ГЛАВА 11. ПОИСКИ ОТЦА. ОТЪЕЗД В БИРОБИДЖАН. ВЫЗОВ ИЗ ГОСЕТа.
Они ничего не знали об отце. Вырвался ли он из Одессы или застрял там в оккупации? На Дальнем Востоке люди не представляли размеров всех ужасов и зверств, творимых фашистами на оккупированной территории по отношению к мирным жителям. И только, когда к знакомым рижанам добрались чудом спасшиеся родственники, услышали они о гетто и концентра-ционных лагерях, о душегубках и расстрелах, которым подвергались евреи в Польше и Прибалтике, а значит, и в других местах, завоёванных "культурными", как думали те же рижане, немцами.
Весь масштаб преступлений фашистов с их газовыми камерами и крематориями, где были уничтожены миллионы людей, стал известен позднее, но и тогда Лина и её сестра поняли, что если отец их не выбрался из этой "мышеловки", то его уже нет в живых. Они решили предпринять что-то, чтобы узнать, жив ли он.
Для начала Лина, отпросившись в больнице на короткий срок в счёт переработок, отправилась одна в Биробиджан, где в местном еврейском театре, по её расчётам, оставались ещё кое-кто из знакомых москвичей.Там она надеялась узнать о московском ГОСЕТе, может быть, отец сообщил им о себе.
К удивлению Лины, несмотря на войну, в городе культурная жизнь продолжалась. Театр, куда пришлаона прямо с вокзала, был на месте, и даже, судя по афише, знакомый режиссёр, бывший муж её бывшей подруги, ставил новые спектакли, а в кинотеатре шли новые и старые, ещё довоенные, фильмы.
Застала она в театре только дежурного администратора. Он рассказал, что в настоящий момент две бригады выехали с гастролями во Владивосток и вместе с русскими артистами филармонии обслуживают пограничников и моряков Тихоокеанского флота. В городе остались только те, кто не знал русского языка, беженцы из Польши и западных областей, присоединённых в 39-ом, но те из них, кто помоложе, сейчас направлены на работу в колхоз, так что театр временно не работает. С жильём в городе очень трудно, в театре вакансий нет, рабочие руки нужны, в основном, в сёлах.
На работу в театре Лина и не рассчитывала, и решила, что, если ей удасться устроиться на временную работу, как и раньше, в больницу - это будет хорошо. Долго задерживаться в Биробиджане она не собиралась. Администратор знал её отца, рассказал, что ГОСЕТ эвакуирован и находится в Ташкенте, дал ей адрес. Он пригласил Лину переночевать у себя, предупредив, что у него тесно, в двух комнатах, кроме его семьи, проживают ещё сестра с детьми - беженцы с Украины, но на улице он её не оставит.
Узнав, что Лина работала медсестрой, администратор позвонил кому-то, и ей предложили уже на следующий день зайти по поводу работы в облздравотдел. В городе все места были заняты, но работа нашлась в здравпункте пригородного села, откуда недавно был призван в армию фельдшер. Это решало вопрос с карточками и жильём.
В первый же день она написала письмо в Ташкент, но не надеясь на быстрый ответ по почте, послала телеграмму самому Михоэлсу с просьбой сообщить об отце. Ответную телеграмму она прочитала лишь через неделю, так как начавшиеся снежные заносы и буран не позволили ей выбраться в город, телефонная связь тоже была нарушена. По её настоянию, председатель колхоза выделил ей подводу для поездки в город за медикаментами. Вместе с ней ехали двое тяжелобольных, которых она рассчитывала поместить в областную больницу.
В городе её ждало много новостей. Из телеграммы, подписанной давним другом и коллегой отца, она узнала, что о нём и его жене ничего неизвестно, последнее известие пришло в середине июля 41-го года. Удалось поговорить с другом отца по
по телефону, из которых узнала немного.
Отец успел передать, что пытается выехать из Одессы поездом, но это уже невозможно, ему обещали, что отправят их на теплоходе, так что добираться в Москву придётся кружным путём. В письме он спрашивал о ней и сестре, писал, что с начала войны не получил от них ни одной весточки. Разговор был коротким.
Но в биробиджанском театре ей рассказали , что Михоэлс и Фефер, по заданию правительства, находятся в Америке, что они на идиш обращались к евреям всего мира с призывом активно участвовать в борьбе с фашизмом и что доходят глухие слухи о том, что немцы уничтожают всех евреев, которые попадают в их руки, будь то военнопленные, старики, дети, даже младенцы.
