Аннотация: «Гитлер не признавал никаких предшественников.
За исключением Рихарда Вагнера». Герман Раушнинг. «Говорит Гитлер», 1941.
Alter ego Адольфа Гитлера
Яков БАСИН
«Гитлер не признавал никаких предшественников.
За исключением Рихарда Вагнера».
Герман Раушнинг. «Говорит Гитлер», 1941. [1]
Когда Гитлер родился, композитора Рихарда Вагнера уже 6 лет как не было в живых: он умер в 1883 году вдали от Германии, в Венеции, от сердечного приступа в возрасте 70 лет. И, тем не менее, в истории имена этих двух людей всегда стоят вместе, ибо, если и есть кто-то, кого можно назвать «отцом Холокоста», так это Рихард Вагнер, чье творчество неотделимо от его человеконенавистнического мировоззрения.
Известный исследователь истории антисемитизма Л.Поляков приводит в одной из книг свидетельство друга детства Гитлера, который уверял, что Гитлер «искал в Вагнере нечто гораздо большее, чем модель или пример; он буквально присвоил себе личность Вагнера, чтобы сделать из нее неотъемлемую часть собственной индивидуальности» [2]. Но если Гитлер – это Вагнер, то кем же в этом случае был Вагнер?
1
Казалось, клеймо любимого композитора Гитлера и провозвестника современного нацизма навечно врезалось в творческую и человеческую репутацию Рихарда Вагнера. Что можно добавить к сотням публикаций, после которых не осталось ни одной невыясненной детали, ни одной не прочитанной и не проанализированной страницы, ни одной еще не обнародованной архивной находки?
Однако уже в 1960-е гг. началась решительная попытка реабилитации Вагнера и борьба за снятие негласного бойкота исполнения его произведений рядом крупнейших музыкантов мира и всей филармонической сценой Израиля. Вновь разгорелись бескомпромиссные дискуссии, вновь мир оказался втянут в конфликт между «вагнерианцами» с их крайними проявлениями любви и их противниками с их крайними проявлениями ненависти к композитору, музыкальное величие которого при этом и те, и другие даже не пытаются отрицать. В прессе появилось огромное количество попыток «деиудизации критики Вагнера». Наиболее откровенно в последние годы бросились обелять антисемитскую репутацию Вагнера авторы крайне шовинистической прессы, не уступающие своему идеологу в злобности и лживости собственных публикаций.
Основным доводом тех, кто добивался пересмотра отношения мировой общественности к личности Вагнера, является утверждение, что композитор не отвечает за интерпретацию своего творчества потомками. Да, говорили «вагнерианцы», композитор безусловно выразил дух Германии, но любовь к нему лидеров Третьего рейха скорее характеризует сам Рейх, чем характер его творчества. Томас Манн даже утверждал, что в немецкой культуре Вагнер выполнил функции Диккенса, Золя и Толстого, то есть заменил собою социальный роман, в котором соседние с немцами народы в XIX веке себя познавали [3].
«Кто из композиторов эпохи романтизма и постромантизма хотя бы на долю не был антисемитом? – спрашивал советский пианист Станислав Нейгауз. – Может быть, Шопен, Лист, Скрябин питали какие-то особые филосемитские чувства по отношению к богоизбранному народу? Нет. Так за что же упрекать Вагнера?! Он был продуктом своей эпохи! А музыка-то – гениальная…» [4].
Споры продолжаются до сих пор, перебросившись с газетно-журнальных полос в Интернет. Пытаясь по возможности деликатно отделить личность Вагнера от его гениальной музыки, сторонники ревизии истории стараются доказать, что антисемитизм Вагнера не имеет никакого отношения к его операм и уж тем более к оркестровым произведениям. Обычно прямо или завуалировано используется известная формула: быть или не быть антисемитом – личное дело каждого, но быть глашатаем антисемитизма не имеет права никто. Естественно, при этом подразумевается, что творчество Вагнера никоим образом заряд агрессивной юдофобии в себе не несет. После чего обычно делается скрупулезный анализ либретто и мелодики его опер.
