Аннотация: Бывают встречи, похожие на сон... Kо мне подошла немолодая пара, примерно 60-65 лет. Она – явно русская. Он – явный еврей: "Мы хотели бы с вами поговорить"
1.
Бывают встречи, похожие на сон.
Была суббота. Вторая половина дня. Я читал свои рассказы в провинциальном городе N. Это час езды от Штутгарта. Меня туда пригласило местное русское общество. Таких обществ много. Денег у них мало, на знаменитостей - не хватает. Поэтому приглашают кого-то попроще.
Таких, как я.
Это любопытно.
Чтобы стать звездой, надо издаваться. Нет книг - нет имени. Последние 20 лет в мире новая мода: издатели почти не признают литературу в жанре рассказа. Только романы. Западные писатели пишут рассказы в такой пропорции: 1 из 100. Как правило, это - юмористы. Из русских рассказчиков повезло Довлатову, да и то - после смерти. Хотя и он в Америке делал попытку написать роман. Чтобы прогреметь и заработать. Но у него это не получилось. Его попытка романа - это цикл рассказов.
Жил бы Чехов сегодня - был бы нищим. Ну, полунищим. Как и Довлатов при жизни. Почитайте опубликованные письма Довлатова - и вы это поймете.
А как он писал!
Просто. Легко. Изящно.
Кто теперь так умеет? Жванецкий? Но это, опять-таки, юморист. Больше артист, чем писатель. Без голоса Жванецкого его напечатанные рассказы... ну, так себе. Можно читать. А можно - и не читать. Кому как.
Нынешние романы часто скучны и затянуты. Почти всегда они написаны тяжелым, неповоротливым языком. Длинные фразы. Море причастных и деепричастных оборотов. У лучших романистов есть красота языка. У всех прочих - глухой номер в этом смысле.
А рассказчиков теперь почти нет. Настоящих - тех, кто работает просто и динамично.
А я - настоящий рассказчик? Понятия не имею. Про это - не мне судить.
Есть две причины, почему я не знаменит. Во-первых, нет издателей. Во-вторых, я сам этого не хочу.
Мне и так - не скучно.
Работаю, потому что работаю.
А знаменитым я, конечно, стану. Это сделаю не я. Это сделает мадам Жизнь. В тот момент, когда люди опять почувствуют вкус к простым, уверенным, четким фразам. Тогда и поэзия опять станет модной. Потому что хорошая поэзия - это красота слова и блеск ума.
Когда придет этот момент?
Лет через 10-15. Так я думаю.
Вы поняли мое мнение?
Нет?
Да?
Это ваше личное дело. А пока - вернемся в провинциальный город N.
2.
Публики было - человек двадцать. Я прочитал рассказы, раскланялся и собирался уйти. Но ко мне подошла немолодая пара, примерно 60-65 лет. Она - явно русская. Он - явный еврей.
- Мы хотели бы с вами поговорить.
- Хорошо. Где?
- Тут рядом есть скверик.
Мы зашли в сквер и сели на скамейку. Он - был в костюме с галстуком. Она - в элегантном платье.
- Мы из Винницы, - сказал он. - Моя жена преподавала там русскую литературу, а я - врач. В последние годы мы читали ряд ваших рассказов. Некоторые из них нам присылали из Америки, Израиля. У меня вопрос: почему вы пишете такие безыдейные рассказы?
Я помолчал. Я не знал, что им ответить. Может вдруг вспомнить, что я куда-то опаздываю? Но - неловко! Это пожилые люди!
Я вздохнул.
- Почему безыдейные? - спросил я.
- Они - пусты! - сказала она. - В них нет смысла.
- Как? Совсем нет?
- В них нет ничего! - отчеканила она. - Я кандидат наук и доцент. О литературе я знаю - все. Но - о настоящей литературе! Именно поэтому вы мне омерзительны!
- И мне! - сказал он.
Я опять вздохнул. Однажды я тонул в море. Но тогда у меня была надежда на спасение. А тут - надежды не было. Я так и сказал им.
- Жаль, что не утонули,- ответила она. - Тогда бы не было этой пакости по имени Боря Ройтблат. Что это за подпись - Боря? Лев Толстой никогда не печатался как Лева Толстой!
- А как быть с Антошей Чехонте? - спросил я. - То есть с Чеховым?
- Это была шутка. Короткий этап молодости.
- Что делать, моя молодость затянулась. Извините, но мне пора в Штутгарт.
- Вы удираете? - спросил он. - Вы не способны ответить на заслуженную критику?
Черт возьми! Что мне было делать? Конечно - встать, попрощаться и уйти. Я не обязан выслушивать ни комплименты, ни оскорбления. Это не входит в сумму гонорара.