Лина всё же надеялась, что хотя бы отец с женой сумели эвакуироваться или бежать, а вот бабушка, тётя и её дети, большая семья, вероятно, остались в оккупированной Одессе.
По совету администратора театра, Лина послала письмо в ГОСЕТ, в котором просила, чтобы ей, как бывшей студийке и артистке, прислали вызов, так как она в Биробиджане одна, устроиться по специальности не смогла, работает в таёжном селе, хочет быть ближе к центру страны, чтобы продолжить поиски отца и работать в театре.
Если бы Михоэлс не был в отъезде, она бы не решилась просить о вызове, он был очень сердит на неё за уход в русский театр. Этот болезненный вопрос всегда вызывал у него гнев, независимо от ценности того или иного работника.
Но Михоэлса не было, и коллеги отца вызов прислали, но только одной Лине. Сестру с ребёнком они вызвать не могли.
Сестра так и осталась в городке, куда муж прислал аттестат, сына устроила в ясли, а сама пошла работать на швейную фабрику, вначале швеёй, а затем стала хорошей закройщицей и
создателем оригинальных моделей одежды, как рабочей, так и нарядной. Её художественные способности и образование пригодились, было бы из чего шить!
Сестра писала часто, не все письма её доходили. Его письма
были редкими и короткими. Муж просил, чтобы она не срывалась с места с малышом, а ждала его возвращения.
От Леонида никаких вестей не было. И Лина, воспользовавшись вызовом из Ташкента, оставила сестру и отправилась в дальний путь одна. Добиралась долго и мучительно, но ей повезло. Как раз в это время ГОСЕТ получил разрешение вернуться в Москву, и Лина, только зачисленная в штат артистка, не успев получить ни одной роли, выехала с труппой в столицу.
ГЛАВА 12. ВОЗВРАЩЕНИЕ В МОСКВУ. КВАРТИРНЫЙ
ВОПРОС. СНОВА НА СЦЕНЕ . МАЛЬЧИК ИЗ ГЕТТО.
СУДЬБА ОТЦА.
Война продолжэалась, но после разгрома фашисткой армии под Сталинградом в Москве царило ощущение скорой победы. Возвращались эвакуированные в город Куйбышев (Самару) правительственные и городские учреждения, из разных мест в сторону Москвы шли переполненные поезда с пассажирскими, товарными вагонами и платформами, на которых возвращались в столицу, покинувшие её в суровую годину смертельной опасности, целые коллективы предприятий, учреждений и культурных заведений. Столица выстояла, в неё возвращалась жизнь.
Лина вернулась вовремя. Её соседка из Москвы не выезжала, комната так и стояла закрытой. В кооперативной квартире Леонида соседи сменились. Комната считалась почти собственной, но в неё вселили семью военного из штабных, не имеющего отношения к театру.Он знал, что хозяин комнаты- "враг народа", возможно, расстрелян, так что, хотя его вселили временно, он эту комнату считал своей. Лину дальше порога не впустили. Узнав, что хозяин жив и скоро вернётся, жилец, добавил не без ехидства:
- Пока ещё жив.
И действительно, заключённые оставались гнить в лагерях. Лина испугалась, что штабист может навредить Леониду и больше в этот дом не заходила. Всё равно она не была в этой комнате прописана, так что прав на неё не имела.
Москва ещё не избавилась полностью от светомаскировки, в городе было голодно, не хватало тепла и света, на улицах по вечерам стало опасно находиться из-за частых случаев бандитских нападений, но театры давали спектакли, и зрительные залы были заполнены не только москвичами, но даже больше людьми в военной форме и командированными. Многие из них впервые попали в столицу и торопились познакомиться с лучшим, что было в ней, даже если завтра их ждала смертельная схватка с врагом.
В ГОСЕТе зрителей было меньше, чем в других театрах. Труппа работала без Михоэлса, многие актёры, связавшись с Госконцертом, готовили номера и периодически выступали в клубах, на предприятиях и госпиталях. Лина выезжала с бригадой на фронт, где выступала перед бойцами и ранеными в прифронтовых госпиталях. Война уходила на запад, страна была уже очищена от врага, армия воевала в Европе. В столице гремели салюты в честь успехов на фронтах. Это были радостные дни вместе с болью по утратам и надеждой на скорую встречу с живыми.
