Кто-то тронул меня за плечо, я очнулся и поднял голову с коленей.
- Курить хочешь? - спросил Андрей.
- Хочу, но у меня курева нет, - опустил я ноги на тёплый пол.
- У меня есть, - показал он небольшой окурок. - Пойдём, покурим...
- Пошли, - встал я с кровати. - А который щас час?
- Полдесятого.
- Откуда ты знаешь?
- Только что закончилась программа Бремя-я-я, - проблеял Андрей. - Идёт погода...
- А где тут телек? - осмотрелся я.
- У нас ящика нет, но на той стороне есть.
- На какой стороне?
- А вон на той, - указал он пальцем в окно. - Видишь?..
В одноэтажном здании сбоку в запотевших окнах мелькал чёрно-белый телевизор, и сидели вокруг мужики. Судебно-медицинский барак был построен в виде буквы 'Г' и выглядел довольно солидно, если бы не деревянная пристройка в углу на втором этаже: избушка была сколочена на скорую руку и не вписывалась в архитектурный фасад. В пристройке находились кабинеты врачей и ленинский уголок, в котором проводились медкомиссии и собрания. Из небольшого холла в пристройку вела крутая деревянная лестница, на которую с трудом взбирались измождённые больные и некоторые медработники. Изначально судебный барак был поделён на два отделения и рассчитан на полсотни пациентов, но во время Советской власти сумасшедших стало больше, и здание реконструировали: пристроили избушку, замуровали кое-где окна и двери и обнесли сад двухметровым забором с колючей проволокой в три ряда. Раньше в саду росла зелень для стола, и пациенты занимались трудотерапией в теплице, но потом теплицу разобрали на кирпич и вкопали на её месте деревянный стол с лавками для летних свиданий. Парадный выход в сад из свободного от-деления тоже был замурован и со временем обветшал и превратился в купальню и кормушку для птиц. В крыльце образовалась небольшая выбоина, в которой собиралась вода и плескались пернатые. А один постоянный житель барака, который убирал терри-торию вокруг - приносил туда хлебные крошки и подкармливал птиц.
- А што там? - спросил я.
- Слободка, - ответил Андрей.
- Как это?
- Ну, там более расслабленный режим. Типа общака на зоне.
- М-да? - засмотрелся я в окно. - Интересно.
- Ладно, пошли, а то толчок закроют, - потянул Андрей меня за руку. - Насмотришься ещё кино...
- А часы здесь у кого-нибудь есть?
- Только у медперсонала, - толкнул он массивную дверь, и мы вошли в мрачный туалет. - Психам часы не нужны. Они время по пайке отмечают.
- Как это? - прикрыл я дверь.
- Ну, завтрак в девять, обед в час, а ужин в шесть, - подошёл Андрей к пятнистому от наколок дедушке, сидящему на унитазе, и прикурил от его 'козьей ножки'.
- А отбой здесь когда? - поинтересовался я.
- В десять, - раскурил Андрей окурок и присел на корточки под стену. - Жизнь по уставу и расписанию, братка. Вот так и живём...
- И здесь устав, - проворчал я и взглянул на унитаз, обмотанный грязной наволочкой. - А куда слить можно?
- Сливай в лунку, - плюнул Андрей в дырку. - Унитаз здесь для декорации... типа есть.
- Якши, - запрыгнул я на толчок и подошёл на цыпочках к дырке.
В туалете было темно и прохладно, но пол был тёплый как в парной, по-видимому, отопление в бараке было внутреннее, так как батарей нигде не было видно. Освещение внутри было обычное: зарешёченная лампочка висела под самым потолком, поэтому со-здавалось ощущение полумрака и тишины. В холле лампы дневного света гудели как осы и светились с разными оттенками: жёлтым и синеватым. Окно в туалете было предусмотрено, но его замуровали неумелой кладкой, оставив лишь небольшую отдушину в два кирпича, из которой просачивался свежий воздух, но дневной свет не проникал. Половину помещения занимал пьедестал с унитазом и дыркой с платформами для ног, на которые я не встал, так как они были забрызганы фекалиями. Сходив по нужде, я спрыгнул с толчка и подсел на корточки под стену.
- Короче, я перетёр с Боцманом насчёт койки, - передал Андрей окурок.
- Ну-у-у? - затянулся я.
