Аннотация: Когда надо - Сеич промолчит. Другого - хлопнет по плечу. Третьего - доведет парой слов до бе«лого каления. И опять не ошибется!
КОРОЛИ СТАДИОНА КОРОЛЕЙ
1.
Когда-то бердичевский стадион был стадиќоном королей.
Это был заводской стадион. Пара сотен шаќгов от вокзала. Шум поездов сюда не доходил. Он гас в каштановых кронах стадионного парќка. Там было много травы. Пахло мятой.
Вы заходите в заводской музей. Там есть фоќтографии старого стадиона. Это история. Но у каждого гражданина Бердичева была своя исќтория этого стадиона. Личная. У меня - тоже.
Мой отец был заводской человек. В пятнадќцать лет он стал учеником токаря. Эвакуированќный завод был тогда в уральском городе Очер. Потом вернулись в Бердичев. Отец работал в механо-сборочном цехе. У него был друг Юра Смолянский.
А у Смолянского был друг детства - Лонсќкий.
...В конце сороковых отец и Лонский ходили на репетиции эстрадного оркестра. Играли вальсы, танго и фокстроты. Отец играл на скрипке. Лонский-на трофейном аккордеоне. Потом шли на стадион. Он был через дорогу от заводского клуба.
Приходил Смолянский. Черноволосый краќсавец в модных широких брюках. Лонский, в трусах и футболке, прыгал через планку на пеќсок. На стадионе горели фонари. "Витя, - гоќворит Смолянский, - откуда в тебя так много талантов!" "Оттудова!" - смеялся Лонский. Отец, прислонясь к штанге футбольных ворот, играл на скрипке мелодии Штрауса. До поздней ночи.
Они были тогда молоды. Потом Смолянский стал большим инженеќром. Отец работал в его отделе. Лонский на неќсколько лет пропал с горизонта. Потом вернулќся. У него был диплом тренера. У него были смеющиеся глаза. Когда я
учился в школе, он был уже заслуженный тренер СССР. Его прыќгуны были чемпионами страны и Европы. Шкоќла прыгунов Лонского находилась в бывшем костёле святой Варвары.
Но про старый стадион Лонский не забывал. То в мае, то в сентябре там были чемпионаты Бердичева по легкой атлетике. Лонский прихоќдил в светло-шоколадном костюме. При галстуќке.
Прыгунов было много. Я в том числе. В конќце оставались только мастера. Чемпион Евроќпы Анатолий Мороз. Чемпион страны по школьникам Володя Журавлев. Чемпион Евроќпы по юниорам Рустам Ахметов, мы его звали Коста. Иногда приезжал Валерий Скворцов. Про него говорили: "Проездом из Токио". Это был первый бердичевлянин, который стал учаќстником Олимпийских игр. Было на кого посмотреть. Стадион королей!
Однажды на сектор вышел Романюк. Он раќботал физруком в техникуме. Ему было тогда за тридцать. Первый мастер спорта школы Лонќского.
Романюк был уже прыгун в отставке. Иногќда он приходил на тренировки. Играл в баскетќбол. На сектор он вышел, чтобы дать очки коќманде своего техникума.
У него было прозвище - Рома. Публики собралась толпа. Рому все знали. Спорили: на сколько хватит старого человека? Цыбанет Рома на метр восемьдесят или сойдет на метр двадцать? Лонский говорил:
- Не, сто девяносто Рома сделает!
Рома был в ударе. Он взял сто девяносто. Подняли планку еще на пять сантиметров. Рома перекарабкался через нее со второй попытки.
Поставили два метра. Раньше это была масќтерская норма.
Рома, - озабоченно произнес Лонский, - подумай про семью! Про мировую общественќность! А что супруга скажет
-про твои фокусы?
-Ха! - ответил Рома. - Сеич, не пугайте меня супругой! Дайте старому человеку развеоќнуться!
Сеичем Лонского для краткости имели праќво называть избранные. От его отчества -Алексеевич.
Два метра. Первая попытка. Рома сделал разбег, взлетел-и лег на планку. Как на пери-ну. Планка взвизгнула, и вместе с Ромой поваќлилась на маты. Стойки разлетелись по стороќнам. Планка стала похожа на кривую турецкую саблю. Публика ахнула. Все подумали одно и то же: как теперь сложится у Ромы супружеская жизнь? После такой трагедии!
Судья долго выравнивал планку.
- Рома, - стал уговаривать Лонский, -
зачем тебе это надо? Зачем тебе делать яичниќ
цу?
