Варшавская весна

Варшавская весна

Фрагменты книги "Полонез по-русски, или Заграница.pl.ru"

...Наш первый день в Варшаве. В час дня мы с женой выбираемся в город. Идём в ближайший киоск за автобусными билетами. Впервые в жизни пытаюсь разговаривать по-польски с незнакомым человеком. Сердце колотится, как у курсистки на экзамене. Я старательно готовлю первую фразу ("Проше пани о два билеты едноднёвых, на цалы джень") и молю бога, чтобы продавщица в киоске меня сразу поняла и не вступила со мной в дискуссию. Мы совсем по-нашему, по-советски, закомплексованы и в чужой стране боимся рта открыть.

Добираемся до остановки и... садимся в первый же подвернувшийся автобус, который увозит нас совсем не в Центр, а к реке Висле, на Лазенковский мост. Странное ощущение: мы в автобусе одни среди иностранцев, и будто бы все на нас смотрят и догадываются, что мы из России...

На мосту я понимаю, что пора выходить, мы явно не туда заехали. Река здесь довольно широка. Долго идём по мосту. Несколько раз нас обгоняют велосипедисты. Велосипед - весьма популярный в Варшаве вид транспорта, поляки относятся к нему с трепетной любовью. Я ни разу не видел велосипеда ржавого, наполовину сломанного, старого. В моде спортивные, многоскоростные, с амортизаторами и ручным тормозом. Ничего не загремит, ничего не скрипнет, всё смазано, ухожено, всё работает исправно. К тебе подъезжает сзади велосипедист, а ты его не слышишь. Он не дёргает свой звонок, он терпеливо ждёт, когда ты обратишь на него внимание и уступишь дорогу. На нём спортивные шорты, кепка с длинным козырьком и тонкая футболка. Обгоняя тебя, он улыбается, ему хорошо, он бодр и весел.

Мы тащимся по длинному мосту через Вислу. Жара, двадцать семь градусов! А ведь это только 29 апреля. Что будет здесь в мае? Я обливаюсь потом. Мост кажется бесконечным. На берегу Вислы лежат девушки в купальниках.

Вшистко кветне (всё цветёт): каштаны, сирень, черёмуха, магнолии, яблони, вишни... Жена смеётся, когда я говорю ей, что впервые вижу, как цветут каштаны. "Да у нас растут такие же. Есть дерево даже перед входом на твою работу!" "Не замечал", - развожу руками.

Запахи!!! Совсем как в парфюмерном магазине. На каждом углу продаются канвалии (ландыши). Сердце волнует жаркая кровь.

Саксонский парк

Добираемся до автобусной остановки, по пути сделав первый фотоснимок. Моё внимание привлёк рекламный щит с готической надписью (но по-польски) и портретом... гитлеровца. "Вот так номер! - думаю. - Вот тебе Варшава!" Потом, присмотревшись, узнаю в немецком офицере польского актёра Станислава Микульского в роли капитана Клоса (аналог нашего Штирлица) из незабвенного телесериала "Ставка больше чем жизнь".

***

Добраться до центра Варшавы довольно просто, потому что именно там стоит огромное "сталинское" здание Дворца культуры и науки, точно такое же, как несколько знаменитых высоток в Москве. Этот дом виден почти отовсюду. Дворец был построен в начале 50-х годов на месте разрушенных во время войны старых зданий, это "подарок народов Советского Союза". По поводу "сталинской" высотки поляки много спорят, вписывается ли она в общую архитектурную гармонию городского центра или нет. Ясно, что они не очень любят это здание - очевидно, потому, что оно ассоциируется у них с такими понятиями, как "тоталитарный режим", "социалистический лагерь" и тому подобное.

Даже в путеводителе по Варшаве я потом нашёл такую фразу: "Нравится оно нам или нет, это здание стало символом, визитной карточкой Варшавы". "Сталинская" высотка выполняет десятки функций: здесь кинотеатр, театр, рестораны, магазины, Дворец молодёжи, различные учреждения, здесь устраиваются книжные, компьютерные и медицинские ярмарки, а на высоте тридцатого этажа есть смотровая площадка, откуда открывается вся панорама города. Дадим ещё несколько слов путеводителю: "Проекты сноса, перестройки Дворца или "прикрытия" его высотными зданиями остаются пока на бумаге. Много сторонников есть и у концепции сохранения его в неизменном виде и в том же самом окружении. Может, следовало бы его основательно почистить..."

А рядом с высоткой - Центральный железнодорожный вокзал, куда мы, собственно говоря, и стремимся. Нам нужно заранее купить билеты домой, в Россию. Быстро находим международные кассы. С билетами никаких проблем. Остаётся только узнать, сколько это стоит. Кассирша называет цену: около 110 долларов на двоих, - и объясняет, где можно найти "кантор" (бюро обмена валюты). Наши билеты она откладывает в сторону.

Простая вещь: нигде - ни в билетной кассе (международной!), ни в "канторе" у меня не спросили паспорт! - а я поражаюсь этому безмерно. О, как мы привыкли дома отчитываться и оправдываться перед различного рода надсмотрщиками и "контролёрами"!..

Пытаюсь изучить валютный курс и ещё больше удивляюсь. За 100 рублей вам дадут всего 5 злотых (цена двух порций мороженого), но если вы хотите перед возвращением на родину получить рубли и избавиться от злотых, вам эти же 100 рублей вернут уже за 18 злотых!.. Впрочем, оно и понятно, полякам наши рубли не нужны. Вот как в Европе относятся к российской "деревянной" валюте и вот чего стоят громогласные заявления наших лидеров о "подъёме российской экономики" и "росте внутреннего валового продукта"... Нет, с рублями за границей делать нечего, тут в чести доллары. За 1 доллар в Варшаве можно получить 4 с половиной злотых.

