Ты как хочешь это назови
(из некогда популярной песни)
В дачные места Одессы на Фонтане одесситы и, как принято было говорить, гости города-героя ездили в основном трамваем. На 10-ой станции Большефонтанской дороги рельсовые пути, которые до неё, как сиамские близнецы, лежали неотрывно рядом, неожиданно расползались в разные стороны. На 11-ой станции они снова сходились, образуя между станциями большое стальное кольцо. Если ехать в сторону Большого фонтана, то через трамвайное окно слева можно было заметить, как в этом кольце в зелени высоких кустов и деревьев промелькнут магазин, почтовое отделение, парикмахерская и далее за каменным забором небольшие дачные домики.
За этой оградой, которую можно было легко преодолеть. благодаря большим квадратным отверстиям в ней, располагавшихся в строго шахматном порядке, летом 1946, первого послевоенного года размещался пионерский лагерь, принадлежавший судоремонтному заводу имени Андрэ Марти. Марти - фамилия французского революционного матроса, принявшего активное участие в восстании в войсках интервентов, оккупировавших Одессу в 1918 году. То ли в конце сороковых, то ли в начале пятидесятых этого многолетнего и известного члена цека французской компартии объявили ревизионистом, а завод вместо имени получил номер 'Один'.
Острые на язык одесситы до переименования шутили: "Завод Марти- не заработать и не уйти". "Не уйти", потому что в военные и первые послевоенные годы уволиться с некоторых предприятий было непросто. Кстати, только при Хрущёве отменили штампики, которые ставили в паспортах трудящихся п о приёме на работу и увольнении. Я рассказываю об этих мелких подробностях, потому, что сегодня молодые одесситы вряд ли о них знают. А это если не факты, то фактики из истории города.
В 1946 году, опережая своих сверстников, я перешёл уже в 7 класс ( в первом я не учился), но впервые оказался в пионерском лагере. На первой же утренней линейке, был такой традиционный пионерский атрибут в наше время, я увидел девочку, которая возглавляла второй отряд. Мне, тринадцатилетнему, она сразу же очень понравилась. В лагерных буднях я с ней не сталкивался, так как каждый пионерский отряд жил своей жизнью. И только во время официальных утренних и вечерних построений всей дружины на отведенной для этой цели площадке у лагерного флагштока я мог полюбоваться ею. За всю лагерную смену мне не представилось ни удобного, на мой взгляд, случая, ни повода познакомиться с ней. Ну ещё я боялся, что пацаны из нашего старшего могут засмеять меня, что я "бегаю" за девчонкой - малолеткой.
Что понравилось мне в ней? Естественно, как подтверждено теперь социологическими опросами, в первую очередь, мальчикам в девочках нравится лицо. Ну а она, как мне помнится, понравилась вся, я не могу вспомнить чем в отдельности. Может быть, ещё и отсутствием манерности, столь присущей девочкам в её возрасте, или голосом с приятными мне интонациями.
И надо же было так случиться, чтобы через несколько дней после начала нового учебного года, когда я беззаботно шёл золотистым сентябрём по Казарменному переулку на вторую смену в свою 43-ью мужскую среднюю школу, неожиданно увидел её. Она шла мне навстречу с портфелем в руке, такая симпатичная, такая лучезарная, что я почувствовал себя ошарашенным. Я, наверное, глядя на неё, от удивления открыл рот и забыл его закрыть до её исчезновения, а возможно, и несколько позже. Как говаривал мой сосед -сверстник: 'Чем больше 'ж', тем позже.
Ну теперь всё решали способности разведчика. В то время большинство мальчишек жило под впечатлением много раз ими увиденного фильма "Подвиг разведчика" Очень популярный киноартист. Павел Кадочников для нас послевоенных подростков был героем, который мог служить примером для подражания. В результате моих скрытых наблюдений и спланированных встреч, я узнал, что она живёт почти рядом с моей школой на втором этаже 4-х этажного дома на углу Сабанеева моста и улицы Гоголя. Дом был красивый, дореволюционный, построенный по проекту известного одесского архитектора В. И. Прохаска. Каждый этаж здания отличался своеобразными архитектурными деталями от трёх других.
