепо и глухо. Ксавье и Дани просто растерзали бы, как уже было тысячи раз, и они снова возродились бы. Но Вечных Братьев теперь нет в этом мире, потому что в итоге твоих игр с Габриэлем они убили друг друга! Верни мне сыновей!
- Хочешь, чтобы Габриэль сообщил в трибунал о нарушении всех законов? Мы и так уже вышли за все мыслимые и немыслимые рамки. Не стоит все-таки забывать: мы с тобой - просто Наблюдатели, а не вершители судеб.
- Если хочешь, ты можешь таковым оставаться и дальше. Наблюдатель! (это слово в его устах прозвучало как ругательство). А мне... Мне надоело все! Слышишь ты? Надоело! Все, что я видел эти бесконечные тысячи лет, несправедливо. У тебя хватает терпения? Ты забыл, зачем мы основали Орден? Если красотки вроде Марго служат для тебя искуплением всех неудобств, то я на эту удочку не клюну. Шпаги давай, повторяю, или... Ты меня знаешь, я долго терплю, но на этот раз все кончено.
- Я так удачно увёл эти клинки из-под носа Габриэля... -- начал было Симара, но Даниал бесцеремонно перебил его:
- Плевать я хотел на Габриэля, на законы и трибуналы. Если ты в первый раз меня не услышал, мне не жалко, могу повторить и во второй, и в третий, если понадобится. Будешь ты со мной или нет - решать только тебе! А теперь - давай шпаги!
Он поднялся со ступеней перед собором. Ветер рванул вширь полы его плаща, и, если бы не современная одежда, его высокий летящий силуэт идеально гармонировал с изваяниями ангелов.
- Куда тебя несет, брат? - спросил Бруно, вставая вслед за ним.
- К моим детям, - коротко ответил Даниал.
- Стой, Даниал, - Бруно удержал его за рукав. - В конце концов, крупные неприятности грозят нам обоим, а я всегда считал лучшим способом защиты нападение. Причем удар нужно наносить первым. Вот, держи шпаги. - Он протянул Даниалу два клинка, по которым пробегали алые искры. Пойдем детей твоих беспутных назад возвращать. - И в его глазах вспыхнул озорной блеск. - То-то визг наверху поднимется! А Габриэля точно стошнит!
- Его не только стошнит. - Даниал взял шпаги, резко тряхнул головой, и его золотые волосы дождем рассыпались по плечам, а в глазах сияло беспощадное солнце, которое было известно только скифам Тысячелетней империи. - Меня ждут мои дети, прости, брат Симара, пора! Да, кстати... - вспомнил он вдруг, - Дани я хочу видеть мальчиком, думаю, он это заслужил. Надеюсь, это тебя не покоробит?
- Нет, вовсе нет, - спокойно ответил Симара, и за его спиной на мгновение мелькнули огромные черно-желтые крылья. - Только ты, видимо, меня не понял... По шапке будем получать вдвоем, а удовольствие от приключения ты собираешься испытывать в одиночку? Как сам я недавно учил Ксавье-Гийома-Джефа (тьфу ты, всех не упомнишь!): "Полюбить, так королеву, проиграть, так миллион!" Я с тобой, бестолковый брат мой!
Никто из прохожих даже не заметил, как два человека богемно-модельной внешности растворились в воздухе, как будто их никогда и не было. Только на лестнице перед белоснежным Сакре-Кёр остались два плаща, забытые необычными посетителями одного из самых красивых мест в Париже.
Два высоких молодых человека прошли мимо консьержки, вежливо поздоровавшись.
-- Добрый день, мадам Гренье, -- сказал Бруно женщине, разглядывавшей какой-то женский журнал.
-- Добрый день, господин Самиаза, -- улыбнулась она. - Если мне не изменяет память, сегодня вы уже приходили к господину Деланси. Надеюсь, у него все нормально?
-- О, разумеется! - отозвался Бруно, не обращая внимания на уничтожающий взгляд, которым одарил его Даниал.
-- Да что это с тобой вдруг случилось, Даниал? - спросил Симара, поднимаясь по лестнице. - Я не узнаю тебя совершенно. Ты раньше вроде спокойно воспринимал подобные истории. Хочешь, чтобы нас сделали такими, как твои детишки?
-- Если успеют, -- огрызнулся Даниал, и в его глазах появился волчий блеск, который Бруно раньше видел только в глазах Гийома, и этот блеск никогда не предвещал ничего хорошего.
