Сима Борисовна посмотрела на часы. Было без двадцати шесть. Встать не решалась, боялась разбудить детей в такую рань. Из открытого окна шёл прохладный, ещё не накалённый солнцем воздух. Как только маленькая стрелка поравнялась с цифрой шесть, Сима потихоньку оделась, наскоро умылась, налила себе стакан кефира, но не допила, бросила в рюкзачок только путеводитель и кошелёк и на цыпочках выскользнула из дому.
Она вышла из метро, не доехав случайно до нужной остановки, но не струсила, спросила направление к центру и пошла, разглядывая лепнину на зданиях и спешащих пешеходов. Ветерок лениво играл листвой, дышалось легко, как весной. Между домами открылась то ли маленькая площадь, то ли аллейка: сбоку кафе "Прухкель", посредине памятник какому-то господину, а за ним суровое, серое здание, украшенное ровными рядами то ли штырей, то ли гвоздей.
"Хорошо бы прочитать, кто автор, что внутри", - подумала Сима.
Официант приветливо улыбнулся первой посетительнице, которая явно не знала, где присесть.
- Мне кофе, но я хотела бы на улице.
- Конечно, я подам вам. Хотите меланж? Булочку?
"Меланж, наверное, с молоком", - догадалась Сима.
Здание, поразившее её, оказалось Почтовой сберкассой. Прихлёбывая из большой чашки необыкновенно вкусный кофе, запивая его не менее вкусной холодной водой, которую тоже принес официант, Сима нашла описание творения Отто Вагнера в путеводителе.
Архитектор создал мрачное, гармоничное и строгое здание, отвергающее нарядную эстетику Ринга. Наступал новый век, и на смену вальсу уже шёл военный марш, под который пройдут и победители и побеждённые. Плоский фасад в заклёпках, мужеподобные валькирии с венками в мускулистых руках под крышей, строгий стеклянный козырёк над входом - не здание, а символ военного аскетизма и одновременно гигантомании новой власти.
Когда Сима подошла к Хофбургу, кассы ещё не открылись. Покрутилась по Михаэльплатц, поснимала шикарный портал с Гераклами, фонтанами и зелёным куполом, постояла у развалин в центре площади, которые были похожи на огороженный участок дорожно-ремонтных работ, и увидела, что кто-то зашёл в Михаэлеркирхе. Она отворила тяжелую дверь и, со света ничего не видя, остановилась у входа. В церкви, которая стала музеем скульптуры и концертным залом, гремел орган. Многоголосная фуга заполняла тёмное пространство, будто желая осветить его, потом минутную тишину прерывала печальная мелодия, она дрожала и переливалась, как свет затухающей свечи. Органист репетировал, повторяя по нескольку раз сложные пассажи. Когда глаза привыкли к полумраку, Сима Борисовна подошла к барочному алтарю. Этот золочёный барельеф - "Падение ангелов" - можно рассмотреть вблизи.
В боковом нефе разместилась какая-то выставка, но Сима не успела туда пройти. Служитель громко, не обращая внимания на неземные звуки органа, сказал слишком ранней посетительнице, что кирха ещё закрыта.
Сима вернулась на площадь, вошла в парадную арку и очутилась в просторном прямоугольном дворе с конной скульптурой посредине. Швейцарские ворота она узнала сразу - это единственное яркое пятно в сером пространстве королевских дворов. Когда-то эти ворота охраняли швейцарские гвардейцы, прямо как Ватикан. Фрески, нарядные, в бордовых и красных тонах сохранились и украшают не только фасад, но и потолок арки.
Сима планировала из всех многочисленных музеев Хофбурга осмотреть только Сокровищницу Габсбургов, но до её открытия оставалось ещё пол часа, и, вздохнув, она уплатила за вход в музей Сиси и фарфора - в эти два музея билет общий.
"Фарфор с серебром, пол беды, - рассуждала она про себя,- но что мне до красавицы жены Франца Иосифа? Портреты её Сима уже не раз видела на конфетных коробках, сувенирных тарелках и шкатулочках, они встречаются также часто, как Моцарт, памятник Штраусу и белые лошади липиццанеры, стоящие на дыбах.
