Аннотация: однажды, в эмиграции мне пришла мысль – о самоубийстве. Удивительно спокойная мысль. Я спокойно купил в разных аптеках три пачки сильного снотворного, по 20 табеток в каждой.
Боря РОЙТБЛАТ
ПАЦИЕНТ ЗАКРЫТОГО ОТДЕЛЕНИЯ
рассказ
1.
Однажды я брал интервью у самоубийцы. Это интервью не было напечатано. Перестройка в СССР уже шла, но таких материалов пока побаивались.
Теперь это запросто напечатали бы. Но теперь уже я не стал бы предлагать этот материал. Меня тошнит от чернухи с порнухой. Слово "сенсация" мне противно. Мне совершенно отвратительны репортеры, которые взмыленно бегают в поисках гвоздя номера. У них такие жадные лица! Репортер, который отработал минимум 10 лет, уже не может не быть циником. Но эти - слишком циничны, эти сенсационщики чернухи.
Но тогда - я думал иначе. Я был - другим. Хотел сделать супер.
В пресс-бар иногда заходил мужчина лет сорока. Спокойный, корректный. Не репортер. Мне сказали, что он - психиатр. Он подрабатывал в газетах: писал на тему борьбы с алкоголизмом. Под псевдонимом. Хотя, бывало, он писал на любые темы. Зарплаты психиатра ему явно не хватало.
Он пил кофе и ел бутерброд. Я сидел рядом. Что-то спросил у него. Он ответил. В разговоре он мельком упомянул о самоубийцах. Я встрепенулся: о, это может стать супером!
- У вас есть знакомые самоубийцы, которые остались живыми? - спросил я.
- После неудачной попытки? Я перевидал их немало.
- А можно с кем-то из них сделать интервью?
Он подумал. Неторопливо допил кофе. Потом он пристально посмотрел мне в глаза - и ответил:
- Можно. Но при соблюдении норм этики.
- А именно?
- У меня есть один любопытный пациент. В публикации вы не должны упоминать его имя, даже профессию. То же самое - про его родственников, им уже и так весело. Ему сейчас необходим контакт, ему надо высказаться. С ним уже работает психолог. Но и вы, на время интервью, можете быть в роли психолога. На его песссимизм - честно возражайте, а его оптимистические нотки - искренне подбадривайте.
- Вы порядочный врач, - сказал я. - А что это за пациент?
- Ему 24 года, из обеспеченной семьи. После университета работал по специальности. Собственно, он и теперь, после больницы, будет продолжать работать. Интеллектуал, хорошо начитан. Как пациент - очень сложен.
- Чем именно, если не секрет?
- Оставим врачебные подробности, - слегка поморщился психиатр. - Но могу сказать, что есть пациенты разной сложности в подобных ситуациях. Например девчонку, которая сделала попытку суицида из-за ссоры с мальчиком на почве любви, можно за 2-3 беседы перестроить на оптимизм. Потом она сама будет удивляться, на кой черт ей сдался этот мальчик! Но есть пациенты, у которых опасность повторного суицида - огромна. Поэтому я так охотно согласился на ваше предложение - в данном конкретном случае. Я знаком с некоторыми вашими публикациями. Вы, в целом, благожелательный человек.
- Нужно еще его согласие, - осторожно заметил я.
- Естественно, - ответил психиатр. - Вы, кажется, еще и литератор? Вероятно, это его заинтересует. Послезавтра, под вечер, я буду в этом баре и сообщу вам результат. Почти уверен, что интервью - состоится. Еще одно условие: готовый материал вы обязательно должны показать мне.
- О"кэй, - сказал я.
2.
Он был прав.
Интервью - состоялось.
В закрытом отделении, в кабинете врача. Закрытым отделение называлось потому, что пациенты не имели права оттуда выходить сами. Только в сопровождении медперсонала, да и то - в особых случаях.
Я сел в кресло. Через пару минут в кабинет вошел красивый парень. В спортивном костюме и вьетнамских шлепанцах на босу ногу. А я почему-то думал, что на нем будет больничная пижама.
