Геннадий РАЗУМОВ
Лос Анджелес
КАК Я УЕЗЖАЛ ИЗ СТРАНЫ СОВЕТОВ
Все мы в разное время и с разным настроением уезжали из страны Советов в страну Обетованную или еще куда-нибудь. Одни тяжело отрывались от родной земли, плакали и страдали - ехали за детьми, только бы не остаться одинокими. Другие легко и весело перебирались на новую землю, нисколько ни о чем не сожалея.
Так же и наши воспоминания. У кого-то на долгие годы осталась в душе горечь расставания с прошлым, и ностальгия до сих пор не дает спать спокойно. Другой давно уже забыл то трудное время отьезда, тяжбы с ОВИР,ом, сложности с таможней и пограничной службой.
Предлагаемые здесь воспоминания - для тех, кто еще не забыл перепитии своего отьезда, кому памятен тот тревожный день, когда жизнь переломилась еще один раз.
Москва вздрогнула, встрепенулась и замерла, распахнув глаза и разинув рот от удивления. Никогда еще она не видела такого количества шортов, футболок и маек с целым вернисажем звезд, серпов-молотов, орлов и тигров. Москва бурлила, кипела и искрилась всеми цветами политической карты мира. Немцы, французы, англичане, индусы - кто только не воспользовался временной слабиной Железного занавеса, приподнявшегося жарким летом 1957 года благодаря Московскому международному фестивалю молодежи и студентов.
Но для нас, русских евреев (по паспорту и по физиономии), особой экзотикой были делегаты из далекой таинственной страны Израиль. Вместо привычного газетного облика крючконосых сионистских врагов свободолюбивого палестинского народа перед нами предстали на летних эстрадах стройные миловидные девушки - танцорки, певицы, артистки. А на стадионах и в плавательных бассейнах играли мускулами крепкие загорелые парни из спортивного клуба Маккаби.
В Сокольниках возле одной из площадок, где выступал израильский танцевально-инструментальный ансамбль, я встретился глазами с приятным молодым человеком, который, как вскоре оказалось, довольно бегло говорил по-английски. Приглядевшись, я увидел у него на лацкане пиджака небольшой значок с израильским флагом. Увы, мои ничтожные языковые познания английского не позволили толком разобрать, что он говорил. Но все же я понял: этот человек журналист и живет в Тель-Авиве. Краснея и заикаясь, я попытался ему как-то сказать, кто я и что я.
Неожиданно из-за угла здания, где мы стояли, появился крепко сбитый высокий человек в сером костюме. Он медленно направился в нашу сторону. Шел ли к нам ? Оказалось, нет - поравнявшись, он просек нас внимательным взглядом и проскользнул мимо. Увидев издали этого человека, мой новый знакомый изменился в лице и сразу же прервал разговор. Он оглянулся, опасливо посмотрел по сторонам, потом вдруг достал что-то из-за пазухи и быстро сунул мне в руку. Я пощупал пальцами - это был продолговатый и тонкий бумажный конверт, я хотел было его рассмотреть, но израильтянин испугано покачал головой. Тогда я торопливо сунул его во внутренний карман брюк. Мы расстались.
Только дома я понял, что у меня в руках моя собственная Судьба. Этот небольшой почтовый конверт с целофановым окошком на лицевой стороне содержал маленький пакетик с землей моих праотцов. Раскрыв его, я увидел официальное Приглашение воссоединиться с семьей какого-то моего дяди Тевье и тети Цили.
Что сказать ? Нет, не воспользовался я свалившейся мне с неба возможностью изменить свой жизненный путь. Отнесся я к этому израильскому Вызову совершенно наплевательски - бросил куда-то на книжную полку и почти забыл. Поэтому и прожил свою жизнь, наверно, не там, где мне было уготовлено, и не так, как было мне предначертано. Может быть, отсюда и большинство моих невзгод ?
Кто-то другой, какой-то мой приятель тех лет, куда более прыткий и дальновидный, на одной из очередных попоек-вечеринок утащил из моего дома этот судьбоносный конверт. И наверно, давно уже вместо меня построил свою жизнь достойнее и удачнее, чем я.
А может быть, и нет.
Во всяком случае, совсем в другое время, на совсем другом витке истории моя старшая дочь Лена исправила ту мою давнюю ошибку, вырвала корень нашего рода из земли российской и перебросила его через океан.
Этим корнем, а точнее, корешком, был маленький годовалый Сенечка, и не подозревавший, какую важную роль ему уготовлено судьбой выполнять. Лениво посасывая соску, безразличым сонным взглядом он созерцал историческую шереметьевскую сцену прощания его родителей с матерью Родиной. А те тоже без особого сожаления отбросили свое прошлое, как старые изношенные ботинки. В том числе и главную московскую ценность - квартиру, доставшуюся им от нас с женой путем сложных разменов, сьездов, разьездов и даже развода.