-- Моим девизом всегда было - "не навреди", -- Бруно открыл дверь и пропустил в квартиру Даниала впереди себя.
-- А есть еще один девиз: "если тебя ударили по правой щеке, подставь левую", -- сказал Даниал. - Долго еще собираешься чувствовать себя виноватым и подставлять то одну, то другую щеку? У тебя есть свобода выбора, а я свой выбор уже сделал. Стать простым Наблюдателем после того как целые народы ждали только одного твоего милостивого взгляда. По своей воле я мог карать и миловать...
-- Эй, друг Даниал, -- усмехнулся Симара. - А как насчет мании величия?
-- Я заберу только то, что мне принадлежит, -- ответил Даниал. - Меня не устраивает этот мир, холодный и равнодушный, сам себя загоняющий в пропасть по плану Демиурга, которому на самом деле плевать на то, что происходит с его, как он выражается, "стадом". Может быть, кто-то и стадо, но когда стадо в большинстве вариантов пространств начинает долбить Ангелов под руководством Габриэля и с молчаливой поддержки Демиурга... Это уже чересчур. Другая кровь, видите ли...
-- Да и Люк будет недоволен, -- добавил Самиаза.
-- Как-нибудь перетрем это дело, -- отмахнулся Даниал и прошел в спальню.
Он подошел к кровати, на которой лежали два мертвых человека. За его спиной трепетали огромные, сияющие белоснежные крылья, на него невозможно было смотреть, не заслонившись рукой. Он наклонился и по очереди поцеловал в губы сначала Ксавье, а потом Даниэля.
-- Вы видели просто дурной сон... -- тихо произнес он, и его сияние стало тихо угасать.
Ксавье открыл глаза и первым словом, которое он произнес, стало:
-- Дани!
-- Здравствуй, сын, -- сказал Даниал.
-- Здравствуй, Даниал, -- ответил Ксавье. - Кажется, мой очередной опыт с вариантами пространств снова не удался... Опять поражение...
-- Нет, -- покачал головой Даниал. - Я лично проверил множество вариантов, но понял, что имею дело с подтасовкой. Ни в одном из вариантов вам не оставили права на жизнь. И теперь этого не будет.
-- Но Дани... -- Ксавье с ужасом обернулся к брату. С ужасом, потому что не знал, как переживет то, что сейчас узнает: его брат умер во сне...
Но он встретился взглядом с ясными, серыми, огромными глазами Дани, самыми любимыми в мире.
-- Дани... -- только и смог прошептать он. Он обнял его, он повторял, как безумный, снова забыв все слова человеческого языка: Дани, Дани, ты жив... Ты жив, я люблю тебя...
По лицу Даниэля текли слезы, сами, как ни пытался он справиться с ними.
-- Ксавье... Я люблю тебя...
И, как будто зажженные вспышкой их любви, крылья Даниала засияли солнцем, отраженным в морской воде. Они буквально пылали пожаром любви.
-- Недурно... -- пробормотал Бруно.
-- Пойдем на кухне посидим несколько минут, -- сказал Даниал. - Все равно сейчас они нас не услышат. - Он с улыбкой кивнул на братьев, обнявших друг друга, для которых сейчас не существовало никаких других миров. Каждый из них заключал в себе для другого целый мир, мир любви, которому больше не нужно было ничего и ни от кого...
Но, видимо, не судьба была Симаре и Даниалу выпить кофе в спокойной обстановке, потому что, едва они ступили на порог, как в комнате полыхнул огонь, словно разорвалась шаровая молния, и из воздуха материализовался Габриэль. Его синие глаза сверкали праведным инквизиторским гневом, а традиционная ветка лилии, с которой он появился, превратилась в пылающий меч.
-- Как вы посмели? - негромко, но убийственно страшно выговорил он.
-- Габриэль... Вон пошел! - сказал в тон ему Даниал, и в его руке золотом тоже блеснул меч.
-- Они не должны были больше появляться, Даниал! - заявил Габриэль, даже не глядя в сторону Ксавье и Дани. - Ты снова поступил по-своему! Ты всегда поступал только так, как хотел!
-- Да пока еще нет, -- усмехнулся Даниал. - У нас все с тобой впереди, Наблюдатель! И еще неизвестно, чья возьмет!
-- Бунт? - отрывисто произнес Габриэль. - В ближайшие часы я обещаю тебе трибунал, и сдается мне, тебя загонят в не слишком приятное место... Надо полагать, ты его малость призабыл, так я напомню!
