Повесть израильского писателя Анатолия Петровецкого "Последний", по мотивам которой им написан сценарий 8-серийного телефильма - это волнующий, увлекательный и правдивый рассказ о жизни репатриантов из бывшего СССР в Израиле на фоне прошлого и настоящего. Это детективная история о поисках убийцы, но, прежде всего, это драматическая история о любви супружеской, и о любви родительской, о девичьей любви, которая могла бы стать спасением и принести счастье...
Совершено тяжкое, жестокое и, кажется, бессмысленное убийство. Распутывая его, офицер израильской полиции Алекс сталкивается с самыми невероятными хитросплетениями судеб, характеров, интересов, отношений. Фильм может быть интересен самому широкому российскому и зарубежному зрителю.
Главный герой - Алекс Пилявский. Это молодой энергичный офицер израильской полиции. У него хорошая, крепкая семья, замечательные дети, любящая жена. Вот только с отцом почему-то не ладятся отношения.
Его отец Михаил Самойлович Пилявский, бывший известный врач-гинеколог, вполне благополучный и обеспеченный человек после смерти жены внезапно бросил работу и зачем-то переехал на съемную квартиру, где живут одни старики. На глазах у всех жильцов от старого Пилявского, видимо, после очередной бурной попытки вернуть отца домой убегает его сын Алекс. В это время сосед пенсионер Лёва отправляется за покупками в магазин. По дороге он вдруг почувствовал на себе чьи-то злые взгляды. Чувство тревоги растёт с каждой минутой. Вернувшись домой, он видит страшную картину: на полу в луже крови лежит мёртвый сосед по квартире - Михаил Пилявский.
Следствие возглавляет сын убитого Алекс, офицер местной полиции. Очевидно, мотивы преступления связаны с прошлым. Вызывают подозрения все старики-квартиранты. И прежде всего Борис Семенович, второй сосед Лёвы, которого недаром соседи дразнили "уголовником" - он весь был покрыт откровенно криминальными татуировками, сделанными, по его словам, в молодости по глупости.
Начинается расследование. Версий много. Среди них: врачебное прошлое Михаила Самойловича в СССР, месть Алексу уголовников и многие другие.
И, по мере расследования, мы, сталкиваясь с неожиданными поворотами сюжета, как бы нечаянно узнаём подлинную историю Алекса Пилявского, суровую и трогательную судьбу его родителей и таинственную причину их срочного бегства в Израиль.
...Пять лет назад, расследуя очередное зверское убийство целой семьи выходцев из России, Алексу пришлось выехать на бывшую родину, и он заглянул в тот самый город, из которого его так быстро увезли родители. Там он узнаёт, что на самом деле Пилявские - его приёмные родители, что у него была настоящая мать - Наташа, молодая красавица, которая умерла при родах, а родной отец - Дмитрий Коршан по кличке Дикий, вор в законе, сидит в тюрьме. Ещё 30 лет тому назад врачебные проверки показали, что врач Пилявский не виновен в смерти женщины. Ей категорически нельзя было рожать в связи с врождённым недугом. Но косвенная вина лежала на двух недобросовестных медсестрах, которых Пилявский бескомпромиссно и справедливо сразу же уволил с работы.
Бездетные супруги Пилявские усыновили новорожденного мальчика и зажили счастливо. Через семь лет милиция сообщила им о том, что бандит Дикий, отец ребёнка, сбежал из колонии и обязательно появится в городе. Спасая семью врача от смертельной угрозы, работники милиции и молодой оперативник лейтенант Рябых помогли Пилявским срочно оформить документы на выезд в Израиль.
Дмитрий Коршан (Дикий) тайком пробрался в город, встретился со спившейся Машкой, одной из уволенных медсестёр, которая, спасая свою шкуру, наплела страшную историю о бездетном враче-убийце, который якобы специально умертвил Наташу, чтобы присвоить себе ребенка: "Этот жид, когда узнал, что настоящий отец возвращается из тюряги, сбежал за бугор". Дикий поклялся на могиле любимой женщины отомстить убийце.
Открывшаяся Алексу история, скандальное выяснение отношений больно ударило по семье Пилявских. От сильных переживаний умерла мать. Овдовев, Михаил Самойлович впал в депрессию, ушёл с работы, отношения с сыном расстроились.
В последние несколько месяцев старик Пилявский подружился с новым репатриантом из России Владимиром Сергеевичем, в прошлом бизнесменом средней руки из Сибирской глубинки. У него много денег и он любит делать подарки. Он иногда встречается с сыном Пилявского и его внуками. Дарит детям дорогие игрушки, подолгу играет с ними.
Алекс проводит интереснейшее и увлекательное расследование, как в России, так и в Израиле. И полицейские всё-таки находят настоящего убийцу. Но до последней сцены зрители так и не узнают, кто на самом деле убил старого доктора.
Увлекательная интрига держит зрителя в напряжении на протяжении всего фильма. Живые содержательные диалоги раскрывают сложную психологию героев, делая их образы яркими и интересными. Действие фильма постоянно переходит из Израиля в Россию и обратно, из прошлого в настоящее и наоборот, показывая, какими крепкими узами связаны русскоязычные израильтяне с Россией. И как в современной России относятся к бывшим "соотечественникам".
В фильме много второстепенных острых сюжетных линий, рассказывающих о переплетении судеб простых людей в России и Израиле.
Для российского зрителя может быть особенно интересным израильский фон, специфический колорит страны, так мало представленной на отечественном телеэкране.
Особо следует отметить оригинальный приём изложения повествования - воспоминание в воспоминании. Это даёт возможность авторам фильма использовать новые, привлекательные режиссёрские и изобразительные решения.
Большое количество возрастных ролей - гарантия участия известных, популярных и горячо любимых зрителями обеих стран пожилых артистов.
Все составляющие предлагаемого сценария дают реальную надежду на осуществление успешного проекта.
Алекс (Александр Михайлович Пилявский) - 35-37 лет, офицер израильской полиции. Крепкий, энергичный мужчина. У него хороший дом, жена-красавица, двое очаровательных детишек. Он самоотверженно и увлечённо занят своей опасной работой - борьбой с преступностью и терроризмом. И совершенно неожиданно получает удар, как говорится, в спину - из далёкого прошлого, от самых близких людей. Он распутывает сложное преступление, защищая покой и счастье своей семьи. Ему удаётся найти убийцу, но как трудно, как горько признать в нём... собственного отца.
Михаил Самойлович Пилявский - 65-67 лет, бывший известный врач акушер-гинеколог. За фасадом успешной благополучной жизни скрывается какая-то страшная тайна, унесшая жизнь его супруги, угрожающая жизни семьи сына. И ставшая причиной его ужасной смерти от рук жестокого убийцы.
Михаил Самойлович Пилявский (в молодости) - 30 лет, заведующий родильным отделением небольшого российского городка. Вместе с женой они целиком посвятили себя работе. Их любят пациенты, любят сослуживцы. Но случилось важное событие, которое перевернуло их жизнь и направило её в совершенно неожиданном направлении. Они спешно эмигрируют.
Лёва - 65-70 лет, сосед Михаила Самойловича по квартире, в прошлом - инженер-электрик. Одинокий печальный старик. Пять лет назад он похоронил жену Фаню, трагически погибшую в теракте при взрыве автобуса. А сын с семьёй уехал в недостижимую Канаду... Случайно Лёва оказывается в эпицентре трагических событий. Его болезненная чуткость и способность к анализу превращают его из свидетеля в одного из важных участников события.
Фаина Ильинична (в воспоминаниях) - 40-45 лет, жена Лёвы. Женщина властная, любящая свою семью. Еврейская жена еврейского мужа. В последние годы жизни в Израиле (60-63 лет)познала все тяготы жизни репатрианта. Она очень тяжело переживает потерю своего социального статуса, превратившись из уважаемой и состоятельной руководительницы районного масштаба в пожилую безработную, живущую на социальное пособие.
Борис Семёнович - 67-70 лет, второй сосед Лёвы, в Израиль приехал один уже в пожилом возрасте более полугода назад. Кем он работал в прошлом, никто не знает. У него нет родственников в Израиле. Борис Семёнович никогда не выходит из своей комнаты без майки. Он стесняется своих откровенно уголовных пошлых наколок, сделанных, по его словам, в молодости по глупости.
Владимир Сергеевич - 65-70 лет, бизнесмен из Сибири. Высокий и сильный мужчина. Богатый, щедрый, весёлый. Очень общительный, доброжелательный, участливый. Лишь иногда бывает чуть-чуть навязчивым, когда хочет помочь, облагодетельствовать. Особенно любит детей. И именно детей Алекса Пилявского.
