Разумов Геннадий Александрович: другие произведения.

Осколки Советских 40-50-х (короткие рассказы

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Разумов Геннадий Александрович (grazumov@yahoo.com)
  • Обновлено: 08/12/2018. 30k. Статистика.
  • Рассказ: Россия
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    С 1943 года великий вождь товарищ Сталин начал возвращать в СССР дореволюционные порядки и символы Российской империи. Красноармейцев стали называть солдатами, у них появились погоны, у высших чинов - каракулевые пирожки-папахи. На гражданке юристов, железнодорожников, горняков и прочих служивых людей одели в чиновничьи мундиры. Высшие учебные заведения подчинили отраслевым министерствам
    •   ШКОЛЬНЫЕ ВЕЧЕРА
      
      С 1943 года великий вождь товарищ Сталин начал возвращать в СССР дореволюционные порядки и символы Российской империи. Красноармейцев стали называть солдатами, у них появились погоны, у высших чинов - каракулевые пирожки-папахи. На гражданке юристов, железнодорожников, горняков и прочих служивых людей одели в чиновничьи мундиры. Высшие учебные заведения подчинили отраслевым министерствам (бывшим наркоматам), а студентов таких учебных институтов, как Юридический и Геолого-разведочный, обрядили в строгого покроя синие френчи.
      Для нас всеобщая одёжная милитаризация выразилась в введении обязательной школьной формы, которая была невыносимо скучной и тоскливой. Мальчиков облачили в серые полувоенные кители, а девочки надели мрачные коричневые платья и черные фартуки, которые только по праздникам разрешали замещать белыми.
      Но что было еще печальнее - это введение раздельного обучения. Из-за него общение с нашими сверстницами стало практически недоступным. Встречами с ними мы довольствовались лишь 2-3 раза в году. Когда? Ну, конечно, по случаю 7-го ноября и 1-го мая, когда спортзал нашей школы взрывался громогласным танцевальным буйством черной тарелки настенного динамика. Но каковы были эти танцы?...
       В рамках борьбы с низкопоклонством перед Западом модные недавно фокстроты, танго и тем более ро-н-ролл были запрещены настрого. Вместо их волнующих зажигательных ритмов предлагались какие-то па-де-спань, па-де-грас, па-де-труа, па-де-катр и па-де-патинер. Почему эти мудреные французско-испанские тягомотины считались более близкими к исконно славянским барыням или гопакам, было непонятно.
      На школьных вечерах танцам предавались в основном девочки, а мальчишки в большинстве своем подпирали спинами стены. Правда, находились и некоторые редкие смельчаки. Они этак вразвалочку подвое подваливали к какой-нибудь танцующей девичьей паре, с нарочитым нахальством ее "разбивали" и демонстративно охватывали партнеш чуть ниже талии. Другие смотрели на это с затаенной завистью и глупо хихикали.
      Что касается меня, то я принадлежал именно к этому числу кучковавшихся группками низкорослых хиляг с впалой грудью и слабыми бицепсами. Только однажды, став десятиклассником, я расхрабрился поучаствовать в неком глупом занятии тех вечеров - писании записок. Эта забава была распространена в основном среди девочек, они незаметно подсовывали друг другу сложенные вчетверо бумажные листки-"секретки" со всякими тайнами, слухами, сплетнями. Записки ходили по рукам от одного адресата к другому, вызывали смех, обиды, зависть, а иногда тайные надежды и потаенные страсти.
      На одном из вечеров, красный и потный от напряжения и волнения, я химическим карандашом нацарапал такую записочку, адресованную Рите Бейдум, девочке, жившую в соседнем доме. Она была маленькой изящной и носила под кокетливой челкой черных волос смешливые глаза с большим веером ресниц.
      В той моей записке был неловкий претензионный стишок:
       Пишу тебе с надеждой, Рита,
       Рука трясется и дрожит,
       Моя душа насквозь пробита
       Стрелой из-под твоих ланит.
      Записка была тут же перехвачена и послужила блестящим поводом для бурного веселья моих одноклассников. При этом насмешкам подверглось не то, что я перепутал ресницы со щеками, так как никто вообще не знал, что такое ланиты. Их больше забавляла моя рука, которая "трясется и дрожит".
      