Он сделал шаг по направлению к Ксавье и Дани, поднимая свой меч, по которому пробежала черная, смоляная, искра, но Даниал преградил ему дорогу.
-- Остановись пока не поздно, Габриэль, -- неожиданно спокойно сказал Даниал. - Если, конечно, тебе дорога твоя задница. Ты довел меня до предела, а в этих случаях сам понимаешь, что может со мной произойти. - И в окне за его спиной небо вдруг вспыхнуло кровавым цветом, а солнце превратилось в мертвый черный шар. Через мгновение это алое небо начали прорезать стальными стрелами метеоры, взрывавшиеся с глухим шумом где-то вдалеке.
Казалось, Габриэль выглядел растерянным.
-- Но у нас же был Договор... -- пролепетал он. - Как хочешь, но им нельзя больше жить!
-- Ты догадлив, друг мой, -- улыбнулся Даниал. - Если ты встанешь поперек моей дороги, я потеряю память, и в первую очередь забуду все договоры, которые были у нас с тобой.
-- Я не могу, я не имею права допустить этого, -- голос Габриэля слабел с каждой минутой.
-- О да! - воскликнул Даниал. - И тогда достанется не только нам с Симарой, который, кстати, ни в чем не виноват, и только я втащил его в это дело, но и тебе, почтовый голубок.
С минуту Габриэль молчал, и на его лице ясно отражалась мучительная работа мысли. Он обрабатывал со скоростью компьютера все возможные варианты, а потом наконец сказал, словно выдавил из себя:
-- Переговоры...
-- Вот и славно, -- глаза Даниала по-прежнему оставались холодно-жестокими, хотя небо за его спиной в окне уже приобрело свой обычный вид. - А теперь очень медленно и аккуратно отойди от моих детей. Пойдем, посидим на кухне, поговорим о делах наших скорбных (он усмехнулся). Нет такой ситуации, в которой мы не смогли бы найти хоть какой-то компромисс. Прошу тебя, Габриэль, иди первым.
Габриэль впервые, с откровенной ненавистью, посмотрел на Ксавье и Дани, а потом нехотя, как хищный зверь, которому тычут в морду зажженным факелом, вышел из комнаты, а Даниал и Симара следовали за ним с видом солдат конвойных войск.
-- Приводите себя в порядок, ребята, -- сказал Даниал, обращаясь к Дани и Ксавье. - Отдохните немного, пока мы тут порешаем кое-какие вопросы... -- Он ободряюще улыбнулся и плотно прикрыл за собой дверь. И в это мгновение Ксавье показалось, что Симара растворился в воздухе, и на пол опустилось два черно-желтых перышка...
- ...Тиштар, Тиштар, я - Сенмурв. Я - Сенмурв. Ответь!..
- Здесь Тиштар. Назовите кодовое слово. Приём.
- Я - Сенмурв. Код "Авеста". Приём.
- Я - Тиштар. Код принят. Слушаю вас, парни!
- Я - Сенмурв. Чинамрош докладывает о перемещениях двух групп пятых по направлению к городу-два. Подтвердите проведение акции. Приём.
- Здесь - Тиштар. Подтверждаю, акция по плану. Приём.
- Сенмурв принял. Отбой.
- Мама, ну какая тебе разница? Ну раз просят такую справку, просто напиши и всё!
Вовкины бровки растерянно стояли домиком, а глаза прямо-таки кричали: "Во, попал!". Одноклассник Сашка сочувственно топтался рядом - он уже прошёл через эту сцену дома. Всё дело было в требовании школы предоставить от родителей справку, что они обязуются обеспечить безопасность собственных детей в предстоящие выходные. Такой несусветной дури Город (А требование выдвинули ВСЕ городские школы) не видел за всю историю своего существования. Данная акция проводилась по требованию губернатора области, который на днях придумал себе новое хобби - предупреждение террористических актов.
В результате Катерина, Вовкина мамуля, в предистеричном состоянии металась по квартире, пытаясь разыскать ключи, мобилку и сигареты, и заодно костеря деятельного губернатора во всех направлениях:
- Что он себе думает? Что родителям наплевать на безопасность собственных детей? Что у него областной центр набит семьями маньяков? Да как у него язык повернулся... Нет, как у него мозги повернулись эту справку выдумать?!
