Довольно крупный пёс, огнено- рыжий с гладкой шерстью, совершенно правильно сложенный, с красивой и можно, сказать мужественной мордой. Единственное, что выдавало в нём принадлежность к масти двортерьеров ,так это большие, висящие как-то невпопад уши. Они николько не портили его, а казалось подари ему природа другие -это уже был бы не он. Нет, всё сделала природа правильно и гармонично.
Во всех портах мира бегают стаи собак . Портовые псы уже намного выше стоят по своему положению на этой лестнице, установленного ими статуса. Никогда они не опустятся до похода в город для добывания себе пищи, разве что уже совсем опустившиеся собачьи бомжи, на дно этой портовой элиты. К себе, чужаков из города портовая стая к себе на территорию не пускает и попасть в эту благополучную тусовку, да ещё занять там достойное место довольно сложно. На вершине лестницы стоят те, кто имеет свою работу, свой причал или два.
В то время мы часто бывали на Кубе, а так как стояли на линии, то швартовались всегда на одном и том же причале . Это был причал Бобсона.
Так звали нашего собакина. Кто дал ему такое имя никто не знает, но звали так его и портовые рабочие и моряки. Любили и уважали в полном смысле, относясь к нему с почтением. Каким то своим собачьим чутьём, Бобсон всегда знал, что сейчас подойдёт судно и уже заранее, ещё до прибытия швартовщиков, сидел именно по центру того места куда встанет теплоход . Ещё издали его было видно, ожидающего подхода судна и начала заступления на вахту.
Сидел красиво, как-то гордо , с полным чувством ответственности и важности предстоящей работы.
Как только судно заканчивало швартовку, опускали парадный трап и начиналась его работа. Он не спеша приближался к судну и садился в ту же позу у самого трапа. Нет, ни в коем случае не развалясь, а именно усаживаясь немного сбоку, чтобы не мешать проходу, зная, что сейчас начнут ходить люди. Сидел внимательно оглядывая снующих туда -сюда, но не вмешиваясь и даже не шелохнувшись, пока все оформления не закончатся. Когда "комиссия" уходила, он себе позволял немного прилечь, как-будто понимая, что граница открыта и вот теперь он здесь главный, зорко глядя вокруг и отмечая все передвижения.
Кто-нибудь из камбузной братии выносил ему целую тарелку всяких вкусностей. Он никогда не бросался на еду, а с достоинством переждав какое-то время неторопливо ел.
Нередко подбегала какая-нибудь шелудивая собачонка, у которой ещё не было ни своей работы ни своего положения в этом собачьем обществе. Терпеливо ждала пока Бобсон поев, благодушно поделится с ней. Когда она опусташала миску он одним взглядом прогонял её прочь , а сам продолжал нести вахту.
Перед каждым, кто подходил к трапу Бобсон вставал, внимательно оглядывал, как-бы говоря "пожалуйста проходите, вас ждут", и это не касалось ни докеров, ни стивидоров и тальманов, на них не реагировал и к ним относился, как и положено. Работают здесь, что на них реагировать, снуют туда-сюда. Они на службе. Вставал и с почтением приветствовал только начальство. Ведь знал, шельмец кто есть кто.
Основная работа у него начиналась после рабочего дня. Свободные от вахты моряки спешили прогуляться в город.
Каждого нужно было непременно проводить до проходной и немедленно вернуться назад. Дальше наступало свободное время и Бобсон с чувством выполненного долга мог улечься в тенёк под трап.
Примерно к ужину, отлично зная, что многим с 20.00 на вахту, он оживлялся и стоя вглядывался в дорогу, которая шла к проходной и издалека, увидев кого- то из экипажа нёсся встречать и провожал, каждого доведя до трапа.
После ужина снова много работы. Уходили сменившиеся с вахты, нужно проводить. Опять ведь все в разнобой уходят, но он терпеливо снова и снова сопровождал всех желающих.
Спасть не ложился до того, как не встретит последнего моряка. Ночью лежал у трапа и вскакивал при любом появлении кого-нибудь. Проверив, что всё в порядке, снова ложился.
Бобсон , прекрасно зная, что моряки не любят, когда собаки поднимаются на борт и никогда этого себе не позволял.
Иногда какая-нибудь бомжеватого , хитрованского вида собачонка, поджав хвост от страха высоты, вдруг пыталась подняться по трапу, немедленно им прогонялась и лишалась еды, которая была всегда у него в изобилии.
Так шли дни за днями. Особенное уважение он оказывал шеф-повару и провожал его далеко за ворота порта, но стоило шефу указать Бобсону, что пора возвращаться, как он сразу возвращался и с особенным нетерпением ждал его возвращения.
В последний день стоянки он заметно нервничал и совершенно определённо знал, что мы уходим.
Судно отходило и Бобсон точно так же, как и при встрече, в той же позе сидел и смотрел на уходящий теплоход, а на очереди подходило уже другое. И так день за днём, без выходных и отпуска.
Сам он себе выбрал эту работу. Сам определил себе обязанности и сам себя контролировал.
Ему нравилась его работа, и делал он её с удовольчтвием.