Позицию этой категории критиков «антивагнерианства» четко сформулировал бывший провинциальный израильский дирижер Леви Шаар в своих многословных «Письмах о Вагнере», размещенных в «Заметках по еврейской истории»: «Юдофобом Вагнер был. К сожалению. Но об этом нам лучше всего просто не вспоминать… [Нельзя] судить композитора за то, что он был плохим публицистом, сложной личностью и совсем не был общественным деятелем…» Далее г-н Шаар формулирует и критерии оценки личности Вагнера: «Говоря о Вагнере, нужно уметь отделять зерно от плевел… То, что прощается многим великим творцам – юдофобия – Вагнеру простить не желают, хотя плохо говорили о евреях многие и значительно больше Вагнера. Но там зерна от плевел почему-то охотно отделяют» [5].
Говорят, полуправда хуже лжи. Недоговаривает и г-н Шаар. Многие действительно говорили плохо о евреях, но никто из них не печатал при этом, подобно Вагнеру, о них злобных статей и не предлагал радикальных решений еврейского вопроса. И никто из великих композиторов, кроме Вагнера, не стал пророком Третьего Рейха и провозвестником Холокоста! [6].
Профессор Московской консерватории Г.В.Крауклис подходит к рассматриваемой проблеме, если можно так выразиться, чисто по-интеллигентски. Он совершенно искренне считает, что антисемитизм Вагнера должен быть достоянием лишь узкого круга специалистов, «а вот публично, для широкого круга (так сказать, для народа), следовало бы придерживаться более уважительного отношения к гениям, большего «целомудрия». Это было бы полезно для культуры, особенно для воспитания молодых поколений… Если он [Вагнер] стал знаменем человеконенавистничества, то пусть основной ответ держат защитники этого знамени».
Артур Штильман – публикатор этих мыслей московского профессора - логично ему оппонирует: «Вагнер не появился на свет вместе с нацизмом. Он был одним из его родителей… Знамя расистского национализма в искусстве и политической публицистике перешло к нацистам [от Вагнера], а не наоборот» [7].
Именно в этом – в «расистском национализме политической публицистики», большим мастером которой композитор Рихард Вагнер, к нашему несчастью, являлся – и заключается правда истории. Если бы все начиналось и заканчивалось музыкой, «вагнерианцы» были бы абсолютно правы, но историческое значение для судеб ХХ века имело как раз не столько музыкальное, сколько литературное творчество Вагнера, точнее его идеи пангерманизма и антисемитизма, яростным пропагандистом которых он был.
2
Как всякая неординарная личность Вагнер поражал разнообразием талантов и масштабами достижений в каждой из областей культуры, к которым обращался его пытливый ум. Творческий рост Вагнера также поражает совершенно неслыханными темпами: в 9-летнем возрасте он начинает учиться играть на скрипке и фортепиано, а в 17 страстно изучает в двух разных музыкальных школах гармонию, композицию и контрапункт. В 21 год он уже работает музыкальным руководителем оперного театра в Магдебурге. Оттуда он переходит на аналогичную должность в Кенигсберг, а затем в Ригу. В 27 – он автор оперы «Риенци», поставленной Придворной капеллой Дрездена и имевшей триумфальный успех, после которого Вагнер становится вторым дирижером этой капеллы.
Однако здесь судьба Вагнера делает крутой поворот: в мае 1849 года он принимает участие в Дрезденском восстании, которое, среди прочих, выдвигает требование еврейской эмансипации. Восстание подавлено, Вагнер объявлен государственным преступником и оказывается в Цюрихе. Швейцарская эмиграция продлилась долгих 11 лет.
Эти годы не прошли для него бесследно: многочисленные гастроли по крупнейшим европейским столицам приносят ему славу. В Петербурге он дирижирует симфониями Бетховена, в Лондоне Королева Виктория благосклонно принимает его собственные оркестровые сочинения, в Вене он знакомится и становится личным другом Ференца Листа, в Париже пришедший в восторг от его творчества Наполеон III в приказном порядке организует постановку его оперы «Тангейзер», в Цюрихе он получает крупный кредит от швейцарского богача Отто Везендонка… Но вот приходит долгожданная амнистия, и 18-летний король Баварии Людвиг II предлагает Вагнеру неограниченную финансовую поддержку. Вагнер бросает дирижерскую практику и целиком посвящает себя созданию опер.
