Это было в 60 году. Я был молод. Отработав положенные мне после окончания института три года по назначению в Одесском порту, я уже несколько месяцев трудился инженером-проектировщиком в одесском филиале одного общесоюзного проектного института. И хотя институт был общесоюзный и связанный с энергетикой, но проектировать в нашем отделе в то время при хрущёвских преобразованиях почему-то было нечего.
Каждый рабочий день, а тогда он был восьмичасовым, шесть раз в неделю мы, более полутора десятка специалистов, от утреннего звонка до обеденного маялись безделием, а после обеда снова коротали время до вечернего звонка. Каждый чинно сидел у своего чертёжного стола и делал вид, что занят чем-то очень важным. Ведь зарплата начислялась. Только длительные перекуры в туалете скрашивали мне ежедневное утомительное ничегонеделание. Но сколько можно курить? Я не предполагал, что подобное времяпрепровождение может оказаться для меня таким мучительно изнуряющим.
В начале октября я неожиданно встретил на углу улиц двух карлов, так назывался тогда угол улиц Карла Маркса и Карла Либкнехта, Мишу Жванецкого, будущего писателя-классика советской сатиры, мы с ним раньше вместе работали сменными механиками в порту. Он сообщил мне, что в порту создан филиал одесского центрального конструкторского бюро ?3. И ещё он рассказал, что работает в этом портовом филиале инженером-конструктором и знает, что штат филиала укомплектован не полностью, требуются инженеры-портовики и даже наша графа не помеха.
Миша назвал фамилию руководителя филиала, она была мне знакома по Водному институту. Я, конечно, обрадовался, что есть возможность устроиться по специальности там, где можно быть не только инженером, но и есть живая работа. Отпросившись на несколько часов в своём проектном, я поторопился на Ланжероновскую улицу, где находилось основное здание ЦКБ, к начальнику отдела по конструированию портовой механизации.
В конструкторском отделе начальника не оказалось, куда-то вышел. Среди весело переговаривающих между собой конструкторов обоего пола я увидел бывшего нашего начальника отдела портовой механизации. Он потом был переведен начальником механизации района, где я работал, но не удержался на производстве. Бывший начальник угрюмо не участвовал в общем разговоре и, молча, что-то считал за однотумбовым письменным столом, примыкающим под прямым углом к его чертёжной доске.
Я поздоровался.:
-Ну как у вас тут? -поинтересовался я, обрадовавшись, что встретил знакомого человека.
-Как при всякой сидячей работе -друг друга подсиживают, ответил он мне.
В это время пришёл начальник отдела, кажется по фамилии Завгородний, высокий пожилой мужчина с ничем не примечательной внешностью. Я представился ему. Он расспросил меня об институте, о предыдущей моей работе.
-Такие специалисты для портового филиала нашего отдела действительно нужны, -сказал он, - но я не могу взять вас без месячного испытательного срока.
Это меня несколько удивило, но я, не раздумывая, согласился на такое условие и оклад 900 рублей. Точно такой был у меня и в проектном институте. Начальник отдела подписал заявление и направил меня в отдел кадров.
Не знаю, как кому, а мне за всю мою трудовую жизнь пришлось четыре раза наниматься на работу и в трёх случаях из четырёх кадровики, то ли мужчины, то ли женщины, попадались несимпатичные. Хотя по роду службы они были всего лишь техническими работниками, но вели себя со мной так, как -будто от них зависит примут меня на работу или нет.
И этот кадровик по фамилии Казаков, наверное, отставник, подумал я, не лишил меня строго оценивающего взгляда. Потом он долго изучал моё, только что подписанное, заявление и с тоской, будто заранее зная, что выбрасывает в мусор, вручил стандартные бланки анкеты по учету кадров и автобиографии. При этом строго настрого предупредил меня не скручивать и не складывать эти бланки. Оказывается, я не ошибся, Казаков был бывшим полковником КГБ.
Я был обрадован, что меня так быстро и легко принимают на инженерную работу, в условиях Одессы это было непросто. Я резво побежал увольняться из инженеров проектировщиков, чтобы стать вожделенным инженером- конструктором по портовому перегрузочному оборудованию. В проектном институте мне сообщили, что на меня, как специалиста, уже рассчитывали.Даже в командировку в Донецк послали, чтобы я сфотографировал один объект и фотографию сделал хорошую. И вот тебе, на тебе -укорили меня. А я, молодой, до этого не знал. что производственная командировка также является как бы поощрением то ли за хорошую работу, то ли за примерное поведение.
Не помню, сколько дней заняли формальности в двух отделах кадров, но в конце какого дня мне выдали в хозяйственной части ЦКБ готовальню. Это означало, что я уже на следующий день могу приступать к работе.
Утро следующего октябрьского дня было освещено мягким солнечным светом, проникавшим сквозь кроны пожёлтевших листьев. Филиал ЦКБ-3 находился на территории порта, в здании бывшей портовой электростанции, где в начале века работал отчим будущего главного конструктора С.П.Королёва. Я поднялся на высокий третий этаж по узкой металической лестнице, какие обычно были установлены на чёрном ходу старых одесских жилых зданий, и оказался в сравнительно большой комнате с очень высоким потолком и огромными окнами. Почти вся площадь комнаты была заставлена чертёжными и канцелярскими столами.