- Расклад кислый, - скривился он. - Свободных шконок нет, и в ближайшее время не будет.
- Хм?! А где мне спать?..
- На полу.
- Вот кайф, - покачал я головой. - Што я собака?
- У нас два чудика на полу спят, - развёл Андрей руками. - А днём на лавках кукуют. Видел их?..
- Та видел, - расстроился я. - А ещё какие-нибудь варианты есть?..
- Ну, есть один.
- Какой?! - встрепенулся я.
- Ты видел чурбана возле люка?
- Возле какого люка?
- Ну, из которого ты сегодня вылез.
- А-а-а, приёмник.
- Комната свиданий, - усмехнулся Андрей.
- Та ты шо?! - подивился я.
- А то... знай наших.
Комната свиданий была единственным выходом на улицу из надзорного отделения, но раньше была дверь в сад, которую замуровали и сделали пост санитара. Первоначально надзорное отделение было рассчитано на пятнадцать пациентов, но после рекон-струкции вмещалось до тридцати. В небольшой холл, где кушали больные, под стены поставили семь коек; ещё пять встали в коридоре и две втиснули в узкий изолятор; окна в палатах замуровали и сняли двери, оставив только дверь в изоляторе. А перед Олимпиадой в больнице провели внеплановый ремонт. Ожидался наплыв столичных паразитов: алкоголиков, тунеядцев и проституток. К их приезду в надзорном отделении установили ламы дневного света и в туалете унитаз, который не прижился из-за невоз-можности подвода воды, но остался стоять как бутафория на случай проверки 'сверху'.
- Да, но чурбана я возле люка не видел, - сбил я пепел и передал Андрею сигарету.
- Это не важно, увидишь, я тебе его покажу, - затянулся он. - Его можешь согнать с койки...
- Как это согнать? А санитар?..
- Сделай это так, чтобы Боцман не видел.
- Ну, так он же всегда на посту, - возразил я.
- Да нет, не всегда, - выпустил Андрей изо рта колечко дыма. - Перед отбоем он пойдёт в коридор выдавать матрасы. Постарайся первым постель получить и быстро возвращайся. В твоём распоряжении будет пару минут. Понял?..
- Пытаюсь понять, - задумался я.
- Это твой единственный шанс, братка. Упустишь, будешь спать на полу.
- Попробую не упустить. А если он в драку полезет?
- Не полезет, - покачал Андрей головой и передал окурок. - Он загнанный как ишак.
- Ну а если он заорёт?..
- Вот орать здесь не надо. Придуши его тогда слегка за яблочко... закрой как-нибудь рот.
- Придушить-то я могу, только придётся одной рукой работать, - показал я повязку на руке. - На этой у меня швы наложены, онемела слегка и чешется зараза...
Когда я занимался дзюдо болевые и удушающие приёмы были мои козырные. Если мой соперник был больше и сильнее меня, я уводил его в партер и пытался применить эти приёмы и, как правило, это часто срабатывало. Однажды мне даже удалось провести удушение противника в стойке с закруткой кимоно. Заниматься дзюдо я прекратил в шестнадцать лет из-за травмы. При неудачном падении я сломал ключицу и выбыл из рядов спортсменов навсегда, да и к лучшему, пожалуй. Мой тренер требовал от меня ре-зультатов, а я занимался борьбой для себя и почётные грамоты с дюралевыми медалями меня не интересовали. Спортом я начал заниматься в раннем возрасте. Возле моего детского сада находился бассейн-лягушатник и в семь лет я уже умел плавать и нырять. В начальных классах я продолжал заниматься плаваньем, а в четвёртом классе мой одноклассник заинтриговал меня парусным спортом и я решил стать кадетом. В секцию меня приняли без проблем, потому что я хорошо плавал и не боялся воды. На реке я себя чувствовал уверено и с первых тренировок зарекомендовал себя шустрым яхтсменом.