В оперном творчестве Рихард Вагнер добился выдающихся успехов и вошел в историю музыки как один из крупнейших реформаторов оперной сцены. Его «сценические мистерии» (так он стал называть свои оперы) представляли синтез музыки и драмы, где в качестве драматурга выступал он сам. Создается даже впечатление, что тексту Вагнер придавал большее значение, нежели мелодии. Как он сам писал, слово для него выполняло роль «самки», которая только и была создана «для того, чтобы быть беременной, ибо само слово беременно моей идеей», а пропаганде своих идей Вагнер придавал первостепенное значение.
«Было бы величайшей ошибкой отделить Вагнера-мыслителя и философа от Вагнера-композитора, – писал он о себе. – Может быть, в других случаях это возможно, но в моем – нет» [8]. Такая подмена не могла пройти бесследно для его произведений: мелодии в операх Вагнера, по большей части, заменены речитативами.
Несмотря на то, что сам принцип речитативного развития музыкальной канвы оперного действия не нашел в поздние эпохи своих последователей, его длившиеся по 4 – 6 часов «мистерии», слушались с огромным вниманием. Воздействие на слушателя многократно усиливалось чрезвычайной оркестровой мощью, причем состав оркестра часто в 4 раза превышал стандартный, и в нем можно было обнаружить, к примеру, 4 тубы и 8 волторн одновременно. Все это действо создавало (и до сих пор создает) в зрительном зале огромное эмоциональное напряжение.
(Автор может признаться, что одним из самых сильных музыкальных впечатлений в жизни получил во время концертного исполнения вступления к третьему акту оперы Вагнера «Лоэнгрин»).
Но какие же идеи пытался донести до своих слушателей этот музыкант-философ в сочиняемых им музыкальных драмах?
3
Вагнер был убежден: будущее искусства – в создании и развитии подлинного музыкального театра. А сюжетом его может быть только миф, легенда. В исторических сюжетах, считал он, нет ничего возвышенного, ничего, что не только пробуждало бы историческую память, но и вызывало полет фантазии, стремление к совершенствованию и, в первую очередь, к моральному и физическому единению человечества перед лицом грозящей катастрофы [9]. Современный мир раздроблен, спасение его – в гармонизации. Религия, возникшая на обломках древних мифов, не смогла выполнить свою историческую миссию. Путь к спасению лежит в воскрешении языка древних мифов, которые смогут открыть дорогу к предыстории человечества и разбудить дремлющее подсознание человечества, которое является столь же объективным фактором, как и современная реальность.
Вагнер замышляет создать оперную тетралогию, в основу сюжета которой можно было бы положить одну из наиболее известных эпических произведений человечества «Песнь о Нибелунгах» — средневековую германскую поэму, написанную неизвестным автором в конце XII — начале XIII века. Сюжет поэмы несложен: внук бога Вотана, бесстрашный Зигфрид, победив дракона, спасает мир от угрозы неисчислимых бедствий и отвоевывает у злодея магическое кольцо, которое выковал карлик Альберих из волшебного золота, похищенного им со дна Рейна. Зигфрид женится на бургундской принцессе Кримхильде, но погибает в результате предательства во время ее конфликта с Брунгильдой, женой брата. Погибает и утративший силу Вотан. Брунгильда отдает кольцо нимфам Рейна. Все завершается местью Кримхильды за гибель любимого.
Для написания либретто Вагнеру нужно было ознакомиться с первоисточниками, и он самостоятельно изучает древненорвежский – единственный из древнегерманских языков, на котором сохранились германские саги [10].
Свою тетралогию Вагнер назвал «Кольцо Нибелунга». В ее состав вошли оперы «Золото Рейна», «Валькирия», «Зигфрид» и «Гибель богов». На их создание у автора ушло 25 лет.
Музыкальный театр стал тем первым перекрестком, на котором произошла встреча Гитлера с Вагнером. Первый с самых юных лет был страстным театралом. По свидетельству очевидцев, вагнеровский «Лоэнгрин» погрузил его в подлинный транс. С тех пор он не пропускал ни одного спектакля с музыкой любимого композитора. Август (Густл) Кубичек, друг Гитлера периода его студенческой юности, в книге «Молодой Гитлер, каким я его знал» [11] рассказывал, как тот выглядел после премьеры оперы «Риенци»: «Он был глубоко взволнован. От возбуждения его глаза лихорадочно блестели. Слова вырывались резко и хрипло… Он начал говорить о задании, которое однажды получит от народа, чтобы вывести его из рабства, об особой миссии, которая будет на него возложена» [12]. Оперы Вагнера Гитлер знал наизусть и «цитировал так, как другие цитируют «из своего Гете и Шиллера». Такие оперы, как «Лоэнгрин» (которую он слушал более 100 раз) или «Мейстерзингеры» он знал наизусть» [13].
