Стивен Эриксон: другие произведения.

Память льда. Том 1 (с иллюстрациями)

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Стивен Эриксон (lschkl@gmail.com)
  • Обновлено: 18/12/2019. 1213k. Статистика.
  • Статья: Канада
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Гуляя по книжным магазинам Телявива и просматривая фэнтэзи-книги от 200 до 100 шекелей заметил полное отсутствие иллюстраций. Ну и поскребши по сайтам фанатов данной серии двух канадских писателей несколько сотен иллюстраций со всего мира
    •    Стивен Эриксон Память льда. Том 1
      
       В мире Малазана, в котором сотни тысяч лет воюют все со всеми, Книга Павших становится практически вечной по времени и бесконечной по объему, как сама Вселенная. И нам вместе с автором в очередном томе эпопеи предстоит вписать в нее новые имена. Многие, очень многие имена. Но немного отвлечемся на небольшой совет. Сюжет «Памяти льда» является прямым продолжением «Садов Луны», оттого читать этот роман без первой части просто бессмысленно. И еще одно. Я начал читать роман спустя два года после ознакомления с первой частью. За это время забылись многочисленные имена, названия, подробности взаимоотношений и связей героев, цели и содержание запутанных интриг, которые итак-то запомнить было очень нелегко. Поэтому где-то треть книги было тяжело: приходилось мучительно вспоминать, кто эти герои такие, и почему они важны для сюжета. И если это было так тяжело в отношении действующих лиц-людей, то что тогда говорить о сложном и разветвленном пантеоне богов, многочисленных прочих расах, здравствующих и уже отошедших в мир иной, и разнообразных системах магии? Потому, мой вам совет, освежите в памяти события «Садов Луны» перед тем, как приступать к этому тому. Если вы поступите таким образом, то просто плавно и без проблем перейдете от одного эпизода Малазанской войны к другому, в котором бывшие враги Дуджек и Бруд объединяют усилия против общего врага- империи Паннионско пророка, затмевающей безумством и запредельной жестокостью даже непрекращающуюся кровавую войну. Достаточно быстро становится понятным, что дело выходит далеко за пределы обычных конфликтов и порождений рядовых человеческих тираний. Конечно, вам поможет поучительная история, рассказанная в качестве пролога, которая во многом объясняет все происходящее. Удивительно, как в мире Малазана переплетаются разные слои его древней истории. Открываются забытые курганы, вновь пробуждаются старые боги, и легионы неупокоенных душ вновь оказываются на полях войны, которая ждала сотни тысяч лет, чтобы разгореться с новой силой, вовлекая в действие участников, которые и слыхом не слыхивали о древних конфликтах. Удивительно, как сплетаются судьбы старых знакомых: Дуджека, бравых вояк-саперов вместе с капитаном Параном, боевых магов с Молотком и Быстрым Беном, великого повелителя Лунного Семени Аномандера Рейка и еще десятков и десятков героев, чьи имена нам хорошо известны и чьи только предстоит узнать. А сплетаются они не просто между собой, а еще с десятками ниточек: старыми легендами, полузабытыми сказками, историями новых и старых Богов и волшебных созданий. И все это скрепляет Магия. Магия на этих страницах льется широким и необузданным потоком. По большей части, магия злая, своевольная и опасная для человека. Она пробуждает древних чудовищ и превращает в чудовищ людей, а затем бросает целые их легионы на войну. Этих живых и неживых монстров такое огромное количество, что иногда память иллюстрировала чтение картинками из фильмов про зомби-апокалипсисы, подобные «Обители зла» или «Войне миров Z». И соответственно подобное порождает совсем уж запредельное количество крови и жертв, которые пополняют и пополняют списки Малазанской книги павших. На мой вкус, количество трупов так уж чересчур велико. И это было бы исключительно печально, если бы Эриксон в этой кровавой бане не нашел интересные ходы. С появлением и становлением нового Повелителя Колоды, с возрождением старых Богов-волков или с трогательно-мучительной историей «Серых мечей» и их командира. Причем, практически все сюжетные линии отдельных героев получили неожиданное развитие. Мы узнаем, что практически все персонажи имеют свои тайны, и если не раскроем все из них, то хотя бы прикоснемся к большинству. А некоторые- неразлучная парочка некромантов, художник с жабой или странный командир бродяг- оставят нас гадать о своей роли в сюжете, сохраняя интригу для последующих томов Малазанской книги павших
      [cover.jpg]
      
      Стивен Эриксон
      
      Память льда. Том 1
      
      Steven Erikson
      
      Memories of Ice
      
      Copyright No Steven Erikson 2001.
      
      No Лихтенштейн Е., перевод на русский язык, 2016
      
      * * *
      
      Посвящается Р. С. Лундину
      
      Благодарности
      
      Я хотел бы поблагодарить за поддержку и дружбу следующих: Клэр, Боуэна, Марка, Девида, Криса, Рика, Кэм, Кортни; Сьюзан и Питера, Девида Томаса Ст. и Мл., Хэрриет и Криса, Лили и Мину и Смаджа; Патрика Уолша, Саймона и Джейн. Спасибо Дейву Холдену и его дружелюбным подчинённым (Трише, Синди, Лизе, Танис, Барбаре, Джоанне, Наде, Аманде, Тони, Энди и Джоди) из «Пицца-Плейс» за столик и горячие напитки. И спасибо Джону Мини за отвратительные подробности о мёртвом семени.
      
      Действующие лица
      
      Караван-сарай
      
      Остряк, охранник каравана
      
      Скалла Менакис, охранница каравана
      
      Драсти, охранник каравана
      
      Бук, охранник каравана
      
      Бошелен, путешественник
      
      Корбал Брош, его молчаливый напарник
      
      Эмансипор Риз, слуга
      
      Керули, торговец
      
      Мрамор, чародей
      
      Капастан
      
      Брухалиан, Смертный меч Фэнерова Устава («Серые мечи»)
      
      Итковиан, Кованый щит Фэнерова Устава («Серые мечи»)
      
      Карнадас, Дестриант Фэнерова Устава («Серые мечи»)
      
      Вельбара, новобранец («Серые мечи»)
      
      Мастер-сержант Норул («Серые мечи»)
      
      Фаракалиан («Серые мечи»)
      
      Накалиан («Серые мечи»)
      
      Торун («Серые мечи»)
      
      Сидлис («Серые мечи»)
      
      Нильбанас («Серые мечи»)
      
      Джеларкан, князь и правитель Капастана
      
      Арард, князь и правитель Коралла в изгнании
      
      Рат’Фэнер (жрец из Совета Масок)
      
      Рат’Престол Тени (жрец из Совета Масок)
      
      Рат’Королева грёз (жрица из Совета Масок)
      
      Рат’Худ (жрец из Совета Масок)
      
      Рат’Д’рек (жрец из Совета Масок)
      
      Рат’Трейк (жрец из Совета Масок)
      
      Рат’Огнь (жрица из Совета Масок)
      
      Рат’Тогг (жрец из Совета Масок)
      
      Рат’Фандерея (жрица из Совета Масок)
      
      Рат’Дэссембрей (жрица из Совета Масок)
      
      Рат’Опонн (жрец из Совета Масок)
      
      Рат’Беру (жрец из Совета Масок)
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Войско Однорукого
      
      Дуджек Однорукий, командир малазанской армии отступников
      
      Скворец, заместитель командира малазанской армии отступников
      
      Вывих, командир Чёрных морантов
      
      Артантос, знаменосец малазанской армии отступников
      
      Барак, офицер связи
      
      Хареб, капитан-аристократ
      
      Ганос Паран, капитан «Мостожогов»
      
      Мураш, сержант, Седьмой взвод, «Мостожоги»
      
      Хватка, капрал, Седьмой взвод, «Мостожоги»
      
      Дэторан, солдат, Седьмой взвод, «Мостожоги»
      
      Штырь, маг и сапёр, Седьмой взвод, «Мостожоги»
      
      Дымка, солдат, Седьмой взвод, «Мостожоги»
      
      Молоток, целитель, Седьмой взвод, «Мостожоги»
      
      Вал, сапёр, Седьмой взвод, «Мостожоги»
      
      Тротц, солдат, Седьмой взвод, «Мостожоги»
      
      Быстрый Бен, маг, Седьмой взвод, «Мостожоги»
      
      Бестолочь, капрал, «Мостожоги»
      
      Бакланд, сержант, «Мостожоги»
      
      Рантер, сапёр, «Мостожоги»
      
      Грунт, целитель, «Мостожоги»
      
      Перл, маг, «Мостожоги»
      
      Чубук, маг, «Мостожоги»
      
      Пальчик, маг, «Мостожоги»
      
      Войско Бруда
      
      Каладан Бруд, предводитель освободительной армии Генабакиса
      
      Аномандр Рейк, Владыка Лунного Семени
      
      Каллор, Верховный король, правая рука Бруда
      
      Мхиби, женщина из племён рхиви
      
      Серебряная Лиса, Перерождённая рхиви
      
      Корлат, одиночница, тисте анди
      
      Орфантал, брат Корлат
      
      Хурлокель, всадник в освободительной армии
      
      Карга, старейшая из великих воронов и спутница Аномандра Рейка
      
      Баргасты
      
      Хумбролл Тор, военный вождь клана Белолицых
      
      Хетан, дочь вождя
      
      Кафал, старший сын вождя
      
      Неток, второй сын вождя
      
      Послы из Даруджистана
      
      Колл, посол
      
      Эстрайсиан Д’Арле, советник
      
      Барук, алхимик
      
      Крупп, горожанин
      
      Мурильо, горожанин
      
      Т’лан имассы
      
      Крон, предводитель Кроновых т’лан имассов
      
      Канниг Тол, вождь клана
      
      Бек Охан, заклинатель костей
      
      Пран Чоль, заклинатель костей
      
      Окрал Лом, заклинатель костей
      
      Бендал Хоум, заклинатель костей
      
      Ай Эстос, заклинатель костей
      
      Олар Этил, первая заклинательница костей и первая одиночница
      
      Тлен, Отверженный, прежде Первый Меч
      
      Килава, отступница, заклинательница костей
      
      Ланас Тог, из Керлумовых т’лан имассов
      
      Паннионский Домин
      
      Провидец, царь-жрец Домина
      
      Ультентха, септарх Коралла
      
      Кульпат, септарх осаждающей армии
      
      Инал, септарх Леста
      
      Анастер, тенескаури, Дитя Мёртвого Семени
      
      Провидомин Кальт
      
      Другие
      
      К’рул, Старший бог
      
      Драконус, Старший бог
      
      Сестра Холодных Ночей, Старшая богиня
      
      Госпожа Зависть, обитательница Морна
      
      Гетол, Глашатай
      
      Трич, Первый герой (Тигр Лета)
      
      Ток Младший, Арал Фэйл, малазанский разведчик
      
      Гарат, огромный пёс
      
      Баальджагг, ещё более огромная волчица
      
      Мок, сегулех
      
      Турул, сегулех
      
      Сену, сегулех
      
      Скованный, неизвестный Взошедший (также именуемый Увечным богом)
      
      Ведьма Теннеса
      
      Мунуг, даруджиец-ремесленник
      
      Таламандас, баргастское чучелко
      
      Ормулогун, художник в Войске Однорукого
      
      Гамбл, его критик
      
      Харадас, глава каравана Тригалльской торговой гильдии
      
      Азра Джаэль, морпех из Войска Однорукого
      
      Корешок, из Моттских ополченцев
      
      Хлев, из Моттских ополченцев
      
      Пень, из Моттских ополченцев
      
      Иов Валун, из Моттских ополченцев
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Пролог
      
      Древние войны между т’лан имассами и яггутами опустошили мир. По разорённым землям маршировали огромные армии, оставляя позади груды мёртвых тел, кости мертвецов стали костями гор, пролитая кровь – кровью морей. Чародейство бушевало до тех пор, пока сами небеса не запылали огнём…
      Киничик Карбар’н.
      Древние истории. Том І
      
      I
      
      Маэс’ки Им (Погром Гнилого Цветка), 33-я Яггутская война
      
      За 298 665 лет до Сна Огни
      
      Ласточки пронзали тучи мошкары над отливной косой. Небо над болотом оставалось серым, но уже утратило переливчатое сияние зимы, а тёплый ветер над разорённой землёй нёс запах исцеления.
      
      То, что некогда было внутренним пресноводным морем, которое имассы называли Яггра-Тиль, – морем, рождённым благодаря таянию яггутских ледовых полей, – умирало. Бледные тучи отражались в пересыхающих озерцах и лужах – глубиной разве что до колена, – которые тянулись к югу, насколько хватало глаз, но новорождённой суши было уже заметно больше, чем воды.
      
      Когда разрушились чары, вызвавшие оледенение, в эти земли вернулась естественная смена времён года, но память о горах льда была ещё жива. Обнажившийся материковый грунт на севере был изрезан и изъязвлён, долины – наполнены валунами. Тяжёлый ил, устилавший прежде дно внутреннего моря, то и дело разрывали пузыри выходящих газов, сама земля, избавившись от невообразимого груза отступившего восемь лет назад ледника, продолжала медленно подниматься.
      
      Жизнь Яггра-Тиль была недолгой, но слой ила на дне был толстым. И предательски опасным.
      
      Пран Чоль, заклинатель костей из клана Канниг Тола из Кроновых имассов, неподвижно сидел на почти ушедшем в землю валуне рядом с прежней береговой линией. Склон перед ним покрывали низкая, жёсткая трава и высохший плавник. В двенадцати шагах впереди земля плавно уходила вниз, к широкой, покрытой илом долине.
      
      Три ранага провалились в заболоченную воронку в двадцати шагах от склона. Крупный бык, его самка и детёныш попытались стать в круг для защиты. Завязшие в грязи, уязвимые, они, видимо, показались лёгкой добычей для стаи айев.
      
      Но болото было действительно опасным. Крупных тундровых волков постигла та же участь, что и ранагов. Пран Чоль насчитал шесть айев, в том числе и годовичка. Следы указывали на то, что ещё один молодой волк долго кружил вокруг топкого места, прежде чем уйти на запад: его, несомненно, ждала одинокая смерть.
      
