Рабинович Григорий Аркадьевич: другие произведения.

О книгоедстве

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Рабинович Григорий Аркадьевич (tsvi@rambler.ru)
  • Обновлено: 24/04/2009. 127k. Статистика.
  • Статья: Израиль
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Цивилизация и культура очень многое обрели во благо всех как уже отживших свое, так в том же самом смысле и еще не родившихся на свет - грядущих поколений. Что первое, что второе привнесли в этот мир немало истинных в своем изначально высоком предназначении средств, дабы всячески услаждать наши чувства и способствовать всеобщему духовному развитию, как и всякому творческому обогащению. А это стало возможным только благодаря разноликому сочетанию самых многогранных и безгранично прекрасных видов искусства не так уж и редко, что и вовсе не нуждающихся в переводе с языка на язык.Как, например, скульптура, музыка, живопись, опера, балет, фигурное катание.И все же кроме возвышенного парения над миром плоти и обыденности, почти всегда и во всем верного, как и праведного, временами возникает еще и сумятица восприятия сердцем мыслей тех или иных авторов современности, как и на данный момент уже более чем стародавних времен.Хотя с точки зрения самого искусства, как такового совсем ведь неважно, а каковой собственно была личная жизнь, и взгляды на нее таких выдающихся гениев какими были, к примеру: "Чайковский и Вагнер".Потому что их музыка, даже если в ней и присутствуют какие-то слова - почти всегда небесно чиста от всякого быта их личной жизни.А ведь и прочие корифеи искусства точно такие же простые смертные, как и мы все, а не греческие боги, снизошедшие в наш мир с вершины Олимпа.
    •   О книгоедстве
      
       Чудак человек, кто ж его посадит он же памятник.
       Фраза из фильма ' Джентльмены удачи'.
       Ироничный эпиграф. Я так не думаю.
       Ну а я б кой-кому засветил кирпичом. Игорь Тальков.
      
      Цивилизация и культура очень многое обрели во благо всех как уже отживших свое, так в том же самом смысле и еще не родившихся на свет - грядущих поколений. Что первое, что второе привнесли в этот мир немало истинных в своем изначально высоком предназначении средств, дабы всячески услаждать наши чувства и способствовать всеобщему духовному развитию, как и всякому творческому обогащению.
      А это стало возможным только благодаря разноликому сочетанию самых многогранных и безгранично прекрасных видов искусства не так уж и редко, что и вовсе не нуждающихся в переводе с языка на язык.
      Как, например, скульптура, музыка, живопись, опера, балет, фигурное катание.
      И все же кроме возвышенного парения над миром плоти и обыденности, почти всегда и во всем верного, как и праведного, временами возникает еще и сумятица восприятия сердцем мыслей тех или иных авторов современности, как и на данный момент уже более чем стародавних времен.
      Хотя с точки зрения самого искусства, как такового совсем ведь неважно, а каковой собственно была личная жизнь, и взгляды на нее таких выдающихся гениев какими были, к примеру: 'Чайковский и Вагнер'.
      Потому что их музыка, даже если в ней и присутствуют какие-то слова - почти всегда небесно чиста от всякого быта их личной жизни.
      А ведь и прочие корифеи искусства точно такие же простые смертные, как и мы все, а не греческие боги, снизошедшие в наш мир с вершины Олимпа.
      Возможно, что их гениальные произведения и впрямь появляются в нашей вселенной из некого иного бытия - откуда-то свыше, но они все же всецело преломляются в душах людей зачастую не ведавших обыденных радостей той жизни, которой живем мы все, то есть, люди не несущие в себе огромный творческий заряд.
      Потому что для них, они мало что значили по сравнению с бесконечно переполнявшим их искусством.
      Но сколь же нередко, виртуозы великого творчества терпели лишения и муки голода, а еще и зверское посрамление их высокого таланта.
      А страдания душ духовных гигантов ни в чем несоразмерны с мелкими обыденными переживаниями всех прочих, обычных смертных после которых ничего кроме грехов и потомства на этой земле никогда не оставалось, да и впредь как видно, так и не останется.
      И это так, в том числе и потому что гении все воспринимают иначе, глубже и серьезнее.
      Их глубоко ранят те вещи, мимо которых обычный человек прошел бы даже их и вовсе не приметив или глянул бы искоса и тут же забыл об их существовании.
      Потому что их присутствие в общественной жизни во всем косвенно по отношению к его обыденному бытию.
      У людей творческих, как правило, крайне обостренное восприятие действительности.
      А гениев к тому же всегда найдется, кому задеть до самого сердца!
      У них ведь был целый сонм врагов и подлых завистников.
      Кроме того их столь часто не понимали, а также не принимали всерьез.
      А еще иногда творцов великого искусства низменные людишки еще и поднимали на смех или же зачастую не спрося их на то мнения использовали их слабости в своих политических играх!
      Вот так оно было и с Есениным и с Тальковым, а я так думаю, что и Вагнера тоже подобным образом заполучили в свои ряды почти без всякого спроса.
      Просто все люди зависимы от своих впитанных еще с молоком матери предрассудков и от них чрезвычайно трудно избавиться.
      Вот из-за этого, а также столь ведь необходимого творческим людям хмельного забытья им и внушают всяческие националистически-бредовые идеи, ложащиеся на удобную "давно взрыхленную" почву.
      Но это только часть от разветвленных путей зла опутывающего духовно развитые натуры, обладающие большим даром самовыражения.
      И вот в связи со всем вышеизложенным сколь же нещадно их травили свои же земляки - современники или же превозносили, да так, что у тех все кости от такого вот почитания трещали.
      Причем автор этих строк себя к ним никоим образом не причисляет и считал бы всякое свое тождество с ними со своей стороны явной манией величия.
      А возвращаясь к обсуждаемой теме - из всех искусств именно художественная литература и философия в особенности подвержены влияниям подводных течений всей до того же нелегкой (для ее вершителей, а не почитателей) культурной жизни.
      Просто некоторые думают, что эти области духа связаны исключительно с высокими материями, а авторы живут как неземные существа в царстве великих муз, но это вовсе не так.
      А впрочем, и все другие деятели искусства кровавые мозоли на душе натирают, там, где у кого-либо иного их быть попросту никак не может.
      Потому что им тяжело и больно за свою страну, а у большинства этих тяготящих душу забот на самом деле вовсе нет.
      Политики играют в интриги, а простые обыватели тянут свою обыденную лямку ради своего благополучия.
      Но я имею в виду только большинство, а не всех.
      Но даже среди тех, кто всерьез интересуется общественной жизнью абсолютное меньшинство и в самом деле 'харкают кровью' по поводу всеобщего благоденствия.
      А у гениев - это зачастую было именно так, им душу рвало все, что происходило в их стране.
      И у них была сила что-либо изменить, но они ведь тоже люди со всеми присущими человеку недостатками и достоинствами, и если их усердие, не пропало даром, то этому еще рано радоваться.
      Потому что это еще вопрос, а принесло ли оно кому-нибудь пользу?
      Я так понимаю, что немалую, но и вреда от их мыслей в социальной сфере тоже было более чем предостаточно.
      Нисколько не косноязычные в русском языке (Чехов и Достоевский) классики мировой литературы многое дали миру - хорошего и положительного.
      У Толстого и Тургенева не было, в сущности, никаких проблем с русским языком, но они не могли до конца раскрыть на нем всю полноту своих мыслей, а особенно в течение всего своего творчества.
      "Отцы и дети" Тургенева "Анна Каренина" Льва Толстого - это проявления просветления посетившего душу классиков, а в целом русский язык был для них все ж таки несколько чужим.
      Ведь они в семейном кругу по большей части говорили по-французски, а не по-русски.
      Но даже такие писатели как Достоевский и Чехов, хотя, и были полноценными носителями русского языка, а все ж таки их перенасыщенность европейской культурой отдаляла их от своего народа на многие и многие мили.
      Причем речь идет не об их сознании, а об анализе и их оргвыводах по поводу увиденного наяву, а не во сне.
      А кроме того еще и болезни классиков русской литературы их жизненный опыт сказывались на здоровье их веками угнетенной нации.
      Например, Чехов заболев туберкулезом, умер как старый добрый Чехов, а стал Чеховым злым, желчным и буревестником революции.
      Скучно ему жить стало! Впереди брезжил неизбежный конец и не от старости!
      Достоевский тоже жизнью невеселой жил со всеми его эпилептическими припадками он не мог видеть жизнь в ее правильных, разумных рамках.
      Оба классика помешали появиться на свет другим великим классиком последующего века, что вполне могли их затмить, но их стерли с лица земли большевики, которые быть может без Достоевского и Чехова власти в руки бы не получили.
      Именно эти люди опоили свой народ лютостью по достижению несбыточных мечтаний без коренной перемены всех психологических установок и не в семейном, а в общественном кругу.
      Учителем мерзких политических смутьянов можно стать и во всем им, противопоставляя свои жизненные принципы, как и предупреждая общество об их потенциальной опасности.
      Вот, что пишет историк Радзинский в его книге "Господи... спаси и усмири Россию. Николай II: жизнь и смерть".
      Из письма Л.Шмидт (Владивосток):
      "В журнале "30 дней" (? 1, 1934 год) Бонч-Бруевич вспоминает слова молодого Ленина, который
      восторгался удачным ответом революционера Нечаева - главного героя "Бесов" Достоевского...
      На вопрос: "Кого надо уничтожить из царствующего дома?" - Нечаев дал точный ответ: "Всю
      Большую Ектению" (молитва за царствующий дом - с перечислением всех его членов. - Авт.).
      "Да, весь дом Романовых, ведь это же просто, до гениальности!" - восторгался Нечаевым Ленин.
      "Титан революции", "один из пламенных революционеров" - называл его Ильич".
      
      Точно также вышло и со всем известным фильмом "Семнадцать Мгновений Весны". Фильм был создан, чтобы прославить советскую разведку, а вышло-то как раз наоборот! Я глубоко убежден, что без этой многосерийной эпопеи неонацистские организации сегодняшней России не досчитались бы в своих рядах более трети своих теперешних членов.
      Я не сравниваю творчество Достоевского с какой-то банальной и довольно-таки глупой советской лентой!
      Правда речь идет о сценарии, а не об игре хороших актеров.
      Но последствия они ведь довольно схожи!
      Хотели добра, а вышло зло причем во всеобъемлющем великом смысле.
      Вот что происходит, когда на благодатную почву наивности (от отсутствия культуры) сеются семена чужого, а зачастую и во всем совершенно излишнего идеалистического неприятия окружающей веками сложившийся, пасторальной действительности.
      А народ для своей душевной целостности должен иметь одно духовное наследие на всех и Пушкин - это воистину русский поэт и его не зря делали прозаичным классиком, отметая всю его великую страстность.
      Кто вообще решил, что лучшие его строчки он написал в блокнот заезжей графине, в то самое время, когда он был столь безумно влюблен в свою Натали?
      А Толстой, когда он боролся с хитростью управляющих поместьями, он интересно понимал, откуда она берет свои корни?
      Ведь ясно как день, что ее происхождение имело начало из той же европейской культуры, и всеми силами толкая Россию на схожий путь развития, ярые представители русского либерализма, а в том числе и классики общемировой литературы, создавали все условия для продолжения французской революции на русской земле.
      Видимость вместо реальности в Европе существовала еще со времен императора Августа и на Русь она пришла вместе с культурным просвещением.
      Вот ее пример из 'Войны и Мира' графа Толстого.
       'Главноуправляющий, считавший все затеи молодого графа почти безумством,
      невыгодой для себя, для него, для крестьян - сделал уступки. Продолжая дело
      освобождения представлять невозможным, он распорядился постройкой во всех
      имениях больших зданий школ, больниц и приютов; для приезда барина везде
      приготовил встречи, не пышно-торжественные, которые, он знал, не понравятся
      Пьеру, но именно такие религиозно-благодарственные, с образами и
      хлебом-солью, именно такие, которые, как он понимал барина, должны были
      подействовать на графа и обмануть его.
       Южная весна, покойное, быстрое путешествие в венской коляске и
      уединение дороги радостно действовали на Пьера. Именья, в которых он не
      бывал еще, были - одно живописнее другого; народ везде представлялся
      благоденствующим и трогательно-благодарным за сделанные ему благодеяния.
      Везде были встречи, которые, хотя и приводили в смущение Пьера, но в глубине
      души его вызывали радостное чувство. В одном месте мужики подносили ему
      хлеб-соль и образ Петра и Павла, и просили позволения в честь его ангела
      Петра и Павла, в знак любви и благодарности за сделанные им благодеяния,
      воздвигнуть на свой счет новый придел в церкви. В другом месте его встретили
      женщины с грудными детьми, благодаря его за избавление от тяжелых работ. В
      третьем именьи его встречал священник с крестом, окруженный детьми, которых
      он по милостям графа обучал грамоте и религии. Во всех имениях Пьер видел
      своими глазами по одному плану воздвигавшиеся и воздвигнутые уже каменные
      здания больниц, школ, богаделен, которые должны были быть, в скором времени,
      открыты. Везде Пьер видел отчеты управляющих о барщинских работах,
      уменьшенных против прежнего, и слышал за то трогательные благодарения
      депутаций крестьян в синих кафтанах.
       Пьер только не знал того, что там, где ему подносили хлеб-соль и
      строили придел Петра и Павла, было торговое село и ярмарка в Петров день,
      что придел уже строился давно богачами-мужиками села, теми, которые явились
      к нему, а что девять десятых мужиков этого села были в величайшем разорении.
      Он не знал, что вследствие того, что перестали по его приказу посылать
      ребятниц-женщин с грудными детьми на барщину, эти самые ребятницы тем
      труднейшую работу несли на своей половине. Он не знал, что священник,
      встретивший его с крестом, отягощал мужиков своими поборами, и что собранные
      к нему ученики со слезами были отдаваемы ему, и за большие деньги были
      откупаемы родителями. Он не знал, что каменные, по плану, здания
      воздвигались своими рабочими и увеличили барщину крестьян, уменьшенную
      только на бумаге. Он не знал, что там, где управляющий указывал ему по книге
      на уменьшение по его воле оброка на одну треть, была наполовину прибавлена
      барщинная повинность. И потому Пьер был восхищен своим путешествием по
      именьям, и вполне возвратился к тому филантропическому настроению, в котором
      он выехал из Петербурга, и писал восторженные письма своему
      наставнику-брату, как он называл великого мастера.
       "Как легко, как мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра, думал
      Пьер, и как мало мы об этом заботимся!"
       Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая
      ее. Эта благодарность напоминала ему, на сколько он еще больше бы был в
      состоянии сделать для этих простых, добрых людей.
       Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая
      умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие,
      произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к
      нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения
      крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
       Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было
      представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на
      воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал
      справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли
      графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии проверить его не
      только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа
      из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как
      построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и
      деньгами все то, что они дают у других, т. е. все, что они могут давать".
      