«Музыка Рихарда Вагнера, – пишет биограф Гитлера Иоахим К. Фест, – ее патетическая возбужденность, ее режущий, ранящий тон, обладающий такой завораживающей силой, судя по всему, с тех пор, как он попал под ее власть и чуть ли не каждый вечер бывал в опере, служила для него, прежде всего, средством гипнотического самоискушения, ибо ничто не отвечало так его стремлению бежать от действительности, ничто не способствовало так его желанию подняться над реальностью, как эта музыка» [14].
Другим таким перекрестком для будущего фюрера стала литература. Читателем Гитлер был страстным. «В Вене он становится читателем богатой Гофбиблиотеки и пользуется ее сокровищами так усердно, что Кубичек серьезно спрашивал у него, не решил ли он «вычитать» ее всю. Свои любимые книги он мог перечитывать постоянно. «Эдда» была для него свята… [15]. Он прочитывает все номера расистского и антиеврейского журнала «Остара» [16] и даже обращается к его издателю и главному автору, бывшему монаху, одержимому традициями германского мистицизма и расовой оккультной истории…» за недостающими номерами [17].
Вагнер как литератор пользовался особой любовью будущего «фюрера всех немцев». «Даже на вершине славы и могущества в апартаментах вождя стояло полное 10-томное собрание сочинений духовнородственного писателя, в биографии которого Гитлер – и его исследователи – находили мистический параллелизм с обстоятельствами его собственной жизни. Именно Вагнер и его произведения оказались тем трансцедентальным каналом, который раскрыл перед Адольфом путь в магический мир духовных реальностей и сущностей» [18].
Дело в том, что кроме оркестровых партитур и оперных либретто Вагнер был еще мастером прозы и публицистики, составивших позднее целый многотомник литературных сочинений. Он писал о религии и театре, о науке и политике, о физике и архитектуре, о философии и поэзии, об античной литературе и расовой теории.
А Гитлер, по свидетельству А.Кубичека, «жадно читал все, что мог найти о Вагнере…, его заметки, письма, дневники, его самооценки, его признания». Он мог внезапно начать «декламировать текст какой-нибудь заметки или письма Вагнера или какое-нибудь сочинение – «Художественное произведение и будущее» или «Искусство и революция» [19].
4
Гитлер, считал Вагнера своим alter ego (вторым «я») и многое перенял у своего кумира, даже в быту. Как выразился тот же А.Кубичек, он «надевал» на себя личность Вагнера. Более определенно высказался ближайший сотрудник Гитлера, Герман Раушнинг [20], опубликовавший в 1941 году в эмиграции книгу «Говорит Гитлер»:
«Никто не знает, чем в действительности [для Гитлера] являлся Вагнер. Имеется в виду не просто его музыка, а все его революционное учение о культуре, вплоть до мельчайших, самых незначительных подробностей… Вагнер, заявивший о вечном трагизме человеческой судьбы, был для него величайшим пророком, поразившим немецкий народ своей одержимостью. Едва ли не истерическое возбуждение вызывал у него тот факт, что все свидетельства о духе этого великого человека соответствовали его глубочайшим, бессознательным, сомнабулическим озарениям» [21].
Гитлер подражал Вагнеру даже в быту. «Я не прикоснусь к мясу, поскольку так делал Вагнер», – говорил он и был убежденным вегетарианцем [22]. Музыка Вагнера звучала в его мозгу постоянно, и он напевал мелодии из его опер, как напевают в быту популярные песенки.
«Мы сидели на тесноватой веранде, – вспоминал Г.Раушнинг о своих беседах с Гитлером еще до прихода того к власти, в 1932 году. – Гитлер напевал мотивы из опер Вагнера. «Мы не капитулируем никогда! Может быть, мы погибнем, но возьмем с собой весь мир!». – И он напел тему из «Гибели богов» [23].