      Как давно это случилось? Невозможно сказать. Ил покрывал ранагов и айев толстой, потрескавшейся коркой. Ярко-зелёные точки блестели там, где проросли принесённые ветром семена. Это напомнило заклинателю костей видения, которые открывались ему во время странствий духа, – множество обыденных подробностей сплеталось в нечто ирреальное. Для этих зверей схватка стала вечной, охотник и его жертва навсегда сплелись воедино.
      
      Кто-то подошёл, присел на корточки рядом с заклинателем.
      
      Пран Чоль не отводил золотистых глаз от неподвижной сцены. Ритм шагов дал понять, кто именно решил составить компанию заклинателю, а теперь стали различимы и запахи теплокровного, что выдавали гостя столь же явно, как прямой взгляд на него.
      
      Канниг Тол заговорил:
      
      – Что сокрыто под глиной, заклинатель?
      
      – Лишь то, что придало ей форму, вождь клана.
      
      – Ты не видишь в этих зверях дурного предзнаменования?
      
      Пран Чоль улыбнулся.
      
      – А ты?
      
      Канниг Тол поразмыслил, затем сказал:
      
      – Ранагов больше нет в этих землях. И айев тоже нет. Мы видим древнюю битву. Смысл этих знаков глубок, ибо они встревожили мою душу.
      
      – И мою, – отозвался заклинатель костей.
      
      – Мы охотились на ранагов, покуда их не стало, и тем самым обрекли на голодную смерть айев, ибо мы также охотились на тенагов, покуда их не стало. Агкоры, что ходят за стадами бхедеринов, не стали делиться с айями, и вот тундра опустела. Оттого я думаю, что мы охотились расточительно и неразумно.
      
      – Однако нам нужно было кормить своих детей.
      
      – Нам очень нужны были новые дети.
      
      – Нужны и ныне, вождь клана.
      
      Канниг Тол заворчал.
      
      – Яггуты были сильны в этих землях, заклинатель. Они не бежали – поначалу. Ты сам знаешь, какую цену мы заплатили кровью имассов.
      
      – И земля отдаёт сторицей эту цену.
      
      – Служит нашей войне.
      
      – Это тревожит душу.
      
      Вождь клана кивнул и замолчал.
      
      Пран Чоль ждал. Обмениваясь словами, двигаясь к сути, они пока лишь скользили по коже. Откровения плоти и кости были ещё впереди. Но Канниг Тол не был глуп, и долго ждать не пришлось.
      
      – Эти звери – мы.
      
      Взгляд заклинателя костей метнулся на юг, стал жёстким.
      
      Канниг Тол продолжал:
      
      – Мы – глина, и наше бесконечная война против яггутов отражается в борьбе зверей. – Он указал рукой вниз. – И перед нами, в образе этих созданий, которые медленно обращаются в камень, – проклятье вечности.
      
      И это было ещё не всё. Пран Чоль молчал.
      
      – Ранагов и айев, – продолжал Канниг Тол, – уже почти не осталось в мире смертных. Ни охотников, ни жертв.
      
      – До самых костей, – прошептал заклинатель.
      
      – Лучше бы тебе разглядеть здесь предзнаменование, – пробормотал вождь клана, поднимаясь.
      
      Пран Чоль выпрямился.
      
      – Лучше бы разглядеть, – согласился он тоном, в котором отражалась сухая, сардоническая ирония последних слов Канниг Тола.
      
      – Сколько ещё, заклинатель?
      
      Пран Чоль взглянул на свою тень, рассмотрел украшенный оленьими рогами силуэт, фигуру, которую можно было угадать в очертаниях мехового плаща и шкур. Солнце стояло низко, так что он казался высоким – почти таким же высоким, как яггуты.
      
      – Завтра, – ответил Пран Чоль. – Они ослабевают. Ночь бегства ослабит их ещё больше.
      
      – Хорошо. Тогда клан разобьёт здесь лагерь на ночь.
      
      Заклинатель костей услышал, как Канниг Тол шагает обратно, туда, где ждали остальные. Когда опустится тьма, Пран Чоль выйдет на дорогу духовидца. Уйдёт в шепчущую землю в поисках себе подобных. Пусть жертва ослабела, но клан Канниг Тола ослаб ещё больше. Осталось менее дюжины взрослых. Когда преследуешь яггутов, разница между охотником и жертвой едва ли имеет значение.
      
      Пран Чоль поднял голову и принюхался к вечернему воздуху. По этим землям странствует ещё один заклинатель костей. Ошибиться было невозможно. Пран Чоль гадал, кто это, почему он путешествует в одиночестве – без клана и родичей. И, зная, что другой заклинатель тоже почувствовал его присутствие, Пран Чоль гадал, отчего тот до сих пор не отыскал имассов Канниг Тола.
      
      Она с трудом выбралась из грязи и рухнула на песчаный берег, дыхание вырывалось из груди хриплыми, натужными толчками. Её сын и дочь выбрались из ослабевших рук матери и поползли дальше к вершине крошечного островка.
      
      Мать-яггутка опустила голову и упёрлась лбом в прохладный, влажный песок. Крупные песчинки с глухим упорством впивались в кожу. Ожоги были слишком свежими и ещё не залечились, да и не залечатся, скорее всего, – она потерпела поражение и знала, что смерть придёт вместе с преследователями.
      
      К счастью, убивали они умело. Этих имассов не интересовали пытки. Один быстрый смертельный удар. Сперва для неё, затем – для детей. И с ними – с этой нищей, измученной семьёй – исчезнут последние яггуты на континенте. Милосердие является в разных обличьях. Если бы они не соединили силы, чтобы сковать Рейста, все – имассы и яггуты – преклонили бы колени перед Тираном. Временное перемирие, вынужденное. Она знала достаточно, чтобы бежать, едва лишь Тиран оказался скован; знала и то, что клан имассов отправится в погоню.
      
      Мать не испытывала горечи, но это не делало её менее отчаянной.
      
      Она почувствовала, что на островке появился кто-то ещё, резко вскинула голову. Дети замерли от ужаса, глядя на возникшую перед ними женщину из имассов. Серые глаза матери сузились.
      
      – Хитро, заклинательница. Мои чувства были направлены только на тех, кто шёл сзади. Что же, приступай.
      
      Молодая черноволосая женщина улыбнулась.
      
      – Не будешь торговаться, яггутка? Вы же всегда пытаетесь заключить сделку, только чтобы сохранить жизнь своим детям. Или ты уже разорвала нить родства с ними? Кажется, они ещё слишком маленькие для этого.
      
      – Торговаться бессмысленно. Твои родичи всегда отказываются.
      
      – Да, но твои
      родичи всё равно пытаются договориться.
      
      – Я не буду. Убей нас. Быстро.
      
      На плечи женщины из имассов была наброшена шкура пантеры. Глаза у неё были чёрными, как блестящий в закатном свете мех зверя. Видно было, что эта женщина хорошо питается и, судя по большим, набухшим грудям, недавно родила. Яггутка не смогла прочесть выражение лица женщины, поняла только, что на нём нет обычной тени мрачной убеждённости, характерной для странных, круглых лиц имассов.
      
      Заклинательница костей заговорила:
      
      – На моих руках довольно крови яггутов. Я вас оставлю клану Крона, что найдёт вас завтра.
      
      – Мне всё равно, – прорычала мать, – кто из вас убьёт нас, важно лишь то, что вы нас убьёте.
      
      Широкий рот женщины дрогнул.
      
      – Это я могу понять.
      
      Усталость одолевала яггутку, но та сумела приподняться и сесть.
      
      – Чего, – процедила она, задыхаясь, – ты хочешь?
      
      – Предложить тебе сделку.
      
      Тяжело дыша, мать всмотрелась в тёмные глаза заклинательницы и не увидела в них насмешки. Глаза яггутки на миг метнулись к сыну и дочери, а потом вновь встретили взгляд женщины.
      
      Та медленно кивнула.
      
      Когда-то в прошлом земля здесь треснула; распахнувшаяся рана оказалась столь глубокой, что из неё выплеснулась и разлилась от края до края река лавы. Огромная чёрная река камня и пепла покатилась на юго-запад, к далёкому морю. Лишь самые маленькие растения сумели здесь удержаться, и под ногами заклинательницы, которая несла по яггутскому ребёнку на сгибе каждой руки, вздымались облачка удушливой пыли – а после оставались висеть в неподвижном воздухе у неё за спиной.
      
      Мальчику было, как ей показалось, около пяти лет от роду; девочке, наверное, четыре. Оба, кажется, ничего толком не поняли и явно не осознали, что произошло, когда мать обняла их на прощанье. Бесконечное бегство через Л’амат и Яггра-Тиль потрясло обоих. А жуткая смерть отца, свидетелями которой они стали, тоже не слишком помогла детям успокоиться.
      
      Они цеплялись за неё маленькими грязными ручками – мрачное напоминание о ребёнке, которого она недавно потеряла. Вскоре оба начали сосать её груди, выказывая отчаянный голод. А затем уснули.
      
      Чем ближе она подходила к берегу, тем тоньше становился слой застывшей лавы. По правую руку вздымались холмы, переходящие вдалеке в горы. Прямо перед ней раскинулась плоская равнина, которую на расстоянии полулиги окаймляла невысокая гряда. Она не могла этого видеть, но знала, что по ту сторону гряды земля уходит вниз, к морю. По равнине были разбросаны холмики правильной формы, и заклинательница остановилась, чтобы рассмотреть их. Курганы располагались концентрическими кругами, а в центре высился крупный купол, покрытый доверху лавой и пеплом. На краю равнины, у подножия первого холма гряды, гнилым зубом высились развалины башни. Даже сами эти холмы, как она заметила ещё во время первого визита сюда, были расположены слишком равномерно, чтобы быть естественными.
      
      Заклинательница подняла голову. Смешанные запахи ни с чем нельзя было спутать: один – древний и мёртвый, другой… не такой. Мальчик шевельнулся у неё на руках, но не проснулся.
      
      – Ага, – пробормотала заклинательница, – ты тоже чувствуешь.
      
      Она направилась по равнине к почерневшей башне.
      
      Врата Пути зияли внутри здания, висели в воздухе на высоте шести человеческих ростов. Заклинательница видела их как красноватый рубец, не зажившую, но переставшую кровоточить рану. Она не сумела опознать Путь – из-за давних повреждений параметры врат были слишком искажены. И это её слегка встревожило.
      
      Заклинательница уложила детей на землю у подножия башни и уселась на обломок стены. Она смотрела на двух маленьких яггутов, свернувшихся во сне на ложе из пепла.
      
      – А есть ли у меня выбор? – прошептала она. – Это наверняка Омтоз Феллак. Точно не Телланн. Старвальд Демелейн? Вряд ли. – Она перевела взгляд на равнину, увидела сходившиеся круги курганов и нахмурилась. – Кто жил здесь? Кто ещё строил из камня? – Она долго молчала, затем снова посмотрела на развалины. – Эта башня – последнее подтверждение, уж она – точно яггутская, её бы не стали строить совсем рядом с вратами враждебного Пути. Нет, это портал на Омтоз Феллак. Наверняка.
      
      Но были и другие угрозы. Взрослый яггут, обнаружив на этом Пути двух детей чужой крови, с одинаковой лёгкостью может как убить их, так и усыновить.
      
      – Тогда кровь запятнает чужие руки, яггутские. – Слабое утешение. Всё равно, кто из вас убьёт нас, важно лишь то, что вы нас убьёте.
      Женщина громко выдохнула сквозь стиснутые зубы. – А есть ли у меня выбор? – повторила она.
      
      Она позволит им ещё немного поспать. А затем пошлёт во врата. Скажет мальчику: позаботься о сестре. Идти недалеко.
      И обоим: ваша мать ждёт вас внутри.
      Ложь, но необходимая, чтобы придать им храбрости. Если она не сумеет вас найти, отыщет кто-то из её родичей. Идите – к безопасности, к спасению
      .
      
      В конце концов, что может быть хуже смерти?
      
      Она встала, когда они приблизились. Пран Чоль принюхался и нахмурился. Яггутка не открыла свой Путь. Но больше тревожило другое – где дети?
      
      – Встречает нас спокойно, – пробормотал Канниг Тол.
      
      – О да, – согласился заклинатель костей.
      
      – Не верю я этому – нужно её убить, немедленно.
      
      – Она хочет говорить с нами, – возразил Пран Чоль.
      
      – Смертельный риск – удовлетворить это её желание.
      
      – Не могу спорить, вождь клана. Но… что она сделала с детьми?
      
      – Ты их не чувствуешь?
      
      Пран Чоль покачал головой.
      
      – Прикажи копейщикам быть наготове, – сказал он и шагнул вперёд.
      
      В её глазах заклинатель увидел умиротворённость, и это ясное осознание собственной неизбежной смерти потрясло Пран Чоля. Он подошёл, сперва ступал по щиколотку в воде, затем выбрался на песчаный островок и встал лицом к лицу с яггуткой.
      
      – Что ты сделала с ними? – требовательно спросил он.
      
      Мать улыбнулась, так что обнажились клыки.
      
      – Они ушли.
      
      – Куда?
      
      – Туда, где ты их не найдёшь, заклинатель.
      
      Пран Чоль нахмурился ещё сильней.
      
      – Это наши земли. Нет в них такого места, где мы бы их не нашли. Ты их убила своею рукой?
      
      Яггутка склонила голову набок, рассматривая имасса.
      
      – Я всегда думала, что вы все едины в своей ненависти к моему народу. Всегда считала, что понятия сочувствия и милосердия чужды вашей натуре.
      
      Заклинатель костей долго смотрел на женщину, затем отвёл взгляд и осмотрел мягкую, глинистую землю.
      
      – Здесь был имасс, – проговорил он. – Женщина. Заклинательница… – та самая, которую я не смог найти на тропах духа. Которая не захотела, чтобы её нашли. –
      Что она сделала?
      
      – Она изучила эту землю, – ответила яггутка. – И нашла врата на юге. Врата в Омтоз Феллак.
      
      – Хорошо, – проговорил Пран Чоль, – что я – не мать. А для тебя, женщина, хорошо, что я лишён жестокости. –
      Он подал знак. Из-за спины заклинателя взметнулись тяжёлые копья. Шесть длинных, кремниевых наконечников пронзили кожу на груди яггутки, та пошатнулась, затем согнулась и упала на землю под стук древков.
      
      Так закончилась тридцать третья Яггутская война.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Пран Чоль резко обернулся.
      
