Аннотация: Внесли картину сына родителей... В Таллинне я часто бывал на выставках художников Эстонии. Шедевров там не видел, но уровень – был. Если бы я увидел там такую картину – я бы понял, что эстонцы признали факт оккупации. Единодушно.
1.
В Москве у меня была знакомая.
Не любовница.
Просто знакомая. Странная девушка с непонятной личной жизнью. Непонятной была и моя роль. Я жил у нее в соседней комнате. Каждое утро я готовил завтрак - на двоих. А она - совсем ничего не готовила. Кроме того, я чистил плиту, подметал в квартире и пылесосил. Я делал это сам, с раннего утра, по доброй воле. Если бы моя бывшая жена про это узнала, - не поверила бы!
Но кто-то один все-таки должен это делать, не так ли?
Моя знакомая работала на Арбате - рисовала портреты за 5 рублей. Я был ее менеджером, охранником и рекламным агентом. По собственной воле.
Она была студентка художественного института. Но - в академотпуске из-за непонятной личной жизни: от нее сбежал муж.
Ее педагогом был профессор Салахов. Кажется, он был азербайджанец. Народный художник СССР. Депутат парламента СССР. И так далее.
Она - его обожала.
Кроме того, она обожала горбачевский нэп, который тогда как раз начинал раскручиваться.
Она мне говорила:
- Ну кто ты? Так, репортер из Таллинна. Что ты понимаешь в большом искусстве? Ничего. А я - художница! Ученица профессора Салахова! А ты про него даже не слышал!
Но я знал, что на это ответить.
- Хорошо, - скромно говорил я. - Согласен. Завтра уезжаю в Таллинн.
Это ее - пугало!
- О, нет! - говорила она. - Не уезжай! Мне с тобой как-то лучше!
- Да, но я не знаю, кто такой Салахов! Как мне теперь жить?! Я знаю Модильяни. Знаю Монэ и Манэ. Знаю Рембрандта. Но Салахова - не знаю!
Она - пылала от гнева. Ночью она разбудила меня и стала показывать альбом с репродукциями Салахова. Я был спросонья. Я хотел спать. Но картины Салахова мне понравились. По уровню - это был ни Модильяни, ни Шагал, ни Репин. Ему до них было, как мне - до бородатого графа Толстого. Совсем рядом, но очень далеко. Но как советский художник, он был не самым плохим. Наоборот: лучше многих.
- Ну что? - спросила она. - Ты понял?
- Что?
Ты понял, кто такой Салахов?
- Да, - сказал я. - Понял. Кстати, Рембрандт - это не его ученик?
- Нахал! - сказала она. - Тебя испортила Эстония. Ты весь прозаґпадґный. Но теперь на Западе наши художники - звезды. Их картины покупают одну за другой. Ты ничего не понимаешь в искусстве!
Это правда. Что да, то да. Я не разбираюсь в искусстве. Бывшая жена тоже говорила мне это. Я никогда не спорил. Крайняя тупость - это мой удел. Это справедливо. Каюсь.
Но эта студентка решила меня перевоспитать. Решительно:
- В среду в институте будет защита дипломных работ. Я поведу тебя туда. Ты увидишь там САЛАХОВА! И даже по его улыбке ты поймешь, как велик этот художник и человек!
- О! - сказал я. - Такое счастье! А можно будет ему руку поцеловать?
- Нет! Только ботинки!
- Девушка, тебя давно не трахали! - сказал я. - Услышу еще раз такие слова - и пошлю тебя к чертовой матери! Брысь отсюда!
Она ушла и долго рыдала в ночной тишине.
Я стал понимать, почему сбежал ее муж.
Я бы и сам сбежал. Но мне так нравился Арбат! Этот чокнутый Арбат с тысячами лиц!
Поэтому я не сбежал.
2.
В среду она торжественно повела меня в институт.
Я увидел море талантливых молодых лиц. Мне стало хорошо и приятно. И я забыл про то, что не люблю город Москву. Арбат - люблю. А Москву - нет. Но я забыл про это.
Защита дипломов была в спортзале. Публика сидела на стульях, табуретках и гимнастических скамейках. Рядом сидел знаменитый режиссер - папа одной студентки. Или студента. Какая разница! Но мне было приятно, что он - мой сосед. Есть люди глубоко религиозные. А я - глубоко провинциален. Очень люблю видеть себя в окружении знаменитостей.