Дмитрий Коршан (Дикий) - 30-35 лет, уголовник. Со всеми характерными приметами - воровская "романтика", воровское "братство", ширь души и узколобая жестокость. Человек, лишённый родителей, детства и юности. Озлобившись на весь мир, он и не мечтал о другой жизни, но неожиданная большая любовь к маленькой и беззащитной библиотекарше, болезненной и одинокой в этом мире, как и он, изменяют его жизнь. А её странная смерть, якобы в результате преступления врача-убийцы заставляет Дмитрия подчинить всю оставшуюся жизнь желанию мстить.
Наташа - 20-25 лет, хрупкая, болезненная домашняя девушка. Своей необычайной красотой привлекла внимание самого крутого бандита в городе. И на его ухаживания ответила самой настоящей любовью. Сознательно пожертвовав своей жизнью, она хотела подарить ему самое дорогое - сына.
Серия 1.
Израиль. На съемной квартире живут три пожилых репатрианта из бывшего СССР: Лёва, Михаил Самойлович и Борис Семёнович. У них разные характеры, темпераменты, образование. Это проявляется в разговорах, внешнем виде, подходу к жизни. У каждого из них есть своя жизненная трагедия, внутренняя боль и даже тайна.
Однажды утром, когда старик Лёва собирался за покупками в магазин, к соседу Пилявскому пришёл его сын Алекс, офицер местной полиции. Он недолго был у отца. Видимо, у них произошла очередная бурная ссора, и Алекс убежал, хлопнув дверью.
По дороге в магазин Лёва неожиданно почувствовал на себе чьи-то злые взгляды. Кто-то тайно следит за ним. Чувство тревоги растёт с каждой минутой. Но старик утешает себя тем, что он уже никому не нужен, даже единственному сыну-подкаблучнику, уехавшему со своей семьёй в Канаду, оставив отца и мать на произвол судьбы. По дороге Лёва встречает знакомых. И поведение каждого из них как-то пугает, настораживает старика.
Лёва медленно бредёт к супермаркету, вяло размахивая бесполезной старенькой "доизраильской" авоськой. Пройдя ещё несколько шагов, он снова почувствовал на себе пристальный взгляд, который сверлит его недобрыми ощущениями.
На углу улиц Ротшильд и Герцель в десяти метрах от себя он заметил тень фигуры, которая быстро скрылась за углом. Лёва прошел ещё пару метров и резко обернулся. Ничего подозрительного его взгляд не обнаружил.
Войдя в магазин, Лёва на несколько минут забыл о своих ощущениях. По многолетней традиции поздоровался с охранником Аркадием. Невысокий, пухленький, наивный не по возрасту, охранник Аркадий, в прошлом учитель музыки, любит, когда его называют "маэстро". Он попытался спеть и прочесть стихи собственного сочинения. После культурной беседы с охранником, Лёва прошёл в молочный отдел. Там он вновь почувствовал на себе чей-то взгляд и осмотрелся по сторонам. Он даже представить не мог, что его скромная личность может кого-то заинтересовать. Лёва положил в корзинку пакет молока, пару йогуртов и направился к кассам.
В скверике перед магазином он опустился на скамейку и тихо произнес: "Ну, кому я нужен?! Никому!" Он устало прикрыл глаза.
Люди пробегают мимо Лёвы. Он медленно встал со скамейки и пошёл домой. Возле подъезда старого дома ещё раз осмотрелся по сторонам. Ничего тревожного не заметив, старик вошёл в подъезд и поднялся по крутой и неудобной лестнице.
- Вот видишь, ты никому не нужен, ты никому не нужен, ты никому не нужен, - повторял он, отсчитывая ступеньки.
Лёва поднялся на свою площадку, попытался открыть ключом дверь, но ничего не получилось. Он позвонил. Никто не подошёл к двери. Неловко повернувшись, Лёва плечом задел дверь, и она тихо приотворилась сама. Тревога усилилась. Он вошел в комнату и...
Ужас исказил его лицо. Руки отключились от тела, жалко повисли и обмякли. И только глаза безумно уставились на труп в лужах крови...
Дома Алекс Пилявский проводил жену на работу, а детей - в школу. Оставшись один, он развалился в кресле под кондиционером. Его взгляд остановился на большой старой фотографии, висевшей на стене. На Алекса смотрели хитренькие глаза кудрявого мальчика на руках совсем еще молодых родителей. Как давно это было...
...В одном из дел, которое пришлось распутывать Алексу, был замешан некий Карпов. Новый репатриант из России. Его подозревали в жестоком двойном убийстве. У следствия были все основания предполагать, что это преступление каким-то образом связано с прошлой жизнью убитых и подозреваемого. Вот и отправили офицера Алекса на бывшую родину Карпова - а там совсем рядом городок, где родился сам Алекс Пилявский.
Узнав, куда его отправляют в командировку, Алекс обрадовался. Сбывается его детская мечта - увидеть одноклассницу Лену Прохорову, которую он безответно любил с детского садика.
Его родители бесцеремонно увезли в далекую страну, не дав даже возможности проститься с обладательницей тоненьких косичек, украшенных огромными белыми бантами. Отец и мать уезжали быстро, так как семье угрожало что-то плохое. А затем...
Прошлое почти забылось, но когда выпала возможность вдохнуть немного воздуха из прошлого, Алекс искренне обрадовался. Он вдруг почувствовал необъяснимую тягу к той, другой земле. Земле, на которой он сделал первые шаги. Нет, Алекс был далек от ностальгических философствований. Но, что-то же в нем поднялось необъяснимым для него чувством?! И это "что-то" возбуждало и радовало.
Когда Алекс сообщил отцу о предстоящем соприкосновении с прошлым, то никак не мог ожидать испуга в его глазах. Мать схватилась за сердце и быстро увела мужа в другую комнату. Губы её тряслись, слезы размыли тушь на ресницах и черными бороздками скатывались вниз. Она упрашивала сына не ехать в эту командировку. Отец пытался что-то объяснить, но мать не давала ему это сделать. Алекс ничего не мог понять, но ещё тревожить родителей расспросами не стал...
Алекс встал с дивана, подошёл к большой фотографии и ласково прикоснулся дрожащим пальцем к застывшему навсегда в улыбке любимому лицу матери. Телефонный звонок нарушил тишину.
Лицо Алекса медленно багровело по мере того, что сообщала ему трубка. Он перекладывал её от одного уха к другому и свободной рукой нервно потирал лоб.
Скорая помощь и полиция приехали быстро. Их громкие сирены оглушали, пугая всё живое. Вход в дом перекрыли ограничительными ленточками.
Кто-то тормошит Лёву за плечи, по комнате бегают санитары и полицейские. Соседи заглядывают в дверь, но их прогоняют. Высокий мужчина в гражданской одежде что-то спрашивает на иврите, но Лева не может понять ни одного слова. Лёва сидит на полу и пытается встать. Но ничего не получилось. В руке он сжимает телефон. Молодой парень в полицейской форме помог ему встать и посадил на стул в прихожей. Вновь над Лёвой повисла высокая фигура в штатском: "Где? Как? С кем? Кто видел? О чем говорил? Кто заходил? С кем дружил?" Это процедурное истязание прекратилось, когда в комнату вбежал Алекс. Все притихли, наблюдая, как по его красивому лицу катятся слезы. Он не скрывает их от присутствующих, не замечая никого вокруг. Алекс не похож на отца. Большой нос с горбинкой придаёт ему мужественный вид гордой птицы.
Лёву допрашивают, задают вопросы, а он витает в прошлом...
...Жена Фаня виновато улыбается. Она погибла как-то нечаянно. Террористы взорвали рейсовый автобус, который в одну секунду превратился в металлический окровавленный остов. А Фаня, за пару минут до этого присевшая отдохнуть на скамейку возле автобусной остановки, лежит бездыханно на земле.
На похоронах Фани было совсем мало народа. Только соседи и хозяин квартиры, польский еврей. А сын не приехал... Жена не пустила. Он плакал по телефону и извинялся.
Остался Лёва один одинёшенек...
- Кто из посторонних приходил сегодня в квартиру? - навис над Лёвой следователь.
А Лёва качает головой и бормочет:
- Не волнуйся. Я не поеду. Я не могу оставить Фаню одну в этой земле.
- Кто заходил к убитому сегодня? - спрашивает следователь.
Лёва встрепенулся, посмотрел на горько плачущего Алекса и с грустью заметил:
- Мой сын так убиваться не будет. Ему жена не позволит...
Серия 2.
Утром в синагоге Алекс читал кадиш (поминальную молитву). А днем его посетили родственники жены, сослуживцы Алекса и знакомые Михаила Самойловича. Пришли и соседи отца по квартире Лёва и Борис Семёнович. Сидели, молчали. Глаза стариков выражали не столько сочувствие, сколько недоумение. Они никак не могли понять, почему сложились такие странные отношения между сыном и отцом? Кому мешал старый гинеколог Миша? Кто убил его так зверски? Борис Семёнович смотрел на Алекса с каким-то особенным чувством теплоты, а Лёва постоянно возвращался к воспоминаниям о тех ощущениях, которые он испытывал по дороге в супермаркет. Он боялся, что это обернётся и для него каким-то ужасным несчастьем.