      А ведь - это элементарно, что выводя на свет божий грязные интриги, Лев Толстой всего лишь заставлял кого-то проявлять еще большее чем прежде хитроумие.
      Вот, если б он как мне подсказывает не европейский ум, предлагал бы всюду рассылать своих верных людей, которые будут высматривать, вынюхивать и докладывать, как на самом деле обстоят дела вот тогда, кабы это использовалось во благо, то оно бы имело смысл, а так от начатых сверху преобразований взорвался общественный котел.
      Именно такой подход к делу Николай и не Второй, а Гоголь и предлагал.
      Его "Ревизор" будучи осуществлен на практике свою миссию бы выполнил!
      Но его голос оказался гласом вопиющего в пустыне!
      Ведь если что-то и предпринималось то гласно, а не тайно как того требуют азиатские российские условия.
      Вот его слова из его бессмертных "Мертвых душ"
      "Бьет себя по лбу недогадливый проситель и бранит на чем свет стоит новый порядок вещей, преследование взяток и вежливые, облагороженные обращения чиновников. Прежде было знаешь, по крайней мере, что делать: принес правителю дел красную, да и дело в шляпе, а теперь по беленькой, да еще неделю провозишься, пока догадаешься; черт бы побрал бескорыстие и чиновное благородство! Проситель, конечно, прав, но зато теперь нет взяточников: все правители
      дел честнейшие и благороднейшие люди, секретари только да писаря мошенники".
      
      Вот надо ж было так весь мусор под ковер сметать.
      А главное пример, то наглядный был!
      Все российские нововведения шли бок об бок с французским опытом только лет на сто отставая и еще несколько его утрируя.
      Надо ж было зенки пошире раскрыть, а не следовать по тому же самому уже пройденному Францией пути.
      А к тому же в это вплетались и азиатские хитрости, выпестованные европейскими государственными мужами, которым хотелось повернуть оглобли к старым добрым временам, заставив народ "перебеситься" и самому надеть на себя прежнее ярмо.
      Именно за этим в марте 1917 года на свободу был выпущен целый сонм отпетых уголовников.
      Я думаю их специально отбирали для этой миссии и действительно криминогенная обстановка в городе Петрограде накалилась до предела.
      Но империю это нисколько не спасло, а наоборот она вся начала трещать по швам.
      Керенский с его вислоухими задоначальниками и без того деморализованную армию в конец развалил.
      А нет армии, нет и страны.
      Вот как об этом пишет Деникин в его книге "Очерки русской смуты".
      "Военные реформы начались с увольнения огромного числа командующих генералов - операция, получившая в военной среде трагишутливое название "избиения младенцев". Началось с разговора военного министра Гучкова и дежурного генерала Ставки Кондзеровского. По желанию Гучкова, Кондзеровский, на основании имевшегося материала, составил список старших начальников с краткими аттестационными отметками. Этот список, дополненный потом многими графами различными лицами, пользовавшимися доверием Гучкова, и послужил основанием для "избиения". В течение нескольких недель было уволено в резерв до полутораста старших начальников, в том числе 70 начальников пехотных и кавалерийских дивизий".
      
      Я так понимаю, что главным было желание Керенского ослабить армию, дабы она его не дай Бог не свергла, и на грани разверзшейся пропасти эти люди занимались бессовестными интригами.
      Деникин в его "Очерках русской смуты" пишет об этом так.
      "Генерал Алексеев, с неподдельной горечью, рассказывал печальную историю прегрешений, страданий и доблести былой армии, "слабой в технике, и сильной нравственным обликом и внутренней дисциплиной". Как она дошла до "светлых дней революции" и как потом в нее, "казавшуюся опасной для завоеваний революции, влили смертельный яд".
      
      Керенский просто пользовался революцией, а она пользовалась им, поскольку ей был нужен болтун, а он, как известно находка для шпиона в данном случае (Ленина). Революция к тому же выдвигала явственные требования и их удовлетворение катило колесо русской истории к каменным орудиям, которые вполне могли бы занять свое законное место на гербе общемировой революции, если бы до нее, конечно, все же дошло бы дело.
      Но ожидали-то совсем другого, наверное, забыли, что хорошее прививается не насилием, а воспитанием это от плохого ничем иным кроме как насилием не уберечься.
      Но у российскихъ интеллигентов все наоборот хорошее они готовы насаждать силой, а не поощрениями, основанными на элементарной, эгоистической, личной заинтересованности, а плохое желают останавливать увещеваниями и пустыми порицаниями.
      Логику в их действиях найти затруднительно, потому что ими движут идеалы, основанные на ее полнейшем отрицании там, где она во многом неудобна для их возвышенного чувственного восприятия.
      А взяли они это естественно из книг припорошенных снегом европейского идеализма на буйную, но до чего ж таки светлую голову великих русских писателей 19 столетия.
      Можно и так, конечно сказать, ну да русские классики всего только хотели вслед за Петром Великим сделать Россию европейской державой.
      А книги, мол, люди прочитали, а затем положили обратно на полку и забыли про нравственные ценности, изложенные в них, поскольку к азиатской сущности российской повседневности все, что было в них написано, не имело ровно никакого отношения.
      Но, однако, уж что тут поделаешь - мысли, выраженные художниками, композиторами, писателями, как и впрочем, всеми другими творцами настоящего искусства не повисают в воздухе, а тем или иным образом влияют на широкое общественное сознание.
      Вот, например, Вагнер: достигнув своей творческой зрелости и на закате своей не слишком-то удачной в личностном плане жизни, он переродился в жутковатого мизантропа, и своими инсинуациями способствовал становлению немецкого национализма.
      Его мировоззрение послужило 'глиной истории', из которой время вылепило Адама и его Еву Браун. Антисемитское мировоззрение, которого сформировалось в окопах Первой Мировой войны.
      Эти взгляды на жизнь художника-неудачника Гитлера приобрели свой окончательный вид после заключения Версальских соглашений, в коих отдельные евреи приняли самое деятельное участие.
      Но все началось еще с Вагнера, ведь его отношение к евреям породило серьезное брожение в умах его современников. И все же, чего бы стоило мнение стареющего метра музыки без той ностальгии по далекому и столь величественному прошлому, которое буквально пронизывало немецкую литературу 19 столетия?
      А именно этот возвышенный романтизм и создал в германском народе чувство столь глубокого неприятия плотно окружающей его урбанисткой действительности.
      Рыцарские подвиги времен крестовых походов, воспетые и преподнесенные в виде наилучшей доли для мужчины, дали почву идеологии бряцающей тевтонским железом и давно окаменевшими костями великих предков.
      Практической целью этих воззрений было расширение жизненного пространства за счет ближайших недружественных соседей.
      Так как у Германии к началу Первой Мировой войны уже совсем не осталось африканских или же, скажем так, совсем ничего не вышло из попытки создания дальневосточных колоний - там все было надежно схвачено французами и англичанами.
      А тут еще русский царь полез в югославскую вотчину, то есть туда, где немецкое влияние все еще было достаточно сильно.
      Австро-Венгрия тоже ведь была частью германских сил, которые, не очень стремясь за какие-то там далекие моря, имели силу и серьезный военный потенциал - править другими менее воинственными народами.
      А тут началась политика их повсеместного вытеснения и понятно, что это было встречено германцами в штыки.
      Хотя, как это вполне естественно, первоначальный план по захвату Европы не был основан на каких-то там человеконенавистнических теориях.
      Необходимость, в такого рода ярких как вспышка молнии аргументах для поднятия боевого духа немецкого народа возникла лишь после того как Германия осталась с разбитым носом и около вполне и во всем ему соответствующего корыта.
      Ведь по окончанию Первой Мировой войны - это и было навязанной исключительно разве что безмерно прожорливой алчностью союзников - реальностью для всего германского общества.
      А основой этих теорий послужило отнюдь не звериное себялюбие, нашедшее себе приют в сердце немецкого народа, а воспевание его героико-патетических качеств в литературе 19 столетия.
      Бесславный конец войны ознаменовал для Германии не один физический голод, но также и глубочайшее унижение немцев, как культурной нации.
      Нельзя посадить людей привыкших к определенному образу жизни на бобы, они ж потом на любого на кого укажут, кинутся, аки пес рыкающий.
      Потому что подобные вещи травмируют и развращают не только массы простого народа, но и возвышенных интеллектуалов во многом способных формировать широкое общественное мнение.
      А обыватели, в своем абсолютном большинстве, вообще практически не задумываются над теми общественными установками, которые они, тем или иным образом, приобретают в виде новых жизненных приоритетов от вождей своей нации.
      Человек легко внушаем и все его моральный принципы вполне возможно вывернуть фактически наизнанку, при помощи наглядной агитации, а также книг и газет.
      Преклонение перед напечатанным словом не более чем идолопоклонство в его современном виде.
      Влияние доступное книге на человеческое сознание значительно шире и глубже любых устных проповедей прошлого.
      Но наиглавнейший вопрос заключается еще и в том, а в каком именно направлении ведется обработка человеческой психики?
      Опыт доказывает, что всякий реальный духовный рост, достигнутый исключительно за счет чтения хороших книг, требует от их читателя огромного интеллектуального напряжения и 'кровавого пота' его души.
      Что в корне отличается от пустого разглядывания красивых картинок бытия, нарисованных каким-либо великим мастером.
      Другое дело, что человек хорошо знакомый с литературой в его быту может научиться, гораздо шире смотреть на мир, но это может случиться, только, если не помешать ему увидеть его своими собственными глазами.
      Но, однако ж, вычистить из людей всякую мораль, куда как легче, а также и значительно проще.
      Надо лишь дать им (и совсем ведь не безвозмездно) взамен одной общепринятой на данный момент времени, другую, подкрепив все это общей тенденцией в обществе.
      Хотя, по правде говоря, воззвания подняться на борьбу с неким злом, при этом приобретающим вполне конкретный, ужасающий лик - легче чем где бы то ни было, приживаются именно в государстве, страдающем лишаями вековой гнойной разобщенности.
      Германия как раз и была именно такой страной.
      Католический юго-запад и лютеранский северо-восток плюс к тому же огромное количество мелких княжеств долгое время враждовавших между собой из-за территории.
      Но все же фашистский режим не был самым жестокой и бесчеловечной диктатурой в истории 20 века.
      Советская власть была намного беспрецедентнее и беспардоннее в ее заклятой лютости, как и в целом продуктивнее в хорошо отлаженной ей системе массового уничтожения своих сограждан, не принадлежавших не к какому национальному меньшинству.
      У коммунистов был несколько иной принцип уничтожения людей классовый и охватывал гораздо больший контингент, чем у нацистов.
      Они их, кстати, всему и научили!
      Без большевиков, нацисты никогда бы не устроили еврейский геноцид или бы он не имел таких гигантских масштабов.
      Большевизм просто был во много раз хитроумнее нацизма в сокрытии фактов своих злодеяний и творил дела на своей собственной территории, где он был сам себе и богом и судьей.
      А все, потому что сталинизм не только создал систему взглядов на своих граждан, попавших под гадкое определение нелюди (враги народа), но и превратил вождя в Господа Бога, вокруг которого вертелся, бесконечно урча от безумного удовольствия услужить ему весь остальной мир живых существ.
      А Гитлер являл собой не более чем образ пророка высшей истины и ее всемогущим апостолом, но никак не богом воплоти.
      Разница эта объяснялась тем, что так уж повелось на Руси испокон веков, что не было на ее земле Бога в социальной сфере жизни, акромя барина и его прихотей.
      И если барин приказал мор устраивать, то да будет так и будут стоять на путях, хорошо охраняемые вагоны с зерном, объявленные 'неприкосновенным стратегическим запасом'.
      Потому что так велено, а раз велено, то так оно и будет.
      Сергей Снегов в своих "Норильских Рассказах" писал об этом так:
      '"Ты срок тянешь, я - служу,- без злости разъяснил мне
      один вохровец - Распорядятся тебя застрелить - застрелю. Без приказа не
      злобствую". Думаю, если бы ему перед утренним разводом вдруг приказали стать
      ангелом, он не удивился бы, но неторопливо, покончив с сапогами, принялся бы
      с кряхтением натягивать на спину крылышки'.
      