- Это моё дело! - возразил Рома.
Публика хохотала.
Вторая попытка. Рома разбегается. Но не прыгает, а пробегает под планкой. Садится на маты. Думает.
- Рома, - говорит Лонский, - теперь ноќвые правила. Теперь не надо через планку. Теќперь надо - под планкой. По новым правилам - два метра ты взял. Иди домой. Завтра отпраќвим тебя в санаторий. Там тебя вылечат.
- А я и через - возьму, - отвечает Рома.
- Ставьте два двадцать девять! - говорит Лонский. - А то рекорд Брумеля стоит и стоит! Пускай Рома сбегает под планочку. Будет ноќвый мировой!
Рома сопит. Сеич знает, что говорит. Когда надо - Сеич промолчит. Другого - хлопнет по плечу. Третьего - доведет парой слов до беќлого каления. И опять не ошибется!
Третья попытка. Рома в тихом бешенстве. Он
смотрит на планку, как волк - на жирного баќрана.
Глаза Лонского серьезны. Он знает, что веќтеран Рома сделает эти два метра.
Разбег. Взлет. Рома чисто берет высоту. Фурор!
Что творится, люди! Сто лет не тренироватьќся - и такое сотворить!
Рома счастлив.
- Ставьте три метра! - кричит публика. - Хотим быть свидетелями! Рома сделает!
- После ужина, - обещает Рома. - Сначаќла, дети, надо покушать!
Лонский хохочет. Публика тоже хохочет. Аплодирует Роме.
Ну, король королем!
Еще один король стадиона королей!
2.
Короли были разные. Помню футболиста Захара. Мне было пять или шесть лет. Мы жили
тогда левады.
Во дворе было несколько старых, одноэтажќных домов. С печками. Воду таскали из колонќки, она стояла перед огородами. Ведра с помояќми носили в деревянную уборную. За ней начиќналась левада. Телевизоров ни у кого не было. Про холодильники говорили - как нищие гоќворят сегодня про "Мерседес". Часто вспомиќнали про войну. Она была еще свежая. Говориќли: Тогда было хуже!"
В соседнем доме, постройки прошлого века, жила красивая официантка Валя. Ей было, наќверное, тридцать лет. У нее была дочка, моя ровесница. Официантка Валя ходила в цветасќтых платьях, модных чулках и лакированных туфлях. А к Вале ходил в то лето городской футќболист Захар. То ли осетин, то ли чеченец. Его называли грузином. Тогда
всех кавказцев наќзывали грузинами.
Захар был высокий, смуглый. С гордыми черќными усами, тонкой талией, крупными плечаќми. Тогда начиналась мода на брюкй-дудочки. Было непонятно, как Захар в них залезает. Ноги у него были - как у лошади.
Он ходил к Вале по тропинке. Между нашиќми окнами и огородом. У него было свирепое лицо. Глаза его, казалось, не смотрели, а постќреливали. Коротко и тоже свирепо.
Однажды я зашел в дом к Вале. Там как раз был Захар. Он сидел на кухне и ел картошку с котлетой. Валя сидела рядом. Она смотрела на него с обожанием. Продукты она таскала из реќсторана сумками. У нее всегда было что покуќшать.
- Малшык, - посмотрел на меня Захар - как тибэ зывать?
Я растерялся. Что-то пробормотал. Он засмеялся, дал мне конфету. По-русски он говорил плохо. Не знаю, как его занесло в наши волынќские края. Провинциальные футболисты кочеќвали тогда, как цыгане. При каждом солидном заводе была профессиональная команда. Как знак престижа. Футболистам неплохо платили. Они числились токарями, фрезеровщиками, слеќсарями, литейщиками. Обычно по пятому, шесќтому разряду. Особенно прибыльно было чисќлиться литейщиком: доплата за вредность.
В Бердичеве такая команда была при отцовќском заводе "Прогресс". Там играл Захар.
...Я взял конфету. Я был удивлён, что Захар смеется, а не рычит. Нормальный человек. И глаза его, оказалось, не стреляли. Они смотреќли мягко и приветливо. В них было что-то груќстное. Может, он тосковал по своей горной роќдине.