Профессиональные навыки довлели над эмоциями Алекса и заставляли тщательно анализировать каждую деталь. Сослуживцы поклялись найти убийцу, но он сам понимал, что это будет не так просто. Работал профессионал. В голову приходили ужасные мысли о том, что кто-то отомстил ему. Эта мысль не давала покоя. Друзья-следователи тоже начали проверять прошлые дела, которые вел Алекс. Но к конкретному результату прийти не удалось.
Пилявский младший решил ещё раз проверить окружение отца. Самые близкие: Лёва и Борис Семенович. Первый - мухи не обидит. Так воспитала его советская действительность и руководящая жена. Он добрый и хороший человек. Второй - без году неделя в Израиле. Замкнутый, но спокойный старичок. Живёт в своё удовольствие. Владимир Сергеевич - милейшей души человек. Как никто другой понимал отца и за это ближе всех был допущен им к сокровенным тайнам души. Насколько это вообще было возможно.
Он проанализировал и профессиональные контакты отца. Среди врачебной братии врагов никогда не было. Завистники были, но убивать из-за этого через три года никто бы не стал.
Среди больных так же недовольных не было. За всю трудовую деятельность отец ни разу не прокололся, не допустил ни одной врачебной ошибки. И в этой плоскости искать убийцу нелепо.
Почему-то ему казалось, что смерть отца каким-то образом связана с тем, что оставалось в прошлом. Тогда, перед отъездом в командировку, Алекс не добился внятного объяснения от родителей их трагической реакции на его рядовую служебную поездку. Ведь тогда отец пытался что-то сказать, а мать чуть ли не закрывала ему рот ладонями. А тогда...
...Прилетев в Россию, Алекс сразу же посетил Министерство внутренних дел. Оформив соответствующие документы, он отправился в городок, где прошли детские годы Алекса. Когда въезжали в городок его детства, Алекс почувствовал, как участились удары его сердца.
На огромной площади возвышались добротное пятиэтажное здание горисполкома и горсовета постройки сталинских времен, здания УВД, ФСБ, пятиэтажное здание центральной городской гостиницы "Интурист" и несколько современных многоэтажек, разместившихся по кругу площади. А в центре стоял огромный памятник В.И. Ленину.
В гостинице Алекса поселили в отдельный номер на втором этаже. "Люкс" выглядел довольно приятно.
Из окна был виден городской парк, прекрасные каштановые деревья и, где-то вдалеке, качели, колесо обзора и прочие маленькие радости отдыхающего человека. Неожиданно для самого себя Алекс вспомнил парк своего детства...
...Карусель с лошадками и другими зверушками, и он, кудрявый мальчик, радостно катающийся на любимом коньке-горбунке. Фонтан, окруженный зелёными лягушками на постаменте. Из их ротиков вырывались струи воды и обливали статую голого мальчика, державшего в руках кувшин. А маленький Алекс зажимает ладошкой струйку воды и со смехом обливает молодого отца. Длинные тенистые аллеи, спрятавшиеся в кронах огромных деревьев. Фигурные чугунные лавочки, выкрашенные в разные цвета. Бравые марши духового оркестра, танцующие пары. Летний театр, переполненный людьми - любителями самодеятельных концертов. И мороженое в вафельных стаканчиках, выхватываемое с радостью из рук родителей. Он отчётливо вспомнил весёлых, молодых отца и мать в красивых одеждах...
Приняв душ и пообедав в ресторане, Алекс отправился посмотреть город и посетить дом, в котором жил в детстве.
Возле подъезда блочной пятиэтажки на лавочке сидела ухоженная старушка. Из-под белого платочка выглядывали рыжие, крашенные не по годам, волосы. Они разговорились. Алекс рассказал старушке, что в детстве жил в одноэтажном доме, который стоял на этом месте. Лукерья Игнатьевна ранее тоже жила в том доме. Когда она узнала, чей сын Алекс, немного растерялась и даже смутилась. Лукерья Игнатьевна вспомнила его родителей, сообщив Алексу, что они были хорошими специалистами и добрыми людьми. Старушка работала в отделении Михаила Самойловича медсестрой. Молодая пара врачей приехала в город издалека. Их уважали и ценили в районной больнице. Отец возглавлял родильное отделение, а мать была терапевтом. С простотой, присущей старым людям, она сообщила Алексу, что его родители сбежали отсюда в Израиль. Лукерья Игнатьевна испуганно прикрыла рот рукой и взглядом провинившейся собаки посмотрела на собеседника. Алекс сразу не обратил внимания на её слова. Его не столько интересовали воспоминания о родителях, сколько хотелось быстрее узнать о беленьких бантиках, вплетенных в тоненькие косички. Немного помолчав, он спросил старушку, не помнит ли она Лену Прохорову? Старушка удивленно посмотрела на него и трагическим голосом произнесла, что Лена умерла в прошлом году. Болела долго. Из рассказа Лукерьи Игнатьевны Алекс узнал, что Лена вышла замуж рано за пьяницу и дебошира Ваську. Он часто её бил. Опечаленный Алекс поблагодарил старушку и тихо побрел по незнакомым улицам, раздражавшим его своей грязью и запущенностью.
Он вернулся в гостиницу, лёг на кровать и долго смотрел опустевшими глазами в потолок. Алекс постепенно приходил в себя. И вдруг в его ушах совершенно по-другому зазвучали слова старушки о побеге родителей в Израиль. Он вспомнил, какой страх у родителей вызвало его сообщение о поездке в этот город. Мысли заработали профессионально. Он решил немедленно идти к старухе. Выйдя из душа, он посмотрел на часы. Было уже почти девять вечера.
Лукерья Игнатьевна после ухода Алекса ещё немного посидела возле подъезда и пошла домой. Тяжёлые мысли не давали ей покоя. Она думала, что совершила предательство по отношению к Михаилу Самойловичу. А он тогда спас её от тюрьмы. Свой давний грех старуха скорбно несла все эти годы, каждый день, вспоминая о случившемся по её вине. Она постоянно бормотала о том, что ушла всего на пять минут, а "пролындала" целый час. Ругала какую-то Машку, обзывала "змеюкой подколодной". Доставалось и некоему Кольке, с которым Машка "шуры-муры" развела и не проследила за больной. Она бормотала без связи с обстоятельствами, отвечая каким-то внутренним мыслям, не оставляющим её в покое...
Вечером к ней снова наведался Алекс. И старуха сразу же начала свой рассказ. Ему не пришлось её уговаривать. Старуха была готова к исповеди. И она это сделала, почувствовав определенное облегчение.
...В больницу той ночью привезли роженицу в тяжёлом состоянии. Лушка, как тогда звали Лукерью Игнатьевну, положила её в палату и вызвала дежурного врача. Он осмотрел женщину и сказал, что без Михаила Самойловича не обойтись. Надо было вызывать заведующего отделением среди ночи. Лукерья позвонила ему и описала ситуацию. Доктор Пилявский дал инструкции, что она должна была делать до его прихода. Состояние роженицы быстро ухудшалось. И в это время, как назло, позвонили из милиции, чтобы Лукерья забрала пьяного мужа из отделения. Пригрозили, что отправят его в вытрезвитель, если она через пятнадцать минут не избавит их от его присутствия. Бедная женщина попросила напарницу Машу, чтобы та выполнила поручения доктора Пилявского. Маша согласилась, а Лукерья побежала выручать своего суженного. Забрать-то быстро получилось, а вот доставить благополучно домой оказалось делом сложным. Её Данила еле стоял на ногах и домой идти не хотел. Он вспоминал о товарищах, оставшихся в "фашистских застенках" и порывался вернуться и забрать их домой. Вернувшись в больницу, Лукерья увидела настоящий переполох. Михаил Самойлович ничего ей не сказал, только гневно посмотрел и приказал готовить роженицу к операции. Она понимала, что кесарева сечения можно было избежать, если бы она выполнила указания заведующего отделением. Лукерья поняла, что её напарница ничего не сделала. Ничего не сказав, она побежала готовить операционную.
Операция длилась недолго. Ребёнка удалось спасти, а вот мать... Она прожила ещё два часа, увидела ребёнка, улыбнулась и тихо произнесла: "Мой Сашенька".
Комиссия разбиралась тщательно. У молодой матери был сильнейший порок сердца, и рожать ей было опасно. Михаил Самойлович ничего не сказал следователю о недопустимом поведении медсестры, но на другой день уволил её по собственному желанию.
Лукерья Игнатьевна не обижалась на него. Была благодарна и за то, что не отдал под суд.