      ДНЕВНИК ДЕСЯТИКЛАССНИКА
      
      Как и полагается мальчику из интеллигентной семьи, я вел дневник, которому доверял свои ребячьи заботы, радости, обиды, страхи и тревоги. Вот уже много десятилетий он верно хранит мои тогдашние интимные мысли и чувства. Они запечатлены железным перышком Љ89 на неровных листках серой оберточной бумаги, сшитой толстой черной ниткой в пухлую тетрадку с самодельным картонным переплетом.
      Зачем я держу тот дневник, почему не выбрасываю? Сам не знаю, наверно, просто так, жалко выкинуть. Пусть уж не моя, а чья-то другая рука, когда я уйду насовсем, отправит его в мусорную корзину вместе со всей остальной моей писаниной...
      Вот из него выдержка с забавным и трогательным текстом:
      31/XII-48. Идет Новый год. Он для меня будет один из самых-самых, может быть, и Самый. Как мне хочется, чтобы он был удачный! В нем - окончание школы, экзамены на Аттестат зрелости, поступление в институт. В нем решается мое будущее, моя судьба.
      10/I-49. Стремительно пролетели каникулы. Завтра в школу, снова за учебу. Предстоит так много трудностей. Справлюсь ли я с ними?
      12/II-49. У нас новая училка по французскому, "лябалиха" (la balle) - молодая симпатичная блондинка, только что из пединститута. Вчера Ровка Васильев выкинул такой фокус. Во время урока, пока француженка писала что-то на доске, он незаметно залез под учительский стол и, когда она вернулась на свое место, заглянул ей под юбку. Сначала она ничего не заметила и только, когда кто-то не выдержал и захихикал, она поняла в чем дело. Щеки у нее покраснели до красноты пионерского галстука, глаза заблестели слезами, она схватила со стола свою сумочку и выбежала из класса. Скандал ужасный! Теперь Ровку, наверно, выкинут из школы. А, может, обойдется? Родителей-то вызовут обязательно.
      15/II-49. Осталось всего каких-нибудь 3 месяца до экзаменов, а наш класс в совершенно неприглядном положении. Из 19 комсомольцев 13 имеют двойки! Вчера по этому поводу устроили комсомольское собрание, которое вынесло решение переизбрать комсорга. Чайковский (бывший комсоргом) был снят, и начались выборы нового. Были ужасные споры, был предложен Курчиков, но он долго не мог набрать нужное число голосов. Только после того, как секретарь нашей школьной комсомолии сказал, что, если мы сами выбрать не можем, то он назначит нам комсорга из другого класса, все испугались и избрали этого очкарика Курчикова.
      26/II-49. Совершенно не хватает времени, я совершенно перестал как следует читать беллетристику. Просматриваю книгу, узнаю главное содержание, а не читаю. Дурак, ничтожество!