Однако, российская история конца ХХ века была столь скоротечна, что спустя три года уже снова все изменилось. И наша младшая дочь Инна с моей женой Изой уезжали в эмиграцию совсем из другой страны и совсем из другого измерения времени.
К концу 1992 года московский международный аэропорт Шереметьево-1, начихав на географию, переместился из центра Державы на опушку глухого дремучего леса. Здесь, на Большой дороге, неплохо устроилась банда разбойников - робингудов, бессовестно грабивших тех, кто переходил кордон, в том числе, и границу дозволенного. Понятие последнего было нечетким, размытым всякими сложными правилами, инструкциями, указаниями. Например, запрещалось провозить ковры ручной работы, книги издания до 1948 года, иконы, картины, часы, ожерелья, браслеты, серьги, в общем, все то, во что вкладывали когда-то свои сбережения наши бабушки и мамы, зная сколь ненадежны советские деньги.
Если бы эти мерзавцы только грабили, если бы они только отнимали, но они еще и унижали, оскорбляли, доводили людей до истерики, до инфарктов и инсультов. Я никогда не прощу им слез моей Инночки, моего ребенка, прощавшегося с детством, юностью, с любовью, которая тогда казалась ей самой важной и самой главной в той ее жизни.
Прозвонив ее своими жужжалками, они обнаружили у нее в джинсах бабушкины золотые часы, обсыпанные бриллиантовой крошкой. Тут же был вызван старший начальник - синемундирный красномордый таможенник.
Он брезгливо взял двумя пальцами часы за цепочку, достал лупу и стал разглядывать клеймо на крышке. После этого, ни слова не говоря, положил часы в полиэтиленовый пакет и сунул себе в карман. Потом он окликнул громоздившуюся за проверочной стойкой высокую женщину с лошадиной физиономией и кивнул в сторону Инны.
Та подхватила мою дочь под локоть и потащила за собой. Увидев это, я не выдержал и бросился наперерез. Но на моем пути сразу же возник грузный широкогрудый охранник.
- Вы куда, гражданин, читать что ли не умеете ? - грубым голосом произнес он. - Это запретная для пассажиров зона. Давайте, давайте отсюда, по-хорошему.
Я отошел в сторону, а тетя-лошадь завела мою Инночку за невысокую матерчатую перегородку, стоявшую в углу зала, и я услышал оттуда приглушенные рыдания моей бедной девочки. Ее раздели почти догола и осмотрели все детали тела. Сволочи !
Потом таможенники стали потрошить весь багаж, на плотную укладку которого было потрачено столько времени и сил. Все чемоданы, баулы, коробки мы дома тщательно упаковали, многократно переложили, взвесили и крепко обтянули ремнями, веревками и клейкой лентой. Теперь все это было разорено, развязано, раскрыто, распузырено.
Синемундирный таможеник с бульдожьей мордой перебрал платья и рубашки, переворошил нижнее женское белье. В одном чемодане он увидел серебряные ложки и отобрал их.
Когда он закончил эту долгую унизительную процедуру, пришлось все укладывать обратно, уплотнять, связывать и с огромным трудом закрывать замки.
А время шло, до кончания регистрации оставалось не больше десяти минут. Сзади напирала толпа следующих жертв грабежа, а таможеники и не думали отдавать отобранные для проверки документы и билеты. Напряжение нарастало. Я не выдержал и подошел к сидевшему за отдельным столом старшему начальнику, бесстрастно рассматривавшему какие-то бумаги. Он даже не взглянул на меня. Я постоял немного, нерешительно потоптался на месте и, не дождавшись пока он освободится и обратит на меня внимание, сказал:
- Что же вы не возвращаете нам билеты ? Ведь уже идет посадка в самолет.
Он поднял голову, посмотрел задумчиво куда-то в сторону, потом провел по мне невидящими глазами и процедил сквозь зубы:
- Пока штраф не заплатите, никуда не улетите.
- Сколько надо ? - спросил я.
- Сто, - ответил он.
Я тут же полез в карман, вытащил кошелек и отдал ему деньги. Конечно, никакой квитанции мне выдано не было. Кстати, также, как и за те отобранные у дочки часы с бриллиантовой обсыпкой.
Прошло еще 5 лет, и я тоже созрел для отьезда. Как перезрелое ньютоново яблоко, я упал (нет, не на голову, если бы на нее!) прямо в руки, в грязные лапы новых бандитов с большой аэропорто-Шереметьевой дороги. Когда тягостные сомнения, тягомотные оформления и тяжелые сборы были позади, я в первой попавшейся газете нашел красочный рекламный призыв :
Транспортная компания "ГЕРМЕС"
с многолетним стажем успешной работы в области пассажирских и грузовых еревозок предлагает свои услуги по доставке в международный аэропорт Шереметьево багажа и пассажиров, отьезжающих на ПМЖ.