      – У нас нет времени на погребальный костёр. Мы должны выступать на юг. Быстро.
      
      Канниг Тол шагнул вперёд, а его воины двинулись к телу, чтобы выдернуть копья. Вождь клана прищурился, глядя на заклинателя.
      
      – Что тебя тревожит?
      
      – Предательница забрала детей.
      
      – На юг?
      
      – В Морн.
      
      Вождь нахмурился.
      
      – Эта заклинательница костей хочет спасти яггутских детей. Она думает, что Разрыв ведёт на Омтоз Феллак.
      
      Пран Чоль увидел, как кровь отлила от лица Канниг Тола.
      
      – Спеши в Морн, заклинатель, – прошептал вождь клана. – Мы не жестоки. Спеши.
      
      Пран Чоль поклонился. Затем его окутал Путь Телланн.
      
      Легчайшего дуновения её силы хватило, чтобы послать яггутских детей вверх, к зияющим вратам. Девочка заплакала за миг до того, как оказалась у портала, закричала, призывая мать, которая, как она думала, ждала внутри. Затем две фигурки исчезли.
      
      Заклинательница вздохнула и ещё некоторое время глядела вверх, высматривая признаки неудачного перехода. Однако древняя рана не открылась, поток силы не устремился наружу из врат. В них будто что-то изменилось? Заклинательница не была уверена. Это была незнакомая ей земля; она не впитала здесь с молоком матери ту чувствительность, которой обладала в землях клана Тарад, в сердце Первой империи.
      
      Рядом открылся Путь Телланн. Женщина развернулась на месте, приготовилась принять облик одиночницы, превратиться…
      
      Из портала выскочил полярный лис, при виде её замедлил бег, а после принял облик имасса. Она увидела молодого человека со шкурой его тотемного зверя на плечах и в украшенном оленьими рогами головном уборе. Его лицо было искажено страхом, взгляд устремлён не на заклинательницу, а на портал у неё за спиной.
      
      Женщина улыбнулась.
      
      – Приветствую тебя, заклинатель. Да, я отправила их туда. Твоя месть не достанет их, и я рада этому.
      
      Взгляд его золотистых глаз устремился к ней.
      
      – Кто ты? Из какого клана?
      
      – Я ушла из своего клана, но когда-то считалась одной из Логросовых. Меня зовут Килава.
      
      – Лучше бы тебе было позволить мне найти тебя вчера ночью, – сказал Пран Чоль. – Тогда я смог бы убедить тебя, что быстрая смерть – бо́льшая милость для этих детей, чем то, что ты с ними сделала, Килава.
      
      – Они ещё маленькие, их усыновят…
      
      – Ты пришла сюда, в Морн, – холодно перебил Пран Чоль. – В развалины древнего города…
      
      – Яггутов…
      
      – Не яггутов! Эта башня – да, их, но её выстроили много лет спустя, во времена между разрушением города и Т’ол Ара’дом – извержением лавы, которая погребла под собой то, что уже было мертво. – Он вскинул руку, указал на висевшие в воздухе врата. – Вот эта рана уничтожила город, Килава. Путь за ней… ты не понимаешь? Это не
      Омтоз Феллак! Скажи мне, как запечатываются такие раны? Ты знаешь ответ, заклинательница!
      
      Женщина медленно повернулась, взглянула на Разрыв.
      
      – Если эту рану связывала душа, она должна была освободиться… когда вошли дети…
      
      – Освободиться, – прошипел Пран Чоль, – в результате обмена!
      
      Килава задрожала и вновь обернулась к нему.
      
      – Так где же она? Почему не появилась?
      
      Пран Чоль повернулся и глядел на центральный курган посреди равнины.
      
      – На самом деле, – прошептал заклинатель, – она появилась. – Пран Чоль снова взглянул на Килаву. – Скажи, а сама ты отдашь жизнь за этих детей? Они теперь в ловушке, заключены в бесконечном кошмаре боли. Хватит ли твоего сострадания на то, чтобы пожертвовать собой? Совершить ещё один обмен? – Заклинатель внимательно посмотрел на неё, затем вздохнул. – Я так и думал. Утри слёзы, Килава. Лицемерие не к лицу заклинательнице костей.
      
      – Что же… – смогла наконец произнести женщина, – что же освободилось?
      
      Пран Чоль покачал головой. Снова взглянул на центральный курган.
      
      – Не уверен, но рано или поздно нам придётся что-то с этим сделать. Подозреваю, что времени у нас вдосталь. Этому созданию теперь нужно выбраться из собственной гробницы, а её тщательно запечатали чарами. Более того, мантия Т’ол Ара’да укрывает курган слоем камней. – Он помолчал и добавил: – Но времени-то нам хватит.
      
      – Что ты имеешь в виду?
      
      – Нас призвали на Соединение. Нас ждёт Обряд Телланна, заклинательница.
      
      Та сплюнула.
      
      – Вы все сошли с ума. Выбрать бессмертие ради войны… это безумие. Я не явлюсь на зов, заклинатель.
      
      Он кивнул.
      
      – Однако же Обряд будет проведён. В странствиях духа я видел будущее, Килава. Я видел собственное иссохшее лицо через двести с лишним тысяч лет. Мы получим свою вечную войну.
      
      В голосе Килавы прозвучала горечь.
      
      – Мой брат будет доволен.
      
      – Кто твой брат?
      
      – Онос Т’лэнн, Первый Меч.
      
      Пран Чоль обернулся.
      
      – Ты – Отступница. Ты перебила своих родичей… свой клан…
      
      – Да – чтобы разорвать связь и обрести свободу. Увы, умения моего старшего брата оказались во всём равны моим. Однако теперь мы оба
      свободны, хоть то, что я благословляю, Онос Т’лэнн проклинает. – Она обняла себя руками, и Пран Чоль увидел в ней глубокую неизбывную боль. Такой свободе он не завидовал. Килава снова заговорила: – А этот город? Кто его построил?
      
      – К’чейн че’малли.
      
      – Я слышала это имя, но почти ничего – о них самих.
      
      Пран Чоль кивнул.
      
      – Думаю, нам придётся узнать о них больше.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      II
      
      Континенты Корелри и Якуруку, Время Смерти
      
      119 736 лет до Сна Огни
      
      (три года после Падения Увечного Бога)
      
      Падение уничтожило материк. Леса выгорели, огненные бури озаряли горизонт от края до края, окрашивали в пурпур застившие небо облака из пепла. Пожар казался бесконечным, неудержимым, он длился неделями, месяцами, и в его рёве были слышны крики бога.
      
      Боль породила ярость. Ярость – отраву, пагубу, которая никого не щадила.
      
      Выжили немногие, вконец одичав, они бродили под вечно бурлящим тучами небом, по земле, изрытой огромными кратерами, которые теперь заполнились мутной, безжизненной водой. Семьи и роды распались, любовь оказалась слишком тяжким бременем. Они ели всё, что могли найти, нередко – друг друга, и на разорённый мир взирали жадным, хищным взглядом.
      
      По этой земле шагала одинокая фигура. Путник кутался в прогнившие лохмотья, был он невысокий, черты его лица – невзрачные и неказистые. На этом лице лежала тёмная печать, в глазах горела тяжкая непреклонность. Он шёл, будто собирал все страдания в себе, не замечая их неимоверного веса; шёл, будто неспособен был смириться, отречься от даров собственного духа.
      
      Банды оборванцев издали смотрели, как он, шаг за шагом, пересекал пустошь, которую в будущем назовут континентом Корелри. Голод толкал их вперёд, но глупцов среди выживших после Падения не осталось, поэтому живые сохраняли безопасную дистанцию, страх приглушил их любопытство. Ибо мужчина, ходивший среди смертных, был древним богом.
      
      К’рул охотно принял бы в себя не только страдания, но и сами эти изломанные души, но он питался кровью, пролитой на землю, и знал: кровь эта рождает силу, которая скоро ему понадобится.
      
      Там, где проходил К’рул, люди убивали друг друга: гибли мужчины, женщины, дети… Мрачная бойня была рекой, по которой плыл Старший бог.
      
      Старшие боги воплощали явления жестокие и неприятные.
      
      Падение разорвало чужеродного бога на части. Куски его тела падали на землю в потоках пламени. Боль его была огнём, криками и громом, этот глас услышала добрая половина мира. Боль. И ярость. И, подумалось К’рулу, горе. Много времени пройдёт, прежде чем чужеродный бог начнёт собирать оставшиеся фрагменты своей жизни и тем самым проявит свою природу. К’рул боялся прихода этого дня. Такое расчленение могло породить одно лишь безумие.
      
      Призыватели были мертвы. Их погубила та самая сила, которую они вызвали. Бессмысленно было их ненавидеть, глупо воображать кары, которых они заслуживали. В конце концов, это был жест отчаяния. Отчаяние толкнуло их на то, чтобы разорвать ткать хаоса, открыть проход в чуждый, далёкий мир; затем подманить любопытного бога этого мира ближе, ещё ближе, пока ловушка не захлопнулась. Призыватели искали силы.
      
      И всё это ради того, чтобы уничтожить одного человека.
      
      Старший бог пересёк разрушенный материк, взглянул на ещё живую плоть Павшего бога, увидел чужеродных червей, которые выбрались из груды гниющего, пульсирующего мяса и костей. Увидел, чем стали затем эти черви. Даже сейчас, когда К’рул добрался до изломанного побережья Якуруку, древнего континента рядом с Корелри, они парили над Старшим богом на широких чёрных крыльях. Чуяли силу в нём, жаждали отведать её вкус.
      
      Но могущественный бог мог не обращать внимания на падальщиков, вьющихся за ним, а К’рул был могущественным. Ему посвящали храмы. Бессчётные поколения проливали кровь на его алтарях. Новорождённые города купались в дыме кузнечных горнов, ритуальных костров, алом отблеске зари человечества. Восстала Первая империя – на материке в другой половине мира. Империя людей, рождённая из наследия т’лан имассов, у которых она и приняла своё название.
      
      Но недолго она пробыла в одиночестве. Здесь, на Якуруку, в тени развалин городов давно вымерших к’чейн че’маллей, возникла другая империя. Жестокая, пожирающая души, под железной рукой воителя, не знавшего себе равных.
      
      К’рул пришёл, чтобы уничтожить его, явился, чтобы разбить цепи двенадцати миллионов рабов – даже яггутские Тираны не властвовали над своими подданными с подобной жестокостью. Нет, чтобы добиться такого уровня тирании над себе подобными, потребовался смертный человек.
      
      Двое других Старших богов приближались сюда, к Каллоровой империи. Решение было принято. Эти трое – последние из Старших – положат конец деспотичному правлению Верховного короля. К’рул чувствовал своих спутников. Оба были уже близко; оба некогда были ему друзьями, но все они – в том числе и сам К’рул – изменились, отдалились друг от друга. Это будет их первая встреча за тысячи лет.
      
      Старший бог чувствовал присутствие четвёртого – древнего зверя, который бежал по его следу. Зверя земли, холодного дыхания зимы, зверя с белой, окровавленной шерстью, раненного почти смертельно этим Падением. Зверя, который теперь единственным оставшимся глазом взирал на разорённый край, бывший прежде его домом – задолго до основания империи. Зверь шёл по следу, но не приближался. И К’рул знал, что тот останется отстранённым наблюдателем, свидетелем всему, что произойдёт. Старший бог не чувствовал к нему жалости, но и к боли его равнодушен не был.
      
      Все мы выживаем, как умеем, а когда приходит наш час, ищем место, чтобы умереть в одиночестве…
      
      Каллорова империя раскинулась от моря до моря, на всём Якуруку, но до сих пор К’рул не встретил здесь ни души. Повсюду простиралась безжизненная пустошь. Воздух был серым от пепла и пыли, небо над головой налилось тяжестью, будто расплавленным свинцом. Старший бог ощутил первый приступ беспокойства, словно холодное дуновение коснулось его души.
      
      Наверху с карканьем кружили богорождённые падальщики.
      
      Знакомый голос прозвучал в сознании К’рула:
      
      – Брат, я на северном побережье
      .
      
      – А я на западном.
      
      – Ты встревожен?
      
      – Да. Всё здесь… мертво.
      
      – Сгорело дотла. Жар всё ещё теплится глубоко под слоем пепла. Пепла… и костей.
      
      Вступил третий голос:
      
      – Братья, я иду с юга, где прежде стояли города. Все они уничтожены. Отголоски предсмертных криков целого континента всё ещё звучит здесь. Может, нас обманывают? Это всё – иллюзия?
      
      К’рул обратился к первому из Старших, который заговорил с ним.
      
      – Драконус, я тоже ощущаю этот смертный крик. Такая боль… воистину, она страшнее, чем мука Павшего. Если это не обман, как предполагает наша сестра, то… что же он наделал?
      
      – Мы все пришли в эту землю, и поэтому все чувствуем то же, что и ты, К’рул, –
      ответил Драконус. – Я тоже не уверен в истинности того, что мы видим. Сестра, ты уже приблизилась к чертогам Верховного короля?
      
      – Да, брат Драконус, –
      ответил третий голос. – Вы с братом К’рулом присоединитесь ко мне, чтобы вместе противостоять этому смертному?
      
      – Мы идём.
      
      Открылись врата Путей – одни на крайнем севере, другие прямо перед К’рулом.
      
      Двое Старших богов оказались рядом со своей сестрой на зазубренной вершине холма, где ветер свистел среди пепла, сплетал из него погребальные венки и швырял в небо. Прямо перед ними на груде обгорелых костей возвышался трон.
      
      Сидевший на нём человек улыбнулся.
      
      – Как видите, – прохрипел он, презрительно окинув взглядом богов, – я… подготовился к вашему приходу. О да, я знал, что вы явитесь. Драконус из рода Тиам. К’рул, Открыватель Троп. – Он перевёл взгляд серых глаз на богиню. – И ты.
      Милая моя, я-то полагал, что ты оставила свою… прежнюю сущность. Бродила среди смертных, притворялась второсортной чародейкой – такой отчаянный риск, хотя, возможно, именно он и привлекает тебя в игре смертных. Ты стояла на полях сражений, женщина. Одна неверная стрела… – Человек медленно покачал головой.
      
      – Мы пришли, – проговорил К’рул, – чтобы положить конец ужасам твоего правления.
      