В глубине стоял письменный стол руководителя филиала. но он отсутствовал, потому что находился в больнице. Его функции временно выполнял относительно пожилой для моего тогда возраста инженер, который занимался так называемым нормоконтролем Его стол также стоял таким образом, чтобы можно было наблюдать за нами, молодыми. Это были две симпатичные девушки-чертёжницы и три конструктора, я оказался четвёртым. С двумя инженерами, то есть Мишей и Володей я был знаком ещё по институту. Третий конструктор, невысокий плотненький паренёк, закончил Ленинградский Водный институт, а девочки-техники были переведены в филиал из отдела ЦКБ-3..
Временно исполняющий обязанности руководителя, на канцелярском языке называемый коротко "врио" указал мне чертёжный стол и показал сделанную каким-то портовым рационализатором деревянную модельку подвесного устройства к крану. Устройство предназначалось для погрузки-выгрузки тяжеловесов через люк подпалубного простанства трюма судна. Одесские грузчики это пространство почему-то называли мурадой.
-Ваше задание, -сказал он- заключается в том, чтобы исходя из этой модели рассчитать элементы и вычертить чертёж общего вида приспособления в трёх проекциях, а потом произвести деталировку. Все конструктивные размеры задавайте сами".
Все мальчики и девочки во время работы мало обращали внимание на врио, чертили, живо переговаривались, обменивались последними новостями, мнениями, сыпали анекдотами, а девочки иногда дружно негромко пели. Тогда модной была "Попутная песенка". Я приступил к выполнению задания. Но свобода в выборе основных конструктивных размеров элементов сразу поставила меня в трудное положение. Это не помешало мне быстро вписаться в эту живую дружную кампанию.
Врио и до меня видно чувствовал себя в молодом коллективе отчуждённо, а то, что бойкий новичок так быстро стал своим, наверное как-то задело его. Я почувствовал его неприязненное отношение к себе. Он был вежлив, не делал никаких замечаний, так как понимал, что он всего лишь факир на час. Эта свободная атмосфера в комнате была явно ему не по нутру.
Конец октября в Одессе-это конец бабьего лета, потому что после ноябрьских праздников обычно наступает ощутимое похолодание. Особенно похолодание ощущается в помещениях, если они к этому времени не отапливаются. Такой оказалась наша комната из-за неисправного водяного отопления. Стало очень неуютно. Было настолько холодно, что в комнате воцарилась тишина. Стихли бесконечные шутки, уже не слышались не только весёлые мотивчики, но даже смех. Мы стали теплее одеваться, но работать всё было холодно. Согревались только в перерывах сигаретами и папиросами на лестничной площадке чёрного хода или в обеденный перерыв внизу, во дворе.
Через неделю-полторы вдруг что-то защёлкало в трубах, радиаторы нагрелись, стало тепло и снова посыпались искромётные шутки и анекдоты. У меня не ладилось с проектом. Я делал расчёты, потом вычерчивал. В это время в моей голове вдруг рождались другие конструктивные решения. Я стирал начерченное, чтобы вычертить новый общий вид конструкции в виде короба, из которого должна была выдвигаться злополучная массивная рама с подвешенным на ней крюком. А ещё надо было сконструировать механизмы выдвижения и втягивания рамы в короб и опускания и подъёма крюка. Работа была сложная, но интересная.
Я почувствовал, что не успеваю, стал оставаться сверхурочно. Однако, к концу испытательного срока не завершил порученную мне работу. Но кто мог точно определить, сколько надо времени, чтобы сконструировать довольно сложное изделие?
Врио перед начальством отозвался обо мне не лучшим образом. Вместо 900 рублей мне предложили 800. Столько я получал, когда только начинал трудиться в порту Я гордо отказался. И, как показала последующая жизнь, поступил правильно.
Жизнь филиала конструкторского отдела в порту оказалась недолгой, через некоторое время его закрыли, а конструкторов перевели в отдел. Прошло время, и я встетил Мишу на улице неподалёку от ЦКБ. Я после увольнения из ЦКБ работал инженером-констуктором в конструкторском бюро порта. Мы потрепались о том, о сём, и вдруг он мне говорит:
-Знаешь, Володя, я уезжаю в театр, к Райкину в Ленинград.
-Как,-удивился я, - а ЦКБ?
-Инженером на 120 рэ я всегда успею.
А когда через много лет, мне потребовалась справка об общем трудовом стаже, то оказалось, что и зачислен то я был с испытательным сроком в ЦКБ не инженером, а техником. Значит обманули меня. Если я знал это при поступлении в ЦКБ, то на должность техника никогда бы не согласился. Но остались незабываемые воспоминания о месяце, проведенном в весёлом молодом коллективе, а это тоже многого стоит.