Сашка втихаря хихикнул, вспомнив реакцию собственных родителей. Мать, услышав примерный текст справки, взялась за сердце и тихонько опустилась на диван, а отец, побагровев, взял лист бумаги и за полминуты набросал следующее: "Губернатору области, рапорт: Настоящим докладываю, что по причине тупорылости руководства силовых структур с губернатором во главе, лично я, Симонов Анатолий Петрович, намерен в ближайшие выходные самостоятельно обеспечить безопасность собственной семьи. При этом обращаю Ваше внимание, что ответственность за использование холодного, стрелкового, бактериологического и другого вооружения, а также боевых плавсредств и авиабомб, я с себя снимаю. Дата, Симонов. Постскриптум: Прошу прощения за отсутствие печати и гербовой бумаги".
Катерина вдруг замерла посреди коридора:
- Андрей!
- Аюшки? - из дальней комнаты высунулась голова старшего сына.
- Ты в институт собираешься?
- Не-а. Мы сегодня в Вовкину школу идём, по губернаторским примочкам!
Мать нахмурилась. Ах, да! Сегодня же планировали учения по антитеррору, в полном соответствии с бесланским сценарием. Ох-хохонюшки! И почему никто не объяснил губернатору в детстве, что не нужно будить лихо? Только детей и учителей мучают. Ведь через месяц учебный год должен закончиться...
- Ладно, тогда не рассиживайся, времени уже знаешь сколько?
- Мамуль, у меня часы на руке. Те, что ты мне на день рождения подарила, помнишь? С алмазом! Так что не опоздаю. - Андрюхина голова уже не высовывалась из-за двери, и поэтому голос звучал глухо, как сквозь вату.
- А вы тут чего стоите? - повернулась Катерина к дружкам-одноклассникам, - Марш к машине! Времени совсем чуть осталось!
- Тиштар, ответь Чинамрош. Приём.
- Здесь Тиштар. Что у тебя, моя хорошая?
- Здесь Чинамрош. Прошу прикрытия объектной группы. Приём.
- Здесь Тиштар. Что, есть повод для беспокойства?
- Да пёс его знает... Не люблю когда все яйца в одной корзине. Приём.
- Внимание, на связи Сенмурв! Вы что там, обалдели? Что за базар? Ведите себя прилично!
- Чинамрош, здесь - Тиштар. Соблюдайте правила обмена! Сделаем, что сможем. Отбой!
Погода сегодня очень баловала горожан. Летнего зноя, конечно, не было, но солнышко было таким ласковым, а утренняя роса на газонной травке так нарядно сверкала, что казалось, сегодняшний день создан для радости и любви. И совершенно нелепо выглядели большие чёрные автомобили у школьного свежеокрашенного крыльца. И молодые люди атлетического телосложения, одетые в перекошенные от скрытого оружия пиджаки, выглядели возле этих мощных агрегатов не менее нелепо. Они изо всех сил пытались казаться мощными и нерушимыми, но их попытка не способствовало ни чириканье воробьев в листве школьного двора, ни ласковое солнце, ни слова негромкой песни, доносившейся из открытого окошка одного из джипов:
Снилось мне, что впервые за много лет
В мире наступили тишина и свет,
Свет и тишина, покой и белый снег...
Жаль, что это только снилось мне!
- Я, кажется, не спрашивал Вашего мнения! - через распашные школьные двери наружу вырвался коренастый лысеющий дядька с красным от гнева лицом: - Можно подумать, это одному мне необходимо!
Следом за дядькой на крыльцо высыпала разношерстная толпа, которую возглавляла группа из двоих массивных телохранителей и одного чахлого типа в кругленьких очочках, семенящего за громогласным лидером, и жалобным фальцетом блеющего:
- Анатолий Федулович! Ну, господин губернатор, ну как же! Ведь учебный план, рабочий процесс!..
- Кто там, Вован? - страшным шёпотом спросил Сашка.
- Техничка, - облегченно вздохнул друг, - Как всегда, в дым пьяная.
- Что она тут забыла, дурища старая? - Осмелевший Сашок попытался выглянуть в коридор, но Вовка аккуратно притворил дверь. Ещё не хватало, чтобы эта пьянчужка узнала, что они здесь прячутся.
- Чего ты? - удивился Сашок и нажал на дверную ручку. Дверь словно этого и ждала. Сильным порывом внезапного сквозняка её распахнуло так резко, что Вовка еле успел подставить ладонь, чтобы не получить по лбу. Из коридора в класс ворвалась дикая вонь снулой рыбы, и Сашок закашлялся было, но так и замер, с ужасом уставившись в дверной проём. Вовка проследил за его взглядом и тоже остолбенел.