      Брови Каллора приподнялись.
      
      – Вы отнимете у меня то, что я с таким трудом сумел обрести? Пятьдесят лет, любезные мои соперники, я потратил, чтобы покорить весь континент. Возможно, Ардатха и лукавила – всегда запаздывала с тем, чтобы прислать мне положенную дань, – но я равнодушен к таким мелочным выходкам. Она сбежала, вы знали? Сучка. Думаете, вы первые бросили мне вызов? Круг призвал чужеземного бога. Да, ритуал у них слегка… не удался, что избавило меня от необходимости собственноручно убивать этих остолопов. А Павший? Что ж, он ещё некоторое время не оправится, и даже тогда – вы ведь не думаете, что он будет исполнять чью-то чужую волю? Я бы…
      
      – Довольно, – прорычал Драконус. – Твоя болтовня нас утомляет, Каллор.
      
      – Ну, хорошо, – вздохнул Верховный король. Он склонился вперёд. – Вы явились, чтобы освободить народ от моей тирании. Увы, я не из тех, кто по собственной воле отдаст власть. Ни вам, ни кому другому. – Он откинулся на спинку трона, вяло взмахнул рукой. – Потому я отказываю вам в том, в чём вы бы отказали мне.
      
      И хотя истина была очевидна, К’рул не мог в неё поверить.
      
      – Что ты…
      
      – Вы ослепли?
       – завопил Каллор, сжимая подлокотники своего трона. – Всё! Их больше нет! Хочешь разбивать цепи? Валяй – милости прошу! Все и всё вокруг вас теперь на воле! Свобода! Пепел! Кости! Вот она, свобода!
      
      – Ты и вправду испепелил целый континент? – прошептала Старшая богиня. – Якуруку…
      
      – Больше нет, и никогда уже не будет. То, что я сотворил, никогда не исцелится. Ты меня понимаешь? Никогда. И это всё твоя вина. Ваша. Костями и пеплом вымощена дорога благородства, по которой вы вздумали пройтись. Ваша
      дорога.
      
      – Мы не можем допустить…
      
      – Всё уже случилось, глупая женщина!
      
      К’рул мысленно обратился к своим родичам:
      
      – Это необходимо сделать. Я сотворю… место для всего этого. В себе
      .
      
      – Путь, который вместит всё это?
       – с ужасом переспросил Драконус. – Брат мой…
      
      – Нет, это необходимо сделать. Помогите мне, сотворить это будет нелегко…
      
      – Это сломает тебя, К’рул, –
      сказала сестра. – Должен быть другой способ.
      
      – Его нет. Оставить континент таким… нет, этот мир ещё слишком молод, чтобы нести на себе такой шрам…
      
      – А что с Каллором?
       – спросил Драконус. – Что мы сделаем с этим… созданием?
      
      – Мы отметим его, –
      ответил К’рул. – Мы ведь знаем его самое сокровенное желание, не так ли?
      
      – А срок его жизни?
      
      – Долгий, друзья мои.
      
      – Решено.
      
      К’рул моргнул, перевёл тяжёлый взгляд на Верховного короля.
      
      – За это преступление, Каллор, мы назначим тебе соразмерную кару. Знай: ты, Каллор Эйдеранн Тэс’тесула, будешь жить бесконечной жизнью смертного. Жизнью смертного, который подвластен разрушительной силе времени, боли от ран, мукам отчаянья. Того, чьи мечты обратятся в прах. Того, чья любовь истает и расточится, а дни и ночи отмечены будут тенью призрака Смерти, который всегда будет грозить отнять то, что ты не желаешь отдать.
      
      Заговорил Драконус:
      
      – Каллор Эйдеранн Тэс’тесула, ты никогда не взойдёшь.
      
      Их сестра сказала:
      
      – Каллор Эйдеранн Тэс’тесула, всякий раз, когда ты вознесёшься, падёшь. Всё, чего ты добьёшься, обратится пеплом в твоих руках. То, что ты по своей воле содеял здесь, будет возвращаться к тебе вновь и вновь.
      
      – Три голоса проклинают тебя, – нараспев проговорил К’рул. – Да будет так.
      
      Человек на троне задрожал. Губы его приподнялись в зловещем оскале.
      
      – Я сокрушу вас. Каждого из вас. В этом я клянусь на костях семи миллионов жертв. К’рул, ты исчезнешь из мира и будешь забыт. Драконус, то, что ты создашь, обратится против тебя. А что до тебя, женщина, нечеловеческие руки разорвут твоё тело на поле брани, но покоя ты не найдёшь – таково моё проклятье тебе, Сестра Холодных Ночей. Каллор Эйдеранн Тэс’тесула, один голос, произнёс три проклятья. Да будет так!
      
      Они оставили Каллора на троне, стоящем на груде костей. Они соединили силы, чтобы обернуть цепи вокруг континента, ставшего местом бойни, а затем утащили его на Путь, сотворённый лишь для этой единственной цели. Осталась лишь голая твердь, которая могла исцелиться. Это усилие сломило К’рула, оставило раны, которые – он знал – не заживут до конца его дней. И бог уже чувствовал упадок и забвенье, на которые обречён был его культ. Так сбывалось проклятье Каллора, – но, к удивлению К’рула, это причиняло меньшую боль, чем он мог бы вообразить.
      
      …Трое стояли у портала, ведущего в новорождённое, безжизненное владение, и взирали на своё творение.
      
      Затем Драконус сказал:
      
      – Со времён Всеобщей Темноты я ковал меч. – К’рул и Сестра Холодных Ночей обернулись к нему, ибо ничего об этом не знали. Драконус продолжал: – Это заняло… долгое время, но я уже близок к завершению. Сила, вложенная в этот меч, наделена… необратимостью.
      
      – Тогда, – прошептал, поразмыслив, К’рул, – ты должен внести изменения в план перед завершением.
      
      – Похоже на то. Мне нужно как следует всё обдумать.
      
      Они долго молчали, а затем К’рул и Драконус посмотрели на свою сестру. Та пожала плечами.
      
      – Я буду беречься. В роковой час меня поразит предательство – и лишь оно. К нему невозможно подготовиться, иначе жизнь моя превратится в кошмар из вечных подозрений и недоверия. На это я не пойду. А до того дня я буду участвовать в смертной игре.
      
      – Хотя бы, – пробормотал К’рул, – осторожнее выбирай, на чьей стороне сражаешься.
      
      – Найди себе спутника, – посоветовал Драконус. – Достойного.
      
      – Мудрые слова. Благодарю вас обоих.
      
      Больше говорить было не о чем. Трое сошлись ради цели, которой теперь достигли. Пусть и не так, как сами бы того пожелали, но всё же – дело было сделано. А цена – заплачена. Добровольно. Три жизни и одна – разрушены. Для одного это стало началом вечной ненависти. Для троих – честной сделкой.
      
      Старшие боги, как уже было сказано, воплощали явления жестокие и неприятные.
      
      Издали зверь наблюдал, как три фигуры расстались и пошли в разные стороны. Его терзала боль, кровь пятнала белую шерсть, пустая глазница истекала алой влагой, ноги едва держали огромное тело. Зверь желал смерти, но смерть не приходила. Он жаждал отмщения, но те, кто ранил его, были уже мертвы. Оставался лишь человек, который разорил и разрушил дом зверя.
      
      Настанет время расплатиться и по этому счёту…
      
      И последнее жгучее желание коснулось измученной души зверя. Где-то там, среди пламени и хаоса Падения, он потерял свою подругу и остался один. Но может, она ещё жива. Может, бродит, раненая, как и он сам, по истерзанным пустошам и ищет его.
      
      Или, возможно, бежала – от боли и ужаса – на Путь, который придал огонь её духу.
      
      Куда бы она ни ушла – если, конечно, осталась в живых – он найдёт её.
      
      Три фигуры вдалеке открыли Пути, шагнули – каждый в собственное Старшее Владение.
      
      Зверь решил не идти ни за кем из них. Они были юными созданиями, если сравнивать с ним самим и его подругой, а Путь, на который она могла бежать, был намного древней владений Старших богов.
      
      Зверя ждала опасная дорога, и страх коснулся его истерзанного сердца.
      
      За открывшимся перед зверем порталом бушевала пронизанная серыми нитями буря силы. Он колебался лишь миг, а затем прыгнул вперёд.
      
      И исчез.
      
      Книга первая. Искра и пепел
      
      Пять магов, адъюнкт, бесчисленные имперские демоны, а также катастрофа в Даруджистане – всё оправдывало в глазах общественности решение Императрицы объявить вне закона Дуджека Однорукого и его потрёпанные легионы. То, что это позволило Однорукому и его Войску начать новую кампанию, на сей раз в качестве независимой армии, и заключить новые сомнительные союзы, которым было суждено привести к продолжению ужасной Магической канонады в Генабакисе, можно было бы счесть случайностью. Разумеется, бесчисленные жертвы тех разрушительных времён могли бы, по милости и с разрешения Худа, озвучить совершенно противоположное мнение. Возможно, самой поэтичной деталью кампании, которую затем стали именовать Паннионской войной, своего рода предвестьем её, следует считать тот момент, когда Яггутский Тиран, шагая к своей гибели в Даруджистане, бездумно и легко разрушил единственный каменный мост через реку…
      
      Имригин Таллобант (род. 1151).
      
      Войны Империи. Паннионская война, 1194–1195.
      
      Том IV: Генабакис
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Глава первая
      Воспоминания ткутся в гобелен на холодной стене —
      Скажите, друзья, какая по нраву вам нить,
      И я расскажу, какова суть вашей души…
      Ильбарес-Ведьма.
      Жизнь снов
      
      1164-й год Сна Огни
      
      (два месяца спустя после Празднества в Даруджистане)
      
      Год четвёртый Паннионского Домина
      
      Телланнский год Второго Соединения
      
      Плиты, некогда вытесанные из гадробийского известняка, а теперь разбитые и опалённые, валялись в прибрежном иле, будто неведомый бог, повинуясь сиюминутному капризу, взмахнул рукой и смёл каменный мост с лица земли. И Остряку казалось, что это не такое уж и преувеличение.
      
      Вести о разрушении добрались в Даруджистан меньше чем за неделю, когда первые идущие на восток караваны оказались у переправы и обнаружили, что на месте надёжного моста лежит теперь лишь груда камней. Ходили слухи о древнем демоне, которого выпустили агенты Малазанской империи, он, мол, спустился с Гадробийских холмов и намеревался ни много ни мало уничтожить весь Даруджистан.
      
      Остряк сплюнул на почерневшую траву рядом с повозкой. В этих рассказах он серьёзно сомневался. Спору нет, в ночь Празднества два месяца тому произошли разные странные события – хотя сам он, конечно, был мертвецки пьян и ничего не заметил – и полным-полно свидетелей, подтверждающих, что над городом и вправду видели драконов, демонов и даже опускавшееся Лунное Семя, но любой ритуал – настолько могущественный, чтобы разрушить целое поселение – дотянулся бы до Даруджистана. А поскольку город отнюдь не превратился в вонючую груду закопчённого камня (точнее, превратился, но не в большей мере, чем после любого общегородского праздника), значит, и ритуала никакого не было.
      
      Нет, куда вероятней всё-таки рука бога. Или, может, землетрясение – хотя Гадробийские холмы обычно не трясёт. Но вдруг Огнь неудачно повернулась в своём вечном сне.
      
      Так или иначе, истина была очевидна. Она лежала, валялась, рассыпавшись обломками до самых Худовых Врат и дальше. Факт оставался фактом: в какие бы там игры ни играли боги, расплачиваться всегда приходится таким, как он – бедным да голодным неудачникам.
      
      Старый брод – в тридцати шагах выше по течению от разрушенного моста – снова ожил. Им уже сотни лет никто не пользовался, а неделя нежданных в это время года дождей превратила оба берега в болото. Переправу осаждали караваны: одни на бывшем склоне, а другие в разбухшей реке или топком болоте; а позади на дороге ждали своей очереди десятки других – и с каждым колоколом напряжение торговцев, охранников и животных нарастало.
      
      Ждали уже два дня, и Остряк был доволен своим отрядом, который представлял собой маленький островок спокойствия. Драсти подобрался к остаткам первой опоры моста и теперь сидел на камнях с удочкой в руках. Скалла Менакис привела бесшабашную группу других охранников к фургону Сторби, который был совсем не против продавать алчбинский эль кувшинами и по заоблачным ценам. А трактирщику из-под Сольтана, которому на самом деле предназначались бочонки, просто не повезло. Если дальше так пойдёт, здесь скоро образуется рынок, а потом и целый городок, Худ его бери. Рано или поздно какой-нибудь сообразительный чинуша в Даруджистане сообразит, что неплохо бы восстановить мост, а ещё лет через десять это наконец сделают. Если, конечно, городок не станет причиной для беспокойства. А если станет – пришлют сборщика налогов.
      
      Не меньше подчинённых Остряка радовало непоколебимое спокойствие нанимателя. Говорили, торговец Манкай на другом берегу реки так взбеленился, что у него в голове сосуд лопнул, и бедняга умер, где стоял, – последствия обычного для купцов темперамента. Но мастер Керули был на них настолько непохож, что Остряк едва не усомнился в своём привычном, выпестованном презрении ко всему торговому роду. Впрочем, список странностей Керули заставил капитана охраны заподозрить, что тот и вовсе не из торговцев.
      
      Хотя не важно. Деньги есть деньги, а Керули платит хорошо. Даже лучше среднего, если быть точным. И посему Остряку всё равно, будь нынешний наниматель хоть переодетым князем Арардом.
      
      – Эй! Господин!
      
      Остряк оторвал взгляд от бесплодных попыток Драсти что-то поймать. Рядом с повозкой стоял и щурился на него седой старик.
      
      – Ишь, раскомандовался, – прорычал капитан охраны, – а судя по лохмотьям, ты либо самый бедный в мире торговец, либо его слуга.
      
      – Личный слуга, совершенно верно. Меня зовут Эмансипор Риз. Что до бедности моего хозяина, то совсем напротив, он богат. Мы, однако же, изрядное время провели в дороге.
      
      – Верю, – проговорил Остряк, – поскольку говор твой мне незнаком, а уж я много кого слышал на своём веку. Чего тебе нужно, Риз?
      
