Аннотация: Не забуду мать родную, партию и правительство.
В. Шендерович
(А также: куратора КГБ и начальника второго отдела.)
Леон Коваль
Отцы и сыновья
Георгий Яковлевич. Удивительное дело: за двести лет в России все много раз переменилось, но дурацкие простые числительные остались насмерть прикрепленными к политическому сыску и т.н. секретным делам. У Николая Первого было Третье отделение, и вторые отделы - "око КГБ" на местах - существовали в любой мало-мальски значимой конторе необъятной коммунистической страны.
На геофизическое отделение я поступил в памятном 1953 году. В институтуте, кроме геологического, было еще два факультета - горный и металлургический; последний остался в наследство от эвакуированного из Москвы Института цветных металлов и золота. Вместе с ним попал в Алма-Ату стержневой герой нашего рассказа Г. Я. Он ведал секретной частью почти 40 лет до самой своей смерти. А значит в моей жизни присутствовал около 30 лет.
Всегда мрачно значительный Г.Я. не ходил, а ступал, его чело носило печать важных дум. На новеньких он производил впечатление строгое и суровое. Оформление документов на допуски обставлялось им весьма театрально. Геофизики должны были иметь самую высокую в институте справку: на нашей кафедре была аудитория с дверью, обитой жестью, за которой находились радиометрическая аппаратура и радиоактивные эталоны.
Жена Г.Я. преподавала на кафедре математики, у них был сын Саша. В ту пору в Союзе существовал т.н. кооперативный прием в высшие учебные заведения: республикам выделялись места, отбор производился на местах. Молва утверждала, что именно на такое место в МИФИ (подведомственный Средмашу) или в Физтех (тоже очень закрытый ВУЗ) был устроен Саша. Он закончил институт, распределился в Москве, но скоро оставил работу по специальности.
А в Алма-Ате между тем ... На нашу кафедру поступил студент М. Курсе на третьем он привез из своего городка на севере Казахстана молоденькую жену, которая устроилась работать машинисткой в канцелярии Института. И Г.Я. влюбился в машинистку М. Немолодой боец невидимого фронта лет 50 отбивает жену у студента, рождает детей. И счастливо живет в новой семье до своей кончины. Студент же М. после института работал в полевой экспедиции. Он так и не справился с крушением личной жизни и покончил с собой. Вот такой сюжет...
Арон Моисеевич. Мой отец родился в 1903 году. Он был истинным и верным сыном советской власти, которая и возвышала его и низвергала. При этом отец сохранял и передавал своим детям почтение к еврейским культурным ценностям. По моему глубокому убеждению человек взрослеет окончательно, когда между ним и небесами не остается никого из родителей. Отец умер на девяностом году жизни в день йуд-гимель бе-ав (обычно - в начале августа, редко - в конце июля). Хоронил его в Алма-Ате старший брат, а я с семьей уже был в Израиле.
У нас с моим внуком Роном есть традиция раз в году в йуд-гимель бе-ав посещать маленькую сефардскую синагогу, самую близкую к нашему дому. Я, как могу, читаю кадиш (поминальную молитву сироты), посерьезневший внук исправляет мои ошибки. Потом мы опускаем в прорезь коробочки небольшую денежку (каждый - свою). Я надеюсь, что Рон, родившийся через несколько месяцев после кончины прадеда, сохранит о нем память.
Мой отец родом из русской Польши. После беженства во время Первой мировой войны его семья распалась, сам он остался в России, остальные вернулись в Польшу. Те, кто остался в Польше, погибли в Катастрофу, а брат и сестра отца в 20-е годы перебрались в Америку. В мягкие времена отец поддерживал с ними переписку, в жесткие - прерывал ее. Дискретная связь с американской родней стоила отцу - правоверному коммунисту его высокого поста в эпоху борьбы с "космополитизмом". Я полагаю, что нашелся бы и другой повод в пору очищения номенклатуры от нашего брата. Впрочем в Казахстане процесс проходил мягче, можно сказать, что с отцом (и с нами) обошлись по-вегетариански.
Выходим на связь. До 1968 года прямых отношений с "органами" у меня не было, если не считать рутину со вторым отделом. И тут произошло событие, в результате которого мне довелось посетить "конспиративную квартиру" КГБ.В 60 году дядя навестил нас в Алма-Ате, а затем несколько лет пытался принять отца в Нью-Йорке. В 68 году в высоких инстанциях решили, что можно... В ту пору вольная поездка еврея-пенсионера за рубежи соцлагеря, во всяком случае из наших отдаленных краев, была событием экстраординарным. Похоже, что система где-то не сработала вовремя, потому что на меня "органы" вышли вдогонку, когда все уже было решено, отцу выдали паспорт, и его ждал в Москве купленый братом Ирвингом-Исроэлом билет в оба конца.