Он был младше Вали. А про Валю соседки говорили, что Валя - проститутка. То у нее офицер, то
завскладом, то футболист. Валина дочка плакала, когда слышала, что говорят про ее маму. Официантку Валю я запомнил добрым человеком. Когда кавалеры бросали ее, она плаќкала. Но не говорила про кавалеров плохо. Не злилась, не держала камень за пазухой. Она любила угощать малышню. А в ресторане она сильно уставала. От дыма у нее болела голова Я никогда не видел ее пьяной. Ее мама, баба Шура, учила меня польским словам. На польском я стал читать немного позже, чем по-русски. Как только стал понимать латинские буквы. Читал и удивлялся: как все понятно! И сразу вспоминал и бабу Шуру, и Валю. Я и теќперь их вспоминаю - с любовью. Проститутка - не проститутка, но они были добрые люди.
Такими и остались в моей памяти.
Валя была одинокая. Хотела иметь мужа. Но у нее вечно что-то не клеилось.
Одинокая женщина, с круглым лицом и полќными губами.
Когда Захар приходил, Валя сдувала пылинќки с его черного пиджака.
...В субботу отец взял меня на футбол. У зеќленого забора, железного, с наконечниками, толпился народ. Стояли милиционеры - в летќней белой форме, с широкими кожаными ремќнями, с портупеей. Была очередь за билетами. Футбол был тогда событием. Артисты к нам приезжали нечасто, а знаменитые - раз в год, и то хорошо.
Справа был забор пивоварни. Кроме пива, там делали ситро.
Оттуда сладковато пахло. А слева был каќменный забор с башенками. Пацаны залезали на него - и смачно падали в траву. Как спелые каштаны с дерева. Билеты стоили дешево. Но пацаны экономили. На эти деньги
можно было купить пару теплых пирожков с повидлом.
На высокий забор мне лазить было рано. Я и так шел без билета. Как дошкольник. У ворот мы встретили дядю Юру Смолянского. Заняли места на трибуне, рядом с белым зданием разќдевалки.
Вышли футболисты. Они были в длинных, до колен, трусах.
Играла музыка. Я увидел Захара. В команде он был звездой.
- Захар,
- шумела публика,
- давай! Сдеќлай клизму этим козлам с Новоград-Волынска!
Захар кивал. Мол, сделаем. Не первый раз, хвала Аллаху, не последний раз.
Кем был в команде Захар - форвардом, хавќбеком... трудно сказать. Он играл везде. Он дал неточный пас, и стадион оскорбился:
-Грузин - ж... резин! Куда пасуешь?!
-Захар - на базар! Лимонами торговать!
-Судью подкупили, - обреченно сказал Смолянский. Вдруг закричал:
-Судью на мыло! Свисток на порошок!
-Не умеют играть,-вздохнул отец. - Засќранцы, а не футболисты!
-Так и есть, - кивал Смолянский. - Засќранцы! А Новоград - судью подкупил. Ройтбќлат, это я вам точно говорю: подкупили!
Отец и Смолянский дружили давно. Но часќто звали друг друга на вы и по фамилии.
- Захара - с поля! - кричал стадион. - Судью - на тараньку!
В перерыве народ пил ситро, пиво, заедал пирожками. Многие доставали бутерброды заќвернутые в промасленные газеты. Обсуждали первый тайм.
Народ сходился на том, что футболисты игќрают не
так. А деньги задарма получают. Леќвый край-голый. А правый край надо постаќвить по центру. По центровочке! А тренера надо гнать. А Захару - клизму поставить. Ж... боль-шая, играть не умеет!
Тут футболисты опять вышли на поле. Наќрод свистел. Захар получил пас, рванул вперед но ему сделали подножку. Он картинно упал на траву и что-то закричал на своем языке.
- Захар судью побьет! - удовлетворенно
отметил Смолянский.
Но Захар судью не побил.
Судья назначил штрафной. Это было метров двадцать от ворот.
Штрафной бил Захар.
Стадион притих. Стало тихо, как в пустой синагоге.
Захар долго устанавливал мяч. Потом разќбежался и ударил.
- Го-о-о-л!!!
Стадион подскочил, как игрушка на пружинке. Стадион буйствовал.
- Го-о-о-о-л!!!
- Так им!!!
-Одно слово - грузин! Только грузины знают, что такое футбол! -говорила публика.
- А киевское "Динамо"?.
- Та шо вы мне говорите за "Динамо" !"Ди намо"-это ж переодетые грузины!
- А ничего удар, - говорил Смолянский - Ройтблат, что вы на это скажете?
- Захар - это Захар, - соглашался отец
- Умеет!
- Странно, что судья гол засчитал,- удивќлялся Смолянский. - Может, его не подкупи-
ли?
- А если даже подкупили, что же ему делать? - спрашивал отец.- Мяч - в сетке! Ка - а -а-
кой удар!
