Стемнело. Умолкли молитвенные распевы в синагоге. Богомольные евреи неторопливо расходились по домам. Закончился шабат, длинная улица огласилась криками детей, и шумом движущихся автомобилей. На вечернюю посиделку с этажей спустились жильцы и сбились в кучки на переходных мостках у парадных входов своих домов. Одни сидели на скамьях, другие на корточках или на полу, третьи- стояли, кто лускал семечки, кто держал около себя детей, но все они вели и вели свои бесконечные громкогласные разговоры порой до глубокой ночи.
На ежевечернюю прогулку собрался Август Михайлович, невысокий, плотный старик, пожилой пенсионер из бывшего эсэсэсэра. Днём старик спасался от сорокоградусной жары, сидя в квартире за компьютером и позволяя ленивому вентилятору - "подхалиму" уже успевшей нагреться воздушной струе обдувать себя и своего приятеля в металлическом корпусе. Вечером Август Михайлович предпочитал подышать свежим воздухом. Но и вечером асфальт улицы и накалённые за долгий летний день бетонные стены домов щедро дышали накопленным теплом. На вечерней улице было также тошнотворно душно, как и в квартире.
Старик медленно вышел из дома, прошёл по переходному мостику на тротуар и остановился в коротком раздумии, в какую сторону сегодня направить свои шаги. В памяти старика всплыло начало знакомого с детства рассказа "Акула" с по -толстовски длинной фразой, в которой упоминалось, что "стало душно и точно из топленной печки несло на нас горячим воздухом с пустыни Сахары".. "Как и здесь у нас, ...из топящейся печки", - повторил про себя Август. Он уже почти привык, что на его исторической родине чаще всего обходились одним именем и пренебрегали отчеством, которое на его естественной обычно служило символом уважения.
Старик поднял голову, долго смотрел слезящимися глазами на редко расставленные, точно шахматные фигуры на доске в конце игры, светящиеся точки на чёрном полотне неба. Каждый раз, глядя на ночное небо, он, бывший моряк, пытался разглядеть знакомые созвездия. Потом, решившись идти сегодня направо, не спеша, направился мимо разноэтажных белых домов и синих фонарных столбов с подвешенными на них мутно и потому уныло светящимися шарами. Он прошёл мимо "спящих полицейских" на мостовой, этого остроумно придуманного небольшого возвышения по всей ширине проезжей части, чтобы водители не очень разгоняли свои машины, и направился к недавно построенной на перекрестке дорожной круговой развязке.
Посередине круга возвышалась скульптура большой птицы, повидимому павлина, потому что большое тело и длинный хвост её был выложены из земли с множеством высаженных ярких цветов. В впереди композиции выделялся большой красный металлический клюв. Птица была ярко освещена подвешенными на столбах фонарями. У круговой развязки то ли начиналась, то ли заканчивалась улица, на которой жил Август Михайлович. Это трудно было узнать, в небольшом городке ирия, иначе говоря, муниципалитет, по-видимому, экономила на табличках с названием улиц и номерных знаках на домах.
В круговую развязку под прямым углом вливались две улицы и вытекала одна дорога, ведущая к основной междугородней трассе. Развязка без участия светофоров регулировала напряжённое автомобильное движение. Каждый раз, наблюдая, как споро всегда спешащие машины разъезжаются в разные стороны, старик восхищался простотой решения задачи. Он знал, что круговые развязки в городах строили на площадях, а здесь умудрились вписать её в тэ-образное пересечение улиц.
Старик постоял несколько минут, наблюдая за юрким движением разноцветных машин. Вокруг, сколько было видно глазам, светились жёлтые и белые точки огней домов и дорог, и только впереди, в в дали, чернели две невысокие горные вершины с прогнувшейся мелкой седловиной. Днём, в солнечных лучах, окружающий город ландшафт был очень живописен. Неожиданно сбоку, со стороны далёкого моря слабо дохнуло свежим ветерком. Он знал, что в городе можно найти островки с микроклиматом и слабое дуновение его не удивило.
Август Михайлович решил спуститься к подножию горы вдоль широкой автомобильной дороги, серпантином огибающей склон. Он стал вышагивать по мелким цветным тротуарным плиткам вниз. Мимо него непрерывно вверх и вниз, будто вырвавшись из суточного шабатного плена, неслись автомобили. "Шуршат машины шинами"- вспомнил он классический пример литературного приёма, называемого, кажется, аллитерацией. Да, память теперь у него была уже не та, что в молодые годы. Он тогда он шутил, что память у него, как у слона.
Приближался тринадцатый год жизни Августа на земле обетованной. В глубине прожитых лет остался родной и любимый им южный приморский город, красивый и неповторимый, любимая работа, доставлявшая огромное удовольствие. Но почему-то не было в его душе щемящей тоски, называемой ностальгией, а осталась только благодарная память за прошлое, которое тнперь уже навсегда принадлежало другой стране.
Больше всего он жалел, что не было теперь рядом его друга с детских лет -моря, тихого и нежного в утренних лучах летнего солнца, грозного и ревущего в непогоду, белого от льда в зиму. Когда старик плавал на кораблях или отдыхал на берегу, он мог часами наблюдать это разноголосое живое существо. Море умело смеяться, как у Горького, и шептать, дружелюбно урчать и шипеть, всхлипывать и стонать, реветь и грохотать. Старик хранил магнитофонную кассету, где волна прибоя подобно взрыву снаряда ударяла по скале и с скрежетанием откатывалась назад. Перед сном он часто слушал шум прибоя и засыпал с умиротворённой улыбкой.