Все оказалось совсем не так, как думалось Симе Борисовне. Музей серебра и фарфора - добротный, с хорошо представленной в стеклянных стеллажах коллекцией посуды кайзеров, оставил её равнодушной. Сима разглядывала череду тарелочек с крупными цветами, не повторившимися ни на одной из них, английские, севрские и китайские сервизы. Развлекла её молодая пара, которая хотела, во что бы то ни стала сфотографировать серебряные канделябры и подносы с замысловатыми приспособлениями для соусов и специй - парень прицеливался своей камерой, а девушка стояла на шухере, готовая сообщить фотографу о приближении строгой смотрительницы. Симе она заговорщицки подмигнула, как бы приглашая в долю.
Посетителей поначалу было немного, но вдруг в залы влились сразу две группы.
На разных языках заговорили об одном и том же экскурсоводы, стало шумно, и Сима поспешила на верхний этаж в музей Сиси.
Тёмные, таинственные комнаты, экраны, на которых демонстрируется фильм "Сиси" с красавицей Роми Шнайдер, крутящийся манекен в хвостатом бальном платье с умопомрачительной талией, имитация купе императрицы, даже её спортивные тренажёры, ванна и весы - всё создавало впечатление храма национального кумира. Откуда родился этот культ женщины, не сделавшей для страны ничего особенного, - думала, слушая экскурсовода, Сима,- похоже на поклонение какому-то мифологическому божеству, идолу романтического феминизма.
Безусловно, Елизавета, 16-летняя принцесса из Баварии, которая случайно попалась на глаза Францу Иосифу во время смотрин вместо сестры, и в которую он влюбился без памяти, была незаурядным, хотя и странным человеком. Родив троих детей, и не получив возможности их воспитывать (властная Софья - мать императора - забрала детей к себе и ограничила их встречи с Сиси), Елизавета охладела к мужу, а двор она терпеть не могла и раньше. Эта женщина жила патологической заботой о своём теле и добилась поразительных результатов. При росте 170 см. весила 48 килограмм, имела талию - 50см. Она сидела на голодной диете всю свою жизнь, занималась гимнастикой и верховой ездой, умело ухаживала за своими длинными каштановыми волосами. Но при этом ещё писала стихи и дневники, ухаживала за ранеными во время австро-ломбардской компании, обожала путешествовать, хотела строить психиатрические лечебницы, видно, понимала, что такое душевные болезни, ведь была любимой кузиной Людвига Баварского - безумного строителя чудесных замков, да и сама страдала от сильнейших неврозов и депрессии. Сиси ненавидела не только противный её импульсивной натуре дворцовый этикет, она ненавидела, и откровенно писала об этом, сам институт брака, секс и своего мужа. А "старший чиновник империи", как называл себя трудолюбивый солдафон Франц Иосиф, прощал жене все выходки, дал относительную свободу, и всю жизнь, даже имея любовниц, самым пылким образом признавался ей в любви.
Поведение императрицы казалось современникам необъяснимым, поэтому время от времени придумывали легенды о таинственных любовных историях Сиси.
Она родилась, как Наполеон, с зубом счастья во рту, жила, как героиня романа, даже судьба её сына, наследника престола Рудольфа, покончившего с собой из-за любви, была как глава этой романтической книги. Сиси и умерла картинно трагически, как на сцене. Её сердце проткнул напильником террорист Луиджи Луччини, а она каким-то непостижимым образом встала после удара, прошла несколько метров по Женевской пристани, поднялась на пароход, и только через пол часа скончалась.
Убийца был приговорен к пожизненному заключению, поскольку в кантоне Женева не было смертной казни. Террористический акт анархистам нужен был для того, чтобы вызвать в обществе панику, а кого убивать - Луччини было все равно. По дороге в зал суда, он демонстративно улыбался, приговор встретил выкриками: "Да здравствует анархия!", но после 12-ти лет заключения повесился у себя в камере.
Сиси похоронили в Вене, в вековой усыпальнице Габсбургов. На гроб были положены четыре ее короны, которые при жизни Елизавета носить не любила, и венки от императора и дочерей. Живые цветы на её гробу в Императорской крипте лежат и сейчас. Кому их приносят? Императрице, феминистке, символу неувядающей красоты или несчастной женщине?
- Да, не в худобе счастье, - упитанная немка вставила свои три копейки после рассказа экскурсовода.
- В Австрии, есть такой вид психического расстройства - быть похожей на Сиси.
- Зачем препарировать чудо, просто любуйтесь,- вздохнул господин из туристической группы.