Позже она узнала, что умершая молодая женщина была возлюбленной какого-то вора в законе, недавно вновь попавшего на зону. Ребёнка некому было забирать. И тогда его усыновила семья Пилявских. Своих детей у них не было и не могло по какой-то причине быть. Мальчик рос в достатке и благополучии.
Через семь лет из милиции сообщили доктору Пилявскому, что бежал из лагеря настоящий отец Саши. Вот тут-то и начались быстрые сборы. Михаил Самойлович и его супруга даже представить себе не могли, что могут остаться без сына. Вот и уехали очень быстро в Израиль. Помогли все те же друзья из милиции, дети которых прошли через руки уважаемого доктора. Как раз в это время начали отпускать понемногу евреев в Израиль или Америку.
В квартире старухи Алекс вдруг понял, что его родители - не его родители! Эта мысль ужасала и заставляла истерически улыбаться невероятной глупости её содержания. Ему хотелось бы поверить, что старуха врёт и хочет отомстить отцу за то, что он её уволил когда-то. Алекс бессознательно вертел головой по сторонам. Глазами цеплялся за множество вещей, которые не могли его заинтересовать, а главное, развеять сомнения. Но одна большая фотография, висевшая на стене, заставила его подняться и подойти поближе. На старой почти выцветшей черно-белой фотографии были запечатлены улыбающиеся медсестры, а по центру стоял молодой отец. Он тоже искренне улыбался. Сзади еле просматривалась вывеска родильного отделения районной больницы.
Лукерья объяснила, что это фото снимали для районной газеты. Их отделение тогда стало, как бы лучшим в больнице. Все были рады. А Михаил Семенович скромничал и не хотел фотографироваться. Но "бабоньки" его уговорили.
Алекс внимательно слушал старуху и понимал, что не испытывает она неприязни к бывшему начальнику. И не ради мести она все это рассказала. Было понятно, что это правда.
- А Дикий сбежал-то с зоны, - шамкает Лукерья. - И, знамо дело, сперва сюда стал пробираться...
Лукерья торопливо рассказывает с подробностями, волнуясь и утирая слёзы со щёк...
...Дмитрий Коршан тайком пробрался в город. Он узнал, что Наташа умерла при родах. Просветили заискивающие "доброжелатели" в поисках расположения "сильного мира сего".
Медсестра Машка, предчувствуя скорую расправу и наказание за свою преступную халатность, "наворотила" Дикому страшную историю о враче-убийце, якобы специально умертвившем библиотекаршу Наташу, чтобы присвоить себе её ребенка. Машка с возмущением "пыхтела" Дикому, что "жид всё подстроил специально, а когда узнал, что настоящий отец возвращается, то сбежал "за бугор".
Дикий слушал Машку молча. На его лице не дрогнул ни один мускул. Вдруг он схватил её за горло и тихо, словно паром прорвало ржавую трубу, прошипел:
- Если ты, тварь, наврала, я с тебя живой шкуру сниму.
...Наташа, нежное и доброе создание, имела неосторожность полюбить "ненормального". И он по-настоящему влюбился. Он всё больше и больше зависел от беззащитной Наташи, её взгляда, шёпота, прикосновения, поцелуя. Дикий при ней менялся до неузнаваемости, превращаясь в доброго, нежного и чистого влюбленного глупца. Нет, Дикий не собирался ничего менять в своей жизни. Он вообще считал свое пребывание на этой земле глупой случайностью. Никому не нужным и даже вредным результатом чьего-то блуда. Родителей он не знал, вырос в детдоме в послевоенные годы. Зверел под палками воспитателей и безжалостными ударами старших детдомовцев.
Однажды, он признался Наташе, чем занимается на самом деле. Наташа догадывалась, что её Дима скрывает от неё правду, но не могла даже подумать, что он действительно бандит. Отец когда-то называл "бандитами" ребят с их двора за то, что били мячом окна, играли на деньги, курили, выпивали и дрались между собой. Понятно, что Дима не бьёт окна мячом, но что-то плохое делает людям. Наташа плакала тихо. Знала, что больше жизни любит этого "бандита" и готова на любые испытания ради того, чтобы быть рядом с ним.
...Наташа жила одна в родительской квартире. Отец и мать умерли три года назад буквально один за другим. Мать ушла первой после продолжительной болезни сердца, а через несколько месяцев и отец. Он не выдержал разлуки с женой и быстро "сгорел" спичкой, надломленной и искореженной огнём тоски. Перед смертью отец сказал Наташе, что больше не может так жить и попросил прощения, за то, что оставляет больную дочь "одну одинёшеньку на белом свете". Его глаза были широко раскрыты, веки мелко подергивались. По впалым осунувшимся щекам текли огромные слезинки.
В это время и появился в её жизни Дима. Высокий, крепкий, красивый, с носом гордой птицы, он полностью заполнил пустоту, образовавшуюся после смерти родителей. И когда его запоздалое признание упало на её голову, оно не очень омрачило любящую душу. Умом Наташа понимала, что связывает свою жизнь с человеком, чьё поведение и образ жизни выпадают из рамок добра и человеколюбия, которые воспитывали в ней с детства родители. Да и работа библиотекаря в городской библиотеке наложила на неё особенный шарм тургеневской девушки. Подруг у неё не было. Книги заменяли ей друзей и нехватку человеческого общения.
Наташа с детства знала, что тяжело больна и долго не проживет. Смерть не пугала её. В десятилетнем возрасте, в очередной раз, попав в больницу, она случайно подслушала разговор матери и лечащего врача. Многие слова девочка не поняла, но ужасный приговор поразил детское воображение. Врач сказал матери, что он не знает, сколько проживет её дочь с такой болезнью сердца.
После этого разговора в доме появились иконки. На ночь мама шептала молитвы, обращая взор на золотое изображение какого-то святого, плотно прикрыв перед этим окна тяжелыми шторами.
Умирая, мать обхватила голову дочери и, еле шевеля пересохшими губами, выпрашивала снисхождение у Бога для своей дочери. Так и умерла, прижав к себе голову Наташи.
Дмитрию она ничего не сказала о своей болезни. Не хотела его расстраивать. Когда поняла, что забеременела, то, не колеблясь, приняла решение рожать, несмотря ни на что. А тут как раз его арестовали. Решила молчать до конца. Получится родить - счастье. Не получится - судьба.
Беременность протекала тяжело. Наташа страдала каждый день от болей в сердце и головокружений. Токсикоз выворачивал наизнанку. Но она понимала, ради чего приходится терпеть. Она твердила себе, что родит ему сына, чего бы это ни стоило. Она вспоминала, как в счастливой патоке их любви, он мечтал о сыне, которого непременно назовет Сашкой в честь погибшего друга. Друга детства и юности, спасшего Дмитрия от неминуемой смерти, ценой собственной жизни. Он не раз рассказывал ей о Сашке. И это были, пожалуй, самые светлые воспоминания в жизни Дикого.
На плановые проверки к врачам Наташа перестала ходить. Боялась, что её заставят сделать аборт. Пошла только тогда, когда срок был большой, и никто не смог бы предложить ей освободиться от ребенка.
Лечащий врач схватился за голову, долго кричал, обзывал Наташу сумасшедшей, безответственной, а затем, осознав бесполезность собственной ругани, занялся подготовкой будущей матери к родам. Она несколько раз лежала в больнице на сохранении, боролась с повышенным давлением и почечной недостаточностью. И случилось то, что было предопределено свыше.
Дикий ничего об этом не знал. В ушах только стояли злобные слова "жид специально убил библиотекаршу, чтобы забрать ребенка..." Эта фраза взорвала его жизнь. И он твердо решил отомстить за смерть любимой Наташи.
Серия 3.
С утра шёл дождь, облив серостью улицы, дома, скамейки и людей. Алекс шагал по улице, наблюдая это "жалкое зрелище", и тут же получил порцию грязной воды на лицо, рубашку и брюки. Но он не пошёл переодеваться в гостиницу. Вытерев лицо платком, и отряхнув брюки, он пошёл вперед, не зная конечного адреса собственных похождений. Чужие улицы, мокрые дома, люди с отрешенными лицами, закрытыми для общения. Всё чужое и незнакомое. Он не мог понять, как дальше жить с пониманием того, что всё, что Алекс любит, не его, а то, что совсем не знакомо, принадлежит ему по праву рождения. Страна, которую Алекс любит и защищает, подарена ему только волей трагического случая?! Самые любимые близкие и родные люди - вовсе не родные?! Он не видел справедливости в этом.
Вернувшись в гостиницу, Алекс лёг в своем номере на кровать и уставился в потолок. Раздумья прервал звонок дежурного по ГУВД. Алекса приглашал начальник горотдела милиции полковник Рябых. Алекс неохотно встал, привел себя в порядок и вышел из гостиницы.