Как и Вагнер, Гитлер был ярко выраженным неврастеником. Вот свидетельство очевидца (Эдуарда Шуре, которого Л.Поляков, цитируя, называет «первым французским апостолом» композитора), описывающего поведение Вагнера, очень близкое к тому, что мы привыкли читать о Гитлере: «Малейшее противоречие вызывало у него неслыханный гнев. Он метался по комнате, его голос становился гортанным… В такие минуты он казался необузданной стихией…» [24].
И не чудовищная ли мизантропия объединяла этих двух, живших в разные эпохи людей, позволившая им вынашивать свои человеконенавистнические идеи. Вот свидетельство очевидца: когда в венском Рингтеатре произошел пожар, унесший около восьмисот человеческих жизней, Вагнер воскликнул: «Люди слишком плохие и не заслуживают жалости в случае массовой гибели. Каков толк от этих подонков, собравшихся в таком театре? Вот когда рабочие становятся жертвами катастрофы на шахте, это меня волнует!» [25].
Ему вторит Гитлер. Задолго до начала Второй мировой войны, в начале 1930-х гг., он говорил:
«Я не испытываю угрызений совести и возьму то оружие, которое мне нужно. Новые отравляющие газы ужасны. Но нет никакого различия между медленной смертью за колючей проволокой и предсмертными муками пораженных газом или бактериями» [26].
И все же главным фактором, объединявшим этих двух людей, была их звериная ненависть к евреям. В ее основе лежал извращенный национальный патриотизм, при котором «здоровый, охранительный» национализм, позволяющий культивировать собственную национальную идентичность и культуру, достигает своей реакционной противоположности – агрессивного великодержавного шовинизма. Его апологетам, как правило, не хватает доказательств величия своего народа, его заслуг перед человечеством, достижений лучших его представителей, а в итоге остается одно – утверждение собственного величия (неважно – реального или мнимого) за счет шельмования и унижения национального достоинства другого народа. Не случайно Гитлер, едва возглавив зарождающую нацистскую партию, заявил: «Наш долг состоит в том, чтобы возбуждать, подстегивать и поддерживать в наших людях инстиктивную неприязнь к евреям» [27]. Был в этом и личный мотив. Как выразился И.Фест, «еврей нужен был Гитлеру, чтобы возвеличить себя за счет его унижения».
Этот психологический феномен уже давно является предметом детального изучения крупнейшими русскими философами. «Любовь к своему народу должна быть творческим инстинктом, – писал в книге «Судьбы России» Николай Бердяев. – И менее всего она означает вражду и ненависть к другим народам» [28]. Что же касается «вражды и ненависти», то в этом случае лучшей мишени, чем евреи, во все века найти было трудно, но тут обычно срабатывал закон, сформулированный в свое время выдающимся русским философом Георгием Федотовым: «Когда какая-либо нация хочет насильственно оборвать все связи, которые связывают ее с человечеством, она, прежде всего, находит евреев и мстит им» [29].
Вагнер не любил французов, которых называл «семитизированными латинянами» и о которых не раз негативно отзывался. Он совсем не жаловал итальянцев, слышать не желал о поляках и русских. Что же касается евреев, то он их просто страстно ненавидел. Об этом он откровенно писал Ф.Листу, в полной мере разделявшему его отвращение к евреям: «Я чувствую долго подавляемую ненависть к еврейству, и эта ненависть необходима моему существу, как желчь необходима крови» [30]. «Его антисемитизм, – отмечал Л.Поляков, – все более нарастал до последних дней его жизни и приобретал все более агрессивные формы» [31]. За два года до смерти, в 1881 году, в письме к королю Баварии Людвигу II он сконцентрировал свое отношение к евреям в одной фразе «Я считаю еврейскую расу прирожденным врагом человечества и всего благородного на земле» [32].
Для Гитлера антисемитизм также являлся той самой всепоглощающей страстью, которую он не мог контролировать и которая занимала его мысли даже в последние часы жизни, когда в апреле 1945 года он, сидя в подземном бункере, диктовал текст своего политического завещания. О чем мог думать этот человек перед самоубийством? Но именно тогда Гитлер счел необходимым завершить свое предсмертное послание человечеству словами: «Превыше всего я обязываю руководство германской нации и его приверженцев строго охранять расовые законы и противодействовать без жалости отравителю всех народов – мировому еврейству» [33].