Сима про себя усмехнулась: "Комсомолка, спортсменка, красавица"...
Но и она была под впечатлением от искрящегося образа женщины, опередившей свой век, от музея-храма, созданного с такой любовью и поклонением, как будто Сиси умерла не сто с лишним лет назад, а совсем недавно.
- Быстрее, мы опаздываем в Сокровищницу, - громко сказала по-русски какая-то женщина.
- Там не закрывают на обед, и я слышала, что экспозиция не очень большая, - почему-то отозвалась Сима Борисовна.
- А вам то, какое дело. Я что вас спрашиваю о чём-то. Смотрите в свою книжку и не вмешивайтесь. Нигде от этих русских нет покоя, лезут, вести себя не умеют.
- Простите, - прошептала Сима Борисовна, получив такой откровенный урок вежливости, расстроилась чуть не до слёз. Она бегом спустилась в туалет музея, долго пила там воду из крана, пытаясь успокоиться. Вытащила из кармана конфетку, и с леденцом за щекой, как обиженный ребёнок, пошла потихоньку по залам.
Сокровищница, в отличие от всех музеев, где Симе довелось побывать, не скрывала главные свои экспонаты подальше от входа. В первых же затемнённых комнатах под стеклами мерцали короны, скипетры, державы, гербы. Все эти золотые символы и атрибуты власти Габсбургов украшены настолько крупными и блестящими камнями, что они кажутся ненастоящими, искусственными, как и сам титул императора Священной Римской империи.
Из множества экспонатов, поражающих роскошью, Симе Борисовне кроме драгоценных корон запомнилась серебряная, украшенная золотыми пчёлами колыбель сына Наполеона и Марии Луизы и пронзительно зелёный колумбийский изумруд на золотых ножках, вроде бы самый крупный из обработанных в мире. Мощи, хоть и помещённые в драгоценные оклады, не произвели на неё впечатления. В залах религиозных реликвий Сима выделила огромную агатовую вазу, украденную крестоносцами в Византии, они считали её священной чашей Грааля, и экспонат-казус - тёмная палка длиной 2,5 метра, подаренная Фердинанду I польским королем, как рог единорога (традиционный символа Христа); на самом же деле оказалась клыком нарвала.
"Надо бы посидеть", - ноги у Симы после музеев гудели. Ни в Капеллу, где поёт знаменитый хор мальчиков, ни в Манеж, где под музыку гарцуют императорские лошади, ни в Королевскую Библиотеку с выставкой глобусов она идти уже не имела сил. Сима Борисовна решила, что посидит и отдохнёт в Августинеркирхе.
Эта небольшая церковь не отличается богатым убранством. Подчёркивая свою скромность, здесь венчались августейшие особы, здесь же похоронены сердца Габсбургов. На тот свет императоры и члены их семей отправлялись без сердец и с разбитыми камнями лицами, чтобы их не заподозрили в гордыне. Туристы приходят в Августинеркирхе полюбоваться шедевром Антонио Кановы, скульптурным надгробием любимой дочери многодетной Марии Терезии Марии Кристины. Мария потрясла современников бурным и скандальным романом с Изабеллой Пармской, супругой Иосифа II, но кто сегодня помнит о нетрадиционной сексуальной ориентации принцессы, а вот её надгробием любуются как произведением искусства тысячи людей.
Канова как всегда работал с замечательным мрамором, и создал сцену полную трагизма и философского спокойствия одновременно. Процессия с урной и венками неотвратимо приближается к черной двери пирамиды. У фигур трудно разглядеть лица, тут есть и старики и дети. Что там, в тёмном проёме, не дано знать человеку, пока он жив, но пути туда не избежать никому. Мария Кристина похоронена, как и все Габсбурги в Капуцинеркирхе, её надгробие - симулякр - пустышка, изумительно гармоничная скульптурная картинка скорби и смирения перед Смертью.
Сима Борисовна вышла из прохладной церкви. К самой центральной улице Вены, к пешеходной Грабен, она решила пройти по Доротеергассе, чтобы посмотреть на антикварные магазины и аукцион, но никак не могла найти её на карте.
