Пээр Ирина: другие произведения.

Ч.4.Зачем приезжать в Вену, или жара - 30 градусов.

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 43, последний от 23/11/2013.
  • © Copyright Пээр Ирина (irena956@gmail.com)
  • Обновлено: 22/04/2006. 21k. Статистика.
  • Рассказ: Австрия
  • Иллюстрации: 10 штук.
    • Оценка: 7.35*18  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Моя героиня не успела побывать в Бельведере и в Музее истории искусств, не послушала оперу и даже не сфотографировалвсь у золотого Штрауса, она не видела памятника Солдату освободителю и не любовалась подсвеченными струями Альпийского фонтана, она не слушала летних концертов у здания Ратуши и не зашла в Вотивкирхе, не посетила Музей прикладного искусства с сотнями венских стульев и не пила домашнее вино на окраине в районе Гринциг. Вена требует к себе внимания, но не навязывается туристу, как засидевшаяся невеста. Может быть вы собираетесь в Вену, я вам завидую.
    •   
      
      - Вставай, соня, я знаю, что ты не спишь. Пора собираться, сегодня же суббота.
      - Вадюша, может, ты пойдёшь сам, а потом за нами заедешь.
      - Не ленись, поднимайся.
      "Сколько забот предстоит", - подумала Фирочка, но как-то без тревоги, без напряжения.
      - Мама! - крикнула она Симе Борисовне, - Мы едем в Шёнбрунн.
      - Знаю, завтрак на столе, я почти готова.
      Сима была так рада, что сегодня будет гулять с детьми, что не надо смотреть в карту и листать путеводитель, что можно будет поделиться впечатлениями, поговорить.
       - Прежде чем ехать в Шёнбрунн, завернём в центр, у Вадима есть дела.
      - Но сегодня же выходной.
      Фирочка налила всем горячий кофе и стала рассказывала Симе о том, что начальник компьютерного офиса, где работает Вадим, религиозный еврей, он каждую субботу ходит в синагогу. И Вадим считает необходимым тоже бывать там.
      - И что, молится? - Сима усмехнулась. Уж очень не вязался облик её современного зятя с талесом и молитвенником.
      - Да не в этом дело, я туда как на оперативку по вопросам недельной главы Торы хожу, и, знаете, привык, а босу приятно.
      Симе Борисовне это показалось подхалимством чистой воды, еле сдержалась, чтобы не высказаться резко. "Мне и в голову никогда не приходило демонстрировать в угоду начальству свою псевдорелигиозность. Наум в крупной строительной компании проработал двенадцать лет, и не скрывал, что к религии безразличен. На Судный день постились и шли в синагогу, а в остальные праздники накрывали обильный стол, проводили время с друзьями, по субботам любили путешествовать по Израилю. И никаким начальникам в угоду не меняли своих привычек. Разве отношения человека с Богом могут быть продиктованы карьерными устремлениями",- думала она.
      - Так что и мне прикажешь в синагогу, на смотрины к твоему начальству?
      - Мама, не заводись, мы с тобой женщины, какой с нас спрос, мы пока погуляем. Синагога находится в филиале Еврейского музея на Еврейской площади, ты там была?
      - Нет, даже не знала про это место. А как же ты в субботу туда поедешь, тебе туда на своих двоих добираться надо, как раз к обеду дотопаешь, - высказалась всё-таки.
      Вопрос повис без ответа, Вадим передёрнул плечами, а Сима почему-то смутилась.
      Еврейская площадь оказалась совсем близко к Рингу, в центре города. Посредине - памятник жертвам Холокоста.
    [] Симе Борисовне памятник этот показался странным. Барак или бункер с дверью без ручки, со стенами, сложенными из книг, корешками вовнутрь, подогнанными ровненько, как в бутафорском книжном шкафу. Символично, но уж очень аккуратно, геометрически точно. Мемориал английского скульптора Рейчела Уайтреда - современное прагматическое сооружение, не лишённое серьёзности и даже пафоса, но шедевром его не назовёшь.