Полковник милиции Иван Митрофанович Рябых встал из-за стола и протянул руку Алексу. Полковник попросил секретаршу принести кофе и, немного смутившись, поинтересовался, почему Алекс приехал в вязаной шапочке, а в данный момент её на голове нет. Алекс не ожидал подобных вопросов от руководителя местной милиции. Как и водится, за Алексом присматривали постоянно, о каждом шаге докладывали полковнику Рябых. И не столько из-за недоверия к гостю, а только ради его же личной безопасности. Полковник с большим интересом смотрел на Алекса и, не выдержав, признался, что хорошо знал отца Алекса.
У Алекса непроизвольно вырвался вопрос, который заставил Ивана Митрофановича смутился не на шутку:
- Вы действительно знали обоих моих отцов?
Как бы ни замечая слов молодого человека, Рябых попросил передать привет отцу от бывшего лейтенанта Рябых.
Алекс молчал, не зная, что ответить.
Старый полковник вдруг расчувствовался, подошел к Алексу, положил ему руку на плечо и тихо сказал, что он понимает состояние Алекса. Полковник произнёс банальную фразу о том, что родителем является тот человек, кто воспитал, а не родил.
Рябых на минуту замолчал, а затем, улыбаясь, продолжил Алексу выпить чего-нибудь покрепче. Иван Митрофанович достал из нижнего ящика стола бутылку армянского коньяка, два граненных стакана и тарелочку с ломтиками лимона. Алекс попытался отказаться. Он, как и многие израильтяне, совсем не употреблял спиртного. Ссылался на то, что ему через несколько часов нужно улетать... Но Ивана Митрофановича уже нельзя было остановить. Он пообещал молодому гостю, что его доставят в аэропорт в целости и сохранности.
Алекс махнул рукой и залпом выпил полстакана коньяка. Он старался как можно быстрее покончить с непривычной ситуацией и тяжелым настроением.
Старый милиционер спросил Алекса, не хочет ли он увидеть Дикого? Алекс от неожиданности вздрогнул. Он не был готов к подобной встрече. Полковник протянул огромную папку, переполненную бумагами и фотографиями. Алекс не сразу взял её в руки. Долго смотрел на обложку с надписью: "Дмитрий Иванович Коршан". А в скобках - (Дикий). Перевернул обложку и сразу же увидел большую фотографию бандита-отца. На него смотрел дерзкий взгляд. Дмитрий Коршан был сфотографирован в майке, из-под которой виднелось разрисованное тело. На руке выше локтя красовалась огромная змея, вонзившая свой клык в медицинскую шапочку с красным крестом. Змея длинными лапами зажимала кинжалы. Алекс закрыл папку и брезгливо бросил её на стол.
Они ещё выпили без закуски и Алекс почувствовал, что ему уже всё равно, что о нём подумает этот хитренький полковник.
А полковник, сняв китель и галстук, рассказывал о том, как Михаил Самойлович спас ему жену и сына. Как теперь невестка с сыном ждут ребёнка... И, как бы невзначай, обронил, что Дикий лет десять тому назад инсценировал свою смерть на зоне, сбежал и сейчас живёт под другим именем где-то на Севере. Урки говорят, что Дикий стал бизнесменом и уважаемым человеком. Но, правда это или нет, никто не проверял.
Алекс спал в машине по пути в аэропорт. Водитель и сопровождающий оберегали его сон. Проснулся Алекс только тогда, когда приехали к зданию аэропорта.
Лёва и Борис Семёнович снова наведались к Алексу. Небритое лицо Пилявского младшего осунулось, даже похудело. Орлиный нос стал ещё более длинным и как-то по-особому заострился. Он все время о чем-то задумывался, изредка поглядывая на присутствующих в квартире людей.
Алекс подошёл к скромно сидящим в уголочке старикам и тихо попросил их вспомнить, не замечали ли они в последнее время что-нибудь особенное в поведении отца. Может быть, он с кем-то ругался? Может кто-нибудь его посещал?
Старички сделали задумчивый вид и дружно покачали головами.
...Всё было, как и обычно. Лёва уходил в магазин, закрыл ключом дверь, а Михаил Самойлович после ухода сына спокойно сидел в салоне и читал книгу. Никого не ожидал, никуда не собирался идти...
Дверь была открыта ключом, не было даже попытки её взломать. Алекс поинтересовался, у кого есть ещё ключи от квартиры? Лёва ответил, что у хозяина квартиры и его жены.
...Хозяин квартиры, старый польский еврей не очень хотел, чтобы Лёва ещё кого-то пускал в квартиру, но когда ему предложили месячную оплату на 100 долларов больше, все сомнения потеряли всякий смысл.
...Узнав об убийстве жильца, хозяин бросил свой киоск на жену и прибежал в квартиру. Он был смертельно перепуган и не знал, как себя вести. Старик выражал соболезнования Алексу, а сам с ужасом причитал, что квартира, наверное, проклята, и надо её немедленно продать.
Алекс видел Лёву несколько раз, но знал о нём, кажется, всё: и о гибели жены, и о бросивших старика детях. Он даже жалел его. Лёва напомнил Алексу о тех ощущениях, которые у него возникли по дороге в супермаркет. Ему показалось, что следователь не обратил должного внимания на его слова. Алекс успокоил старика и сообщил, что наркомана и пьяницу-художника проверили. У них железное алиби. Они в это время помогали людям перевозить мебель в соседнем доме. Туда они и спешили. Деньги им хорошие пообещали.
Лёва всё же не мог понять, кто за ним следил. Именно это и хотел выяснить и Алекс.
Он ещё задавал вопросы Лёве, которые могли как-то прояснить то, что произошло в тот злополучный день.
Алекс понимал, что ответ не лежит на поверхности. Старику могло показаться, что за ним следят. Такое бывает с пожилыми людьми, перенесшими огромную душевную травму. Но это могло оказаться правдой. Тогда у убийцы был сообщник. Один действительно мог следить за Лёвой, а другой убивал.
Алекс продолжил анализировать ситуацию, не понимая, кому так сильно мог насолить отец? Отец или он сам? Алекс ещё раз вспомнил последние дела, которые ему пришлось раскрывать.
...Друзская деревня на юге страны под Беэр-Шевой. Воры из этого поселка регулярно проникали на ферму, находящуюся в еврейском поселке и воровали овец. Хозяин фермы неоднократно обращался в полицию с просьбой принять меры. Но местная полиция ничего не предпринимала, боясь агрессивной реакции друзов. Однажды ночью воры забрались к фермеру и начали уводить овец. Хозяин взял ружье и начал стрелять. Одного вора ранил, а другого убил. Фермера арестовали, а семью попросили уехать к родственникам в центр страны. Это вызвало возмущение в друзской деревне. Они пришли на ферму, разорили её и забрали овец. Местные представители полиции попросили помощь в центральном полицейском округе. Алекса и его группу особого назначения направили разобраться в случившемся и арестовать зачинщиков самосуда в друзской деревне. Алекс и его группа при поддержке военных задержали несколько подозреваемых. Родители и братья арестованных злобными криками провожали израильтян, забрасывали их камнями, а Алексу пообещали лично отомстить.
Подобные конфликты происходили почти каждый день. Разве возможно подозревать всех, кто ему грозил отомстить?! Но какое отношение это имело к отцу?
Алекс корил себя за то, что не смог заставить отца жить в его доме, забыть о прошлом и не винить себя в смерти матери.
Превозмогая неловкость, Лёва спросил у Алекса, что произошло между ним и отцом пять лет назад?
Борис Семёнович испуганно посмотрел на Лёву и весь напрягся, как струна. Он даже немного привстал, а затем, взяв себя в руки, тихо сел на место.
Алекс ничуть не рассердился на нетактичность старика и тихо спросил, не рассказывал ли им отец об этом?
Старики удивились тому, как плохо сын знал своего отца.
Алекс задумался и начал вспоминать эту печальную и трагическую историю...
Серия 4.
Пустынная тропинка оторвалась от главной аллеи городского кладбища и устремилась в сторону. Петляя между могил, она сужалась и расширялась, местами покрывалась притоптанной рыжей травой. Трава по сторонам росла высокая, зеленая, наполненная силой. Это плохо гармонировало с искусственными цветами на грязных плитах могил. "Жизнь и смерть-подлюка. Всё рядом. Даже здесь воюют между собой", - думал Дикий, отыскивая могилу Наташи. Сторож показал ему направление и сказал, что у неё "видная" могила, за которой хорошие люди следили до отъезда. А сейчас он убирает, так как эти люди каждый месяц вот уже столько лет высылают для этого деньги. Затем сторож поинтересовался, кем же будет посетитель умершей. Дикий не ответил ничего и пошел по указанному направлению. Сторож долго смотрел ему вслед, а затем сплюнул и, выругавшись, тихо обозвал посетителя "бандитской мордой", а затем пошел в контору.