- Вам помочь, что вы ищете? - на Симу Борисовну смотрел старичок, лицо которого показалось ей очень знакомым. Через секунду она поняла, что это был Швейк, живая копия немного постаревшего героя Гашека из старого двухтомника с иллюстрациями Йосифа Лады. Не хватало только зелёного картуза, красную лысину этого венского Швейка обрамляли седые редкие волосики. Сима уловила слабый запах пива, но лицо старичка было таким открытым и добродушным, что она решила ответить.
Швейка звали Питер, он вставлял в немецкую речь русские слова, смеялся собственным шуткам, галантно поддерживал Симу за локоть и светился от радости, что ему есть с кем поговорить и провести время.
- На Доротеергассе все идут в "Гавелку". Это знаменитое кафе. Там с 1900 года сидят бездельники и курят, и курят. Фрау курит? Я тоже не курю с 1945 года, когда мне русский врач вытащил осколочек вот отсюда, - старичок стукнул маленьким кулачком себя в грудь,- он мне сказал: "Петя, не делай глупости, не кури, ты уже наделал достаточно глупостей на всю свою жизнь, потому что взял у Гитлера винтовку и пошёл стрелять, так что, не кури".
- А вы знаете, я из Израиля, - решила поставить в известность своего случайного экскурсовода Сима Борисовна.
- Из Израиля? Это интересно! Вы должны сделать хорошие условия всем арабам, чтобы они сидели у себя и меньше ехали в Вену.
Сима не нашла, что ответить и замолчала.
- А вы думали, все тут антисемиты? Я лысею, но я не побрил голову, я стрелял на фронте, но жизнь учит даже тех, кто не родился мудрецом. Европа сходит с ума, но её жители в своём уме, поверьте мне.
На тихой улице антикварных магазинов Сима всё же заглянула в знаменитое кафе. В тёмном зальчике было на самом деле накурено, в дверях стоял неприветливый официант, на стенах висели фотографии семейства Гавелка, старые афиши, и подлинники, картины и рисунки, оставленные художниками начала XX века вместо оплаты по счетам.
- Хорошо бы присесть, отдохнуть.
- На этой улице надо стоять за столиком, а не сидеть. И стоять надо здесь! Это лучшая закусочная в центре. Вы не пожалеете. Это настоящий венский шик. Пиво или вино с бутербродом в "Тржесневски".
- Я, кофе, - решительно воспротивилась Сима, так и не поняв, как называется закусочная напротив "Гавелки", в которой они заняли крошечный столик со стульями возле витрины. Высокие столики без стульев стояли на узком тротуаре.
- Здесь пьют кофе только туристы, нормальные люди пьют кофе с трёх до пяти и в кофейнях.
Под руководством Питера, который устроил настоящий допрос официантке, Сима заказала себе бутерброды и воду. Но Питер, принёс за их столик не только еду и пиво, но и бокал белого вина для неё. И Сима Борисовна решила не быть ханжой и с удовольствием сделала несколько глотков. Вино было чуть газированным холодным и очень вкусным. Когда же она попробовала бутерброд с паштетом, то решила, что повар здесь - старая еврейская мама. Это был настоящий паштет, не перемолотый и перемешанный миксером до состояния зубной пасты, а порубленный с жареным лучком и перетопленным жирком, как у хорошей хозяйки, которую хвалят гости, приговаривая: "Амехае".
- Вы были сегодня в Хофбурге? Вам понравилось, как обставляли свою власть кайзеры? А в Штефансдоме уже были?
- Нет, я только второй день гуляю по городу.
- В Вене два дня, и не были в Штефансдоме ?!!! Туда надо идти прямо с самолёта - это не церковь, это душа города, это символ Австрии, - Питер засуетился, быстро допил своё пиво и явно был недоволен медлительностью Симы Борисовны. А она смаковала бутерброд, запивая его вином, и совсем не хотела спешить.
- Это совсем близко. Несколько метров по Грабен, и мы на Штефансплатц. Я там уже несколько раз проходила, любовалась и Собором и его отражением в Хаас-Хаусе.
- Пока вы, фрау, не были внутри, вы ничего не видели. Ещё скажите, что вы и не собирались туда заходить, и я обижусь.
- Ну что вы, сейчас, только водички попью, жарко.