      Музей Юденплатц по субботам не работает, но он не закрыт. В этот день недели он превращается в синагогу. Ранним утром уютную площадь, которая в XIV-XV веках была центром еврейского гетто, пересекают мужчины в ермолках с очаровательными мальчишками, тщательно расчёсанными и одетыми во взрослые костюмы.
      Сима, увидев карапуза с белокурыми пейсами, красного толи от важности момента толи оттого, что ему было жарко в пиджачке, надетом на белоснежную рубашку, улыбнулась его отцу. Венец ещё крепче сжал ручонку сына и не отреагировал на её "шабат шалом".
      - Мама, это же не твой район в Нес Ционе,- Фирочка рассмеялась,- Он, наверное, испугался. Посмотри лучше на фасады домов, я думаю, тут самые красивые венские фасады. Вот в этом доме, ?3 жил Моцарт, здесь родился его сын, а в доме ?4 он поселился за год до смерти.
      Сима Борисовна с удивлением смотрела на богатый фасад дома с большой мемориальной доской.
      - Видно и во времена Моцарта бедность была понятием относительным, или биографы сгущают краски. А тут что написано? - Сима указала на цветной рельеф с изображением крещения Христа на доме ?2.
      - По-моему, это настоящий памятник еврейской истории. Жаль, что тут нет перевода с латыни. Это манифест тех, кто решал "еврейский вопрос" в XV веке. В 1421 году тысячи евреев стали жертвами страшного погрома. Вначале их сжигали на кострах за поддержку гуситов Чехии, а потом в диком религиозном экстазе без разбору убивали всех подряд. Вот об этом и надпись.
      Фирочка передала только общий смысл надписи, на самом деле на рельефе XVI века написано:
      "Крещением в реке Иордан тела очищаются от болезни и зла, и все тайные грехи обращаются в бегство. Так пламя, яростно возжегшееся в 1421 году по всему городу, очистило его от ужасных преступлений еврейских псов. Как однажды мир был очищен водой, так теперь он был очищен огнем". Такое откровенное признание в убийстве, бессовестно прикрытое христианскими рассуждениями сохранилось на стене дома Еврейской площади.
    []
      Пока Вадим был в синагоге, Сима с дочкой погуляли по площади Ам-Хоф. Там раскинулся рынок со всякой всячиной. В центре странно смотрелся большой написанный маслом портрет Сталина.
      - Неужели и это произведение найдёт своего любителя?
      Фирочка хорошо знала Вену, она показала маме знаменитый балкон Йезуитенкирхе, с которого в 1806 году император Франц II объявил о конце тысячелетней Священной Римской империи, и здание военного министерства, откуда революционная толпа вытащила министра Латура. Его повесили тут же на площади на ближайшем фонаре.
      - Доченька, мне всё кажется, что ты мне не о погроме и не о Латуре хочешь рассказать, может, пока Вадима нет, поделишься со мной, ведь год по телефону общаемся.
      - Ох, мама, от тебя не скроешься, ты по глазам читаешь, наверное. Я лопаюсь от желания с тобой поделиться своей главной новостью, но мы решили вечером, за столом.
      - Да хватит меня мучить ожиданиями, то с Александрой я себе ужасов напридумала, теперь ты. Немедленно говори, что вчера произошло, ведь раньше я не волновалась, а сегодня ты какая-то не такая, будто в себя глядишь.
      - Мама, я беременна.
      - Господи, у тебя будет мальчик. Боже мой, - Сима Борисовна не могла больше произнести ни слова, слёзы хлынули из глаз, она стояла посреди площади, возле здания пожарной команды, обнимала свою дочь, и, не скрываясь, плакала от счастья и горя одновременно. Первая же мысль была: "Это весточка от Наума, частичка его души", - но такое разве скажешь вслух.