Дикий шёл по тропинке навстречу своей единственной любви, ради которой бежал из лагеря. Понимал, что у него очень мало времени. За ним идут попятам "псы бешенные, мусора поганые".
Он шёл, озираясь и оглядываясь по сторонам. Дикий предполагал, что его могут взять именно там. Но это не пугало беглеца. За небольшим поворотом Дикий сразу же увидел богатый памятник, утопающий в живых цветах, растущих на ухоженных клумбах. Мраморный памятник был похож на белый парус, надуваемый ветром. На выступе было написано: "Дорогой маме, которую мне так и не удалось увидеть, любить, целовать... Твой сын Саша".
Дикий задохнулся от слез - Наташа даже перед смертью помнила всё, что для него было дорого. Она назвала сына в честь его друга Саньки. Он понимал, как был виноват перед Наташей. Воспоминания о Наташе утопали в мягких, ласковых и красочных эпитетах. Когда же его мысли вгрызались в тех, кто был виноват в её смерти, тон и фразы приобретали злобную лагерную ругательную окраску.
Дикий вспоминал короткие мгновения их любви с Наташей, прогулки на природе, долгие беседы о добре и зле. Картины сладострастных отношений с любимой женщиной менялись воспоминаниями о его мучительной лагерной жизни.
В минуты горького отчаяния его поддерживал верный друг... Вместе они готовили побег...
Дикий достал из кармана бутылку водки и кусочек хлеба. Он отбросил пробку, огляделся по сторонам, а затем поднял её, спрятал в карман и тихо попросил прощения у любимой и у Бога за все свои грехи. Он понимал, что даже в потусторонней жизни они с Наташей никогда не встретятся. Она уже в раю, а его ждет ад кромешный. Дикий посмотрел на бутылку и залпом выпил почти половину из горлышка. Затем поставил её на мраморную плиту, положил на горлышко кусочек хлеба и заплакал. Слезы лились из его глаз, как будто стремясь наверстать упущенное. Дикий даже не пытался их вытирать. Он чувствовал, как вместе с ручейками жалости по Наташе выходит и жалость к себе, к собственной собачей жизни. Он долго сидел на лавочке возле могилки, закрыв глаза. Раскачивался вперед-назад, обхватив голову руками. Начинало темнеть. Вдруг он почувствовал, что кто-то положил ему руку на плечо и тихо попросил не делать глупости и возвращаться "домой". Дикий узнал голос начальника отряда. Дикий не собирался сопротивляться. Он предчувствовал, что его ждали именно здесь и только поинтересовался, почему его не взяли сразу.
Из-за деревьев вышли солдаты, надевая автоматы на ремень.
Дикий понимал, что все это время был на мушке у ментов, обложивших его со всех сторон. Одно лишнее подозрительное движения и больше бы его не было. Начальник сдерживал охранников. Приказ на уничтожение уже был у них на руках. "При задержании оказал сопротивление и был...". Коротко и ясно. А может, и надо было покончить все сразу у ног Наташи? Кому нужна его скотская жизнь?! Ради чего жить? Ради кого?.
И вдруг его как молотком ударило по голове осознание того, что где-то есть сын, и он должен отомстить виновным в смерти Наташи. Дикий даже повеселел, чем не мало удивил охранников. Начальник подумал, что это у него на нервной почве.
В дни траура жена Алекса Орна, дети Ронит и Юваль старались быть незаметными и тихо сидели в других комнатах. Когда приходили люди, чтобы выразить сострадание Алексу, Орна подавала на стол воду, орешки, печенье и все необходимое в подобных случаях. Она незаметно добавляла, убирала и вновь добавляла, так что столы всегда были накрыты. Ей помогали дети.
Вспоминая своё пребывание в России, Алекс в который раз вернулся к версии убийства отца на почве мести.
...Ещё тогда полковник Рябых, как бы невзначай сказал, что Дикий инсценировал свою смерть и сейчас живет под другим именем где-то на Севере. Медсестра Машка в пьяном угаре не раз рассказывала собутыльникам жуткую сказку о враче-убийце. Говорила и про то, что объявившийся папаша-уголовник полон желания отомстить за смерть своей любимой девушки. Алекс еще тогда хотел немедленно встретиться с этой медсестрой и во всем разобраться. Но Рябых тогда не дал ему это сделать. Медсестра Машка давно уже не была медсестрой, потеряла человеческий облик, спилась, пропила квартиру и теперь "бомжует" по подвалам.
Полковник убеждал гостя в том, что его отец ни в чем не виноват, благородный и замечательный человек, честный и добрый, умный и очень талантливый врач.
Прилетев в Израиль, Алекс недолго готовился к разговору с родителями. Очень хотелось посмотреть им в глаза и задать один единственный вопрос, почему так долго молчали? И он задал этот вопрос жёстко и беспощадно.
Мать выслушала упреки сына и медленно опустилась на пол. Она лежала на каменном полу с открытыми глазами и не дышала...
Алекс видел, как отец суетился возле матери, пытался сделать ей искусственное дыхание, изо всех сил нажимал обеими руками на грудную клетку, заставляя остановившееся сердце вновь наполниться жизнью. Он схватил таблетку и пытался вложить матери в рот, но все усилия были напрасными. Лицо матери постепенно становилось мраморно-белого цвета. Отец ещё что-то говорил жене, тормошил её, а затем медленно закрыл веки матери открытой ладонью и, упав на грудь, тихо зарыдал.
...Поговаривали, что именно Алекс, единственный сын семьи Пилявских, стал причиной смерти матери и дальнейшего необъяснимого поведения Михаила Самойловича. Майор полиции Алекс Пилявский даже не пытался опровергнуть подобные разговоры. Он понимал, что это одна из составляющих его наказания и принимал её безоговорочно, безропотно и безмолвно.
Алекс пытался вымолить у отца прощение, но ничего не получалось. Через год Михаил Самойлович заговорил, но категорически отказывался переехать к сыну. А потом он поселился у Лёвы.
Алекс вновь вспомнил слова полковника Рябых о существовавшей угрозе. Он понимал, что подобное развитие событий - не что иное, как фантазии. Не верил, что этот... человек столько лет носил в себе желание отомстить. Да и как бы он мог попасть в Израиль? Хотя понимал, что попасть не сложно. А с большими деньгами тем более.
Алекс послал запрос в Россию с просьбой дать материал по Дмитрию Коршану. Пришли ответы почти одинакового содержания. Общая их мысль заключалась в следующем: во время последнего отбывания срока Дмитрий Коршан по кличке Дикий был убит во время бунта заключенных и похоронен в общей могиле.
Приблизительно полгода назад на имя Алекса стали прибывать странные денежные переводы солидных сумм. Это показалось удивительным и даже опасным. Пришлось доложить начальству. По всей видимости, кто-то хотел подставить неугодного и очень принципиального полицейского. Оказалось все намного прозаичней. Отец, получив выходное пособие из больницы, которое не хотел брать с момента своего ухода с работы, частями переводил на имя сына, желая оставаться неизвестным. Михаил Самойлович даже не подозревал, что может нанести сыну вред. Когда он понял свою ошибку, то сразу же перевел все оставшиеся у него деньги с указанием обратного адресата.
Михаил Самойлович сказал, что эти деньги внукам будут на учебу. Он когда-то мечтал о том, чтобы сын продолжил династию врачей. Не получилось. Теперь все надежды дед возлагал на внуков. В этом вопросе Алекс не возражал отцу, не забывая при этом уточнить, что дети сами должны выбирать свой путь в жизни.
Рассказывая об этом Лёве и Борису Семеновичу во время их очередного визита с соболезнованиями, Алекс ловил на себе два различных взгляда. Лёвин - излучал доброту и понимание, словно тот слушал рассказ о себе. А Борис Семёнович вел себя рассеяно, как будто думал о чём-то другом или не хотел слушать вовсе эту сентиментальную ерунду.
И ещё Алекса напрягали нежные до неприличия взгляды Бориса Семёновича, которые он периодически бросал на него. В начале, когда Алекс это заметил, ему казалось вполне естественным такое поведение пожилого человека. Элементарное проявление сочувствия, жалости. Но постоянным такое поведение не могло быть. Он украдкой поглядывал на старика. Огромный лоб висел над глубоко спрятанными среди морщин глазами, сверлящими всё, на чем останавливался его взгляд. Щёки немного отвисали и вздрагивали под ходящими постоянно тяжёлыми скулами. Алекс не без удивления отмечал, что старик чем-то похож на него. Особенно носом. Таким же длинным и острым.