      Добреть или звереть по приказу свойственно всем людям привыкшим, что они как роботы лишь выполняют чьи-то приказы.
      На Западе это выглядит как влияние, но ничем по своей внутренней сути не разниться от развитого максималистского идеализма.
      Однако в России было так, что народ был одурманен надеждами и готов был ради них убить самого близкого человека, а кого из чужих так и подавно.
      Не надо все валить на каких-то иродов все злодеяния советского режима осуществлялись посредством самого русского народа!
      Прагматизм большевиков - это следствие европейского влияния в духе целесообразности вместо обычной логики, включающей в себя и чувства хотя бы и омерзения.
      При таком раскладе значительно труднее вести борьбу за свои убеждения - это когда все целиком решает принцип вот тогда все просто.
      Никаких укоров совести - сплошные иглы "заполненные героином" благоглупости будущего счастья.
      Голодомор, для объективного примера, это тоже следствие прагматичной политики государства извести как можно больше его сильных граждан, дабы прижать всю страну к своему коммунистическому ногтю.
      Целые эшелоны с зерном были самым наисознательным образом отгорожены от крестьян, у которых, урожай был отобран в качестве платы за их ратный труд во благо их доброго и справедливого государства.
      А оно считало, что ему все по гроб жизни обязаны, а оно никому и никогда ничего лично вовсе вроде как и не было должно.
      Сатрап СССР обобрал земледельцев до нитки и до последней кадки с тушеной капустой, и они за него должны были с голоду помереть, чтобы он о них мог бы далее уже не заботиться, так как они были его плохими гражданами всегда способными против него восстать.
      А раз крестьянство было вечным очагом контрреволюции, то его следовало физически уничтожить и никаких гвоздей.
      И на путях все так и стояли вагоны с зерном, ведь его было слишком много и вывезти его все за раз просто не было ни малейшей возможности.
      Вот потому его и погрузили на платформы в мешках, выставив охрану, дабы голодные крестьяне его по домам не растащили.
      Но впрочем, то было временным явлением, в конце концов, его все-таки вывезли и продали проклятым капиталистам.
      А в это же самое время люди, в селах помирая без пищи, ели друг друга - и это ли не заслуга прекрасных, но намного опередивших свое время идей?
      Ведь практика решает все и подминает под себя любую самую светлую и мудрую теорию, а также, в том числе и выделывает с ней, все, что ей только в голову взбредет.
      Получилось, что свобода, равенство и братство оказались: свободой питания трупами и людоедством, единым тождеством перед гриппом от которого с голодухи померли миллионы и братством нищеты всеобщей разрухи как следствия кровопролитной гражданской войны.
      Причем эта самая гражданская война есть неотъемлемая часть революции, и разнится только в количестве человеческих жертв. В Англии их было десятки тысяч, во Франции сотни тысяч, а в России миллионы.
      На лицо явный прогресс и историческая последовательность, переходящая в ранг простого факта, где бы ни произошла революция, обязательно начинается гражданская война, причем не война Севера с Югом, а та при которой ближайшие родственники подвергают друг друга мучительной смерти.
      А кроме того утрачивается всякая мораль и люди доходят и до каннибализма.
      И кто ж теперь сможет подсчитать, а сколько же именно человеческого мяса было съедено из-за большевизма в России?
      Я думаю, что никто и никогда не сможет дать точный и исчерпывающий ответ на этот животрепещущий сонной артерией вопрос.
      Все дело то в том, что статистики никто толком не вел, а на кой ляд она большевикам была нужна?
      На самих себя следственный материал собирать для будущего над ними же судебного процесса?
      И это лишь поначалу для возникновения голода хватало вполне объективных, естественных факторов не связанных со злой волей кремлевских вурдалаков, мечтавших высосать всю кровь из вселенского буржуинства.
      А затем, когда у них это все ж таки не совсем выгорело, к его полному и окончательному осуществлению, они, боясь света, все факты в сырую землю зарыли.
      Так что, точные данные об убыли населения из-за коллективизации по тем или иным причинам, никто так никогда и не узнает. А ведь 'калекотивизация села' не была единственным побудительным поводом для людоедства в России.
      Во времена голодных военных лет или в разбросанных по всей стране лагерях ГУЛАГа каннибализм не был таким, уж и экстраординарным явлением.
      По сколь многим селам в дикие 20-30ые года валялись обглоданные кости съеденных, причем, иногда еще и заживо людей.
      А те звери, что превратили своих сограждан в первобытных людоедов, над ними так еще и посмеивались, жуя свои воистину королевские яства.
      А крестьяне поначалу пытались съесть свою скотину лишь бы не отдавать ее за просто так в чужие руки. Я так думаю, что большевики им в отместку голодомор и устроили, чтоб они навсегда забыли, как социалистическое имущество переводить.
      Причем повсеместно, а не только на Украине тундрякам то же за съеденного оленя срок давали.
      Вот что пишет Андрей Платонов в его повести "Котлован".
      "Остаточные, необобществленные лошади грустно спали в станках, привязанные к ним так надежно, чтобы они никогда не упали, потому что иные лошади уже стояли мертвыми; в ожидании колхоза безубыточные мужики содержали лошадей без пищи, чтоб обобществиться лишь одним своим телом, а животных не вести за собою в скорбь".
      
      Все добро стало большевистским, то есть ранее оно было чьим-то еще, а теперь именем революции, оно безраздельно стало принадлежать ее самым активным деятелям, как и все остальное, включая и женскую честь.
      Вот мелкий пример этой генеральной линии по волчьему зубастой партии.
      Андрей Платонов в своей повести "Котлован" пишет.
      "- Ты, как говорится, лучше молчи!- сказал Козлов. - А то живо на заметку попадешь!..
      Помнишь, как ты подговорил одного бедняка во время самого курса на коллективизацию петуха зарезать и съесть?
       Помнишь? Мы знаем, кто коллективизацию хотел ослабить! Мы знаем, какой ты четкий"!
      
      Большевики являли собой дикую породу городских выродков, но при этом все же были людьми вполне современными и зря их Кир Булычев в своем романе 'Заповедник для Академиков' выставил в качестве дураков совсем ничего ни в чем не соображавших, акромя как в своем мелком благе или же в их бредовой идеологии.
      Они всю эту канитель об освобождении от пут прошлого завели, естественно только лишь ради оправдания своих личных интересов и ничего более.
      Но сказать, что они только в нем и разбирались, а во всем остальном были дурнями с печки слезшими, означает всякое отсутствие осознания того простого факта, что если таковы были низовые структуры, то это вовсе не означает, что такими же были и заправители всех дел в тогдашнем СССР.
      Но именно эти периферийные работники чаще всего на глаза интеллигенции и попадались, производя при этом крайне невзрачное впечатление в смысле своего интеллекта.
      А вот партийные бонзы были людьми умными, но неразвитыми, а кроме того, они к тому же обильно закладывали за воротник и были далеки от народа, которого беспардонно обворовывали со всех сторон местные деятели.
      А главные правители воровали в общегосударственных масштабах отгребая себе все экономические ресурсы великой державы.
      И это естественное следствие государственного переворота, когда старая идея правления отшвыривается за ненужностью, а вместо нее выставляется нечто новое заявляющее себя всеобщим благом во имя Аллаха или Карла Маркса значения не имеет.
      Можно, конечно, сказать, что наличие самой по себе светлой идеи есть великое благо, а ее неумелое применение - это только неловкость тех, кто своим безумным оптимизмом слишком перестарался "ошпаривая не куриные яйца" народу, выводя его из беспамятства и темноты.
      А ведь это беспардонная чушь!
      Цивилизация и человечность, вещи, не привязанные друг к другу сверхпрочной неразрывной нитью.
      Человечность могла беспрепятственно существовать и без цивилизации с самых незапамятных времен и вовсе нет таких причин, почему бы цивилизация точно также не смогла бы преспокойно и уверено обойтись без всякого сострадания к ближнему.
      Потому что всякое развитие культуры идет вне любых попыток по ее насильственному прививанию.
      На Соломоновых островах больше не едят людей, но европейцы, добившиеся столь благостных перемен к лучшему, истребили канаков гораздо больше, чем те убили и съели своих врагов - вероятно, что и не за одну разнесчастную тысячу лет.
      Вот также было и с духовными ценностями индейской культуры.
      Конкистадоры являлись худшими из всех возможных варваров, лишенных всяких сомнений и совести фанатиками святой веры, призванной очистить весь наш мир от всякого присутствия в нем дьявольской скверны.
      Сколь многое еще зависит и от правильного истолкования идей приобретенных посредством всегда субъективного проникновения в мир добрых книг, в которых авторы часто лгут во имя одной лишь только радости читателя.
      Причем доброта и добро не идентичны, а зачастую противоположные понятия.
      Добро может быть и большевистским или же арийским, а доброта всеобща и потому вечна, как истина.
      Но добро почерпнутое из книг часто способствует именно таковому ее восприятию, потому что авторы осознанно подчеркивают его принадлежность, а не оставляют его в виде возможности развития для всякого человека, а не только лишь того, кто изначально охарактеризован как положительный герой.
      Об этом еще Гоголь в "Мертвых душах" писал.
      "А добродетельный человек все-таки не взят в герои.
      И можно даже сказать, почему не взят. Потому что пора, наконец, дать отдых
      бедному добродетельному человеку, потому что праздно вращается на устах
      слово "добродетельный человек"; потому что обратили в лошадь добродетельного
      человека, и нет писателя, который бы не ездил на нем, понукая и кнутом и
      всем чем ни попало; потому что изморили добродетельного человека до того,
      что теперь нет на нем и тени добродетели, а остались только ребра да кожа
      вместо тела; потому что лицемерно призывают добродетельного человека; потому
      что не уважают добродетельного человека. Нет, пора, наконец, припрячь и
      подлеца. Итак, припряжем подлеца"!
      
      А раз в большинстве литературных произведений нет крайне размытых границ, где кончается добро, а где начинается зло, то их использование в практической области жизни неправомочно и ведет лишь к напрасным страданиям, а не к свету и добру.
      А кроме того человек может творить зло руководствуясь принципами добра сознательно или бессознательно став на его сторону под флагом всеобъемлющего добра, а оно таким быть просто не может.
      Как правило, всякий, кто громче всех других о нем кричит более всего на свете хочет заниматься политикой, а не решением чьих-то проблем, но чтобы вникнуть в суть дела нужно для начала проникнуться идеей и лишь, затем можно говорить от ее имени.
      А сама по себе добрая идея ни от каких душевных низменных качеств вовсе не лечит, а скорее наоборот их еще и растравливает.
      Так что в связи со всем вышеизложенным книги и настоящие не привязанные совсем не к чему духовные ценности и сегодня могут прекрасно обойтись друг без друга в одной отдельно взятой человеческой душе.
      Более того, иногда литература еще и способна расширить сознание негодяя, предав его подлостям более изощренный и продуманный вид.
      Например, когда кто-то пытается замазать свой грязный интерес к даме не его сердца, а того что находится несколько ниже самоубеждениями, что она просто не понимает в чем именно ее великое счастье.
      Под этим соусом он вполне может пойти на любую подлость, дабы посрамить своего более удачливого соперника.
      А иногда и убивают по-хитрому, так что никакой суд впоследствии не грозит разве что где-то там на небесах!
      А потом смело и без всякого укора совести смотрят в глаза родственникам погибшего, а ведь убить можно самыми разными способами и многие из них неподсудны.
      На каждые 100 тысяч образованных людей обязательно найдутся более сотни таких, что вполне осознанно послужили причиной смерти одного или более того нескольких людей.
      А количество личностей, что сознательно или же неосознанно, причинили кому-то безмерные страдания гораздо больше.
      Но зачастую всеми почитаемый человек, совершивший безмерную подлость, останется для тех, кто с ним лично знаком порядочным и уважаемым членом общества.
      Потому что лавры почета лучшая защита - от любых необоснованных обвинений.
      Все эти вещи почти всецело (за довольно редким исключением) свойственны одним лишь только людям образованным, имеющим более чем здравое представление о культуре и книжной морали.
      Книги - это ведь совсем не окно в некий мир высокой духовности, а пока что еще на наш сегодняшний день одни только осколки разбитого зеркала высших, однако в целом пока недосягаемых истин.
      Причем даже то, что мы на данный момент и можем хоть как-то постичь - далеко не всегда впитывается, становясь у нас воистину второй натурой.
      Поскольку нечто не способно полностью и до конца заменить процесс воспитания в правильном ключе человеческой личности, начиная почти с самого ее зарождения.
      Книга - это яркий (с красочными иллюстрациями собственного и авторского воображения) учебник, но он намного сложнее любой тригонометрии, так что выучить исключительно лишь по ней мораль без живых учителей, практически невозможно.
      Школа и окружающие каждого человека люди всегда оказывают на него гораздо большее влияние, чем любые литературные изыскания на запыленных полках общественных или частных библиотек.
      Тем более что на них можно найти и принципиальное отрицание самой важности их возведения, как и крайней необходимости народного образования.
      Вот пример из всемирного классика Льва Толстого в его "Анне Карениной" где он распинает по всем статьям необходимость просвещения народа.
      Причем используя при этом разные слова ради закабаления предрассудков о том, что главное это общее великое счастье, но к нему надо идти своей корыстной дорогой.
      А ведь все с точностью наоборот!
      Но я никак не рассчитываю это кому-то доказать из тех кому именно такое представление о жизни более всего по вкусу.
      Вот слова Льва Толстого.
      "Я думаю, что двигатель всех наших действий есть все-таки личное счастье. Теперь в земских учреждениях я, как дворянин, не вижу ничего, что бы содействовало моему благосостоянию. Дороги - не лучше и не могут быть лучше; лошади мои везут меня и по дурным. Доктора и пункта мне не нужно, мировой судья мне не нужен, - я никогда не обращаюсь к нему и не обращусь.
      Школы мне не только не нужны, но даже вредны, как я тебе говорил. Для меня земские учреждения просто повинность платить восемнадцать копеек с десятины, ездить в город, ночевать с клопами и слушать всякий вздор и гадости, а личный интерес меня не побуждает.
      - Позволь, - перебил с улыбкой Сергей Иванович, - личный интерес не побуждал нас работать для освобождения крестьян, а мы работали.
      - Нет! - все более горячась, перебил Константин. - Освобождение крестьян было другое дело. Тут был личный интерес. Хотелось сбросить с себя это ярмо, которое давило нас, всех хороших людей. Но быть гласным, рассуждать о том, сколько золотарей нужно и как трубы провести в городе, где я не живу; быть присяжным и судить мужика, укравшего ветчину, и шесть часов слушать всякий вздор, который мелют защитники и прокуроры, и как председатель спрашивает у моего старика Алешки-дурачка: "Признаете ли вы, господин подсудимый, факт похищения ветчины?" - "Ась?"
      Константин Левин уже отвлекся, стал представлять председателя и Алешку-дурачка; ему казалось, что это все идет к делу.
      Но Сергей Иванович пожал плечами.
      - Ну, так что ты хочешь сказать?
      - Я только хочу сказать, что те права, которые меня... мой интерес затрагивают, я буду всегда защищать всеми силами; что когда у нас, у студентов, делали обыск и читали наши письма жандармы, я готов всеми силами защищать эти права, защищать мои права образования, свободы. Я понимаю военную повинность, которая затрагивает судьбу моих детей, братьев и меня
      самого; я готов обсуждать то, что меня касается; но судить, куда распределить сорок тысяч земских денег, или Алешку-дурачка судить, - я не понимаю и не могу".
      