Возвращаемся в кассу, чтобы отдать деньги за билеты. (Кстати, в Польше на железнодорожных билетах вашу фамилию не пишут, никому это не интересно.) Пробираюсь без очереди, но тут какой-то парень дёргает меня за рукав: "Эй!.." Не лезь, мол, тут люди стоят. Пытаюсь ответить ему по-польски: "Там юж ест муй билет" ("Там уже есть для меня билет"). Парень разочарованно тянет: "А-а..." Потом слышу, как он переговаривается с товарищем... по-русски. Оказывается, ребята из Белоруссии. Ну вот, уже с соотечественниками общаемся по-польски...

Тут к кассе прорывается какая-то русская тётка. Она даже не пытается затруднять себя польской речью. Кричит на весь вокзал, что её здесь обокрали, спёрли паспорт и деньги, она хочет взять билет в Россию и поскорее уехать. Кассирша понимает русскую речь, терпеливо отвечает по-русски.

Мы покупаем на вокзале карту Варшавы и выходим на улицу. Пристраиваемся на лавочке в ближайшем сквере, разворачиваем карту - боже мой! она же огромная, как аэродром! Наверно, надо развернуть карту прямо на траве. Жена говорит громко, а я, поймав на себе быстрые взгляды прохожих, говорю ей:

-Никак не могу понять, как поляки относятся к русским. Говори тише. Может быть, за хохлов сойдём...

...Возле памятника Николаю Копернику моё внимание привлёк молодой человек с букетом роз в руке, совсем ещё мальчик. Очевидно, ждал девушку. Мне захотелось сфотографироваться вместе с женой. Я подошёл к нему, дал свой фотоаппарат и попросил сделать "еднэ здьенче" (один снимок). Мы замерли у цоколя памятника, парень нажал на затвор. Уже в России я напечатал фото. Парень сделал великолепный снимок: голубое небо, Коперник на фоне кучевых облаков, а строгое здание Академии наук словно опустилось перед ним на одно колено, склонило к нему голову... И в районе нижней кромки фотографии торчит моя макушка, а лица не видно совсем (я уж не говорю о жене, которая ниже меня на голову). Парень отнёсся к моей просьбе творчески, рассудив, вероятно, что Коперник и небо выглядят достаточно гармонично, а всё прочее им ни к чему...

"Миколаёви Коперникови - родацы" - значится на цоколе ("Николаю Копернику - соотечественники"). С другой стороны постамента эта же надпись повторяется по-латыни. Астроном сидит в своей хламиде на гигантском кубе, держит в левой руке ажурную сферу (очевидно, модель какого-то астрономического объекта), а в правой - что-то вроде указки. Авторство памятника принадлежит датскому ваятелю Бертелю Торвальдсену. Любопытно, что немцы считали Коперника своим, поскольку тот писал труды по-немецки. Когда во время Второй мировой войны они вошли в Варшаву, повесили на цоколе свою доску с надписью на немецком языке: это, мол, Николай Коперник. Чуть позже молодой поляк, рискуя жизнью, под покровом ночи снял эту доску и унёс. Теперь она висит в Варшавском Историческом музее. Тяжёленькая, должен сказать. Представляю, как парнишка волок эту плиту по разрушенной ночной Варшаве, в каждую секунду рискуя угодить в лапы гестаповцам...

У могилы Неизвестного солдата [А. Петров]

Могила Неизвестного солдата

Идём по улице дальше и видим великолепное здание костёла Святого Креста. На балюстраде лестницы, ведущей к главному входу, стоит фигура Христа, несущего Крест. Христос, согнувшись под тяжестью своей ноши, придерживает крест правой рукой, а левой показывает в небо. Мистическая история: во время войны костёл был разрушен, но скульптура Христа уцелела среди развалин храма... О, сколько тут сюжетов для писателя, наделённого фантазией!

Стоит обратить внимание на этот костёл ещё и потому, что здесь хранится урна с сердцем Фредерика Шопена, привезённая сюда из Франции согласно последней воле композитора. Мы входим в храм, находим мемориальную доску Шопена не сразу (здесь на стенах ещё с десяток таких же плит и бюстов), молча стоим несколько минут, рядом с нами никого нет, никто не обращает на нас внимание...

Здесь покоится сердце Шопена [А. Петров]

Здесь покоится сердце Шопена (Костел Святого Креста)

На улице, которая называется "Краковское предместье", стоят четыре храма, и самым красивым из них считается костёл ордена визиток. Но мне не удаётся сфотографировать его во всей своей красе, потому что храм утопает в зелени, да к тому же у входа толпа людей и... две машины "скорой помощи". Подходим поближе. Что-то случилось? Да нет, это просто свадьба. На одной машине приехал жених, на другой - невеста. Должно быть, медики. Реанемобили яркие, новенькие, с красными и синими полосками на белом кузове, вполне праздничные, но всё равно это забавно. Напрашиваются всякого рода шутки: вот она, сила любви, вот, наверно, как оно прижало, раз пришлось вызывать "скорую"!..

Краковское предместье

Мы входим в храм и присаживаемся на лавочку в задних рядах. В полном разгаре обряд католического венчания. Новобрачные сидят перед священником, а тот читает проповедь в микрофон. В храме многолюдно, все слушают ксёндза. Приятно после раскалённой солнцем улицы войти в прохладу костёла, посидеть и послушать неторопливый тенорок священника. Польская речь успокаивает и убаюкивает, ты сидишь, слушаешь и с удивлением замечаешь, что тебе понятны целые фразы, и ты как будто даже соглашаешься с ксёндзом, киваешь головой, сложив руки на парте перед собой. Уходить не хочется, тебя охватывает чувство умиротворения и покоя...

В костеле на Краковском предместье [А. Петров]

В костёле на Краковском предместье

Возле Замковой площади находим ещё один костёл - университетский, костёл святой Анны. Разумеется, и здесь мы попадаем на обряд венчания: студенческие пары особенно любят венчаться в костёле святой Анны. Народу здесь ещё больше, присесть нам не удаётся.