Я хорошо изучил его архитектуру, так как не один час провёл в "засадах". Я уже знал даже, где окна её квартиры и, что она часто ходит в городской кинотеатр, где, её мама работала директором. 'Странно, -подумал я тогда, -дома у них есть телефон (в те годы мало у кого из одесситов такое было), а она зачем-то, на мой взгляд, довольно часто, , посещает маму.'. Её появление в моей повседневной жизни стало воздействовать на моё психическое состояние. В моей голове всё связанное с ней и даже с её именем приобрело особый непонятный другому человеку смысл. В мой день, дотоле обычно заполненный в основном учёбой, чтением книг, прогулками и немудрёными развлечениями, на долгие годы вошла она, как наркотик..
Проснувшись утром, я уже с нетерпением ждал того часа, когда мог увидеть её. Только увидеть, я постоянно грезил ею. Кое-как делал уроки дома, часто поглядывая на наш будильник, чтобы не упустить предстоящих праздничных для меня минут. Задолго до встречи я запихивал учебники и тетради в папину фронтовую из чёрной кирзы полевую сумку, служившую мне портфелем, и бежал на улицу Гоголя, дореволюционную Надеждинскую. Там напротив парадного входа в мою школу на другой стороне улицы стоял деревянный щит с газетными витринами. Я становился у щита, из окон школы можно было разглядеть под щитом только мои ноги, и терпеливо читал газету. Но я не читал, я следил, когда из унылых ворот великолепного Прохаского зодчества выйдет она. В этот миг я отрывался от щита и убегал как можно дальше вверх по Казарменному переулку. Потом останавливался на углу Преображенской и снова ждал, когда из-за угла улицы Гоголя появится девочка в коротком синькового цвета пальто. И только тогда начинал медленное движение навстречу, чтобы продлить удовольствие её видения.
Такие встречи происходили, как правило, все шесть дней недели. Я шёл и во все глаза с самым серьёзным видом в упор смотрел на неё до тех пор пока она приближалась. Я видел гладко зачёсанные светлые волосы и даже отдельные золотые волосинки, отогнутые движением воздуха, видел очень милое лицо. Но вдруг мои глаза покрывались тонкой пеленой, и по мере приближения черты её приятного лица оказывалось как бы в тумане, я не мог рассказать какого цвета у неё были глаза или какой формы нос или рот. Это было какое-то наваждение. Всё моё тело в этот момент напрягалось, как швартовый канат судна, а мысли в голове костенели. Девочка проходила мимо, зачастую весело болтая с подружкой, а охватившая меня скованность исчезала не сразу. Разминувшись, я не оглядывался назад, ощущая в себе непередаваемую словами пустоту. Встреча, которую я так напряжённо ждал, увы. уже свершилась. Впереди снова предстояли целые сутки неспокойного ожидания..
Иногда я гулял после занятий в надежде снова увидеть её. И были случаи, когда я снова безмолвно встречал и провожал её взглядом Я заболел ею и думал только о ней. Если несколько дней я её не видел, то, не зная зачем, набирал номер телефона и молчал до тех пор, пока в её квартире не вешали трубку. Это было какое-то тихое помешательство, наверное, психическое заболевание
До встречи с ней я числился в классе в первой десятке хорошо успевающих учеников, но вдруг стал получать в школе тройки и даже иногда двойки. Родители никак не могли добиться объяснения причин такого резкого снижения успеваемости да ещё в выпускном классе. Седьмым классом в то время заканчивалась неполная средняя школа. В вопросах учебы и успеваемости мои родители были бескомпромиссны. Отношения с ними начали резко ухудшаться. и стали, мягко говоря, очень натянутыми. Я понял, что если родители по окончанию четверти увидят мой табель, то могло случиться такое, что мне и представить трудно. Но я физически не мог изменить свой распорядок дня и отказаться от этих мимолётных ничего не означавших встреч. Единственное, что я смог тогда придумать -это убежать из дома.
В один из октябрьских дней я взобрался на крышу вагона пассажирского поезда Одесса-Москва и занял место среди других вояжирующего таким образом в первые послевоенные годы советского народа. Об этой поездке на крышах, подножках, в угольных ящиках пассажирских вагонов, ночёвках на московских вокзалах можно рассказывать долго, незабываемых разнообразных впечатлений хоть отбавляй. Поэтому скажу только, что дней через 10, побывав в Москве, я объявился уже в Ленинграде, где жили мои бабушка с дедушкой. Уж очень мне, изголодавшемуся, хотелось есть. Ну кому расскажешь о своём тихом помешательстве или, как говаривал мой коллега Саша, 'ласковой' шизофрении.
