Т.Венцлова. Евреи и литовцы: что изменилось и что не изменилось за 40 лет (20)
Томас Венцлова, ru.DELFI.lt понедельник, 27 апреля 2015 г. 12:09 Ровно 40 лет назад я написал статью "Евреи и литовцы". Прежде всего она появилась в еврейском самиздате, затем в Израиле, а потом ее перевели и напечатали литовские эмигранты. В эмиграции статья наделала определенного шума.
Žydai varomi į darbus. Kėdainiai, 1941 m. vasara (Genocido aukų muziejaus nuotr.)
Витаутас Каволис, Лютас Моцкунас, Альгирдас-Юлюс Греймас и еще несколько человек позже мне сказали, что подписались бы под этой статьей, однако были и совершенно обратные отзывы, правда, в основном анонимные или псевдонимные. Я тогда еще находился в Литве, уехал спустя два года. Написать статью меня попросил Феликс Дектор, переводчик с литовского на русский язык, тогда он был редактором еврейского самиздата — публиковал воспоминания о Каунасском гетто и хотел, чтобы по этому вопросу высказался и литовец, но не советский литовец, а я уже тогда был таким. Текст был посвящен моей дочери Марии, или Марите, которой тогда было два года. Мария по материнской линии — еврейка. Кстати, ее мать - также еврейка только по материнской линии. По моей линии Мария — литовка, как и я сам, значит, когда она вырастет, я думаю, ей, может быть, будет важно понять, что тогда произошло между двумя ее народами. Итак, что за 40 лет изменилось, что не изменилось? Начну с Марии. Ей сейчас 42, она сама стала матерью, считает себя американкой и литовкой, несколько раз приезжала в Литву и недавно подала заявку на получение литовского гражданства. В Израиле она не была ни разу, но о Холокосте, как каждый американец, она знает немало. Насколько важной для нее была именно моя статья, мы никогда не обсуждали. Феликс Дектор до сих пор жив и здравствует, курсирует между Израилем и Россией, издает книги — последние "Черная книга" и сочинения Зеэва Жаботинского. Если перейти к сути статьи, бросается в глаза, что литовцы в то время — и я в том числе — практически ничего не знали об истории евреев Литвы. В межвоенные годы независимости в учебниках по истории евреям уделялось в лучшем случае полстраницы. Авторов тех учебников волновали лишь этнические литовцы; ну, еще поляки, но, согласно официальной позиции, поляки были ассимилированными литовцами, или коварными врагами, или и теми и другими сразу.
Учебники советского периода вообще не упоминали о евреях, это слово считалось тогда как бы неприличным, его избегали. Об убийствах военных лет писали, но умалчивали либо пытались умалчивать, что жертвами в первую очередь были евреи. Между тем литовцы понимали советскую пропаганду иначе: если власти и в особенности КГБ что-то утверждают, значит, правда находится в диаметрально противоположной стороне. Если ругают и обвиняют "буржуазных националистов", значит, все они как один являются героями и борцами за свободу. Мало кто понимал, что таким образом становился зависимым от КГБ: это именно КГБ определял твое понимание истории, пусть и окольным, извращенным способом.