Костел Святой Анны

***

И вот мы на площади перед Королевским замком. Здесь чувствуешь себя немножко ребёнком. И вспоминаешь какие-то сказки, детские фильмы, "Бременских музыкантов" или "Королевство кривых зеркал". Замковая площадь - это мощёная брусчаткой площадь с высокой колонной короля Сигизмунда III в центре. Красивый памятник: на небольшом возвышении - несколько ступенек из тёмного камня, а дальше - постамент, откуда поднимается высокая колонна, и на самой вершине стоит Сигизмунд в шлеме былинного богатыря, одной рукой король держит меч, а другой - огромный крест. Монумент Зыгмунту Тшечему (Сигизмунду Третьему) был воздвигнут в 1644 году королем Владиславом IV (между прочим, несостоявшимся государём Всея Руси...), который захотел увековечить память своего отца.

Королевский Замок и колонна Сигизмунда III

Заглянем в энциклопедию: Сигизмунд III из шведской династии Вазов - король Речи Посполитой (Польского государства) с 1587 года, а кроме того семь лет правил Швеций. Сигизмунд Третий был одним из организаторов интервенции в Россию в начале 17 века. В те годы правящая верхушка Речи Посполитой и католической церкви вознамерилась расчленить Россию и ликвидировать её государственную самостоятельность. Эти планы вынашивались более двадцати лет. В сентябре 1609 года войска Сигизмунда осадили Смоленск, затем ляхи пошли на Москву, захватили её в 1610-м и два года держали столицу-матушку в своих руках. Читаем у Карамзина в XII томе "Истории государства российского": "Ляхи и немцы, пехота и всадники, заняли Красную площадь с обнажённым саблями, пушками и горящими фитилями. Но улицы были пусты! Граждане не выходили из домов, воображая, что ляхи умышляют незапное кровопролитие и будут стрелять в толпы народа безоружного..." И дальше: "Жители Китая (т. е. Китай-города. - А. П.) искали спасения в Белом городе и за Москвою-рекою: конные ляхи гнали, топтали, рубили их; но в Тверских воротах были удержаны стрельцами. Ещё сильнейшая битва закипела на Сретенке: там явился витязь знаменитый, князь Дмитрий Пожарский... Бились ещё в улицах Тверской, Никитской и Чертольской, на Арбате и Знаменке..." Какие улицы! сколько хожено-перехожено по ним когда-то, в студенческие годы и позже!.. Но ещё раз вернёмся к Карамзину: "...москвитяне теснили неприятеля к Кремлю, его последней ограде и надежде. Тут, в час решительный, услышали голос: "огня! огня!" и первый вспыхнул в Белом городе дом Михайла Салтыкова. Зажгли и в других местах: сильный ветер раздувал пламя в лицо москвитянами... До самой ночи уже беспрепятственно губив огнём столицу, ляхи с гордостию победителей возвратились в Китай и Кремль, любоваться зрелищем, ими произведённым; бурным пламенным морем, которое, разливаясь вокруг их, обещало им безопасность, как они думали, не заботясь о дальнейших, вековых следствиях такого дела и презирая месть россиян!"

Тут ловлю себя на мысли: о том, что Москву сжёг Наполеон, мы помним хорошо; о гитлеровских бомбардировках российской столицы знаем ещё лучше; о пожаре Москвы, который спровоцировали воины Сигизмунда Третьего, помнят, как правило, любознательные знатоки русской истории да школьники 7 класса...

А ведь это ещё не всё. Москва была освобождена в 1612 году усилиями народного ополчения, возглавляемого нижегородским посадским Кузьмой Мининым и князем Пожарским, но Сигизмунд и его сын Владислав пытались захватить Москву ещё раз, через пять лет! А чуть раньше (помните?) костромской крестьянин (ляхи и до Костромы дошли!) Иван Сусанин завёл отряд польских интервентов в непроходимое лесное болото и погиб вместе со своими врагами, был замучен ляхами, которые, однако же, погибли вместе с ним.

(Однажды я, не в меру развеселившись, спросил у Куровского:

-А вы знаете, кто такой Иван Сусанин?

-Нет, - развёл руками пан Эдвард.

-Ну как же, герой русского народа, который внёс весомый вклад в дело освобождения России от польских интервентов... О нём Глинка оперу написал - "Иван Сусанин", которая сначала называлась "Жизнь за царя". Неужели не знаете? Неужели эту оперу никогда не дают в вашем Большом театре?!

Пан Эдвард немедленно отыскал энциклопедический словарь, нашёл композитора Глинку.

-А правда, - удивился он, - есть такая опера, "Иван Сусанин"...)

И вот я стою у колонны Сигизмунда III, короля, который спалил Москву, а кроме того в 1596 году перенёс столицу Польши из Кракова в Варшаву после грандиозного пожара краковского Вавельского замка. (Поляки рассказали мне забавное двустишие, сочинённое об этом монументе: "Длятэго, круле, стоишь на ступе, бо мялэшь Кракув в дупе." Примерно так (нарочно не запоминал.). А вот приблизительный перевод (с соблюдением норм приличия): "Ты, король, стоишь на столбе потому, что... видал Краков в заднице".)

Именно при Сигизмунде III Королевский замок превратился в монументальное сооружение, похожее на нынешнее, пятиугольное здание, с внутренним двором посредине и Передним двором со стороны города.

У подножья монумента толпится молодёжь. Я подошёл поближе - что тут такое? На каменных плитах лежит широкая подстилка, здесь же стоит магнитофон, звучит ритмичная, но пустенькая музыка. Бритоголовые молодые люди танцуют "брейк": заходят по очереди на подстилку и танцуют нечто такое, что танцем можно назвать с большой натяжкой. Скорее это акробатический этюд: парни делают стойки, задирают ноги, вертятся вокруг своей оси, извиваются, как эпилептики... Зрители сидят на ступеньках возле колонны, подперев головы и щурясь от яркого солнца.