      Фирочка не ожидала такой бурной реакции, она растерялась, у неё тоже навернулись слёзы на глаза, но больше всего её поразило, что мама с такой уверенностью повторила слова врача, который вчера, посмотрев на серо-чёрный экран монитора, сказал: "У вас будет мальчик".
      Вадим по выражению лиц женщин понял, что Сима Борисовна уже всё знает.
      - Не стерпела, - чмокнув жену в щёку, он заторопился к метро,- Пошли быстрей, наверняка, в Шёнбруне уже толпа туристов.
      На экскурсию во дворец дети отправили Симу Борисовну одну, в целях экономии, договорились, что будут ждать в парке на скамейке недалеко он входа.
      Сима никак не могла справиться с трубкой - гидом, которую получила на входе.
      Сквозь монотонные объяснения, записанные на магнитофон, ей то и дело слышался спокойный голос Наума, сердце кололо от мысли, что не дано поделиться с мужем радостью, рассказать, что будет у них внук, что Фирочка, наконец, после трёх лет замужества беременна и счастлива. Она что-то шептала в трубку, время от времени вытирала слезинки, и была благодарна посетителям дворца, за то, что они не обращали на неё никакого внимания.
      В трубке знакомый по каким-то радиопередачам голос на хорошем русском языке рассказывал об образе жизни императоров, декоре и назначении каждой комнаты дворца. Постепенно этот голос успокоил Симу, она рассеяно слушала уже известные ей сведения о Франце Иосифе и Сисси, подробности жизни Марии Терезии, матери шестнадцати детей и учредительницы первой в истории полиции нравов, от которой пострадали Казанова и прима венецианских музыкальных залов сопрано Сантини.
      Из первых комнат, ни обстановкой, ни отделкой непримечательных, запомнился только сервированный обеденный стол,. На обычном приёме во дворце подавали до двенадцати перемен, но Франц Иосиф отводил на обед ровно 45 минут, и никто из гостей не смел продолжать трапезу после того, как он вставал из за стола. Сисси ничего не ела из-за диеты, а говорить можно было только с соседом по столу.
      Весёлые обеды, - подумала Сима Борисовна, рассматривая портрет самой знаменитой дочери Марии Терезии, взошедшей на гильотину французской королевы Марии Антуанетты.
      Фирочка, покупая билеты во дворец, сказала, что надо брать Большой тур, который включает 40 залов. После первых 22, опять проверяют билеты, и начинается совсем другой дворец: богатый, оригинальный и величественный.
      Зеркальный зал, в котором выступал со своей сестрой семилетний вундеркинд Моцарт, Большая галерея, где в 19 веке давали знаменитые балы Венского конгресса, а в 1961 году произошла официальная встреча Хрущёва и Кеннеди, два маленьких китайских кабинетика для конфиденциальных встреч. А потом вычурный Лаковый кабинет с ореховыми панелями, уникальным паркетом и золочёной мебелью, превращённый Марией Терезией в мемориал своему беспутному, но горячо любимому мужу, по которому она носила траур до конца жизни.
      Но настоящее сокровище - это две комнаты: Фарфоровая, расписанная синим по белому, но не по фарфору, а по резному дереву, и Миллионная, стены которой украшают ценнейшие персидские миниатюры XVII века.
      Сима Борисовна выключила аудиогид, в голове был винегрет из дат, имён, исторических фактов. Она решила купить открытки с видами дворца и прошла в сувенирный магазин. Здесь она залюбовалась фарфоровыми розетками, чашечками и вазочками, ужаснулась ценам, купила открытки, забавную футболку для внучки и поспешила в парк.
      
      Великолепный Шенбруннский парк был разбит в 1705 году по плану Фишера фон Эрлаха в регулярном партерном стиле. Во многих путеводителях его сравнивают с Версальским, но это большая натяжка. Здесь нет ни белоснежных скульптур, ни музыкальных фонтанов. Парк не поражает красотой, он подкупает уютом. Его центральная показная парадная часть с фонтаном Нептуну и холмом, увенчанным гигантской аркой Глориетт - это дань имперской принадлежности, но это не весь парк. Очарование скрыто в уголках и аллеях, скромных фонтанах, зелёных лужайках и рядах разноцветных роз.