Тому, что стояло в вестибюле второго этажа, не было названия. Больше всего это было похоже на огромную собаку, с хорошую лошадь размером, полностью покрытую чешуёй. Довершали образ четыре гигантских крыла на спине чудовища.
Стояла эта галлюцинация почти задом к двери, за которой прятались мальчишки, и как она выглядит спереди, они могли только догадываться. Но техничку, беззвучно трепыхающуюся в железной хватке чудовищной передней лапы, было прекрасно видно. Демоническая собака быстро облизывала пьяную тётку длинным розовым языком, от чего та покрывалась то ли слюной, то ли слизью, и превращалась в бесформенный кокон.
Мальчишки переглянулись, и, не сговариваясь, ущипнули друг друга. Рыбная вонь не исчезала. Зверь был там же, и перед ним лежал комок слизи размером с человека. А собачища исторгала из себя синеватое сияние, направленное на эту слизь, словно излучение микроволновки на горячий бутерброд. И бутерброд явно приготавливался. Внутри него что-то шевелилось и увеличивалось в размерах.
- Сожрет? - одними губами спросил Вовка. Зверь вздрогнул и повёл ухом в сторону их убежища, но почему-то сразу успокоился. "Бутерброд" уже распух до размеров самой собаки, и перестал расти. Как-то обреченно задрожав, чудовище рухнуло рядом с ним, и свечение вдруг превратилось в пламя. Зверь вспыхнул и осыпался хрустнувшим пеплом, оставив после себя только выжженное пятно в боку огромного скользкого комка, возвышающегося прямо посередине вестибюля второго этажа. В этой здоровенной проплешине мерцало всё то же синеватое сияние, походе на молнии внутри газоразрядного шарика, которым совсем недавно хвастался Стёпка Воронцов.
Мальчишки снова переглянулись и резко выдохнули. Сашка внезапно понял, что рубашка на спине насквозь промокла. "Хорошо еще, что не штаны!" - мелькнула мысль, и тут же испарилась, потому что в коридоре послышались голоса.
Из дыры, прожженной в коконе, выходили люди. Пятеро... нет, уже семеро... нет, вон ещё двое сумки тащат... Да сколько же их там?
Вышедший первым молча наблюдал, как остальные понемногу выносят из "бутерброда" в коридор поклажу. Четыре больших спортивных сумки, два ящика и здоровенный баллон с непонятной надписью. И двадцать два человека.
- Всё, Симара, - наконец сказал один из них, - Снаряжение в сборе. Можем начинать.
- Здорово, хоть и грязно, - пробурчал Симара. - Близнецы Армор, берёте на себя южное и восточное крыло, гоните псов в середину. Арстикафа и Батариал - простенки и вентиляцию. Азазель, Армен и Туриал - перебрать по камешку северную сторону. Какабаэль, Азазал и Симапизил - западную.
- Ты хочешь их запереть в актовом зале? Но там же заложники! - Широкоплечий дядька с пшеничными волосами, выбивавшимися из-под шлем-маски пышным конским хвостом, явно оспаривал лидерство этого Симары. Но тот не был похож на человека, легко сдающего позиции:
- Можно, я закончу, брат? - коротко бросил он, - Турэль, Румиэл, Каель - закрываете подвал. Баракел, Базазаель, Ананель - на вас чердак и прямые выходы на крышу с третьего этажа. Я лично иду знакомиться. Прикрывают все, кого еще не называл, то есть Йетарель, Тумарел, Тамел и Румел. Повторять, полагаю, не придётся?
Повторять не пришлось. Расхватав сумки и ящики, группа растворилась в коридорах, а предводитель развернулся и пружинящей походкой зашагал прямо к мальчишкам.
- Ой, - сказал Сашка, но не смог сдвинуться с места. Вовка даже не пытался этого сделать, и только во все глаза пялился на незнакомца без лица, который оказался ещё и огромного роста, такого, что для того, чтобы заглянуть в приоткрытую дверь класса, ему пришлось пригнуться.
Глаза у Симары были глубокого карего цвета.
-- А где, кстати, Симара? Почему-то я не вижу его, -- сказал Габриэль, и его синие глаза снова приобрели устрашающее выражение.
-- Понятия не имею, -- улыбнулся Даниал. - Да ты садись, Габриэль, я и сам сумею с тобой переговорить. Долго вести время не собираюсь, поэтому сразу предлагаю тебе сделку. Ты не доносишь на меня, по крайней мере, сейчас. Это первое. Второе: оставляешь мне моих сыновей, хотя и не имеешь на это права, поскольку они убили друг друга магическим оружием...