Через несколько дней за мной в Ленинград приехал отец, мы возвратились в Одессу. Но об истинных причинах моего побега, что я влюбился в девочку и мне было не до учёбы, родителям я так никогда и не рассказал.
Следовало серьёзно браться за учёбу и навёрстывать упущенное. Я снова стал встречать её, мои, я бы сказал, болезненные ощущения не проходили. Я тосковал по встречам, я ощущал непрерывное желание её видеть, но не помню, чтобы я испытывал желание с ней поговорить. Так продолжалось очень долго, больше года, пока я снова сорвался из дома, но помня холод первого побега, на этот раз направил свои стопы на юг, в Ялту.
Там я устроился работать на кинопередвижке помощником у киномеханика-девушки. Девушка была крупной и жизнерадостной. Имя забылось, а фамилия помнится - Туманова, такая, как у одной из героинь романа Николая Островского 'Как закалялась сталь'. И ещё мне запомнилось часто повторявшееся ею приказка: 'Визг, писк -семейное счастье'.Каждый вечер мы дружно перетаскивали тяжеленную аппаратуру на верхние этажи из одного санатория в другой, устанавливали на плоских крышах. Когда становилось темно, она крутила фильм, а я перематывал бобины с плёнкой. Кроме того я учился подключать кинопроектор с трансформатором и усилителем к электрической сети и заправлять.
плёнку в кинопроектор. Благодаря ночным сеансам, познакомился с двумя симпатичными девушками-сестричками несколько старше меня, мы иногда проводили вместе время, но я ни на минуту не забывал о своей в прямом смысле ненаглядной и конструировал в уме возможные варианты наших будущих ,я бы сказал, односторонних встреч.
Мне было уже 15 лет и я понимал, что необходимо обязательно продолжить образование, приобрести специальность, желательно морскую, ведь я одессит и с детства любил море. Я решил подать документы в мореходку, чтобы на время учёбы быть материально независимым от родителей. Я продолжал работать учеником, приобретая навыки киномеханика, и дожидался вызова на приёмные экзамены.
Мне щемяще остро снова очень захотелось её увидеть. Недаром говорится, что любовь это, как зубная боль в сердце. В конце апреля я пробрался на рейсовый теплоход и через сутки был в Одессе. Пароходы тогда ночью не ходили, отстаивались в портах, боялись встретить во тьме оторвавшуюся от своего якоря и бесхозно болтающуюся по морю мину. С одолженным у ялтинских сестричек фотоаппаратом я дожидался Ее утром на ступеньках почтамта на улице Гоголя, довоенный на Садовой тогда ещё не восстановили. И вот она появилась с подругой в светло-кофейном пальто, в круглой с полями шляпке. При виде ее я так долго и суетливо настраивал аппарат, что успел сфотографировать их только тогда, когда они уже прошли мимо меня.
Через день я снова "зайцем" возвратился в Ялту и зажил с приятными воспоминаниями, что видел её. Тогда Аркадий Островский ещё не написал своей известной песенки "А у нас во дворе", в которой были такие строчки: "Я гляжу ей в след, ничего в ней нет, а я всё гляжу, глаз не отвожу". Этими словами можно было бы подписать эту сохранившуюся у меня по сей день фотокарточку.
Я снимал угол в комнате у одного холостого шофёра-дальнобойщика. Он брал у меня символическую плату потому, что постоянно был в разъездах и не хотел, чтобы его квартира стояла без присмотра. В этом же дворе жила семья, муж, жена, ребёнок. Жена соседа собралась в Ленинград и попросила у меня на время мою дорожную сумку. И надо так случиться, что в складках сумки притаилась помятая открытка, которую мама ещё в Одессе поручила мне отправить бабушке в Ленинград. И снова повторю, что надобно так случиться, что эта женщина остановилась в Ленинграде в доме в Дегтярном переулке не где-нибудь, а именно в том доме, где жили родители мамы.