      
      В парке было душно, погода за тот час, что Сима Борисовна провела во дворце, как-то странно изменилась. Солнце заволокли тучки, воздух потерял способность двигаться, ни один лепесток облетающих роз не шевелился.
      - Дождь на подходе, а мы без зонтика,- Вадим взял Симу Борисовну и Фирочку под руки, и они пошли по центральной аллее, мимо громадного символа победы Габсбургов над Пруссией - Глориетт к Римской руине.
      Это необычное сооружение выглядит как иллюстрация к романтической поэме, или декорация античной пьесы, оно появилось здесь, благодаря, всё той же Марии Терезии, которая приказала соорудить фонтан в парке из развалин подлинного дворца Нойгебойде.
    []  
      Дождь сразу без увертюры хлынул на головы посетителей. Все, кто, понадеявшись на ничего не подозревавший об осадках прогноз, оказались в парке без зонта, побежали прятаться под густыми ветвями деревьев.
      Фирочка уверенно повела Вадима и маму в глубь парка, к скамейке, возле грота с "Прекрасным источником" по-немецки Schöner Brunnen, отсюда и Шённбрун - название дворца и парка. Грот оказался запущенным, грязноватым, закрытым решёткой с крупными ячейками.
      Рядом висела кормушка для птиц. Синички и воробьи дружно набросились на крошки хлеба.
      - Как здорово, что ты взяла бутерброды и чаёк, мамочка,- Фирочка с удовольствием уплетала нехитрый бутерброд, Вадим закурил, они сидели под зелёным навесом из листвы платанов, почти не говорили, вдыхали посвежевший воздух. Эти минуты Сима потом вспоминала, как время настоящей родственной близости. Она вытащила фотографии своих старших сыновей, невестки и маленькой Аялы, Вадим фотографировал Симу и Фирочку, пытаясь уловить момент, когда синичка сядет на ладонь тёщи. Мама и дочь сидели, обнявшись, когда на дорожку перед скамейкой выскочила белка с пушистым рыжим хвостом, за ней тихонько на цыпочках, чтобы не спугнуть, кралась молоденькая девушка, совершенно промокшая, но довольная своим приключением. Она присела на корточки, протянула что-то съестное зверьку, Вадим прицелился фотоаппаратом, но в это время девушка от радости, наверное, громко затараторила, обращаясь к Фирочке по-итальянски, и темпераментно жестикулируя.
      - Си, си,- закивала ей Фира, не понимая ни слова, но с удовольствием улыбаясь в ответ. Белка тоже не понимала по-итальянски и на всякий случай проворно взобралась на дерево, с опаской поглядывая на людей, так обрадованных её появлением.
    []
      - Мы тут промокнем, - дождь усилился, и крона дерева уже не защищала от тёплых капель,- бежим в Музей карет, там переждём,- сказал Вадим.
      
      В Вагенбурге - Каретном дворе выставлены великолепные экземпляры памятников имперского тщеславия. Так уж видно устроен мир, что средства передвижения всегда были и остаются мерилом богатства и значительности их владельцев.
      Сначала Сима, Фира и Вадим разглядывала ряды карет в центре зала, портшезы - носилки, которые использовались в Вене дольше, чем во всех других столицах Европы, вплоть до середины Х1Х века, катафалк, на котором в 1914 году везли тело эрцгерцога Фердинанда из Сараево. На возвышении в глубине длинного зала стояли особо ценные экспонаты. Сима Борисовна обратилась к девушке - служащей музея, которая зорко следила, чтобы туристы не делали снимков со вспышкой.
      - Будьте добры, несколько слов об этих великолепных каретах.
      Девушка обрадовалась просьбе, ей, наверное, надоело повторять своё бесполезное: "ноу флеш", и хотелось поговорить, а уж экспозицию она знала не хуже опытного экскурсовода.