Справа - оранжевые стены Королевского замка, слева - аккуратные, крытые красной черепицей дома Старого Города. На краю площади уютно примостились столики уличного кафе под большими красными зонтиками. Я делаю ещё несколько шагов и замираю в восхищении: впервые в жизни вижу самого настоящего шарманщика. На нём чёрная шляпа, белая рубашка, красный галстук-бабочка, бежевая жилетка, тёмные бриджи и белые гольфы. Шарманка зелёная, расписанная яркими узорами. Рядом - лоток с сувенирами и стеклянная урна с надписью "Брось на счастье" (нужно кинуть туда монетку), а над урной - клетка с большим зелёным попугаем. Всё это хозяйство установлено на тележке, потому что шарманщик изредка переезжает с места на место. Мы подходим поближе. Шарманщик стоит на самом солнцепёке у стен Королевского замка, ждёт зевак. Бросишь в щель монетку - и завертит ручку шарманщик, запоёт его инструмент, напомнит о чём-то добром, печальном, что-то детское, светлое всколыхнётся в душе, и замрёшь, прислушаешься, почувствуешь тёплую волну радости в своём оттаявшем сердце... И придут на память стихи Новеллы Матвеевой:

Достойные друзья, не спорю с вами я:

Старик-шарманщик пел не лучше соловья.

Но тронет рукоять - и верьте, что порой

Он был самостоятельнее, чем король.

У ворот, ведущих во внутренний двор замка, находим две брички извозчиков. Ждут клиентов. Прогулка по улочкам Старого Города в извозчичьей тележке стоит недёшево, но желающие, судя по всему, находятся. Однако сейчас обеденный перерыв. Оба извозчика разворачивают свои свёртки. Молодой не присаживается, жуёт, небрежно опираясь о боковину брички и чуть пританцовывая в нетерпении. Другой же, пожилой и неспешный, по-пролетарски сосредоточенно ест прямо в своей коляске, положив картуз на сидение и низко склонившись над лавкой. У лошадей тоже обед: чтобы не сорить, им на головы надевают полотняные мешки с овсом, лошади погружают туда свои морды, и ни одно зёрнышко не падает на брусчатку площади.

Всего несколько шагов налево, и мы проникаем, буквально просачиваемся в узкую улочку Старувки (Старого Города). Здесь начиналась история Варшавы. Мы идём по булыжной мостовой, я читаю названия улиц, которые пришли сюда словно из сказки про Город Мастеров: Пекарская, Пивная, Широкий Дунай, Узкий Дунай, Запецек (то есть "лежанка за печью"), Кривое Колесо, Рыцарская, Иезуитская... Трёх- и четырёхэтажные дома тесно жмутся друг к дружке, а в них, кроме квартир, где, кажется, и сегодня живут люди (подумать только! какой смертный обитает здесь?!) - ресторанчики, магазины, сувенирные лавчонки, небольшие выставочные залы, табачные ларьки... Витрины настойчиво приглашают покупателей - туристов или просто прохожих - зайти и хотя бы взглянуть на товар, а там, мол, решайте сами... Мы входим в первый попавшийся магазин и попадаем в лавку, где продаётся всякая всячина, старина: тут вам и ордена, тут и конфедератки, и кивера, и старинное оружие, охотничья амуниция, книги, подсвечники, посуда, колёса от старой телеги, крестьянская соломенная шляпа, образчики народной одежды, канцелярские принадлежности, а ещё... Да нет, всё перечислять не буду, для этого потребуется несколько страниц, да к тому же всего ведь и не запомнишь. Смотришь на прилавки и полки, глаза разбегаются, взгляд ни на чём не останавливается, запоминаются только цены, десятки и сотни злотых, ты переводишь злотые в рубли и радуешься только одному: что ты не коллекционируешь предметы старины, иначе непременно грохнулся бы в обморок.

Старе Място. Улица Пивная Ул. Святоянская [А. Петров]

Старе Място. Улица Святоянская

Старе Място. Улица Пекарская

Первая улица, на которую попадаешь в Старом Городе - Святоянская. Здесь стоит старейший костёл Старувки - кафедральный собор святого Яна (Иоанна Крестителя). Этому храму 600 лет. Сначала здесь была часовня королевского замка и приходский храм, потом - капитул каноников (то есть церковный совет при епископе, коллегия руководящих лиц рыцарского ордена), а двести лет назад костёл стал собором.

На улицах Старого Города толпится люд. Торговцы продают игрушки и сувениры. Какая-то женщина торгует обыкновенными баранками, но возле неё всегда собирается народ: очевидно, баранки особенные (жаль, спросить не у кого). То и дело встречаются монашки, ксёндзы в своих длинных чёрных сутанах.

А вот "оживающая" фигура - я назвал его "трубочистом": пожилой худощавый мужчина в цилиндре и во фраке, в белой манишке с галстуком-бабочкой. Седые волосы собраны сзади в косичку, на лице - полное уныние. В правой руке у него большой колокольчик, левая же опущена, ладонь напряжена, но ни один мускул не дрогнет - "игрушка" выключена. Однако стоит опустить грошик в чемоданчик у ног "трубочиста" - и лицо тотчас же озарится глупой натянутой улыбкой, и оживёт фигура, задвигается, совсем как механическая кукла, сделает один-другой круг вокруг своей оси, зазвенит колокольчик. А потом замрёт "трубочист", и снова опустятся углы рта, опять уныние на лице. Стоит неподвижно десять минут, двадцать, тридцать... Жара, мухи, зеваки, пьяные остряки - ничто, кажется, не может вывести его из равновесия. Стоит, смотрит прямо перед собой, не шелохнётся, даже не моргнёт. Но опять мамаши подталкивают детишек к нему - иди, мол, брось в чемоданчик монетку. И бежит малец к дяде, бросает денежку, а потом разворачивается и торопится назад, к родителям, а в это время "трубочист", совсем как несмазанный робот, совершает спазматические круги на одном месте, а малыш этого не видит, потому что не успел ещё отбежать на безопасное расстояние. Вся площадь смеётся, искренне потешается над этим клоуном, уж больно уморительно глядеть на то, как печаль на его лице вмиг исчезает, едва только в чемоданчике звякнет мелкая монетка. Возможно, это покажется кому-то странным, но я потом ходил к "трубочисту" каждый день, никогда не надоедало наблюдать за тем, как этот человек зарабатывает трудный свой хлеб.

