Аннотация: Юмор, по-моему, неотъемлeмое свойство физиков - может существовать скучный и занудливый математик, химик, но если физик по натуре таков - лучше ему переквалифицироваться в кого угодно, хоть в инженера или управдома.
Конец 50-х - начало 60-х годов вспоминается физиками моего поколения как счастливое и беззаботное время: молодость ли была тому причиной или реформы Хрущева подействовали, но, казалось, все идет к лучшему, все улаживается. Да к тому же в то время после яростных полемик в газетах, после стихов Б.Слуцкого "Что-то лирики в загоне, что-то физики в почете...", после "Девяти дней одного года" Ромма каждый из нас чувствовал себя как кум королю и, главное, так же воспримали нас девицы - интеллектуальные, конечно, и их хватало!
Да, нас любили девушки, женщины и даже зубные техники...
Юмор, по-моему, неотъемлeмое свойство физиков - может существовать скучный и занудливый математик, химик, но если физик по натуре таков - лучше ему переквалифицироваться в кого угодно, хоть в инженера или управдома.
Первое апреля - особый день, когда-то в Дубне, в Объединенном институте ядерных исследований, постановили переименовать этот день в День физика-теоретика. И традиция эта не только отечественная (или староотечественная): в календарике, выпускаемом Центром ядерных исследований в Женеве, этот день отмечен наряду с Рождеством и Новым годом, назван он, правда, по-старому: "April Foolish Day" - "День апрельских дураков", но не в названии ведь только суть.
Вот и вспоминаются к этому дню шутки, безобидные и не совсем, что удавались когда-то.
Теоретический отдел Тбилисского Института физики был тогда полностью вмещен в одну комнатку, метров так в 25: три профессора, два доцента и три аспиранта, которым дозволялось писать на краешке стола своего и только своего руководителя, а если он куда-либо отбывал, то садиться на его стул.
Шутки в начале были безобидные: поменяли там ящики столов и все (руководил ими мой шеф В.В.Чавчанидзе, теперь давно уже солидный грузинский академик, а тогда известный хохмач, на него в случае чего аспиранты все и сваливали). Потом пошли шуточки потехничнее - вытащили ящики стола у профессора Хуцишвили, натерли графитом полозья, чтобы скользили, и к каждому ящику приделали снизу пружины и резинки - удовольствие было полное: профессор уселся, разложил бумаги, не глядя, открыл ящик и потянулся что-то достать - а ящик закрыт! После второй или третьей попытки он начинает задумываться, подозрительно оглядывает наши невинные рожи и осторожно лезет под стол, чтобы поймать злоумышленника... Мы с трудом дожидаемся момента, когда остается виден лишь его зад и начинаем вопить, что сегодня праздник!
Чашу терпения почтенного ученого переполнил только такой номер: он вышел куда-то, оставив на столе очки. Мы быстренько заменили в них одно стекло - если заменить оба, хозяин это сразу заметит, а вот одно - это совсем другое - начинается прямо-таки раздвоение личности, информация в оба глаза поступает по-разному!
Шуму тут было побольше, пришлось менять объект.
В 1960 году в Тбилиси открыли первый в СССР Институт кибернетики - подальше, на всякий случай, от московских идеологов - так решил многоопытный, во всех смыслах, академик и инженер-адмирал А.И.Берг, "папа" советской радиолокации и кибернетики, немало отсидевший в ГУЛАГе, битый и перебитый за дворянское происхождение, за любовь к делу, за преклонение перед Западом и т.д. Директором стал мой шеф, переключившийся с теоретической физики на кибернетику. При переходе он мне сказал: "Я теперь директор, ко мне нужно обращаться на людях по имени-отчеству. И никаких таких шуточек, ничего не подстраивать!". Я честно пообещал вести себя прилично и не хохмить на людях.
Но приближался Первый апрель. Как сдержать слово и выйти из положения? Пришлось пойти на хитрость: попросить в канцелярии, чтобы всякие иностранные письма - это были сплошные рекламы - попридержали и первого сразу занесли к директору. Когда всю груду вывалили на стол, он завопил: "Не верю! Первый апрель!" и до вечера ходил вокруг, не решаясь их открыть, а мы по-очереди заходили и спрашивали, по какому поводу такая корреспонденция..