5
Влияние Вагнера на Гитлера было огромным. Сам фюрер значение композитора в своей жизни сформулировал одной фразой: «Я бесконечно многим в обязан в своем духовном развитии мастеру из Байрейта» [34].
«Тот, кто хочет понять национал-социалистскую Германию, должен знать Вагнера», – любил повторять Гитлер. Многое из литературного и философского наследия композитора находило отклик в представлениях Гитлера о великом предназначении немецкой нации, призванной править миром, ведь, как говорил Вагнер, именно немцы предназначены для великой вселенской миссии, о которой другие народы не имеют представления. Сам Вагнер еще успел оценить события, которые были практическим воплощением этих его идей в жизнь: незадолго до его смерти, в Австро-Венгрии возникла и в сентябре 1882 года была обнародована политическая доктрина, исповедующая историческую необходимость установления германской гегемонии в Европе, которая в последующем легла в основу идеологии пангерманизма [35].
Для Гитлера и нацистских идеологов Вагнер являлся истинным героем. Его музыкальное и литературное творчество представлялось им наиболее выразительным проявлением великогерманского национального духа. Гитлер считал Вагнера своим духовным учителем: «На каждом этапе моей жизни я возвращался к Вагнеру», «Вагнер – Бог, а его музыка – моя вера», – говорил он [36].
Нужно отдать должное Вагнеру: он был подлинным трибуном, и все, что он делал, он делал ярко и страстно. Но если и был какой-то один предмет в его жизни, который вызывал в нем особое проявление страсти, так это был его поистине зоологический антисемитизм – качество, которое Гитлер впитал в себя полной чашей. И не от Вагнера ли он принял и взял на вооружение мысль, которую тот высказал еще за 70 лет до прихода нацистов к власти: «Если род человеческий погибнет, потеря будет невелика. Но если он погибнет из-за евреев, это будет позором»? [37].
Шесть с половиной десятилетий прошло после завершения самой кровавой войны в истории человечества, а историки до сих пор спорят, кому принадлежит безумная идея физического уничтожения какого-то отдельно взятого народа, которую с такой маниакальной настойчивостью воплощали в жизнь нацисты. Тоталитарные режимы в первой половине ХХ века были установлены в большинстве стран Европы, и почти во всех них евреи в той или иной форме подвергались дискриминации, в том числе, и в СССР, но ни одному лидеру, кроме Гитлера не пришла в голову мысль устроить геноцид. И в этом плане возникает естественный вопрос: несет ли Вагнер посмертную ответственность за Холокост?
Несет! – утверждают историки.
«Вагнер – второй по счету преступник после Гитлера, отвественный за Катастрофу европейского еврейства, – считает Кристофер Николсон, судья из ЮАР, автор 500-страничной монографии «Рихард и Адольф». Исследовав влияние Вагнера на Гитлера, он пришел к выводу, что именно Рихард Вагнер и его антисемитские взгляды сыграли решающую роль в становлении Гитлера как преступника номер один. «Чтобы это понять, надо быть следователем, а не музыкантом», – говорит К.Николсон, которому вторит известный израильский историк середины ХХ века Яков Тальмон: «Вагнер – крестный отец нацизма» [38].
«Имя Вагнера стало главным символом антисемитского движения, а позднее – знаменем кампании по уничтожению евреев, – пишет Якоб Кац, автор книги «Темная сторона гения. Антисемитизм Рихарда Вагнера». – Даже если у Вагнера не было такого намерения, он несет свою долю исторической ответственности» [39].
Но немедленно возникает другой вопрос: как можно утверждать это, когда известно, что нацисты пришли к власти спустя полвека после смерти Вагнера! Можно! Для этого просто нужно познакомиться с тем, как распорядились потомки музыкального гения с его идеологическим наследием.
«Еврейская раса родилась как враг человечества и всего человеческого. И особенно враг всего немецкого. И до того, пока последний еврей не будет уничтожен, немецкое искусство не может спать спокойно» [40]. Эти слова принадлежат Рихарду Вагнеру.
