Аннотация: Шедува / Shadeve
перевод главы из книги НАШИ ЛЮДИ Руты Ванагайте
Шедува / Shadeve
В конце XIX века в Шедуве жили 2513 евреев (56,2% от общей численности населения города).
Эфраим: Поедем в Шедуву. Это город, где моя бабушка родилась со стороны моей матери - Берта (Батья) Зар.
Я позвонил своей матери в Иерусалим, и я был рад, что я еду на родину матери. Семья Заров была довольно богатой. Откуда я знаю В Шедуве был филиал Тельшяйской ешивы. Мальчики, обучающиеся здесь, жили в общежитии, где не было столовой. Они были распределены по еврейским домам, в семьи, в которых ели каждый день. Одной из этих семей, которые забрали некоторых учеников ешивы за свой стол, была семья моей бабушки. За обеденным столом моя бабушка, ученица тогдашней ешивы, встретила дедушку. Они полюбили друг друга и поженились.
Впоследствии оба отправились в Америку. Так
они выжили, не умерли от Холокоста, как моего деда брат Эфраим. В то время, до войны, более половины Шедувцев были евреями. Сегодня здесь нет евреев. Это даже не стоит говорить, это очевидно. Вот пожилой человек. Может быть, он покажет нам, где еврейское кладбище Шедувы, где похоронены мои предки. Остановимся и спросим его.
214
Так мы познакомились с Ромасом. Ромас, который проработал в мелиорации в течение 30 лет, хорошо знает всю область Шедува. Мы едем на еврейское кладбище. Затем - на аэродром, где евреев держали в ангапах перед тем как повели на расстрел.
В центре города вместо синагоги есть несколько временных торговых павильонов. «В советское время синагога стояла, - говорит Ромас, - там были выставки животных. Затем разрушили.
Ромас - первый человек, который встретил нас в пути, который сказал свое имя и фамилию. Он говорит:
Отец был фермером, растил быков. Больше евреи у него покупали. Они платили золотыми деньгами. Мы вместе учились с еврейскими детьми вместе играли, и всем хватало места под солнцем. . Когда немцы пришли, наши люди думали, что они будут здесь навсегда, и начали лезть к ним в доверие. Другие убиты за имущество.
Сначала искали тех, у кого было больше имущества. Всё было здесь, люди говорили мне, что на евреях верхом ездили и пальцы отрезали - так они кольца снимали.
Были и те, кто предлагал какого нибудь еврея спрятать. Тот привозил имущество, а затем его и выдавали. С брата отца так осталось много стульев из еврейских домов. Многие белоповязочники были из деревни Вайдатоняй, сыновья хозяев. Я помню, как священник сказал на проповеди матерям этих молодых людей: как вы можете разрешать убивать своим сыновьям. Ведь всё имеете, всего достаточно ...
215
Эфраим: Я хочу спросить вас обоих. Слово «Žydšaudys»(Жидшаудис - стрелок евреев) - это просто слово или имеет отрицательный оттенок?
Рим: О, это плохое слово ...
Рута: «Жидшаудис» - это тот, кто стрелял в евреев. Я думаю, что на литовском языке должны быть другие подобные слова, описывающие других людей, которые внесли свой вклад в Холокост, например, «žydgaudys» - как «šungaudys» - (евреелов, как собаколов). Другим может быть „žydvedys“ - «евреевод» - тот, кто конвоировал в места резни или «žydvagis» - который разграбил еврейский дом или выдирал зубы ...
Эфраим: А как насчет людей, которые стояли за этим процессом - Литовский активистский фронт или Временное правительство Литвы?
Рута: Эти люди, возможно, не изменили слова литовского гимна. Вместо «Во имя той Литвы единство пусть цветет» они словно сказали в своих действиях: «Единство без евреев "...
Эфраим: Это печальная шутка. Но это правда. Они этого и добивались в своей стране - что Литва осталась без евреев. И им это удалось.