Защита дипломов еще не началась. Моя студентка крутила головой в ожидании прихода Салахова. Я увидел художника Глазунова. Он был скандально известен. Своих учеников он воспитывал русофилами. Мне это было все равно - лишь бы не антисемитами. Но про Глазунова говорили, что он как раз антисемит.
Я встал и подошел к нему. Не разговаривать, а просто посмотреть. Он беседовал с двумя студентками. Он был в отличном костюме. С иголочки! В те годы я редко видел мужчин одетых так элегантно и безукоризненно. У него была великолепная русская речь. Четкая, точная. Как у хорошего актера. Антисемит он или нет - это его дело. Но мне такие люди - приятны.
Потому что сам я так не умею. Не умею носить костюмов.
- Салахов идет, - сказал кто-то.
Я увидел Салахова. Он остановился рядом, с кем-то разговаривал. У него были умные глаза. Он мне тоже понравился. Когда я буду зарабатывать много денег, мои глаза тоже станут умными.
Я вернулся к студентке.
Сел рядом. Защита дипломных проектов началась.
3.
Это было так. К стене, как бы на сцену, выносили большую картину в раме. Автор - дипломник подходил к микрофону и что-то говорил. Кого-то благодарил. Потом выходили оппоненты и тоже говорили. Некоторые картины были великолепны. Я понял, что профессура в этом институте работает не зря. Было на что посмотреть.
Но слушать прения мне было - скучно. Потому что они были - скучны. Я люблю футбол, цирк и дешевые рестораны. Где скучно - там нет меня.
Я задремал. Так задремал, что положил голову на плечо знаменитого режиссера - моего соседа. Вероятно я при этом еще и храпел. Но студентка растолкала меня.
- Ты позоришь меня! - прошептала она разгневанно. - Все на тебя смотрят! Я опозорена! Они уверены, что ты мой любовник!
- Но мне скучно! - ответил я.
- Сейчас тебе станет не скучно, - сказала она. - Видишь во втором ряду мужчину и женщину? Да не тут, а там! Видишь? Это крутые функционеры в Союзе художников СССР. Перед ними все стелются! Они бездарны, но зато на должностях. Сейчас будет защищаться их сын. Бездарь, но сын родителей. Услышишь, как оппоненты будут его расхваливать: как прижизненного классика! И никто слова не пискнет против!
Мне стало интересно.
Внесли картину сына родителей. Это была огромная картина. Студенты чуть не надорвались, пока тащили ее. Картина была серо-коричневого цвета с оттенком желтизны. На ней была нарисована безжизненная серая лошадь. На лошади сидел безжизненный пионер. Рядом с лошадью стояли пионерка и два пионера. Безжизненные, как дистиллированная вода. На заднем плане был безжизненный пейзаж. Я вспомнил про товарища Сталина.
В Таллинне я часто бывал на выставках художников Эстонии. Шедевров там не видел, но уровень - был. Если бы я увидел там такую картину - я бы понял, что эстонцы признали факт оккупации. Единодушно.
- Вот ж...! - тихо сказал знаменитый режиссер.
- Может, вам принести микрофон? - спросил я.
- Ну их к черту! - ответил он и засмеялся.
Студент -сын родителей - произнес короткую речь. Поблагодарил своего учителя - профессора Салахова. Тот благосклонно кивнул. Потом к микрофону стали подходить оппоненты. Моя студентка была права. Они превозносили сына родителей. Назвали его самым ярким представителем искусства молодых. Самым ярким продолжателем традиций. Самой большой надеждой советской живописи. Зал тихо молчал.
Я вздохнул.
Я перестал понимать, какая на дворе эпоха.
Я встал. Я имел право быть оппонентом, как и любой в зале. Такова традиция.
- Ты куда? - спросила студентка.
- В туалет, - ответил я.
И пошел к микрофону.
4.
Меня тут никто не знал. Но оглядывались на студентку. Я начал свою речь.
- Дамы и господа! - сказал я. - Извините, что я страшно волнуюсь. У меня зуб на зуб не попадает. Я просто скромный репортер из глубокой провинции.
- Откуда? - громко спросил Салахов, он сидел в первом ряду почти рядом с Глазуновым.
- Из Эстонии, - сказал я. - Из Таллинна.
Зал стал тихо смеяться.
Я продолжал:
- Я не искусствовед. В искусстве - ничего не понимаю. Но даже меня, простого советского человека, до глубины души восхитила эта картина. Если бы я был товарищем Сталиным, я бы дал за нее Сталинскую премию и пост секретаря Союза художников СССР!