Обе его руки, выше кистей, были туго перевязаны бинтами. Там, где вены. Но вид у него был вполне бодрый, улыбчивый.
- Привет! - сказал он и слегка пожал мне руку. - Будем на "ты"? Мне сказали, что ты пишешь рассказы?
- Да.
- А зачем я тебе понадобился?
- Хочу взять интервью у самоубийцы.
- Неудачного самоубийцы, - улыбчиво уточнил он. - Где ты намерен это опубликовать?
- Наверное в газете. Но можно и в журнале. Это зависит, каким получится материал.
- Выгодный материал? - прищурился он. - Сенсация? Сколько ты за это получишь?
- Понятия не имею. Но в журналах платят заметно больше. В газете по 5 рублей за страницу, а в журнале - по 15-20 рублей. Если получится журнальный материал на 10 страниц, я получу гонорар 150-200 рублей. Хотя, за такой материал могут накинуть еще полсотни.
- Мне нравится твоя откровенность, - засмеялся он. - Ты в Бога веруешь?
- Пока нет. Но кажется иду к этому.
- А как ты сейчас, на данном этапе, понимаешь Бога? - спросил он.
- Человек предполагает, а Бог - располагает, - ответил я пословицей. - Человек слаб, а Бог - силен. Я сегодня не знаю, что будет со мной завтра, а Бог - знает. Может завтра мне упадет на голову кирпич. Но мне странно: неужели этот кирпич будет от Бога?
- Конечно, - сказал он. - А от кого же еще? Это будет означать, что твой путь на Земле - окончен. Как и было заранее предусмотрено вышестоящим небесным начальством.
И он опять негромко рассмеялся. Я старался не смотреть на его забинтованные руки. На столе был мой блокнот. Но я не знал, что в него записывать. И - надо ли?
- Меня сначала откачали в реанимации, - сказал он. - А потом зачем-то определили в психушку. Да еще и в эту закрытую пещеру. Конечно, тут можно кое с кем интересно поболтать, нескучная публика. Но в целом - тоскливо. На улице - осень, красота, листья, мелкий дождичек. Так хочется походить, побродить где-то в изящном парке, в лесу. Но ведь - не пускают. Держат меня за психа.
- Вероятно попытка суицида всегда связана с обломом психики, - сказал я.
- Да ерунда это! Кстати, у тебя сигареты есть? Угости, мои кончились, родители часа через два принесут.
Мы закурили.
- Психика! - сказал он. - Ерунда. При чем тут психика? Подозреваю, что родители меня сюда определили. На всякий случай. А психика тут - ни при чем.
- Совсем ни при чем?
- Абсолютно! Даю тебе слово. Я к этому долго шел. Чем больше - тем спокойнее. В голове постепенно укореняется мысль, что это - лучший вариант. Потом настал момент, когда эта мысль укоренилась полностью. Я спокойно лег в теплую ванну. Спокойно и даже с удовольствием разрезал вены. Спокойно смотрел, как вода становится красной. Не было никакого страха. А потом я потерял сознание. Открыл глаза - и вот вам пожалуйста - уже лежу в реанимации!
- Кто тебя нашел?
- Родители. Они не вовремя с дачи вернулись. Но этого я уже не помню. Я в это время был - далеко.
- Клиническая смерть? - спросил я. - Яркий свет? Туннель? Бабушки и дедушки на том берегу?
Он долго молчал. Потом сказал:
- Не будем об этом.
- Извини, - сказал я. - Просто недавно читал об этом. То ли это быль, то ли небылица.
- Ты зря извиняешься, - произнес он. - Твой вопрос не обидел меня. Но есть вещи, про которые лучше не говорить.
- А с чего это началось? Давно?
- На последнем курсе университета. В Тарту.
- Любимая девушка обманула? - нелепо спросил я.
- Нет! У меня этих любимых девушек было больше, чем надо. Сам уже отказывался, чтобы не стать сексуальным дистрофиком. Там, в Тарту был сплошной free love. Тотальный праздник студенческой любви. Но я тогда стал иначе смотреть на жизнь. На людей.
