В каждой семье есть самый трудный год. Такой год может быть не один, но ни один из них не забывается, даже если впоследствии оказывается, что события, связанные с ними, завершились благополучно. У нас таким годом, вернее, периодом, был период с весны 1981-го по осень 1982 года, и было это связано с детской больницей, расположенной на одной из бывших окраин Одессы, Слободке, на территории старейшей городской больницы.
Пятнадцатый номер трамвая по единственной трамвайной колее, петлял между частными домиками и невысокими запущенными коммунальными строениями. Он полз к каменному заборчику, огораживающему комплекс больничных зданий. Сердце в это время сжималось тревожно от ожидания известий. Какими они будут? Добрыми, обнадёживающими, или...? Впрочем, плохое страшно было и предположить.
Случилось так, что в этот период в этой детской больнице спасали жизнь сначала моему новорожденному внуку, делая почти ежедневные переливания крови, а через год с небольшим - моему одиннадцатилетнему сыну, получившему перитонит в результате нераспознанного во - время гнойного аппендицита.
Не помню я, к стыду своему, фамилии доктора , работавшего много лет в приёмном отделении больницы, но запомнился он мне не только глубокой раной в лобной части лица, вероятно, полученной во время войны, но прежде всего, высоким профессионализмом. Этот полноватый рыжий человек в круглых очках почти не менялся, работая много лет в приёмном отделении. Он внушал испуганным родителям и маленьким пациентам надежду своей уверенностью и доброжелательностью. А ведь попадали к нему люди в нелёгких, иногда трагических, ситуациях.
Доктор, конечно, работал в приемном отделении не один, но мне во всех случаях, которых было немало на протяжении 25-30 лет, пока росли дети и старший внук, приходилось иметь дело именно с ним.
Врач был, как я понимаю теперь, из "перестраховщиков", воспитанных в традициях гуманной медицины позапрошлого века, с одной стороны, и бесплатного лечения времён социализма - с другой. Медицина эта предпочитала предположение худшего недосмотру опасности.
Итак, знакомый нам доктор принял нас с сыном по направлению районного врача, выданном ею лишь после наших настойчивых требований, вопреки её мнению. Мнение это ещё было подкреплено мнением врачей "Скорой помощи" и даже мнением нашей знакомой, опытного специалиста, советам которой до тех пор мы всегда следовали.На "аппендицит" мучившие ребёнка несколько дней боли и в самом деле не походили, но доктор распознал болезнь сразу. Он вызвал дежурного врача, нас с мужем укорил за медлительность, не скрыл опасности состояния больного, но и обнадёжил. С этого началось наше месячное пребывание в больнице.
На счастье, в ту ночь дежурным врачом был сам заведующий отделением доктор Плавский, известный в Одессе детский хирург. Он немедленно отправил сына в операционную. Операция длилась несколько часов. За жизнь сына доктор Плавский не ручался. Не буду рассказывать о пребывании сына в реанимации, куда никого не допускали, о наших ночных кошмарах и звонках.
Наконец, реанимационный период закончился, и я на какой-то период,использовав очередной отпуске, поселилась возле сына в одной из палат детской больницы. Предыдущий отпуск я также провела в ней возле внука, правда, в другом отделении, которое размещалось в только что отстроенном новом многоэтажном здании. Хирургия же находилась в старом одноэтажном доме у ограды среди высоких трав, густого кус-тарника, старых акаций и каштанов. В залитом жарким солнцем городе с расплавленным асфальтом тротуаров, уголок этот, погружённый в густую тень, являл собой почти дачный пейзаж, если бы не мелькающие белые халаты медперсонала и дети на костылях, с перебинтованными руками, головами, часто сидящие неподвижно в инвалидных колясках, - печальное зрелище.
В больницах кажется, что все люди болеют, а на курортах, - что все отдыхают. В палате на четверых койки не пустовали,"старожилами" были мы с сыном и подросток лет 14, которому предстояла сложная операция плеча. Его все знали в отделении, лежал он там не впервые, его рисунками были украшены грязноватые стены в коридоре и в тесной кухоньке, где матери или бабушки, каждый в своей кастрюльке, разогревали принесённую из дому пищу.
Некоторые, сбегав на Слободской базарчик, готовили на собственной запрещённой электроплитке целый обед. Есть больничную еду дети чаще всего отказывались, да и было её маловато для выздоравливающих.Нам пищу приносил из дому наш папа, правда, есть поначалу сыну разрешалось очень мало.
Большой проблемой было купание больных детей. Душевые в корпусе отсутстовали, детей мыли в тазиках, а "ходячих" водили в новый корпус. Были дети, к которым никто не приходил, им отдавали лишние порции супа и каши, угощали домашней едой соседи по палате,мыли и причёсывали сердобольные нянечки, но в глазах их всегда стояла печаль от пережитых недетских обид.