-- Кстати, об оружии, -- прервал его Габриэль. -- Мои условия будут жесткими, будь уверен. Я не собираюсь метнуться на твою сторону, а потому мне во-первых, хотелось бы получить шпагу Вержье, а во-вторых, я твоих сыновей, которых ты возродил, чем бросил вызов всем нам, ни на минуту не оставлю в покое (его лицо исказилось такой злобной ухмылкой, что сделалось почти уродливым). Ни единого шага они не сделают спокойно, а ты не сможешь находиться с ними постоянно. По определению. Так что готовься. Как там русские любили говорить: "Иду на вы"? Так вот с этого дня они потеряют малейшее представление о том, в каком пространстве находятся, что за существа их окружают, и смерть - самая настоящая, будет ждать их за каждым углом. Можешь даже предупредить их, если хочешь, конечно... Но всякое представление о реальности и вариантах пространств они потеряют совершенно. И еще... Кроме шпаги Вержье, мне понадобится "Книга Симары", а зачем - знать тебе этого не надо... -- Внезапно он расхохотался: Представляю, что твои ангелочки, вооруженные шпагами, смогут сделать против современного вооружения. А убьют хотя бы одного - следующего воплощения им не дождаться! Это говорю тебе я, Габриэль!
-- Что ж, -- вздохнул Даниал, опустив глаза, чтобы Габриэль не догадался о его далеко идущих планах. - Локальный конфликт лучше мировой войны, не так ли? А когда мы все уладим, -- двусмысленно добавил он. - То уже по-другому поговорим и с Люком, и с Демиургом.
Габриэль смотрел по-прежнему холодно.
-- Первое условие. Давай шпагу Вержье.
-- Невозможно, -- отозвался Даниал. - Она у Симары. Утром я просил его отдать шпагу мне, но он отказался. Однако... чтобы ты не сильно гневался, вот... Забирай одну из шпаг, которая не уступит той, о которой ты мечтал... -- И он протянул Габриэлю шпагу.
Габриэль недоверчиво осмотрел клинок, и только увидев, как пробегают по нему алые искры, одобрительно покачал головой.
-- Ну ладно, -- сказал он. - И это неплохо. Далее. "Книга Симары". Ты сейчас, конечно, опять скажешь, что она у него... Но меня это не волнует. Ищи пропавшего Симару где угодно, но книга должна быть у меня до захода солнца. Иначе вместе с заходом солнца умрут и твои сыновья, клянусь тебе. А заодно и равновесие восстановлю, которое ты сегодня поколебал не на шутку... Ну что ж, -- он поднялся со стула. - Как говорится: время - деньги, так что спеши, Даниал, ищи Симару, борись за своих сыновей. - И как будто для себя добавил: А там посмотрим, будет ли у тебя время подумать о "Темной революции". Слишком давно мы друг друга знаем, чтобы взаимно не просчитать планов... Так что - до вечера, мой заклятый друг. Этим вечером ты можешь потерять все и, думаю, ты это понимаешь...
Он поднялся из-за стола, положив на него ветку лилий.
-- Привет из райского сада! Ни ты, ни твои сыновья никогда не увидят его, Даниал, это уж точно! - он расхохотался и исчез, но в воздухе еще долго звенел его смех, похожий на музыку колокольчиков буддийского храма, расположенного где-то далеко, в горах...
-- Гийом, смотри... -- прошептал Дани, показывая на небо за окном. С небом и в самом деле происходили странные метаморфозы. Только что оно было красным, устрашающим, как во время Второго Пришествия, потом как будто немного успокоилось. По нему поползли свинцовые тучи, из которых хлынул короткий ливень, а потом облака разделились на гряды и стали похожи на солдат, идущих в неведомую даль стройными колоннами. В просвет этих колонн внезапно брызнуло слепящее солнце, золотое, щедрое, но через несколько минут оно померкло, и снова горизонт заволокла сплошная серая пелена.
-- Что это? - спросил он. - Как все странно...
-- Наверное, у Белена настроение меняется и, судя по тому, что мы видим, вряд ли стоит ожидать от него чего-то хорошего. Кажется, он добивался чего-то... Но я не понял, чего именно.
-- Зачем он нас вытащил? - Дани подошел к окну, продолжая смотреть на небо. - Он как будто тасует пространства в колоде карт. Если бы ты знал, как я устал от этой вечной боли, от постоянной агонии... Зачем?