      Презрение к простому мужику в сочетании с тайной завистью к нему и при этом неприкрытое презрение к его сословию буквально само так и пышет из творчества графа Льва Николаевича.
      А ведь если уж говорить о сильном влиянии со стороны художественной литературы, то легче всего оно приживается, давя на мозг, как раз таки, когда ведет во тьму предрассудков, а не к свету высших истин.
      Вот так оно и было с творчеством Чехова его достойные, светлые мысли прочно в русскую почву не осели, а его неразумные, плоские суждения послужили барабаном, бьющим в набат вставайте, мол, люди против угнетения, а не против грязных скотов, что гребут своими лапищами народное добро, никак не поучаствовав в его возникновении.
      Плохой помещик свое добро подрастеряет, а взяточник и вор на государственной службе наоборот разживется на том, что не имело к его интеллектуальным усилиям ровно никакого отношения.
      Он ведь эти денежки неправедным путем нажитые своим потом и кровью не полил, а то и другое кроме всего прочего бывает и чисто в интеллектуальном виде.
      Умный человек ведь может такое придумать, что целый край будет процветать, и его большой дом и удобства - это плата за его труд, а не нахапанное добро зачастую в ущерб "злу" общественного процветания.
      Но Чехов об этом, наверное, просто не знал или же вовсе не хотел об этом ничего знать.
      И вместо светлого, вечного, доброго он сеял логически плохо обоснованное неприятие всеобщим угнетением.
      Конечно, он только выражал дыхание своего времени, держа руку на его пульсе и не более того.
      Эти суждения являлись "слюнными выделениями" из подгнившего в сутолоке грешного болтологией бытия. Великое горе от ума исходило от душ людей далеких от всякого позитивного интеллектуального труда вне рамок их профессиональной деятельности.
      Очень много говорить было их прозаическим занятием в свободное время.
      Им было скучно жить на окраине Европы, вдали от просвещенности и великих идей перевоплощения мира в некое иное качество.
      Им хотелось именно в России воплотить в жизнь все, то, что сверкало своим мишурным блеском перед их ученым взором из кожаных кожухов тяжеленных фолиантов европейских философов.
      Вместо того чтобы научить народ читать им надо было его просветить высотами передовой европейской мысли.
      И это не потому что их сознанию было недоступно понимание простейших житейских истин.
      Российские прекраснодушные идеалисты все понимали, причем до мельчайших его деталей, но не были готовы не в чем поступиться своим основным принципом не пачкаться ни в каком дерьме общественной жизни.
      Этот постулат их существования был обусловлен их непримиримым стремлением к хорошему и светлому в ущерб здравому смыслу, верещащему чего-то про то, что так сразу хорошее можно найти только там, где к нему все уже давно готово, а иначе его надо выуживать из клоаки застарелых общественных отношений никак не брезгуя лезть туда своими нежными ручками.
      Судя по тому максимализму, что мне знаком кто-то скажет, а как же интеллигентный человек засунет свои чистое лицо в грязь он же станет ее неотъемлемой частью?
      Отвечаю, конечно, станет, если он в нее весь погрузиться, а если у него будут очень грязные руки, то это станет только свидетельством того, что он такой же человек из народа, как и все остальные, а не бандит с чистыми дланями и с длинными, очень ухоженными ногтями.
      Он ведь только пальчиком тычет, а кому грязную работу за него выполнять завсегда найдется.
      Я считаю, что если руки отказываются марать грязью, то неминуемо от самого соприкосновения с грязной до тошноты стороной общественной жизни, они обязательно будут обагрены кровью.
      Чехов, Лев Толстой, Горький как раз таки и посеяли на русской почве семена именно таких вот представлений о мирском бытие делающих дело и тех, что пожирают плоды чьих-то трудов праведных.
      А оно, как и понятно было хорошо усвоено общественным организмом и вот тогда и всколыхнулась волна дикого насилия спровоцированного словесным поносом гениев литературы.
      Вот как пишет об этом в своих "Норильских рассказах" Сергей Снегов.
      "И еще я думал о всевластии слов, с такой горечью объявленной пожилым
      человеком, лежавшим на соседней койке. Я вспомнил, что Мопассан когда-то писал,
      будто вся человеческая история для него - это набор сменяющих одна другую хлестких
      фраз. "Я не мир к вам на землю принес, но меч", "Кто ударит тебя в левую щеку, подставь правую",
      "Пришел, увидел, победил", "Еще одна такая победа, и я потеряю все мое
      войско", "Мертвые сраму не имут", "Здесь я стою, я не могу иначе", "Если в
      этих книгах то, что в Коране, то они не нужны; а если то, чего в Коране нет,
      то они вредны", "Все погибло, государыня, кроме чести", "Париж стоит
      обедни", "Пусть гибнут люди, принципы остаются", "Государство - это я!"...
      Много, очень много фраз, ставших вехами истории, прав Мопассан. Но
      всевластие слова? Слово, из зеркала бытия ставшее организатором и командиром
      бытия? Не верю! Не могу, не должен поверить! Ибо страшно жить в мире, где
      жизнью командует слово, а не дело. Прав, тысячекратно прав Фауст,
      отвергнувший евангельское "Вначале было слово". Он сказал: "И вижу я -
      деяние в начале бытия". Да, именно так, деяние, а не слово! Слово как было,
      так и остается зеркалом совершившегося действия".
      
      Великий талант русских классиков и к тому же вековые унижения простого народа как раз таки и позволили росткам Иберийского абсолютизма прижиться на русской почве и прорости дав вполне соответствующие всходы.
      Вот конкретный пример.
      Чехов "Невеста"
      "- И как бы там ни было, милая моя, надо вдуматься, надо понять, как нечиста, как безнравственна эта ваша праздная жизнь, - продолжал Саша. - Поймите же, ведь если, например, вы, и ваша мать, и ваша бабулька ничего не делаете, то, значит, за вас работает кто-то другой, вы заедаете чью-то жизнь, а разве это чисто, не грязно"?
      
      А на самом деле борьба с бездельниками дело не грязное и Чехов выбрал себе наиболее удобную среду для выявления общественных пороков!
      Вот если бы он вовсю орал про взяточников и казнокрадов это б его всего испачкало с ног до головы как порицаниями и ненавистью, так и само по себе это занятие ужасно мерзкое от него ведь так плохо пахнет.
      А Лев Толстой наоборот готов был хоть на сеновале, на свежем сене валяться и быть простым мужиком, но барин этого делать не должен, потому что это создает у народа нездоровые иллюзии.
      Простонародность интеллигенции в этой области крайне вредна, потому что в некоторых аспектах она должна во всем возвышаться над народом, так как это обеспечивает порядок государстве, где каждый должен знать свое место.
      Главной общественной задачей для всякой интеллигенции является искренне на своем рабочем месте отстаивание интересов народа.
      Причем, если человек с ним вовсе по своей работе не связан - это никак не может помешать ему принять участие в общественном движении требующего от правительства своей страны как это только окажется возможным давать достойным его представителям приобрести как можно более лучшее образование.
      Лев Толстой предлагает интеллигенции смешиваться с толпой, а она от этого только наглеет и лезет править своей судьбой ничего в управлении не понимая.
      Как же тогда первобытности не возродиться?
      Вот поэтому слова Льва Толстого про простой народ и поспособствовали лишь его полному закабалению в старых рамках средневековья, а не вызволению его из оков нищеты и рабства.
      Но вполне возможно, что он к этому не очень-то стремился, а просто желал некой справедливости в ее чисто абстрактной, лишенной конкретного содержания форме.
      Вот пример его обиходного отношения к русскому мужику тоже из "Анны Карениной".
      "- Рабочие не хотят работать хорошо и работать хорошими орудиями. Рабочий наш только одно знает - напиться, как свинья, пьяный и испортит все, что вы ему дадите. Лошадей опоит, сбрую хорошую оборвет, колесо шинованное сменит, пропьет, в молотилку шкворень пустит, чтобы ее сломать. Ему тошно видеть все, что не по его. От этого и спустился весь уровень хозяйства. Земли заброшены, заросли полынями или розданы мужикам, и где производили миллион, производят сотни тысяч четвертей; общее богатство уменьшилось. Если бы сделали то же, да с расчетом..."
      
      Причем у барина не должно быть иллюзий насчет того, что выйдя в поле с косой, он заслужит уважение со стороны мужиков ему надо было их заинтересовать в финансовом смысле и это сделало бы свое дело.
      А точно также бить по карману за глупость, но это требует грязных мелочных дрязг, а у нас, видите ли, душа поэта и ничего другого кроме как взять косу и идти ей орудовать нам просто не остается.
      А ведь нормальный метод хозяйствования, при котором все стоит на корыстном личном интересе, который, кстати, и дураку понятен, кроме всех прочих его достоинств еще и выгоден.
      Так что можно было рассчитывать, что и другие последуют его примеру.
      Просто надо было действовать приказным методом, поощряя "кусочком сахара" и наказывая лишением обеда за невыполнение данных барином распоряжений.
      Уговорами выходит одно лишь только зло и разобщенность плодить, но этого ни Левины, ни Толстые не понимают, потому что живут сами собой и их благополучием, а о том, что народ живет хуже вспоминают только когда речь идет об его преображении в неком ином облике ближе к их сияющему аристократизму всецело отделяющих их от серой массы бездушных как скотина холопов.
      Надо было заново их с малолетства воспитывать, а не щеголять перед ними лучшим чем они знанием сельского хозяйства!
      А то ишь чего Лев Толстой удумал, так еще и другим этот метод в идиотское пользование передал.
      На лошади и на необразованном рабочем надо ездить и показывать им обоим, в какую сторону им держать путь, но стоять перед лошадью и биться с ней, объясняя ей, что иноходью скакать неправомерно, а надо скакать как все остальные, правильные кони - занятие не для разумного человека.
      Причем с рабочим оно то же самое и надо просто позаботиться о воспитании будущего поколения, а все эти разговоры с мужиками, которые вел Левин это не коту под хвост, а быку на рога.
      Вот пример из той же "Анны Карениной" ЧЕГО ВЫХОДИЛО ОТ "ВРАЧЕВАНИЯ МУЖИЦКИХ УМОВ"
      'Другая трудность состояла в непобедимом недоверии крестьян к тому, чтобы цель помещика могла состоять в чем-нибудь другом, кроме желания обобрать их сколько можно. Они были твердо уверены, что настоящая цель его (что бы он ни сказал им) будет всегда в том, чего он не скажет им. И сами они, высказываясь, говорили многое, но никогда не говорили того, в чем состояла их настоящая цель'.
      
      Конечно, у них было здоровое недоверие! Ты сначала человека научи чему-то как ему быть хоть немного тобой, а затем с ним на равных и разговаривай!
      А то ведь он ничего не понимает из тех вещей, что ему говорят, а если что и понимает, то не верит в то, что ему это, в конце концов, тоже будет выгодно.
      Разница между трудным подъемом и легким спуском слишком велика и тяжка для того кому с детства не внушили, что взлет это благо, а падение пропасть.
      Вот они и прозябают в своей луже и рады этому обстоятельству, а всякого кто их подымает из нее предвещая тяжкий интеллектуальный труд для них враг и несусветная скотина.
      А вот того кто призывает их к близкому счастью в которое им надо только поверить и кишки выпустить тем, кто их столь долго в прошлом притеснял, они поймут с полуслова
      Так что выходит, что нет лучшего средства привлечь множества людей, чем сыр в мышеловке, а правильные мысли - это жужжание мухи над ухом и не более того.
      Я имею в виду, прежде всего, силу агитационной критики изложенной на бумаге не бесталанным человеком, а не учебники или любую иную профессиональную литературу.
      Но она развитию нравственных идей никак не способствует, зато она способствует общему развитию личности, а когда человек более развит с ним и о морали поговорить не грех.
      Книги по усовершенствованию знаний должны быть доступны каждому по своему общему стилю, дабы любой человек мог понять, о чем в них собственно вообще идет речь.
      Всякий работник должен знать какая от всех совершенных им действий будет реальная польза, а вот для этого ему необходимо образование пусть и самое начальное.
      Если мужик в мудреной книжке хоть что-то бы понял, то он уже точно твердо бы знал, что это не его барин сам придумал, а об этом кто-то за тысячу верст от него уже давно написал.
      В этом непросто огромная разница, а сама суть правильного подхода к прогрессу во всех сферах жизни.
      Но Лев Толстой об таких вещах не думал он, когда писал "Анну Каренину" считал, что не бывать России в ее старом
      облике ему надо было ее во всем изменить... а главное приблизить высоколобых людей к народу...
      вот как оно получается книга замечательная высокодуховная, а вреда от нее...
      Ведь возражает же граф Лев Николаевич против народного образования, а это с его стороны был великий грех.
      Вот его слова из той же одноименной "Анны Карениной".
      "Но я все-таки не знаю, что вас удивляет. Народ стоит на такой низкой степени и материального и нравственного развития, что, очевидно, он должен противодействовать всему, что ему чуждо. В Европе рациональное хозяйство идет потому, что народ образован; стало быть, у нас надо образовать народ, - вот и все.
      - Но как же образовать народ?
      - Чтоб образовать народ, нужны три вещи: школы, школы и школы.
      - Но вы сами сказали, что народ стоит на низкой степени материального развития. Чем же тут помогут школы?
      - Знаете, вы напоминаете мне анекдот о советах больному: "Вы бы попробовали слабительное". - "Давали: хуже".
      - "Попробуйте пиявки". - "Пробовали: хуже". - "Ну, так уж только молитесь богу". - "Пробовали: хуже". Так и мы с вами. Я говорю политическая экономия, вы говорите - хуже. Я говорю социализм - хуже. Образование - хуже.
      - Да чем же помогут школы?
      - Дадут ему другие потребности.
      - Вот этого я никогда не понимал, - с горячностью возразил Левин. - Каким образом школы помогут народу улучшить
      свое материальное состояние? Вы говорите, школы, образование дадут ему новые потребности. Тем хуже, потому что
      он не в силах будет удовлетворить им. А каким образом знание сложения и вычитания и катехизиса поможет ему улучшить
      свое материальное состояние, я никогда не мог понять. Я третьего дня вечером встретил бабу с грудным ребенком и
      спросил ее, куда она идет. Она говорит: "К бабке ходила, на мальчика крикса напала, так носила лечить". Я спросил,
      как бабка лечит криксу. "Ребеночка к курам на насесть сажает и приговаривает что-то".
      - Ну вот, вы сами говорите! Чтоб она не носила лечить криксу на насесть, для этого нужно... - весело улыбаясь,
      сказал Свияжский.
      - Ах нет! - с досадой сказал Левин, - это лечение для меня только подобие лечения народа школами. Народ беден и необразован - это мы видим так же верно, как баба видит криксу, потому что ребенок кричит. Но почему от этой беды - бедности и необразования - помогут школы, так же непонятно, как непонятно, почему от криксы помогут куры на насести. Надо помочь тому, от чего он беден.
      - Ну, в этом вы по крайней мере сходитесь со Спенсером, которого вы так не любите; он говорит тоже, что образование может быть следствием большего благосостояния и удобства жизни, частых омовений, как он говорит, но не умения читать и считать...
      - Ну вот, я очень рад или, напротив, очень не рад, что сошелся со Спенсером; только это я давно знаю. Школы не помогут, а поможет такое экономическое устройство, при котором народ будет богаче, будет больше досуга, - и тогда будут и школы".
      