На Грабен идут ради самых дорогих и красивых витрин Вены, сюда устремляются туристы, чтобы увидеть барочную Питерскирхе, которая с трудом поместилась на крошечной площади, и Чумную колонну с ангелом, изгоняющим злодейку-чуму в ад. Симе Борисовне повезло. Вряд ли без Питера она в толчее Грабена обратила бы внимание на дома трех выдающихся венских архитекторов: Дом с якорями Отто Вагнера, отделанный чёрным мрамором дом Адольфа Лооса, в котором разместился магазин одежды "Кнайзе" и отделанный золотом ювелирный магазин "Дуч" - дом Ханса Холяйна. Ханс Холяйн, крупнейший современный архитектор в 1990 году, то есть совсем недавно, построил и здание Хаас Хаус, здание, которое стало современной визитной карточкой города. В зеркальном стекле этого дома отражается Собор, но не только этим органичным сплетением древнего и современного символов Вены хорош этот дом. Своей эксклюзивностью, необычной, но геометрически ясной формой и богатой отделкой из гранита и стали, он отвергает все заявления о монотонной и безликой архитектуре сегодняшнего дня. Хаас Хаус, как пограничный рубеж, между Грабен и Штефансплац, между торговой каруселью буржуазного мира, и устремлёнными в небо шпилями Собора.
- Штефа могло и не быть, он чуть не умер от тяжёлых ран и ожогов в последние дни войны. Он ожил вместе с нами, с австрийцами, и вся Австрия дала ему новую жизнь. - Питер вытер потную лысину платком и показал пальцем на крышу Собора. - Видите глазурованные черепицы на крыше, их двести тридцать тысяч - это вклад Вены в реконструкцию. Жители всех девяти земель Австрии жертвовали деньги на восстановление. Я не помню точно, но, по-моему, на Пуммерин - это самый большой колокол в Австрии, его отлили когда-то из турецких пушек в знак победы - так вот, на Пуммерин дала деньги Верхняя Австрия, а Штирия - на "Ворота гигантов", а Тироль - на окна. Штеф восстанавливали семь лет, мы вернули себе Храм точно таким, каким он был до войны.
Перед входом в главную венскую церковь клоуны и застывшие люди-фигуры развлекали публику, какие-то монахи в коричневых сутанах разглядывали портал, экскурсоводы с бантиками на длинных указках рассказывали о Соборе туристам.
Сима Борисовна и Питер вошли в Штефансдоф, там несмотря на большое количество людей было довольно тихо. Питер подвёл Симу к Печской мадонне и что-то рассказывал о чудотворной иконе, перейдя на шёпот. Но Симу не очень интересовали слёзы, которые проливала мадонна во время осады Вены турками, она во все глаза смотрела на истово молящегося молодого негра, руки которого, были густо покрыты татуировкой от розовых ладоней до плеча. Потом они посмотрели на ещё одно чудо - деревянное распятие XV века с бородой из человеческих волос, которая якобы продолжает расти. Симу подмывало спросить у Питера, в самом ли деле он верит во все эти сказки, но она сдержалась, боясь обидеть своего кавалера. Сима послушно рассматривала капеллы собора, алтарь, скульптуры, но понравилась ей только резная каменная кафедра - главный художественный памятник Собора. Автором этого необычного произведения считают моравского скульптура Антона Пильграма. Как заказчики приняли и установили кафедру в церкви - непонятно. Каменные портреты отцов церкви выполнены, мягко говоря, в сатирическом ключе. Резчик не скрыл ни их алчности, ни желчности, ни злости. Изобразил он и себя, улыбающимся простаком, выглядывающим из окна, в праздничной одежде, довольным оконченной работой.
- Ну что ж, будем прощаться, мне пора домой, - Сима Борисовна обмахивалась путеводителем.
- А как же кофе? Вы уже были в Штефе, но чтобы вы могли сказать, что были в Вене, надо попробовать настоящий кофе.
- Не знаю,- засомневалась Сима, её уже начал тяготить случайный знакомый, всё трудней стало понимать его немецкий и обдумывать фразы на чужом языке.
- Решайтесь, я отведу вас в хорошее кафе. Вы знаете, что в хорошем кафе должны быть настоящие венские стулья, из гнутого дерева с закруглёнными спинками, и, конечно, в кафе должны быть газеты и шахматы, но самое главное, в кафе должны быть завсегдатаи. А тут недалеко есть кафе, в которое я часто хожу, сижу там, пью кофе, размышляю, разговариваю иногда с кем-нибудь, дома мне давно уже не с кем поговорить кроме попугая, но он у меня неразговорчивый, сноб.