Во дворе института меня остановил подтянутый казах в штатском. Представился: майор такой-то из КГБ. Он предложил мне прийти на другой день к назначенному часу (который явно был сверен с моим расписанием) в гостиницу "Алма-Ата" в такой-то номер и потолковать о поездке отца. Майор попросил никому не говорить о нашей встрече. Понятно, что я тут же вызвонил старшего брата, и мы обсудили с ним создавшуюся ситуацию. Почему органы вышли на меня - единственного нечлена партии среди мужчин нашей семьи? Надо было припомнить, не водится ли за мной каких-либо грехов. И я вспомнил ...
Под колпаком. За год до того в июле я был в командировке в Новосибирске. Академгородок все еще переживал свои хорошие, демократичные и сытые времена. И люди, даже гостиничные администраторы и дежурные, были приветливы и благожелательны, а такого в естественной природе не бывает. Меня эти милые женщины помнили еще с аспирантских времен и всегда хорошо принимали. На этот раз я поселился в одноместном номере за страшные деньги - 3 рубля в сутки. Все очень удобно, но в ванной было несчитано полотенец, а белье и эти самые полотенца меняли каждый день. За вечерним чайком дежурная объяснила, что номер предназначен для иностранцев, которые платят за него в пять раз больше. Легче приучить горничных менять в нем белье каждый день, чем нарываться на неприятности с иностранцами из-за указаний: тогда меняй, а тогда - не меняй. И еще добавила она: если в твоем номере живет гость за 15 рублей, то в одной из комнат на этаже появляется некий местный товарищ. Я сильно поскучнел, неприятно чувствовать себя под колпаком. Штатские товарищи могли перепутать график или приехать отдохнуть на Обском море под предлогом ремонта аппаратуры. А у меня с собой приемник, я активно слушал в номере "голоса", особенно, Израиль (67 год!) ...
Гимн любимому городу. На другой день задолго до назначенного времени я бродил по центру города в окрестностях гостиницы "Алма-Ата" (теперь она называется "Хаят", что выяснилось во время пребывания на Мертвом море в гостинице с тем же названием).
Алма-Ата - удивительно красивый город. Такого горного и снежного окаймления, зеленого наряда не имеет ни один из знакомых мне городов. Он был построен русским колониальным войском в середине 19 века как крепость Верный - областной центр в составе Туркестанского генерал-губернаторства, управляемого из Ташкента. Город несколько раз подвергался сокрушительным разрушениям от землетрясений и мощных селей. Следы селя начала века - гранитные валуны объемом до 200 куб. м. - можно было видеть на центральных улицах Алма-Аты еще в середине 60-х. После каждой катастрофы город возрождался, приспосабливаясь к сейсмическим и другим особенностям своего существования. Но при этом не менялся строгий геометрический рисунок исторического ядра города, когда-то начерченный военным топографом: улицы, идущие от гор с юга на север, и широтные улицы образовывали точные прямоугольники кварталов. Революция, коллективизация, голодомор, репрессии, война перебулгачили население империи. Но в Алма-Ате сохранились потомки дореволюционных жителей Верного. Со мной параллельно учились: горняк - внук удивительного архитектора Зенкова, разработавшего в начале 20 века основы сейсмостойкого строительства (ни одно из его строений не пострадало от землетрясений, включая знаменитый собор, воспетый Ю. Домбровским и Д. Фурмановым), и гидрогеолог - внук известного верненского гинеколога-выкреста, которого с большим уважением вспоминали местные бабушки.
Алма-Ата пребывала в ранге столицы Казахстана с конца 20-х годов. В ее новом центре образовался правительственный городок. Здание МГБ находилось в юго-западном углу городка, оно имело два фасада: классический с колоннами вдоль улицы Калинина и конструктивистский - вдоль Дзержинского. Домбровский и ряд других писателей, включая Г. Серебрякову, воспели и здание МГБ. Гостиница "Хаят - Алма-Ата" выходит на улицу Калинина на востоке городка.
В русско-советской истории у города особое место. Можно долго перечислять знаменитые имена, так или иначе связанные с Алма-Атой, от Л. Троцкого и до А. Пугачевой. Сейчас времена переменились, большой вопрос: захотят ли казахи сохранять Алма-Ату как город двух культур - собственной и русско-имперской.