      Своим философам надо больше доверять, чем иностранным!
      А то ж развели на русской земле философскую прозападную богадельню, так ведь можно было и весь мир одним медным тазиком прикрыть.
      Книги - это огромное зло, если люди при их помощи как фиговым листочком прикрываются от неприятной им социальной действительности.
      А ведь Толстым люди зачитывались буквально как "Евангелием", что было крайне неразумно!
      А между тем боевой офицер Деникин в своей книге "Очерки русской революции" прямо пишет об ее прямых и косвенных причинах.
      "С другой стороны, армия представляла из себя плоть от плоти, и кровь от крови русского народа. А этот народ в течение многих веков того режима, который не давал ему ни просвещения, ни свободного политического и социального развития, не сумел воспитать в себе чувства государственности, и не мог создать лучшего демократического правительства, чем то, которое говорил о от его имени в дни революции".
      
      Но разве было какое-либо дело революционерам от революции до конкретных задач, которые было необходимо решить в России для ее подлинного процветания?
      В тех книгах, что они читали, и писали не было места практическому светлому разуму, а только его абстрактной донельзя тени, которая будучи удлинена подходящими тому обстоятельствами может достигнуть и третьего тысячелетия.
      Однако без существования человечества или его полного одичания ничего из намеченного светлыми мечтами о будущем осуществиться не может.
      Зато как красиво в них создается иллюзия жизни вместо ее действительного бытия как о том писал тот же всем известный граф Лев Николаевич в его небезызвестной "Анне Карениной".
      "На каждом шагу он испытывал то, что испытывал бы человек, любовавшийся плавным, счастливым ходом лодочки по озеру, после того как он бы сам сел в эту лодочку. Он видел, что мало того, чтобы сидеть ровно, не качаясь, - надо еще соображаться, ни на минуту не забывая, куда плыть, что под ногами вода и надо грести, и что непривычным рукам больно, что только смотреть на это легко, а что делать это хотя и очень радостно, но очень трудно".
      
      Но все ж таки можно было и не выдавливать раба наружу, делая рабство внешним фактором!
      Хотя как оно и понятно это было бы нелегким делом, потому что для подлинности этого действия надо было жить умом, а не только сердцем, а также и чужими мудрстваниями всецело оторванными от русской почвы.
      Но тогда б пришлось не только раба выдавливать, но и идти против течения, что гораздо тяжелее чем во всем ему следовать.
      Однако в этом тоже проявляется рабство большой души, а Лев Толстой зачастую интуитивно следовал за пороками своего века, как впрочем, и другие деятели добра его подлинно великой страны, но только вот что поделаешь без царя в голове.
      А ведь мог же Лев Николаевич побеспокоиться поболее других о преодолении барьера разнузданной дикости Россией, которая чуть не сломала себе хребет возле самого финиша, который мог бы ее возвеличить в другом не имперском плане?
      Деникин в его книге "Очерки русской смуты" пишет о том, во что обошлась интеллигенции в России великая любовь к самой себе в ее европейской утонченности и нежной ласке к красивым мыслям и делам.
      "Одно бесспорно, что аграрная реформа запоздала. Долгие годы крестьянского бесправия, нищеты, а главное, - той страшной духовной темноты, в которой власть и правящие классы держали крестьянскую массу, ничего не делая для ее просвещения, - не могли не вызвать исторического отмщения".
      
      А все от желания не пачкаться ни в какой грязи, но зато жить в единении с природой!
      Чехов в его рассказе "В родном углу" до конца отображает данное стремление российской интеллигенции.
      "О, как это, должно быть, благородно, свято, картинно - служить народу, облегчать его муки, просвещать его. Но она, Вера, не знает народа. И как подойти к нему? Он чужд ей, неинтересен; она не выносит тяжелого запаха изб, кабацкой брани, немытых детей, бабьих разговоров о болезнях. Идти по сугробам, зябнуть, потом сидеть в душной избе, учить детей, которых не любишь, - нет, лучше умереть! И учить мужицких детей в то время, как тетя Даша получает доход с трактиров и штрафует мужиков, - какая это была бы комедия! Сколько разговоров про школы, сельские библиотеки, про всеобщее обучение, но ведь если бы все эти знакомые инженеры, заводчики, дамы не лицемерили, а в самом деле верили, что просвещение нужно, то они не платили бы учителям по 15 рублей в месяц, как теперь, и не морили бы их голодом. И школы, и разговоры о невежестве - это для того только, чтобы заглушать совесть, так как стыдно иметь пять или десять тысяч десятин земли и быть равнодушным к народу. Вот про доктора Нещапова говорят дамы, что он добрый, устроил при заводе школу. Да, школу построил из старого заводского камня, рублей за восемьсот, и 'многая лета' пели ему на освящении школы, а вот, небось, пая своего не отдаст, и, небось, в голову ему не приходит, что мужики такие же люди, как он, и что их тоже нужно учить в университетах, а не только в этих жалких заводских школах".
      
      Вот не понимал он, что естественное состояние души человека - это его сельская среда и то чем он живет и есть неразрывная связь с природой.
      Надо было ему все переменить создать искусственного счастливого человека с ценностями иными чем тот простой крестьянин. Ведь ему нужен был некто другой озаренный зарей возвышенных идей где-то мелькнувших на горизонте, но еще далеких как мираж в пустыне.
      Его не устраивало, что мужики будут учиться в школах ему подавай каждому по университетскому образованию, разумеется, что ради равноправия, а не просто так.
      А между тем писатель Куприн приводит истинный пример, как тяжело людям выходить на дорогу знаний, где все им внове и крайне непонятно как там и чего.
      Куприн "Олеся"
      "Ярмола никак не мог представить себе, почему, например, буквы "м" и "а"
      вместе составляют "ма". Обыкновенно над такой задачей он мучительно
      раздумывал минут десять, а то и больше, причем его смуглое худое лицо с
      впалыми черными глазами, все ушедшее в жесткую черную бороду и большие
      усы, выражало крайнюю степень умственного напряжения.
       - Ну скажи, Ярмола, - "ма". Просто только скажи - "ма", - приставал я к
      нему. - Не гляди на бумагу, гляди на меня, вот так. Ну, говори - "ма"...
       Тогда Ярмола глубоко вздыхал, клал на стол указку и произносил грустно
      и решительно:
       - Нет... не могу...
       - Как же не можешь? Это же ведь так легко. Скажи просто-напросто -
      "ма", вот как я говорю.
       - Нет... не могу, паныч... забыл..."
      
      Но откуда же взялась на Руси вся эта тяга к быстрому преобразованию и отмене всех тягот прежнего бытия?
      А все естественно от книг европейских авторов огненосцев нового света в старой обыденной тьме.
      Но все ж таки в России все это было к тому же еще и утрировано и несколько извращено.
      Похоже на то, что Чехов желал, чтобы рабочие и крестьяне учились в университетах, а интеллигенция пол подолом протирала, чтобы из народа не выделяться.
      Это тенденция прослеживается не в одном его произведении и потому не может быть случайностью.
      И в этом он видит тот крест, который должны нести люди развитые, дабы наступило всеобщее благоденствие.
      Все должны трудиться и все должны быть полезны обществу - это два конца одной и той же острой палки.
      А вот то, что действительно главнее всего так - это, то чтобы на важных государственных должностях не сидели взяточники казнокрады, а тупицы и невежды силовыми структурами не командовали вот про это в творчестве Чехова мне лично почти ничего не попадалось.
      У него может, есть чего-то еще кроме трех юморесок "Мелюзга" "Надлежавшие меры" "Разговор человека с собакой" но об таких вещах надо было писать целые повести и именно в этом аспекте и надо было обличать российское общество, а не отыгрываться на бездельниках и не склонять людей интеллектуального труда к труду физическому.
      Ведь оный вовсе не облагораживает душу человека и самое жуткое социальное явление с ним неразрывно связанное, это когда результат общего труда нагло разворовывается, так как кругом взяточничество, кумовство, невежество чиновников в делах, которыми они заправляют.
      Вот кого бы Чехову пронзить своим острым гусиным пером, так нет ему бездельники досаждают своей праздностью.
      Вот еще пример из его творчества.
      Чехов "Невеста"
      "Вчера Саша, ты помнишь, упрекнул меня в том, что я ничего не делаю, - сказал он, помолчав немного. - Что же, он прав! бесконечно прав! Я ничего не делаю и не могу делать. Дорогая моя, отчего это? Отчего мне так противна мысль о том, что я когда-нибудь нацеплю на лоб кокарду и пойду служить? Отчего мне так не по себе, когда я вижу адвоката, или учителя латинского языка, или члена управы? О матушка Русь! О матушка Русь, как еще много ты носишь на себе праздных и бесполезных! Как много на тебе таких, как я, многострадальная"!
      
      Вот уж действительно слезы в три ручья как у Ярославны ей-богу!
      А ведь наличие людей проживающих свое состояние в западном мире нисколько не мешает ему процветать.
      Да там имеются такие люди, что получили солидное наследство и тихо его проживают.
      В России были такие, что делали это не тихо, а проматывали его под чистую с истинно русским характером, но некоторые области совсем не из-за этого временами голодали.
      Воровство невиданных масштабов было причиной многих бед, но никак не наличие праздных людей, которые не могли в себя вместить за раз более одного обеда или ужина.
      Не в них было дело, а в зажравшихся чиновниках, которые могли иметь золотых украшений так чтобы хватило на сотню пальцев рук и ног и все им было мало...
      Безразмерная алчность и неразборчивость в средствах по достижению средств к достатку во всем до чего только дотянуться руки никогда не волновала ни Чехова, ни Льва Толстого, ни даже Достоевского.
      Им бы все с идеалами в чехарду играть, а они милые все заблудшие души на свет божий и выведут.
      В сплошном розовом тумане их радужных надежд и в алмазном блеске святых истин тонет всякое здравое начало. Причем в особенности это происходит, когда они из полуразумной плохо обдуманной логически теории превращаются в назойливое руководство к действиям в обыденной практике бытия.
      Между Чеховым и Булгаковым была одна очень существенная разница.
      С одной стороны оба они идеалисты вот только совершенно различного толка.
      Чехов идеалист выражает общее мнение определенного круга людей и справедливо рассчитывает на то, что они это оценят и превознесут его на самые небеса за то, что он так точно отобразил их чаяния и мысли.
      Заодно может и от туберкулеза излечат, приложив к этому все силы их души.
      А Булгаков идеалист пишет, находясь весь в страхе и тревоге как бы его за все его труды не услали на Соловки или вообще не применили б к нему высшую меру социальной защиты.
      Но все равно он преодолевает липкую подлость одержимости боязни за свою шкуру и пишет в книгах, то, что он думает о своей эпохе совершенно не рассчитывая на какие-то лавры, а, только надеясь уберечься от преследований власти.
      Чехов идеалист жаждет насилия и принуждения над неправедно живущими людьми.
      Булгаков идеалист этого не требует, а только возмущается существованием определенных социальных явлений не требуя при этом уничтожать кого-то физически.
      Или уж во всяком случае, не глумиться над чьей-то смертью и не подчеркивает в конце повествования явное желание героя самому повеситься на уличном фонаре.
      Это совсем не одно и то же, а кроме того разница между ними еще и в том, что Булгаков не видит мир черно белым, а такой идеализм весьма полезен.
      Те, кто видят все в одних только розово черных тонах зачастую не способны воспринимать многие факторы этой непростой жизни в том виде и качестве, в котором они действительно реально существуют.
      А кроме того они еще навязывают свое мировоззрение другим в частности их многочисленным читателям.
      К примеру, расхалаженность и "едкая кислость" характера Чехова столь явно отраженные в его произведениях стала неотъемлемой чертой духовного настроя многих его глубокомысленных почитателей.
      Вред несет не художественная литература, которая при всех человеческих недостатках достойных авторов льет яркий солнечный свет в темень обыденного бытия, а ее слишком буквальное восприятие и превращение светильника в камин у которого не грех погреться.
      А от этого народ мерзнуть начинает у него ведь ничего такого нету, а значит, пока интеллигенция у своего светильника греется он бедняга от сплошного беззакония мерзнет как последняя дворняжка, а тут ей еще и весь бок идеями социальной справедливости вовсю обварили.
      для тех людей из простого народа, что будут читать эти строки поясняю по-другому до некоторых высоколобых представителей интеллигенции просто не достучаться автору просто необходимо отчасти принять их точку зрения для того чтобы иметь возможность хоть немного перекроить их восторженно-презрительные представления об окружающем их мире.
      А то они, понимаешь ли, с одной стороны верят во все великие достижения разума, а то, что они в своей практической области зачастую совершенно не достигают цели объясняют наличием большого числа Шариковых в обществе людей, что ходят на двух ногах.
      