- Захар!-кричал и я тоже.- Давай, Захар!
Захар в тот вечер был героем. Все говорили, что грузины-это о-о-о! Грузины - это народ с башкой!
Публика вспомнила про Сталина. Отметиќли, что при Сталине, хотя и были ошибки, но зато и порядок был. А при Никите народ разќболтался: нету строгости!
За нами, скамейкой выше, сидел один, тоже заводской. Про него говорили, что при Сталиќне он десять лет был в лагере. Никто не знал -за что. Похоже, он сам этого не знал. Я оглядыќвался на него. С испугом. Он молчал- Щурился. Покусывал мундштук папиросы.
- Стрелять надо! - тепло говорила публиќка, идя по аллее к воротам стадиона. - Тогда и бардака не будет!
Настроение было хорошее.
Стадион казался мне большим. Там помещаќлось полторы тысячи народу!
Через десять лет я был в эстафетной команќде, четыре по сто, на киевском стадионе. Это было в перерыве матча "Динамо" с ташкентсќким "Пахтакором". Потом тот состав "Пахта-кора" погиб в авиакатастрофе. Перед концом первого тайма я вышел разминаться на беговую дорожку. Посмотрел вокруг - и вздрогнул. В этой чаше я был меньше муравья. Публики -сто тысяч. Два Бердичева.
Это было приятно, заводно-и жутковато.
Но впечатление о большом бердичевском стадионе - осталось.
Впечатление детства, радости. Что тут еще скажешь...
А у Вали насчет Захара получилось, как с офицером, который был до Захара. Опять не получилось.
Валя хотела любви до гроба. Но Захар хо-
дил к Вале, ходил, а потом разлюбил. И больше
не приходил. А может, Валя его разлюбила, кто их знает. Любовь-дело такое. Никогда не поймешь, кто прав.
Но королем нашего стадиона Захар, конечно, был.
Это факт.
Белозубый король с лихими кавказскими
усами!
3.
Другим королем, где-то в начале шестиќдесятых, был футболист по прозвищу Муля. Коренастый. Весь какой-то литой. Как будто его сделали на заказ в литейке. Его голова-большая, круглая, упрямая - была похожа на ядро крупного калибра.
В старину такими ядрами проламывали крепостные стены.
Муля своим лбом проламывал футбольќную оборону.
Он получал пас. По-бычьи наклонял гоќлову вперед. Это был сигнал к последней атаке его жизни. У него каждая атака была - как последняя. Это могло быть и на перќвой минуте, и на девяностой. Муле было плевать на времена года.
Знатоки уверяли: когда Муля идет в атаќку, он закрывает глаза. Чтобы самого себя не перепугать.
Защитники, которые знали, что такое Муля, отпрыгивали от него. На них было жалко смотреть. Кто не. отпрыгивал - тех уносили. Тренеры ставили против Мули саќмых упитанных, самых широкогрудых. Их называли бульдозерами. Но против Мули они были никто. Против Мули не было ни лома, ни пули.
Удача зависела от удачи. Если Муля поќпадал в створ ворот - значит, гол. Вратарь мог стоять, сидеть, лежать или петь
песни. Это значения не имело. После Мулиного удара вратаря уносило в сетку вместе с мяќчом.
Часто Муля бил так, что мяч улетал то на пивоварню, то на Семёновскую улицу. Мяч падал на крыши сараев. Как бомба. Куры на Семеновской кудахтали не своими голосами. Так бывало девять раз из десяти.
Но Мулю все равно любили. За единќственный, хотя бы десятый удар, после коќторого мяч был в сетке.
Никаких режимов спорта Муля не приќзнавал. На трезвую голову он играл не так лихо, как после пьянки. Футбол был для него, как пахнущий укропом и чесноком рассол - на похмелку.
Только один человек в городе не любил Мулю. Это был начальник милиции.
Он говорил Муле так:
- Муля, ты делаешь меня сердитым. Заќпомни мое слово: Муля, я сделаю с тебя Уругвай. Ты у меня будешь не Муля, а рыбќка-мулька!
- А можно! - отвечал Муля. - И что это будет за аквариум, начальник?
- Это будет аквариум! Через небо в клеќточку.
- Будем ждать, - говорил Муля.
Начальник имел характер. Что говорил -
то делал.
Это была не проблема.