Конспиративная квартира. Итак, я поднялся на нужный этаж и под трассирующими взорами дежурных дам прошел в указанный номер. Кроме майора там был еще кто-то. Сперва майор пробежался по списку моих публикаций. Он попросил объяснить, не заинтересуются ли органы американские статьей по компьютерной интерпретации гравиметровых данных в одном из нефтегазоносных районов Прикаспия. Каждый научный работник тех лет помнит заполнение анкет на несекретность публикации. Кажется: еще одно слово самоуничижения и вывод будет, а зачем вообще печатать статью, которая никакого интереса не представляет. Наверное, я отвечал в подобном стиле. (Через год институтский сборник с этой статьей был испрошен библиотекой Конгресса США. Меня вызвали наверх посоветоваться - а не стыдно посылать. Я надувал щеки, говорил, что не стыдно). Я находился в состоянии, которое школьный жаргон определяет как "из-за угла мешком прибитый". А разговор между тем перешел к теме поездки отца. Мне надлежало стать соглядатаем при нем. Меня еще раз предупредили о неразглашении беседы.
В окрестностях гостиницы меня ждал брат. Мы с ним долго рассуждали, чего они хотят? Может они были уверены, что я как раз все передам отцу, и это будет формой предупреждения человеку "с партийным стажем, больше чем у Брежнева", напоминанием об остающихся детях, которые делают здесь карьеру. Поразмыслив, мы решили ничего не говорить отцу, не волновать его.
На углу Калинина и Дзержинского. Через два месяца отец вернулся из Америки. И мы, наконец, рассказали ему все. Отец был очень сердит на нас и потребовал переключения контактов. Не помню точно, но кажется я сказал по телефону: "Говорите с отцом сами - он в курсе". Отца позвали в дом с двумя фасадами, говорил с ним какой-то высокий чин, русский, а мой майор (если это был он) только присутствовал. Разговор был самый общий, вполне уважительный, иногда проклевывался обычный бытовой интерес на тему "что - почем". В заключение беседы отец сказал: "Оставьте моих сыновей в покое, пусть "родственники за границей" закончатся на мне".
Куратор почти не виден. Прошло четыре года. У меня хорошо пошла научная работа, ею заинтересовалось геологическое ведмство, обслуживающее Средмаш. Работа даже на далеком компьютерно-геологическом фланге этого министерства требовала повышенных форм допуска. Моим сотрудникам все оформили быстро, а со мной что-то тянули. В это время идейные евреи старательно избавлялись от допусков ради выезда в Израиль. Меня же манили сладкие возможности интересной, профессионально свободной (как ни странно) работы в ареале всей громадной страны от Ленинграда до Камчатки и без проблем с финансированием. Пришлось поныть перед Г. Я. и, в итоге, связаться с куратором КГБ. Так я впервые узрел товарища, который отвечал за наш институт. Это был человек моих лет в тенниске. Мы недолго поговорили, и он меня успокоил, что все в порядке. И во время разговора и потом меня не оставляло чувство, что я с этим человеком уже встречался прежде. Но ничего не мог вспомнить. Через некоторое время я наткнулся на фото "теннисиста" в выпускном альбоме нашего курса. Он учился на другой специальности, но у нас было полно общих лекций, комсомольские собрания, наконец. Это же надо, как отбирали себе кадры компетентные товарищи! Проучившись с ним 5 лет, я его не запомнил.
А вы говорите - Путин, Путин. Впрочем, и Путин тоже ...
После знаменитых декабрьских студенческих волнений в Алма-Ате кураторы не таясь стали бегать в институт. Затем прошло всего 5 лет, и - кураторы не помогли - империя рухнула. Я услышал об этом грандиозном событии, записываясь в свой первый ульпан в Нагарии. Шел декабрь 1991 года.
Снова Георгий Яковлевич. Но вернемся в семидесятые. Мне нравилось подначивать Г. Я., или, как говорили в детстве, нарываться. Но все сходило с рук, во всяком случае никаких неприятностей у меня не было ... Хорошо помню два эпизода. Оба случились в приемной у ректора. В первом я поведал Г. Я. анекдот. "Знаете девиз Вашего ведомства? Лучше перебдеть, чем недобдеть!". Секунда - другая паузы, Г.Я. размышляет, как среагировать, а потом громко хохочет. В другой раз Г.Я. обратился ко мне: "Ну, видели кино "Америка глазами француза"? Какой скверный народ - американцы!". Со мной был приятель-демократ, но он как раз оформлялся на длительную стажировку в Англию. "Да-да, -счел нужным высказаться он, -Вы правы, Г.Я., этот фильм на многое раскрыл мне глаза. Бездуховность полная!". Ну а я собрался и ответил с марксистских позиций: "Как так можно говорить про целый великий народ с мощным рабочим движением и достижениями в науке и технике?" Г.Я. рассвирепел и высказался на тему яиц, которые курей учат, и про то, что он и сам знает, что в Америке есть компартия и т.д. Прозвучала даже легкая угроза, дескать, смотри, не зарывайся. Но обошлось ...