...Выбираемся на площадь Старого Города, которая называется просто и без затей: Рынок. В центре - статуя Сирены, полуженщины-полурыбы, символ Варшавы с давних времён. Фигура Сирены вписана в герб города, её изображение украшало городские книги и печати. У подножья скульптурной фигуры - мелкий, буквально по щиколотку, бассейн, в нём резвится босоногая ребятня. По брусчатке площади прохаживаются голуби, чуть поодаль стоит тележка извозчика. Гуляют влюблённые парочки, туристы, родители с детьми, старички с собачками. Молодёжь сидит прямо на мостовой, всем не хватает места за столиками кафе. Две девушки подходят ко мне, суют мне фотоаппарат, просят сделать "еднэ здьенче". Я фотографирую их возле статуи Сирены.

Прямо на мостовой под разноцветными зонтами стоят столики летних кафе. Публика нежится под тёплым весенним солнышком, пьёт пиво, ест пиццу и мороженое. На стареньком, чуть дребезжащем пианино играет пожилой еврей - типичный салунный тапёр, хитроватый и ловкий, себе на уме. Играет что-то щемяще-старое, какие-то танго и вальсы. На крышке фортепиано стоит традиционная рюмочка, а рядом лежит шляпа.

Площадь (Рынок) Старого города Винный погребок

Старе Място. Винный ресторан "У Фукера"

Я внимательно прислушиваюсь к польской речи и (мне и самому это удивительно!) никак не могу наслушаться. Я различаю только обрывки слов и фраз, и мне кажется, что этого мало, хочется слушать ещё и ещё и радоваться тому, что иногда понимаешь, о чём говорят варшавяне. Совсем некстати вспоминаю, как какой-то деятель литературы (то ли русской, то ли украинской) в патриотическом угаре, на пике священного гнева освободительной борьбы назвал когда-то этот язык "змеиным" - по всей вероятности, из-за обилия шипящих звуков. Сегодня мне вовсе не кажется, что шипящих в этом языке слишком много. Нет, это больше похоже на шорох травы, шелест листвы, на щебетанье птиц...

Старе Място. Дом палача

Нове Място. Костел сестер сакраменток

Идём по улице Францисканской к автобусной остановке. На стене дома вижу надпись: "Пётрек, вруч!" ("Петька, возвращайся!"). Выходит, и здесь существует такая же традиция - писать "магические заклинания" на стенах родного дома, когда парень уходит в армию (что-то вроде "Ждём Андрюшу в 2001 году"). А может быть, я неверно понял? Может быть, это крик девичьей души, отчаянный призыв, адресованный к парню, который обиделся и ушёл?..

***

Пани профессор Галина Янашек (жена писателя Эдварда Куровского) везёт нас в своём маленьком юрком "малюхе" (так называют "польский Фиат") на периферию города. С трудом находим место для парковки автомобиля. Припарковаться в Варшаве - целая проблема. Автомобили стоят даже на тротуарах, это разрешено, потому что иного выхода нет.

По тихой улочке с низенькими, совершенно уездными домами идём к высокой ограде парка. У входа подходим к торговке, которая продаёт дамские соломенные шляпки. Пани Галина непременно хочет подарить моей жене такую шляпку. Долго выбираем подходящую - и чтоб нужной формы была, и ленточка соответствующего цвета, и бантик неброский... Продавщица, простая улыбчивая женщина с сухими натруженными руками, неспешно перебирает свой товар и терпеливо держит для нас зеркало...

У ворот парка покупаем входные билеты и проникаем внутрь. Боже, что это? Архангельское, Кусково, Петергоф? Нет, Петергоф, пожалуй, пошикарнее, но всё же... Аккуратные лужайки с фонтанчиками, античная скульптура, яркие клумбы, усечённые конусы туи, педантично подстриженный кустарник, геометрически выверенные, словно вычерченные под лекала и линейку, аллеи... И великолепный дворец с башенками по углам, высокими окнами, галереями, античными бюстами в полный рост на крыше и в нишах стен и затейливым рельефным орнаментом на белом фасаде, который в ярком солнечном свете кажется всё же чуть желтоватым...

Это Вилянув, резиденция короля Яна III Собеского, великого полководца, разгромившего в 1683 году турецкую армию, осаждавшую Вену, а ещё через три года заключившего "Вечный мир" с Россией. Поляки относятся к Яну Собескому с таким же пиететом, с каким русские - к Петру Первому.

Вместе с пани Галиной медленно идём по парку. Запахи цветов будоражат воображение. Жёлтые, красные, сиреневые, фиолетовые пятна клумб ласкают взор. Деревья и кусты подстрижены тщательно и со вкусом, они стоят возле клумб точно обелиски - шарообразные, пирамидальные, конические, кубические... Цветут магнолии. По лужайкам гуляют павлины.

Предлагаю пани Галине сфотографироваться возле статуи обнажённой греческой богини.

-Боюсь, я испорчу пану доктору снимок, - шутит пани профессор.

Потом торопимся во дворец: пришло время для экскурсии по внутренним апартаментам. У входа во дворец нам выдают что-то вроде дамских "следков" на ноги. В американских фильмах про врачей подобное надевают на головы хирурги. Вилянувский "следок" крепится на ступне с помощью резинки. Традиционных гигантских тапочек-лаптей тут нет.

Медленно бредём по залам и коридорам дворца, любуемся роскошной мебелью, интерьером, богатым декором стен. Почти в каждом зале на стенах висят живописные полотна: портреты короля Яна Третьего и его жены Марысеньки, их детей, родственников, польских вельмож, а ещё пейзажи, натюрморты, античные и библейские сюжеты. Ян III Собеский во всех позах и ипостасях: воин, государь, семьянин...