Муля азартно играл, но и жил азартно. А когда выпивал, то всегда на совесть. Трезќвым он был весел и остроумен. Но когда Муля пьянел, остроумие покидало его. Как темпераментная женщина покидает любимоќго мужчину: с грохотом. Муля дрался. Он вынимал кулак из кармана - и бил. Кулак жил в кармане его штанов отдельно от саќмого Мули. Кулак трезвого Мули - спал. Кулак пьяного Мули - бил.
Каждый раз был кипеш.
Муля выходил в ресторанное окно, забыв его открыть. Получалось много разбитого стекла.
- Опять Муля сделал тарарам! - говориќ
ли в городе.
Мулю увозили в камеру. Но он и там не становился рыбкой-мулькой. Арестанты даќвали ему лучшие нары. Муля отсыпался. Встряхивал головой. Приступал к анекдоќтам. От смеха арестанты падали с нар. Надќзиратели стояли у двери - и тоже хохотали. Быть в одной камере с Мулей - это был курорт.
Наступал день матча. Муля сидел в камеќре. Десять суток за дебош. Народ ходил убиќтый горем. Футбол без Мули - это как жарќкое без мяса. Как харчо без перца. Ждали.
Завком потно сидел на телефоне. Начальќник милиции отвечал, что его нету.
Толпа стояла у раздевалки. До разминки оставалось пять минут.
Ворота стадиона распахивались - и на аллею въезжала милицейская упаковка. Она тормозила у раздевалки. Из упаковки выхоќдил Муля.
- Ша! - говорил он публике. - Дети мира
могут спать спокойно.
Его голова была наголо стрижена. По-арестантски. Муля надевал бутсы, выходил на поле. Кивком головы благодарил за наќродную любовь.
И начинал играть.
После матча толпа опять собиралась у раздевалки. Выходил свежий, как запах жасќмина, Муля. Он был после душа. Он достаќвал из кармана расческу. Но вспоминал, что волос опять нет. И клал расческу на место.
- Скоро отрастут, - обещал он толпе.
Толпа соглашалась: отрастут, Муленька,
отрастут, на такой башке садам надо расти, не только волосам.
Муля садился в упаковку и убывал вверх
по аллее.
- Как министра возят, - говорил народ. -
Сюда - с охраной. Назад - опять с охраной!
Однажды Муля не приехал. Были слухи, что ему дали тюремный срок. Говорили, те-перь Муля играет за команду тюрьмы и за команду внутренних войск. Если бы сказаќли, что Муля играет за команду Верховного суда, никто не удивился бы.
Муля везде был на троне.
Как и подобает королю.
4.
В середине шестидесятых на стадионе появился футболист Сергеев.
Это был не просто король. Это был коќроль королей.
Он был похож на московскую звезду -Эдуарда Стрельцова. И внешне, и по стилю
игры.
Тоже высокий лоб. Тоже залысины. И такие же умные спокойные глаза - с нахальќней, как у Стрельцова. Но, правильно замеќтить, как у позднего Стрельцова. Тот еще сидел в тюрьме.
Сергеев бегал не много. Больше - трусќцой. Бывало, он как бы лениво расхаживал по полю. Это был футболист, которого пубќлика никогда не освистывала. И никогда не называла лентяем. Между Сергеевым и пубќликой была дистанция. Она измерялась не метрами, а психологией. Публика, сидя на трибунах, любит учить футболистов. Серге-ева - не учили. Не решались. Редкий факт в истории футбола.
Сергееву было за тридцать. На эмоции молодых игроков он смотрел равнодушно. Ему это было скучно.
Уверенное джентльќменство было его второй натурой. Когда он видел, что игрок соперников травмирован и не может подняться, он сразу посылал мяч в аут. Для Бердичева это было тогда в дикоќвинку. Когда Сергеев кого-то случайно сбиќвал с ног. то - протягивал руку. Помогал встать. Извиняющимся жестом прикладывал руку к груди. И слегка наклонял голову.
Так делали многие, но редко. От случая к случаю. Он делал .это всегда. Его коронным номером был пас. Он поќлучал мяч. И вдруг давал мягкий пас на выќход. Мяч катился по траве. Не спеша. Но остановить его было - никак. Защита дерќгалась, как при электрошоке. Защиту как бы заклинивало. Мяч - рядом, но -- не достать. Мяч катился куда надо. К мячу подбегал тот, кому был дан пас. Дальше - как хладќнокровие позволит.
Задергался не будет гола. Не задергалќся - будет гол. Стадион любовался работой Сергеева. "Ювелир!" -говорила публика.