А однажды я посеял справку - допуск, которую брал в командировку. Ничего страшного, но раздуть дело можно было. Иду с повинной, в ответ слышу человеческие интонации: "Успокойся, что-нибудь придумаем". И тут обошлось.
Когда Г. Я. умер, на его место назначали отставников "этого ведомства" в высоких чинах. Но ни один из них не сумел поставить себя так значительно, как Г.Я. Впрочем, время переменилось, власть одряхлела, страх ушел.
"Интермеццо". Числю себя в поклонниках русско - израильского писателя Дины Рубиной, родом из Ташкента. Она виртуозно владеет русским языком. И является мастером сюжета. Один из ее любимых приемов состоит в том, чтобы изложение велось неторопливо: о том, о сем. Поле рассказа или повести кажется скалярным, т.е. без явно выраженных направлений. И вдруг, когда накапливается некая критическая масса, все вектора обнаруживаются и пересекаются в одном месте, происходит резкое убыстрение действия, оно взрывается ударом ножа, дракой или смертельным выстрелом. Вот и мне хотелось сделать этот текст в подобном стиле, как у Рубиной. Увы мне .. Но я старался.
Финал. Итак, фамилия Г. Я. - Филиппенко. А его сын Александр Филиппенко - замечательный московский артист. В обычном театре ему тесно, он сам - театр. Михаила Зощенко он разыгрывет как никто. Его выступления по телевидению в 80-х, казалось мне, несли некий опозиционный заряд. Он играл разного рода мерзавцев, тоже казалось, как-то тонко против власти. А.Г. ниже ростом, чем Г.Я. Лыс, как и отец. Лицо, конечно, выразительное, а у отца было смытое, как и положено - не сразу запомнишь. Склоность к яркой театральности сын, похоже, воспринял у отца. Последний раз я был на выступлении артиста году в 96-м в Иерусалиме. Одно из самых ярких театральных впечатлений на новой родине.
В замечательном, на мой взгляд, спектакле Е. Арье "Сатана в Москве" в тель-авивском театре "Гешер" Воланда играл Хаим Тополь. Гостевая звезда (помните кино "Скрипач на крыше"?) - он, конечно, придавал спектаклю дополнительный шик. Но это был прекрасный артист как бы Малого театра, а тут нужна была Таганка. Нужен был Филиппенко, потому что гротеск - его стихия.
Вот и вся история про отцов и про сыновей, про органы и вторые отделы ...
P.S. Текст написан в 2002 году, тогда же был опубликован в израильской газете "Новости Недели". Через четыре года мне потребовалось сослаться на него. Перечитал, не стыдно. Маленько освежил и - в Интернет, который продлевает жизнь даже скромным нетленкам. К тому же недавно по ОРТ прошла передача "Пока все дома" замечательного телеведущего Тимура Кизякова. Он посетил жилище Александра Филиппенко. Среди прочих за столом находился сын А. Г. от первого брака со своим сыном, т.е. внуком артиста и правнуком бойца невидимого фронта Георгия Яковлевича. К малышу обращались - "Жора" ...
И еще: добавлю актуальности. В этом году церемонию памяти прадеда и отца мы с внуком совершили врозь, я в Герцлие, он - в святом Иерусалиме. Что поделаешь: война, эвакуация.
P.P.S. Не могу удержаться: уворовываю одну интересную информацию из комментариев специально для тех читателей, которые до обсуждений не снисходят. Далее с легкими сокращениями дается сообщение сестры известного таганского артиста Фарады г-жи Евгении Соколов(Иерусалим): "Первым браком сын Г.Я. женился на дочери Зимянина. Секретарю ЦК КПСС не нравилось, что зять - актер Таганки. И тогда Саша стал актером театра им. Вахтангова. Тестю зять-лицедей продолжал не нравиться даже на сцене академического театра. В один прекрасный день сын Г.Я. был вызван в отделение милиции, где ему выдали чистый паспорт без штампа о женитьбе и ключи от однокомнатной квартиры, где ему отныне предстояло жить без жены и двоих детей". Такие были времена, такие - "ндравы". Как говорили тогда на языке плакатов : "Слава КПСС!"
![[]](/img/p/professor_l_k/060912_coval_os/aron_.jpg)