Рута: Нет, им это не удалось. Единства, которого мы так и не достигли.
Эфраим: Им удалось избавиться от евреев, но не смогли достичь единства народа Литвы ...
Рута: Вот Шедува ... Разве это не прекрасно - город без евреев? Только посмотрите, когда не осталось ваших, сколько пустых домов появилось для нас, чтобы поселиться.
Эфраим: Я привык к такому черному юмору. И в Музее Яад-Вашем, и в центре Симона Визенталя, иногда тоже так шутят так. Поэтому, твои идиотские шутки меня не шокируют. Я хочу спросить Ромаса, нашего гида: сколько людей в настоящее время живет в Седуве? Только 300 Вы убили вдвое больше евреев, чем сейчас! Убили даже восемьсот!
216
Ромас предлагает отправиться в Радвилишкис, где живет его старшая сестра Юра. Она прекрасно помнит эти события. Мы едем
Юра, сестра Ромаса, пенсионерка, бывший учитель литовского языка. Когда началась война, ей было 12 лет. Мы слушаем ее рассказ:
Это было очень страшно. Мы познакомились с этими людьми. Одна еврейка, может быть, 18 лет, мне понравилась, она работала в магазине, дочь владельца, и теперь там есть магазин под названием "Айбе". В школе не было враждебности, класс был рядом. Когда началась бойня, мужчины повязали белые повязки выгоняли евреев из домов, не позволили им идти по тротуару, видели, как их гонят по улице. Были и дети. Куда гнали - я не знаю. Говорят: сначала загнали в синагогу, где сейчас рынок. Гнали все время, начали в июле и гнали в течение многих дней. В то время в городе не было немцев. Люди говорили об этих массовых убийствах по разному - они были очень сочувствующими, те, кто хорошо знал евреев. Наши родители, приехав из деревни, всегда ставили повозки в еврейском дворе. И когда была евреская Пасха, они давали родителям мацу.
Я слышала проповедь священника, где он говорил с матерями убийц. Кричал: «Как вы позволяете своим детям убивать?» Кровь потребует крови! »Они возвращались принося окровавленную одежду, матери стирали эту одежду в ручье. Мы не видели никаких убийств, мы только слышали разговоры. В городе никого не убивал. Кто жил у леса видел, как везли, слышал, как стреляли, и рассказал другим. Когда уже расстреливали, там, конечно, были немцы. Все знали, что такой Сенулис убил много ... Гринюс тоже ... Он был учителем математики. Затем русские вернулись и отвезли его в Сибирь. Остался сын, внуки. Есть и другие, которые были убивали, они были вывезены, а затем возвратились из Сибири.
Люди говорили о "стрелках евреев" . В Шедуве они все вымерли после войны. Просто пили без конца. Они были теми, кто убивал, они должны были пить. Может быть, еще совесть была И было на что-то выпить. Они не работали где и что. Все пропились. Люди сказали, что они сгорели изнутри. Были такие люди - очень плохие. Очень плохие. Я не знаю, стреляли ли эти сыновья фермеров, или может быть, они только гнали евреев. Были такие безработные, пьяницы, они хотели грабить. Люди не уважали их, они называли их
217
«Стрелками евреев» - это последний человек. Сказать что-нибудь, против людей боялись. Очень боялись. В конце концов война. Это было страшное время. Я не помню, что кто то пытался спасти и спрятать евреев, потому что он знал: спаси, ты сам умрешь.
Акт Специальной комиссии от 10 сентября 1944 года
В Ляудишском лесу было обследовано 20 трупов, в том числе 8 детских трупов (6-8 лет), дефекты всех черепов. Найден в трупах травмы, трещины костей детских черепов свидетельствуют о том, что эти травмы были сделаны тогда, когда они были еще живы, твердыми предметами или ударами головой по прочной поверхности.
Председатель комиссии Сиромолотный *
РАЗГОВОР С ВРАГОМ.