      - Здесь самые знаменитые из сохранившихся карет Габсбургов. Самая эффектная - коронационная колесница Франца Стефана. На окошках вставки из венецианского стекла, её запрягали восьмеркой лошадей со страусиным плюмажем. Эта карете весит 4 000 кг, и когда Габсбурги короновались в Будапеште, Франкфурте и Милане, то все это сооружение переправляли в эти города в разобранном виде. Рядом вы видите красную коляску, её в XVIII веке использовали только для перевозки церемониальной шляпы эрцгерцога из Клостернойбурга в Вену, и, наконец, резные с золотом сани Марии Терезии, у них есть и колеса, и полозья.
      
      Солнце быстро высушило лужи. Дождь не принёс прохлады. Влажная духота, гармонировала с флорой Пальмового павильона, японского садика, и розариума, но не давала насладиться их красотой.
    []
      - Дети, я мечтаю о кондиционере.
      Сима Борисовна почему то вспомнила лето пятнадцатилетней давности, когда она с мужем и тремя детьми приехала в Израиль. Тогда тоже стояла жара, изматывавшая и силы и нервы. Кондиционера не было ни дома, ни на курсах иврита, и только в супермаркетах и банках стояла хрустальная прохлада, Сима днём заходила на экскурсию в эти кондиционированные оазисы подышать. Дорога с курсов домой делилась на две части: до супера и после. А по ночам под жужжание, гоняющего горячий воздух вентилятора, она зубрила ивритские глаголы и писала подругам во Львов слёзные письма, за которые потом было стыдно. Сима хорошо помнит, что больше всего тогда её удручала жара и то, что любимый идиш не имеет никакого применения. Сколько чужих полов, умирающих стариков, бесконечных курсов и экзаменов она прошла, пока лето стало просто жарким временем года, а не мучительным испытанием. Дома кондиционер, на работе в школьной лаборатории - тоже, в машине, автобусе или электричке - обязательно. А в Вене в музеях, как в печке, зато немецкий прорвало, то ли идиш помог, то ли доцент на кафедре в институте, этническая немка, с твёрдым характером, которая заставляла студентов читать "Лакен унд фарбен" от корки до корки и зубрить формы глаголов.
      Фирочка о чём-то шушукалась с мужем. Сима Борисовна решила не мешать им и шла медленно, чуть поодаль. Дети решали нелёгкую проблему, они со вчерашнего визита к врачу думали, стоит ли просить Симу переехать к ним в Вену после рождения малыша.
      Вадим понимал, что его мама не будет сидеть с ребёнком, да и кто мог представить Александру Давидовну с подгузниками и бутылочкой молочной смеси. " К Симе Борисовне вполне можно приспособиться, - думал Вадим, - особенно, если побольше работать и поменьше бывать дома". Фирочка после долгого разговора с Вадимом в парке, начала понимать, что самой будет справляться тяжело, и что ей придётся поговорить с мамой и убедить её переехать к ним, иначе с перспективной стажировкой в Институте прикладного искусства придётся распрощаться. Но потом Фирочка решила, что спешить некуда, не завтра же ей в роддом. В парке было так хорошо, что говорить о проблемах не хотелось, и она щебетала о чём-то лёгком и незначительном, может, только чаще заглядывала Симе Борисовне в глаза, обнимала её и думала: "Может мама сама догадается приехать, что её так уж держит в Израиле, папина могила, работа?",- подумала, и самой стало неудобно за эти мысли.
      - Если есть силы, то пойдём к дому Хундертвассера, если нет, то едем домой, - Вадим вопросительно посмотрел на Симу Борисовну.
      - Сил нет, но идём. Я же на экскурсии, лёгкой жизни не жду, да и в метро отдохну немного.
      - Ну, конечно, - Фирочка отмахнулась от собственных мыслей, - там и неплохое кафе имеется, и у фонтанчика можно посидеть.