      30/II-49. Да, я расту, на щеках появилась растительность, под носом тоже что-то такое начинает темнеть и на подбородке пушатся редкие курчавые волосики. Скоро пора уже будет бриться. Все чаще дают себя знать мои 16 лет, время от времени между ног беспокоит, тревожит, смущает тот самый. Половое созревание? Наверно.
      12/III-49. Только что пришел из школы. Дома никого. У стены стоит чемодан с вещами, неужели папа собирается все-таки уехать? Неужели, он так и исчезнет из моей жизни? А где мама, куда она ушла? Что произошло между ними? Я не знаю, что думать и что делать. Совершенно теряюсь. Мне очень жалко мою дорогую мамочку, она плачет, убивается. Отец орет, сходит с ума, ложится спать на пол. Его тоже жалко.
      14/III-49. Я в подавленном состоянии, горюю, ничего толком не понимаю. Все у нас в доме очень плохо. Отец сегодня утром сказал маме, чтобы она перед ним извинилась (за что, я не знаю), тогда он, может быть, подождет с разводом до моего окончания школы.
      21/-IУ-49. Тревожно - до сих пор нет билетов для экзаменов на аттестат зрелости, в прошлые годы, говорят, их всегда рассылали по школам. В том числе и темы для сочинений. Все учителя волнуются. А нам, ученикам, тем более, страшно.
      13/У-49. Нам поставили телефон. Я бесконечно рад, хотя ежеминутные звонки мешают мне готовиться к экзаменам - темы сочинений предположительно уже известны, и я зубрю, зубрю, зубрю. Прорабатываю материал в 3 основных направлениях: "Пушкин - великий национальный поэт", "Советская литература" и "Литературные образы советских людей". Но еще неизвестно, будут ли именно они объявлены. Ходят слухи вообще о 18 таких темах. Ну их к черту, плюну на все и лягу спать.
      20/У-49. Ужас! Я влип жутким образом. Темы для сочинения на Аттестат зрелости оказались совсем не те, к которым я готовился. Вот они: "Социалистический реализм в творчестве Маяковского", "Лев Толстой, как шаг в развитии русской художественной литературы", "Мы уже не те русские, какими были вчера, да и Русь у нас уже не та, и характер у нас не тот". А где же мой Пушкин? Где мои литературные Образы? Признаюсь, когда я увидел сегодня утром эти темы, у меня подкосились ноги. Что было делать? Я, конечно, взял первую, люблю Маяковского.
      26/УI-49. Ура, ура, ура! Все 11 экзаменов на Аттестат зрелости, включая 5 математик, я сдал. Вот они:
      Литература письменная (сочинение),
      Литература устная,
      Алгебра письменная,
      Алгебра устная,
      Геометрия письменная,
      Геометрия устная,
      Тригонометрия,
      Физика,
      Химия,
      Французский язык,
      История.
      