Кучу этих рекламных писем мы использовали по назначению: во многих после официальной шапки и до текста остается достаточно свободного места. Тогда текст отрезался, и в бланк впечатывалось что-то свое, персональное (в те годы мало кто получал что-нибудь из-за рубежа, каждое письмо было событием). Одному непомерно честолюбивому приятелю прислали так письмо из издательства "Пергамон Пресс" на фирменном бланке с предложением выпустить собрание его трудов массовым тиражом: он бегал по своему институту, потрясал письмом и кричал, что заграница его поддерживает, а тут его держат эменесом! (Со мной он потом года два не разговаривал.)
Таких случаев было несколько, и к концу дня нас вызвал наш вальяжный замдиректора, в будущем министр СССР: "Ребята, - сказал он, попыхивая трубкой, - это уже чересчур. Так никто никому верить не будет. Вот я, например, получил письмо с просьбой прислать биографию и свое фото для справочника "Who is Who in Cybernetics". Уже звонил в КГБ за разрешением, так мне что - тоже не верить?"
Тут он уже понял, что верить, конечно, нельзя было, а мы, свалившись от хохота на пол, только повторяли слова в этом письме, которыми больше всего гордились и которые придавали аромат подлинности: "Фото без шляпы для последующего гравирования". (До сих пор поминается этот розыгрыщ нам, мне и А.Г.Гачечиладзе, автору и разработчику противоракового "Катрэкса".)
Во всяком таком деле главное - не повторяться. На следующий год нам повезло - оказалось, что у одного нашего сотрудника мать работает в суде, и он смог раздобыть у нее кучу разных бланков. Хорошо пошли бланки по алиментам: от одного товарища мать и три тетки-старые девы требовали немедленно привезти внучку ("Ничего, что мать украинка и зовут ее Перепетуя, мы ее перекрестим. Хотим внучку!"), одна неприятность все же была, так как некий адресат, скупой до невозможности, женился, оказывается, за пару дней до того и, чтобы зажать свадьбу, никому ничего не сказал (свинство, по нашим тогдашним понятиям). Получил он на полную катушку - жена-то с нами не знакома, шуток не понимает, вот и пришлось ему бегать чуть ли не в Верховный суд, приносить справку, что эта бумага не действительна, что на ней штамп не суда, а Института кибернетики, только смазанный.
Наибольший, видимо, успех выпал на бланк, посланный из "Республиканской милиции" в Харьков, в Физико-Технический институт, где должен был находиться наш сотрудник Г.Б. В бланке значилось: "Такого-то числа в ресторане "Интурист" пьяный гр. Г.Б. устроил дебош и ударил официанта тяжелым предметом по голове. Предмет при ближайшем рассмотрении оказался докторской диссертацией М.Я.Азбеля из Вашего Института. Просим сообщить какие предметы пропали у профессора Азбеля вместе с означенной диссертацией." Письмо доставили уже вскрытым во время семинара, и оно пошло гулять по рукам (Г.Б., к сожалению, днем раньше уехал). Все коллеги заволновались, уже стали проектировать письма в защиту Г.Б. - официальная бумага, ведь! Наконец оно дошло до академика И.М.Лифшица: известный филателист, он первым делом посмотрел на марку - такие не клеят в госучреждениях, ну а печать-то и так все разъясняла...
Затем пришлось схитрить: повесили объявление, что в этом году празднование Первого апреля будет проводиться по старому стилю - 14 апреля. Все посмеялись, разошлись и забыли. Вот тут мы и вдарили, даже старые бланки пригодились: "А вы склеротики? - парировали мы, - мы всех честно предупредили."
Великолепно шли бланки из Комитета по изобретениям: получает человек бумагу, что его заявка признана пионерской, выставляется с ходу на Госпремию, рекомендуется на немедленное и повсеместное внедрение и т.п. Ну как тут не задрать нос и не похвалиться перед всеми знакомыми и незнакомыми! Или, наоборот, но это реже и только к людям определенного типа - получает заявитель отказ, да с такой формулировкой, что хоть аппелируй к Международному суду... Были у нас и бланки ВАКа, но с ними надо быть осторожнее - отношение к ним более нервное.