Лина, как тысячи родственников заключённых, надеялась на амнистию. Леонид отсидел свой пятилетний срок ещё во время войны, но его не отпустили. Дядя, знавший о секретном приказе, задержавшем всех заключённых до окончания войны в местах, где использовался их рабский труд, не вдаваясь в подробности о том, как это делалось, всё же обнадёжил Лину, сказал, что, возможно, после окончания войны тех, кто был осуждён на короткий срок, отпустят.
ГЛАВА 13. ВОЙНА ОКОНЧЕНА. МАЛЬЧИК ИЗ ГЕТТО. СУДЬБА ОТЦА. АНТИСЕМИТИЗМ. РАЗГРОМ ГОСЕТа.
Пришла долгожданная Победа. В театре к этому дню приурочили весёлый спектакль "Фрейлекс", в нём Лине досталась хорошая роль. Михоэлс после возвращения из Америки, где они собрали среди американских евреев значительную сумму денег для передачи советскому правительству, были награждены орденами. Михоэлс, возглавивший Еврейский антифашисткий комитет, пользовался огромным авторитетом, стал настоящим лидером советских евреев. Узнав о том, что отец Лины застрял в оккупированной Одессе, и судьба его неизвестна, он огорчился, выразил сочувствие и оставил её в театре, взяв обещание не изменять впредь ГОСЕТу.
Вернувшись из очередной поездки, Лина застала записку от дяди, в которой он просил срочно зайти к нему на квартиру. Сам он в Москве бывал наездами, Лина виделась с ним только один раз, и он сказал, что как только Одесса будет освобождена, займётся розыском брата, бабушки и всех одесских родственников.
У Лины замерло сердце, она поняла, что записка касается известий из Одессы, и известия эти нерадостные, иначе дядя постарался бы сразу обрадовать её.
Даже не переодевшись с дороги, Лина поспешила к дяде. В квартире она застала его жену и тёщу, а на диване лежал, укрывшись с головой, худенький мальчик.
- Вот так и лежит целый день, встанет, поест немного и опять ложится, - жаловалась старушка, тёща дяди. - Не маленький уже, пятнадцать лет, пора за учёбу браться или работать идти, от лежания толку не будет. Это адресовалось гостю, но он как будто не слышал.
На вид мальчику было не более двенадцати лет. Он открыл глаза, и сердце у Лины ёкнула. На неё смотрели большие карие глаза, такие же, как у её отца, дяди, сестры, ленинградской тёти. Родные глаза, но в них была бесконечная тоска, граничащая с безразличием к жизни, какая бывает у тяжело больных или очень старых людей.
Ещё до того, как жена дяди назвала его имя, Лина поняла, что это её двоюродный братик из Одессы, годящийся ей скорее в племянники, и он приехал оттуда. Мальчик опять закрыл глаза, и они вышли в другую комнату.
- Остальные все погибли, - донёсся до сознания Лины голос жены дяди, - твой отец тоже. Племянник рассказал всё дяде, когда тот разыскал его, а больше мы с ним не говорим об этом, он всё время молчит, как будто дремлет. Врач посоветовал пока оставить его в покое, кормить чаще и понемногу, ждать, пока он придёт в себя.
Лина сама как будто окаменела, не хотелось ни двигаться, ни есть, хотя она не ела уже больше суток.
- Поплачь, легче будет, да вот попей чайку горячего, скоро Сам придёт, тогда всё узнаешь, - хлопотала вокруг неё старушка - тёща.
Наконец, послышался шум заехавшего во двор автомобиля, и в комнату вошёл дядя, крупный полный мужчина в полувоенной форме. Лина бросилась к нему, и почувствовав мужскую силу, разрыдалась, прижавшис к единственному теперь, кроме сестры, родственнику. О смерти тёти в Ленинграде во время блокады ей уже было известно.
Дядя гладил её по голове, как маленькую, хотя раньше особой близости между ними не было. С этой поры он стал её главным советчиком и защитником. За разговорами и воспоминаниями прошёл весь вечер, машину дядя отпустил, и Лина осталась переночевать, а утром, заскочив домой, отправилась в театр. Жизнь продолжалась.
От Леонида известий никаких не было, его так и не отпустили и что с ним, узнать было негде. Дяди тоже в Москве не было, хотя семья его с племянником оставались в городе.Они хотели, чтобы мальчик пошёл учиться в школу, но, успев до войны окончить только четыре класса, он мог продолжить учёбу лишь в школе рабочей молодёжи, для чего пришлось устроить его в ФЗУ, где таких, как он, сирот войны, кормили и учили, давали рабочую профессию.