За полгода мой рулевой обучил меня всем премудростям шкотового, и мы заняли второе место на областной регате в классе 'Кадет'. На следующий сезон мой рулевой перешёл в класс '420', а меня тренер спарил с моим одноклассником, который был хороший яхтсмен, но с людьми он ладить не умел. С первых тренировок на воде мы начали ругаться и спорить но, не смотря на это - мы сразу же стали лучшим экипажем в области. Сергей был отличный рулевой и серебряный призёр Союза в классе 'Оптимист', а так как следующий класс был 'Кадет' - ему пришлось ходить с матросом. Потом он гонялся только в одиночных классах, потому что у него всегда возникали конфликты с матросами и тренерским составом. А наш тренер возлагал на нас большие надежды и к всесоюзной регате выбил для нас нового германца, которого мы не успели обкатать - 'Кадет' нас ждал в эллинге в Севастополе. Пластиковые немецкие яхты очень ценились среди яхтсменов - они были облегчённые и с современным вооружением. Польские и таллиннские яхты хоть и были сделаны из пластика, но были тяжёлые и с лавсановыми парусами, которые приходилось штопать каждую неделю. Немцы были с дакроновыми парусами и нейлоновым спинакером - это давало большое преимущество яхтсменам.
В марте за неделю до каникул нас освободили от школы, и мы поехали на регату в Севастополь, на который мы должны были занять призовое место - это так нас тренер убеждал. На этой регате я понял, что с Чёрным морем лучше не шутить и яхтсменом мне не быть. До этого я побывал на двух регатах: одна проводилась в водохранилище, а другая на Азовском море. Там погода стояла хорошая, и было приятно выходить на воду, но в Севастополе нас ждал 'ад'. На этой регате всё пошло кувырком для нашей команды. На второй день сборов нас всех выселили из отеля за аморальное поведение и драку с другой командой. Наш тренер был шокирован нашим поведением и не смог найти для нас жильё. Двое суток мы ночевали в спорт роте, а потом нас расселили в частный сектор без удобств. Из-за скверной погоды регату лихорадило - гонки отменялись или переносились на полдень. Яхтсмены нервничали и торчали на берегу рядом с яхтами в ожидании сигнала с судейского катера. Тренера были тоже на пределе - их катера без толку болтались в море. Когда появлялась сигнальная ракета - бухта мгновенно оживала - поднимался крик, гам, суета и начинался хаотический спуск на воду. Все хотели как можно быстрей покинуть бухту из-за суматохи на пирсах и столкновений на воде. Первые в море выходили катамараны 'Торнадо' - по ним можно было судить, как пройдёт гонка, если они начинали летать на одном поплавке - значит быть нам всем мокрыми. А когда катамараны начинали переворачиваться, мы травили грот и возвращались в бухту под стакселем.
В первый же день на сборах мы два раза перевернулись и промокли до нитки, а потом я сбился со счёта - сколько раз мы делали Овер киль. Каждый день мы приходили домой мокрые и уставшие, и валились спать. Я просолился и скрючился как вяленый с душком угорь. Мои вещи не успевали просыхать - я переохладился и чувствовал что заболеваю. Последние гонки я провёл в полубредовом состоянии и по возвращению домой слёг в постель с высокой температурой, а мой рулевой заболел бронхитом. Призовое место на этой регате нам не досталось, но мы вошли в сборную России, и это слегка утешило тренера, но повреждённую яхту он нам простить не мог и постоянно напоминал об этом. В предпоследний день регаты мы перевернулись перед входом в бухту и сломали мачту, соответственно повредили грот. Это случилось неожиданно и мы не успели вылезти на борт - сильным порывом ветра нас швырнуло на волнорез. А под водой меня оглушило такелажем, и я потерял сознание на несколько секунд. Хорошо, что тренерский катер был рядом, и меня вытащили багром из воды.
После такого боевого крещения я охладел к парусному спорту. Не могу сказать, что я сильно испугался, хотя испуг у меня был нехилый - такого бушующего моря я никогда не видел. Когда наша трёхметровая скорлупка входила в волну, я видел вокруг только воду, а когда мы взлетали на гребень, я видел грозовое небо - потому что всегда висел за бортом. Но мой рулевой видел всё и хорошо ориентировался в море. В его венах текла морская кровь, и ему нравилось покорять море. Его предки были рыбаками из Таганрога, и Сергей впоследствии стал тренером в Севастополе. Странный он был тип. С виду не плохой парень, но злопамятный и скупой как скряга. После регаты, когда мы встретились в школе - он заявил что из-за меня, он лишился одного рубля в сутки. Когда Сергей был в сборной Союза, ему выдавали талоны на питание стоимостью 3 рубля 50 копеек в день, а в сборной России платили 2 рубля 50 копеек. После такого заявления я отказался с ним гоняться и полгода просидел на берегу, а потом решил пойти заниматься дзюдо. Задатки борца у меня были хорошие, и через год я догнал своих сверстников, которые занимались борьбой несколько лет.