      Слуга поскрёб серебристую щетину на подбородке.
      
      – Осторожные расспросы среди людей недвусмысленно указывают, что вы пользуетесь уважением, насколько это возможно для охранника каравана.
      
      – Насколько это возможно для охранника каравана, так, наверно, и есть, – сухо заявил Остряк. – Надо чего?
      
      – Мои хозяева желают поговорить с вами, сэр. Если вы не слишком заняты – мы разбили лагерь неподалёку отсюда.
      
      Откинувшись, Остряк некоторое время рассматривал Риза, затем хмыкнул.
      
      – Чтоб разговаривать с другими торговцами, мне надо получить разрешение у своего нанимателя.
      
      – Разумеется, господин! И извольте заверить его, что мои хозяева не имеют ни малейшего желания сманить вас или иным способом склонить к нарушению контракта.
      
      – Да ну? Ладно, жди здесь. – Остряк спрыгнул с повозки с противоположной стороны от Риза. Шагнул к небольшой резной дверке, постучал. Дверца открылась, и в относительном мраке фургона замаячило круглое, безучастное лицо Керули.
      
      – Да, капитан, разумеется, идите. Признаюсь, мне любопытно, что за хозяева у этого человека. Будьте внимательны, запоминайте все подробности грядущей встречи. И, если возможно, определите, чем они занимались со вчерашнего дня.
      
      Капитан хмыкнул, чтобы скрыть удивление от неестественно глубоких познаний Керули – тот ещё ни разу не выходил из фургона, – и сказал:
      
      – Как пожелаете, господин.
      
      – Ах да, и заберите Скаллу на обратном пути. Она слишком много выпила и стала вести себя слишком агрессивно.
      
      – Тогда её лучше забрать прямо сейчас. А то наделает в ком-нибудь дырок этой своей рапирой. Я её знаю.
      
      – Хорошо. Тогда пошлите Драсти.
      
      – Кхм, он ей скорее поможет, господин.
      
      – Но вы хорошо отзывались об обоих.
      
      – Верно, – ответил Остряк. – Не хочу показаться нескромным, господин, но если мы втроём берёмся за контракт, то сто́им шестерых, когда дело доходит до защиты хозяина и его товаров. Поэтому дорого берём за службу.
      
      – А вы запросили высокую цену? Ясно. Гм-м. В таком случае сообщите своим спутникам, что, если они воздержатся от потасовок, получат заметную премию вдобавок к оговорённой плате.
      
      Остряк чуть не ахнул.
      
      – Кхм, это наверняка поможет, господин.
      
      – Отлично. Скажите об этом Драсти и отправьте за Скаллой.
      
      – Слушаюсь.
      
      Дверца закрылась.
      
      Драсти уже возвращался к фургону. В одной мощной руке он держал удочку, а в другой – махонькую рыбёшку. Его ярко-голубые глаза сверкали от возбуждения.
      
      – Смотри, полудурок недоверчивый! Я поймал ужин!
      
      – Ужин для монастырской крысы? Я такую одной ноздрёй занюхаю и даже не чихну.
      
      Драсти нахмурился.
      
      – Уха. Запах будет…
      
      – Замечательно. Обожаю уху с запашком тины. Глянь только, бедняжка даже не дышит – она уже, наверное, мёртвая была, когда ты её поймал.
      
      – Я ей камнем саданул между глаз. Остряк…
      
      – Махонький небось был камешек.
      
      – Ну всё, теперь точно не получишь ни капли…
      
      – И благодарю за это богов. А сейчас слушай. Скалла там напивается…
      
      – Странно. Вроде я драки не слышал…
      
      – Керули пообещал премиальные, если её и не будет. Понимаешь?
      
      Драсти покосился на дверцу повозки, затем кивнул.
      
      – Я передам Скалле.
      
      – Поторопись.
      
      – Ладно.
      
      Остряк посмотрел вслед Драсти, который потрусил прочь, продолжая сжимать удочку и улов. Руки у него были громадные – слишком длинные и мускулистые для такого щуплого тела. Сражаться Драсти предпочитал двуручным мечом, купленным у кузнеца в Байке Мертвеца, но в его руках этот клинок летал так, будто был сделан из бамбука. Копна светлых волос висела на макушке Драсти, словно моток спутанной лески. Незнакомцы обычно смеялись, когда впервые видели его, но Драсти объяснял им ошибку с помощью клинка – плоской его частью. Весьма убедительно.
      
      Остряк вздохнул и вернулся к Эмансипору Ризу.
      
      – Веди, – буркнул он.
      
      Риз быстро закивал.
      
      – Прекрасно!
      
      Фургон был огромный – настоящий дом на высоких колёсах. Странно изогнутый каркас покрывала сложная резьба, крашеные фигурки на нём приплясывали и карабкались вверх с мрачными ухмылками. Козлы прикрывал от солнца выцветший тент. Четыре вола стояли в самодельном загоне в десяти шагах по ветру от лагеря.
      
      Хозяева Риза явно ценили одиночество, поскольку остановились на заметном расстоянии от дороги и остальных торговцев, отсюда открывался прекрасный вид на всхолмье к югу от дороги и широкую равнину за ним.
      
      Лежащая на подножке чесоточная кошка следила за приближающимися Ризом и Остряком.
      
      – Твоя? – спросил капитан.
      
      Риз покосился на охранника, затем вздохнул.
      
      – Да, сэр. Её зовут Белка.
      
      – Любой алхимик или свечная ведьма вылечит чесотку.
      
      Слуге явно стало не по себе.
      
      – Я обязательно этим озабочусь, как только мы прибудем в Сольтан, – пробормотал он. – Ага, – Риз кивнул в сторону холмов за дорогой, – вот и мастер Бошелен.
      
      Остряк обернулся и увидел высокого, угловатого мужчину, который уже вышел на дорогу и теперь неторопливо шагал к ним. Дорогой длинный плащ чёрной кожи, высокие сапоги для верховой езды, серые леггинсы и под свободной шёлковой рубахой – тоже чёрной – блеск чернёной кольчуги.
      
      – Чёрный, – сказал Ризу капитан, – в Даруджистане был в моде год назад.
      
      – У Бошелена чёрный всегда в моде, сэр.
      
      Лицо торговца была бледным, его вытянутую треугольную форму подчёркивала аккуратно подстриженная бородка. Блестящие от масла волосы были отброшены назад с высокого лба.
      
      Глаза у Бошелена оказались матово-серые – такие же бесцветные, как и он сам, – но встретив их взгляд, Остряк почувствовал приступ животной тревоги.
      
      – Капитан Остряк, – произнёс мягким, учтивым тоном Бошелен, – ваш наниматель шпионит и даже не слишком скрывается. Но хотя мы обычно не склонны вознаграждать подобное любопытство в отношении наших дел, на сей раз сделаем исключение. Идите за мной. – Он взглянул на Риза. – У твоей кошки сильное сердцебиение. Я бы рекомендовал её незамедлительно успокоить.
      
      – Конечно, хозяин.
      
      Остряк положил ладони на рукояти своих парных сабель и хмуро посмотрел на Бошелена. Рессоры взвизгнули, когда слуга взобрался на козлы.
      
      – Итак, капитан?
      
      Остряк не шевельнулся. Бошелен приподнял тонкую бровь.
      
      – Уверяю, ваш наниматель был бы чрезвычайно рад, если бы вы исполнили мою просьбу. Если же, тем не менее, вы боитесь – возможно, вам лучше попросить его подержать вас за ручку на время нашего общения. Но должен предупредить: вытащить его наружу может оказаться чрезвычайно сложным предприятием – даже для человека вашего телосложения.
      
      – Рыбу когда-нибудь ловили? – спросил Остряк.
      
      – Рыбу?
      
      – Та, которая клюёт на любую наживку, – молодая и состариться не успеет. Я работаю с караванами больше двадцати лет, господин. Не молодой уже. Хотите, чтоб клевало, – забрасывайте удочку в другом месте.
      
      Бошелен сухо улыбнулся.
      
      – Вы меня убедили, капитан. Продолжим?
      
      – Ведите.
      
      Они пересекли дорогу. По старой козьей тропе поднялись на всхолмье. Лагерь торговцев по эту сторону реки быстро скрылся из глаз. Выжженная противоестественным пламенем трава пятнала все склоны и вершины вокруг, хотя кое-где уже начали пробиваться свежие зелёные ростки.
      
      – Огонь, – заметил на ходу Бошелен, – исключительно важен для трав, что растут в прериях. Как и миграции стад бхедеринов, которые тысячами тяжёлых копыт утрамбовывают тонкий слой почвы. Увы, появление коз скоро уничтожит всю зелень на этих холмах. Но я начал с важности огня, не так ли? Насилие и разрушение равно важны для жизни. Вы не находите это странным, капитан?
      
      – Странным, господин, я нахожу только то, что почему-то не захватил с собой восковой дощечки.
      
      – Значит, где-то учились. Как любопытно. Вы ведь мечник, верно? Зачем вам буквы и цифры?
      
      – А вы – человек букв и цифр, зачем вам видавший виды меч на поясе и дорогая кольчуга?
      
      – К несчастью, побочным эффектом массового образования является недостаток уважения.
      
      – Здоровый скептицизм, вы хотели сказать.
      
      – Скорее, презрение к авторитетам. Отвечая на ваш вопрос: вы могли заметить, что у нас лишь один, довольно пожилой слуга. Никакой охраны. Необходимость в самозащите – важнейший элемент нашей профессии…
      
      – И что же это за профессия?
      
      Они вышли на хоженую тропу, вьющуюся меж холмов. Бошелен остановился, с улыбкой взглянул на Остряка.
      
      – Вы меня радуете, капитан. Теперь я понимаю, почему о вас столь высоко отзываются в караван-сараях. Вы – редкость среди них, умеете работать мозгами. Идёмте, мы почти пришли.
      
      Они обогнули изломанный склон холма и оказались у края свежего кратера. Земля по краю представляла собой полосу оплавленной глины вперемешку с обломками каменных блоков. Остряк прикинул, что кратер, должно быть, около сорока шагов в диаметре и четыре-пять саженей в глубину. Неподалёку сидел мужчина, также облачённый в чёрное, с лысиной цвета высохшего пергамента. Несмотря на крупное телосложение, он совершенно бесшумно поднялся и с текучей грацией обернулся к спутникам.
      
      – Это Корбал Брош, капитан. Мой… партнёр. Корбал, перед нами Остряк – имя, несомненно, оскорбительно намекает на определённые черты его характера.
      
      Если Бошелен встревожил капитана, то при виде этого человека – его широкого, круглого лица, глазок, тонувших в складках плоти, толстогубого рта с опущенными уголками, лица детского и в то же время несказанно чудовищного – по всему телу Остряка пробежала волна ужаса. И вновь чувство это было глубоко инстинктивным, будто Бошелена и его партнёра окутывала некая злотворная аура.
      
      – Ясно теперь, почему у кошки сердце колотилось, – тихо пробормотал себе под нос капитан. Он отвёл взгляд от Корбала Броша и осмотрел кратер.
      
      Бошелен подошёл к Остряку и остановился рядом.
      
      – Вы понимаете, что́ перед вами, капитан?
      
      – Вижу, не дурак. Это яма в земле.
      
      – Очаровательно. Когда-то здесь стоял курган. Внутри был заключён Яггутский Тиран.
      
      – Был.
      
      – Именно. Вмешалась далёкая империя, насколько я могу судить. И с помощью т’лан имасса смогла освободить это создание.
      
      – Вы, значит, верите этим россказням, – проворчал Остряк. – Если такое произошло, то куда же он, Худово семя, делся?
      
      – Нас это тоже заинтересовало, капитан. Мы – чужеземцы на этом континенте. До недавнего времени мы не слыхали ни о Малазанской империи, ни о чудесном городе Даруджистане. Однако во время нашего, увы, краткого пребывания в нём услышали рассказы о недавних событиях. Демоны, драконы, убийцы… И Дом Азатов, именуемый Финнэст, который, хотя и недоступен для входа, уже успел обзавестись обитателями – мы посетили Дом, разумеется. Более того, мы слышали рассказы о летающей крепости под названием Семя Луны, которая некоторое время парила над городом…
      
      – Да, я её видел своими глазами. Покинула город за день до меня.
      
      Бошелен вздохнул.
      
      – Увы, похоже, мы прибыли слишком поздно, чтобы лично узреть все эти мрачные чудеса. Семенем Луны правит владыка тисте анди, как я понимаю?
      
      Остряк пожал плечами.
      
      – Может быть. Я лично слухам не доверяю.
      
      Наконец-то взгляд Бошелена стал жёстким. Капитан внутренне улыбнулся.
      
      – Слухам. Разумеется.
      
      – Это вы мне хотели показать? Эту… яму?
      
      Бошелен приподнял бровь.
      
      – Не совсем. Эта яма —
      лишь вход. Мы собираемся посетить яггутскую гробницу.
      
      – Благослови вас Опонны, – сказал Остряк и отвернулся.
      
      – Я полагаю, – проговорил у него за спиной Бошелен, – что ваш хозяин настоятельно порекомендует вам сопровождать нас.
      
      – Да пусть обрекомендуется, – отрезал капитан. – У меня в контракте ничего не написано про то, чтобы тонуть в жидкой глине.
      
      – Пачкаться в глине в наши намерения не входит.
      
      Остряк покосился через плечо и криво ухмыльнулся.
      
      – Это была фигура речи, Бошелен. Прошу прощения, если вы недопоняли. – Он снова развернулся и зашагал к тропе. Затем остановился. – Вы хотели увидеть Семя Луны, господа? – Он указал рукой на юг.
      
      Словно огромная чёрная туча, базальтовая крепость висела над горизонтом.
      
      Гравий заскрипел под сапогами, и Остряк оказался между двумя странными спутниками, которые пристально смотрели на летающую гору вдали.
      
      – Масштаб, – пробормотал Бошелен, – определить непросто. Сколько до неё?
      
      – Я бы сказал лига, может, больше. Уж поверьте, господа, на мой вкус, она и так слишком близко. Я уж побыл в её тени в Даруджистане – никак этого было не избежать – и клянусь, чувство это отнюдь не приятное.
      
      – Не удивлюсь, если так. Что она там делает?
      
      Остряк пожал плечами.
      