Но я не ушел.
Не знаю почему. Вероятно, это бывает, когда срабатывает интуиция. Правда, она не всегда срабатывает правильно. Но в тот раз интуиция говорили мне, что я получу от них подарок. Хороший подарок!
Я остался.
- Я с вами согласен, - сказал я. - Мои рассказы пусты. Безыдейны. Антисодержательны. Иногда в них проскальзывает элемент буржуазной эротики. Мои герои придурки, а я сам - дурак. У вас есть пистолет?
- Нет. А зачем?
- Чтобы меня расстрелять.
- Клоун! - сказала она. - Это серьезный разговор. Мы уже писали в некоторые редакции. Например, в Тель-Авив. В ответ на то, что там напечатали целую "Роман-газету" с вашими издевательскими рассказами. Но оттуда нам даже не ответили! Не сочли нужным! Хотя мой муж в том письме подчеркнул, что он - еврей!
- Еврей? - сказал я. - Евреи живут в Израиле, которому теперь трудно. А мы с вами - случайные прохожие на иностранных улицах.
- Не оскорбляйте меня! - сказал он. - Я считаю себя евреем. Я много пережил от антисемитов.
- Антисемиты зловредны для любой национальности. Потому что - подонки. А подонок - это понятие международное. Не обязательно быть евреем, чтобы страдать от антисемитов. Для этого достаточно быть просто порядочным человеком.
- Вот видите! - сказал он. - Вы меня признаете порядочным человеком. А я вас - нет! А Израиль - это сионистское государство. Я не считаю Израиль своей родиной.
- А где ваша родина?
- СССР, - ответил он.
М-да. Надо было, надо было мне уйти! Но я терпеливо ждал. Интуиция уже громко говорила мне: "Подожди - и ты получишь от них подарок. Щедрый подарок!"
Я не знал, что это за подарок.
Но я - ждал.
3.
- Вы курите? - спросил он.
Я неопределенно кивнул: курю, но не хочу. Он закурил.
- Я читал ваш рассказ "Наши в Германии", - сказал он. - Зачем вы написали эту мерзость? Вы нашли трех идиотов - и сочинили про них рассказ. Теперь в других странах думают, что мы тут все такие.
- Не все, - сказал я. - Но я не пишу хвалебных очерков. Я пишу - рассказы! Про то, что меня беспокоит. Про совков, например. Я не люблю совков. Этому я научился в Эстонии: быть не совком, а человеком. Не юлить. Не шипеть. Не ныть. Не крутить халяву. А совок - он и в Африке совок. И в Германии. И в Америке. Когда я вижу совка, то понимаю: это готовый рассказ.
- Вы циник! - сказала она. Вы цинично относитесь к нашему прошлому, к СССР. Это во многих ваших рассказах.
- А за что мне любить СССР? - удивился я. - За то, что в морском училище мне так и не дали загранпаспорт моряка - потому что еврей? За то, что меня то разрешали, то запрещали? За государственный антисемитизм? В Эстонии я кормился гонорарами часто не в русских газетах, а в эстонских. Потому что эстонцы не хотели быть совками. А в русских газетах Эстонии тогда было - наоборот: совок на совке! К сожалению, это правда. Я это испытал на себе - много раз!
- Совок - что это за грязное слово! - поморщилась она. - Прекратите это произносить. Тоже мне - человек высшего сорта!
- Не высшего, - согласился я. - Мне до высшего сорта - как до неба. Я совсем не ангел. Был период, когда я был не Ройтблатом, а Сандрацким. По маме. Этим шагом я страшно оскорбил отца. Я хотел спрятаться тогда от слишком еврейского звучания. Этот позор будет висеть на мне вечно. Это я хорошо понимаю. Но мне другое непонятно: зачем вы уехали в Германию? Это капстрана. Буржуазная. Западная. Зачем вы тут?
- Чтобы не страдать от картины развала того хорошего, что было в СССР. - ответил он. - Вы, конечно, антикоммунист. Вам это не понять. Мы помним свое пионерское детство и комсомольскую юность. А вы - помните пионерские костры?
- Помню.
- Разве это не было прекрасно?
- Да. Это было прекрасно. Яркое пламя, песни, а за спиной - темный лес. Однажды, в пионерлагере, мальчики из отряда постарше сказали мне: "Жидюра, а ну пшел отсюда!" Я не хотел уходить. Я ни в чем не был виноват. Но они затащили меня в лес и побили. Просто так. За то, что я не подчинился их капризу. С тех пор я разлюбил пионерские костры. А в комсомол я уже сам не хотел вступать. Но меня приняли туда - потому что так надо было. Но у меня к вам все-таки остается вопрос: почему вы теперь в Германии?