- А ты сильно себе трубы вскрыл? - поинтересовался Андрей.
- Та не-е-е, слегка надрезал, - почесал я руку. - Но крови вышло много, меня до сих пор прёт.
- Б-р-р!!! - содрогнулся он. - И как вы это делаете?..
- Чик и всё, - усмехнулся я.
- Я бы себя никогда не порезал, хотя кто знает - в жизни всяко бывает...
- Слышь, Андрюха, а санитар точно против этого возражать не будет? - засомневался я.
- А ты думаешь, о чём я с ним трещал? - покосился он на меня. - Боцман свой человек. Он чурок не любит. Отвечаю за свои слова.
- Ну ладно, посмотрим...
- Только это дело надо сделать по-тихому, чтоб медсестра не услышала. Врубился?
- Мг-г. А где медсестра находится?
- В ординаторской сидит, но вечером она оттуда не выходит...
- Ну, допустим, я сгоню чурку с койки, а он возьмёт и побежит к медсестре жаловаться, - предположил я. - Што тогда будет?..
- Тогда будет пиздец! - плюнул Андрей в дырку. - Скрывать не буду. Жалобы здесь караются жестоко.
- Как?
- Серой вмажут.
- А што это? - поморщился я.
- Успокоительное для буйно-помешанных. Редкая гадость, но пережить можно. От серы ещё никто не умирал, - успокоил он меня. - Врачи говорят, что сульфа полезна, она выгоняет нервные шлаки из организма...
- Да-а-а, однако, выбор у меня невелик.
- Ну да. Или чурку сгонять или на полу спать. Сам что хочешь, выбирай.
- Ну а какие-нибудь другие варианты есть? - затянулся я и передал Андрею окурок.
- Ну, есть ещё один, - улыбнулся он. - На крайняк.
- Какой?
- В изоляторе есть свободная шконка! - глумился Андрей. - Хочешь, вселяйся туда. У нас там Царь лежит и Гитлер. Будет весело, обхохочитесь. Ха-ха-ха!..
- Та ну нахуй, - передёрнулся я и представил, какие особи могут лежать в изоляторе. - А вытащить её оттуда можно?
- Нет нельзя. Вся мебель здесь прикручена к полу.
- Та ладно, - не поверил я.
- Бля буду - сукой буду! - поклялся Андрей. - Ты попал на строгач в надзорку. Тут ничего просто так не лежит и не стоит. Понял?..
- Да-да-да, - подтвердил дедушка, кивая головой.
- Да уж, попал, - приуныл я. - Подфартило, мне вечно везёт...
- Не ссы, братка, прорвёмся, - подбодрил меня Андрей. - Выйдем отсюда. Как пить дать! Бывают места и похуже. Докуришь?
- Давай, - шмыгнул я носом и взял окурок.
Всё это время пятнистый дедушка сидел на унитазе и следил одним глазом за перемещением окурка - другой глаз у него побелел и косил в потолок. Свою самокрутку, сделанную из газеты - он выкурил дотла и замер в ожидании как стервятник. По его внешнему виду можно было подумать, что родился и вырос он в концлагере или на урановых рудниках. Дедушка был очень тощий и иссиня-бледный и внешне смахивал на Горлума из 'Властелина Колец'. Майка на нём висела как на швабре, и трусы свисали до колен. Практически все татуировки у него расплылись и потускнели от давности, но звёзды на коленях и коммунистическая троица на груди сияли - как будто были сделаны недавно.
- Плохо тянется, - сплюнул я табак губ и хотел выкинуть окурок.
- О-па-па, погодь, слусывый! - резво спрыгнул дедушка с унитаза на толчок. - Не выбрасывай, дай докурю.
- Так тут курить не чего, отец, - показал я замусоленный окурок. - Не тянется и пальцы печёт.
- Ах, молодёсь-молодёсь, - покачал дедушка головой и взял аккуратно окурок сломанной спичкой в виде буквы 'V'. - И сему вас в сколе усят?.. Тут есё рота накурится, - забрался он обратно на унитаз. - Кури - не хосю...
