Аннотация: Я бы совсем там заскучал. Но, к счастью, там были две соседки
Шура, Ксаня и я.
1.
Мне было пять лет, когда мы переехали в частный домик. У левады.
Раньше мы жили в доме над рестораном "Украина". Это была коммуналка. Три комнаты на три семьи. Там было весело. Соседки спорили на крошечной кухне. Мы ездили по коридору на трёхколёсных велосипедах. Потом бежали во двор. Он был огромный - с клумбами. За заборчиком была церковь. Мы лазили туда - смотреть на попа. Наши родители были безбожники. Они говорили, что поп дурит народ. Сначала мы смотрели на попа с ужасом. Но он был молод, добродушно смеялся и дарил нам конфеты. Мы перестали его бояться.
Летними вечерами из распахнутых окон ресторана гремел "Фрейлехс" и одесская песня "Шаланды полные кефали в Одессу Костя приводил". Я засыпал под эту музыку. Мне снились белые корабли.
А в домике у левады было иначе.
Домик находился в глубине переулка. В домике было две комнаты и кухня. Отец нанял двух плотников. Они построили деревянную веранду. Покрасили её в ярко-красный цвет.
Мне этот цвет не нравился.
Но старший из плотников, усатый украинец сказал:
- Так то ж у пивня такий гребинь.
И засмеялся, покуривая. Я стал называть нашу веранду петухом.
Дворик был маленький, посыпанный мелким гравием. Слева был огород. На нём росла картошка. На пригорке стояла железная колонка. Там брали воду. Телевизора у нас не было. Холодильника тоже. Тогда это была роскошь. Продукты хранили в погребе. Там пахло солёными помидорами.
Мне было скучно. Я скучал по дому над рестораном. По огромному двору. По сверстникам.
Я бы совсем там заскучал. Но, к счастью, там были две соседки.
Баба Шура и баба Ксаня.
2.
Мы познакомились.
Баба Шура была плотная, кряжистая. А Ксаня - худенькая, низенькая, с маленьким лицом. Это лицо было закутано в платок. Оттуда выглядывали проворный носик и остренькие глаза.
Обе бабки были полячки. Они говорили то на польском, то на украинском. А бывало - На обоих языках сразу. Одно слово - польское, другое - украинское. В Бердичеве немало поляков. В старину у них было тут два костёла. Один - в крепости, а другой - в центре города. То был костёл святой Варвары. Там, где венчался Оноре де Бальзак. Но теперь там была спортивная школа. А старые поляки ходили молиться за реку - за греблю. Тпм был ксёндз.
Бабки потолковали с мамой во дворе. А вечером пришли к нам в гости. Они сидели за столом рядышком. Степенно угощались. Ксане понравилось, что отец не пьёт. А Шура выпила рюмку водки и крякнула от удовольствия.
Они обе были вдовы. Сказали, что родичей не имеют - так случилось. Баба Шура порадовала маму: сказала, что в переулке люди спокойные.
- Тилькы вельмы плетки любять, - добавила Ксаня. - Аж мруть, кеди их нэма, тых плеток!
Они были уверены, что так они говорят с нами по-русски. Мои родители их понимали. А я - догадывался по смыслу. Я говорил по-русски, понимал идиш и украинский. Но польские слова ставили меня в тупик.
- А что такое плетки? - спросил я у отца. - Это как у конюха?
- Нет, - сказал отец. - Плетки - это значит сплетни.
- А на каком это языке?
- Сам не знаю, - признался отец. - Но помню это слово с детства.
У родителей началась рабочая неделя. Меня отводили к деду и бабушке. Но порою мама оставляла меня у соседок.
Это были прекрасные дни!
3.
На улице снег. Холодно. Сугробы намело - до подоконника.
Я сижу в тёплой комнате, на коврике, у ног бабы Шуры. Смотрю, как она чистит картошку.
- Ксаньо, поглянь на малого! - кричит баба Шура. - ноги схрестыв, як той мусульмач! От умора!
Ксаня выходит из кухни. Она прячет что-то за спиной.
- А ну, гадай! Як правильно - твое. Як ни - я зъим!
- Конфета! - ору я.
- Ни!
- Пирог!
- Ни!
Я задумываюсь, тру затылок. Бабки весело смеются. Ксаня протягивает мне грецкие орехи. Я приношу с кухни медную ступку. Бью с трудом по орехам и слушаю, как они разговаривают. Шура и Ксаня. Не всё из их разговора мне понятно.
- Что такое "кеди"? - спрашиваю я, пытаясь вытащить кусочек ореха из скорлупы.
- Кеди есть колы, - говорит Шура. - Ну, от я тебе говорю по-российскому: "Колы вы прыехалы, тоди мы до вас у гости прыйшлы" Розумиешь?
- Это значит - когда
- Так, кивает Шура. - Кеды - то по-польскому. А колы - по-украинськи. То едно, цо мама и матка, папа и ойтец, або татка.