      Но поначалу господа дореволюционные либералы с чего-то вдруг решили, что раз уж дворовому псу хирургическую операцию сделали, то он обязательно от этого вдруг обернется настоящим человеком.
      А вот не бывать этому никогда!
      Булгаков написал бы про оборотней большевизма, но тогда ему надо было деру давать вместе со всякими очень смелыми духом Набоковыми, которые еще до эмиграции в России только жили, но родиной для них была европейская культура, а не родная российская.
      И таким как он только бы народ просветлять, а не обучать его грамоте и законам, чтобы он сам мог чего-то кому надо написать, и пожаловаться на притеснение со стороны начальства.
      Набоков отличный мужик был, но для такого полного перерождения какое с ним произошло в Америке должны были существовать изначальные корни в глубине его души.
      Отказаться от родного языка ради творческого успеха мог только человек никогда не являвшийся естественной частью плоть от плоти от своего народа.
      А ведь были еще и други такие же плоть от плоти европейской передовой мысли, которые простому люду голову задуривали светлыми идеями о равенстве и братстве.
      Их имена заклеймил Игорь Тальков в его песне "Господа Демократы" и в отличие от другой в которой он выражает желание стать Кремлевской стеной он был довольно таки прав, вот только выражать эту правду надо было как-то совсем иначе без варварства и призывов к насилию.
      Он ведь тоже книг начитался, а их более чем возможно воспринимать самым вывихнутым образом, если фразы в них читать наоборот, перевирая их смысл в угоду своему возвышенному удобству однобокого ума.
      Другое дело, что чтение литературы может существенно дополнить знания человека о морали, но разве что исключительно в самых что ни на есть общих чертах, поскольку вся ее конкретная сторона прививается одними лишь живыми людьми, а не мертвыми листами, сделанными из спиленных бензопилами деревьев.
      Доступность книг большему количеству людей, чем, когда их еще переписывали от руки, принесло в наш мир не только великое благо, но и бесконечные страдания.
      У всякой вещи обязательно найдутся две противоположные стороны и одна из них как - это вполне естественно - отрицательная. Их равноценность, во многом, конечно равна большому нулю, но вот беда, сложные вещи не двойственны, а гораздо сложнее по всей своей очень неоднозначной структуре.
      Так что все еще, в том числе зависит и от манеры приложения сил на основе применения на практике в добрых целях, теоретически обоснованных фантазий.
      Разностороннее восприятие книг, а не их бездумное воспевание могло бы во многом предотвратить, слава тебе Господи, что чисто абстрактную, конечную для всего человечества трагедию 20 века.
      Поскольку во второй половине двадцатого столетия военное противостояние превратилось целиком и полностью в войну мировоззрений, а не заключалось как в прошлом в территориальных притязаниях на чужой лакомый кусок земельного пирога.
      Между Америкой и Советским Союзом был не только безбрежно широкий Атлантический океан, но и почти полное отсутствие всяких прежних конфликтов, накладывающих темный след на взаимоотношения между нациями.
      А ведь третья мировая война была практически неизбежна, ее предотвратил один лишь (и вовремя) развал Советского Союза на отдельные компоненты, у которых нашлось с кем повоевать.
      Причем третья мировая стала бы общемировым кладбищем для всей нашей цивилизации.
      А она и впрямь за здорово живешь, могла бы привести к тому, что Землю населяли бы одни лишь только крысы и тараканы огромной величины. А они, в свою очередь, скорее всего, повсеместно вытеснили б всех мутантов-людоедов.
      Я думаю, что человеку, который читает эти весьма странные строки, может так показаться, что все это некий миф в стиле древней Греции, но Чехов был прав, когда сказал, что, "если в театре во время первого акта на стене висит ружье, то в четвертом акте оно обязательно выстрелит".
      Это могло произойти даже совершенно случайно, вследствие технической неисправности системы ПВО.
      Ложная тревога и всему миру пришел бы конец.
      Конечно, кто-то может чего-то там лепетать о неком крайне жалком с точки зрения элементарной логики ограниченном ядерном противостоянии.
      Однако, скорее всего, сработал бы принцип домино и рассчитывать, на то что, кто-то из противоборствующих сторон окажется хоть сколько-нибудь мудрее, явно не приходится.
      Идеологии добра основанного, не на разуме, а на одних благожелательных чувствах, оказались большим злом, чем самая злющая абсолютная власть спесивого монарха.
      Впрочем, она изначально имела скрытую изнанку, а внешняя ее сторона являлась чудом фортификации изысканного обмана.
      Мало того, она к тому же еще и создала помазанников на трон нового типа, таких, что имели значительно большую власть над своими верно и неверно подданными, чем любые правители прежних эпох.
      В век всеобщего просвещения возникла возможность более полного охвата сознания масс красивыми словесами пропаганды вычищающей мозг человека от всяких столь естественных для него мучительных сомнений выбора между добром и злом.
      Работа в команде связанной с постоянным риском создает в человеке безграничное доверие к его напарнику, а того же самого можно достичь и за счет булькающей, и бешено пенящейся идеологии, напоминающей эпилептический припадок древнего шамана.
      Правда обходились и без этих ярких внешних атрибутов, достаточно было и слов сочетаемых с неуемным лицедейством.
      Причем книги если и не легли в основу всех этих совершенно не позитивных перемен в обществе, то, по крайней мере, сыграли в них не последнюю, а я б даже сказал одну из главенствующих ролей.
      Из всего вышеизложенного только что и следует сделать для себя более чем однозначный и, по сути, единственно возможный вывод.
      Любить авторов, принесших в этот мир благо своими высокими и благородными мыслями, нечто совсем иное, чем любовь к книге как к некому исключительному в своем гордом одиночестве источнику духовного бытия, той сущности, где всегда можно отыскать ответы на все животрепещущие вопросы жизни.
      Книга - это светоч знаний, и нет более великого изобретения, чем умение запечатлеть на ее пустых белых странницах мудрость, накопленную человечеством за время его долгого пути к самоусовершенствованию и духовному возвышению.
      Но высказываться в подобном ключе все же стоило бы лишь о книгах вообще, а не о художественной литературе и философии в частности.
      Обожествляя литературные сокровища, невольно становишься рабом мнений людей живших своей (не схожей с созданной их воображением), не всегда такой уж и благочестивой жизнью. Меря весь мир прокрустовым ложем представлений вынесенных из книг, часто попадаешь в капкан иллюзий, свойственных сознанию автора из-за его ошибочных воззрений об окружающем нас мире.
      Душа человека, отраженная в написанной им книге, может быть заражена всеми предрассудками, которыми его наделили семья или же его непосредственное окружение.
      Слепая вера в святые идеалы, на которых зиждилась культура 19 столетия, сыграла злую шутку с людьми, жившими уже в оставшимся у всех нас позади 20 веке.
      А 19 по счету столетие ознаменовало собой полный отход от старых представлений о мире, как о данном Богом бытие, где все происходящее было предрешено Проведением и было дано человеку, как испытание перед грядущим блаженством или же адскими муками в виде сурового назидания грешникам.
      Однако новые идеологии основывались на тех же самых принципах абсолютного и безоговорочного доверия, что и вера в святую и непогрешимую истину, преподнесенную людям в Ветхом и Новом Заветах.
      Но все-таки были и некие вполне существенные различия в подходе к своей доктрине между религией и новоявленными воззрениями.
      Вера в Бога и следование его заповедям гарантировало человеку рай только затем на небесах, после окончания его бренного существования.
      Новые идеологии предрекали райское блаженство на этой грешной земле, и чтобы их добиться надо было лишь отказаться от своей собственной совести, заменив ее единым и нерушимым нравственным постулатом в виде великого вождя и апостола высшей правды.
      Вот пусть теперь он нам всем укажет, что же нам такое всем вместе уделать, во всеобщее наше благо, захватывать ли новые земли ради благополучного расселения по всей земле высшей арийской расы или же физически изничтожить по всему миру угнетателей-буржуев которые мешают нам пролетариям жить...
      Главное, тут было в том, что речь у этих духовных лидеров наций вовсе не шла о каких-то созидательных процессах, а, наоборот, о разрушении чего-то лишнего, ненужного в начертанном ими пальцем - светлом будущем.
      Они собирались прорубить к нему дорогу мечом несущим смерть, всем кто жить людям, как надо мешает.
      Несомненно, что - это хотя бы отчасти было почерпнуто из книг, в которых авторы, борясь с косностью и замшелостью своей эпохи, зачастую с азартом били мимо застарелого социального зла, но вольно или невольно всполошив его, тем самым наносили по чьему-то совсем иному более чем сокрушительный удар. А именно по наиболее в их век слабо развитому и еще, как следует, не прижившемуся - цивилизованности и терпимости в окружающем их обществе.
      Призывы 'долой', не были способны даже в самой маломальской толике хоть в чем-то реально существенном соприкоснуться с тем злом, которое они столь ретиво обязались полностью свести на нет.
      В первую очередь разрушается то самое хрупкое и деликатное в структуре человеческого общества - его культура и гуманизм.
      'Долой зло' оборачивается полноценной в любом ее смысле изнанкой во всех тех случаях, когда ослепленные мигом святого прозрения люди, вместо созидательных процессов в обществе затевают процессы разрушительные.
      Ведь речь не идет о неких конкретных злых людях, а обо всей государственной структуре в целом.
      Когда она рушится даже мирно и почти бескровно, она погребает под собой многих вполне достойных людей.
      Медленное крушение 'красного паровоза' Советского Союза очень наглядное тому доказательство из столь недавнего прошлого.
      Сошло с рельсов не только прежнее тоталитарное государство, но также закон и порядок.
      Так что любые социальные эксперименты должны носить строго созидательную основу или же не проводиться вовсе.
      Политические воззрения на основе некоторых, а далеко не всех (да, не будет так огульно сказано) книг, стали причиной возгласов долой, а не какая-то такая уж и впрямь столь печальная участь народа. Она ведь была тяжкой во всякие времена, а если рабы и восставали, то им от этого лучше жить не становилось.
      Но все ж таки не было в истории такого случая, дабы справедливость, в конце концов, не восторжествовала в той или же иной степени, хотя рядом тогда и не могло оказаться идеалистов с ярким пламенем в очах.
      Но именно эти люди с самым ласковым взором глядящие на книги или только на одну книгу с полным безразличием относятся к безмерным человеческим страданиям.
      Потому что строчки став внутренней сутью человека отучают человека видеть частности, а между тем именно из них и состоит жизнь.
      Даже такой великий своим умом человек как Иван Ефремов тоже поддался под общий гипноз самоубеждений в святости общего, а не конкретного для каждого пути.
      Вот что он пишет в его "Часе Быка".
      "Слезы беспомощности и безнадежности болью отозвались в душе
      Чеди. Она не умела бороться с жалостью, этим новым, все сильнее
      овладевавшим ею чувством. Надо попросить Эвизу помочь женщине
      каким-нибудь могущественным лекарством. В море страдания на Тормансе
      страдания женщины были лишь каплей. Помогать капле безразлично и
      бесполезно для моря. Так учили Чеди на Земле, требуя всегда определять
      причины бедствий и действовать, уничтожая их корни".
      
      А их не уничтожишь, избегая якшаться с частностями их наоборот только преумножишь в еще большей степени чем, то было когда-то ранее. И все это от отсутствия разума и сверхобильного засилья возвышенных чувств, чему не место при переустройстве чужой, а не своей личной жизни.
      И именно книги стали новыми алтарями возвышенной веры, из них черпались, не только духовные ценности, как тому собственно и положено быть, но и явственные требования к современной действительности во всем и везде им соответствовать. А этот мир совсем не предназначен к тому, чтобы целиком походить на духовные воззрения авторов, зачастую горой возвышавшихся над современной для них действительностью в своих лучших на то помыслах, выраженных на чистой бумаге.
      А жизнь это всегда грязь и не так уж и редко кровь, так что книги - это факел для души в потемках, но никак не свет истины в простой обыденной суете.
      Но для некоторых, они являются путеводной звездой к счастью и процветанию всеобщей духовности. А именно, за счет этого черная масть играя в карты, и стала главным козырем, в преддверии новой технологической эры.
      Разумеется, что подобное нельзя сказать о странах, где культура и просвещение сносно совмещались с трезвым взглядом на простое житейское существование.
      Подобные вещи можно смело произносить вслух и не молоть при этом чудовищную чепуху лишь о светлой духом своих высоких интеллектуалов державе, что так до сих пор и находится в ни на йоту не проржавевших цепях средневековья.
      Именно там из искры недовольства раздули большой пожар, что был призван изменить лицо всего мира.
      А все началось с того, что кому-то чего-то стало, ну совсем же не по нутру.
      Когда - это касаемо сферы духовной, то жаждущий вновь обрести душевный покой ищет способ, как бы ненароком свернуть кому-то шею или же свергнуть ненавистный ему политический режим.
      При этом он совершает не простое преступление, а прогибает весь окружающий нас мир под тот образ, что свойственен исключительно его до боли обостренному воображению.
      Так что если приподнять за краешек кулису политических интриг, приведших к появлению нацизма и коммунизма, то окажется, что все это почти всецело было связанно с желанием приблизить теорию к реальности за счет неких магических действий.
      Их хотели самым созидательным образом направить на уничтожение того, что вроде как дико и невообразимо подло мешало тому, что уже давным-давно назрело как обыденность и данность.
      Подобное бедствие могло произойти почти исключительно разве что в странах имевших четкие очертания кастового общества, то есть там, где различные социальные прослойки с трудом осознают существование друг друга как отдельно взятых личностей. Это и было отличной базой для диктатуры. В России она стала пролетарской, а в Германии капиталистической, а любой политический экстремизм, как известно схож в своих социальных истоках.
      Он берет свое жуткое начало из бурной фантазии фанатиков, противопоставляющих свои взгляды на мораль и элементарный здравый смысл всем признанным общественным нормам, а стояли ли они справа или слева во многом зависело от их личного удобства и даже далеко не всегда от привитого им воспитания.
      Таковыми были самые изначальные свойства социальных экспериментов, происходящие от природы людей берущих в руки меч социальной справедливости.
      Все другие убоялись бы возможных последствий, да и духу у них на это бы не хватило, так что установление новых во всем более честных и справедливых порядков в целом мире (по идеологии) - это всегда занятие для отпетых подонков.
      При этом, конечно, роль катализатора выполняют либералы мечтатели, орущие о своем новом более достойном мире, основанном на их вычитанном из книг бытии.
      Они раздают хризантемы своих идеалистических взглядов всем, кто попадается им на жизненном пути.
      А ведь общество, не загаженное предрассудками красивых грез, нельзя было бы так запросто втравить в столь чудовищную авантюру, как это было в двух государствах со столь развитой системой просвещения, да вот только уж что тут поделаешь, далеко не для всего же общества.
      Так, что некая не очень большая его часть приобрела несколько иные качества интеллекта, чем весь остальной народ.
      Это придало ей чванливость и самоуверенность в своих выводах, но не сделало их страну чище, а наоборот явилось причиной насаждения 'чесоточного варварства дикого гуманизма'.
      Но не для всех, а лишь для достойных, а тех иных по сердцу и по духу в глубокую яму... и осиновый кол в их дубовый гроб.
      Недостойные - это естественно не народ, а те, кто возражают против истин всеобщего блага и блаженства путем спайки всей нации под флагом общих культурных и общественных ценностей.
      Однако когда речь идет о культуре это и есть высшие достижение разума по объединению общества в единое целое.
      Когда профессор и дворник с одинаковым удовольствием слушают те же самые песни Высоцкого - это делает их ближе друг к другу, а не отравляет им души антагонизмом мнимого противостояния.
      Причем это едино также и во всем, что тем или иным образом касается и бедных с богатыми в одной отдельно взятой стране.
      А противопоставление одних членов нации другим - это когда кто-то своих старается поставить под ружье, дабы истребить всех чужих, вот так и возникает ничем не оправданная ненависть к тем, кому жить хорошо!
      А кроме того людей могут не о чем и не спрашивать!
      А просто гнать в армию как скот.
      Вот свидетельство писателя Куприна в его рассказе "Тихий ужас".
      "Последние беженцы из Москвы и Петрограда передают о новом кошмарном
      роде промышленности, распространяющемся в больших центрах Совдепии и
      вызванном, без сомнения, совокупностью таких мощных причин, как голод,
      болезни, всеобщая спекуляция и страх перед службой в рядах Красной армии. В
      Петрограде, на Невском, открыто продаются коробочки с насекомыми, взятыми с
      тифозных больных. Тиф в настоящее время, если можно так выразиться,
      выветрился, формы заболевания стали более легкими, процент смертности
      значительно понизился (до двенадцати процентов), а между тем красноармейцам,
      по выздоровлении, полагается пятимесячный отпуск. А так как из популярных
      объяснений Троцкого и Ленина серо-красная масса отлично усвоила, каким
      исключительным путем передается тиф от одного человека к другому, то и не
      надо искать дальнейших объяснений..."
      