Замечательный бланк был у городского вытрезвителя: целый плакат, на нем пьяная расхристанная харя, перепившая хавронья в луже, чьи-то вирши и еще место для описания события и его оценки коллективом. Так что директор с ходу бурно среагировал на такой бланк с текстом: "Ваш сотрудник, кандидат химических наук (как он утверждает) Г.А. пытался в пьяном виде ворваться в женское отделение Бани. Будучи задержанным, он заявил, что выполнял Ваше научное задание." Немедленно вызванный на ковер, Г.А. растерялся и стал к нашему вящему удовольствию доказывать, что он уже лет двадцать в бане не был.
К тому времени в Тбилисском институте патологии и физиологии женщины (по замыслу замечательного ученого и человека, его организатора профессора И.Ф.Жордания он должен был называться Институтом борьбы с бесплодием, но какое может быть бесплодие при социализме?) организовали Отдел демографии - до местного ЦК дошло, что титульная нация уменьшается в процентном отношении, а это чревато! Глава Отдела тотчас составил разнообразные анкеты для социологических опросов о причинах снижения рождаемости. В этом институте работала моя сестра, я потому туда захаживал, сразу попал в курс дела и уговорил социолога обратить особое внимание на выявление "вредных привычек" с их подробной в анкете классификацией. Наивный человек послушался, анкету типографски распечатал и разослал по предложенному списку. Особенно много шуму было в Институте физики: мой друг, профессор Ц. вопил прямо на Ученом совете, где раскрыл письмо с анкетой: "Если я холостяк, то меня можно обвинять в онанизме?". Не все были столь прямодушны, но хмурыми ходили многие.
Однако с индивидуальными письмами много возни, решили перейти на поточный метод. Повесили в вестибюле объявление: "По решению Горсовета списанные автомобили-такси "Волга.ГАЗ 21" будут распределяться среди научных сотрудников по сниженным ценам." Ниже шел список необходимых документов, наугад взятый номер комнаты в Горсовете и новый номер телефона нашего ученого секретаря. Если Вы помните, сколь престижным было лет 30 тому назад обладание "Волгой" и какова была ее стоимость на черном рынке, то Вам легко представить себе, как быстро опустел Институт, не выдержал даже один из членов нашей команды: "А вдруг?"- сказал он и помчался вслед за остальными - вот Вам эффект массовой психологии: люди знают, что сегодня Первое апреля, но уж очень хочется и потому где-то верят, что все это сбудется.
Бедный ученый секретарь недели две не мог войти в свой кабинет - слухи и номера телефонов кругами расходились по городу, в горсовете штурмовали комнату "где записывают на машины", а сотрудники грозились придти и побить инициаторов.
Много позже я случайно поспособствовал проведению еще одного эксперимента по массовой психологии. Один мой ученик под влиянием этих рассказов составил и развесил в городе несколько таких объявлений: "Вновь открывшийся медицинский институт в г.Барнауле приглашает абитуриентов, не прошедших по конкурсу, явиться для зачисления к полномочному представителю Института по такому-то адресу". Медицина в Грузии всегда была архипрестижной профессией, конкурсы (и взятки) в Мединституте неимоверные, так что жителям указанного дома пришлось на несколько дней переселяться, кто куда мог, а слухи о каком-то медицинском Эльдорадо бродили еще долго. Тут уж никто не вспоминал о всеобщем празднике обманов.
Очень эффективным оказалось и такое объявление: "В помещении Института днями запускается на полную мощность генератор наносекундных колебаний. Всем сотрудникам необходимо срочно пройти обследование в стоматологической поликлинике на предмет удаления металлических коронок и пломб." Воздействия такого на аудиторию мы и не ожидали: трое самых боязливых сразу принесли заявления об уходе с работы, один завлаб собрал свой коллектив (физиков там не было) и проголосовал резолюцию "Первыми откликнемся на призыв дирекции". Другая завлабша закатила скандал замдиректору: в раже, ничего не слушая, она кричала, что ей срывают оборонный заказ, и она немедленно пишет в ЦК, а такие эксперименты надо выносить за город!