Ходим по залам Вилянува, экскурсовод тараторит быстро и невнятно, я почти ничего не понимаю и списываю это на плохое знание польского. Но потом и пани Галина признаётся, что ей тоже тяжело слушать рассказ экскурсовода. Мы тихо перебрасываемся парой фраз, и какая-то нервная женщина из толпы экскурсантов оборачивается и делает нам замечание: мы ей мешаем... Я подхожу к огромному окну и выглядываю на улицу, в парк. Подумать только! То же самое когда-то наблюдали из окна Ян Третий и его любимая Марысенька, по парку гуляли вельможи и придворные с зонтиками от солнца и юркими левретками, так же струились фонтаны и пахло магнолией...

...В Галерее польского портрета мы уже еле волочим ноги от усталости. Возле одного из женских портретов я останавливаюсь и долго всматриваюсь в прекрасное лицо с тонкими строгими чертами.

-Именно так я раньше представлял себе польских женщин, - говорю пани Галине.

-Почему? - удивляется она.

-Кажется, ещё Пушкин писал: "надменная полячка..." Не помню, о ком это. Может быть, о Марине Мнишек? Ну да, точно, в "Борисе Годунове"... Бесновался Лжедмитрий, влюблённый в польскую красавицу:

Царевич я. Довольно, стыдно мне

Пред гордою полячкой унижаться...

О как тебя я стану ненавидеть,

Когда пройдёт постыдной страсти жар!

Нервная дама из толпы экскурсантов снова оборачивается к нам и сердито требует тишины. А пани Галина подводит меня к другому холсту, лукаво улыбается и спрашивает шёпотом:

-И эта тоже - олицетворение польской женственности?

На нас, поджав губы, смотрит с портрета довольно невзрачная, неприятная дамочка с чуть длинноватым носом и недобрым блеском в глазах.

-Ну нет уж, - усмехаюсь я. - Это, конечно, не Марина Мнишек...

Потом мы едим мороженое в кафе, пани Галина рассказывает нам об истории Вилянува, которая неотделима от истории Польши. И вспоминает военные годы (тогда Галине было всего девять лет)... Первого августа 1944 года началось Варшавское восстание, во время которого был ранен отец пани Галины, подполковник Вацлав Пётр Янашек. В госпиталь на варшавской улице со светлым названием Добрая ворвались фашисты. Они шли от койки к койке и убивали раненых бойцов, а потом бросили в госпитальный зал гранату. Так погиб подполковник Янашек, доблестный воин, трижды награждённый крестами за личное мужество, кавалер высшей польской воинской награды - Ордена Virtuti military...

Возвращаемся на автомобильную стоянку. Здесь к пани профессору подходит молодой человек и просит денежку. Одет он вполне прилично, но из-за длинных неопрятных волос, что ли, из-за шальной искорки в глазах он кажется каким-то бомжеватым, странным, неприятным. Наверно, наркоман. Или местный рэкетир, который вознамерился содрать с нас за стоянку автомобиля. Пани Галина смотрит на парня печально и укоризненно, как мать на enfant terrible, терроризирующего благородное семейство. Но монету ему даёт.

***

Вот снова многоголосая толпа на улочках Старого Города. Полицейские, ксёндзы, "святые сёстры", художники, извозчики, иностранцы, туристы... Несколько попрошаек стоят с протянутой рукой. А кто-то зарабатывает деньги по-другому. На углу дома играет на скрипке ребёнок. Ему лет девять. Идём дальше - вот ещё один малец, терзает баян. А там, чуть дальше, музицирует на электрооргане другой мальчишка. Перед ним стоит табличка: "11-летний Болек зарабатывает деньги, чтобы продолжить своё музыкальное образование".

Бьют куранты на Замковой площади. Игрушечный металлический звон, словно горсть нот, рождённых волшебной челестой, рассыпается над черепичными крышами, над повозками извозчиков, над лотками торговцев, над пёстрыми тентами уличных кафе.

Мы входим в кафедральный костёл Иоанна Крестителя. Сейчас тут, в базилике святого Яна, будет концерт органной музыки. Вход бесплатный. Поудобнее устраиваемся за "партой" в задних рядах. Здесь прохладно и тихо. Рядом с нами сидит молодая девушка в монашеском облачении, тоже ждёт концерта. Чья-то заботливая рука заранее положила на "парту" программку. Открываем, читаем: "219 концерт из цикла религиозной музыки в варшавском кафедральном костёле. В программе музыка И. С. Баха, Л. Клерамбо, Л. Бёлльмана, Л. Верна". Исполнителей трое, иногда они меняют друг друга.

Начинается концерт. Первая половина программы составлена из сочинений Баха. Звучат знаменитые Токката и фуга ре-минор. Я впервые на "живом" концерте органной музыки, но разницу с грамзаписью замечаю сразу. Я помню каждую ноту этого сочинения, написанного триста лет назад, но теперь они звучат по-другому. Я слышу, как дышит орган, и в это дыхание примешивается чуть сдерживаемое дыхание слушателей. Я замечаю малейшие сбои ритма и редкие неточности всего в одну четвёртую тона, но это мне даже нравится, потому что нет ничего лучше живого вдохновенного творчества. Я ощущаю кожей затылка осторожное шарканье и сопение запоздавших зрителей. Ясно представляю себе полёт рук и трепет пальцев исполнителя над клавишами инструмента, хотя самого органиста не вижу и даже не знаю, где он. Слушатели смотрят вперёд, туда, где в полумраке алтаря поблёскивают золотом лики святых и тусклый свет едва пробивается сквозь марево витражей. Когда умолкает музыка, никто не аплодирует. Короткая пауза, благоговейная тишина, которую изредка нарушает чьё-то глухое покашливание - и вот уже звучит другое сочинение органиста, и тихие ангелы возвращаются в храм и снова кружатся в воздухе, легко и бесшумно...