Я был несказанно удивлён, когда ранним утром майского дня в дверь моей кладовки раздался стук и на пороге появился отец. "Высокие договаривающиеся стороны" пришли к соглашению: мы возвращаемся в Одессу только для того, чтобы меня повидала мама, а затем я еду в Ленинград, где я буду готовиться к приёмным экзаменам в мореходку. Мы полетели в Одессу самолётом, в моей жизни это было в первый раз и мне запомнились длинные откидные металлические скамейки вдоль бортов бывшего американского дугласа
В Ленинграде я жил у дяди, родного брата моей мамы, неподалёку от Зимнего дворца и ходил готовиться к экзаменам на Марсово поле, на котором по воспоминаниям генерала А.А. Игнатьева, до революции проводились военные парады. Я серьёзно готовился к экзаменам, но урывал минутку, чтобы помечтать о ней. И вот, сидя на скамье в тенёчке под низкорослым деревцом на Марсовом поле, ко мне в голову пришла лихая мысль написать ей письмо.
Я написал, что знаю её давно, ещё с пионерского лагеря и очень хотел бы с ней переписываться. Я был в шоке, когда получил от неё ответ на чётырёх страницах развёрнутого тетрадного листа в клеточку. Письмо было очень естественным и из букв её крупного и чёткого почерка в написании особенно выделялась буква "К". Она была с серповидным крючком вверху. Я написал ей снова, и ссылаясь на то, что не успел тогда на ступеньках почтамта сфотографировать, попросил прислать её свою фотографию. Она прислала.
Потом я поехал поездом в Ростов впервые в новом так называемом цельнометаллическом вагоне, построенном на Ленинградском заводе имени Егорова, поступать в училище. Потом волею судеб оказался в Одесской мореходке училище и как только облачился в форменное обмундирование написал ей записку, назначая свидание на Приморском бульваре у памятника Пушкину. Я не подумал, возможно ли это для неё, хочет ли она встретиться со мной? В этот вечер у памятника почему-то было темно, как при затемнении в военные годы. Я ждал, она не пришла. Я был тогда очень самолюбив и к тому же обидчив. Поэтому, когда 31 декабря 1948 года я увидел её с подружкой в городском Дворце пионеров, в Воронцовском дворце, где для старших школьников был организован новогодний бал аж до утра, то не подошёл и только лишь с тупым выражением лица в упор разглядывал их. Ведь я позволял себе, не зная причин, обижаться на неё .
Почти еженедельно, если я не стоял в наряде, меня на воскресенье отпускали в увольнение домой. Я по-прежнему был в неё влюблён и искал встречи, не проявляя никаких поползновений к установлению элементарных человеческих контактов, ну хотя бы поздороваться, ну, в крайнем случае, приветливо улыбнуться. Я был, повторюсь, очень самолюбив и боялся нарваться на какую-нибудь неприветливую фразу или даже на иронический взгляд. Наверняка, моё поведение в её глазах.
выглядело по меньшей мере странным и необъяснимым.
А встречались мы почему-то на улице часто, одно время почти ежедневно. Я отмечал эти дни в календаре. Она с каждым годом в моём необъективном восприятии всё хорошела и становилась очень красивой девушкой. Жаль, что тогда ещё не родились слова и мелодия замечательной песни "Воспоминание", которую с огромной душой поёт Иосиф Кобзон. Они бы были очень созвучны моему настроению. Я приведу только несколько строчек:
"Люблю тебя" -писал я на асфальте, а дождь смывал, смывал мои слова.
Дождинки так кружились, словно в вальсе, и от любви кружилась голова.
Как я хотел тогда во всём признаться, но всё робел, не зная от чего,
Тебе, наверное, было лишь шестнадцать, а мне семнадцать только лишь всего'.
И действительно мне было тогда семнадцать, а ей, наверное, шестнадцать только лишь всего.
В свободное от занятий время я часто совершал прогулки по центральным одесским улицам, но обязательно стремился пройти мимо её дома. И вот однажды, в одной из таких прогулок в мае 1951 года, выйдя из Казарменного переулка на Гоголя, я увидел её. Она свернула, как обычно, на Сабанеев мост, но прошла мимо ворот своего дома.