Tomas Venclova No DELFI / Tomas Vinickas
Хотя это и грустно признавать, даже самые отвратительные организации и самые отвратительные силы иногда, пусть даже искажая, говорят часть правды. Не все те, кого ругала советская власть, не все те, кого мы считаем борцами за свободу, были настоящими борцами за свободу. В семьях, вне всякого сомнения, дети слышали кое-что, но тоже вряд ли эти слухи были адекватными: в рассказах бабушек и теток присутствовал и бытовой антисемитизм, и желание вытеснить из сознания тяготившие совесть воспоминания, и многое другое. В эмиграции, с определенными небольшими исключениями, главенствовала апологетическая концепция 1941 года, которая передавалась и в Литву, а евреев считали par excellence "чужими". Сейчас мы не только располагаем довольно обширной информацией по еврейскому вопросу в общих исследованиях истории Литвы, существуют также многочисленные и довольно фундаментальные книги о наследии и прошлом евреев Литвы. Огромный слой культуры литваков уже не считают чуждым. Если он еще не совсем интегрирован в литовскую культуру, то, думаю, основание этому заложено. Много выставок, скажем так, касаются еврейского Вильнюса, и участвуют в них далеко не только еврейские художники. Кажется, что к этому проявляют искренний интерес, несмотря на то, что это часто осознают как экзотический анклав. Правда, мне жаль, что не хватило денег, а, наверное, еще больше - воли, на покупку для Литовского музея написанной Шагалом "Синагоги в Вильне". Вильнюсский Гаон стал почти такой же неотъемлемой частью наследия многонационального Вильнюса, как Гедиминас или Адам Мицкевич. Понятие "Северный Иерусалим" стало частью образа Вильнюса. Покойный Ицхак Мерас или ныне здравствующий Григорий Канович признаны создателями литовской культуры, существует немало успешных спектаклей и фильмов о прошлом и судьбе евреев. Опубликовано немало мартирологических воспоминаний, о положении евреев в годы немецкой оккупации уже не умалчивают, его по крайней мере пытаются сделать частью общественной памяти. Не умалчивают и о действиях литовцев-пособников фашистов, несмотря на то, что о них говорят очень абстрактно; любое обвинение в адрес конкретных лиц чаще всего называют клеветой и выдумками КГБ. Восстанавливают Вильнюсское гетто, в нем появились мемориальные доски, памятники. Было бы, конечно, хорошо, и у меня есть надежда на то, что рано или поздно отстроят Большую синагогу. Я писал в статье: в советское время кварталы гетто восстанавливали так, чтобы никто и не вспомнил о том, что они были еврейскими, и это наш национальный позор: вот этого позора уже нет, о том, что кварталы были еврейскими не умалчивают. Я бы сказал, что Вильнюс очень нуждается в хорошем большом еврейском музее, как в Берлине или Варшаве. Я также надеюсь, что это произойдет и считаю своим долгом заявить здесь об этом предложении. В статье сказано, что литовцы и евреи общались на протяжении многих десятилетий как марсиане и пришельцы "Марсианских хроник" Рэя Брэдбери. Они жили как бы на разных территориях и если встречались, то только благодаря очень редкой счастливой случайности. Сейчас этого, наверное, нет — литовцы и евреи сейчас не представляют собой непересекающиеся миры. Интерес к иудаизму, его теологической, философской, филологической традиции, традиции спора, вопрошания и несовпадающих интерпретаций, иудаистическое преклонение перед знанием — все это в некоторых слоях литовцев становится даже модным. Появились литовские романы, в которых пытаются честно рассмотреть отношение литовцев к Холокосту и роль литовцев в нем. Появились католические священники, представляющие такое отношение к Холокосту, что их ни в чем нельзя упрекнуть – например, Юлюс Саснаускас. Но это, скорее, касается элиты, а так царит амнезия, которая, кстати, касается не только прошлого евреев, но и прошлого литовцев. И книги не так уж много значат, поскольку слой читателей, внимательных читателей, очень тонок. Я писал в статье: мы вместе жили 600 лет, и, может, это время подходит к концу: в такое мгновение мы не можем быть врагами или равнодушными друг к другу. К счастью, это время сосуществования не завершилось: в Литве по-прежнему живут и значительно влияют на нее Ирена Вейсайте или Леонидас Донскис, которые, как и покойный Александр Штромас, являются и евреями, и литовцами или просто литовцами еврейского происхождения, воплощающими в своих личностях гражданское понятие литовскости — тем самым Литва переходит в ряд нормальных стран, поскольку в нормальных странах такие люди — обычное явление. По-прежнему есть люди, которые подчеркивают свою верность еврейской, иудаистической традиции, и очень хорошо, что есть такие люди. Я писал в статье: мы должны понять, что уничтожение евреев — это уничтожение нас самих, оскорбление евреев — это оскорбление и в наш адрес, ликвидация еврейской культуры — покушение на нашу культуру. Стало ли