Дед моего деда, а ему его дед сказывали, что в те времена люди язык вещей понимать сумели. Бывало в избе, при тиши ночной много интересу услыхать могли.
Дед деда моего деда ещё мальцом слыхивал, как карандаши заточные в коробах своих споры вели протяжные.
У него лавка своя была где скобяные изделия за всегда в продаже имелись.
Вот однажды он и услыхал, как карандаши заточные спор в коробах затеяли.
Каждый то из карандашей своё превосходство доказать хотел. Первым завсегда чёрный карандаш начинал. Черный всех хотел главнее быть. Он утверждал, что весь мир это чёрный цвет. Говорил, что он главнее за всех в коробу. Тогда белый подхватывал. Белый хохрился, что в щель коробную видал свет льющийся, что свет тот белый. Но чёрный то непромах, ты говорит, белый, а альбиносцы завсегда в цветах слабы. Но красный, да синий подхватывали, что мол, коль чёрный главный, да чёрно всё в мире всё, так зачем же столько цветов то всяких в коробе, а не только чёрный. Но чёрный и тут не терялся. Объяснял, что коль все остальные цвета перемешать, то всё одно, чёрный цвет заполучится.
Объяснял им, что всех их, разноцветных, собрали ради того, что бы значится, его, чёрного карандаша, жизнь продлить.
Не нравилось объяснение это другим. Начинали они шуметь, да толкаться. До того шум поднимали, что остальные предметы затихали, да ждали, когда же успокоятся карандаши в коробах своих....
Дед деда моего деда не выдержал, да и открыл короб. Вначале один, а затем и все подряд.
Карандаши как мир увидели, так и онемели. Видать неожиданно им это было, что мир то многоцветный. Больше и не спорили карандаши о значительности своей.
А дед деда моего деда всем потомкам своим завещал, что бы короба с карандашами цветными сразу же по покупке открывали, да мир им показывали. Что бы значится, спору среди них не возникало.
Коль увидите, что кто в лавке, по покупке карандашей, сразу же короб то открывает, так знайте, что, то родственники мои.