«Евреи – это черви, крысы, трихины, глисты, которых нужно уничтожать, как чуму, до последнего микроба, потому что против них нет никакого средства, разве что ядовитые газы». И эти слова тоже сказаны Рихардом Вагнером. Точнее, написаны в письме жене Козиме еще в 1849 году, за 90 лет до Холокоста [41].
Так какой же безумец мог взять эти слова на вооружение и воплотить в жизнь? Только такой же, как сам Вагнер. Только тот, у кого Вагнер заменил Бога и чьи идеи превратились в догмы, требующие немедленного исполнения. И такой человек нашелся. Им стал Адольф Гитлер.
6
Гитлер сравнивал Вагнера с Фридрихом Великим и Мартином Лютером. Они тоже были его богами. Что касается музыки Вагнера, то она заменяла ему веру. Не случайно же на входе построенного баварским королем Людвигом Вторым специально для пышных «мистерий» Вагнера театре висела табличка: «Фюрер настоятельно просит в конце представлений воздержаться от пения гимна Германии или «Хорста Весселя». Нет более полного выражения немецкого духа и немецкой сущности, чем произведения великого мастера» [42]. Не от многочасовых ли грандиозных представлений Вагнера переняли нацистские идеологи опыт знаменитых парадов на стадионе Нюрнберга и факельных шествий по ночным улицам придавленных тяжестью пропагандистской машины немецких городов?!
«С Вагнером в искусстве начинается эпоха неразборчивого околдовывания масс, – пишет, анализируя этот феномен, биограф Гитлера Иоахим Фест. – И просто невозможно представить себе стиль зрелищ в «Третьем Рейхе» без этой оперной традиции, без демагогического по своей сути художественного творчества Рихарда Вагнера» [43].
Ежегодные оперные праздники в честь Рихарда Вагнера, проводимые в баварском городке Байрейт, где жил и был похоронен композитор, начались еще при его жизни. Первый состоявшийся в 1882 г., за год до его смерти, заключался в премьере длившейся в течение нескольких дней тетралогии «Кольцо Нибелунга». Среди прибывших на фестиваль известных европейских музыкантов был и П.И.Чайковский, который позднее в «Русских ведомостях» назвал этот праздник «космополитическим художественным торжеством» и так описал внешность Вагнера: «сидящий в щегольской коляске бодрый маленький [рост Вагнера был 152 см. – Я.Б.] старичок с орлиным носиком и тонкими насмешливыми губами» [44].
Гитлер превратил эти фестивали в пышное пропагандистское мероприятие, на которое съезжались многие высокопоставленные руководители Третьего рейха. При финансовой поддержке государства фестиваль продолжался и во время 2-й мировой войны, вплоть до лета 1944 г. При гибели кого-либо из заправил или генералитета Рейха по всей стране транслировался траурный марш из оперы Вагнера «Гибель богов».
Безмерно раздутая театральность, пышность, безвкусная мешанина германского великодержавного шовинизма, язычества, старогерманской мифологии и социал-дарвинизма зомбировала неискушенного обывателя. Проводимые ежегодно фестивали стали не столько праздниками музыки, сколько символами расово-политического единства нацистской элиты. При этом воскрешению языческой символики и героизации персонажей древних германских мифов придавалось особое значение. А чтобы поднять их ценность в глазах обывателя, им находилась альтернатива – древняя еврейская цивилизация.
Социальный и психологический феномен это явления подробно осветил еще за 40 лет до триумфа гитлеризма писатель и политик Макс Нордау [45] в книге «Вырождение» (1892):
«Музыка Вагнера сделалась официальной королевско-баварской , а в последствие даже императорско-немецкой… Чтобы простая мода разрослась до фанатизма, требовалось еще одно условие – истеричность… Истеричность Вагнера принимала все формы общегерманской истеричности» [46].
«Политика должна стать грандиозным зрелищем, государство – произведением искусства, а человек искусства должен занять место государственного деятеля», – писал Р. Вагнер [47]. Гитлер это утверждение своего кумира примерил на себя в полный рост: он, художник, человек искусства, занял место государственного деятеля и превратил политику в грандиозное зрелище.
В полном соответствии с расовой теорией, Вагнер считал евреев особой расой, прирожденным врагом человечества и приписывал ей все пороки человечества.