это аксиомой, которую безоговорочно принимает большинство литовцев? Наверное, нет. Антисемитизм не только не исчез (полностью исчезнуть он, наверное, не может, в нем есть нечто необъяснимое, почти метафизическое) – он даже не стал маргинальным, он нередко прорывается в центральных пространствах общества. Социологические исследования, правда, показывают, что функцию "козлов отпущения", самой нелюбимой группы у евреев перенимают ромы (цыгане), темнокожие, мусульмане, гомосексуалисты и лица с психическими недугами, но это небольшое утешение, поскольку в Литве по-прежнему существует латентная ненависть к "другому". Судя по некоторым признакам, она усиливается: кризисный момент может вылиться в действия, и, к сожалению, есть вероятность, что эти действия пойдут по старому руслу. Еврей исторически стал самым ярким, эмблематическим случаем "другого". Нередко создают впечатление, будто сосуществование литовцев и евреев до 1940-1941 гг. было идиллическим. Это не так. Оно было, возможно, немного лучше, чем во многих соседних странах, но все равно было отмечено отчуждением. Чего скрывать, я об этом говорил и в статье, в нашем фольклоре и в текстах классиков (Валанчюса, Кудирки, Петариса, но не Вайжгантаса, не Креве, не Майрониса) присутствует немалая доля антисемитизма. Этим, кстати, литовцы от других народов не отличаются. Антисемитами были Достоевский и Вагнер. Это, конечно, отвратительно, но еще не делает этих людей врагами человечества. Я думаю, и Вагнер, и Достоевский ужаснулись бы Холокосту. С другой стороны, все же не стоит забывать, что это способствовало созданию атмосферы, в которой Холокост стал возможен. Довольно сильные антисемитские тенденции, правда, не такие сильные, как, к примеру, в Польше, ознаменовали публичный дискурс в последние годы независимости. Эта негативная традиция литовцев сейчас также довольно внимательно и объективно исследуется. И хорошо, что исследуется. Однако в литовском дискурсе, который касается Холокоста, все еще есть, мягко говоря, пробелы. Несмотря на усилия по закреплению гражданского понимания литовскости, этнический национализм по-прежнему остается непоколебимой парадигмой общественной и государственной идеологии. И это неудивительно. Эту парадигму создавали практически все деятели литовского национального движения, те, кому ставят памятники, те, чьими именами называют улицы и площади — Даукантас, Басанавичюс, Сметона. На эту парадигму опирается до сих пор популярная история А.Шапоки. На нее опирались послевоенные партизаны и практически все эмигранты. В советское время этнический национализм был двойственным. Ему не чужды были многие коммунисты и просто идеологи с официальным привкусом, такие как Юстинас Марцинкявичюс; с другой стороны, он исподтишка насаждался практически в каждой семье — люди приспосабливались, сотрудничали с врагами родины, но в глубине души были, как сами считали, "за литовскость", и покойный Юстинас Марцинкявичюс стал культовой фигурой, поскольку он был таким же. На парадигму этнического национализма опирался и Саюдис, несмотря на то, что из тактических соображений старался этот момент не подчеркивать. В соответствии с этой парадигмой этнический литовец — за исключением нескольких предателей, которые не могут называться литовцами — может быть лишь безвинной жертвой или героическим борцом, а чаще всего и тем, и другим. Литовец всегда был и будет окружен врагами, жаждущими поругать и уничтожить его национальную идентичность, часто и его самого. Любые действия этнических литовцев оправданы, поскольку это вынужденная самооборона, и иначе быть не может. Мультикультурный взгляд и мультикультурная политика пришли в Литву со стороны после вступления в Европейский Союз, у них практически не было местных корней. По этой причине многие с упоением утверждают, что в Европе эта политика обанкротилась, несмотря на то, что подобные разговоры — явное преувеличение. Мультикультурализм проник в академическую среду, уже только благодаря идейной и финансовой помощи Запада, но не в массы, и не в большинство правящего слоя, представляющего менталитет масс. Глобализация вообще считается злом, даже коварным заговором против народности. Эта литовская идеология, по сути, тождественна, скажем, идеологии Марин Ле Пен во Франции. Разница в том, что в Литве ее поддерживают практически все влиятельные политические силы — в этом вопросе существует молчаливое согласие, консенсус. Итак, официально высказывают согласие с тем, что Холокост — это великое зло, есть день памяти о нем, но в месте с тем, официально хотят оправдать и даже канонизировать лиц, которые так или иначе участвовали в Холокосте. Этому также посвящены памятные дни и мемориальные доски. Такое явление следует называть государственной и национальной шизофренией. И тут — все то, что вызывает у евреев, а также у более просвещенных литовцев, законное возмущение: от частых антисемитских