И тут я вдруг решился. Быстрым шагом впервые за прошедшие пять лет нагнал её и окликнул. Она остановилась и дальше мы пошли в вместе.. Что я говорил ей, я напрочь не помню, какую-нибудь нелепицу потому, что в её присутствии я снова был скован и зажат. Кроме того, меня смущал мой вид в перелицованном отцовском пиджаке с карманом на правой стороне груди вместо левой. . Моя ненаглядная по моим наблюдениям была всегда красиво одета. Я шёл рядом с ней, она держалась совершенно естественно и производила впечатление хорошо воспитанной девушки. Мы неожиданно для меня расстались у кинотеатра на Екатерининской, где работала её мама. Она перешла мостовую и скрылась за стеклянной дверью.
Я остановился. "Боже мой! -подумал я в тот момент- С кем я только что шёл бок о бок и разговаривал? С НЕЙ! Только подумать! Такое свершилось!' и вдруг мне стало необыкновенно легко: я почувствовал, что спали невидимые путы, и я ничего, как это ни странно, в душе к ней не испытываю. 'Но всё равно она замечательная и красивая девушка "- решил я для себя и повернул в обратную сторону.
В этом, 1951 году были пропагандировались так называемые великие сталинские стройки коммунизма, в основном строительство серии крупных гидроэлектростанций. Ведь мы все наизусть знали ленинское определение коммунизма, как советская власть плюс электрификация всей страны. Для грандиозных строек нужны были инженерно-технические кадры. В связи с этим одесский строительный институт был переименован в гидротехнический и вдруг стал очень престижным в городе. Она в том году закончила среднюю школу и должна была, наверное, поступать в какое-то высшее учебное заведение..
В конце августа я, не спеша, возвращался домой на Преображенскую по той же Екатерининской, и несколько впереди заметил её. Она, по-видимому, тоже шла домой. Я прибавил шагу и вскоре нагнал.
-Ну, с чем тебя поздравить? -как можно безразличнее спросил я её.
Она сказала, что поступила в гидротехнический институт. В ответ, вместо того, чтобы порадоваться её поступлению, пожелать ей и в дальнейшем успехов в учёбе, я почему-то стал говорить, что она будет сваи забивать и ещё какую-то чушь.
Что за метаморфоза происходила со мной! Я отлично учился в училище, считался достаточно развитым и довольно эрудированным молодым человеком с хорошо, как говорится, подвешенным языком. Кроме техники, серьёзно интересовался художественной литературой, историей, музыкой, не пропускал новых спектаклей в театрах, самостоятельно изучал по учебнику Челпанова логику, а в её присутствии, я это прекрасно понимал, выглядел если не болваном, то каким-то ограниченным наверняка.
Мы уже были на Сабанеевом мосту. Она вежливо попрощалась и перешла на другую сторону улицы, где был её дом. Она могла ещё немного пройти со мной, но, по-видимому, не захотела Это была моя второе и снова неудачное общение. Гипертрофированное самолюбие и на этот раз было ущемлено.
Она начала учиться в институте и последующие наши встречи я могу пересчитать на пальцах одной руки. Осенью того же года я встретил её на Сабанеевом мосту впервые вместе с молодым человеком, оживлённая разговором, возможно с сокурсником, они куда-то очень торопились.
Прошёл год, я с отличием закончил училище и был принят без экзаменов в водный институт. В ожидании начала занятий я как-то случайно увидел её с подругой в Аркадии у моря и снова не воспользовался случаем, чтобы реабилитировать себя.