- Федя в этом деле старый спец, - подметил Андрей. - Знает, как из бычка все соки высосать.
- А как се, - зачмокал он губами и раскурил окурок. - Это мы могём.
Зубов у Фёдора практически не было - поэтому многие буквы он не произносил, хотя проблемы с дикцией у него начались ещё в молодости. Один его собутыльник, не поделив с ним водку, ударил Федю лопатой по голове - врачи его спасли чудом. Левое полушарие у него было деформировано, а челюсть разрублена и срослась коряво, по-видимому, дружок ударил его лопатой несколько раз. Травмы и сроки преследовали Федю всю жизнь но, не смотря на это - он прожил шестьдесят лет и был в своём уме, когда не пил спиртное. А алкоголиком он стал в детстве - так как вырос в детдоме и постоянного места жительства никогда не имел, но зато весь Союз поэтапно объездил. Серьёзных преступлений Фёдор никогда не совершал, поэтому ходки у него были краткие, но частые. Он сам точно не помнил, сколько раз он сидел, но зону он полюбил как родной дом - потому что только там бывал подолгу трезвый и понимал, что происходит вокруг.
- Ладно, придётся сгонять чурку, - плюнул я в дырку. - Рискну. Выбора у меня всё равно нет.
- Правильное решение, - покивал Андрей головой. - Я бы тоже так сделал.
- Только как его по-тихому сделать?.. Как бы ты его шуганул?
- Ну, я бы ему под дыхало дал и скинул с койки...
- Дать-то я могу. А последствия? - колебался я. - А ты на сто пудов уверен, што Боцман меня врачам не сдаст?
- Век воли не видать! - побожился Андрей, клацнув ногтём об передний зуб. - Чё я шнырь, тебя подставлять?! Здесь такие дела без одобрения санитара не делаются. Бобёр глаза закроет, если сказал.
- Ну, тогда решено, - махнул я рукой. - А чурбан-то здоровый?
- Да нет, доходяга, - поморщился Андрей. - Чуть выше тумбочки... рахит.
- А я бы с Рахима одеяло сорвал и под стол сакинул, - посоветовал Федя и рассортировал табак на ладони. - Он бес одеяла на койке сидеть не смосет...
- Почему? - удивился я.
- Потому сто он света босьего боится, - достал Федя из трусов небольшой шарик из фольги. - Ходит в парандсе как Гульсятай...
- Точно!!! - вскочил Андрей на ноги. - Ну, Футон, ты мыслитель!.. Суворов! Стратег!
- А как се! - обрадовался Федя и взглянул на меня. - Рахимка са одеялом полесет, а ты тем временем его койку саймёсь, - развернул он шарик и упаковал туда табачные крошки. - Вот так надо поступить, слусывый, бес сума и пыли.
- Меня зовут Боря, - представился я.
- А меня сдесь все совут Футоном, - засунул он шарик под резинку трусов. - Ну а вообсе, я Фёдор Водопьянов... потомственный питерский фортосьник.
Фёдор Тимофеевич Водопьянов родился в год смерти Ильича в неблагополучной семье в Петрограде. Папа его замёрз пьяный в подворотне за два месяца до родов, а мама отдала его няньке и пошла работать. В четыре года Федя стал круглым сиротой и был помещён в детский дом в Пушкине, а через несколько лет его отправили в спецшколу для трудных подростков; после школы в колонию, а когда вышел - война началась. Из-за увечий Федю в армию даже в нестроевые войска не взяли, а он так хотел повоевать. Пришлось ему устроиться на склад разнорабочим, а там собралась лихая компания и через год их всех посадили. Освободился он в сорок седьмом и остался работать на Севере, но долго на воле не погулял - через полгода опять очутился на нарах. На свободе было очень много соблазнов, и он не мог устоять - особенно перед водкой и лёгкой наживой. Фёдор был потомственный домушник-клептоман и мог пролезть в любую форточку - его папа этим тоже страдал. Высушенная комплекция и маленькая голова поз-воляли Феде лазить в дымоходах и бегать по крышам, невзирая на врождённую хромоту: одна нога у него была чуть короче и усохла слегка. В раннем возрасте его начала посещать 'белочка', и он стал частым пациентом психбольниц. Чем только его ни лечили, ни пичкали - ничего не помогало.
