Лиза приехала на смену намного раньше. Быстро переоделась.
- Ну, как девочка? - тихо спросила она дежурную медсестру.
- Пришла в сознание после операции, но состояние крайне тяжелое.
Лиза подошла к койке Тамары. Её вчера привезли с тяжелым осколочным ранением в грудь. Палестинцы обстреляли военную базу, на которой находилась девушка. Военнослужащие готовились ко сну. Девчонки оставались в караване, а Тамара вышла позвонить подруге. В это время в двух-трех метрах от нее разорвался снаряд.
Лиза заканчивала смену, когда привезли Тамару. Она приняла девушку, и ее сразу же стали готовить к операции. Нельзя было медлить.
--
Её родители живут в Украине. Тамара в стране одна, - ответил младший из них.
Офицер постарше, парнишка лет двадцати пяти, держал Тамару за руку и, наклонясь над её головой, постоянно спрашивал:
- Как ты? Тамара, как ты себя чувствуешь?
Девушка открывала с трудом глаза. Бросала стеклышки-взгляды в разные стороны. Они ударялись во все, что встречалось на пути. Разбивались в слезинки, орошая природную синеву глаз. И вновь закрывала, словно топила их в темном омуте век.
- Тамара - солдатка-одиночка, - продолжал молодой лейтенант. - Вы даже представить себе не можете, как это сложно. Девочка приехала в Израиль по программе. Закончила недавно школу и призвалась в армию. После курса молодого бойца попала к нам на базу на границе с сектором Газа.
Узнав об этом, Лиза почувствовала, как что-то не очень далекое стало вырываться из ее памяти сотнями гейзеров, вытекая струйками теплых воспоминаний...
Небольшой украинский городок выглядывал разноэтажными домами из зеленых крон садов, аллей и парков. Голубой пояс, сплетенный из маленьких рек и притоков, не очень крепко держал город в своем плену. Он вырывался в поля и на пустыри окраин новыми районами, засоренными близнецами-девятиэтажками. А главный хозяин-распорядитель речушек Днепр, разделив город на правобережье и левобережье, разбросал лодочные станции и пляжи по обоим берегам. Лиза любила все, что окружало ее с детства. И это "все" она должна была поменять на другую, доселе незнакомую природу новой страны. Оставить друзей, школу, соседей. А, главное, маму, папу, сестру и маленькую племянницу. Лиза очень любила это сверхактивное полуторагодичное чудо. Она проводила с Лялей все свое свободное и не свободное время, так как сестра занималась в университете, а родители пропадали на работе. Кормила, переодевала, носила на улицу гулять. А еще надо было успеть приготовить уроки, сходить к англичанке на дополнительные занятия, пообщаться с подружками.
Когда стало известно, что Лиза прошла по программе на учебу в Израиль, всё вокруг неё завертелось и заиграло сотнями оркестров. Зазвучали не очень знакомые, но без сомнения приятные мелодии. Неведомый дирижер руководил оркестрами, создавая неповторимую обстановку. Родители бегали по магазинам и рынкам, чтобы достойно одеть дочь. Подружки явно завидовали. Сестра беспрерывно обнимала и целовала Лизу. Ляля ничего не понимала, но все чаще вскарабкивалась на руки к тете.
-Лися, я тебя любу, - суетливо болтала она и хватала ее за ухо.
Затем вскакивала с рук и, подбежав к зеркалу, делала воздушные поцелуи ручкой. При этом воодушевленно восклицала, мотая своей вихрастой головкой в разные стороны:
- Любу Лисю! Любу Лисю! Любу Лисю!
Сама же Лиза испытывала целый букет чувств, состоящий из любимых и нелюбимых цветов. Ей было приятно ощущать такое внимание и заботу. К зависти подруг она была почти равнодушна. А восхищение учителей добавляло особую гордость. Впервые из школы отправляются ученики на учебу за границу. И это "впервые" удалось осуществить ей.
Вместе с этими чувствами Лиза испытывала страх, который старалась никому не показывать. Она в свои пятнадцать с половиной лет должна была остаться одна в чужой стране без мамы и папы. Одна.