Меня, конечно, тоже пытались "купить". Повесили на доске объявлений "приказ" о строгом выговоре за непотребное поведение на семинаре. Проходивший директор прочел, рассмеялся и тут же подписал, но выговоров, за дело и без оного, было у меня столько и они столь мало значили, что это быстро поняли и сами устроители. Выписали затем мне наложенным платежом полное собрание трудов Лобачевского - дурак завхоз переусердствовал и, идя на почту, выкупил за меня очередной фолиант: он-то в шутке не участвовал, так что пришлось заплатить, а потом, красиво обернув, дарить одному из инициаторов на свадьбу. Послали затем письмо Святейшему Патриарху Всея Руси о том, что вот, мол, я - иудей и физик-теоретик - после многих лет занятий наукой постиг, наконец, что Истина во Христе, решил поэтому креститься и прошу Его Святейщество лично быть моим восприемником. Характера они, конечно, не выдержали - через пару дней показали письмо мне, я раскритиковал стиль, сказал, что ответа не будет - не те еще или уже времена, так и случилось.
Вершиной розыгрышей был, по-моему, такой. Наш сотрудник, уже упоминавшийся Г.Б., сочинил какую-то новую и по его мнению невероятно перспективную теорию каких-то свойств металлов и поэтому по всякому поводу (по нашему мнению - безо всякого повода) начинал ее пересказывать. Надоело это всем до чертиков, надо было как-то пресечь его неумеренные словоизлияния. Взяли мы свежий, нетронутый номер самого престижного английского журнала "Нэйчер" (Nature), осторожненько нашли в нем свободные полстраницы, раскрыли так, чтобы журнал сходу открывался на нужном месте и впечатали текст: "Внимание! Внимание! В Кембриджском университете сделано сенсационное открытие - подтверждена теория Г.Б. Значимость этого открытия трудно переоценить, но мы не сомневаемся, что Нобелевский комитет не пройдет мимо него!"
Стиль нашего письма был далек от оксбриджского, исполнение - тоже, но Г.Б., зайдя в библиотеку, подошел первым делом, как всегда, к стенду со свежей периодикой, нужный номер просился в руки и сам раскрылся на нужной странице. Г.Б. как-то вяло опустился на пол, и мы услышали только тихий стон и всхлипывания... Пришлось побегать по Институту за валерианкой, но с проповедями новой теории было покончено.
Шутил, конечно, не только я один и не всегда столь безобидно. Экспериментаторы иногда шутили позлее, переключая, например, к Первому апреля контакты в какой-нибудь установке и наслаждаясь тем, как у жертвы волосы становятся дыбом от невероятных результатов.
Самая злая, но зато действенная "шутка" иного плана была устроена в одной из наших химических лабораторий, где весь наличный состав был женским и очень дружным: одна из сотрудниц явилась утром заплаканной и рассказала, что доукладывая что-то в чемодан мужа, отправляющегося вечером в командировку, наткнулась на вот этот большой пакет презервативов. Собравшийся "Совет в Филях" решил, что изымать орудия измены глупо, говорить об этом еще глупее, нужно, черт побери, использовать профессиональные навыки. Девицы дружно растерли в агатовых ступках черный перец до почти молекулярных размеров и всыпали тонким шприцем в каждую упаковку... Муж из командировки вернулся тихим и очень подавленным.
С перцем была и другая история. Наш друг Ж.Ч. проверял почему-то какие-то вещества на электролюминесценцию, вот ему и подсунули маринованный мегрельский перец из буфета, который, кстати, великолепно светил. Ж.Ч. как физик забыл первую заповедь химиков: руки надо мыть не после захода в туалет, а до того! Из туалета, где вода, как часто бывает в Тбилиси, не шла, он выскочил с воплями и при спущенных штанах, заскочил в первую же дверь хрипя: "Воды! Воды!!". Лабораторией командовала старая дева, подобравшая себе такой же персонал, который от ужаса мгновенно залез под столы и кричал оттуда: "Спасите!" Сбежалось пол института, пострадавшего начали поливать из пожарных ведер, свою долю получили и боязливые химички. А их начальница долго потом повторяла: "Ж.Ч. - опасный мужчина!".
Постепенно шутки как-то сошли на нет: шутить над младшими недостойно - они стесняются ответить тем же, ровесники и старшие постепенно уходят или матереют, обзаводятся регалиями и самоуважением, болезненно реагируют на "подрыв авторитета". Остается вспоминать и узнавать о том, как шутят другие.