      – Летит вроде бы на юго-восток…
      
      – Так вот отчего этот наклон.
      
      – Нет. Её повредили над Крепью. Маги Малазанской империи.
      
      – Серьёзные люди эти маги.
      
      – Они там все и погибли. Ну или почти все. Так говорят. Но хоть они и смогли повредить Семя Луны, владыка-то остался цел. Если пробить дыру в заборе только для того, чтобы тебя потом стёр в порошок хозяин дома, – это «серьёзно», можно и так сказать.
      
      Корбал Брош наконец заговорил. Голос у него был высокий и тонкий.
      
      – Бошелен, он нас чувствует?
      
      Его спутник нахмурился, не сводя глаз с Семени Луны, затем покачал головой.
      
      – Я не замечаю подобного внимания, направленного на нас, друг мой. Однако этот разговор нам стоит продолжить в более узкой компании.
      
      – Хорошо. То есть ты не хочешь, чтобы я убил этого охранника?
      
      Остряк в испуге отступил на шаг и наполовину выдвинул из ножен сабли.
      
      – Попробуешь – пожалеешь, – прорычал он.
      
      – Успокойтесь, капитан, – улыбнулся Бошелен. – У моего партнёра довольно простые представления…
      
      – Простые, как у гадюки.
      
      – Возможно. Тем не менее, уверяю, вы в полной безопасности.
      
      Хмурясь, Остряк продолжил отступать в сторону тропы.
      
      – Мастер Керули, – прошептал он, – если вы всё это видите, а я думаю, что видите, – надеюсь, премия мне полагается знатная. И если мой совет для вас что-то значит, я бы рекомендовал держаться подальше от этих двоих.
      
      За миг до того, как кратер скрылся из виду, Остряк увидел, как Бошелен и Корбал Брош отвернулись от него и Семени Луны. Они некоторое время смотрели в яму, а затем начали спускаться вниз и пропали с глаз.
      
      Вздохнув, Остряк развернулся и пошёл обратно к лагерю, поводя плечами, чтобы избавиться от охватившего мышцы напряжения.
      
      Выйдя на дорогу, он снова поднял взгляд, чтобы посмотреть на Семя Луны, которое теперь казалось слегка размытым из-за расстояния.
      
      – Эй, владыка, лучше бы ты унюхал запашок этого Бошелена и Корбала Броша. И сделал с ними то же, что сделал с Яггутским Тираном – если ты, конечно, приложил к этому руку. Лекари это называют превентивным вмешательством. Надеюсь, что не придёт тот день, когда мы все горько пожалеем, что ты не проявил к ним интереса.
      
      Уже шагая по дороге, он взглянул на Эмансипора Риза, который сидел на козлах и одной рукой гладил кошку на коленях. Чесотка? Остряк подумал. Сомневаюсь
      .
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Громадный волк кружил над телом, низко склонив голову так, чтобы бесчувственный смертный всегда оставался в поле зрения единственного глаза.
      
      На Путь Хаоса редко заходили гости. Из этих немногих самыми редкими были смертные люди. Волк бродил по этому яростному миру уже столько времени, что даже ему самому оно казалось бесконечным. Одинокий, потерянный уже так давно, что в его сознании начали складываться новые образы, рождённые одиночеством; мысли бежали по непредсказуемым, случайным тропам. Мало кто сумел бы разглядеть разум в диком блеске его глаза, но разум был там.
      
      Волк кружил с низко опущенной головой. Мощные мускулы перекатывались под тусклым белым мехом. Единственный глаз буравил лежавшего человека.
      
      Яростное сосредоточение работало, удерживало предмет интереса в состоянии безвременном – случайное последствие силы, которую волк вобрал в себя на этом Пути.
      
      Волк мало помнил об иных существующих мирах, за пределами Хаоса. Он ничего не знал о смертных, которые поклонялись ему как богу. Однако определённое понимание пришло к нему, инстинктивное чувство, которое говорило о… возможностях. О потенциалах. О выборах, которые стали доступны волку в тот миг, когда он нашёл этого слабого смертного.
      
      Но всё равно зверь колебался.
      
      Риск был велик. И решение, которое сейчас набирало силу в его голове, заставляло волка нервно дрожать.
      
      Волк продолжал кружить, подходя по спирали всё ближе и ближе к бесчувственной фигуре. Наконец взгляд одинокого глаза упал на лицо человека.
      
      И зверь понял, что этот дар – истинный. Ничто иное не могло объяснить то, что зверь увидел в лице человека. Дух-отраженье, точное в каждой черте. От такой возможности нельзя отказаться.
      
      И всё же – волк колебался.
      
      Но лишь до того момента, пока перед его внутренним взором не встало древнее воспоминание. Образ, замороженный, поблекший, источенный временем.
      
      Но этого хватило, чтобы спираль замкнулась.
      
      И всё свершилось.
      
      Он заморгал своим единственным целым глазом, а затем увидел бледно-голубое, чистое небо. Рубцовая ткань, скрывавшая то, что осталось от второго глаза, безумно зудела, будто насекомые забрались под кожу. На голове у него был шлем с поднятым забралом. Снизу острые камни впивались в тело.
      
      Он лежал неподвижно, пытаясь припомнить, что же произошло. Вот перед ним распахнулся тёмный разрыв – он упал туда, полетел туда. Лошадь под ним исчезла, звон тетивы. Чувство тревоги, разделённое со спутником. Другом, который скакал рядом. Капитаном Параном.
      
      Ток Младший застонал. Локон. Безумная кукла. Мы попали в засаду.
      Обломки памяти срослись воедино и вызвали волну страха. Он перекатился на бок под дружное возмущение ноющих мышц. Худов дух, это же не равнина Рхиви
      .
      
      Во все стороны, насколько хватало глаз, раскинулось поле изломанного чёрного стекла. В сажени над ним висела в недвижном воздухе серая пыль. Слева, примерно в двухстах шагах монотонный плоский ландшафт нарушал холм.
      
      В горле саднило. Глаз слезился. Солнце над головой пылало. Закашлявшись, Ток сел, и под его телом захрустел обсидиан. Он увидел рядом свой роговой изогнутый лук, потянулся и забрал его. Колчан был пристёгнут к седлу лошади. Куда бы Ток ни попал, верный виканский скакун не смог пойти за ним. Если не считать ножа у пояса и временно бесполезного лука в руках, у Тока не осталось ничего. Ни воды, ни пищи. Осмотрев лук, Ток нахмурился ещё сильнее. Тетива растянулась.
      
      Сильно. Значит, я пробыл… не здесь… довольно долго. Не здесь. А где?
      Локон забросил его на какой-то Путь. Каким-то образом там пропало время. Ток не испытывал сильной жажды или особого голода. Но даже если бы у него остались стрелы, лук уже не был натянут как следует. Хуже того, тетива высохла, воск впитал обсидиановую пыль. Её уже не перетянешь. Это значит, прошли дни, если не недели, но тело говорит о другом.
      
      Ток поднялся на ноги. Кольчуга под туникой зазвенела, с неё посыпалась блестящая пыль.
      
      Может, я на Пути? Или он выплюнул меня обратно?
      В любом случае нужно уходить с этой безжизненной равнины вулканического стекла. Если, конечно, она хоть где-то кончается…
      
      Ток зашагал в сторону холма. Не слишком высокого, но Ток был готов воспользоваться любой доступной точкой обзора. Вскоре он увидел и другие холмики – расположенные за первым в правильном порядке. Курганы. Отлично, просто обожаю курганы.
      И центральный – больше всех остальных.
      
      Ток обошёл первый холм, отметив, что кто-то прорыл ход внутрь. Наверное, грабители могил. Через некоторое время он остановился, повернулся и подошёл ближе. Присел на корточки рядом с тоннелем, заглянул в глубь наклонного хода. Насколько Ток мог разглядеть – примерно на рост человека в глубину, – мантия обсидиана уходила дальше. То, что эти курганы вообще были видны, говорило о внушительных размерах: скорее купольные гробницы, а не толосы.
      
      – И всё равно, – пробормотал Ток, – мне это не нравится.
      
      Он остановился, прокручивая в памяти события, которые привели к такой… плачевной ситуации. Губительный дождь Лунного Семени ознаменовал лишь начало. А затем – огонь и боль, потеря глаза, касание, обезобразившее уродливым шрамом когда-то юное и, как говорили, привлекательное лицо.
      
      Он ехал на север по равнине, чтобы найти Лорн, адъюнкта, потом – схватка с баргастами клана Ильгрес. Потом вернулся в Крепь, там опять неприятности. Лорн взяла его за узду, напомнила, что он – курьер Когтей. Курьер? Давай говорить правду, Ток, особенно самому себе. Ты был шпионом. Но переметнулся. Стал разведчиком в Войске Однорукого. Им, и только им был, пока не появилась Лорн.
      Неприятности в Крепи. Сначала Рваная Снасть, потом капитан Паран. Бегство, погоня.
      
      – Экая каша, – проворчал Ток.
      
      И Локон прихлопнул его, как муху, бросил на какой-то зловещий Путь. Где я… задержался. Наверное. Худ меня бери, пора уже снова начать думать по-солдатски. Соберись. Не делай резких движений. Думай про то, как выжить в таком странном, негостеприимном месте
      …
      
      Ток продолжил путь к центральному кургану. Несмотря на пологие склоны, он был по меньшей мере в три человеческих роста высотой. Карабкаясь наверх, Ток закашлялся ещё сильнее.
      
      Усилия его были вознаграждены. Оказавшись на вершине, он обнаружил вдали кольцо меньших гробниц. Прямо впереди, в трёх сотнях шагов за кольцом, но почти невидимая в дымке пыли, поднималась скалистая гряда холмов. Чуть ближе слева высились развалины каменной башни. Небо за ней мерцало болезненным красным светом.
      
      Ток взглянул на солнце. Когда он очнулся, оно прошло едва ли четверть дневного пути; теперь висело прямо над головой. Ток смог сориентироваться. Холмы лежали к северо-западу, а башня – к западу и на несколько делений к северу.
      
      Его взгляд снова привлекла красноватая кайма в небе за башней. Нет, не показалось, она пульсировала ритмично, словно сердце. Ток поскрёб рубец на месте левого глаза, вздрогнул от вспышки цветов, которые в ответ хлынули в его сознание. Там чародейство. О, боги, я начинаю люто ненавидеть всякое колдовство
      .
      
      В следующий миг его внимание привлекли более близкие детали. Северный склон центрального кургана был изуродован глубокой ямой с неровными, поблёскивающими краями. У подножия высилась груда обработанного камня, на котором ещё просматривались следы красной краски. Через некоторое время Ток осознал, что этот кратер выкопали не грабители могил. Что бы это ни было, оно двигалось изнутри
      могилы, яростно рвалось наружу. В этом месте, похоже, даже мёртвые не спят вечным сном.
      На миг Током овладела тревога, но он с тихим проклятьем подавил дрожь. Бывало и похуже, солдат. Помнишь того т’лан имасса, которого подобрала адъюнкт? Иссохший лаконизм на двух ногах, сохрани нас всех Беру. Тёмные глазницы без тени или блеска милосердия. Он баргаста проткнул насквозь, как рхиви – равнинного кабана
      .
      
      Не сводя взгляда с ямы на склоне кургана, он продолжал думать о Лорн и её немёртвом спутнике. Они хотели освободить такое беспокойное создание, выпустить в мир дикую, злонамеренную силу. Ток гадал, удалось ли им это. Пленнику гробницы, на которой он сейчас стоял, пришлось преодолеть ужасные преграды – защитные чары, толстые стены, а затем сажени и сажени спрессованного, битого стекла. Ну, учитывая альтернативы, я бы на его месте был не менее отчаянным и решительным. Сколько же времени это заняло? Как жестоко в конце концов пострадал разум того создания, что вырвалось отсюда?
      
      Ток задрожал, и движение вызвало новый приступ кашля. Были в этом мире тайны, и мало какие из них – приятные.
      
      Он спустился, обогнув яму, и направился к разрушенной башне. Вряд ли обитатель гробницы надолго здесь задержался. Я бы захотел убраться отсюда как можно дальше и так быстро, как только возможно.
      Невозможно было определить, сколько времени прошло с момента освобождения, но Ток нутром чуял, что оно измерялось в годах, если не десятилетиях. В любом случае он почему-то не чувствовал страха, несмотря на мрачный ландшафт и все тайны, скрытые под измученной землёй. Если и была здесь некая опасность, она давно миновала.
      
      В сорока шагах от башни он чуть было не споткнулся о труп. Тело замаскировал тонкий слой пыли, и когда Ток оступился, эта пыль тучей взвилась в воздух. Выругавшись, малазанец сплюнул мелкое крошево.
      
      Сквозь мутное облако он разглядел, что кости принадлежали человеку. Низкорослому, коренастому. Сухожилия высохли до орехово-коричневого цвета, а меховые шкуры, частично укрывавшие труп, прогнили до дыр. На мёртвой голове держался костяной шлем, сделанный из черепа какого-то рогатого зверя. Один из рогов уже давно обломился. Рядом валялся покрытый пылью двуручный меч. Помянешь Худа к ночи
      …
      
      Ток Младший хмуро посмотрел на лежавшую на земле фигуру.
      
      – А ты
      что тут делаешь? – спросил он.
      
      – Жду, – ответил т’лан имасс сухим, как старая кожа, голосом.
      
      Ток порылся в памяти, чтобы извлечь имя неупокоенного воина.
      
      – Онос Т’лэнн, – произнёс он, страшно довольный собой. – Из клана Тарад…
      
      – Теперь меня зовут Тлен. Лишённый клана. Получивший свободу.
      
      Свободу? Свободу делать что́, хотел бы я знать? Валяться тут посреди пустоши?
      
      – А где адъюнкт? И где мы?
      
      – Нигде.
      
      – Это ответ на который из вопросов, Тлен?
      
      – На оба.
      
      Ток заскрипел зубами, пытаясь подавить страстное желание от души пнуть т’лан имасса.
      
      – Ты можешь объяснить понятнее?
      
      – Возможно.
      
      – И?
      
      – Адъюнкт Лорн умерла в Даруджистане два месяца назад. Мы находимся в древнем месте, которое называется Морн, в двух сотнях лиг к югу от этого города. Полдень только что миновал.
      