- Лизочка, там живут твои тети и дяди, и даже дедушка. Ты будешь ездить к ним, а они к тебе, - так утешали ее родители.
Но Лиза понимала, что таким образом они успокаивают, прежде всего, себя. Израиль - государство маленькое, но не настолько же. Родственники жили на Юге и Севере страны. А Лиза должна была учиться в центре. В ее памяти поднимались воспоминания о редких поездках с родителями в Ленинград. Они тянулись суткками. "Ну, как я смогу ездить к родственникам сутками? - переживала она.
Лиза старалась не думать об этом, пока все вертелось вокруг неё. Сборы и приготовления к отъезду немного успокаивали...
Тамара открыла глаза. Испуганно посмотрела на Лизу и тихо спросила:
- Я буду жить?
Лиза растерялась, но быстро выключила эмоции и спокойно ответила:
- А кто тебе в этом помешает?
Сказала и поняла, что слова получились холодными и пустыми. Она погладила Тамару по голове, поправила подушку. Быть отрешенно-профессиональной с этой девчонкой Лиза не могла. Слезинка запуталась в ресницах.
- Ты давно виделась с мамой? - спросила первое, что пришло в голову.
Тамара смотрела на Лизу двумя слезящимися ранками, в которых метались, сливаясь друг с другом, боль, горечь, тоска. Она протянула ей веточку-руку и тихо сказала:
- Полгода. Перед армией я ездила на Украину... Бедная мамочка, она не выдержит, когда узнает.
Тамара заплакала.
- Все будет хорошо, сестренка, - вставая, сказала Лиза.
- Почему ты меня назвала сестренкой? - удивленно спросила Тамара.
- Когда-то и я приехала в эту страну по программе и три года жила в Израиле сама. Так что мы с тобой больше, чем родственники.
- Ты ко мне еще придешь? - прошептала Тамара.
- Непременно, - улыбаясь, ответила Лиза.
После обхода она вновь заглянула в палату к Тамаре. Девушка спала, а в пересохших губах путались еле уловимые стоны и беззвучно растворялись в воздухе.
Лиза смочила ей губы тампоном. Девушка не реагировала. Лицо Тамары было настолько белым, словно кучка облаков вылепила его на мгновение и вот-вот раздуется ветром.
Лизе хотелось оградить девчонку от "заискивающих вздохов и нежных ласк" смерти. Она понимала, как необходима ей мать именно сейчас. Но бедная женщина была далеко. И ничего не знала о том, что происходило с дочерью. Это ужасно. А что чувствовала Тамара, Лиза очень хорошо понимала. Собственный опыт непроизвольно жонглировал воспоминаниями. Перед глазами вновь поплыла кинопленка с простыми сюжетами из прошлого. Она выходила из памяти, словно стрекотала в стареньком кинопроекторе, наполняя душу разноликим чувством...
По-настоящему Лиза впервые испугалась в аэропорту. Отец взял тележку для вещей, и они направились в здание аэровокзала. К центральному входу подкатил автобус, из которого высыпали черные сюртуки и шляпы. Бородатые мужчины и молодые мальчики с лихо закрученными пейсами в своих черно-белых одеждах напомнили ей пингвинов. Почти все из них смотрели на окружающих через очки и шторки незыблемых устоев. Группа религиозных хасидов возвращалась домой в Израиль. И ничего в этом особого не было, если бы ни одно обстоятельство. Лиза ехала на учебу в религиозную школу. Она вдруг отчетливо представила себя среди этих людей и испугалась. Лиза не была готова к таким "коленцам" и "па" танца её судьбы.
- Папа, я не хочу ехать в религиозную школу, - растерянно обронила она.
Отец успокаивал Лизу:
- Ты едешь в не очень религиозную школу. Там хорошо заботятся о детях. Лучше, чем в светских школах.
Его доводы не утешили Лизу. С этими чувствами она села в самолет и всю дорогу думала о том, что еще ее ждет впереди.