В шестидесятых годах Фёдор поехал шабашничать на Кавказ и задержался там надолго, посетив самый высокогорный и неприступный дурдом в Союзе, а может быть и в мире. 'Счастливая деревня' так называлось это место в Грузии, на несколько месяцев в году теряла связь с 'большой землёй' из-за снега на перевале. В эту клинику частенько ссылали своих детей-алкоголиков привилегированные кавказцы, но и там можно было чачу купить - были бы деньги и связи. Федя подружился там с одним известным арти-стом, который мог достать чачу в деревне. Там же он начал изучать грузинский язык - потому что почувствовал себя чуркой среди кавказцев. Был в той больнице ещё один русский-молокан, но он был невменяемый и ни с кем не разговаривал. После освобождения из этой психушки Федя два года жил у артиста в фамильном доме и это были лучшие годы его жизни. Дом и семья у артиста были большие и он их не потеснил. Ему выделили небольшую комнату и отнеслись как к члену семьи, а он бросил пить, курить, воровать и начал присматривать себе невесту, но свадьбе не суждено было случиться. Артист уехал на гастроли и угодил в реанимацию, а Фёдор почувствовал, что он в доме как-то не к месту; собрал вещи и уехал к другу в Казахстан. Оттуда его занесло на Дальний Восток и Камчатку и только в конце семидесятых годов он осел на несколько лет в посёлке в Калужской области.
- Бля буду, это должно сработать, - подошёл Андрей к двери и взглянул в дверное окошко. - Без одеяла я Рахима не видел. Он даже в баню в одеяле пошёл, санитары с трудом отобрали. Только одному тебе с этим делом не справиться.
- Почему? - поднялся я с корточек. - Попробую. Попытка - не пытка.
- Не получится, он кипиш поднимет. Жаль его отсюда не видать. Рахим сидит в углу кровати и пасёт за всем отделением. К нему можно только сзади подкрасться, а ты будешь на него из коридора выходить. В этом деле тебе нужен подельник...
- А где его взять? Я никого здесь не знаю...
- Эй, Футон, может, поможешь? - отошёл Андрей от двери и присел на корточки напротив унитаза. - Мы в долгу не останемся, ты же знаешь.
- Не-е-е, - сморщился Федя и затряс конечностями. - Стар я для этого дела, робята.
- Та ладно стар! Ты резкий как газировка! Подкрадёшься к Рахиму сзади и сорвёшь с него одеяло, - уговаривал его Андрей. - А мы тебе гостинец со слободки подкинем, когда переедем, конечно. Чё хочешь?.. Одеколон или лосьон твой любимый?
- Не-е-е, я и так ему советом помог, - поглядел он на меня. - Магарысь с тебя, Боря, если койку саймёсь.
- Шо-шо? - нахмурился я. - А што это такое?..
- Магарыч, - пояснил Андрей.
- Хм?! - взглянул я на дедушку в недоумении. - А где я здесь магарыч возьму, если все в трусах ходят?..
- Ой, ну это все знают, Футон! - фыркнул Андрей. - И замок там есть тоже. Чем ты его откроешь?.. ногтём?
- У меня гвосьдик есть и скрепка, - улыбнулся Федя.
- Засунь их себе в жопу на переплавку! - плюнул Андрей в дырку. - А чё ты с банкой будешь делать, когда замок откроешь?.. Пить там или прятать под майку?! Ох, умора. Представляю себе эту картинку. Федя лакает спирт в ординаторской или нет, бежит с банкой в туалет. О-ха-ха!!!
- Так я хотел только попробовать, - стушевался он, - поковырять в самочке...
- Ну, может, попробуешь сегодня, - скривился Андрей. - Если Рахим заорёт, Сандра из ординаторской выскочит. Но если она тебя там застанет - тебя четвертуют и сгноят в изоляторе. Ты об этом подумал, Федя?..
- Ой-ой-ой, касись лисинка лесет! - спрыгнул Федя с унитаза и заковылял к двери. - Ну ладно, я посол, восьму бумаску, - всунул он палец в замочную скважину и потянул дверь на себя. - Я скоро вернусь.
- Иди-иди, домушник, - встал Андрей ногами на унитаз и подобрался к отдушине. - И ключик хорошо рассмотри. Сандра связку на столе держит.