Алекс, в который раз вертел в руках фотографию Дикого, рассматривая каждую черточку его лица. Понимал, что занимается глупостями. Он ненавидел это лицо. Алекс смотрел на фото бандита и мысленно наложил на его изображение лицо Бориса Семёновича. Дыхание остановилось, в глазах потемнело...
Серия 5.
Алекс вертел фотографию Дикого в руке, сравнивая её с внешностью Бориса Семеновича. Совпадений было много, но и различий тоже. Сомнения одолевали его. Он понимал, что старик по характеру не очень похож на убийцу. Но слова полковника Рябых "сделал пластическую операцию" заставляли задуматься.
Алекс устал. Он встал и начал бездумно ходить по комнате. Зашел в комнату к детям. На столике возле компьютера красовалась последняя фотография отца, стоящего в окружении сына, невестки и внуков. С правой стороны, обнимая Алекса, стоял Владимир Сергеевич. Это было месяца два назад. Алекс вспомнил этот день. В один из выходных они поехали показать Израиль "свежему" репатрианту, новому другу отца Владимиру Сергеевичу. Отец не хотел ехать, но затем согласился под давлением нового друга. По дороге Алекс рассказывал новому израильтянину историю того или иного места, с гордостью исполняя роль экскурсовода, любящего каждый уголок своей страны. Они посетили Иерусалим, стену Плача, Храм гроба Господня, бродили по улочкам старого города. Старики говорили о литературе, спорили о политике. Владимир Сергеевич придерживался левых взглядов на арабо-израильский конфликт, утверждая, что арабы тоже имеют право на эту землю. Михаил Самойлович был крайне правых взглядов. Он знал конфликт не по газетам, а изнутри. Прощая товарищу его необоснованный гуманизм, Пилявский старший твердо стоял на своем. Алекс в их споры не вмешивался. Он вместе с женой со стороны наблюдали за происходящим и радовались тому, что отец немного выходит из депрессии и возвращается к активной жизненной позиции. В перерывах между философскими спорами старики радостно играли с детьми.
В этот день они ещё посетили много интересных исторических мест в Израиле. Сидели в кафе. Владимир Сергеевич щедро угощал всех пирожными и мороженым. И вновь гуляли и спорили о жизни и смерти, о человеческой сущности и сути отношений между людьми. Новый репатриант сокрушался, что израильтяне - народ своеобразный и неоправданно агрессивный. Постоянные войны ожесточили их. Всё семейство Пилявских не соглашались с ним, а затем предложили посетить настоящую израильскую семью, корнями многих поколений проросшую в святой земле. Они поехали в гости к родителям жены Алекса Орны.
Они жили на собственной вилле в одном из богатых районов Ришон-Лециона. Гостей встретили добродушно и гостеприимно. Сразу же был накрыт стол. Дети убежали играть в роскошный сад, а взрослые расположились в огромной гостиной. Они пили холодное пиво, рассматривали альбомы семейных фотографий, обменивались незначительными репликами.
Переводил Владимиру Сергеевичу с иврита на русский язык Пилявский старший и с любопытством поглядывал на нового товарища.
Владимира Сергеевича не удивило увиденное. Его поразило другое. Отец Орны, бывший офицер Армии обороны Израиля, рассказал гостю о том, как воевал его доблестный подчиненный солдат Алекс Пилявский, будучи молодым воином. Как он, раненый, вытащил из горящего танка и вынес на себе из боя раненого командира - отца будущей супруги. Он не был с ней знаком. Орна, тогда ещё тоже служившая в армии, пришла в госпиталь к Алексу поблагодарить его за спасение отца. Так они и познакомились...
Алекс подошел к Орне, присел рядом и обнял её. Они молчали, понимая друг друга с полуслова. Перед глазами пробежали самые яркие минуты их любви и жизни. Он положил голову на плечо жены и закрыл глаза.
Старики возвращались домой, и делились впечатлениями. Лёва даже предположить не мог, что Алекс - приемный сын Миши. Лёва, наверное, тоже ничего бы не сказал сыну, случись у него, не дай Бог, подобная ситуация. А зачем? Травмировать ребенка? Обрекать его на постоянное душевное метание? Рано или поздно он захотел бы найти своих настоящих родителей. Что тогда? Крах? Вся жизнь - впустую? И Лёва погрузился в воспоминания...
......Жена Фаня виновато улыбается. Сын и невестка торгуются с покупателем... Это они вытащили Леву с женой в Израиль, мягко, но настойчиво посоветовали продать огромный собственный дом с роскошным плодоносящим садом, почти новую "Волгу", бесценную библиотеку и многое другое. А сами, забрав все сбережения, сбежали в Канаду, оставив пожилых родителей почти в нищете. Правда, обещали, как только устроятся, через пару лет забрать родителей к себе. Пару лет вытянулись в хороший десяток. Но родители на сына не обижались. "Пусть хоть детям повезет", - успокаивала мужа Фаня. А потом...
Борис Семёнович не верил в то, что Михаил Самойлович был святым и безгрешным человеком. Был уверен, что нет абсолютно безгрешных людей. И в разговоре с Лёвой допускал, что Миша специально не спас женщину, так как действительно имел виды на ребёнка. Лёва возмущался и даже злился на соседа, а Борис Семёнович, сдерживая злобу, молчал.
Лёва не мог понять подобное состояние собеседника. Он его никогда таким расстроенным не видел. Лёва заметил, что у Бориса болела голова, и он постоянно тёр виски.
Они подошли к своему дому. Борис сказал, что немного посидит на улице, пока не пройдет боль. Лёва не возражал. Более того, ему не нравился этот разговор и поведение Бориса Семёновича. Лёва ничего не ответил и направился к подъезду один.
В своей комнате он сразу же забыл о соседе, так как его взгляд упал на портреты жены и сына. Это занятие было самым любимым. Он разваливался в глубоком кресле - островке прошлой жизни, и смотрел на любимые лица. В коридоре скрипнула входная дверь. Лёва прислушался. Борис Семёнович прошел на кухню, бурча себе под нос что-то неразборчивое, но с явным оттенком плохого настроения. Лёва не понимал, почему Борис так агрессивно настроен. Михаил Самойлович никогда ему ничего плохого не делал. Ну, мог пошутить. Даже съязвить. Это у него хорошо получалось. И не более. Неужели ревновал к сыну? Завидовал, что у Миши был почти рядом родной человек. Сам об этом говорил. Себя ощущал никому не нужным и лишним на этой земле. И не важно, что Михаил Самойлович не общался нормально с Алексом. Но они жили в одном городе, в одной стране. И этого было достаточно.
Лёву Борис Семёнович считал таким же лишним человеком на этой земле, как и он сам. Завидовать было нечему. Считал, что Лёва оказался в ещё более худшем, чем он, положении. При живом-то сыне и быть одиноким - преступление!
Лёва слышал, как сосед прошел к себе в комнату и закрыл дверь. Он не был настроен на сочувственную волну к нему.
Вдруг Лёва услышал хриплый стон из комнаты соседа. Он не сразу понял, что это такое, но встал и осторожно вошел в комнату Бориса Семеновича. Тот лежал на постели в одежде и держался за сердце. Лицо и голова были в крови. Он задыхался и тяжело дышал.
Лева побежал к телефону и вызвал скорую помощь.
...Узнав о тяжёлом состоянии Бориса Семёновича, Алекс сразу же приехал в больницу. Пострадавший лежал под капельницей и был подключен к аппарату искусственного дыхания. Весь обвешенный проводами, он вызывал жалость. Орлиный нос скрывался под кислородной маской, которая двигалась в такт глубокого и частого дыхания. Из-под густых бровей прорывался затуманенный взгляд страдающего человека. Правая рука и ладонь были перевязаны. На широком лбу синели ссадины. Голову покрыла марлевая повязка, скрывающая кровоточащую рану.
Когда Алекс вошел в палату, взгляд Бориса Семеновича немного прояснился, и в нем можно было разглядеть искорки радости и паутинки страха одновременно.
Алекс с тревогой в голосе спросил, что со стариком случилось, на что получил краткий ответ: "Упал".
Алекс понимал, что старик не хочет говорить правду. Голова, по утверждению врачей, проломлена тупым предметом. Руки порезаны ножом или чем-то очень острым. Старик держал лезвие ножа в руках и вырвал его у нападавшего. Он явно с кем-то дрался.
Алекс сразу же связал убийство отца и нападение на Бориса Семеновича в одну цепочку, что ещё больше запутывало расследование. Алекс хотел узнать у старика, кого он покрывает, но Борис Семёнович молчал. Разговаривать с ним в таком состоянии было опасно и практически невозможно. Врач реанимационного отделения попросил следователя выйти из палаты.
В коридоре сидел Лёва и, испуганно моргая, смотрел широко раскрытыми глазами. Алекс попросил его рассказать в подробностях, что произошло с ними после ухода домой.