ПУТЕШЕСТВИЕ ШЕДУВА - ВИЛЬНЮС
Рута: И Ромас и его сестра сказали что-то важное, чего я никогда не думала. Когда немцы прибыли в 1941 году, большинство литовцев считали, что они пришли надолго. Поэтому, вероятно, многие молодые люди в Литве надеялись, что если они будут сотрудничать с немцами, они не только выживут, но и будут жить хорошо и процветать. Это один из факторов, объясняющих, почему нацистам пытались так угодить.
Эфраим: Я не сомневаюсь, что те литовцы, которые были готовы убить, хотели угодить нацистам. Это еще один аспект мотивации убийства. Я бы посмотрел на это с другой точки зрения: одним из главных мотивов было желание чтобы Литва снова стала независимым государством.
С одной стороны, литовцы хотели обрести независимость, с другой стороны, они знали, что немцы ненавидели евреев. Поэтому они были убеждены, что немцам это понравится, если литовцы
сами, своими руками уничтожит литовских евреев.
Это путешествие от одной братской могилы к другой ужасно. Когда вы преодолеваете этот ужас, вами овладевает другое чувство - гневом. Гнев, что случилось так, что ничего
* LYA, K-l, ap. 46, b. 1276, конверт 37-2.
218
Это гнев, что это произошло, что ничего нельзя сделать для того, чтобы возвратить жизнь этих людей. Это цена, которую евреи заплатили за все ваши «мотивации» и «причины». Вы, литовцы, ищете оправдания, чтобы облегчить вашу вину. Некоторые
из вас по-прежнему чувствуют вину, стыд и отвращение, хотя ваши родственники, возможно, не нажали на курок. У всех ваших людей был тот или иной мотив.
Рута: Потому что они были людьми.
Эфраим: Да, я понимаю. Знаете ли вы, насколько особенной будет эта книга? Вы пишете о людях, как на уровне глаз, как будто глядя этим людям в глаза. Вы смотрите на эти события не как историк, а глазами каждого человека. Вы хотите, чтобы
читатель мог идентифицировать себя с описанным человеком.
Рут: Если я хочу, чтобы литовские читатель внимательней посмотрел на тех из своих соотечественников, которые убивали, мне нужно, самой посмотреть на них как на людей. Не как на отбросы общества, которую мы можем с легкостью списать. Итак, мы сейчас подходим к одной важной теме ...
Эфраим: Это ...
Рута: Это дневник убийуы. Сны участника Специального отряда, которые он написал в Лукишкской тюрьме в ожидании расстрела. Я перевела и отправила вам эти мечты, и вы написали, что не можете их прочитать, потому что вам просто плохо. Это вас разозлило. Я подумала: как это может быть, что человек, который расследует преступление Холокоста в течение 35 лет, не может прочитать снов убийцы - ему делается плохо? Почему? И я нашла ответ. Все, о чем вы беспокоились или читали за эти 35 лет, было вашим, т.е Родственники жертв или сами выжившие. Страшно, шокирующее, но это были свидетельства хороших . Вы никогда не думали, что плохие, т. е. убийцы тоже были людьми. То, что они жили, мечтали, видели кошмары во сне, любили своих детей и боялись смерти. Этот новый угол зрения (ракурс) заставил вас рассердиться.
Эфраим: Неправда. Я всегда знал, что убийцы - тоже люди. Моя проблема другая Когда я начинаю думать о них как о людях, и я пытаюсь понять их, это неизбежно приведет к уменьшению моей решимости, чтобы привлечь их к ответственности за совершенные преступления. На пути к выполнению отомщения, по пути к
219
правосудию так много препятствий, что я не могу себе позволить роскошь, думая о том, что чувствовали эти преступники. Мы отличаемся этим.
Рута: Если я глубже смотрю на этих людей, чудовищ или не чудовищ, значит ли это, что я пытаюсь их оправдать? Ибо, если вы считаете мечты человека, стихи, его свидетельства на допросе, этот человек неизбежно становится человеком в ваших глазах ...