- Я усе посмотрел и поситал субья, - ощерился Федя и выскочил из туалета.
В свободном отделении Фёдор пробыл три недели и был переведён в надзорное крыло до выписки из больницы. На 'слободке' он зарекомендовал себя как человек очень алчный до любого вида кайфа и получил прозвище Футон. В первые дни у гражданских пациентов исчезли три банки одеколона из тумбочек и на Федю начали коситься. А он ходил по отделению довольный и благоухал как магнолия после коктейля 'Тройки': смеси Шипра, Тройного и Красной Москвы. Все мужики сразу же сдали оставшийся одеколон на хранение в ординаторскую. Во вторую неделю Федя прибился к зекам и пил с ними чайфир в туалете. Зеки долго не могли понять, как он лакает кипяток большими глотками, не обжигая рта. Но потом один зек увидел, как Федя себе воронку из фольги в глотку вставлял - этому он научился в Сибири. После этого зеки отлучили его от кормушки и гнали в шею от себя.
На третью неделю у Фёдора начались конкретные ломки, и он был готов выпить всё, что горит и охмеляет. У соседа по койке он обнаружил в тумбочке лосьон-дезодорант для ног по названию 'Футон'. Лосьон был в пластиковой баночке с брызгалкой на конце и на спиртовой основе. Федя, не раздумывая сорвал пробку, и выдавил содержимое себе в рот - сосед успел лишь только крякнуть. Спустя минуту он ожил, извинился перед соседом и поинтересовался, где тот купил дезодорант. Лосьон продавался в местном магазине и стоил копейки. Тем же вечером Федя шушукался с дедушкой-постояльцем, у которого был свободный выход из барака. Несколько дней он пил лосьон в одиночестве, а к выходным нашёл собутыльника и решил гульнуть за его счёт. Федин организм перенёс два флакона суррогата без особых проблем, но дружок позеленел и начал блевать пеной, а ночью его скрюченного увезли в другой барак. Утром Федя был в полном отказе и отрицательно качал головой, но все в бараке знали, что он пьёт лосьон. От него за версту разило химикалиями, и он пожелтел и пожух как осенний лист.
- Ох, какой коварный Футон, - подышал Андрей в отдушину. - Прикидываешь, он уже отмычку мастырит. Ну и тип...
- Я его с трудом понимаю. Какой посол? Какая лисинка? О чём он базарит?..
- Ну, посол - это пошёл, а лисинка - это личинка.
- А шо это, личинка? - скривился я. - Што он имеет в виду?
- Это он так говно называет, - усмехнулся Андрей и спрыгнул с унитаза. - Личинки откладывает как паразит. Я его сначала тоже не понимал, но потом врубился, привыкнешь. Футон свой человек, но жулик редкий масти.
- Он зек?
- Та не-е-е, алкаш. Его сюда с ЛТП на обследование прислали.
- Его-то за што?
- Он своего бугра селёдкой Иваси покалечил, - захихикал Андрей. - Консервную банку нечаянно на голову уронил.
- Шустрый дедуля, - подивился я. - В должники меня сразу оформил, вот этого я не люблю...
- Да, это он может, но совет он тебе дал толковый, - подошёл Андрей к двери и взглянул в окошко. - Очень толковый... Честно сказать я бы до этого не додумался, а он просёк. Рахим без одеяла сидеть не сможет, полезет доставать.
- Дай бог, чтоб полез.
- Сто пудов полезет, не высидит - как пить дать. А ты нашего второго урюка видел?
- Не-е-е, - покачал я головой.
- Вон возле санитара на растяжке лежит, - ткнул Андрей пальцем в окошко. - Без конца молится своему Аллаху и под себя ссыт. Видишь?
- Ага, вижу.
Возле двери в свободное отделение лежал щуплый паренёк, пристёгнутый тремя полотенцами к кровати. Он смотрел в одну точку в потолке и беззвучно молился. В Боцмана смену он вёл себя пристойно и его никто не трогал, но в другие смены санитары сами подавали пример больным, отпуская ему щелчки и затрещины. К мусульманам в больнице все относились с ненавистью и агрессией: первой причиной был языковый барьер, а второй - религия. Многих чурбанов забирали в армию, как говорится - когда они спускались с гор за солью, а другие были из далёких аулов, где по-русски никто не говорил. Им было трудно адаптироваться в Советской армии и тем более в психушке. В первые дни правоверные пытались жить по своим законам, но голод и издевательства за-ставляли их есть даже варёное сало.