       И кажется (еще не окончательно известно), у меня все пятерки, кроме двух: физики и письменной геометрии. Я могу получить серебряную медаль, ура-ура! Сейчас у нас в школе ходят такие слухи: в РОНО послали на проверку 4 сочинения: Брагинского и Чайковского для получения золотой медали и 2 для серебряной - для Духовного и для меня. Ужасно волнуюсь, будет обидно, если теперь, когда счастье так близко, так возможно, меня зарежут. Этого не может быть, не должно случиться!
      1/УI-49. Нет, нет, случилось, я был наивный дурак, что надеялся. Только что из РОНО приехала директриса Вера Александровна и привезла огорчительную весть. Я единственный, кого зарезали, нашли какую-то ошибку и сняли пятерку, поставленную в школе за сочинение. А без нее никакой медали, даже серебряной (бронзовую, гады, еще не придумали), вообще почему-то не дают! В нашем великом советском государстве все должны быть абсолютно грамотными... Ну, и черт с ними! Обойдусь.
      
      
      ДЕДУШКА ЛЕНИН
      
      В продолжение школьной темы вспоминается случай из более позднего советского времени, когда я сам уже был папой, и для записи ребенка в 1-ый класс требовалось пройти специальное собеседование.
      И вот перед началом нового учебного года я со своей шестилетней Леной сижу в скупо обставленном кабинете директрисы ближайшей к нашему дому школы и трепещу под строгим прострелом ее бесцветных глаз.
      - Скажи, девочка, - начала она выяснять готовность моего чада к учебе, - сколько из 6 сидящих на пруду уток останется, если 2 из них улетят?
      - Четыре, - после некоторого молчания ответила моя арифметически подкованная дочка, закончив перебирать пальчиками ту сложную математическую задачу.
      - А теперь скажи, какие слова в стихе Пушкина следуют после вот этих, - продолжила директриса терзать ребенка: - "У лукоморья дуб зеленый...". Как там будет дальше?
      Помявшись и поерзав на стуле, Лена без слишком уж долгого раздумья правильно сообщила про "златую цепь" и "кота ученого".
      - Ну, и, наконец, очень важный вопрос, - не унималась экзаменаторша, - кто у нас в нашей советской истории самый знаменитый человек, самый великий, самый-самый любимый?
      Тогда и случился тот сильно напрягший и напугавший меня облом - моя Лена смущенно потупила взор и, разглядывая серые разводы на линолеумном полу и нервно теребя подол платьица, наглухо запечатала рот. Прошла минута, другая, третья, но она все молчала. Надоевшей ждать парт-геносе не сиделось за столом, она поднялась с кресла, подошла к окну, потом резко повернулась ко мне и сквозь зло поджатые губы, медленно печатая каждое слово, негромко процедила:
      - Что же вы, папаша, социально не готовите дочь к жизни в советском обществе. Детский-то сад, в отличие от вас, наверняка, давал ей коммунистическое воспитание, а вы? - Потом она помолчала немного, уселась обратно за свой широкий стол и милостиво разрешила: - Ладно уж, идите.
      Сегодняшнему москвичу или даже тьмутараканцу трудно понять, почему я был в тот момент так уж сильно озадачен, озабочен и испуган. Ему нельзя объяснить причину, по которой мне в голову сразу же тогда полезли в голову разные наводившие страх мысли. О чем? А вот о том, что моя преступная политическая нелояльность запросто могла, была быть сообщена кому надо, скорее всего, куда-нибудь в органы, Помимо того, и мне на работу вполне могли стукнуть. Тревожно.
      Когда мы вышли на улицу, я спросил дочку:
      - Почему же ты не ответила тете на последний вопрос, разве ты не знала про дедушку Ленина?
      - Нет, я про него как раз и подумала, - признался ребенок, - но не знала точно, что он самый-самый любимый.
      А я подумал, ну, что можно было бы ожидать другого от той глупой директрисы, выросшей в сталинско-ленинских пеленках, полжизни проходившей в марксистско-ленинских портянках, повязанной пионерским галстуком и припечатанной комсомольским билетом, Крепки были ржавые гвозди советской идеологии, вбивавшиеся нам в головы.
      