Ксавье подошел к нему и обнял за плечи:
-- А ты не допускаешь такой мысли, что и он способен на любовь?
Дани обернулся, настолько неожиданной для него прозвучала фраза. В его огромных серых глазах стояли слезы.
-- Нас всегда только использовали...
-- И все-таки, наверное, не только это, -- сказал Гийом. - А, кстати... Где наши шпаги, которые я оставил здесь вчера вечером?
Он подошел к постели и бросил на нее быстрый взгляд.
-- Пусто... -- сказал он. - Как я и предполагал...
Он подошел к зеркалу и посмотрел на свое отражение. Он видел прежнего Ледяного Ангела изумительной красоты, черноволосого и зеленоглазого, и Дани около окна - светловолосого молодого человека, такого, каким Гийом помнил его во времена Крестового Похода против Грааля и во время первой Темной революции во Франции. "Темная революция у тебя еще впереди! - расхохотался кто-то в его голове. - Самая быстрая из всех, потому что ей не придется тянуться годами. Уже выйдя на улицу, ты убедишься: она началась!"
В голове стремительно пронеслось: как же теперь меня узнают, если на моем паспорте совсем другая физиономия? Да ведь меня теперь даже в собственный дом не впустят, не говоря уже о превратившихся в пыль банковских счетах. И как быть с Дани? И что вообще происходит? Не говоря больше ни слова, он выбежал на кухню:
-- Бруно! Даниал! - крикнул он, но ему никто не ответил. В кухне было совершенно пусто, если не считать ветки лилии, небрежно брошенной на столе. "Привет от Габриэля!" - снова расхохотался с истерическими нотками внутренний голос.
Дани молча подошел к столу, взял пачку "Житана" и, вынув из нее сигарету, закурил, а потом опять подошел к окну.
-- Дани, да что ты там все время высматриваешь? - не выдержал Ксавье.
-- Небо... -- как и раньше, ответил он.
-- А что - небо? - не понял Ксавье.
-- Очень странное. Фиолетово-розовое.
Ксавье тоже закурил сигарету, достал чашки для кофе и банку примитивного "Нескафе" (вот что значит - нет Бруно!), кое-как размешал его в чашках и недоуменно посмотрел на брата:
-- Что тут странного? Рассвет. Сегодня - такой, завтра - другой.
-- Завтра рассвета не будет, -- непонятно ответил Дани. - Я это просто чувствую. Для нас с тобой его точно не будет.
-- Не надо, Дани... -- сказал Ксавье, хотя сердце вздрогнуло, как в предчувствии беды.
-- И еще, Ксавье... -- продолжал он. - Почему я никого не вижу на улицах? Ни одного человека... Меня не удивит, если Габриэль забросил нас с тобой еще в какой-то пространственный вариант. По-моему, его это развлекает. - Он смотрел на увядающую и сморщивающуюся на глазах ветку лилий. Белоснежные цветы сделались сначала коричневыми, а потом и вовсе обратились в пыль, прах, пепел. - Ваш намек понят, господин Наблюдатель, -- сказал он с таким видом, как будто Габриэль мог его слышать. Хотя, кто знает, может, и слышал...
Дани подошел к Ксавье и таким знакомым жестом прижался к его плечу.
-- Надо жить только сегодня, брат, -- сказал он. - Только теперь и сейчас, больше у нас ничего нет, а потому - я так боюсь не успеть... Я хотел сказать: я люблю тебя...
-- Я люблю тебя, Дани, -- тихо сказал Ксавье, осторожно целуя его волосы, по-прежнему тонко пахнущие свежими полевыми цветами. Еще никогда Дани не казался ему таким беззащитным и, быть может, даже в подвалах Монсегюра...
В дверь настойчиво застучали, как могут стучать только представители закона, всегда уверенные в своей правоте. Такие, как Симон де Монфор, палач Монсегюра, Лангедока и Прованса... И в голове Ксавье пронеслись... даже не стихи, а целый стихотворный диалог:
Инквизитор пришел, твердо веря, что прав,
На его стороне Сила, Власть и Устав.
-- Почему ты оставил меня, говори,
Выжег ты мою душу и сердце внутри,
И теперь полыхает во мне и горит
Пламя ада. И все небо не утолит
Моей жажды узнать, как на крылья взамен
Ты забыл, что я - твой господин, сюзерен.