Алекса удивило и насторожило отношение пострадавшего старика к отцу. Впрочем, он имел право недолюбливать соседа.
Лёва, оглядываясь по сторонам, спросил Алекса, не он ли, несчастный старик, теперь на очереди? Алекс не понял, почему старик так решил. Лёва с безысходностью в голосе констатировал, что какой-то маньяк убивает стариков. Он только не мог понять, с какой целью убийца это делает.
Подобный взгляд на происходящее озадачил Алекса не на шутку. Под таким углом он не рассматривал причины убийства отца. Какими бы нелепыми они не казались, но имели право на существование.
Старик явно боялся и не скрывал своих опасений. Алекс старался его успокоить, но это плохо получалось.
Домой они возвращались вместе. Только в машине Лёва немного успокоился. Они ехали по хорошо освещенной и почти свободной трассе. Старик провожал беспокойным взглядом каждую обгоняющую машину. Веки его часто моргали, скрывая слезящиеся глаза.
Алекс смотрел вперед, краем глаза наблюдая за поведением пассажира. Ему было жалко Леву.
Они подъехали к Лёвиному дому. Алекс вышел из машины, а старик продолжал сидеть. Ему было в ней намного спокойней.
Полицейские следователи и эксперты уже работали, проверяя каждый метр вокруг скамейки, на которой сидел во время нападения Борис Семенович. Алекс подошел к ним и поздоровался. Осматривала местность его группа. Им удалось найти окровавленный нож и металлический прут, на котором были тоже видны следы крови. Отпечатков пальцев на рукоятке ножа и на пруте не было. Возле скамейки на земле нашли старинную немецкую зажигалку. Но относилась ли она к делу или случайно там оказалась?
Алекс провёл Лёву в квартиру, а сам зашел в комнату к пострадавшему старику. В комнате был беспорядок, которого до отъезда в больницу не было. Так утверждал Лёва. Явно что-то искали. Лёва вяло сел на стул, стоящий возле дверей.
Алекс попросил полицейских подняться в квартиру и проверить комнату Бориса Семёновича, а сам зашёл в бывшую комнату отца. Там был порядок. Алекс оглядел комнату. Всё оставалось на своих местах, как и при отце. На столе по-прежнему стояла фотография внуков. Лежали книги, журналы, газеты.
Алекс присел на стул возле стола, глубоко вздохнул, но слезы сдержал. Он ещё раз осмотрелся по сторонам и вдруг прямо перед собой на столе увидел старинную немецкую зажигалку, подобную той, что нашли его сотрудники возле скамейки. Кто-то играл в кровавые игры, откровенно издеваясь над полицией. Играл или запутывал следы. Он был уверен, что на зажигалке нет никаких отпечатков. Убийца совершал преступления в перчатках. Просто и банально, как в самых дешевых детективах. Но почему убийца подбрасывает старые немецкие зажигалки? Что он этим хочет сказать? Не найдя ни одного подходящего ответа, Алекс позвал экспертов и они начали более тщательно осматривать и комнату Михаила Самойловича.
Лёва выглядывал из-за широких спин полицейских.
Когда все ушли, Лева закрылся в своей комнате и вдруг услышал железный стук! Что-то упало на кухне или кто-то что-то уронил на пол. Лёва с перепуга упал на пол...
Серия 6.
Бориса Семёновича перевели в отдельную палату и возле входа посадили полицейского. Алекс не мог понять, для кого и чем мог быть опасен старик. Может и за него цепляется прошлое? В Израиле у Бориса Семёновича нет ни близких, ни родственников. А знакомые? Земляки? тревогу у Алекса вызывали старинные немецкие зажигалки. Было бы хоть как-то понятно, если бы отец и Борис Семенович были участниками Второй мировой войны. Но тот и другой о том времени имели очень смутное представление маленьких детей, находившихся в эвакуации.
Никак не вырисовывалась картина мотивов убийства и покушения на убийство.
На следующее утро Алекс вновь поехал в больницу. Он надеялся, что удастся, хоть что-то узнать у замкнувшегося старика. По дороге в больницу Алекс заехал к Лёве. Надо было проведать старика и задать ему несколько вопросов.
Лёва сидел в своем кресле и сосредоточенно смотрел на фотографии жены и сына. Со вчерашнего вечера он не ложился и ждал, когда за ним придет убийца.
Алекс сразу понял, что старик ещё не ложился с вечера. Глаза у Лёвы были красными и воспаленными. Лицо окрасилось в серовато-фиолетовый цвет и имело форму измятой бумажки. Успокаивать пожилого человека в таком состоянии не имело смысла. Он в данную минуту живет чувствами и не способен трезво оценивать ситуацию. Нужно было отвлечь старика от тяжелых дум вопросами, не связанными со сложившейся ситуацией. Алекс начал расспрашивать Лёву о его сыне, хотя всё знал о нем давно. Но старик понимал, что Алекса интересует что-то другое и предложил поговорить по существу.
Алекс смутился, но взял себя в руки и спросил, не рассказывал ли ему Борис Семенович о своем военном детстве.
Лёва отрицательно покачал головой. А затем вспомнил, как один раз Михаил завел разговор о немцах и их пособниках: украинцах, русских, прибалтах. Борис Семёнович хмурился и молчал. Было видно, что ему этот разговор очень неприятен. И когда перевели разговор на другую тему, он повеселел и активно стал участвовать в дискуссии.
Алекс поинтересовался, почему у Бориса не было в комнате ни одной фотографии?
Лева вспомнил, что у соседа был маленький альбомчик, который он никому не показывал.
При осмотре комнаты старика альбома не оказалось. Алекс спросил, не знает ли Лёва, откуда появились загадочные зажигалки. Ни Миша, ни Борис не курили. Старик объяснил, что эти зажигалки им подарил Владимир Сергеевич. Он коллекционирует подобные вещи. Лёва не взял подобный подарок, так как до сих пор он ненавидел все немецкое. Во время войны они уничтожили почти всех его родственников. Да и общался он с Владимиром Сергеевичем очень редко. Миша и Борис Сергеевич намного чаще.
Алекс не понимал, почему Владимир Сергеевич дарил эти зажигалки, но Лёва ему объяснил, что коллекционер решил поменять направление своей коллекции.
Оказалось, что всё так просто. Вот и еще одна ниточка оборвалась. Хорошо это или плохо Алекс не знал. Он снова поехал в больницу.
Борис Семёнович лежал тихо, не стонал. Дыхание нормализовалось. Он смотрел в потолок, почти не моргая. Трубочки капельницы, подачи кислорода в маску, измерения кровеносного давления по-прежнему украшали тело старика. Больничная рубашка сползла с плеча и оголила руку выше локтя. На ней красовалась татуировка в виде огромной змеи, вонзившей свой клык в медицинскую чашу с красным крестом. Длинными лапами змея держала два кинжала. Алекс посмотрел на татуировку и вдруг понял, что он уже где-то её видел. Где именно вспомнить не мог.
Непонятное волнение охватило его, но почему это с ним происходит, он не мог понять. Алекс быстро вышел из палаты.
Он сел в машину и поехал домой. Алекс вспомнил свой давний разговор с полковником Рябых о Дмитрии Коршане...
Бандит бежал из тюрьмы и скрылся где-то на Севере под чужим именем. Наверняка сделал пластическую операцию.
Алекс понимал, как это могло произойти. Погибло имя, а конкретный человек за деньги получил вторую жизнь.
Рябых еще говорил о том, что Коршан стал бизнесменом и уважаемым человеком в новой России. Богатым стать не мудрено. Но как может бандит и убийца стать уважаемым человеком?
Автомобиль Алекса мчался, нарушая правила. Он обгонял машины, петляя между ними, меняя полосы самыми запрещенными способами. Алекс хотел как можно быстрее проверить старую фотографию Дмитрия Коршана, подаренную ему полковником Рябых.
Вбежав в квартиру, он сразу же достал из сейфа фотографию Дикого и стал пристально рассматривать татуировку на его плече. Огромная змея вонзила свой клык в медицинскую шапочку с красным крестом. В огромных лапах она зажала кинжалы.
Алекс сравнивал две татуировки и вдруг растерянно сел прямо на стол...
Серия 7.
Лёва встал с кресла, умылся, побрился. На кухне нагрел суп трехдневной давности и без аппетита позавтракал. Переодевшись во всё чистое, он вновь сел в кресло и стал ждать. Смотрел на фотографии любимых людей и был готов ко всему. Он решил, что если суждено умереть, то надо явиться к Фане, а заодно и на суд Божий, во всем чистом, бритым и сытым. Понимал, что нельзя жену заставать врасплох. Вдруг у неё нет еды на двоих? Лёва понимал, что эти глупые мысли - не что иное, как плод его испуганной фантазии. Но подобные рассуждения все же имели место быть. А что с ними делать старик не знал.