Концерт длится около часа. Лишь минут через двадцать я начинаю понимать, что музыканты вовсе не там, куда смотрят слушатели. Органисты сзади, на хорах. Я оборачиваюсь и высоко на балконе, над главным входом в костёл, почти под самой кровлей храма замечаю за резными перилами маленькую фигурку в белом, а за ней - величественный частокол труб органа. А мы всё равно смотрим вперёд, на строгий лик Христа... Ну да, музыкант - пока ещё не самая главная здесь фигура, его время не пришло, он всего лишь слуга и выполняет свой долг. В эту благословенную минуту имеет значение лишь одно: возможность поговорить с богом... а если ты не веруешь, то просто побудь наедине со своими мыслями.

Но вот заканчивается концерт, и мы встаём, оборачиваемся, поднимаем головы и аплодируем долго и благодарно, а они, музыканты, стоят все трое, плечом к плечу, высоко над нами, над мирской суетой, почти под самой крышей храма, стоят по стойке смирно, как солдаты, честно выполнившие свою нелёгкую работу и теперь получающие заслуженную награду...

Мы выходим на улицу. Я размышляю о том, что католический храм вовсе не похож на православный. А ведь одна вера, христианская... Снаружи здание католической церкви кажется проще, скучнее, аскетичнее и строже (впрочем, не всегда, конечно; о варшавском костёле ордена визиток, например, этого не скажешь) - плоская, иногда даже нештукатуреная стена фасада, минимум украшений, подчёркнутая угловатость стиля, высокие двери, двускатная крыша, крест на коньке, никаких тебе золочёных маковок, никакого "золота на голубом", всё однотонное, серо-белое, или желтоватое, или зеленоватое. Внутри же, мне показалось, в костёлах попроще, чем в наших церквах: хочешь присесть - пожалуйста, и никто не упрекнёт женщину в том, что она в брюках и без косынки. Кто-то приходит сюда помолиться, кто-то - встретиться с товарищем, а кто-то - просто укрыться от зноя, отдохнуть. Это и храм, и мемориальный комплекс, и официальное учреждение (я видел даже ходики на стене), и концертный зал.

...Мы идём по Краковскому предместью и, не сговариваясь, сворачиваем в ворота университета. Вряд ли варшавские экскурсоводы приведут вас сюда. Ну а нас после концерта органной музыки тянет прочь от суеты и гомона улиц. Идём по территории университета, по чистым тихим аллеям, утопающим в тени деревьев. Невысокие дома, почти на каждом здании - мемориальные доски: в этом здании десять лет жил Фредерик Шопен (на уровне второго этажа - барельеф с профилем великого композитора), в другом два года учился на физико-математическом факультете писатель Болеслав Прус, а в третьем, оказывается, был открыт метод хроматографии (способ разделения и анализа смесей, без которого сегодня немыслима современная химия)... Ходим по студенческому городку, словно по музею, читаем таблички. Сегодня здесь малолюдно, впереди выходной день. И только на лавочках, словно в парке, кое-где сидят какие-то старики и старушки, уютно щебечут что-то по-своему - "жече, пшече..."

Возле корпуса биологического факультета накатило вдруг, налетело давно уж забытое чувство - причудливая смесь одиночества и... восторга. Давно это было: мне 17 лет, я уехал из дому, я впервые в Москве и очарован этим городом, поступаю на биофак университета, мечтаю работать с животными, я молод, полон надежд, я смотрю на студентов МГУ как на космических пришельцев, счастливчиков, баловней судьбы, я буду учиться здесь тоже, уверен в этом, я два года готовился, мне нельзя не поступить, иначе ведь совсем скоро, осенью, в армию, и кто знает, как сложится потом... С каждого портрета, с каждой стены глядит на меня седая мудрость, мне страшно и весело, у меня вся жизнь впереди...

Мы выходим по улицу. Запахи, запахи - весна, вшистко кветне... И солнце - в каждой витрине магазина. И велосипедисты на шоссе. И девушки на тротуарах... Красивые? Есть, конечно, и красивые. Впрочем, нас этим пронять трудно: русские мужчины избалованы женской красотой. Должно быть, нигде нет такого количества красивых женщин, как в Воронеже, Рязани, Тамбове, Смоленске, Москве... Но и в Варшаве было немало мимолётных встреч, которые запомнились.

...Едем в автобусе. Рядом с нами останавливается у светофора другой автобус. На высоком заднем сидении сидит девушка в бордовом платье, на коленях у неё лежит открытая книга, но незнакомка не читает, задумчиво смотрит в окно. Её кресло стоит так высоко, что в окне видно её всю. Сквозь тонкую ткань платья угадывается идеальная линия бедра. Автобус всё ещё стоит у светофора. Я смотрю не отрываясь: длинная тонкая шея, волосы собраны наверх, и один только локон своенравно падает на щёку... Ясновельможная стать, лёгкий наклон головы, чуть надменно поджаты пухлые губы, взгляд рассеян, и удивлённо вздёрнута бровь... Кто ты, шляхетна панна? Сейчас загорится зелёный свет, и мы разъедемся, и я больше не увижу тебя никогда. Возможно, что всё, что я думаю о тебе, всего лишь фантазия... но ведь женщина интересна ровно настолько, насколько себе это придумал о ней мужчина.

***

Варшавский парк Лазенки. Романтическая аллея аккуратно рассекает лужайку на две части. Трава здесь коротка - ни соринки, ни цветочка, хоть в футбол играй. А лучше - снимай кино, что-нибудь неспешно-печальное, из старой польской жизни: турнюры и матерчатые зонтики от солнца у дам, цилиндры на головах мужчин, белые перчатки лакеев... У куста сирени толпится народ. Видно, что все хотят сфотографироваться именно здесь. Это вполне понятно: куст редкой красоты, усыпан светло-фиолетовыми кистями снизу доверху так густо и щедро, что почти не видно зелени листьев. Но чтобы сделать снимок, нужно ступить на лужайку. А вот это-то и запрещено. По асфальтированным дорожкам парка разъезжают полицейские на маленьких, совсем игрушечных электромобилях и то ли в шутку, то ли всерьёз грозят пальчиком нарушителям порядка: травку топтать нельзя. Но вот полицейский ненадолго отъезжает, и народ, смеясь и воровато озираясь, подбегает к кусту. Щёлкают фотоаппараты...