      У ПОРОГА БЕРИЕВСКОГО МВД
      
      Только в детстве мы точно знаем, кем будем, когда вырастем. Летчиком, космонавтом, киноактрисой, балериной. Или хотя бы, как заявила моя семилетняя дочка:
      - Кем я буду? Ну, конечно, Еленой Геннадьевной.
      Но вот подходит пора выбора жизненного пути, профессии, и мы теряемся, сомневаемся, колеблемся, не знаем, что делать, кем стать, куда идти учиться. Правда, на 7-8 таких нерешительных недотеп почти всегда находятся 2-3 продвинутых молодцов, рано определившихся, твердо знающих, чего они стоят и чего они хотят.
      Я относился к неуверенному в себе большинству. Хотя моя потомственная принадлежность технической интеллигенции предполагала некоторую определенность. Ведь я уже в пятилетнем возрасте всем объяснял, что "у меня мама инженер, папа инженер, бабушка инженер, дедушка инженер, няня инженер и я инженер".
       Однако, душа моя тянулась к волнующим загадкам книжных полок, извилистым хитроумиям философских построений и беспокойным тайнам ушедших веков. В 10-м классе я воображал для себя какую-то многослойную литературно-географо-историко-философскую профессию.
      Пропахав гору всяких справочников, проспектов, реклам я решил, что наиболее подходящей и проходной дорогой к гуманитарному образованию должен быть для меня Историко-архивный институт. Туда я и подал свои документы.
      Но, увы, их даже не приняли. Этот отказ показался мне каким-то странным, абсурдным, необъяснимым - обычно, кого не хотели принимать в вузы, заваливали на конкурсных экзаменах. А тут даже до экзаменов не допустили. Почему?
      Конечно, я чувствовал, что в воздухе висит какая-то непонятная гнетущая тревога, связанная с ежедневными грозными газетными разоблачениями то одних, то других космополитов-врагов народа.
      Но отказ в приеме документов в Историко-архивный я вовсе с этим не связывал. Не увидев своего имени в списках счастливчиков, допущенных к сдаче экзаменов, я смело отправился качать права в приемную комиссию.
      - Ты отбракован по медицинским показателям, - объяснили мне. - При осмотре у тебя установлена слабость здоровья. Иди, выясняй.
      В институтском медицинском кабинете огромная тетя-шкаф в несвежем белом халате недовольно полистала амбарную книгу, нашла мою фамилию и уставилась на меня глазами речного сома. Подержав с полминуты язык в загадочном раздумье, она приоткрыла густо накрашенные губы и нехотя процедила:
      - Ты же сам написал в анкете, что болел скарлатиной, свинкой, коклюшем, вот и результат, сердце у тебя не в порядке. Анкеты, они, знаешь ли, многое говорят.
      Я стал что-то лепетать о странности этого вывода, о том, что те детские болезни никак не могут повредить моей работе архивариусом, но толстая белохалатница меня уже не слушала и, отвернувшись, дала понять, чтобы я катился куда подальше.
      А отец, узнав о моей неудаче, повздыхал огорченно, подумал пару минут, пожевал губами и медленно произнес:
      - Ты уж меня прости, сынок, грешен. Мне ведь и раньше было известно, что все архивы у нас в стране - это режимные учреждения, они строго засекречены и принадлежат МВД. Но что и твой Историко-архивный относится к этому же серьезному ведомству, не знал. А то бы тебя сразу отговорил...
      И действительно, какой наивняк без блата и арийского происхождения мог в 1949 году просочиться в вуз бериевского министерства внутренних дел?
      
      ОХ, ЭТИ ДЕВЧОНКИ
      
      И вот теперь я внял отцовской мудрости и побежал с теми же документами поступать в Инженерно-экономический институт им. С.Орджоникидзе. Там мне в приеме не отказали, я с разбегу легко преодолел барьер вступительных экзаменов и 1 сентября появился в старом многоэтажном доме, высившемся на углу Подсосенского переулка.
      Однако, и здесь меня ждало разочарование, правда, совсем другого сорта, и связано было, как не странно, с иностранным, точнее, английским языком. Причем тут он? А притом, что мой школьный французский в учебном плане института вообще отсутствовал.
       Впрочем, его не было и во всей обойме советского технического образования того времени. А вот английский становился все более востребованным - начиналась холодная война с англо-американским империализмом, а бороться с ним следовало на его языке. Без него как уворовать западные технологии? Своих-то нет. К тому времени ведь уже был удачный опыт кражи секретов американского Манхэттеновского проекта атомной бомбы.
      Вот почему я автоматом попал в англоязычную группу где к моему удивлению и ужасу были одни девчонки.
      Для меня, естественно, это открытие стало в переносном и буквальном смысле ударом ниже пояса. Я робел, краснел и не знал куда девать глаза. А эти стервы нарочно задирали подолы платьев, обнажали коленки, оголяли плечи. Некоторые, особенно наглые, пытались задеть меня со спины тугими грудками или даже прислониться полукруглыми задками к моему непокорному передку.
      Чтобы избежать необходимости постоянно отводить взгляд от всяких прелестей-округлостей, я вынужден был на всех групповых занятиях садиться за первый стол и неотрывно смотреть в рот преподавателей. Так я на первом же семестре стал круглым отличником.
      А через семестр вообще сбежал в другой институт - Строительный.
      