«Нет сомнения, что немцы погибнут именно из-за нее, и, может быть, я являюсь последним немцем, сумевшим выступить против иудаизма», – писал он за два года до смерти королю Баварии Людвигу II [48]. С крайним презрением отзывался о евреях и Гитлер: «Разве есть на свете хоть одно нечистое дело, хоть одно бесстыдство какого бы то ни было сорта, и прежде всего в области культурной жизни народов, в котором не был бы замешан по крайней мере один еврей», – писал он позднее в «Майн кампф» [49].
Основав газету «Байрейтский листок», Вагнер получил еще одну трибуну для пропаганды своих идей. Антисемитские выпады следовали один за другим. В конце концов, он формулирует основную свою идею: евреи господствуют в экономической и культурной жизни Германии. И вот уже у него готово решение этой проблемы: еврейский вопрос должен получить свое окончательное решение, которое заключается в «насильственном устранении» евреев из жизни Германии и Европы («Познай самого себя», «Героизм и христианство», 1881) [50].
Ему вторил Гитлер, утверждавший, что государство – лишь средство достижения конечного. Его высочайшей целью является забота о достижении тех первобытных расовых элементов, которые создадут красоту и достоинство более высокой цивилизации. Вслед за Вагнером Гитлер также уверовал в то, что евреи погубят немецкий народ, но он не мог позволить, чтобы последним борцом с иудаизмом в истории остался Вагнер. Пальму первенства в этом вопросе он не мог оставить никому, даже Вагнеру. Идя по следам Вагнера, Гитлер в отличие от многих других общественных течений «как консервативных, так и радикальных», в идеологии которых критика различных аспектов еврейства являлась интегральной», сделал ее центральной частью, а придя к власти, превратил в «последовательную государственную политику» [51].
7
По сути дела, запущенная Гитлером идеологическая машина превратила в зомби его самого. Как завороженный, он следовал догматам своего кумира. Во всяком случае, в еврейском вопросе он был так же фанатичен, как сам Вагнер. «Я получал от Вагнера антисемитские импульсы», – признавался он.
Обнародованные дневники второй жены Вагнера, дочери Ф.Листа Козимы, и письма Вагнера к ней четко фиксирует расовый характер отношения гениального композитора к евреям. (Не случайно второй том воспоминаний не был принят к печати из-за цензурных соображений).
«Сначала я считал, что одна шестнадцатая доля еврейской крови уже может освободить еврея от его преступления перед человечеством»… Но потом «пришел к выводу, что даже одной микроскопической капли крови уже достаточно, чтобы человек никогда не смыл с себя позор быть евреем, и он должен быть уничтожен» [52].
Ему вторит другой патологический антисемит Ференц Лист: «Настанет день, когда для всех народов, среди которых живут евреи, вопрос об их поголовном изгнании станет вопросом жизни и смерти» [53]. А зять Вагнера Хьюстон Чемберлен в книге «Основы девятнадцатого столетия» спустя 16 лет после смерти тестя писал: «Я не могу не содрогнуться… при мысли о злой неисправимой ошибке, которую сделал мир, когда принял традиции этой презренной и ничтожной нации… за основу своей веры» [54].
Спустя десятилетия вслед за ними примерно эти же мысли изложил в книге «Майн кампф» Адольф Гитлер. Но означает ли все это, что и саму идею геноцида евреев Гитлер почерпнул у своего кумира и слепо воплотил в жизнь, ни на секунду не усомнившись в ее (мягко выражаясь) сомнительности?
Эволюцию политических воззрений политика всегда можно проследить в динамике, по мере его продвижения к власти. С Гитлером такого анализа провести практически невозможно: 16 сентября 1919 года он впервые «засветился» с неким политическим заявлением по еврейскому вопросу, а в 1923 – уже диктовал свой катехизис нацизма – книгу «Майн камф» («Моя борьба»), в котором этот «вопрос» занимает одно из центральных мест. Это было простое служебное письмо [55], но 30-летний Гитлер излагает в нем вполне сложившуюся политическую концепцию. И эта концепция удивительно совпадает с тем окончательным выводом («окончательным решением»), которое сделал почти за 40 лет до него Рихард Вагнер. Более того, вслед за Вагнером он уже говорит не об эмоциональном, а о вполне радикальном решении проблемы, ибо для него антисемитизм уже не частное дело каждого – хорошо или плохо относиться к евреям, а идеология организованного политического движения.