Эфраим: Вот здесь и есть вся суть. Самый большой ужас Холокоста - тот факт, что преступления совершались обычными людьми. Они были до Холокоста нормальными, после Холокоста, они были нормальными, но во время Холокоста они совершили самые ужасные преступления. Этом можно говорить почти обо всех нацистских преступниках.
Рута: Что вы подразумеваете под словом «нормальный»?
Эфраим: Мы говорим о людях, которые придерживаются законов и норм в обществе.
Рут: Знаете что? Эти люди были нормальными на протяжении всей своей жизни - до, во время и после Холокоста. Просто закон изменился. Новый закон «Долой евреев» не был включен в кодекс законов или Конституцию. Он просто был. И они подчинялись этому закону, подчинялись властям требовавшим, чтобы они участвовали в осуществлении этого закона на практике. Таким образом, период Холокоста не был «вырезан» от их жизни, нормальных людей. Они были нормальными - они всегда нормальны для жизни. Это страшно, но это правда.
Эфраим: Вероятно это правда. Ваше замечание очень интересное, грустное, но весомое. Очень важный взгляд. Убедили меня. К сожалению.
Рута: Простые законы и социальные нормы всегда были обычны в Германии, или в этом случае граждане Литвы сделали то, что им сказали их власти. Они охраняли евреев. конвоировали. Стреляли. Некоторые с удовольствием. Некоторые может без. Старайлись не думать, а потом - не помнить, что они сделали. И я, как и вы, не думали об этом раньше. О многом я не думала... Знаете, насколько ценны наши разговоры в автомашине? Вы, профессионал Холокоста, углубились в эту тему на треть века, 35 лет. Мне эта тема нова, раньше
220
Мне эта тема нова, год назад я ничего не знала об этом. Я задаю наивные вопросы. Но иногда эти наивные вопросы или замечания позволяют вам смотреть на то, что вы знаете по-другому.
Эфраим: Да, они показывают что-то, что я не полностью обдумал. Третий рейх создал реальность, в которой лишь немногие, только самые сильные, могли действовать морально. Большинство людей плыло вниз по течению. Вниз по течению в Освенцим - убивать ... По течению к бойне в литовских лесах.
Рута: Теперь давайте послушаем и послушаем музыку. Я помнил, что вас здесь не было в апреле этого года, в конце проекта «Быть евреем», во время церемонии Йом Ха Шоа - Памяти Холокоста. Слушайте псалом который пели ученики на Ратушной площади, прежде чем отправился в Панеряй, чтобы почтить там погибших евреев. 200 детей на лестнице мэрии, 500 обнявшись на площади, останавившись у звезды Давида. Они поют на иврите, может быть, мне можете перевести? До сих пор я не знаю, о чем этот псалом. Я знаю только, что Бог есть на иврите Хашем.
Мы слушаем. Длительная пауза Эфраим не переводит слова псалма. Он повернулся к окну. Плачет.
Эфраим: Я просто заплакал. Я не мог себя контролировать. Просто проняло. И совершенно понятно, почему. То, что я вижу в Литве, поражает меня в сто раз больше, чем посещение Освенцима. Наверное, потому что это личное. Я всегда думал, что единственный способ вынести и сделать то, что я сделал, - это т. е. охоту на нацистов, держать холодную голову, чтобы Холокост не стал моей личной трагедией. Если нацистов не прощают, я должен идти в ногу. Если им удается скрыться, я должен смотреть дальше. На протяжении многих лет мне это удавалось. Но теперь я чувствую, что моя оборонительная стена начинает рушиться, что вся эта поездка становится очень личной. Почему мои усилия в Литве не дали ожидаемых результатов? Я был практически один. Я был иностранцем.
И я появился в Литве слишком рано. Я приехал сюда в 1991 году, как только вы восстановили мою независимость, и, как вы сказали, я пришел, чтобы испортить свадебный бал. В то время я действительно не понимал, что я порчу.