ноток в СМИ, от открытого агрессивного антисемитизма в комментариях в интернете до очень снисходительного отношения к демонстрациям крайне правого крыла, которые обязательно проходят в сакральное для Литвы время (в годовщины независимости) и в самых значимых для Вильнюса и Каунаса публичных местах. По моему мнению, эти демонстрации — оскорбление независимости Литвы, и только так их можно оценивать. Когда Давид Кац и Эфраим Зурофф обращают внимание на эти факты, поднимается волна возмущения. А что собственно возмущает? Кац и Зурофф, по сути, защищают нормальные критерии, принятые в демократическом мире, а для многих из нас это означает "нежелательное вмешательство в дела Литвы" и оскорбление литовского патриотизма. Такое понимание патриотизма — анахронизм и проявление безрассудства — и это, мягко говоря. Иными словами, расходится взгляд литовцев и принятый во всем мире взгляд: мир шагает не в ногу, в ногу шагаем мы одни. Таким образом престиж Литвы не спасти, это ему еще больше навредит. И все это не является, как часто говорят, "разным нарративом евреев и литовцев", противопоставлением двух национальных взглядов. Нет, это противопоставление честного и нечестного взгляда. Водораздел тут проходит не между евреями и литовцами, а внутри самого литовского общества. Катон завершил свое выступление словами delenda est Carthago, "кроме того, Карфаген должен быть разрушен". Я, как обычно, подытожу двумя карфагенами, которые должны быть разрушены. Первый — культ восстания 1941 года и Временного правительства. Об этом я писал 40 лет назад, и с той поры, когда я больше узнал, мое мнение о Временном правительстве Шкирпы-Амбразявичюса только ухудшилось. Антисемитизм был частью его программы, а трагические последствия этого абсолютно аннулируют мнимые заслуги этого правительства. Правительство хвалят за восстановление литовской администрации – что же, оно восстановило полицию и ей подобные образования, которые нацисты без проблем использовали в своих целях. Если мы назовем июньские события 1941 года началом достойного сопротивления, как это делает Витаутас Ландсбергис и его влиятельные единомышленники, мы посадим большое черное пятно на все движение сопротивления, включая послевоенное сопротивление советской власти. Эти события не должны прославлять в учебниках, должны ясно сказать, что с самого начала ориентир на гитлеровскую Германию был порочным и недопустимым, и в лучшем случае повстанцы были наивными, а в худшем — среди них было немало преступников. Перезахоронение Амбразявичюса на государственные средства, с почетным караулом, было большой моральной ошибкой, которую, к счастью (пусть и с нескольким опозданием), публично осудила немалая часть литовских интеллигентов, в их числе и национальный герой Томас Шярнас. Один политический истерик, которого сегодня нет в живых, назвал этих людей "квислингами", несмотря на то, что типичным квислингом (который публично предложил себя в союзники Гитлеру), нравится нам это или нет, был как раз Амбразявичюс. Официально пытаются сидеть на двух стульях: Шкирпа с Амбразявичюсом, быть может, немного ошиблись, но, по сути, они работали на благо своей страны и поэтому достойны уважения. Предложу параллель — официальное отношение к Сталину в современной России: он уничтожил больше людей, чем следовало, но работал на благо России, поэтому достоин уважения со стороны россиян. Параллель очень неприятная, но, к сожалению, очевидная. Тихомолком распространяется установка: Холокост мы вспоминаем потому, что этого требует международное положение, но наших литовских героев вспоминаем потому, что этого требует честь нашего народа. По моему мнению, это свидетельствует о жалком состоянии менталитета общества. Одновременно сожалеть о Холокосте и высказывать уважение к Временному правительству – это квадрат круга. Разрешить эту антиномию невозможно, тут не стоит лелеять никаких иллюзий. И второй Карфаген — теория двойного, или симметричного геноцида, отражением которого, кроме прочего, является название Вильнюсского музея КГБ музеем геноцида. Во избежание двусмысленных споров и трений музей стоит переименовать в Музей преступлений коммунизма. Насколько мне известно, в Литве есть закон, наказывающий не только тех, кто отрицает и умаляет значение Холокоста — насколько мне известно, за нарушение этого закона никто до сих пор не был наказан — но и тех, кто отрицает и умаляет значение советского геноцида. Я отказываюсь называть этот советский геноцид геноцидом и называю его стратоцидом. Если за это меня должны привлечь к ответственности, поскольку это запросто можно классифицировать как умаление значения советского геноцида — с удовольствием буду защищать свою позицию в любом суде. Текст подготовлен на основе лекции, прозвучавшей на конференции, посвященной вопросу Холокоста (завершающее мероприятие проекта "Быть евреем"). 17 апреля 2015 года, Вильнюс.