      – Полдень миновал, говоришь. Вот спасибо за откровение. – Току совсем не нравилось разговаривать с созданием, которое провело на земле сотни тысяч лет, и в итоге он сбивался на сарказм – а это опасный подход. Будь серьёзней, идиот. Кремнёвый меч у него не для красоты. –
      Вы двое освободили Яггутского Тирана?
      
      – Ненадолго. Усилия Империи по покорению Даруджистана провалились.
      
      Ток нахмурился, скрестил руки на груди.
      
      – Ты сказал, что ждёшь. Чего ты ждёшь?
      
      – Она уходила на время. Скоро вернётся.
      
      – Кто?
      
      – Та, кто поселилась в башне, солдат.
      
      – Ты бы мог хотя бы встать, когда говоришь со мной?
      
      Прежде, чем я поддамся искушению
      …
      
      Под скрип суставов т’лан имасс поднялся, пыль каскадами посыпалась с его широких плеч. Что-то сверкнуло в глубине глазниц, когда Тлен посмотрел на Тока, а затем нагнулся, чтобы подобрать свой кремнёвый меч.
      
      О, боги, лучше бы я его уговаривал лежать дальше. Иссушенная кожа, натянутые мускулы, тяжёлые кости… а шевелится так, будто живой. Ох, как же Император их любил. Эту армию не нужно было ни кормить, ни транспортировать, она могла попасть куда угодно и сделать почти всё, что угодно. И никаких дезертиров – кроме вот этого.
      
      Но как покарать т’лан имасса за дезертирство?
      
      Долгое время они просто смотрели друг на друга, а затем Ток сказал:
      
      – Мне нужна вода. И еда. И ещё нужно найти стрелы. И тетиву. – Малазанец расстегнул и стащил с головы шлем. Кожаная шапка под ним насквозь промокла от пота. – Можем мы подождать в башне? У меня от этой жары мозг вскипает.
      
      И почему я говорю так, будто ожидаю, что ты мне поможешь, Тлен?
      
      – В тысяче шагов на юго-запад лежит берег моря, – ответил Тлен. – Там можно найти пропитание и взморник, который пойдёт на тетиву, пока не сыщется подходящая жила. Пресной воды я, увы, не чую. Возможно, обитательница башни проявит щедрость, хотя это менее вероятно, если она, вернувшись, застанет тебя внутри. Стрелы можно сделать. Поблизости есть солончаковое болото, там найдём костяной тростник. Поставим силки на прибрежных птиц, получим оперение. Наконечники… – Тлен обернулся, чтобы оглядеть обсидиановую равнину. – Недостатка в заготовках я не предвижу.
      
      Хорошо, значит, ты решил мне помочь. Хвала Худу.
      
      – Что ж, надеюсь, ты не забыл, как колоть камни и плести взморник, т’лан имасс, не говоря уж о том, чтобы сделать из костяного тростника – кстати, что это? – подходящие древки, потому что я себе вообще не представляю, как это сделать. Когда мне нужны стрелы, я их обычно прошу у интенданта, а когда приходит груз – там железные наконечники и стрелы прямые, как водопроводная труба.
      
      – Я не утратил навыков, солдат…
      
      – Поскольку адъюнкт так и не удосужилась нас представить по всей форме… Меня зовут Ток Младший, и я не солдат, а разведчик…
      
      – Ты служил Когтям.
      
      – Но они меня ничему не учили – ни искусству убийц, ни магии. Кроме того, я, в некотором смысле, отрёкся от этой роли. Теперь я хочу только вернуться в Войско Однорукого.
      
      – Долгий путь.
      
      – Я уже понял. Значит, чем раньше начну, тем лучше. Скажи, как далеко простираются эти пустоши?
      
      – Семь лиг. Дальше начинается равнина Ламатат. Когда доберёшься до неё, двигайся на северо-северо-восток…
      
      – Куда я так попаду? В Даруджистан? Дуджек осадил город?
      
      – Нет. – Т’лан имасс вдруг обернулся. – Она идёт.
      
      Ток проследил за взглядом Тлена. На юге виднелись три фигуры, которые приближались к внешнему кольцу курганов. Из них лишь центральная шла на двух ногах. Стройная, в лёгкой белой телабе, какие носят высокородные женщины Семи Городов. Чёрные волосы – прямые и длинные. Рядом шли две собаки, та, что слева, была размером с холмового пони, косматая, похожая на волчицу, другая – та, что справа, – была короткошёрстная, мышастая, крепкая и мускулистая.
      
      Поскольку Тлен и Ток стояли на виду, не увидеть их было невозможно, но троица не выказала и тени удивления, шли, как и шли. Когда они оказались в дюжине шагов, волкоподобная собака выбежала вперёд, подскочила к т’лан имассу и завиляла хвостом.
      
      Глядя на эту сцену, Ток поскрёб подбородок.
      
      – Старая подруга, да, Тлен? Или она у тебя просит косточку поиграть?
      
      Немёртвый воин молча посмотрел на него.
      
      – Шутка, – сказал Ток и пожал плечами. – Не очень удачная. Не думал, что т’лан имассы способны обижаться.
      
      Точнее, надеюсь, что неспособны. Ох, боги, чем бы себе рот заткнуть
      …
      
      – Я размышлял, – неторопливо проговорил Тлен. – Этот зверь – ай, и потому предпочитает плоть. Чем свежее, тем лучше.
      
      Ток крякнул.
      
      – Ясно.
      
      – Шутка, – добавил Тлен после паузы.
      
      – Ага.
      
      Вот это да! Может, ещё не всё так плохо. Чудеса не кончаются.
      
      Т’лан имасс протянул руку и дотронулся кончиками костистых пальцев до широкой головы айя. Зверь замер.
      
      – Старая подруга? Да, мы принимали айев в свои племена. Либо так, либо дать им умереть с голоду. Это мы, видишь ли, виновны в том, что им стало нечего есть.
      
      – Виновны? Перебили всю их добычу на охоте? Я-то думал, что имассы были с природой единое целое. Все эти духи, обряды умиротворения…
      
      – Ток Младший, – перебил его Тлен, – ты сам насмехаешься надо мной или одно лишь твоё невежество? Даже лишайник в тундре не живёт в мире. Всё – борьба, война за доминирование. И проигравшие исчезают.
      
      – И мы ничем не лучше, это ты хочешь сказать…
      
      – Мы лучше, солдат. У нас есть привилегия выбора. Дар предвидения. Хотя часто мы слишком поздно признаём эту ответственность…
      
      Т’лан имасс склонил голову, разглядывая айя и, казалось, собственную костистую руку на голове зверя.
      
      – Баальджагг ждёт твоего приказа, дорогой воитель, – сказала певучим голосом женщина. – Как мило. Гарат, иди к сестре, поздоровайся с нашим неупокоенным гостем. – Она перехватила взгляд Тока и улыбнулась. – Гарат может решить, что твоего спутника стоит получше закопать – правда это было бы весело?
      
      – В некотором смысле, – согласился Ток. – Ты говоришь по-даруджийски, но одета в телабу из Семи Городов…
      
      Её брови взлетели вверх.
      
      – Правда? Ох, какое недоразумение! Но заметь, господин, ты сам говоришь по-даруджийски, хоть и родом из империи этой закомплексованной женщины… как там её зовут?
      
      – Императрица Ласиин. Малазанская империя.
      
      И как ты могла это понять? Я ведь не в армейской форме
      …
      
      Незнакомка улыбнулась.
      
      – Верно.
      
      – Я – Ток Младший, а т’лан имасса зовут Тлен.
      
      – Очень подходит. Ах, тут очень жарко, тебе не кажется? Давайте укроемся в яггутской башне. Гарат, хватит обнюхивать т’лан имасса, разбуди слуг.
      
      Ток смотрел, как дюжий пёс трусит к башне. Малазанец только теперь заметил, что вход открывался через балкон, вероятно, второго этажа – ещё одно подтверждение глубины слоя вулканического стекла.
      
      – Судя по виду, жить тут не очень удобно, – заметил он.
      
      – Внешность обманчива, – пробормотала она и снова сверкнула улыбка, от которой у Тока чуть сердце не остановилось.
      
      – Как же вас зовут? – поинтересовался Ток, когда они зашагали к башне.
      
      – Это госпожа Зависть, – откликнулся Тлен. – Дочь Драконуса, того, который выковал меч Драгнипур и был сражён этим самым клинком – его теперешним владельцем, Аномандром Рейком, владыкой Лунного Семени. Говорят, у Драконуса было две дочери, которых он назвал Зависть и Злоба…
      
      – Худов дух, ты шутишь, – пробормотал Ток.
      
      – Его такие имена тоже наверняка позабавили, – невозмутимо продолжил т’лан имасс.
      
      – Ну вот, – вздохнула госпожа Зависть, – взял и испортил мне всё веселье. Мы прежде встречались?
      
      – Нет. Но тем не менее, я знаю тебя.
      
      – Похоже на то! Должна признать, с моей стороны было неоправданно скромно надеяться, что меня не узнают. В конце концов, я не раз сталкивалась с т’лан имассами. То есть раза два, не меньше.
      
      Тлен смотрел на неё своим бездонным взглядом.
      
      – Зная, кто ты, я всё равно не имею ответа на загадку твоего теперешнего появления в Морне, госпожа, если тебе будет угодно разыгрывать скромность. Я желаю знать, что ты ищешь в этом месте.
      
      – Что же ты этим имеешь в виду? – насмешливо спросила госпожа Зависть.
      
      Когда они подошли ко входу в башню, в проёме появилась фигура в маске и кожаных доспехах. Ток замер.
      
      – Это же сегулех! – Он резко обернулся к госпоже Зависти: – Твой слуга – сегулех!
      
      – Так они называются? – Она наморщила лобик. – Знакомое слово, хотя подробностей не могу припомнить. Ну и ладно. Я вызнала их личные имена, но ничего более. Они оказались рядом и заметили меня – вот этот, которого зовут Сену, и ещё двое. Решили, что их путешествие будет менее однообразным, если убьют меня. – Зависть вздохнула. – Увы, теперь они служат мне. – Она обратилась к сегулеху. – Сену, твои братья уже проснулись?
      
      Низкий, проворный мужчина склонил голову, глаза в прорезях маски ничего не выражали.
      
      – Я так поняла, – сообщила Зависть Току, – что этот жест означает согласие. Они не слишком-то разговорчивые, как выяснилось.
      
      Ток покачал головой, не сводя глаз с парных широких мечей, висевших на боках под руками Сену.
      
      – Только он один из всех троих прямо взаимодействует с тобой, госпожа?
      
      – Кстати, да. Не обращала на это внимания… Это важно?
      
      – Это означает, что он на самой низкой ступени в их иерархии. Двое других выше того, чтобы говорить с несегулехами.
      
      – Какое высокомерие!
      
      Разведчик ухмыльнулся.
      
      – Я ни одного прежде не видел, но слышал много. Они живут на острове к югу отсюда, говорят, народ замкнутый, к странствиям не склонный. Но наслышаны о них на севере до самого Натилога.
      
      И Худ меня бери,
      как наслышаны!
      
      – Хм-м, я почувствовала в них некоторое очаровательное высокомерие. Проводи нас внутрь, милый Сену.
      
      Сегулех не шевельнулся. Он увидел Тлена и теперь неотрывно смотрел на т’лан имасса.
      
      Шерсть на загривке айя встала дыбом, волчица вышла вперёд и замерла между двумя фигурами.
      
      – Сену? – вкрадчиво протянула госпожа Зависть.
      
      – Я думаю, – прошептал Ток, – он бросает Тлену вызов.
      
      – Какая нелепость! Зачем ему это делать?
      
      – Для сегулехов ранг означает всё. Если сомневаешься в иерархии, испытывай её. Времени зря они не тратят.
      
      Госпожа Зависть нахмурилась, глядя на Сену.
      
      – Веди себя прилично, юноша! – Она взмахнула рукой и указала на комнату внутри башни.
      
      Сену при этом жесте вздрогнул.
      
      Невыносимый зуд вдруг охватил шрам Тока. Он принялся яростно его почёсывать и тихонько выругался.
      
      Сегулех отступил в маленькую комнатку, затем ещё миг помешкал, прежде чем повести остальных к двери напротив. Изогнутый коридор привёл их в центральный зал, посреди которого уходила вверх винтовая лестница. Стены зала были сложены из грубой, шлифованной пемзы. В дальнем конце зала стояли три известняковых саркофага, крышки ровным рядом прислонились к стене напротив. Рядом сидел пёс, которого послала вперёд госпожа Зависть. Рядом со входом расположился круглый деревянный столик, на котором лежали свежие фрукты, мясо, сыр и хлеб, а также стояли запотевший глиняный кувшин и несколько чаш.
      
      У стола застыли два спутника Сену, словно стражи, готовые отдать жизнь за это богатство. Оба походили на Сену сложением и ростом и были вооружены так же; различались они только своими масками. Если у Сену эмалированную поверхность покрывали тёмные узоры, то у остальных двоих украшений было меньше. Одна маска была разрисована лишь немного менее обильно, чем у Сену, зато у третьего на щеках виднелись лишь две чёрные полосы – по одной под каждым глазом. Из прорезей этой маски смотрели глаза чёрные и твёрдые, как обсидиан.
      
      Увидев т’лан имасса, этот сегулех сначала замер, затем сделал шаг вперёд.
      
      – Да что ж такое! – прошипела госпожа Зависть. – Вызовы запрещены! Ещё одна такая выходка, и я потеряю терпение…
      
      Все сегулехи отступили на шаг назад.
      
      – Ну вот, – проговорила женщина, – так намного лучше. – Она обратилась к Току: – Утоли голод и жажду, юноша. В кувшине сольтанское белое вино, должным образом охлаждённое.
      
      Ток никак не мог отвести взгляд от сегулеха в белой маске с двумя метками.
      
      – Если прямой взгляд означает вызов, – тихо проговорила госпожа Зависть, – я бы посоветовала – ради мира и покоя, не говоря уж о твоей жизни – воздержаться от того, что ты сейчас делаешь, Ток Младший.
      
      Малазанец крякнул от неожиданности и тут же отвёл взгляд от сегулеха.
      
      – Это мудро, госпожа. Просто я никогда не слышал о… ладно, не важно. – Он подошёл к столу и потянулся к кувшину.
      