- А как именно?
Моя пачка сигарет лежала на столе. Он опять закурил. Некоторое время он задумчиво молчал.
3.
Наконец, он опять заговорил.
- Психиатры этого - не понимают, - сказал он. - Вот, например, хирург. У тебя всего лишь прыщик на заднице болит, и он уверенно говорит: "Будем резать задницу!" Хирург иначе не может. Он привык - резать. Хотя этот прыщик, образно говоря, можно вылечить простой зеленкой.
- Психиатры - такие же?
- Увы, да, - кивнул он. - Вроде бы умные люди, но чувствую, что они не понимают меня. Потому что они во всем ищут отклонения психики.
- А что у тебя?
- Разочарование. В людях. Люди живут совершенно безбожно. Казалось бы - живи просто. Учись. Работай. Радуйся жизни. Скажу тебе честно: даже в СССР можно очень удачно радоваться жизни! Не хватает мяса? Ешь рыбу! Нет голландского сыра? Съешь плавленый сырок за 12 копеек! Нет собственной квартиры? Сними комнату - хоть в подвале, хоть в сарае! Построй себе шалаш! Нет автомобиля? Езди на велосипеде, ходи пешком, с пользой для здоровья! Ты понимаешь?
- Разумеется. Что тут непонятного? Я сам в аварийной халупе живу. Ни ванны, ни душа, ни горячей воды. Как бедный художник в XIX столетии.
- Тебя это удручает? - спросил он.
- Нет. Я давно мог бы снять квартиру с удобствами. Но - не хочу. Мне нравится моя халупа. Там тихо - как на лесной поляне. Иногда поезда ездят, особенно это приятно поздно вечером, когда засыпаю под стук этих равномерных колес. А после этого рельсы тихо гудят - и успокаиваются. Бывает, пишу что-то ночью, и знаю: это ленинградский поезд. А это - минский прибыл. А потом уже одни товарняки идут. Ох, люблю свою халупу! Хоть бы меня оттуда не турнули в муравейник с ванной! Баня мне нравится больше. Баня - это не ванна. В бане пивко - это пивко, с наслаждением. А ванна - это признак недееспособности.
- Ну, наконец-то! - воскликнул он. - Встретил родственную душу! А зачем ты репортерствуешь? Зачем тебе эта газетная грязища?
- Деньги тоже нужны.
- Де-е-ньги? - разочарованно протянул он.
Меня это задело. Так задело, что я забыл, где нахожусь и с кем беседую!
- Слушай, мальчик! - сказал я. - У твоих родителей - дача и, вероятно, автомобиль. А у моих родителей даже сарая на чистой природе не было сроду! Что ты так скривился при моем упоминании про деньги?! Черт бы бы тебя побрал, сытый сынок! Много зарабатывать - это моя несбывшаяся мечта. Не на роскошные трали-вали, а на то, чтобы мои родители всю зиму отдыхали в Сочи. Там почему-то теплее, да и море за окном. Или в Болгарию послать их, на курорты Золотых песков. И давать им денег столько, чтобы они на базар ходили, между прочим, а не по три часа выторговывали лишние 15 копеек! Что, плохая мечта?
Он ответил - не сразу. Он долго и удивленно смотрел на меня. Очень искренно смотрел. В чисто человеческом смысле - он все больше нравился мне. Сам не знаю, почему.
- Хорошая мечта, - медленно и удивленно ответил он. - Ну, а когда у изящных студенток на уме - одни богатые мужья? Когда они свою внешнюю женственность превращают в артистичную проституцию с интеллектуальным уклоном? А когда профессор пишет научный трактат - заведомое дерьмо, которое никто не прочитает? Но за эту книгу он получит большой гонорар от любимого государства. И сможет шикарно ездить в Ригу со стервозными студентками - с одной, другой, третьей... десятой... двадцатой. А когда супруги по-черному друг другу изменяют - при любом шансе, был бы только шанс? А потом они друг другу лгут, и церемониально ходят в гости. Я тебе еще много вопросов могу задать. Но задаю тебе только один вопрос: почему люди так безбожно оскверняют Божьи заповеди?