      ВАНЯ КЛЁПОВ И ШОКОЛАД
      
      Там я тоже был не хухры-мухры, учился хорошо, даже получал так называемую "повышенную стипендию". Мало того - меня еще выбрали и СТАРОСТОЙ группы. Сначала это было маслом для сердца, гулко стучавшего в маршевом ритме мелкого тщеславия.
      Но оказалось, что долго находиться в этом почете не только не лестно, но и довольно накладно - в мои обязанности входило получать на всю группу стипендию. А кассир-рассчетчик был я совсем некудышний, а, если честно признаться, просто дрянной - постоянно где-то в чем-то ошибался, и мне частенько приходилось покрывать постыдную недостачу откусыванием ее от собственной степухи.
      Потому-то я с некоторым облегчением принял коллегиальное решение меня переизбрать, и с легкой душой явился на собрание группы. Но тут меня встретило разочарование - меня стали ругать почем зря: я и задерживал выдачу стипендии, и зажимал денежку, и вообще я никакой не лидер, а обыкновенный бяка.
       Тогда же мне впервые в пах ударил еще один жизненный урок из науки нравственности. Выяснилось, что есть категория людей-оборотней, которые, когда им надо, могут быть с тобой премиленькими и предавать тебя за милую душу, когда фортуна поворачивается к тебе задницей. Таковым оказался некий Ваня Клепов, к которому я довольно долго относился со знаком плюс, наверно, именно потому, что он проявлял настойчивое стремление со мной дружить.
      Как-то я увязался с одной из институтских компаний в двухдневный турпоход по Подмосковью, и пригласил с собой этого Клепова. Мы спали в одной палатке, помогали напяливать друг на друга двадцатикилограммовые рюкзаки, делили, так сказать, хлеб-соль.
       Но вот именно последнее и послужило индикатором-указателем того, кто чего стоит. Правда, это была не соленая соль, а сладкая шоколадка, положенная мне мамой в карман куртки и не без удовольствия сжеванная мной на одном из привалов. Оказалось, что такие преступления надо делать втихоря, где-нибудь за кустиком, а не на виду у всех, вызывая завистливое слюноотделение.
      - К тому, что здесь уже сказали, - заявил на том самом собрании мой "друг" Ваня Клепов, - нельзя не добавить, что Генка - отъявленный индивидуалист-эгоист. Вот, к примеру, ходили мы с ним на первомайские праздники в поход, так он там в одиночку лопал шоколад от пуза и ни разу ни с кем не поделился. Разве это по-комсомольски?
      И, конечно, этот поганец проголосовал за признание моей работы неудовлетворительной и объявление мне порицания.
      
      ДОМ НА НАБЕРЕЖНОЙ
      
       Учился у нас в группе один немного странный и сначала совсем неконтактный парень Леня Алилуев. Только через много лет я сообразил, что он был родным племянником застрелившейся жены Сталина Надежды Алилуевой. К 3-му курсу он как-то оттаял, стал выборочно с кем-то дружить. Особенно плотно он почему-то приятельствовал с Давидом Лукацким, носившим большой крючковытый еврейский нос.
       Обещавший быть особенно напряженным 1953 год мы всей нашей группой встречали у Алилуева в большом сером доме на Набережной, ставшем потом широко известным благодаря писателю Ю.Трифонову.
      Помню после перепоя все разбрелись по той многокомнатной квартире, а я с парой других слабаков задремал прямо в столовой на круговом кожаном диване, который окольцовывал толстый столб, стоявший посреди комнаты. Напротив на стене висела большая рама золоченого багета с портретом красивой дамы в стоячей позе, повторявшей серовскую картину актрисы Ермоловой.
      Много позже я догадался, что это и была лёнина мать Анна Сергеевна Алилуева, репрессированная своим шурином-параноиком и после его смерти вернувшаяся из лагеря с почти полной потерей рассудка.
      