Других прозвищ у него не было. Сергеев жил тогда в Житомире. Играл там за команќду класса "А" второй лиги. У нас была коќманда класса "Б". В тот сезон она играла скверно. У нее было предпоследнее место. В середине сезона Бердичев слезно попро сил Житомир иногда одалживать Сергеева. Житомир согласился.
Сергеев был мастер спорта. Про его преќжнюю карьеру - ничего не знаю. Краем уха слышал, что Сергеев играл раньше за круќтые команды. Но с тренерами не уживался, и к тридцати годам очутился на периферии. Что странно: в нашем городе знали всё про всех. Но про Сергеева - ничего. Это был мистер Икс нашего стадиона.
В Бердичев он приезжал на несколько часов. После матча сразу шел на вокзал.
Бердичевский футбол был для него подќработок.
Не более.
Команды класса "Б" - крутились. Игроќков покупали, перекупали, опять пере-пере-покупали. Рынок футбола появился в страќне намного раньше, чем это разрешили. В газетах про это было - ни слова.
Вдруг - в команду пришел Сергеев. Вдруг - закарпатский венгр Йожеф Надь. Они спрыгивали с поезда, делали полтора часа фестиваля, и уезжали.
При Сергееве публика ходила не на матч, а на Сергеева.
Мяч любил Сергеева. Это было взаимно. Сергеев не бил по мячу. Только притраги-вался.
Этого хватало.
Так притрагиваясь, он исполнял штрафќные и пенальти. Мяч летел плавно, как воз-душный шарик. Иногда вратарь успевал его отбить. Чаще - не успевал.
Трибуны откликались душевно:
- Серге-е-ев!..
Когда у меня были двадцать копеек, я честно покупал билет. Когда денег не было - честно лез через каменный забор. Трудное удовольствие. Но сам забор тут ни при чем.|
В те годы начальником на стадионе был отец Пузача - знаменитого киевского дина-мовца. У старика Пузача было такое хобби: он лично сторожил забор. Прыгать в его жи-листые руки как-то не хотелось. Ладони у старика были крепкие. По уху он залеплял оглушительно.
Однако на Сергеева попасть - хотелось.
Это побеждало страх перед стариком Пузачем.
- Сто-о-й! - кричал Пузач. - Сто-о-й! Ку-
д-ды?! Сто-о-й!
Чем громче он кричал, тем быстрее мы улепетывали в парк. Оттуда, через кусты, шли на
трибуны.
На Сергеева!
...Через несколько летя приехал в Бердиќчев на каникулы. Я тогда был курсантом Таллиннского морского училища. Был авќгуст.
Знакомый тренер позвал меня в свою коќманду. На областное первенство "Спартаќка" по легкой атлетике. То ли за перчаточќную фабрику, то ли за швейную. Я поехал с командой на три дня в Житомир.
Там, в троллейбусе, я увидел Сергеева. Ему было тогда уже под сорок. Он мало из-менился. Одет он был средненько. С ним была женщина, младше его лет на пять. На-верное, жена.
Их лица были угрюмые. Казалось, они чем-то подавлены. Какая-то неприятность.
Они стояли рядом, на задней площадке. Сергеев придерживал женщину за локоть. Она положила ему голову на плечо.
Я не знал, что у них случилось.
- Вы Сергеев? - спросил я.
- Да, - спокойно ответил он. Женщина удивленно посмотрела на меня.
- Вы играли за бердичевскую команду? -спросил я.
- Да. Было как-то. Недолго.
- Вы были феноменальным игроком, -сказал я. - В городе говорили про вас, как про чудо. Сергеев улыбнулся. Женщина тоже улыбнулась.
- Когда у меня не было денег на билет, я перелезал через забор, - сказал я. - Чтобы увидеть ваши мастерские пасы.
Сергеев неловко наклонил голову. Кивќнул. Женщина рассмеялась, обняла его за плечо.
Я никогда не забуду вашу игру, - скаќзал я. - Поверьте, я всегда буду это помнить. Ваши пасы. Ваши
- удары. Ваши голы. Это было великолепно.
- Это... неожиданно. - сказал он. - Вряд ли это было так уж... Но приятно, что вы запомнили.
Троллейбус подъехал к гостинице.
- Всего доброго, - сказал я.
- Вам тоже. - ответил он.
Я вышел. Троллейбус уехал. Я был рад, что сказал Сергееву эти слова. Сергеев был одним из королей моего детства. И я был рад. что вернул ему хотя бы немного из тех мгновений счастья, которые он когда-то мне подарил...