Прошло года два, я учился на втором курсе и в один из приятных сентябрьских дней шёл на лекции по улице Петра Великого не с утра, как обычно, а на вторую пару. Я оглянулся и увидел вдали ее, по-видимому, с сокурсницей. Они, надо полагать, тоже шли в свой институт на вторую пару. Я бы мог попридержать шаг и, присоединившись, поболтать с ними по дороге, мы теперь были на равных - студенты. Может быть, на этот раз я выглядел бы лучше. Но я почему-то не сделал того, то ли стеснялся за предыдущее, то ли или уже не очень хотел..,
Прошло ещё несколько лет, я уже был на 5 курсе, и увидел её с другой подругой на нашем институтском танцевальном вечере. Я знал, что она к этому времени закончила Гидротехнический и была оставлена на кафедре аспирантом. И снова я не подошёл и даже не поздоровался. По всем понятиям, она пришла в чужой для неё институт, и я обязан был хотя бы из элементарной вежливости поздороваться, ведь мы уже были взрослыми, а я даже женат. Почему я не сделал этого? Смущался? Я был к этому времени уже не из сильно смущаемых, но и равнодушием к ней я объяснить себе своё поведение тоже не могу. Странно это для меня и до сих пор необъяснимо
Прошло ещё много лет. Мне кажется, что это было в году 76-ом. Я с женой и дочкой пришли в кинотеатр посмотреть только что вышедший на экраны города фильм "Чайковский". Мы сидели в последнем ряду, в центре и, хотя все зрители уже расселись по своим местам, свет в зале почему-то не спешили погасить. И вдруг я увидел её с сыном в конце нашего ряда через проход в углу у окна, задёрнутого вишнёво красной тяжёлой шторой. Я был изумлён её спокойной красотой. Это была очаровательная женщина в расцвете лет неправдоподобно похожая на известную американскую киноактрису из фильма 'Два дня в Нью-Йорке'. К этому времени она уже преподавала в родном институте. . Но вот свет в зале медленно погас, и вместе с ним исчезла она, и, как оказалось, это была последняя встреча. В дальнейшем я ни разу её не видел. А тогда в голове моей вспыхнули из памяти слова старинного романса: "Я встретил Вас и всё былое..."
А что это за былое? Многолетние, искренние, кристально чистые грёзы и страдания влюблённого в неё юноши, и Бог знает, насколько иначе сложилась бы моя судьба, не встретив ее в далёком 1946 году. Наверное, не было романтичных побегов из родительского дома, которые доставили родным много огорчений и переживаний, не было мореходки, которой я искренне благодарен за то , что учился там. Да что об этом сегодня размышлять? Получилось так, как получилось. Но почему вдруг она и сейчас иногда мне, старому, снится, и я просыпаюсь с улыбкой на устах?
Где-то я прочитал, что юношеская любовь, пусть часто неудачная, оставляет глубокий след в сердце мужчины и накладывает отпечаток на всю его последующую жизнь. С первой частью этого утверждения я могу согласиться, ведь я по сей день через много десятков прожитых лет всё чётко помню, А что касается второй части, то никакого отпечатка на себе не заметил, потому, что этот отпечаток тем сильнее, отмечает цитируемое мною утверждение, чем гениальнее мужчина. Увы! К таким не принадлежу.
Послесловие. Оказывается это вовсе не любовь, любовь-она в радость, а это любовная зависимость, нечто сродни алкогольной зависимости или наркотической. Так говорят специалисты-психологи. И вот по прошествии более, чем трёх лет со дня опубликования рассказа я прочитал в интернете следующее сообщение, которое привожу, ничего не изменяя:
'Любовь внесли в реестр психических заболеваний ВОЗ.
F63.9 - под таким номером любовь внесена в реестр заболеваний Всемирной организацией здравоохранения. Отныне международный шифр болезни - F 63.9. Любовь отнесли к психическим отклонениям, к пункту 'Расстройство привычек и влечений', после алкоголизма, игромании, токсикомании, клептомании. Иначе пункт F 63.9 именуется "Расстройство привычек и влечений неуточненное".
Общие симптомы:
- навязчивые мысли о другом;
- резкие перепады настроения;
- завышенное чувство собственного достоинства;
- жалость к себе;
- бессонница, прерывистый сон;
- необдуманные, импульсивные поступки;
- перепады артериального давления;
- головные боли;
- аллергические реакции;
- синдром навязчивой идеи.
По мнению ряда учёных, любовь можно сравнить с обсессивно-компульсивным расстройством. Исследователи с медицинского факультета Национального автономного университета Мексики, в частности Хеорхина Монтемайор Флорес, разделяющие эту точку зрения, вообще полагают, что любовь может длиться не более 4 лет, объясняя это физиологическими причинами.'
Ну, теперь, наконец-то, мне наука всё объяснила, кроме слов 'обссесивно-компульсивным'. Оказывается, я длительное время страдал заболеванием, нечаянно подхваченным далёким летом 1948 года.