      Принуждение шагать в светлое будущее - это есть часть насаждения деспотизма, а не освобождения от него.
      Но подобные средства для мобилизации пролетариата нужны были лишь поначалу, а потом уже удалось-таки власти влюбить в себя народ, ведь агитация стала куда шире за счет новых технических средств. Радио, синематограф, да и грамотность тоже с этим здорово помогла.
      Так вот и зародился новый коммунистическо-нацистский джихад объявленный всему, что не мы.
      А при вырубке леса летят щепки, а это люди и они всего-то оказались горючим материалом своей эпохи. Вот потому этот "мелкий народец" и должен был сгореть в пламени поминальной свечи по старому миру, которому настала пора провалиться в тартарары, дабы уступить место чему-то новому, только и всего.
      Но так оно было для одних только фанатиков, а их оттеснили от кормила власти людишки, которым хотелось всего-то разве что своим ленивым задом греть начальствующие кресло и иметь с этого максимальные удобства и удовольствия так что "проклятое прошлое" воскресло и стало во всем лишь куда хуже прежнего.
      А вот, к страшному каковой может быть только явь - примеру, Вторая Мировая война тоже, между прочим, могла быть тем же, что и Первая простым всем известным с еще незапамятных времен - человеческим зверством.
      То, что превратило ее в чудовищный геноцид с далеко идущими планами по его значительному расширению после славной победы, исходило из книг, а не от животных побуждений вождей высшей арийской расы.
      Они бы не смогли обосновать свои взгляды на мир, основываясь на преданиях и злословии!
      А затем уже и битва, развязанная враждебными идеологиями, столкнула лбами два великих народа,
      хотя они бы и без нее могли бы схлестнуться, но все же не в такой дикой манере!
      Русские и немцы в середине прошлого века могли бы преспокойно жить в мире и благоденствии. Они сражались под знаменем вождей обосновавших свои жизненные принципы на книгах, в коих суть добра была искажена до ее полной неузнаваемости.
      Мысль, опубликованная, на бумаге может быть столь же разрушительна, как и разорвавшаяся над Хиросимой бомба, однако, не могло быть ничего более сокрушительного, чем сам взгляд на жизнь, основанный целиком на книгах и театре.
      Мир красивых грез, ставший в чьих-то подслеповатых глазах реальностью, предстал в виде той ширмы, за которой можно было никого не стесняясь осуществлять самые темные и гнусные дела.
      Человек большой души, запертый в своем прекрасном мире книг, не интересовался никакими мелкими отклонениями от того возвышенного как пирамида Хеопса алтаря лжи, что создавала ему официальная пропаганда.
      Именно на этот вот жертвенник, якобы и было так необходимо возложить все нынешнее племя ради счастья поколений грядущих, а та реальность, что он мог наблюдать в своей повседневной жизни, казалась ему случайным отходом от общепринятых норм.
      Ведь у него имелась доступная его внутреннему взору вся картина в целом, а то, что она состоит из той же самой мозаики ничтожных деталей, видимых и его невооруженному глазу - просто-таки никак не укладывалось в его развитом и культурном сознании.
      Потому что в грандиозной по всем своим духовным ориентирам вселенной - небесно чистых книг таких мерзостей не было, да и быть то не могло.
      Видеть, что на самом деле происходит вокруг, возможно было исключительно только зрением, не запыленным бесконечным и бесподобным миром фантазии авторов, в которых они стремились показать людям, каким по их представлениям должен был стать весь этот мир после его переосмысления взятого из воображаемого мира добрых книг.
      Но их основной задачей была одна лишь насущная необходимость хоть как-то приподнять человека над его суетой и обыденностью и открыть ему как великую тайну, что можно жить и как-то иначе.
      Нельзя же было эти благородные намерения превращать в полноценную и неопровержимую систему взглядов на современную нам эпоху, а также считать написанное в книгах уже давно доказанным повседневной практикой.
      Развитие научной мысли в 20 столетии во многом обогнало реальные людские возможности по благоустройству человеческой жизни.
      Человек, пересев с телеги на самолет, все еще мысленно едет в том же самом тарантасе, запряженном тремя неспешными лошадками. Такова уж общая почти для всех людей глобальная инерция мышления.
      Слишком быстрое развитие затронуло и сферу духовную, но разрушать, не строить и вследствие новых учений вместо Бога на кресте оказались распятые, кем-то народы.
      Непосильную задачу освободить их от вековых пут угнетения и рабства взвалили на свои плечи завзятые палачи и кровопийцы.
      Но на самом-то деле их интересовала одна только безраздельная, абсолютная власть над душами людей, а все остальное было исключительно разве что зловредной демагогией и вонючей (как конский пот от желания выйти в люди) пропагандой.
      Идеологии, берущие начало в отрицании христианства как главенствующего учения придали своим идеям форму религиозности, а раз у нас религия, то должен быть и свой Спаситель, и свой Дьявол во плоти его же бывший товарищ по партии или же, как всегда испокон веков виноватые евреи.
      То есть дьявол - это один еврей или все они скопом исключительно по национальному признаку.
      А книги в каком-то смысле сыграли в процессе формирования новых учений роль Библии в христианстве.
      Я знаю, что кому-то все это покажется ересью и поклепом на все самое, самое святое, что только есть у человека - на его душу и мысли.
      Однако ж души бывают совсем и во всем разные, и как следствие этого грязная душонка автора, на одной гнили накатавшего нечто злое и бездарное, что он сам, при этом вполне может считать чуть ли не "Священным Писанием" способно лишь отравить мозг читателя ядом ненависти, в том числе и к самому себе.
      Любовь к авторам, поделившимся с нами своим божественным огнем - нечто совсем иное, чем обожание книг вообще.
      Хотя и имя автора на обложке с золоченым переплетом всеобщего признания тоже не является неким предзнаменованием величия того, что запечатлено на ее страницах.
      У каждого писателя есть свои взлеты и падения, рассматривать их творчество, как некое единое целое - непростительная ошибка.
      Даже в одной великой книге, написанной гигантом мысли далеко не все рассуждения стоят полностью одинакового к себе отношения.
      Гений он же тоже не более чем человек, и как всем людям ему иногда свойственно ошибаться, а смотреть на мир он мог разве что глазами своей - во всем родной ему эпохи.
      Чувства в целом неизменны, а мир становится иным, переходя в чем-то одном от простого к сложному, а в чем-то другом, наоборот, от трудного к легкому. И эти изменения ни в чем не подвластны сознанию людей ушедших от нас в мир иной.
      Причем их духовное величие и гениальность не имеют к этому ровно никакого отношения.
      Тот образ мысли и поведения, что всецело соответствовал духу времени 19 века, уже в 20ом успел отчасти устареть и стать архаичным, не вполне отображающим новые времена и веяния.
      Кроме того, технический прогресс и некоторая свобода мысли 19 столетия поспособствовали возникновению иллюзий и смешения с грязью прежде во всем почитаемых основ великосветского общества.
      При этом обострились конфликты между реакционерами и новаторами, часто основавшими свои взгляды на отрицании старого, а не на его постепенной модернизации.
      А некоторые, как граф Толстой умудрялись смешивать старое и новое в одной кадрили, перемежая его своими моральными сентенциями, не имеющими ровно никакого отношения к их личной жизни.
      А грязь она ужасно хитрая и великолепно умеет приобретать все черты возвышенной духовной чистоты и тогда с высоты своего нового положения ей становится очень легко и просто взывать к благу и радости во имя сохранения прежних добрых традиций.
      Человек может быть гениальным писателем и при этом быть блудным сыном своего века во всех его ипостасях.
      Но при этом он вещает о старом, добром и вечном как о глубоко ему родном и желает всему миру не забывать о важности сохранения семейных уз.
      При этом некоторые читатели забывают о том, что писатель пусть и гениальный, но тоже человек, и верить в него как в Бога совсем не стоит.
      Времена меняются и становятся ветошью не только не поэтические слова, но и сам подход к жизни в целом.
      'Анна Каренина' например уже не создает тех противоречивых чувств, какие она вызывала в душах людей живших в 19 столетии.
      Я имею в виду, не дай то Бог, ни чувства матери лишенной возможности видеть своего ребенка, а представление о том, что такое прелюбодеяние вообще.
      В 20ом веке оно перестало быть святотатством против всех основных моральных устоев общества, а осталось только чем-то вроде личной трагедии отдельно взятого человека.
      Эта перемена не умаляет художественных достоинств этой книги.
      В плане духовного и чувственного восприятия ровным счетом ничего не изменилось.
      Перемены нравов сильно влияют только на саму жизнь, ее течение, а не на ее чувственное восприятие людьми.
      Но в своей прозаичности само существование в тени великих книг замедляет процесс развития личности в мире, где нет места для умиления красотой написанных слов без хотя бы беглого взгляда на все же не всегда и во всем приглядную картину современности.
      19 век остался в памяти людей столетием достойным преклонения перед его тишиной и покоем, но это время ушло, а его сменила ужасная эпоха, при которой ценность человеческой жизни стала равна абсолютному нулю.
      Примерно таким же было отношение к благосостоянию личности в пасторальном 19ом столетии.
      Половина мира оказалась под коммунистической пятой и ей стали заправлять идеи, почерпнутые из книг, что были направлены на достижение всеобщего благоденствия без всяких на то видимых реальных усилий, потому, что так, мол, просто должно быть и никаких гвоздей.
      А мысль, направленная не на поиски более разумных средств управления обществом, а на господство светлого духовного начала над заранее обреченным к его неизбежному поражению злом - в силу праведности и справедливости добра - это не более чем попытка сделать сказку былью, без всякого знания, о чем собственно вообще идет речь.
      Реальность непостижима к ее глубокому анализу посредством чтения книг, так как художественные произведения в социальном, а не в духовном смысле не более чем узкое кривое зеркало, в котором весь наш быт просто не помещается.
      Потому что даже всемирно признанному гению, не стоило бы когда-либо пробовать, вот так на-гора поведать миру о том, что пусть и изредка, но все же вполне реально может приключиться в этой нелегкой жизни.
      Потому что он, несомненно, подвергся бы всеобщему осмеянию за столь явный отход от истины.
      Я представляю, что бы произошло, напиши один из авторов 19ого века антиутопию в стиле '1984 Оруэлла'.
      Вот бы смеху-то было.
      А между тем - это вполне могло бы стать нашей общечеловеческой реальностью.
      А все, потому что нельзя ставить телегу впереди лошади и пытаться втолковать тем, кто на ней едет, что там за поворотом начнется совсем другая жизнь и все время кормить свою нацию всякими нелепыми сказками про белого бычка, который пасется себе на берегах молочной реки всеобщего счастья в неком туманном и неопределенном будущем.
      А лучше всего будет жить в ногу со временем и постараться, как следует, осознать, что современные достижения науки, как например: аудиокниги уже сегодня могут развивать сознание людей, которые обычную книгу в жизни в руки бы не взяли.
      Хотя конечно - это должно быть обусловлено тем, чтобы чтец был профессиональным актером, а не чего-то бубнящей себе под нос старушкой пенсионеркой.
      Не приложи человечество столь много воистину грандиозных усилий во имя способности стереть все живое с лица земли, подобная возможность могла бы существовать уже довольно давно.
      Но правда речь может идти об одних только достойных авторах, а не о липкой как снег на голову философии из книги "Капитал" Карла Маркса или же тяжко натужных трудов Фридриха Ницше.
      Хотя взгляд на книгу как на скрытую в раковине жемчужину во многом схож с ворожбой древних жрецов языческих культов.
      По-моему было бы гораздо лучше не имей книги их нынешнего вида. Их давно уже следовало бы научиться делать из какого-то другого более подходящего изначально мертвого материала.
      Так как уничтожение живой природы ради создания своих собственных ценностей можно было бы оправдать только примитивностью науки не способной найти для этого какой-либо того стоящий заменитель на основе неживой материи или же культурно выращиваемых растений.
      Ведь то был бы не вибратор вместо члена, а просто другой вид бумаги и все.
      Но что-то до сих пор не видно, дабы изыскивалась возможность заменить целлюлозу как исходное сырье, на что-либо может, хотя бы и отчасти, но в корне иное, а лишь заметна тенденция создать что-то максимально разрушительное для сокрушения идеологического противника.
      А западный мир - это совсем не кто-то такой и впрямь подлый и ужасный кто всю жизнь гадил нам в кашу своими мерзостями и подлостями, а как раз тот, без кого попросту не смогли бы существовать в СССР технологии, повернутые к человеку передом, а не задом.
      Советская избушка на курьих ножках уже свое отжила!
      Пора менять свои ориентиры, и напрочь забывать те старые высосанные из пальца мудреца Карла Маркса.
      Он же до этого им ковырялся в носу как белка по весне в дупле.
      Так что верить ему не стоит.
      Идеям, которые были привиты миру Львом Толстым и Достоевским, уже пора вернуться на родину из столь длительного изгнания.
      Но при всем этом сама по себе книга, пусть она и самая наилучшая из всех - художественных книг не есть светоч великой истины.
      Да, это реальность, жили в прошлом великие люди (и, несомненно, существуют и сейчас), те, что не пачкали чернилами страницы, а создавали своим потом и кровью мир, в который можно при случае окунуться и вынести оттуда для себя большие духовные ценности.
      Просто кому-то кажется, что близость к ним настраивает скрипку их души на особый минорный лад.
      А на самом-то деле речь идет об искусственной близорукости мировоззрения возникшего на почве постоянного забвения в вымышленном, но, конечно же, прекрасном мире высокой духовности.
      А ведь закрытое от всех чужих душевное родство российских интеллектуалов, никак не способствовало в прошлом, да не содействует и теперь становлению духовности среди русского народа, как и развития у него чувства собственного достоинства, до того ведь свойственного многим американцам. Да, они завзятые, самодовольные карьеристы, но у них есть чувство свободы и собственной значимости, впитанное с молоком матери.
      Ничего общего с внешней имперской политикой США у этих качеств совершенно нет, да и быть-то собственно никак не может.
      Если в Америке попытаться ввести любую диктатуру, американская интеллигенция выведет свой народ на баррикады. Сам по себе он на это не способен, так как он слишком пассивен и одинок в своих претензиях, чтобы собраться вместе и сознательно вести борьбу за свои права.
      Когда же этот ратный труд за правое дело начинает приобретать форму личностного отрицания существующего государства, закостеневшего в своем развитии, то добра от этого совсем не жди. Оно, мол, стоит каменным колоссом (но по чьему-то мнению на глиняных ногах) на пути прогресса.
      Оно прогнило и мертво и если его разрушить, то на его могиле вырастут цветы подлинной свободы и демократии.
      Однако языком можно и горы ворочать и на одном дыхании весь мир переделывать куда как к лучшему, но в реальности
      противостояние интеллигенции существующей власти способно лишь низвести страну с великим техническим потенциалом до уровня каменного века.
      Правители, вылезшие из всяких темных углов общественного здания, а точнее будет сказать впрямь из его подполья (в самом прямом смысле) никаких других норм не знают, да и знать-то собственно не хотят.
      Все кто ни из моей пещеры не люди, а раз так, то с ними можно вообще никак не церемониться.
      Вот как об этом свидетельствует Деникин в его "Очерках русской смуты".
      "Впрочем, возможность продления войны при худших условиях в материальном отношении, с наибольшей очевидностью доказало впоследствии советское правительство, в течение более чем трех лет питающее войну в большой мере запасами, оставшимися от 1917 года, частью же обломками русской промышленности; но, конечно, путем такого чудовищного сжатия потребительского рынка, которое возвращает нас к первобытным формам человеческого бытия".
      