Горный пейзаж, который он теперь ежедневно видел, был по-настоящему красив, но был статичен, как театральная декорация, неживым для него. Старик не мог его долго разглядывать его, становилось скучно.
Август Михайлович быстро шёл мимо огромных камней, обросших зеленью, мимо разросшихся кустов, свисающих цветочных гроздьев. Красная земля была поистине здесь благодатна. Спуск вниз старику был лёгок и приятен в отличие от предстоящего ему подъёма при возвращении домой. Он дошёл до подошвы горы и повернул к одноэтажному зданию большого и ярко освещённого супермаркета. Этот гастроном в отличие от других по завершению шабата работал. Старик решил купить "багет", так почему-то назывался длинный и тонкий батон.
Ассоциативно с багетом Август Михайлович вспомнил франзольки, небольшие выпуклые посередине булочки, как бы полубатончики. Он их с удовольствием ел в Ленинграде в 48 году. В этом или, кажется, в следующем году в Союзе началась удушливая борьба с так называемыми космополитами и засилием иностранных слов в русском языке. И тогда всё иностранное переименовали: франзольки стали именоваться русскими булочками, известное не только в Ленинграде кафе "Норд" на Невском сменило вывеску на "Север", как и тоненькие дешёвые папиросы. Шутили тогда, что меню впредь будет называться "разблюдовкой", а официантка-"блюдоноской".
А "великий, могучий русский язык", продолжал размышлять Август Михайлович, сейчас, как никогда, ежедневно всасывает в себя, точно эвкалипт воду, десятки большей частью совершенно ненужных ему иностранных слов. Значение многих новых слов даже при достаточной фантазии без хорошего словаря не переведёшь. Что означает, например, диллер, апшорная зона, брэнд и многие другие непривычные для слуха слова? Интересно, какие из них, иноязычных, приживутся в русском языке, задумался старик. В иврите, например, прочно внедрилось слово "балаган" в значении "беспорядок"
Старик вошел в прохладный супер., он дышал кондиционером. У входной двери охранник привычным движением обвел вокруг его тела плоским индикатором, проверяя, нет ли в одежде чего-либо металлического. К таким проверкам старик за эти годы уже тоже привык .
Он побродил по огромному квадратному залу среди заваленных продуктами и различными товарами стеллажей. Сегодня его уже нельзя было удивить изобилием, да ему ничего не надо было покупать, кроме, разве что не очень нужный багет. Он взял со стойки свежий, только что испеченный в магазине ароматный и очень вкусный тонкий батон, засунул его в длинный бумажный мешок и подошёл к кассе.
-Добрый вечер!- негромко сказала ему по-русски миловидная молодая женщина и, осветив лицо Августа Михайловича приветливым взглядом, протянула за деньгами руку. Он вложил несколько монет в узкую женскую ладошку, повёрнутую вверх, и нечаянно коснулся её пальцами. Как электрический ток, молнией вспыхнуло воспоминание о его первом касании к девичьей руки. Это было так давно, когда ещё в советской стране девочки и мальчики учились раздельно в женских и мужских школах.
Старик вышел из магазина в духоту... Теперь предстояло возвращение домой, медленный подъём по длинной огибающей гору наклонной дороге вверх.
-А почему эта молодая симпатичная кассирша вдруг сказала мне "Добрый вечер!", вспомнил Август Михайлович. За прожитые в Израиле годы это был, кажется, первый случай, чтобы кассирша магазина, даже если он часто посещал его, поздоровалась .
-Может быть мы знакомы? Этот навязчивый вопрос заставлял напрягаться сопротивляющуюся его насилию память. Где-то посередине пути он сообразил, что, может быть, эта молодая женщина училась с ним в ульпане. В многочисленной группе, где он изучал иврит, были люди разных возрастов.
-Но у той, похожей на кассиршу, с которой он учился и вспомнил теперь, был очаровательно красивый голос, очень глубокое, как колодец с чистой прохладной водой, меццо-сопрано, совсем не соответствующий её изящной фигуре.
Старик хорошо и надолго запоминал людские голоса и всегда восхищался ими, если слышал, на его взгляд, красивые тембры. Ему было обидно, что он не мог, как некоторые подражатели, воспроизводить понравившиеся ему голоса. Если бы он мог, то обязательно коллекционировал их в магнитной записи, как любители коллекционируют пение птиц..
Та, с глубоким завораживающим голосом, тоже была невысокого роста с блестящими черными волосами и тёмными зрачками глаз. Но сегодня, через десяток лет, она должна была бы выглядеть старше.
-Нет, это не она,- решил Август Михайлович о кассирше. У приветливой кассирши голос был бесцветный и приглушённый. Но всё же как приятно, что она сказала мне: "Добрый вечер!", продолжил вспоминать старик.
Решив для себя задачу, он пошёл быстрее, думая уже о чём-то другом. Было по-прежнему душно. Ог напряжения, которое он испытывал при ходьбе, его лицо стало заливать потом, от пота резко защипало в глазах. Мимо по-прежнему равнодушно пролетали сосредоточенные на себе машины. Они гнали впереди себя потоки воздуха, и только зелёные кусты с чуть-чуть двигающимися лепестками на развесистых ветках приветствовали его медленное и настойчивое восхождение.