Гарантируется надежность транспортировки и сохранность багажа при погрузке-разгрузке.
Самые низкие цены !
Возможна помощь при прохождении таможенного досмотра.
Контакт по телефону :
Естественно, больше всего меня привлекло последнее обещание, и я тут же набрал указанный номер. Приятный женский голос сообщил, что компания "Гермес" очень рада со мной сотрудничать, что она выделяет мне удобный многоместный "РАФик" и двух грузчиков, которые во всем мне помогут, в том числе и в том самом. Какая стоимость ? Ниже нигде не найти - всего 350 тыс. И никаких предоплат, деньги можно отдать перевозчикам прямо на месте по завершении доставки.
И вот он настал этот роковой час "Х". В полуопустевшую осиротелую квартиру вошли два здоровых амбала, один, постарше, в коротенькой дубленке, другой, молодой краснощекий, - в болоньевой куртке и нерповой шапке. Они ловко подхватали чемоданы, баулы, коробки и быстро снесли их вниз.
"Во, дают, - подумал я, - мне чемодан и двумя руками еле удается от пола оторвать, а они вон в каждой руке по баулу держат."
Потом махнула мне старинным шлемом на прощанье пожарная каланча в Сокольниках, кивнул модернистской папахой Северный вокзал, и короткой дугой крутанулся под колесами машины кусок Садового кольца. А там, за пожухлыми сугробами Речного порта, разнокалиберная разношерстная Москва стала медленно перетекать в стройные однотипные кубики спальных кварталов и вскоре вовсе перешла в леса и пашни.
Машина вдруг сбавила ход, выкатилась на обочину и остановилась возле запушенного снегом соснового перелеска. Я обеспокоенно посмотрел на часы, оглянулся на дорогу и спросил с тревогой:
- Что-нибудь с двигателем случилось, или шину прокололи ?
Старший, сидевший за рулем, сунул в рот сигарету и достал из кармана зажигалку - полуобнаженную женскую фигурку розовой эмали. Он нажал пальцем ей на грудь, и согнутые в коленях ноги в черных чулках широко раздвинулись, между ними вспыхнуло пламя. Старший прикурил, затянулся, пустил струйку дыма и коротко ответил :
- Расчитаться надо.
- Как расчитаться ? - удивился я. - Мне сказали, расчет в аэропорту.
Старший повернул зажигалку обратной стороной, и она оказалась мускулистой мужской фигуркой. Он нажал ей на голову, и снизу выскочило узкое острое лезвие - зазубренный мужской член. Старший поиграл им и процедил сквозь зубы :
- Не знаю, что и кто вам сказал, но у нас вот такой порядок.
Я еще раз с опаской взглянул на нож-зажигалку и полез в карман за деньгами. Вытащил завернутые в бумажку 350 тысяч, протянул Старшему. Тот презрительно смерил меня взглядом сверху вниз и отвернулся, а Младший, криво усмехнувшись, обьяснил :
- Ну, что вы, папаша, шутить изволите ? Кто это в наши времена деревянными расплачивается ? 350 не тысяч надо, а баксов, зелененьких.
Я чуть было не поперхнулся. Ничего себе, заявочка - 350 долларов ! Да, если бы я взял обычное такси, то и оно столько не стоило бы.
- Нет, ребята, это не я, это вы шутите, - сказал я. - То, что вы требуете, в шесть раз дороже того, о чем мы договаривались. Так дело не пойдет.
- Не пойдет, так не поедет, - усмехнулся Старший. - В ПМЖопу не поедете. - Он зло сощурил глаза и повернулся к напарнику : - Значит, надо понимать, клиент платить за работу не хочет. - Он помедлил немного и раздраженно промычал : - Давай, Вася, разгружай.
Тот неторопливо открыл со своей стороны дверь машины, спустил ноги на землю, потянулся, расправил плечи и направился к багажнику. Открыл его, и через мгновение я услышал, как один из наших баулов звонко шмякнулся об асфальт, и в нем что-то жалобно звякнуло.
- Не спорь с ними, отдай деньги, - испуганно шепнула мне мама. - Ты же видишь, возражать им бесполезно.
Не только бесполезно, но и небезопасно - я снова взглянул на ножичек, которым Старший продолжать небрежно поигрывать. Достать им до внутренних органов все же, наверно, нельзя, но поколоть и покалечить можно изрядно. Мне тут же вспомнилось, что кто-то рассказывал, как такие вот бандюги выколачивали деньги из одного своего должника. Они положили его на гладильную доску, заломили назад под нее руки и привязали веревками. А на голый живот поставили включенный утюг.