На террасе перед дворцом "На воде" гуляют голуби. Терраса спускается к широкому пруду, там можно прокатиться в гондоле (разумеется, расставшись с определённым количеством злотых). Дворец окружён водой со всех сторон. В пруду плавают огромные карпы. Видно, что они привыкли к подачкам: то и дело всплывают на поверхность, ждут, когда им бросят кусок булки. Посетители парка толпятся у ограды, стоят на мостике, заглядывают вниз, в воду, развлекаются кормлением рыбы. Взволнованно галдят дети, да и родителям интересно: вдруг всплывает метровая рыбина, высовывает морду из воды, почти что на лету ловит хлеб и степенно, не торопясь, уходит вглубь. Я смотрю на тёмные вытянутые тени, неспешно передвигающиеся у самой поверхности воды, а в голове - забавная мыслишка: "А если сюда наших, тамбовских мужичков подпустить, да так, чтобы никто не мешал?.. Рыбаков в наших краях - каждый второй..." И самому становится смешно: представил себе, как они, деловито попыхивая цигарками, извлекают из сетей скользкую серебряную добычу... Нет, этого, пожалуй, не будет, не станут они, обязательно вспомнят, что эти карпы - уже не улов, а что-то вроде украшения, предмет роскоши...

Лазенки. Театр на Воде

Лазенки. Терраса перед Дворцом [А. Петров]

Терраса перед Дворцом на Острове Канал возле Дворца на Воде [А. Петров]

Боковая галерея Дворца

Лазенки. Терраса перед Дворцом на Воде [А. Петров]

Выходим на тихую аллею, садимся на лавочку, достаём бутерброды. Наши взгляды рассеянно гуляют по кронам старых деревьев. Потом я опускаю глаза и, удивлённый, замираю.

-Медленно опусти голову и глянь вниз, - шёпотом говорю жене.

У наших ног крутятся две белки. Они подходят к нам, словно собаки, и обнюхивают туфли.

-Нужно чем-нибудь угостить этих двух милых полячек, - одними губами произношу я. Боясь шевельнуть даже головой, осторожно перевожу взгляд на собственный бутерброд. Ага, сыр ещё остался! Отрываю кусочек и протягиваю руку. Белки деловито обнюхивают мою ладонь и отходят: им не понравилось... Одна из них влезает на спинку скамейки, пристраивается буквально у моего уха и ждёт. - Польские белки не едят сыр, - разочарованно говорю я.

Вынимаю из сумки фотоаппарат, начинаю фотографировать, хотя понимаю, что вряд ли что-то получится: обе белки перебираются на ветку ближайшего дерева, и теперь до них далековато. Потом одна спускается вниз, на лужайку, быстро находит что-то в траве (то ли жёлудь, то ли шишку) и здесь же, у нас под носом, зарывает свою добычу в землю, заначку делает, чертовка...

Идём дальше, подходим к небольшому кафе под открытым небом, пристраиваемся в хвост длинной очереди за мороженым. Lody... Когда жарко, это слово замечаешь в Варшаве почти на каждом шагу. Мороженое здесь продают на развес, совсем как у нас когда-то, в 50-е годы (вспомните кино про послевоенных босяков и всяких там глебов жегловых). Перед покупателем - полтора десятка ванночек с белой, малиновой, розовой, сиреневой или коричневой массой: мороженое абрикосовое, земляничное, фисташковое, ванильное, сливочное, с орехами, курагой, изюмом, шоколадом - на любой вкус. Порция стоит полтора злотых, но такой шарик кажется маленьким. Поляки заказывают продавцу сразу несколько сортов в одну кульку (вафельный рожок): шарик фисташкового, шарик клубничного, порцию какого-то карамельного... Мы с женой, чтобы не сорить деньгами (сегодня ведь ещё раза три доведётся купить лёды: жарко...), покупаем по одной порции (но разные), а потом по очереди откусываем то от одной кульки, то от другой...

Перебираемся по мостику на другой берег, уходим вглубь парка, в самые безлюдные его уголки, ищем Египетское святилище. Оно заперто и кажется совсем запущенным. Позади него - густой и совершенно дикий кустарник, а дальше - парковая ограда. Всё, здесь кончаются Лазенки...

Тут мы замечаем, что в эти кусты нырнула пожилая парочка, он и она. Вот это да! Седина в бороду, а бес в ребро! Средь бела дня... Но вскоре пожилые люди выходят из кустов и удаляются куда-то в сторону Новой оранжереи, и нам становится ясно, что они просто-напросто воспользовались этими кустами как туалетом. Возвышенное и земное рядом...

Идём дальше. На несколько минут останавливаемся у ограды пруда, в котором плывёт гондола с ярким полотняным навесом, защищающим от солнца. Вдали - дворец "На воде", терраса со статуями, голубями и посетителями парка. Весь берег водоёма зарос деревьями и кустарником. И над всем этим - чистое и спокойное небо...

В Варшаве - весна...

*******************************

Книгу о Варшаве можно купить в московском издательстве "МИА": А.С. Петров "Полонез по-русски, или Заграница.pl.ru":

ПОЛОНЕЗ ПО-РУССКИ, или Заграница.pl.ru

Комментарии: 31, последний от 04/07/2012. © Copyright Петров Алексей Станиславович (aspetr2002@mail.ru) Обновлено: 07/10/2013. 48k. Статистика. Впечатления: Польша	Оценка: *4.9711** Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта

"Заграница"

Путевые заметки

Это наша кнопка

Петров Алексей Станиславович: другие произведения.

Варшавская весна