Между тем, в стране рос антисемитизм, прежде затаённый, бытовой,, теперь возрождённый немецкой пропагандой, а также, организованный Сталиным, - государственный. По его личному указанию, в январе 1948 г. в Минске был убит Михоэлс. Мало кто верил в официальную версию его гибели в автомобильной катастрофе, а в конце года арестовали и назначенного художественным руководителем театра Зускина. Начались аресты среди еврейской интеллигенции. В 1949 ГОСЕТ был официально закрыт. Все работники театра стали безработными. Каждый выживал, как мог.
Лине удалось устроиться раньше других. Может быть, ей помогло сочувствие коллег, помнящих историю ареста Леонида и гибель отца, которых многие знали. Актёрская солидарность всегда проявлялась в тяжёлые моменты жизни, даже если в прошлом были в их отношениях зависть и интриги.
Кроме того, в отличие от других еврейских актёров, она уже работала на русской сцене. Лину вновь приняли в Театр юного зрителя, откуда уволилась за несколько дней до начала войны.
С амплуа "травеси" она рассталась, хотя умела, почти как Рина Зелёная, имитировать детскую речь, что использовала, выступая в концертах и подрабатывая иногда в детских передачах на радио. А в театре ей доставались в детских спектаклях роли ведьм, колдуний, карлиц и других малосимпатичных персонажей. В этих ролях она преуспела и даже стала популярной. Больше Лина места работы не меняла и проработала в Театре юного зрителя до пенсионного возраста.
С большим трудом удалось получить сведения о Леониде. Дядя категорически отказался ей в этом помогать. Положение его самого изменилось. Его сняли со всех занимаемых должностей, хорошо, что не арестовали, отправили на пенсию, но он продолжал работать в должности то ли консультанта, то ли инженера на одном из предприятий отрасли, которой раньше руководил. Так поступили не только с ним, евреев увольняли с руководящих должностей повсюду.
Обстановка в стране ухудшалось. Сталин, опасаясь взрыва вольнодумства среди вернувшихся из Европы победителей, увидевших даже в разрушенных войной капиталистических странах совсем не то, о чём им толковала советская пропаганда, ужесточил борьбу со всякой крамолой. Нашлись "козлы отпущения", на которых можно было направить недовольство народа. На этот раз это были "безродные космополиты", низкопоклонники перед Западом, среди которых, в основном, оказались евреи. Первый удар пришёлся по театральным критикам, а заодно по драматургам, режиссёрам, актёрам. В каждом коллективе искали и находили того, кого можно было бы обличать на собраниях. Их статьи не печатали, спектакли не ставили, не допускали или увольняли с работы.
ГЛАВА 14. ДОЛГИЙ СРОК. ВОЗВРАЩЕНИЕ ЛЕОНИДА.
Лина написала Леониду по добытому с помощью дяди новому адресу, не надеясь, что письмо дойдёт, но получила ответ довольно быстро. Леонид сообщил о том, что встреча их откладывается. Лина подсчитала, что ему продлили срок заключения на восемь лет. Её несколько успокоил тон письма, где он упомянул, что чувствует себя лучше, чем при их встрече, и работает почти по специальности. Значит, что-то изменилось в его содержании.
Друзья устроили ей встречу с одним из известных режиссёров, которому удалось вырваться из лагеря, и ему даже разрешили вернуться в Москву. О Леониде он не знал ничего, но рассказал, что кое-где в лагерях организуют выступления коллективов художественной самодеятельности, и в зонах есть несколько театров, в состав которых входят профессиональные и даже знаменитые актёры, их в лагерях много. Попасть туда очень непросто, но часто это дело случая и большой удачи в беспросветной лагерной жизни. Возможно, что и её мужу повезло.
Лина с удвоенной энергией начала бороться за освобождение Леонида.. Она писала во все инстанции, обращалась к разным театральным деятелям, из которых нашлось двое, не побоявшихся подписать письмо в его защиту. И вот однажды, вернувшись домой после вечернего спектакля, она увидела худого, седоватого, заросшего мужчину, шагнувшего ей навстречу из тёмного подъезда. Она не успела испугаться, почувствовав скорее, чем поняв, кто перед ней. Леонид вернулся, он жив и даже относительно здоров. Они проговорили всю ночь и весь следующий день.
Леонид говорил безумолку, возмещая годы молчания о самом главном, о чём нельзя было писать в письмах. Ему добавили срок по ложному обвинению, нашлись запуганные лжесвиде-тели преступления, которое он не совершал, по этапу отправили дальше на север. Но вмешался счастливый случай.