Поздней ночью ребят и девочек, прилетевших на учебу в Израиль, забрали с аэродрома и начали развозить по школам. Вместе с Лизой в Бней-Брак приехали десять девочек. Из ее города в школу попала только Наташа. Они почти не были знакомы. Несколько раз встречались в Сохнуте и пару раз перед отъездом. Наташа не нравилась Лизе. Она была шумная, неуклюжая и смешная. Влезала в чужие разговоры и мешала полностью отдаваться печали и грусти по оставленным родным. Лиза тогда не могла знать, что Наташа станет одной из самых близких и преданных ей подруг на всю жизнь. Во всяком случае, до настоящего времени.
Девочек разместили по комнатам. Расстрелянные гвоздиками стены сжимали и без того маленькую комнату. Мебель, косо смотрящая на новых обитателей, стонала и опасно раскачивалась под легкими телами девочек. Одна полуслепая лампочка и слезящийся кран в умывальнике навевали тоску. Темное здание школы, полутемные комнаты напомнили Лизе "черно-белых пингвинов". Она тихо проплакала на кровати до утра. Впрочем, девочки тоже плакали, не обращая внимания друг на друга. Громче всех всхлипывала Наташа, еще больше раздражая Лизу.
А утром все выглядело по-другому. Девочек перевели в отремонтированные и очень уютные комнаты огромного общежития. Оказалось, что завхоз не оставила ключи от этих комнат, так как детей ожидали только утром. Поэтому девочек разместили на ночлег в пустующем блоке старого каравана.
Белое здание школы светилось на голубом небесном покрывале. Солнце нежно ласкало чистенькие окна, распадаясь на миллионы живчиков-светлячков, летающих от глаза к глазу изумленных девчонок. Конечно, это радовало. Но грусть по родным не уменьшало.
Девочки по-прежнему плакали по ночам, думая о мамах и папах, сестричках и братиках, бабушках и дедушках, подружках, соседях. И даже об учителях. Хороших и плохих. Это было не важно. О ком только не вспомнишь в такие минуты?! Грусть и тоска сближали и постепенно переходили в девичью дружбу на долгие годы.
А еще спасали письма. Их писали и получали почти каждый день. Читали друг другу, не стесняясь и не задумываясь о том, что весточки из дома могут быть кому-то не интересны. Недавно Лиза нашла у родителей свои письма тех лет, перечитала, всплакнула и с удивлением отметила, как изменялся их тон. Тогда, в школе, она этого не замечала. А сейчас картина вживания вырисовывалась крупными светлыми мазками. Экскурсии, история народа, новый язык, литература и несносная математика перемешивались на тетрадных листочках яркими красками детских эмоций с поездками к родным, подработкой на уборке квартир, вечерами и спектаклями к праздникам в школе и многим другим. Насколько быстро формировалось отношение ко всему и всем, настолько же быстро оно изменялось. "Положительное" становилось "отрицательным", "доброе" - "злым", и наоборот. Но главное прорисовывалось в другом. Тоненькой кисточкой жизни выписывалась важная черта характера - самостоятельность. Обо всем нужно было думать самой и принимать решения. Лиза проросла нежным красивым цветком с крепким молодым стебельком на палитре ее школьных лет...
Тамаре становилось хуже. Давление падало. Дышала с трудом. Кислородная маска не помогала. Вызвали заведующего отделением. Началось сильное кровотечение. Решили повторно оперировать. Но прежде необходимо было сделать переливание крови. У Тамары оказалась вторая отрицательная. В банке крови этой группы было недостаточно. Некоторое замешательство повисло в воздухе.
Лиза была настолько взволнована, что совсем забыла о своей группе. Она полностью совпадала с Тамариной.
Быстро взяли кровь у Лизы и отправили на проверку в лабораторию. Через короткое время Тамара получила новую струйку жизни. Её забрали в операционную.
На тумбочке остался лежать личный жетон солдатки. Лиза взяла в руки железную пластиночку и вспомнила свою армейскую жизнь. Еще в школе она приняла решение идти в армию. Ей нравилась форма. Стройные фигурки израильских солдаток восхищали её. Правда, выпускницы религиозной школы проходили альтернативную службу. Это немного смущало. Но желание было настолько велико, что заставляло нарушить незыблемые устои. Директор не сомневался, что и этот выпуск ничем не будет отличаться от прежних. Но все оказалось не так. Шесть учениц во главе с Лизой изъявили желание служить в боевых частях. Он вызвал девочек на беседу и спросил в недоумении:
- Почему вы нарушаете традицию?