Я... не знал, что ответить. Я сам был много раз грешником. Изменял жене. Спал с чужими женами. Впрочем и жена мне изменяла... но разве в этом дело? Этот пациент психушки с перебинтованными руками был - прав. Он был молод. Он хотел жизненной чистоты. Но понял, что на Земле так - не бывает. И - спокойно разрезал себе вены, чтобы уйти. Просто уйти. Куда-то в иной мир, где этого нет. Где ничего этого нет.
- Ты... повторишь суицид? - спросил я.
- Да, - твердо сказал он. - Но уже наверняка. С концами.
- А твои родители? Их слезы? Их мучения?
- Ничего. Они тоже однажды умрут. И тогда мы опять встретимся.
Я понял, что захожу в тупик. Я забыл про интервью - к чертям! Я почему-то захотел спасти его. Но в голову ничего не лезло, Как назло!
- Ты думаешь, как спасти меня? - улыбнулся он. - Ты себя сначала спаси. А потом уже за меня принимайся. Нет на Земле спасения от безбожных людей. Нет! Понимаешь?
- Так стань миссионером! - вдруг сказал я. - Проповедником. Показывай людям свои шрамы на руках - и тебе многие поверят! Что, это не вариант?
В его глазах появилось изумление.
- Да, да! - потрясенно сказал он. - Да! Это вариант! Я знаком с одним финским проповедником. Как странно, что я сам не пришел к этой мысли - всю жизнь преданно служить Богу! Ведь и Христос никогда не чурался ни воров, ни проституток, ни просто слабых людей! Да! Да! О, да!
Он весь просто сиял от счастья, этот удивительный мальчик с перебинтованными руками. Он сиял, а я мрачно думал: как мне спасти себя? В чем я неправ? Почему я живу - не так?
Мы с ним еще долго говорили. Он рассказывал мне подробности - совершенно жуткие. Он хватал меня за руки и говорил: "Спасибо! Мы встретимся! На этом свете - прежде всего!" Потом пришли его родители, он обнимал их и целовал, целовал, целовал.
М-да.
Вечером я отстучал на машинке это интервью. Со всеми этими жуткими подробностями. На другой день показал интервью психиатру. Он спокойно прочитал и сказал:
- Да, можно печатать. После этого разговора он потерял все шансы.
- На что? - спросил я.
- На повторный суицид, - ответил он.
В журнале это интервью мусолили долго, а потом отказались печатать. Сказали: "Не совсем этично как-то". Ну и черт с вами, подумал я.
Вскоре этот мальчик со шрамами на руках уехал, неизвестно почему, в Хельсинки. Говорил мне, что станет миссионером и проповедником. Вероятно, это его родители туда пристроили. Подальше от греха.
Где он теперь - не знаю.
Но однажды, в эмиграции мне пришла мысль - о самоубийстве. Удивительно спокойная мысль. Я спокойно купил в разных аптеках три пачки сильного снотворного, по 20 табеток в каждой.
Потом - равнодушно выбросил их. В ящик с мусором.
Но эта мысль иногда возвращается, паскуда. И я думаю: то ли да, то ли нет. Мои мечты - не исполнились. Я совершенно одинок. Люди вокруг бегают за деньгами и за престижем. Люди трясутся от жадности - не от страха перед Богом. Друг другу гадят - и не боятся небесного Суда.
И нет рядом репортера, который взял бы у меня то интервью. То, которое однажды брал я.
Но я выпрямляюсь и говорю себе:
- Бэрл, а вдруг ты кому-то нужен? Не уходи, Бэрл. Оставайся.
И я не ухожу.
Остаюсь.
Нищий. Безработный. Никому не нужный. Автор грошовых рассказов и непоставленных пьес.
Кто мне помогает не уходить? Бог. Он швыряет меня из неудачи в неудачу. Он проверяет меня: помню ли я то интервью?