Сима Борисовна рассмеялась, хотя и поняла, что Питер в двух словах рассказал о своей одинокой старости. Ей о себе рассказывать не хотелось, к чему бередить рану, и к тому же она не одинока, у неё есть дети: Фирочка здесь и двое сыновей в Израиле, у неё есть внучка, маленькая забияка Аяла. А ещё у неё есть работа, через два месяца лето закончится, и первого сентября, беззлобно ворча на шумных израильских подростков, она войдёт в свою любимую химическую лабораторию в городской гимназии, вдохнёт привычный запах реактивов и растворимого кофе, который, конечно, не пьют в венских кофейнях.
Сима, улыбаясь своим мыслям, и почти не слушая Питера, вдруг увидела перед собой зелёные двустворчатые двери кафе, которое называлось "Маленькое кафе".
"Клейнес кафе" находится на Францисканерплатц, несколько столиков стоят у фонтана Моисей, остальные разместились в двух небольших комнатах, можно присесть и у барной стойки. Это кафе известно всей венской богеме, возможно, потому что его оформлял Герман Чех, а может быть, потому что когда-то здесь с успехом продавался антиквариат, в 70-е годы в этом кафе собирались художники и скульпторы, сейчас заходят посетители попроще, атмосфера непринуждённая, да и цены обычные. Конечно, в "Маленьком кафе" нет меню с тридцатью наименованиями кофе, но и здесь можно выбрать напиток по его оттенку, характеризующему соотношение кофе, воды, сливок и молока.
Питер прочёл Симе целую лекцию о венском кофе. Он рассказал легенду о Георге Кольчицком, австрийском шпионе, который после победы над турками в 1683 году получил от командования в награду за труды мешок захваченных у противника кофейных зёрен и открыл первое в Вене кафе. А потом о том, как кучера в холодные зимние дни, ожидая седоков, стали добавлять в кофе ром, чтобы согреться, с тех пор кофе с капелькой рома называется "фиакр". И, наконец, он заказал для Симы черный кофе с яичным желтком и бренди - кайзермеланж, а для себя шлагоберс - крепкий черный кофе со сливками. Они долго сидели за столиком в кафе, чашки кофе и порции апфельштруделя - яблочного рулета с взбитыми сливками хватило, чтобы, как сказал Питер, провести время по-венски.
- А что в других местах в кафе проводят время иначе?
- Конечно, дорогая. Французы сидят в кафе, чтобы посмотреть на улицу, на людей, как в театре. Итальянцы забегают в кафе, выпивают стоя экспрессо, им и стойка не нужна, не только столик. Немцы пьют вместо кофе пиво, а испанцы не ходят в кафе без компании. И только мы за чашкой кофе с шапочкой сливок размышляем обо всём на свете, в кофейне каждый австриец становится философом.
- Давайте попросим официанта нас сфотографировать вместе. А я вам пришлю фотографии, - Симе так хотелось отблагодарить Питера за прогулку.
Старик записал в её блокнот свой адрес, подозвал официанта, расчесал редкие волосы на затылке, подтянул узелок галстука - приготовился позировать для фото, Сима подняла, как бокал, уже пустую фарфоровую чашку. На снимке они вышли как давние знакомые: постаревший Швейк и туристка из Израиля, уставшие от жаркого дня, улыбающиеся люди с грустными глазами.
Сима Борисовна добралась домой в седьмом часу. В квартире было душно. Она открыла все окна и прилегла на диван. В тот вечер Фирочка с Вадимом пришли немного поздней обычного, они застали Симу Борисовну спящей у включенного телевизора и решили её не будить.
![Швейцарские ворота [Хофбург]](/img/p/peer_i_s/vienna3doc/vienna114_resize.jpg)
![Балкон Сиси [Хофбург]](/img/p/peer_i_s/vienna3doc/vienna119_resize.jpg)
![[]](/img/p/peer_i_s/vienna3doc/vienna155_resize.jpg)
![[]](/img/p/peer_i_s/vienna3doc/copyofvienna039_resize.jpg)
![[]](/img/p/peer_i_s/vienna3doc/vienna043_resize_resize_resize.jpg)
![[]](/img/p/peer_i_s/vienna3doc/vienna092_resize.jpg)
![[]](/img/p/peer_i_s/vienna3doc/vienna093_resize_resize.jpg)