Больничная жизнь невесёлая, однообразная, дети, едва поправившись, начинали скучать, проситься домой. В перерыве между процедурами и осмотрами мы с сыном читали, играли в нехитрые игры, привлекая других детей. Все взрослые помогали санитаркам в уборке и уходе за больными. Санитарок всегда не хватало.
Однажды в нашу мальчиковую палату привезли после операции девочку. Нашего художника среди ночи перевели в другую палату. Следом за девочкой в палату с криком, разбудив всё отделение, ворвался пожилой цыган с всклокоченными курчавыми волосами и горящими глазами. Он угрожал жестокой расправой врачам, какому-то человеку и всему городу, если девочка останется без ноги. За ним с плачем и проклятиями появились ещё цыгане. Молодая женщина передала закутанного младенца мужчине и склонилась, причитая, над спящей после наркоза девочкой. "Это мама"- сообщил нам старший цыган. Они долго не унимались, пока дежурившему в эту ночь спортивного вида медбрату удалось вывести их из палаты.
Я вышла во двор. У окна нашей палаты собралось не менее полусотни цыган. Это были оседлые жители из расположенного неподалеку пригородного села. Узнав о том, что проезжающий мимо грузовик сбил нечаянно их ребёнка,они всем селом среди ночи прибыли а больницу и расположились во дворе табором. Не знаю, как им удалось преодолеть запреты и запоры. Вероятно, с ними не хотели связываться.
Правда, порядок они соблюдали, подчиняясь указаниям пожилого цыгана, как объяснила нам мать девочки, её дяди, - цыганского барона. Он один вёл переговоры с лечащим врачом, молодым красивым парнем по имени Аркадий, из тех, кто для получения профессии врача колесили по городам и весям огромной страны в поисках медицинского института, куда можно было бы поступить, невзирая на "пятую графу", где значилась его непрестижная национальность.
Аркадий обнадёжил цыган, что со временем девочка будет ходить нормально. Но они продолжали сидеть во дворе, сменяя друг друга, пока девочку не выписали. Иногда они негромко пели.
Между тем, и наш сын начал поправляться. Я уже не сидела возле него, он поднимался и даже выходил во двор. Его два раза в день навещал кто-то из нашей семьи.Осо-бенно ждал он встречи с маленьким забавным племянником и его молодыми родителями, которые, оправившись от пережитых год назад болезней и волнений, развлекали его лучше всех.
У меня, кроме болезни сына, были переживания, связанные с изменениями в руководстве нашей небольшой организации,- приходил новый директор. Я оставалась, как и прежде, заместителем директора. Каждый работавший на такой должности, независимо от размера организации, понимает, как это непросто. Сработаемся ли? А если нет? Найти равноценную работу вряд ли удастся по причине всё той же "графы". Два предыдущих директора были старше меня, опытнее поначалу, кроме того, мы были людьми одного круга и интересов, работали вместе долго и как говорили, плодотворно.
Новый директор, симпатичный молодой человек, бывший рабочий, заочно окончивший технический вуз, был из семьи партаппаратчика районного масштаба. Работал наш новый директор в подчинённой нам организации и был известен как хороший работник и компанейский парень, любивший, правда, гульнуть, несмотря на строгую жену и троих сынишек. Разница в возрасте и среде общения давали мне основания для беспокойства.
Прогуливаясь по больничным аллеям с сыном, я поделилась с ним своими тревогами. Его реакция поразила меня. "Знаешь, мама, он человек молодой и новый у вас, он будет больше к тебе прислушиваться, и тебе будет легче работать с ним, чем со старыми",- совсем по-взрослому оценил ситуацию одиннадцатилетний мальчик. Так оно и получилось в дальнейшем. Сын и раньше удивлял нас своими тонкими наблюдениями и высказываниями, что было странным при довольно скромных успехах его в учёбе.
В четыре года он унёс в детский сад моё обручальное кольцо и зарыл его в песочнице. Кольцо так и не нашли. При очередном напоминании об этом позорном проступке малыш совершенно серьёзно заявил: "Хватит! Мы об этом помним, но говорить не будем". Ну это, как говорится, к слову.
Наконец, и мы попрощались с детской больницей. В тот день ярко светило солнце, каштан у забора изредка сбрасывал зелёные шарики завязей, которым вскоре предстояло превратиться в плотную колючую кожуру, скрывающую внутри гладкий коричневый плод. Мы с сыном так любили осенью поднимать эти плоды с покрытой прелой листвой земли одесских улиц и скверов. Но пока ещё было жаркое лето, и мы возвращались домой на пятнадцатом трамвайчике.
Самый тяжёлый период в жизни нашей семьи закончился благополучно.