Я люблю весну в Одессе, особенно в апреле. Воздух чист, прозрачен, свеж, солнце ненахальное, почки на ветках топорщатся. Зелени ещё нет, но к первому мая обязательно вся растительность в городе будет зелёной.
Вот в один из таких чудесных апрельских дней, когда душа радуется возрождению природы, я возвращаюсь домой, открываю почтовый ящик и вдруг из него, кроме газет, вываливается казённая бумага. Читаю: мне предлагается такого-то числа, в таком-то часу явиться в прокуратуру и указывается номер кабинета.
С прокуратурой, судом и другими юридическими заведениями, кроме ЗАГСА и нотариальной конторы, будучи гражданином законопослушным, отродясь, никаких дел не имел и вдруг такая строгая повестка. Не могу сказать, что ноги у меня подкосились, чего не было, того не было, но в зобу, что называется, дыхание спёрло. Закурил и задумался, курю, думаю, курю, размышляю, как -будто никаких грехов у меня перед законом нет, а вот вызывают.
Поднялся, не спеша, на наш второй этаж, вошёл в нашу коммунальную квартиру, открыл дверь в нашу семейную комнату, погрел себе приготовленный женой обед, дай Бог ей здоровья на долгие годы, поел и всё, как Гай Юлий Цезарь, и дело делаю и одновременно размышляю, вспоминаю и не могу за собой вспомнить каких-либо антиобщественных поступков. Ведь даже окурки я на улице бросаю в урну, а не, как некоторые, на тротуар.
Курю, размышляю, даже газеты не стал читать, вспоминаю прожитые годы, но и ничего по большому счёту, достойного внимания одесской прокуратуры, вспомнить не могу.
Возвращается с работы жена. Показываю ей повестку, и она тоже старается вспомнить мои прегрешения.
- Послушай!- говорит она мне- может быть ты в своих командировках чего-то натворил?
Я клятвенно её заверил, что в командировках я веду себя лучше, чем дома. Она задумалась, но видно и при всей присущей ей фантазии, ничего не придумав, пошла кормить детей ужином.
Весь вечер был отравлен сосущей неизвестностью и ночь тоже. Я не спал и пытался убедить себя, что это какая-то ошибка, но не убедил. Невыспавшийся, отправился в своё учебное заведение читать лекции, предупредив начальника отделения, что должен на час отлучиться. Я никому не сказал, что меня вызывают в прокуратуру. Не сказал, потому что последовали бы участливые вопросы за что и почему меня, я ничего путного ответить бы не мог, а за моей спиной, наверное, шепотнули:
- Кто бы мог подумать..., а ведь его прокуратура вызвала, у нас в прокуратуру зря не вызывают.
Шёл я по весенним улицам родного города и поглядывал на часы, чтобы не опоздать. Не нравится мне быть неточным. Нашёл здание Жовтневой районной прокуратуры -двухэтажное здание на углу улицы Бебеля и проспекта Мира. Захожу, длинный коридор, много дверей по одну сторону стены и по другую. Возле каждой двери вдоль стены стулья стоят. Много дверей и много стульев. Наверное, людей, обычно, группами вызывают. Но в сей час коридор был пуст и только у одной двери понуро сидел в ожидании, наверно, такой же, как и я, вызванный. Гляжу, действительно мой номер кабинета. Присел рядом. Неожиданно дверь чинно приоткрылась, и оттуда, вытирая взмокший лоб, вышел посетитель. Вместо него вошёл сидевший у дверей, а я пересел на его место.
Прошло минут десять, а может быть больше,. Я уже не волновался, я успокоился ещё с утра, не даром пословица говорит, что утро вечера мудренее. В голове осталось только щекочущее любопытство от неизвестной мне тайны моего неожиданного вызова. Но вот настал и мой черёд предстать пред прокуроровы очи. Я вошёл в небольшую квадратную комнатёнку с большим окном напротив входной двери. У окна стоял хлипкий, вроде шахматный, столик с одиноким стулом, а справа от окна всю стену закрывал деревянный неокрашенный стеллаж
По левую мою руку за однотумбовым канцелярским столом сидел чиновник, наверное, следователь, в форменной тужурке и что-то писал. Почти всё свободное пространство в его кабинете было заполнено светлыми картонными папками с делами. Папки стояли столбиком на канцелярском столе, папками был забит громоздкий стеллаж, папки стопками были уложены на полу, оставляя только узкие проходы. Судя по количеству папок, в этом кабинете не бездельничали.