      БЕТОННЫЙ ОТЕЦ РОДНОЙ
      
      После учебно-производственной практики на строительстве Сталинградской ГЭС мы вчетвером на небольшом пассажирском теплоходе отправились из Сталинграда в Ростов-на-Дону по недавно введенному в строй Волго-Донскому каналу.
      В те времена у его восточного конца еще высился гигантский бетонный "Отец родной", голова которого была густо обкакана птицами. А в голой полынной степи над шлюзовыми воротами вздымали мощные копыта железобетонные кони. И уже тогда края мелководного Цимлянского водохранилища, разлитого в верхней части каскада шлюзов, ярко цвели зеленой ряской и плотно зарастали камышом.
       В период нашего многодневного плавания нам встретился, может быть, один или два корабля - охотников пользоваться каналом не было. Зато на проложенной рядом железной дороге вовсю гудели паровозы, путь которых от Сталинграда до Ростова-на-Дону вместо целой недели по каналу занимал всего несколько часов.
      Так что это очередное осуществление "планов партии и народа" тому самому народу и его "социалистическому народному хозяйству" нужно было, как дворнику пуанты или корове бархатные штаны.
      
      ТОВАРИЩ КУЕВ
      
      Наша пятилетняя студенческая обыденщина разбавлялась летними военными сборами. На 3 недели мальчишеская часть нашего курса поступала в распоряжение инженерных войск СССР, занимавшихся учебным строительством дотов, дзотов, блиндажей, возведением мостов, ракетных и радарных установок.
       Воинская часть, куда мы были посланы, дислоцировалась в районе городка со старинным названием Борисоглебские слободы (Ярославская область). В подтверждение своего православного прошлого неподалеку от нашего лагеря зыркали на нас пустые глазницы кирпичных башен монастыря XIY века, недавно еще бывшего одним из островков сталинского ГУЛАГа.
      Первая из учебно-военных практик была почти вся тупой муштрой и тяжкой солдатчиной.
      Нас прессовал тридцатилетний старшина с подозрительной фамилией Куев, который давил нас строевой подготовкой, сводившейся главным образом к утомительной до кровавого пота шагистике.
      - Ша-агом арш, - громко кричал этот солдафон высоким визгливым голосом. - Правое плечо вперед. Раз, два, три. Левой, левой, левой. Эй, направляющий, пе-есню за-апевай. Давай, давай. - И через некоторое время с издевкой добавлял: - Это вам не сопромат, здесь думать надо.
      Когда мы уже начинали валиться с ног, он командовал "вольно!", позволял скинуть с плеч тяжеленные винтовки-токаревки и душившие горло колючие шерстяные скатки (шинели). Затем по команде "свернуть курки" все становились в ряд, расстегивали ширинки и мощными молодецкими струями поливали придорожные кусты и осины. Многократно удобренные мочевиной, сульфатами и нитратами они нависали над дорогой крупными ветвистыми росляками.
       Больше всего мне досаждали портянки, которые никак не хотели ровно накручиваться на мои тощие ноги-спички. Эти тряпки, сбиваясь в кирзовых сапогах неровными комками, натирали ступни, щиколотки, икры, и я постоянно страдал от воспалявшихся ссадин, натоптышей и кровяных ран. Поэтому я облегченно вздыхал, когда вместо мучительно трудных долгих переходов нам давали задание ползти по-пластунски - хотя при этом нам приходилось здорово вымазываться болотной грязью и суглинистой пылью, зато хоть ноги отдыхали.
      И еще очень доставали противогазы - в них и с полной выкладкой на плечах нас заставляли делать пробежки, вверх и вниз по пересечёнке, иногда по целому километру. А этот гад Куев бежал с нами рядом и орал на тех, кто, поддерживая правой рукой бьющий по заду приклад винтовки, левой отводил от лица резину противогаза.
      Жили мы повзводно в палатках-брезентухах на 6-10 железных коек. Были бы уши у лесной поляны, где стоял лагерь, она могла бы порадоваться цветистости и гибкости русского языка. Громкий птичник юных голосов сопровождался отборным витиеватым матом.
      