Девчонки молчали, опустив голову. Лиза шагнула вперед и сказала:
- Мы хотим быть такими же, как и большинство солдаток страны.
Она смотрела прямо в глаза директору школы. Он вышел из-за стола, подошел к непокорным ученицам и тихо сказал:
- Да благословит вас Б-г!
В боевые части девчонок не взяли по разным причинам. Каждой предложили окончить армейские курсы. Кто-то попал в авиацию, а кто-то стал воспитателем молодых солдат. Другие изучали компьютерное обеспечение в различных родах войск. Лиза окончила курс помощников зубного врача и почти два года прослужила в военном госпитале.
Многие девочки по-прежнему оставались солдатками-одиночками. Лизе повезло. Перед самым уходом в армию родители с сестрой и племянницей репатриировались в Израиль. Она могла приезжать домой, видеть родных, кушать мамину еду и привозить с собой подружек на выходные. Какое это было счастье после трех лет самостоятельной жизни в общежитии школы!.. А Тамара...
Операция еще продолжалась. В комнату для ожидания перед операционной вбежали сослуживцы Тамары. Они были напуганы, но очень сдержаны. Расположившись прямо на полу, через каждые пять минут спрашивали, чем могут быть полезны. Не получив никаких ответов, продолжали упорно ожидать новостей. Солдат призывали быть терпеливыми. Но их терпение, сжимая кулаки, сливалось с ненавистью. Нет, не сливалось, а тонуло в ней. Каждый из них мог оказаться на месте Тамары. Каждый из них ощущал в себе осколки того шального снаряда, выпущенного убийцами наугад. Разница была только в том, что Тамара сейчас умирает под скальпелем хирургов, а они пронесут не в теле, а в памяти эти осколки через всю жизнь...
Лиза не раз видела, как в больницу привозили раненых ребят и девчонок. Они страдали от боли и радовались новой возможности жить. Забывали о своих бинтах, синяках, медленно заживающих ранах и заигрывали друг перед другом. Из них боль нитями вытягивала жизнь, а они эти нити свивали в единый канат воли и вытаскивали себя на поверхность бытия. Врачи и медсестры помогали им в этом.
Еще в армии Лиза решила пойти учится в университет на профессиональную медицинскую сестру. Четыре года учебы в Тель-Авивском университете и три года в Бэер-Шевском пролетели быстро. Она получила первую и вторую степени, вышла замуж, родила девочку и приступила к любимой работе. Могла ли Лиза представить той темной ночью в разбитой комнате общежития в свой первый израильский день, что так лихо сможет распорядиться жизнью?
Из операционной вышел заведующий отделением. Быстро прошел по коридору, нервно доставая сигарету. Лиза понимала, что все очень плохо. Огромная стеклянная дверь отделяла своим матовым покрытием жизнь от смерти, радость от горя, надежду от отчаяния. Лиза перестала быть медсестрой. Она ощущала себя единой воинской тканью, обтянувшей тела и души солдат. Эти тела превратились в холодные куски льда среди жаркого кондиционированного израильского лета. Казалось, ничто не сможет уже растопить этот лед. И сломать его не представлялось возможным.
Створки двери разъехались в разные стороны, разрывая души присутствующих на части. Санитары осторожно везли каталку. Лица сосредоточены и угрюмы. "Все", - подумала Лиза и отвернулась. Она много раз видела эти лица и понимала, о чем они говорят. Мимо проплывала каталка. Лиза нашла в себе силы в последний раз посмотреть на Тамару. Лицо девушки не было накрыто простынею. Она спала под наркозом. Потухшие фонарики солдатских глаз брызнули салютом радости, окропленной непослушными слезами. "Живая! Живая! Живая! - зашумело, завертелось молодое братство, обнимая и целуя друг друга.
Лиза смотрела на уплывающую каталку и тихо прошептала: "Я буду с тобой, сестричка".
Эти слова прокапали слезинками по сердцу. Но надо было идти к другим больным. И она пошла, растворяя себя в новых страданиях и болях.