- То едно, цо вам розмовец на польскей муве або украинськей- догадливо киваю я.
Эта моя фраза приводит бабок в восторг!
Вечером они с гордомтью говорят маме, что у меня - талант к языкам. Мама кивает. Её смущает, что я стал мешать в своей речи сразу четыре языка. Ведь мне - скоро в школу.
Но она стесняется сказать это при бабках, она не хочет неосторожным словом омрачить их радость.
4.
По выходным, с утра, Шура и Ксаня идут за греблю - молиться. Возвращаются к обеду. Обе молчаливые, строгие. Мне нравится эта их торжественность. Они приглашают мене в гости. Достают из кошёлочек перевязанные крест-накрест платки. Я знаю, что в них - гостинцы.
- Иж, мусульмач, говорит Шура и протягивает свои дары.
Глаза её тепло искрятся . Она любит меня, маленького толстячка.
А Ксеня - не спешит. Ох, уж эти тайны! Насупившись, я жду приношения даров. Но Ксаня подмигивает мне и спрашивает:
- А цо ест "място"?
- Город, - отвечаю я.
- А Варшава?
- То главне място Жечи Посполитой.
- А Катовице?
Этого слова я не знаю. Честно признаюсь.
- Не вем, цо то ест. Не вем
- И пожимаю плечами. Всё равно, то вкусное, что баба Ксаня принесла из города, станет моим.
- Катовице - то място, - печально говорит Ксаня. - Мое родное място.
Она тихо плачет. Я подхожу к ней. Глажу по седым волосам. Мне так жаль бабу Ксаню, так жаль!
5.
Осенью я иду в школу. В первый класс. У меня в руках портфель и букет георгин. Я одет в короткие штанишки. На мне белые гольфики. Они аккуратно входят в чёрные сверкающие ботинки.
Рядом идёт мама. Мы шагаем вверх по улице. Вот справа - ресторан, а слева - гастроном. Я смотрю на лево и...
Шура подхватывает меня, целует. Я чувствую, что им радостно за меня. Ведь я - уже школьник!
Они желают мне счастья.
- Дзенькуе бардзо!
Мы ещё пару лет жили в том домике у левады. Вместе с бабками я сажал на огороде картофель и сеял укроп. Под окном посадили вишенку.
Потом наша семья переехала в новый дом - на улицу Мира. Там были новые приятели. Но я помнил обеих бабок. Навещал их. Всегда уходил домой с гостинцами.
Мама показала мне латинские буквы. Я их быстро запомнил. Я учмлся в третьем классе. Однажды я увидел в киоске польскую газету. Она стоила три копейки. Я купил. Попробовал читать. К моему изумлению я почти всё понимал! Я похвастал маме, что умею читать на польском. Она сказала:
- Возьми газету и пойди к бабкам, надо их порадовать.
Я побежал к леваде.
Я стал читать бабкам газету. Они ахали. Они поправляли мой акцент. Спрашивали, чем угостить меня6 котлетами или картошкой в мундирах с селёдкой?
- Вшистко едно! - царственно ответил я.
Я стал читать на польском. Стал переписываться с девочкой Веглинской. Писать по-польски я не умел. Я писал ей на русском. Она отвечала на польском. Ирония судьбы: эта девочка жила в Катовицах. Родном городе бабы Ксани. Девочка присылала мне открытки с видами Катовиц. Я дарил эти открытки бабе Ксане. Та радовалась - как дитя!
Моим любимым чтением стал сатирический журнал "Шпильки". Он печатался в Варшаве. Юмор там был - прекрасный. Намного лучше и свободнее, чем в журнале "Крокодил".
Я становился старше. А бабки старели. Я забегал к ним всё реже.
Жаль.
6.
Потом я стал курсантом Таллинского морского училища.
Однажды приехал в Бердичев. Вспомнил про бабок и решил их навестить. Я был в морской форме. Я постучал в их дверь. Но мне открыла незнакомая женщина..
- А где Шура и Ксаня? - спросил я.
- Давно умерли.
Мне стало так грустно, как никогда. С ними ушло моё детство. Навсегда ушло. Осталась только вишенка под окном.
Потом и этой вишенки не стало. Там, где стоял наш домик, построили новый большой дом.
Но осталась память - про этих бабок. Я помнил про них. Всегда помнил. И когда впервые делал литературные переводы с польского для молодёжной газеты. И потом - позже, когда попал в больницу. Был 1981 год. В Польше бунтовала "Солидарность". У меня был транзистор "ВЭФ".
Я лежал на больничной койке и часами слушал польское радио. Оно было тогда бунтарским. Это было так захватывающе, что я забывал про болезнь. Это помогло мне выздороветь.
Когда-нибудь меня не станет. Я попаду на тот свет. Увижу там Шуру и Ксаню. И я побегу к ним навстречу - к моему детству: