В предпраздничной суматохе незамеченной прошла одна из самых трагических годовщин нашей новейшей истории: 35 лет со дня расстрела израильских спортсменов на Олимпиаде в Мюнхене. Говорят, на Поклонной горе в Москве была проведена поминальная молитва, да в Нью-Йорке, по непроверенным сведениям, состоялась церемония памяти. В Израиле эта дата прошла незамеченной. Почему?
Не потому ли, что это могло бы бросить тень на главного партнера нынешнего премьер-министра Израиля по "мирным переговорам" - Абу-Мазена, который имел непосредственное отношение к этой "операции"? Как, впрочем, и партнер предыдущих премьеров - Ясер Арафат. Абу Дауд (он же Мухаммед Дауд Махмуд Куде), который является сегодня членом Палестинского Национального законодательного Совета, а в 1972 г. возглавлял "Черный сентябрь" - одну из дочерних организаций ФАТХа - был автором идеи и главным архитектором всей операции. Он признался в этом в своей автобиографии, опубликованной во Франции под названием "Палестина? От Иерусалима до Мюнхена" и получившей в 1999 г. приз ПА по литературе. Там же он признал, что Махмуд Аббас, в те годы - правая рука Арафата и один из лидеров ФАТХа, имел непосредственное отношение к финансированию террористической операции против израильских спортсменов в Мюнхене. И хотя руководство ООП официально утверждало, что "Черный сентябрь" не имеет к ним никакого отношения, эксперты по международному терроризму уже давно установили, что "Черный сентябрь", созданный после изгнания королем Хусейном арафатовских банд с территории Иордании, изначально и всегда был тайным орудием ФАТХа - военного крыла ООП.
В своей книге Абу Дауд утверждает (и нет оснований не верить ему в этом вопросе), что Арафат был полностью в курсе дела относительно подготовки террористической операции в Олимпийской деревне и даже благословил участников перед операцией словами "Да защитит вас Аллах".
Еще один архитектор нападения на израильскую олимпийскую команду тоже преспокойно живет на территории ПА. Это Амин Аль-Хинди, возглавляющий ныне общую разведывательную службу ПА. Аль-Хинди был ответственным за разведку ФАТХа еще с начала 70-х, и в этом качестве способствовал успеху спланированного Абу Даудом преступления. Позднее, в 80-е годы, он координировал отношения между ООП и ЦРУ.
В 1995 г., Израиль еще заявил протест в ответ на попытку Арафата назначить начальником полиции в Рамалле другого подозреваемого в причастности к мюнхенскому преступлению - Мустафу Лифтауи (Абу Фираса). Тогда цинизм в отношениях с убийцами еврейского народа еще не достиг нынешнего уровня, а убийцы израильских спортсменов на Олимпиаде в Мюнхене все еще рассматривались как преступники.
Для меня это историческое событие переплетено с глубоко личными воспоминаниями и неразрывно связано с нашей борьбой за выезд.
* * *
В 1972 г. еврейский Новый год - Рош А-Шана - выпадал на 8 сентября. За три дня до Рош А-Шана и в середине второй недели летней Олимпиады в Мюнхене, в 4:30 часов утра 5 сентября, группа арабских террористов из организации "Черный сентябрь" захватила жилой комплекс на улице Конноллиштрассе 31 в Олимпийской деревне, где жила израильская спортивная делегация. То есть, не весь комплекс, а те его квартиры, в отношении которых террористы были уверены, что там проживают израильтяне. Террористы были очень осторожны, чтобы ненароком не захватить каких-нибудь неевреев - ведь такая ошибка могла бы подорвать поддержку их "справедливой борьбы" со стороны "прогрессивного человечества".
Террористы взяли в заложники 11 израильских спортсменов и тренеров и потребовали освобождения из израильских тюрем 234 арабских террористов и нескольких неарабских, плюс еще двоих из немецких тюрем - Ульрики Майнхоф и Андреаса Баадера, основателей и главарей немецкой кровавой террористической банды "Красная Армия".
Двое из захваченных в заложники израильских евреев - тренер по борьбе и один из директоров Спортивного института им. Вингейта, Моше Вайнберг, и штангист Йосеф Романо - были расстреляны террористами почти сразу после нападения, при попытке оказать сопротивление. Благодаря этой попытке, как и героическому поведению остальных заложников, одному из заложников, борцу Гаду Цабари, удалось вырваться из плена и убежать - под градом пуль вслед. Удалось бежать и обитателям еще двух квартир, услышавших предупредительные крики их захваченных товарищей. Тело 33-летнего Моше Вайнберга было выброшено на улицу перед зданием в подтверждение серьезности намерений бандитов.
Между прочим, Моше Вайнберг был захвачен отдельно от остальной группы, так как возвращался после встречи с друзьями уже под утро. Услышав в утренней тишине его шаги и убедившись по его парадной олимпийской униформе, что он израильтянин, четверо террористов выскочили на него из засады прямо перед зданием. Поскольку квалифицированный борец оказал сопротивление и даже успел послать в нокаут одного из нападавших, они открыли огонь и ранили его в лицо. Пуля вырвала у него часть щеки, и он истекал кровью, но продолжал сопротивляться. Затем под четырьмя стволами, прижатыми к его затылку и бокам, он был силой уведен внутрь здания. Все это происходило точно напротив здания 24, где жили спортсмены ГДР, прямо под их окнами. Они не могли не слышать крика Моше о помощи, когда он понял, что одному ему не справиться с четырьмя вооруженными нападавшими. Не могли они не слышать и выстрела. Есть все основания полагать, что сцену последовавшей борьбы и увода Моше Вайнберга под дулами автоматов наблюдал хоть кто-то из сотен находившихся в здании немецких спортсменов. Но никто из них не пришел ему на помощь, никто не поднял тревогу по поводу того, что в здании у израильтян творилось что-то неладное.
Как быстро выяснилось, трое главарей террористов в преддверии Олимпиады нанялись работать в Олимпийской деревне на всяких вспомогательных должностях, что дало им свободный доступ в жилой комплекс и позволило выяснить расписание и график деятельности израильских спортсменов, спланировать операцию и даже сделать копии ключей от дверей комнат, где жили израильтяне. Остальные пятеро без всяких проблем прибыли в Мюнхен поездами или самолетами за несколько дней до спланированной операции.
Руководство израильской делегации с самого начала указывало организаторам Олимпиады на недостатки в системе обеспечения безопасности израильской команды. Мало того, что израильтян поселили в довольно изолированном здании, непосредственно примыкавшем к забору, но при этом вокруг и внутри здания вообще не было вооруженной охраны. Стрелкам, которые были частью израильской команды, и даже фехтовальщикам, было запрещено иметь в комнатах оружие. Главе израильской делегации Шмуэлю Лалкину немцы обещали, что охране израильтян будет уделено особое внимание, но это обещание выполнено не было.
В целом немецкие организаторы Олимпиады были полны решимости показать миру, что времена войн прошли, и теперь спортсмены встречаются в мирной Германии, ничего общего не имеющей с Германией нацистской, которая была хозяйкой предыдущей мюнхенской Олимпиады в 1936 г., когда гитлеровский режим максимально использовал пропагандистские возможности спортивного мероприятия. Теперь немцы стремились создать внешнее впечатление миролюбия и доброжелательности, поэтому охране Олимпийской деревни было запрещено носить при себе оружие. Система охраны и контроля над входами была упрощена настолько, что многие спортсмены входили на жилую территорию вообще без предъявления удостоверений, а, припозднившись, многие из них просто перемахивали через двухметровый забор.
Как позднее выяснилось, именно этим воспользовались одетые в спортивные костюмы террористы в ночь перед нападением, причем им, самим того не подозревая, помогли члены американской делегации, вернувшиеся с какого-то мероприятия после отбоя: забор они перемахнули все вместе.
В период подготовки к Олимпиаде в рамках анализа системы охраны олимпийские эксперты по безопасности предложили немецкому специалисту по психологии преступников д-ру Георгу Сиберу продумать 26 сценариев "на самый страшный случай" - с целью помочь в планировании системы безопасности Олимпийской деревни. Под номером 21 он представил точно тот план, по которому действовали террористы 5 сентября. Однако ответственные за обеспечение безопасности отвергли этот сценарий как совершенно дикий.
После захвата израильской делегации в заложники правительство ФРГ оказалось в особенно щекотливом положении, потому что заложники были евреями. В 16 км от территории нацистского лагеря уничтожения Дахау, где всего 27 лет назад их соотечественники душили и сжигали евреев в газовых камерах, арабские террористы держали в заложниках группу евреев, двое из которых были уже убиты, а весь мир наблюдал, как поведет себя правительство Германии.
Для израильтян участие в Мюнхенской Олимпиаде было своего рода заявлением: мы живы, мы выжили, несмотря на все ваши старания, и мы приехали сюда, где земля замешана на пепле и крови многих наших близких, чтобы продемонстрировать, что еврейский народ жив. Перед началом Олимпиады израильская делегация посетила мемориальный комплекс Дахау, где Андре Шпицер, тренер фехтовальщиков, возложил венок от имени израильтян. Теперь Андре Шпицер сидел связанным вместе с остальными своими товарищами; в ногах у них лежало изрешеченное пулями тело Йосефа Романо, рядом с которым стонал на полу избитый до бессознательного состояния Давид Бергер и лежал связанный и спеленутый, как мумия, силач Йосеф Гутфройнд.
Большинство среди захваченных израильтян составляли репатрианты: родившийся в Сибири у спасшихся из Польши родителей 32-летний штангист Зеев Фридман, борцы 24-летний Элиэзер Хальфин из Вильнюса и 18-летний Марк Славин из Минска, едва успевшие репатриироваться в Израиль; американский юрист из Цинциннати, штангист Давид Марк Бергер; 30-летний Андре Шпицер из Голландии, главный тренер Израиля по фехтованию; 52-летний судья, единственный израильский судья международной категории по тяжелой атлетике, Яаков Шпрингер из Польши, один из немногих уцелевших бойцов Варшавского гетто; 53-летний тренер национальной стрелковой команды, репатриант из Румынии Кехат Шор, выживший в горных партизанских отрядах Карпатии в годы Второй мировой войны; 32-летний штангист Йосеф Романо из Ливии; 40-летний Йосеф Гутфройнд из Румынии, единственный израильский судья международной категории по борьбе. Почти все они были единственными сыновьями уцелевших в Катастрофе родителей, последними носителями фамилий сгоревших в огне Катастрофы еврейских родов.
В обмен на жизни заложников террористы потребовали от израильского правительства освобождения из израильских тюрем 234 террористов. Далеко не все они были арабами: среди тех, чьего освобождения требовали террористы, был Козо Окамото, единственный выживший из троих японцев, устроивших кровавую бойню в аэропорту Лода 30 мая 1972 г., четыре француженки, пронесшие взрывчатку в арабском теракте 19 апреля 1971 г., а также две выжившие из четырех террористов, захвативших в израильском международном аэропорту пассажирский самолет бельгийской компании "Сабена" 8 мая 1972 г., Тереза Халаси и Рима Танус. От правительства Германии они потребовали освобождения главарей "Красных бригад" Андреаса Баадера и Ульрики Майнхофф.
Правительству Израиля во главе с премьер-министром Голдой Меир долгих обсуждений не требовалось, оно ответило почти сразу: переговоров с террористами не будет, ни один из названных ими осужденных израильским судом преступников из израильских тюрем освобожден не будет. А на правительство Германии, на чьей территории был совершен захват заложников, Голда Меир возложила всю полноту ответственности за жизни израильских спортсменов.
Правительство Германии было готово выпустить Баадера и Майнхофф, да еще предложило террористам неограниченную сумму денег в обмен на жизни заложников. Но террористы с возмущением отвергли эту сделку, заявив, что на меньшее чем полное выполнение их требований - освобождение всех перечисленных в списке террористов плюс предоставление им самолета для безопасного вылета в одну из арабских стран - они не согласятся.
В течение целого дня террористы продержали девятерых еще остававшихся в живых израильтян связанными, угрожая, что если немецкие власти не предоставят им самолет для вылета в одну из арабских стран, все заложники будут расстреляны.
Немецкие власти вели переговоры, всячески оттягивая назначенный убийцами срок предъявленного ультиматума. Предполагалось, что немецкие спецслужбы готовят операцию по спасению заложников. Однако прибывшему днем из Израиля генералу Цви Замиру, возглавлявшему в тот период Мосад, не дали ознакомиться с планами операции. Позднее Голда Меир подчеркивала в своих телевизионных интервью, что ни один человек из израильских спецслужб не имел никакого отношения к провальной немецкой операции ни на одном ее этапе. Это подтвердили и сами немцы.
В конце дня немецкие власти подали к зданию два вертолета для переправки всей группы на один из мюнхенских аэродромов, где их ждал самолет. Там немецкие коммандос, безопасно засевшие на крышах окружающих взлетное поле зданий, совершили то, что квалифицировалось как попытка насильственного освобождения израильских заложников. Точнее, это был обстрел террористов издали группой плохо тренированных немецких снайперов. Операция была подготовлена настолько непрофессионально, что ее организаторы даже не позаботились о хорошем освещении взлетного поля. Поэтому, как только начался обстрел, который велся почти вслепую, террористы, не дожидаясь, пока в них попадут, забросали гранатами вертолеты с находившимися в них связанными заложниками. Уцелевших среди израильтян не было. Трое из оставшихся в живых террористов не успели даже предстать перед немецком судом: они были освобождены через полтора месяца, когда 29 октября другая группа арабских террористов захватила самолет немецкой компании "Люфтганза" и потребовала выпустить их на свободу. Немецкое правительство капитулировало немедленно.
Несмотря на раздававшиеся в мире возмущенные голоса и требования прекратить Олимпиаду, спортивные мероприятия были приостановлены всего на один день. В ночь на 6 сентября на аэродроме Фюрстенфельдбрук заживо сгорели в вертолетах 9 израильских спортсменов, днем в Олимпийской деревне прошла траурная церемония, а уже на следующий день Олимпийские игры продолжились, словно ничего и не случилось. Только израильских спортсменов среди участников состязаний уже не было - живые, вместе с останками погибших, улетели домой, в Израиль.
Когда 7 сентября израильская бегунья Эстер Шахоморов, выпестованная погибшим тренером Амицуром Шапиро, не появилась на четвертой дорожке в полуфинальном забеге спринтеров, никто не объявил, почему отсутствует участница под номером 211. А среди развевавшихся на противоположном конце стадиона 122 флагов стран-участниц был приспущен до половины мачты лишь один - бело-голубой флаг со звездой Давида.
Собравшийся наутро после убийства Олимпийский комитет принял решение, что прекращение игр в ответ на захват и убийство израильской олимпийской команды будет означать победу террористов, которые смогут гордиться тем, что им удалось сорвать международный спортивный праздник. И праздник продолжился.
* * *
Среди тех, кто потребовал 6 сентября спустить флаг Олимпиады и прекратить игры, была группа евреев-отказников в Киеве. Было написано коллективное письмо, адресованное Международному Олимпийскому комитету, с требованием спустить флаг Олимпиады и прекратить игры, так как их продолжение несовместимо с совершенным только что преступлением. Мне, как англоговорящей, имевшей постоянные телефонные контакты с Америкой и некоторыми странами Европы, было поручено передать это письмо на Запад. Собрав по телефону подписи, мы договорились идти в Бабий Яр возлагать венки. Бабий Яр был единственным еврейским, так сказать, местом в городе - хотя на памятнике, стоявшем над местом убийства 100 тысяч киевских евреев, ни слова о евреях написано не было: надпись гласила, что здесь были расстреляны советские граждане.
Когда мы с сестрой и еще двумя ребятами подъезжали на троллейбусе к остановке, которая была сразу после памятника, мы увидели, что там уже стоят милицейские машины и полно милиции. Каждого подходившего тут же брали и сажали в машину. Быстро сориентировавшись, ребята сказали нам: "Вы не выходите: кто-то должен отправить письмо". И выскочили наружу.
Передача по телефону на Запад всяких писем, начинавшихся, как правило, словами "Мы, евреи Советского Союза...", была моим постоянным занятием. Причиной того, что я исполняла эти информационные обязанности в нашей тогдашней неформальной группе, был не только мой английский язык, благодаря которому я целенаправленно вылавливала иностранцев у зданий всяких международных конгрессов в Киеве для установления контактов. Одним из моих постоянных и надежных телефонных контактов была Моник Берлио, глава информационного центра Олимпийского комитета, которая была замужем за двоюродным племянником моего деда, французским журналистом Сержем Груссаром.
Когда-то, после революции, Вера Бернштейн, двоюродная сестра моего деда, Бориса Бернштейна, выехала со своими родителями во Францию. Ветвь моего деда застряла в России и спорила по вопросу "ехать-не ехать" до тех пор, пока не стало поздно. Вера Бернштейн вышла замуж за француза Груссара и родила ему сына Сержа, ставшего впоследствии одним из известных французских журналистов. Когда в период хрущевской оттепели президент Де Голль приехал с визитом в Советский Союз, Серж был в журналистской свите президента. Воспользовавшись возможностью, он разыскал родственников, о которых рассказывала ему умершая к тому времени мать. С тех пор мой говоривший по-французски дедушка поддерживал с Сержем контакт, который оказался весьма кстати, когда наша семья решила вступить в борьбу за выезд.
О том, что жена Сержа является главой информ-центра Олимпийского комитета, я узнала только тогда, когда перед Олимпиадой она сообщила мне о предстоящем отъезде в Мюнхен. До этого я только знала, что она тоже журналистка, и что оба они, Серж и Моник, имеют обширные связи. Это позволяло надеяться, что они сумеют обеспечить публикацию каких-то наших "отказных" писем в западной прессе.
В последнем телефонном разговоре перед отъездом в Мюнхен Моник продиктовала мне какой-то номер, сказав, что это - на случай экстренной ситуации. "Зря туда не звони, а только в случае острой необходимости", сказала она. Чей это номер, прозвучало как-то невнятно. Поэтому, когда, примчавшись домой, я схватила телефонную трубку, чтобы заказать разговор, я без сомнения продиктовала телефонистке заветный номер: ситуация была, несомненно, экстремальная.
Против моих ожиданий, разговор дали почти мгновенно: видимо, в КГБ тоже хотели получить текст письма и имена подписантов. "У меня письмо от группы киевских отказников к Олимпийскому комитету с требованием спустить флаг Олимпиады. Подписанты, имена которых я сейчас продиктую, арестованы полчаса назад в Бабьем Яру при попытке возложить венки в память расстрелянных в Мюнхене израильских спортсменов", - затараторила я скороговоркой, как только услышала голос на другом конце провода. Ведь печальный опыт подсказывал, что разговор могут прервать в любой момент, и нужно было успеть сказать как можно больше и самое главное.
- Но я не могу вас слушать, я не могу принять ваше послание, я не имею права, - ответил мужской голос.
Однако я не была готова принять его отказ:
- То есть как, почему?! Мне дали ваш номер на экстренный случай, кто же вы такой?
- Дежурный офицер.
- Чей офицер, дежурный чего?
- Израильского посольства в Париже.
Радости моей, вперемешку с удивлением, не было предела.
- Ну, так это как раз по адресу! Вы-то мне и нужны! То есть, как это вы не можете принять письмо? Вы обязаны его принять! Немедленно начинайте записывать, нас же могут прервать в любой момент!
Когда три месяца спустя я приехала в Вену, в замке Шенау, служившем тогда перевалочным лагерем для выезжавших из Союза, ко мне подошел незнакомый молодой человек и представился: "Мики Бавли. Тот самый дежурный офицер израильского посольства в Париже, на которого вы недавно накричали. Приехал познакомиться. На меня еще никто в жизни так не кричал".
Но в тот момент у телефона в Киеве я не отдавала себе отчета в том, что кричу на незнакомого человека. После всего, что произошло накануне в Мюнхене, и после того, как полчаса назад у меня на глазах арестовали всех моих друзей, нервы были на пределе, и было не до вежливости. Каким-то чудом, как тогда казалось, мне удалось продиктовать имена всех арестованных, а потом и текст письма и просьбу передать его адресату, а также в Израиль, и добиться публикации в прессе. Мы даже нормально попрощались, и я с удивлением повесила трубку, не веря, что удалось все передать.
Наутро мы с Викой готовили в кухне обед, обсуждая, как узнать, что с арестованными друзьями. Я стояла у раковины и мыла посуду, когда в дверь черного хода возле кухни постучали. Слегка обтерев руки, я распахнула дверь и натолкнулась на две неприятные чужие физиономии. Машинально повернув голову к окну, увидела у подъезда черную "Волгу", и все стало ясно.
После обыска, прихватив с собой кучу обнаруженной у нас бумаги крамольного содержания, нас с Викой увезли в КГБ. Там нас разделили, и целый день допрашивали порознь по поводу нашей "сионистской деятельности", а конце дня отвезли в милицию, где выдали предписание немедленно покинуть город и вернуться на место прописки - в Новосибирск. Лишь к вечеру я узнала, что всех накануне арестованных осудили на 15 суток административного ареста.