Тот самый заместитель начальника прежнего лагеря, который дал им разрешение на регистрацию брака, был повышен в должности и оказался ответственным за политработу в большой зоне. Он привлёк Леонида к организации самодеятельности в вверенных тому лагерях, разыскал артистов, среди которых оказались и бывший актёр оперетты и Заслуженный артист одной из союзных республик, несколько оперных и эстрадных певцов и знакомая артистка МХАТа.
Опытному режиссёру, удалось создать интересный концертный коллектив, с которым они выступали время от времени и перед заключёнными, и перед начальством, С общих работ его перевели санитаром в больницу, а затем он прошёл краткий медицинский курс обучения, и уже до конца числился в больнице медбратом, совмещая эти обязанности с руководством самодеятельностью.
-Так что теперь мы дважды коллеги, - пошутил Леонид.
Но лагерь остался лагерем, болезни его обострились, ухудшилось зрение и слух. Он ничего не знал о судьбе родных на Украине. Сумели они эвакуироваться, живы ли? Лина тоже ничего о них не знала, письмо, посланное по старому адресу, вернулось, съездить туда она не могла. Вскоре пришёл ответ на их запрос, посланный в областной центр, где сообщалось, что все местные жители еврейской национальности были расстреляны фашистами, указывалась дата и место расстрела.
Жить в Москве и даже приезжать туда бывший заключ1нный права не имел, попытался устроиться в областном центре, где работал до ареста, но и это было запрещено. Наконец, нашлось место заведующего городским клубом в небольшом городке, где его неохотно, но всё же прописали. Лина осталась в Москве.
Они решили, что терять прописку и работу в столице Лине нельзя, так что пока они будут жить врозь, а в свободные дни будут встречаться.
Леонида могли арестовать повторно, это было не редкостью, поэтому появлялся в столице он очень редко, Лина, когда могла, старалась приехать к нему, помочь по хозяйству, привести что-то вкусное, чего не было у него.В Москве купить или "достать" продукты и вещи всегда было легче, чем в других местах, нужны были только деньги и связи. Зарплаты на эти вояжи не хватало, и Лина часто заносила в комиссионные магазины то вазочку, то колечко, оставшиеся с довоенных времён, кое-что ей удалось забрать из вещей отца, оставленных в его квартире.
Леонид был нежен как никогда прежде, всё время говорил о том, как благодарен Лине за всё, что она сделала и делает для него, как он любит её, заговаривал о ребёнке, которого хотел бы иметь, несмотря на возраст, как только с него будет снята эта глупая судимость, и они смогут жить вместе. Между тем, Лина вновь посетила гинеколога, подозревая, что уже забеременела, но он огорчил её, объявив, что забеременить и заиметь ребёнка она уже не сможет. Леонид опять об этом не узнал, это была только её тайна.
Наконец, Сталин, виновный в несчастьях многих людей, в том числе и Леонида, умер. Появилась надежда на перемены к лучшему. Леонид получил разрешение на проживание в Москве, а вскоре был полностью реабилити-рован. Он поселился у Лины. Старые друзья, не общавшиеся с ним много лет, чувствовали неловкость за прошлое, из их компании он один отбыл такой долгий срок. Они оказывали ему всяческое внимание. Вновь начались застолья и встречи. Ему помогли через суд вернуть его комнату в кооперативной квартире.
С работой было сложнее. Получить работу в Москве в театре всегда было трудно. Ещё были живы выдающиеся режиссёры, возглавлявшие старые московские театры, не прекращался приток честолюбивой и талантливой молодёжи - выпускников театральных вузов. Всё талантливое, что проявлялось в периферийных театрах, вливалось в этот поток и стремилось в Москву, в Москву... Только там можно было добиться настоящего успеха.
Леониду, бывшему МХАТовцу, предложили работу в областном разъездном театре. Это был самый непрестижный вариант, но пришлось согласиться. Вопреки ожиданию, в театре оказалось много хороших актёров. Леонид ставил спектакль за спектаклем, приходилось много разъезжать, арендовать помещения для репетиций и постановок, но после показа их в Москве, о нём заговорили. Появилась хорошая пресса. Один из выдающихся художественных руководителей пригласил его поставить спектакль в своём театре.
Леонид изменился внешне. С возрастом он стал даже красивее, раздобрел, приобрёл благородство и значительнось, проседь в его чёрных волосах в сочетании с живыми глазами на смуглом молодом ещё лице очень шла ему. Лина, как когда-то в молодости, чувствовала себя дурнушкой рядом с таким импозатным мужчиной.