Тихий смех в зале стал нарастать. Салахов и Глазунов улыбнулись.
- Посмотрите на эту прекрасную картину, - сказал я. - Непревзойденное мастерство! Где писал автор эту картину? В земных условиях? Нет. Он писал ее - на небесах . А точнее сказать - на том свете. То есть, мы впервые видим картину с того света! Это мировая сенсация!
В зале начинался хохот. Медленно.
- Посудите сами, - сказал я. - Мертвая лошадь и четыре мертвых пионера. Кто они? За что их убили враги Советской власти? За то, что они при жизни были Павлики Морозовы? Нет сомнений, что их убийцами были агенты ЦРУ и мирового сионизма!
В зале уже стоял хохот. Хохотал и Глазунов, и Салахов. Моя чокнутая студентка тоже хохотала. Родители сына - не улыбались. А сам сын стоял у своей картины и меланхолически кивал.
- А мертвая лошадь? - сказал я. - Кто убил эту мертвую лошадь? Агенты империализма! Как удалось автору все это разоблачить? Очень просто: он сначала умер и улетел на тот свет. Но своему учителю - профессору Салахову - ничего не сказал. А потом автор, вместе с готовой картиной, вернулся назад. И профессор Салахов понял, что не годится своему ученику в подметки. Он хотел застрелиться, но передумал! Молодец, профессор Салахов! Никогда не надо сдаваться перед гениями!
- Прекратите! - закричала дама, которая сидела рядом с родителями сына и была моей предшественницей у микрофона. - Комедиант! Пасквилянт!
- Спасибо, - сказал я. Но я заканчиваю свою речь одной просьбой: пусть эту картину привезут в Таллинн! Там такое - невозможно! Там такого никогда не видели: шедевр с того света! Автор картины так талантлив, что никто слова пискнуть не может. Поздравляю всех присутствующих с новой большой победой сталинского искусства! Да здравствует товарищ Сталин - лучший друг советских пионеров и пионерских лошадей! Спасибо за внимание!
Мне долго аплодировали - те, кто сидели сзади родителей сына. А те, кто сидели впереди них - не аплодировали, но смеялись до слез.
Я вернулся на свое место.
- Прелестно! - сказал мне сосед-режиссер.
- Спасибо, - ответил я.
Тогда я знал фамилию этого режиссера. Она была на слуху. Но теперь - забыл. Никак не могу вспомнить!
5.
После меня вышли еще три оппонента. Они опять хвалили автора картины. Про мою речь - ни слова. Картина была признана прекрасной. Высший балл.
Был объявлен перерыв.
- Мне тут надоело, - сказал я студентке. - Идем на Арбат.
- Подожди меня на улице, - оживленно сказала она.
Я ждал долго. Наконец, она вышла. Ее глаза - сияли.
- Ты сделал меня знаменитостью института! - радостно сказала она. Тебя приняли за моего любовника. Меня все поздравляли!
Она поцеловала меня в щеку.
- А что Салахов? - спросил я.
- Он доволен. Как и все. Слушай, у меня есть желание пообедать с тобой в "Метрополе"!
- Нас туда не пустят, - сказал я. - Лучше в "Праге".
- С шампанским! - сказала она. Я угощаю!
Она была вне себя от счастья. Но я боялся, что она неожиданно влюбится в меня. О, нет, этого я не хотел! Ни за что! Я не нуждался в ее любви. Я не хотел с ней спать. Она была симпатична, но с таким характером, что... словом, я не хотел этого.
Я не любитель художниц.
Мне нравятся продавщицы овощных лавок. Мне с ними как-то проще.
Мы пообедали в "Праге".
Через неделю я уехал. С концами.
Жаль, что я забыл фамилию того режиссера. Он был тогда так знаменит! А теперь про него - никто не помнит. Он куда-то уехал и пропал из виду.
Вот она, цена славы. Сегодня тебя помнят, а завтра - нет.
Я жалею о той своей речи в институте. Бессмыслица. Автор картины - конечно, это был бездарь. А бездарей - не надо ругать. Не надо выставлять их на посмешище. И гениев не надо ругать. Все мы люди. От ругани бездарь не станет гением, а гений - бездарью. Но неприятно будет и тому, и другому. А зачем это? Ни к чему.
Никого не надо ругать. Пусть все идет, как идет. Как река течет. Это и есть - жизнь.