      Сима Борисовна почитала, что нашла в библиотеке о Хундертвассере, видела и фотографии его знаменитого дома в Вене, но то, что она увидела совсем не совпадало со скандальным образом эксцентричного выскочки-художника, который сложился у неё под впечатлением прочитанного.
      Сима увидела на маленьком пятачке венской улицы не выходки голого чудака, а именно так, обнажённым, презентировал Хундертвассер свои проекты в 70-е годы, не коммерческую выходку модерниста, который через эпатаж стремился заработать славу и деньги, - всё это может быть, присутствовало, но Сима этого не замечала. Она была вовлечена талантливым архитектором в детскую игру, где главным правилом было радоваться и удивляться. Сима Борисовна долго сидела у разноцветного, пряничного фонтанчика возле какой-то древней старушки, они вместе разглядывали разные окошки и керамические плитки и плиточки раскрашенного в простые цвета карандашного набора фасада этого чуть пьяного дома. Она улыбнулась старушке, та пожала плечиками и тоже улыбнулась.
      - Башенки видели? - спросила старушка.
      - Да, конечно, и вспученный тротуар.
      - Всего хорошего
      - Благодарю, вам тоже.
      Старушка легко поднялась и маленькими шажками пошла по улице. Так и запомнится Симе этот уголок Вены детской радостью пряничного домика, и старческой улыбкой, мудрой как сказка из забытой книжки.
    []
      - Мама, о чём ты задумалась, давай фотографироваться. Как тебе самый талантливый в мире китч?
      - Что ты, это чудо!
      - А говорила, что модернизм не для тебя. Просто после Шёнбруннского симметричного великолепия здесь по-человечески неаккуратно, свежо и легко.
      
      Они сидели в баре на высоких неудобных стульях, пили холодный сок, глазели на витрины, уставленные яркими сувенирами, заглянули в самый знаменитый в Вене туалет, где журчит немыслимой формы и расцветки фонтан, и долго ходили по художественной галерее с танцующим полом, разными по высоте ступеньками и отличными копиями шедевров Климта, художника которого Фирочка обожала.эта картина Климта называется []
      На улице Сима Борисовна опять залюбовалась необычным домом почти без прямых линий, но зато с деревьями, кустами и травой, высаженными по замыслу Хундертвассера на всех балконах, крышах и террасах.
      
      Через день Сима Борисовна улетала домой. В самолёте она зачем-то открыла свой путеводитель, полистала, пробежала глазами наугад какую-то страничку.
      Нет она не может оторваться от своей Нес Ционы, она уже скучает за своей работой, за квартирой, где всё напоминает Наума, за друзьями, которым везёт сувениры и фотографии, за своими старшими мальчиками, которые обещали поливать цветы, посаженные у могильной плиты, за маленькой Аялой.
      Неужели Фирочка не видела, как она устала от немецкого, от бесконечного перевода, то на русский, то на иврит.
      Дети сделали свой выбор, и Сима Борисовна старалась их не осуждать, в конце концов, они уехали работать, уехали потому что Вадим после Техниона, а Фирочка после университета не смогли устроиться как мечталось. Но она уже однажды рвала по живому, уезжая в Израиль. Не так то просто было в 47 лет прирастать к земле, языку, людям. Она приросла так сильно, что ни оторвать, и, листая уже ненужный путеводитель, Сима Борисовна признавалась себе, что соскучилась за домом, за ДОМОМ.
      Симу разбудил голос командира, объявляющего, что самолёт идёт на посадку. "Температура за бортом 30 градусов"
      -У нас точно, как в Вене...
      
     Ч.1
    Ч.2.Продолжежние.
    Ч.3.Продолжение. 
  • Комментарии: 43, последний от 23/11/2013.
  • © Copyright Пээр Ирина (irena956@gmail.com)
  • Обновлено: 22/04/2006. 21k. Статистика.
  • Рассказ: Австрия
    • Оценка: 7.35*18  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта
    "Заграница"
    Путевые заметки
    Это наша кнопка