Пришлось звонить в Новосибирск и срочно вызывать на смену маму: кто-то должен был ухаживать за дедушкой, который больше не мог оставаться один после смерти бабушки, умершей за два месяца до этого, в июне.
Когда 15 дней спустя целая толпа евреев выходила из киевской тюрьмы, встречать их пришли все, кто был на свободе из принимавших тогда участие в борьбе за выезд. Кто-то из друзей указал маме на бородатого молодого человека и сказал: "А этот ненормальный - полез на арест с визой в кармане". (Неписанное правило гласило, что после получения визы ни в какие акции ввязываться больше нельзя, чтобы не рисковать возможностью выехать.) Мама, давно искавшая кандидата в фиктивные женихи для моей старшей сестры, встрепенулась и кинулась к нему наперерез: "Мне сказали, что у Вас уже есть виза. Вы не хотели бы жениться на моей дочери?".
Оказалось, что он знал не только нас обеих, но и нашу маму. "На которой из двух?", - спросил он. И мама, совершенно неожиданно для себя, ответила: "На младшей".
Так решилась моя судьба, сохранившая меня в живых, единственную из всей семьи, и навсегда связавшая для меня мюнхенскую трагедию с трагедией моей погибшей в отказе семьи.
* * *
Серж Груссар, который вместе с Моник был в Олимпийской деревне в Мюнхене, написал впоследствии книгу по собранному там материалу. Книга была опубликована в Париже год спустя, а в 1975 г. под заголовком "The Blood Of Israel" ("Кровь Израиля") вышла на английском языке, став одним из двух наиболее подробных исторических отчетов о том, что произошло в Мюнхенской Олимпийской деревне 5-6 сентября 1972 г. (Вторым автором, опубликовавшим книги на эту тему, является Джордж Йонас.)
* * *
Израиль, бывший тогда еще иудейским львом, а не партнером арабских бандитов по мирным переговорам, ответил на мюнхенское преступление серией операций, которые вошли в историю под названием "Весна молодости" и "Гнев Б-жий". Целью этих операций было уничтожение всех арабских бандитов, имевших отношение к планированию, организации и осуществлению убийства израильских спортсменов.
Отдавая приказ об уничтожении всех причастных преступников любых рангов, премьер-министр Голда Меир сказала: "У нас нет выбора, кроме как бить террористические организации, где бы нам ни удалось настичь их. Это наша обязанность перед самими собой и перед миром. Мы бесстрашно выполним эту обязанность".
В тех операциях по точечной ликвидации убийц израильские спецслужбы уничтожили почти всех, кто принимал хоть какое-то участие в этом преступлении. Почти. Названные выше преступники сумели уйти от справедливости, превратившись впоследствии - с помощью Переса-Бейлина-Рабина - в партнеров Израиля по мирным переговорам. Одного из них - Махмуда Аббаса (он же Абу Мазен) - нынешний премьер-министр Израиля принимал в минувший праздник в своей праздничной сукке как дорогого друга.
24 января 2000 г. газета "Аль-Хаят аль-джадида", официальный орган Палестинской автономии под руководством Ясера Арафата, призвала арабские страны бойкотировать летние Олимпийские игры в Австралии, потому что там планировалось на открытии игр почтить минутой молчания память одиннадцати погибших израильских спортсменов, убитых арафатовскими террористами в Мюнхене.
С тех пор израильское руководство предпочитает не рисковать своими "особыми отношениями" с арабскими партнерами, напоминая им об их жертвах.
Родившаяся в Голландии и оставшаяся вдовой в 25 лет Анки Шпицер, вдова убитого террористами фехтовальщика Андре Шпицера, которая была с ним на той Олимпиаде и пережила агонию, наблюдая вблизи гибель своего мужа, выступая на мемориальной церемонии в Мюнхене в 2002 г. по случаю 30-летия трагедии, сказала по адресу арабов и немцев: "Мы здесь не для того, чтобы забыть, и не для того, чтобы простить. Мы, которые прошли долгий, одинокий и темный путь длиной в тридцать лет, не простим палестинских террористов, которые убили вас, и не забудем властям Германии, что они не сделали ничего, чтобы спасти вас".
Могут ли семьи убитых спортсменов простить сегодняшнему правительству Израиля, выпускающему убийц из тюрем ради ублажения Абу Мазена, убийцы их мужей, отцов и сыновей?