- Я уже ответил! - резко сказал он. - Чтобы не страдать от картины развала СССР!
- А может, из-за того, что у вас в городе Виннице не хватало денег на продукты? И вы решили уехать в идеологически вредную вам страну, чтобы тут сытно кушать?
- Мерзавец! - сказала она.
- Нет, не мерзавец, - возразил я, - Наоборот, я хочу вам дать идеологический совет. Вам надо уехать на Кубу или в Северную Корею. В Корее, например, бесплатно дают рис пенсионерам, это полезно для здоровья. Или вам больше нравится немецкая колбаса и почти бесплатные апельсины?
- Что нам нравится - это не ваше дело, - сказала она. - Я была членом КПСС, но никогда не была антисемиткой. Я вышла замуж за еврея - по любви. Мы вместе уже 38 лет. Честно и безупречно. А вам, я думаю, даже неизвестно, что такое любовь. Из ваших рассказов я поняла, что у вас было две жены. От первой жены у вас было двое детей. Так?
- Так.
- Вы давно их видели?
- Давно.
- Почему? Потому что ваша жена не хочет вас к ним подпускать!
- Да, это правда. Это моя трагедия.
- Я читала ваш рассказ "Хроника любви". Об этом. А почему бывшая жена так ненавидит вас? Потому что вы - мерзавец. И она это знает. Наверное, она в Израиле еще и ваши рассказы читала в газетах и журналах. О, как легко и с иронией вы пишете о своей личной жизни! Как легко выставляете это напоказ! Вам не стыдно?
- Нет. Я никого этим не оскорбляю.
- Никого?! Но ведь вы даже себя запросто унижаете и высмеиваете в своих рассказах!
- Да. Я дурак. Так зачем это скрывать? Наоборот я охотно это признаю. У меня нет семьи. Я растерял все, что мог, часто - по собственной вине. Но я никого не учу, как надо жить. Никого не заставляю читать мои рассказы. Моя ирония - это не злость. А когда человек смеется над собой - значит, он понимает свои ошибки. Когда помру, меня похоронят. Кто-нибудь.
- На вашу могилу никто не придет! - сказала она.
- А разве я об этом кого-нибудь прошу? - опять удивился я. Мне что, цветы нужны на собственной могиле? Зачем? Я никогда не был садоводом. Кстати, а зачем вы читаете мои рассказы? Вас кто-нибудь заставляет это делать?
- Никто не заставляет, - ответила она. - Просто мы наблюдаем всю глубину вашего морального, духовного и нравственного падения. Вы талантливы, и это особенно интересно наблюдать.
- Я?! Талантлив?!
Я думал, это и есть подарок, что обещала мне интуиция. Но я понял: нет, это мелочь. Подарок - впереди!
4.
- Нет, я не талантлив, - сказал я.- Но я стараюсь писать увлекательно. Это мое единственное достоинство. А так - я никудышный человек. Я пишу секс-рассказы - представляете?! Ужас! Но их никто не печатает. Я часто и охотно спал с чужими женами. В третьем классе я украл зимнюю шапку из раздевалки. В редакциях я регулярно воровал бумагу. Раз пять я крал в типографской столовой котлеты. А мои рассказы - не мои, я их украл у другого писателя, а самого писателя - съел. Живьем! Я даже с Богом в конфликте. Умоляю вас: не читайте больше моих рассказов! Не занимайтесь мазохизмом. Читайте лучше эротические журналы. Они часто бездарны - как испорченные помидоры. Они - поднимают настроение, оптимизм и уверенность в победе коммунизма.
- Говнюк, - сказал он.
- Говнюк, - согласилась она. - Вы - второй по счету писатель, которого я презираю.
- А кто первый? - спросил я.
- Сергей Довлатов.
И тут я понял: интуиция меня - не обманула! Они таки сделали мне щедрый подарок!
Я попрощался и ушел.
Я был - счастлив! Я впервые оказался в одном списке с драгоценным Сережей. Пусть это список презрения у них - но список!
Прелесть!
Довлатов знал, что я учусь писать рассказы. Он часто спрашивал у меня, юнца: "Как работается, Боря?" Он знал, что я только учусь, но спрашивал это серьезно - как у профессионала. Он и теперь это спросил бы, если бы был жив. И я ответил бы:
- Понемногу, Сережа. Переделываю, перечеркиваю, отрабатываю каждое слово. Спасибо тебе, что ты был.
Но его - нет. А я - пишу этот рассказ. И помню каждое Сережино слово о честности писателя и о жанре рассказа.