- А што с ним? - спросил я. - Буйный?..
- Да нет, шальной. Пытался в окно выпрыгнуть.
- В открытое?
- Если бы, - усмехнулся Андрей. - Отскочил от рамы как мячик, санитар его в полёте поймал.
- Зачем тогда прыгал?
- А ты у него спроси. Он по-русски не шпрэхает, - постучал Андрей себя по голове. - Дубовый тэйбл. Хотя Боцман с ним как-то общий язык находит. Честно сказать чурки тут всех уже достали. От них не знаешь что ожидать. Один как приведение в углу сидит, а другой молится и ссыт...
- А шо это за тип в пижаме? - указал я пальцем на Кощея в штанах, беседующего с санитаром.
- А-а-а, это Лёха Протас. Он здесь пахан. Легендарная личность, но псих. От него тоже не знаешь, что ожидать. Иногда такое чудит, что можно обоссаться. Оратор.
- А он за Рахима в курсе?
- Конечно, это он предложил его убрать из холла, его чурки нервируют. Кстати у вас базар похожий. Откуда ты родом?
- Из Ростова-на-Дону, - ответил я.
- А-а-а, ну понятно, - улыбнулся Андрей. - С одного поля ягоды. Лёха тоже так шикает и шипит...
- Я бы с ним на одном поле не хотел бы расти, - отошёл я от двери и подошёл к небольшому рукомойнику. - Вид у него уркаганский.
Ржавая раковина вросла в стену и напоминала грибок на дереве, а кран без вентиля торчал в углублении в стене так, чтобы об него нельзя было выколоть глаз. С безопасностью в надзорном отделении было всё продуманно с момента постройки барака. Острых углов на стенах и мебели практически нигде не было и голову было трудно разбить, дверные ручки отсутствовали и батареи тоже. Два больших окна в холле были бронированные и сделаны в виде решётки и никогда не открывались - это было не предусмотре-но. Все кровати в отделении были одного дизайна: станины сделаны из труб и обшиты железом, и пост санитара был сделан в том же дизайне. Во время реконструкции барака один народный умелец сообразил, что из спинок разбитой кровати можно сделать столик и сидение для санитара. Одну спинку замуровали в стенку, и получился столик, но с сидением умельцу пришлось повозиться: обрезать лишнее и сварить. Пост санитара получился в стиле арт-деко и вписался в скудный интерьер.
- Из крана воду не пей, - посоветовал Андрей.
- Почему?
- Козлёночком станешь. Хе-хе-хе!.. Вода ржавая, да и врачи не советуют пить, но психи пьют и хоть бы хны, не болеют. В процедурке стоит бидон с питьевой водой. Выйдем, попьём.
- А где вентиль? - покрутил я пальцами кран. - Руки хочу помыть... липкие от крови.
- Вентиль у санитара, но щас лучше не просить.
- Почему?
- По идеи толчок должен быть закрыт в это время. Режим. Боцман нам одолжение делает, не закрывает.
- Понятно. А полоскать рот этой водой можно?
- Нежелательно.
- Хм?! А как же зубы чистить?
- А здесь зубы не чистят, братка, - усмехнулся Андрей. - Не положено, да и причендал нет...
- Што за бред, - покачал я головой и отошёл от рукомойника. - Ох и отстойник!..
- Да-а-а, дурдом не из лучших. Второй по значимости в России.
- А какой первый?
- Кащенко под Ленинградом. Футон там был, говорит условия ещё хуже.
- Куда уж хуже?! - ужаснулся я. - И так ниже нуля...
- А вот и я, - влетел Федя в туалет с бумажкой в руке и запрыгнул на толчок.
- Ты как всегда лёгок на помине, - подметил Андрей. - Сандра спит?
- Не-е-е, вясет.
- Чё делает? - поморщился он.
- Сарфик вясет, - затряс Федя ручками и завертелся на толчке. - Так-с, как бы мне тут примоститься, робяты?.. Ус три дня не какал.
- Ладно, пойдём, попьём водички, - потянул Андрей дверь. - Заодно познакомишься с медсестрой.
- Пошли, - кивнул я головой, и мы вышли из туалета.