Я протянул следователю повестку. Он кивнул мне на стул около его стола и, не представившись, усталым голосом спросил:
-Кем Вам приходится Левина?
Я немного опешил от неожиданности вопроса
-Тёщей, но она уже два года, как умерла.
Последовал следующий вопрос
-Каким образом на Таировском кладбище вы на её могиле установили памятник?
Не знаю, как в других городах Советского Союза, но в Одессе для усадки земли памятник на могиле ставили только через год после захоронения. Поэтому стать на очередь в комбинате ритуальных услуг, чтобы заказать памятник, можно было только через год. Очередь была большая, двигалась медленно и ждать надо было года три. Наконец, наступал день, когда тебя открыткой вызывали в контору и оформляли заказ. Но, чтобы памятник сделали аккуратно и добротно, необходимо было "мазать" и мастера, и рабочих, то ли деньгами, то ли продуктами питания, которые в то время были уже в глубоком дефиците. А не подмажешь, как известно, не поедешь, измотают тебя так, что мало не покажется.
Поэтому большая часть родственников умерших, как только миновал год, вступали в непосредственные переговоры с работниками мастерской на кладбище и в течение двух недель без всякого бюрократического оформления получали установленным на могиле то, что заказывали. Время от времени в городе на кладбищенские мастерские делали облавы. Если прокуратура добывала улики, то возбуждала уголовные дела, и суд сурово наказывал памятников дел мастеров. Но на их освободившиеся места вставали новые бойцы.
Через год, как умерла мать моей жены и моя тёща, да будет благословенна её память, мы с женой не искали непроторенных дорог, а отправились на кладбище, нашли мастерскую, жена договорилась с исполнителем. Через две недели без лишних хлопот памятник своим присутствием уже украшал могилу покойной. Ады Наумовны.
Я, конечно, был удивлён, что прокуратура разыскала меня, но бодренько ответил, что год назад мы с женой пошли проведать могилу её мамы и моей тёщи и, когда мы стояли в скорбном молчании, к нам подошёл какой-то человек и предложил свои услуги.
Следующий вопрос следователем был поставлен совершенно по-жванецки:
-И Вы, конечно, его не знали?
-Откуда? -ответил я, как истый одессит, чисто по- одесски, то есть своим вопросом на его вопрос.
-И Вы бы его, если увидели сегодня, конечно, не узнали?
-Нет- и не соврал, я действительно отличаюсь плохой памятью на лица. Я мог занять очередь и забыть за кем стоял. В очереди мне легче было запомнить какой-нибудь элемент одежды, например, цвет пальто.
Я хотел рассказать следователю о забавном случае, который со мной недавно произошёл из-за того, что плохо запоминаю людей, а потом не узнаю их, но он прервал меня:
-Сядьте за стол и напишите поподробнее, как всё было!
Он дал мне лист бумаги с заголовком из чёрных букв - "Свидетельские показания. Я примостился у маленького столика у окна и начал так: "Летом 1980 года, то ли в июне, то ли в июле, точно не помню, но помню, что было уже жарко, мы были... к нам подошёл.... фамилии не знаю и так далее.
Поставил точку, подписался, поставил дату и протянул листок дознавателю. Он бегло просмотрел написанное и безразлично подытожил состоявшуюся встречу:
-Мы ещё вас вызовем.
Тогда я попросил следователя:
- Если будете снова вызывать, то, пожалуйста, во вторую половину дня. Мне не надо будет отпрашиваться с работы и к, несомненной радости учащихся, срывать занятия.
Меня больше не вызывали, но по сей день не могу объяснить, как прокуратура, обнаружив на могиле незарегистрированный памятник, каких на кладбище было большинство, так безошибочно вышла на меня. Ведь фамилии у меня и тёщи разные.