      А это и было главное в мнимом устремлении вперед!
      Прекрасные идеи осуществимые лишь в самом далеком будущем, оказались в руках изуверов во многом превзошедших своих учителей инквизиторов, все-таки придерживающихся в своих деяниях хоть какой-то, пусть и крайне убогой, но логики.
      Унижения масс, как и их закабаление под игом вновь возникшего рабства, являлось свидетельством близорукости интеллигенции, прозевавшей опасный поворот истории, и не предпринявшей не единой самостоятельной попытки выхватить руль управления государством у беспринципных интриганов, пристроившихся к нему во времена безвластия.
      Преследуя одни только свои сугубо личные цели, они отравили народ подозрительностью и интригами столь свойственными любому царскому двору периода абсолютизма.
      Начали большевики естественно, что с самых низов, потому как те были наиболее беззащитными и бесправными представителями общества.
      Пока крестьян возвращали во времена крепостничества при помощи более чем бесчеловечных мер, в этом проявлялся глубокий государственный прагматизм, присущий 'мудрой' партии рабочих и крестьян, ведущей народы мира к 'светлому' будущему.
      Как только эта власть, усмирив крестьян и рабочих, взялась за во всем и всегда лояльную к ней интеллигенцию, вот тут и выяснилось, что это 1937 год - ужасное и трагичное время массовых репрессий.
      Правда, конечно, сосредоточить все свои усилия на зарвавшихся палачах и интеллигенции власти было бы как-то все же не с руки, вот она и хватала в еще больших количествах всякую мелкую городскую рыбешку, но, то был лишь отвлекающий маневр для беспрепятственного отлова более крупной добычи.
      Можно подумать, что сельчане не люди, и когда их миллионами бросали зимой в тайге без пищи и теплой одежды - это было гораздо гуманнее фашистских газовых камер.
      Само возникновение в 20 веке режима, способного на подобные бесчеловечные действия, было обусловлено полным отсутствием тормозов у 'российской государственной машины', что и привело к ее падению в ужасную кровавую бездну.
      В государстве, созданным Гитлером, власть не могла бы себе позволить до той же степени явного нарушения человеческих прав, причем всех своих граждан.
      Режим Гитлера, был направлен на физическое уничтожение своих врагов.
      Но в основном лишь одних только недругов, а ни в коем случае ничем ему не мешавших друзей.
      А Сталин действовал иначе, дабы его враги боялись лишний раз воздух выдохнуть, а уж набрать его полной грудью мог один лишь только хозяин и никто кроме него.
      Подобная атмосфера способствовала уничтожению духовности и стирала в труху многие аспекты совести, а тем самым способствовала разложению общества на отдельные общественные элементы, вроде возрождения каст или племен как то было во времена египетских фараонов или в эпоху каменного века.
      Потому что сталинский режим делал ставку, прежде всего, на моральное уничижение тех, кого не могло коснуться уничтожение физическое.
      На его пути могла стать только интеллигенция с ее обостренным чувством справедливости и осознания, что в стране все же творится что-то неладное.
      Некоторое все-таки наличие подобной думающей мозгами духовной элиты заставляло вождя время от времени, переминаясь с ноги на ногу выдавать народу очередную жертву, виновную в происходящем беззаконии.
      А ведь хотя и силы были вовсе не равны, но в любом случае свобода действий большевистского режима была обусловлена пассивностью и апатией по отношению к судьбе своей отчизны, той части народа, которая и должна была являть собой, ум, честь, и совесть своего государства.
      Однако, что же можно ждать от этой совести нации, уж коли она только что и делает в общественном смысле, так это спит и видит 21 сон Веры Павловны.
      Грибоедов, жил в эпоху, когда российскую интеллигенцию тянуло к бунту. В конечном итоге эти общественные настроения могли бы дать свои довольно положительные плоды.
      Причем настоящие, а не липовые до девятого знака после запятой.
      Прекрасные ансамбли архитектуры были бы разрушены ядерным конфликтом между СССР и США в октябре 1962 году.
      Это была бы еще одна революция в ее политическом, а не классовом аспекте, причем в общемировом масштабе.
      А в тоже время не будь проклятия на челе России в виде большевизма и вполне могло бы быть так, что русский человек, родившийся в сырой уральской избе уже ступил бы своей ногой первооткрывателя на девственную поверхность Марса.
      А так все силы ушли на внутренние войны, что запросто в прошлом могли бы перейти в общемировой кризис всей жизни на земле.
      Без европейских светлых мыслей на русской почве действительно могли бы расцвести цветы демократии, и добиться этого совсем без насилия просто не выходит.
      Однако оно должно быть конкретно против чего-то выраженным недовольством, а не светлой идеей будущего братства всех людей после уничтожения всех подлых негодяев и лжецов.
      И это действительно так поскольку одной из самых первостепенных причин отмены крепостничества стали бесконечные крестьянские бунты.
      Однако такие вещи можно осуществлять и совершенно цивилизованно в виде непрекращающихся акций протеста и демонстраций, а не в качестве кровавой бойни засасывающей народ в пучину абсолютного беззакония и торжества физического насилия над житейским здравым смыслом.
      Это же касается и индивидуального террора, он какой-либо общественной пользы принести вовсе не мог, а только лишь узаконивал те методы, что принес с собой новый царский режим.
      Само его возникновение было обусловлено привитым на русской почве европейским либерализмом, где ему и в помине не было никакого места из-за азиатской сущности российского государства, как и подавляющего большинства его граждан.
      Человек и закон в европейском понимании действительно связаны между собой посредством книг, но в России этого не было и не будет еще очень долго.
      Да, и ужасные гримасы судьбы, как в жизни отдельно взятого человека, так и в бытие государства в целом невозможно распознать посредством художественной литературы она же для этого, просто нисколько не была предназначена самими авторами.
      Книга не может быть постулатом морали в действиях человека в его реальном существовании. Она может быть лишь подспорьем и учителем, но совершенно не способна дать однозначно верные ответы на все этические вопросы житейского бытия.
      Автор никак не может изведать, а затем подать на блюдечке всю специфику каждой конкретной жизненной ситуации.
      Кроме того жизни свойственно существенно меняться и то, что ранее просто не существовало сегодня становится обыденной реальностью.
      Хорошими книгами человек может воспользоваться в качестве базовой теории морали, а не каким-то призывом к конкретным действиям.
      Потому что жизнь многообразнее и сложнее, чем это может быть отображено в литературных произведениях.
      Конкретный пример: человек предал свою родину, находясь в концлагере, стал служить немцам. Вроде бы речь идет о негодяе и предателе своего народа. Но это же вовсе не так!
      Русский крестьянин, у которого свои уничтожили всех его родных, встретил, в лагере военнопленных комиссара, который когда-то раскулачивал его семью.
      Вся кровь вскипела в нем, и если б он не сдал его немцам, то запятнал бы себя предательством своих близких, за мученическую смерть которых он так и не отомстил. А, сдав, оставаться в том же виде и качестве - это верная смерть от рук своих же товарищей.
      Я вычитал эту историю в книге подполковника советской армии, которого освободили только в 1958 году, и вышла она в Тель-Авиве.
      В подобном случае человека осуждать вообще нельзя!
      Это за всякое мелкое или даже большое зло, если все живы и здоровы, мстить вовсе не обязательно, а вот когда человек остался круглым сиротой и тот, кто в этом виноват, действовал вполне осознано, то это уже совсем другое дело.
      Во всех же других случаях следует, как следует подумать и не следовать драматическим героям книг, а в особенности шекспировскому Отелло.
      Так что, говоря об общих вещах, а не о чем-то конкретном и фактическом необходимо пусть и скрепя сердце признать, что в этой жизни бывает множество, как смягчающих, так и отягощающих чью-либо вину обстоятельств.
      И книги вовсе не способны раскрыть все хитросплетения жизни.
      Да в них действительно можно обнаружить семена здравого смысла, но в основном в виде объяснений существующих явлений, а не их глубокий анализ
      Вот, например рассказ Чехова "Дома"
      "Уж таков, вероятно, закон общежития: чем непонятнее зло, тем ожесточеннее и грубее борются с ним".
      
      Понятно только следствие, а причина не разъяснена!
      Но у автора есть ответ на этот вопрос.
      Дело в том, что общество все еще то же стадо, и оно инстинктивно боится перемен могущих привести к всеобщей гибели.
      Безусловно, что в книгах отображаются абсолютно все проявления человека и талант писателя - это не только благо, но и опасность в случае, если он балуется мыслишками о неком глобальном переустройстве бытия.
      Вполне принципиальным образом - это касается и всех других деятелей искусства.
      Если же говорить об основной задаче художественной литературы, то оно, прежде всего, заключается в том, чтобы развивать мышление, воображение и здравый смысл в теоретической области морали и совести.
      Учить же добру в практическом смысле его применения на обыденном уровне способны одни лишь живые люди, да и то их усилия может серьезно подтачивать окружающая неблагоприятная, криминогенная обстановка.
      Книги способны расширять внутренний мир человека, но они довольно слабо затрагивают его душевные качества без серьезного влияния на его сознание со стороны других людей.
      Мир, в котором живет человек, является его средой и именно она обуславливает его поступки.
      А способность книг заставлять плохих людей искать моральные оправдания своим подлостям и интригам не уменьшает, а только увеличивает количество зла в нашем и без того столь еще несовершенном мире.
      Мысль о том, что книги сами по себе способны сделать, кого-то лучше - это не более чем фантазии людей не знающих, что их духовность и высокое сознание, это плод тяжких трудов их родителей, которые вложили в них свою душу, дабы они выросли достойными людьми.
      Однако, ярко выраженное требование и от других людей высоких моральных качеств и духовности, как неотъемлемой части всякого достойного с их точки зрения человека - это не более чем восприятие мира, как продолжения самих себя.
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Рабинович Григорий Аркадьевич (tsvi@rambler.ru)
  • Обновлено: 24/04/2009. 127k. Статистика.
  • Статья: Израиль
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта
    "Заграница"
    Путевые заметки
    Это наша кнопка