У загадки любой - твердо знаю одно, --
Существует второе, секретное дно.
-- Нет загадок, я понял: ты - черная кровь,
Из которой не вспыхнет, как пламя, любовь...
-- И огня мне достанет. Тебе, беглецу,
Все тебе, друг мой! Как тебе бледность к лицу!
-- Только крылья, стихи и двух Ангелов страсть...
Разобьется волной об утес твоя власть.
-- Вон твой Ангел лежит, со стрелою в груди.
Ни морозы, ни битвы, ни грязь, ни дожди
Не заставят признать, что вот это - Грааль,
Но тебе ни души и ни жизни не жаль.
Ты был другом ближайшим, и я отомщу!
Где же крылья? Гори! Я тебя не прощу!
Так рыдай, Монсегюр, Лангедок и Прованс, --
Все сметет - тебя ради - мой огненный вальс.
Мое пламя пылает и рвется вперед, --
Так мой факел всех Ангелов ваших сожжет,
И настанет последний, решающий час
Изумрудных и серых прекраснейших глаз!
-- Я костер твой и ад благодарно стерплю...
Я люблю тебя! Слышишь, мой Ангел, люблю!..
Более дикого допроса в истории, наверное, вообще не существовало. Ксавье, к своему счастью, слышал только голоса, но ему хватало и этого, и его бросало в дрожь от каждой фразы Монфора.
"Почему ты оставил меня? Или ты не был моим лучшим другом? Или ты не был моей правой рукой в каждом военном походе? Или я не осыпал тебя золотом? Или не было у тебя лучших любовниц?" Еле слышный голос отвечал ему: "Все это оказалось ненужным, Симон, дружба - ложью, и если за это я заставил тебя страдать - прости меня, но только за это..." - "Но на кого ты променял силу и власть, Гийом? На этого полудохлого трубадура (молю бога, чтобы он остался жив, и я имел бы возможность сжечь вас завтра вместе, обоих!)? К своему несчастью, я не смогу подвергнуть его даже пытке: что толку от бесчувственного бревна со стрелой в груди? Но клянусь тебе, что во имя нашей бывшей дружбы я сожгу весь Прованс!" - "А чем провинился Прованс, Симон? Тебе мало того, что ты убьешь меня и Дани?" -- Собеседник расхохотался: "Мне теперь всего мало! Сто раз убить вас обоих мне было бы мало! И я приду, я встану на вашем пути еще не раз! Я сделаю все, чтобы вы никогда... Слышишь, никогда! - Не встретились!" - Что-то отвратительно зашипело, и Гийом услышал собственный даже не крик, а стон: "Дани, я люблю тебя!" И в ответ он услышал едва слышный шепот: "Я люблю тебя, Гийом..." -- "Так, так! - восторженно закричал Монфор. - Наш умирающий оказался более живучим, чем я предполагал! Тащи его сюда!" - "Он умрет на дыбе!" - возразил третий голос, принадлежавший, видимо, палачу. - "Так сделай так, чтобы не умер!" - заорал Монфор. - "Дани, Дани... Прости меня..." - себя Гийом уже почти не слышал. - "Господин, он опять потерял сознание!" - голос палача. - "Да черт бы его побрал!" - разочарованный рев Монфора.
-- Дани... -- быстро проговорил Касавье. - Прячься в комнате. Там, за дверью, наверное, полиция, но у меня хотя бы есть документы, а у тебя - ничего. Быстрее же! - И он буквально втолкнул Дани в соседнюю комнату, успев прошептать: "Я люблю тебя", а потом подошел к входной двери.
-- Кто там? - спросил он, стараясь, чтобы голос звучал как можно естественнее.
-- Полиция, -- глухо донеслось из-за двери. Непонятный голос: то ли мужской, то ли женский, то ли оба сразу.
-- Удостоверения, -- коротко сказал Ксавье.
-- Если вы не хотите открыть дверь, то, пожалуйста, посмотрите хотя бы в дверной глазок, и вы увидите полицейские удостоверения. - Голос пока оставался вежливым, но на грани. Пока... И Ксавье прекрасно знал это.
Он заглянул в дверной глазок. Действительно, два удостоверения, по крайней мере с виду, -- в точности полицейские. Он едва не взялся за ручку двери, как его взгляд буквально обожгли цифры на полицейских удостоверениях. На одном значилось: 13... А на втором, перекрывавшем его - 1792. Дата выдачи. Оба палачи, и думать уже некогда. Темная революция началась, и эти две ласточки - первые.