221
Рута: Нормально. Это была не ваша свадьба.
Эфраим: Да, это была не моя свадьба.
Рута: И мы не приглашали вас.
Эфраим: Вы правы. Меня никто не пригласил. И поэтому мои усилия не дали удовлетворительного результата. Теперь, наверное, мой последний шанс - добиться чего-то.
Я с другим человеком, партнером из Литвы. Человеком, которому литовцы доверяют. По крайней мере, до сих пор было доверие, пока Рута не взялась писать о Холокосте.
Если это доверие существует, возможно, некоторые люди, которые прочитали более ранние книги Рут, откроют и эту и подумают. Возможно, другие люди присоединятся к Руте и поговорят с другими. Это лучшее, что вы можете ожидать. История Холокоста в Литве настолько драматична и шокирует, что люди, читающие книгу, будут в взволнованы и, вероятно, начнут изучать историю своей страны другими глазами.
Рута: Мне в голову пришла одна мысль. Критикуйте, но я расскажу вам это. Если бы эти дети, которые пели, изучали 5-6 еврейских псалмов, я бы наняла им несколько автобусов, и мы путешествуем вместе по самым забытым местам массовых убийств. Мы останавливаемся в кустарниках Каварскоа, возле мясокомбината в Антакальнисе и яму в Шешуоляй. И мы воздаем должное памяти жертв как своего рода детский реквием для евреев. Мы ползаем через кусты, чистим, останавливаем и поем, потому что никто никогда 75 лет этого не делал. Не опевал тех убитых, засыпаных известью , засыпанных и забытых людей. Это неважно, в ямах есть десять или тысяча.
Меня более всего злит не то, что евреи были убиты. Я знала и, в некотором смысле, с этим соглашалась. Но я не знала, что память о них была стерта. Они закопаны и оставлены под кустами, как сдохшие
крысы.
Дорожки заросли, памятники, построены в советские времена, или деньги родственников жертв. Или за счет английского посольства ... Или памятники даже нет, невозможно, если мы не рассматриваем мясной комбинат как памятник бойне. Прошу прощения за эту отвратительную мысль.
Эфраим: Ничего, я уже мог привыкнуть к вашим циничным замечаниям.
222
Рута: Что случилось с нами, литовцами? Ведь мы так уважаем мертвых? Вы видели Каварское кладбище, где похоронены мои родственники? Это просто ботанический сад. Мы соримся в семье, что не так, а не те растения высаживает в могиле, а не как памятник стоит ...
На Велинес (День всех усопших) мы идем на сотни километров, чтобы зажечь свечу на могиле каждого родственника, даже на могиле, на которой нет ни у кого нет огня ... Почему мы не уважаем массовые захоронения, мертвых, т. е. могилы убитых евреев? Почему мы хотим их забыть? Потому что евреи не наши? Это потому, что наши убили их, а чем более плотные кусты будут покрывать этот позор, нам будет легче?
В этой поездке я обнаружила две вещи, обе неожиданные. Первое: через 75 лет после трагедии люди все еще боятся говорить. Боятся очень старые люди, страх быть убитыми самим, несмотря на то, что они уже умирают ...
Второй - полное равнодушие к тем, кто был убит. Которые были убиты нами - литовцами. Женщина, с которой я говорил в Кварске живет в нескольких сот метров от места бойни. Почему она не сажает цветы там, почему бы не попросить мужчину иногда выкосить дорожку? Во всей Литве могилы евреев присматриваются учениками, потому что их туда ведет учитель. Это пусть и на этот раз не в качестве народного хора, и 100 обычных школьников отправились бы в Каварск, где в кустах уже 75 лет лежат забытые 10 или 12 евреев. И пусть они тем десятерым под землю еврееям споют мощный реквием, и весь Каварск должен это услышать. Или, может быть, вся Литву, если реквием будет транслировать литовское телевидение.
И пусть Литва думает: вы видите, как ...