Эта сцена с запахом жаренного мяса мгновенно вытолкнула меня из машины. Я отошел в сторону и, повернувшись спиной, достал из-за пазухи заветный нательный мешочек с деньгами и документами. Торопясь и боясь ошибиться в счете, я дрожащими руками вытащил из бумажного пакетика несколько зеленых бумажек и крепко сжал в мокрой от пота ладони.
Старший, не пересчитывая, небрежно сунул их в внутренний боковой карман дубленки, и повернул ключ зажигания. А я подумал: еще и повезло - ведь запросто мог лишиться всех своих валютных резервов, приобретенных с большим трудом и ущербом для здоровья, остатком от продажи машины.
Следующий чуствительный удар по моим валютным запасам был нанесен уже в Шереметьеве.
Как трепетал я в тревожном ожидании таможенной инквизиции - пресс памяти о тех тяжелых проводах жены и младшей дочери давил на меня все эти годы. Как трудно было мне расставаться с томом Пушкина ("ОГИЗ, 1928 год"), сопровождавшим меня всю мою жизнь и даже ездившим со мной в эвакуацию. С какой прощальной грустью заглядывали мне в глаза мои милые старинные монеты, за долгие годы собранные не в очень большую, но очень дорогую для меня коллекцию.
Но вот странный поворот событий - никаких сложностей переход границы у меня не вызвал.
- Проходите, проходите быстрее, - сказал таможенник в синем форменном мундире, - за вами столько еще народа, не задерживайте, проходите.
И он не заставил открыть ни один чемодан, ни одну коробку или баул. Какого чорта тогда, мы с мамой столько сил, столько здоровья потратили, чтобы переправить через океан какие-то бабушкины золотые побрякушки, серебряные ложки, ножи и стаканчики ? И как мама, бедная, нервничала, когда отдавала их в руки чужих случайных людей. А столько еще всего мы оставили в Москве ( еще не ведая тогда того, что это барахло никому и никогда не понадобится). Было очень обидно.
Но все равно я ликовал - хоть здесь повезло. Отойдя от таможенной стойки, я снова взгромоздил багаж на тележку, подхватил маму под руку и направился преодолевать последний барьер - государственную границу Российской федерации. Однако, перед ней возник вдруг еще один неожиданный кордон, где здоровенный верзила занимался взвешиванием багажа. Он ставил его сначала на большие напольные весы, а потом сбрасывал на транспортерную ленту для отправки в самолет.
Вот тут-то и возникло новое совершенно непредвиденное обстоятельство.
- У вас перевес, - заявил верзила, возвращая стрелку весов на "0".
- Как это так ? - возмутился я. - Быть того не может, я взвешивал дома каждый чемодан, каждый баул - все точно, тютелька в тютельку. По 34 килограмма, как положено.
Весовщик скинул наши вещи на пол и, не говоря ни слова, взялся за проверку другого багажа.
Я занервничал, подошел к нему ближе.
- Что же делать ? - спросил я, стараясь унять задергавшееся от волнения веко.
Верзила снял с весов очередной чемодан, привязал к нему бирку, и, наконец, удостоил меня вниманием.
- Как чего делать ? Идите, доплачивайте, у вас 9 кило перевеса, - сказал он и показал куда-то в дальний угол аэропорта. - Вон там касса.
Я оставил маму у вещей и, с трудом пробираясь сквозь плотную толпу отьезжающих, побежал к кассе. О, ужас - там толпилась огромная очередь, наверно, таких же, как я, мнимых перевесщиков. Я взглянул на часы - до отправления самолета оставалось не более 20 минут. Какая могла быть касса, какая очередь ? Я бросился обратно. Запыхавшисься, мокрый от пота, я снова подскочил к весовщику.
- Что делать ? В кассе много народу, а мы уже опаздываем на посадку, - залепетал я, просительно заглядывая ему в глаза. - Может быть, вы так пропустите ? Я заплачу, сколько надо.
- Ваш перевес стоит 200 долларов, - тихо проговорил верзила.
Обиженно сопя и чертыхаясь, я снова вытащил из-за пазухи полотняный мешочек и достал из него еще две зелененькие ассигнации.
Потом взревели моторы, аэрофлотовский Ил набрал высоту, а солнце пошло на посадку. Я глубоко вздохнул: слава Богу, осталась позади эта мерзкая рожа сегодняшней России с оскалом звериного капитализма и гримасой двуличного советского социализма. Как и у тысяч моих предшественников, в разные времена пересекавших границу своей горемычной родины, выскочили у меня из школьного уголка памяти старые лермонтовские слова :
Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ !
И вы, мундиры голубые,
И ты, послушный им народ.