      ДНЕВНИК ПЯТИКУРСНИКА
      
       К студенческому времени относятся и некоторые забавные строки из моего тогдашнего дневника:
      
      2/I-51 г. Новый год! Новая половина ХХ века! Встретили его в метро. Мы (Кот, Марик, Витька ) были на концерте в Консерватории, потом прошвырнулись по Броду и в полночь оказались в вагоне метро. Там никого не было, и мы побесились вволю - прыгали по сиденьям, бегали, барабанили в стены. Веселились во всю. Как маленькие.
      14/V-51г. Сегодня мне 19 лет. Последние "надцать" в моей жизни. Больше никогда их не будет! Куда вы гады-года спешите? Притормозите!
      19/I-52г. О Люде писать особенно нечего. Она липнет ко мне, все время звонит и вытягивает на свидания. Какое-то чувство (скорее, чувственность) она во мне, конечно, разбудила. Но не любовь. Плохо представляю себе, как мне себя с нею вести. Интересы у нас разные. Этот первый в моей жизни поцелуй был какой-то не настоящий, я ожидал чего-то другого, наверно, чего-то большего.
      9/II-52г. Нельзя быть равнодушным к людям и жизни! Я не согласен с Толстым, который любуется Стивой Облонским, он мне неприятен. Анна Каренина должна была броситься под поезд - и она большой человек с большими чувствами - о таких пишут романы. Впрочем, все это ерунда, наверно, я пишу как-то не так. Почему-то не могу выразить толком словами то, что у меня внутри. Там, в душе, такой сумбур, такая неразбериха...
      28/VIII-52г. Последние дни каникул я вовсю волочился за девчонками. С Верой получилось фальшиво и глупо. С Тамарой вообще ничего и не было. Просто, по-видимому, я не умею влюбляться так, как многие другие мои сверстники. Я другой человек в этом отношении.
      5/I-53г. Склепал коньки, но на каток не ходил еще - не с кем.
      Был с Лерой и Котом на концерте Зандерлинга - блеск. Играли Баха. Он мне всегда казался сложным композитором. А оказалось, ничего подобного, музыка понятная и очень сильная.
      К папе езжу редко. Очень скучаю иногда по нему, а когда встречаюсь, говорить не о чем.
      Приезжала ко мне одна девушка из 6-ой группы, Роза Хесина. Симпатичная, но очень уж деловая такая, холодная. Занимался с нею теормеханикой. Потом проводил до метро.
      Набрал уйму беллетристики: Блок, О.Генри, Р.Ролан ("Кола Брюньон"), Дин-Лин ("Солнце над рекой Саньгань"), Шишков и еще что-то. Понемногу читаю.
      Расчитал уже все по сопромату (курсовая работа) и сдал Уставы по военному делу. Теперь лоботрясничаю.
      Смотрел в Клубе шоферов "Первый бал" с Диной Дурбин. Здорово!
      29/I-54г. Сегодня кончилась предпоследняя сессия. Вылез опять в отличники. Зачем? Неизвестно, сам не знаю. Слушал "Пер Гюнт" Грига - сила, создает настроение. Муся - не интересна, но, кажется, втюрилась в меня. С Галей ничего не вышло, если не считать средней силы стишка... И вообще, я понял, что никогда не буду полностью счастлив. Так, как я мечтал. Разве могу я думать о великой всепобеждающей любви, когда я, даже целуя девушку, думаю: "а зачем это?" или "не опоздаю ли я на трамвай?". Обидно, глупо и грустно...
      22/VI-54г. В субботу сдал последний в эту последнюю в институте сессию госэкзамен. Неужели последний в жизни?
      18/IX-54г. Вот я - дипломник. В ноябре - направление на работу. Куда попаду? Страшно ужас как. Ой-ой-ой!
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Разумов Геннадий Александрович (grazumov@yahoo.com)
  • Обновлено: 08/12/2018. 30k. Статистика.
  • Рассказ: Россия
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта
    "Заграница"
    Путевые заметки
    Это наша кнопка