      За спиной у Тока вспыхнуло быстрое движение, затем раздался глухой звук и через всю комнату пролетело тело, ударившись о противоположную стену. Ток резко развернулся и увидел Тлена: т’лан имасс стоял с мечом в руках и смотрел на двух оставшихся сегулехов. Сену неподвижно лежал в десяти шагах от них – мёртвый или без сознания. Оба его меча успели покинуть ножны лишь наполовину.
      
      Рядом с Тленом волчица по имени Баальджагг смотрела на тело и виляла хвостом.
      
      Госпожа Зависть пронзила других сегулехов ледяным взглядом.
      
      – Раз уж моих приказов никто не слушает, все последующие столкновения я оставляю на усмотрение т’лан имасса. – Она обернулась к Тлену. – Сену умер?
      
      – Нет. Я ударил плоской стороной клинка, госпожа, ибо не хотел убить одного из твоих слуг.
      
      – Очень мило с твоей стороны, учитывая обстоятельства.
      
      Дрожащей рукой Ток взялся за ручку кувшина.
      
      – Позволишь налить и тебе, госпожа Зависть?
      
      Женщина посмотрела на него, приподняла бровь, затем улыбнулась.
      
      – Отличная идея, Ток Младший. Соблюдать приличия по силам явно только нам с тобой.
      
      – Что ты узнала, – спросил её Тлен, – о Разрыве?
      
      С чашей в руках Зависть обернулась к т’лан имассу.
      
      – А ты, я вижу, во всём и всегда сразу рубишь с плеча. Его запечатали. Смертной душой. Как тебе, несомненно, известно. Предметом моего исследования была тем не менее природа этого Пути. Он не похож на другие. Портал кажется почти… механическим.
      
      Разрыв? Так вот что за красная кайма в воздухе… Уф.
      
      – Ты осмотрела гробницы к’чейн че’маллей, госпожа?
      
      Зависть наморщила носик.
      
      – Бегло. Они все пусты и пусты уже давно. Десятки лет.
      
      С тихим скрипом Тлен склонил голову набок.
      
      – Только десятки?
      
      – Да уж, неприятная деталь. Я полагаю, Матрона столкнулась с серьёзными трудностям на пути наружу, затем – прежде чем освободить своих детей – потратила ещё некоторое время на отдых, чтобы оправиться после такого испытания. Она со своим выводком продолжила раскопки в погребённом городе на северо-западе, но не завершила, словно результаты оказались неудовлетворительными. Затем они, видимо, вовсе ушли отсюда. – Она помолчала, затем добавила: – Быть может, важно, что Матрона была первой душой, скреплявшей Разрыв. Остаётся лишь предположить, что сейчас там находится другая несчастная душа.
      
      Т’лан имасс кивнул.
      
      Всё это время Ток ел, а сейчас уже принялся за вторую чашу бодрящего холодного вина. От попыток разобраться, о чём идёт речь, у него голова пошла кругом – он это обдумает позже.
      
      – Мне нужно идти на север, – сказал он, отрываясь от ломтя зернистого хлеба. – Не сможешь ли, госпожа, снабдить меня необходимыми припасами? Я буду у тебя в долгу… – Он резко замолк, увидев алчную вспышку в её глазах.
      
      – Будь осторожен с тем, что́ предлагаешь, юноша…
      
      – Прошу прощения, но почему ты называешь меня «юношей»? Тебе на вид едва сравнялось двадцать пять.
      
      – Ах, как лестно. Значит, несмотря на то, что Тлен меня опознал – и сказать по правде, его познания немало меня беспокоят, – прозвучавшие имена ничего тебе не сказали.
      
      Ток пожал плечами.
      
      – Об Аномандре Рейке я, разумеется, слышал. Не знал, что он отобрал меч у кого-то другого – и понятия не имею, когда это произошло. Теперь, конечно, понятно, что ты можешь испытывать к нему вражду, ведь Рейк убил твоего отца… как его звали? Драконуса. Малазанская империя разделяет это чувство. Итак, имея общих недругов…
      
      – Мы автоматически становимся союзниками. Разумное предположение. К несчастью, ошибочное. Тем не менее я с радостью дам тебе столько еды и питья, сколько сможешь унести, однако оружия у меня, к сожалению, нет никакого. Взамен я могу однажды попросить тебя об услуге – ничего особенного, разумеется. Что-то мелкое и относительно безболезненное. Это приемлемо?
      
      Ток почувствовал, что теряет аппетит. Он взглянул на Тлена, но мёртвое лицо т’лан имасса оставалось безучастным. Малазанец нахмурился.
      
      – Ты меня застала врасплох, госпожа Зависть.
      
      Она улыбнулась.
      
      А я-то надеялся, что мы сменим простую вежливость на что-то… более интимное. Вот, опять ты, Ток, думаешь не тем мозгом…
      
      Её улыбка стала шире. Ток покраснел и одним глотком осушил чашу.
      
      – Хорошо, я принимаю твоё предложение.
      
      – Меня восхищает твоё самообладание, Ток Младший.
      
      Он чуть не подавился вином. Не был бы я мечом меченным одноглазым ублюдком, клянусь богами, признал бы это за флирт
      .
      
      Тлен заговорил:
      
      – Госпожа Зависть, если ты хочешь больше узнать об этом Разрыве, ты не найдёшь ответов здесь.
      
      Ток испытал нежданное удовлетворение, увидев потрясение на её лице.
      
      – В самом деле? Похоже, не только я здесь разыгрываю ложную скромность. Можешь объясниться?
      
      Предугадав ответ, Ток Младший фыркнул и тут же втянул голову в плечи, когда Зависть бросила на него мрачный взгляд.
      
      – Возможно, – предсказуемо ответил Тлен.
      
      Ха! Я так и знал.
      
      В её тоне зазвучали жёсткие нотки:
      
      – Тогда изволь объясниться.
      
      – Я иду по древнему следу, госпожа Зависть. Морн – лишь одна из остановок на этом пути. Теперь он ведёт на север. Я могу обрести нужные тебе ответы среди тех, которых ищу сам.
      
      – Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой.
      
      – Мне всё равно, – равнодушно проскрипел Тлен. – Однако если ты решишь остаться здесь, я должен предупредить: играть с Разрывом опасно – даже для подобных тебе.
      
      Она скрестила руки на груди.
      
      – Думаешь, мне не хватает разумной осторожности?
      
      – Уже теперь ты зашла в тупик, отчаяние твоё растёт. Добавлю ещё одну причину, госпожа Зависть. Твои прежние спутники сходятся туда же – к Паннионскому Домину. Аномандр Рейк и Каладан Бруд готовятся вести войну против Домина. Веское решение – неужели оно не возбуждает твоё любопытство?
      
      – Ты не простой т’лан имасс, – обвинительным тоном заявила Зависть.
      
      Тлен ничего не ответил.
      
      – Похоже, он застал тебя врасплох, – сказал Ток, едва сдерживая веселье.
      
      – Я нахожу дерзость чрезвычайно непривлекательной, – отрезала она. – Что стало с твоим учтивым хладнокровием, Ток Младший?
      
      Он сам удивился внезапному желанию броситься к её ногам и молить о прощении. Отмахнувшись от этой бредовой идеи, Ток сказал:
      
      – Выкипело.
      
      Выражение её лица внезапно смягчилось. Безумное желание вдруг вернулось. Ток почесал шрам и отвёл глаза.
      
      – Я не хотела тебя уязвить…
      
      Ага, конечно, а у Королевы грёз куриные лапы.
      
      – … и от всей души прошу прощения. – Зависть снова обернулась к Тлену. – Что ж, тогда все мы отправимся в путешествие. Восхитительно! – Она жестом подозвала своих слуг-сегулехов. – Готовьтесь к походу!
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Тлен сказал Току:
      
      – Я сейчас соберу материалы для твоего лука и стрел. Сделаем всё остальное по пути.
      
      Разведчик кивнул, затем добавил:
      
      – Я бы не прочь посмотреть, как ты будешь их делать, Тлен. Полезно знать такие вещи.
      
      Т’лан имасс некоторое время размышлял, затем кивнул.
      
      – И мы так считали.
      
      Все обернулись на громкий стон к стене, у которой лежал Сену. Он пришёл в себя и обнаружил, что волчица стоит над ним и с явным удовольствием вылизывает узоры на маске.
      
      – Краска, – обычным невозмутимым тоном объяснил Тлен, – похоже, сделана из слюны, угля и человеческой крови.
      
      – Вот что я называю, – пробормотал Ток, – жутким пробуждением.
      
      Госпожа Зависть проскользнула совсем рядом с ним, направляясь к дверям, и бросила на малазанца взгляд.
      
      – Ах, я уже предвкушаю, какая это будет чудесная
      прогулка!
      
      От одного лёгкого касания в животе у Тока будто свились змеи. Несмотря на бешено колотившееся сердце, малазанец и сам не знал, радоваться ему или ужасаться.
      
      Глава вторая
      
      Войско Однорукого истекало кровью из бесчисленных ран. Бесконечная военная кампания – череда поражений, за которой следовали лишь доставшиеся ещё более дорогой ценой победы. Но из всех ран, терзавших армию Дуджека Однорукого, самой тяжёлой была рана в душе…
      Всадник Хурлокель.
      Серебряная Лиса
      
      Устроившись на склоне холма, среди скал и валунов, капрал Хватка наблюдала за стариком, который с трудом карабкался по тропе. Его тень скользнула по убежищу Дымки, но старик даже не заподозрил, что она совсем рядом. Подняв клубы пыли, Дымка встала у него за спиной и сделала несколько знаков руками, предназначенных Хватке.
      
      Старик безмятежно продолжал свой путь. Когда он был уже в шести шагах, Хватка поднялась, серый покров, оставшийся после утренней пылевой бури, посыпался вниз, когда она вскинула арбалет.
      
      – Стоять, путник, – прорычала она.
      
      От неожиданности старик отступил на шаг, под ногу ему попался камешек, он упал на землю, но всё же успел вывернуться так, чтобы не приземлиться на кожаный мешок за плечами. Старик соскользнул ещё на шаг вниз по тропе и остановился практически у ног Дымки.
      
      Хватка улыбнулась, шагнула вперёд.
      
      – Сойдёт, – сказала она. – Ты на вид не опасный, дедок, но на всякий случай учти, на тебя сейчас смотрят ещё пять арбалетов. Так что давай рассказывай, какого Худа ты вообще здесь делаешь?
      
      Поношенную тунику старика покрывали пятна пота и пыли. Загорелый широкий лоб нависал над узким, практически лишённым подбородка лицом. Кривые, неровные зубы торчали во все стороны, так что улыбка у старика превращалась в зрелище весьма сомнительное. Он подтянул затянутые в кожаные штаны ноги и медленно выпрямился.
      
      – Тысяча извинений, – прохрипел старик, оглядываясь через плечо на Дымку. Вздрогнул от того, что́ увидел в её глазах, и поспешно повернулся к Хватке. – Я думал, на этой тропе нет никого – даже воров. Видите ли, я вложил в этот товар все мои сбережения – я не могу себе позволить нанять охрану, да что там – даже мула купить…
      
      – Ты, выходит, торговец, – протянула Хватка. – Куда направляешься?
      
      – В Крепь. Я из Даруджистана…
      
      – Это как раз очевидно, – перебила Хватка. – Штука в том, что Крепь нынче в руках имперцев… и эти холмы тоже.
      
      – Я не знал – в смысле, не знал про эти холмы. Разумеется, мне известно, что Крепь попала в объятья малазанцев…
      
      Хватка ухмыльнулась, глядя на Дымку.
      
      – Слыхала? Объятья.
      Вот это ты сказанул, старик. Как мамочкины обнимашки, да? А в мешке у тебя что?
      
      – Я ремесленник, мастер, – ответил старик, склонив голову. – Э-э-э… резчик. Всякие безделушки из кости простой и слоновой, нефрита, змеевика…
      
      – «Вложил сбережения» – это заклинания и всё в таком духе? – спросила Хватка. – Благословлённые вещи?
      
      – Вложил только свой талант – это что до ответа на первый вопрос. Я не маг и работаю один. Однако же мне повезло получить благословение жреца для набора из трёх торквесов слоновой кости…
      
      – Жреца какого бога?
      
      – Трича, Тигра Лета.
      
      Хватка фыркнула.
      
      – Он же не бог, дурень. Трич – Первый герой, полубог, взошедший-одиночник…
      
      – Новый храм освятили во имя его, – перебил старик. – На улице Безволосой Обезьяны в Гадробийском квартале – меня самого наняли изготовить кожаный переплёт для Книги молитв и обрядов.
      
      Хватка закатила глаза и опустила арбалет.
      
      – Ладно, давай посмотрим на эти торквесы.
      
      Согласно кивнув, старик снял с плеч мешок и поставил перед собой. Развязал единственный ремешок.
      
      – Не забывай, – проворчала Хватка, – если решишь что-то учудить, сразу получишь дюжину стрел прямо в череп.
      
      – Я ведь мешок, а не штаны расстёгиваю, – пробормотал торговец. – К тому же стрел вроде было только пять.
      
      Хватка нахмурилась.
      
      – Нашего полку, – тихо проговорила Дымка, – прибыло.
      
      – Точно! – спохватилась Хватка. – Два полных взвода сидят в укрытии, следят за каждым твоим движением.
      
      С подчёркнутой осторожностью старик вытащил небольшой свёрток из перетянутой бечевой замши.
      
      – Слоновая кость, говорят, древняя, – произнёс он почтительно. – Из бивня косматого чудища, каковые были когда-то излюбленной добычей Трича. Труп такого зверя нашли в мерзлоте в далёком Элингарте…
      
      – Это всё можно пропустить, – буркнула Хватка. – Показывай уже свои проклятые цацки.
      
      Седые тонкие брови торговца в ужасе взметнулись.
      
      – Проклятые?! Нет-нет! Неужели вы думаете, что я бы решился продать проклятые украшения?
      
      – Да не ори, это же было просто растреклятое выражение. Пошевеливайся, а то мы тут весь проклятый день проторчим.
      
      Дымка тихо хрюкнула, но мгновенно затихла под разъярённым взглядом своего капрала.
      
      Старик развернул свёрток, стали видны три браслета на бицепсы, каждый из цельного куска, лишённый украшений, отполированный до мерцающего блеска.
      
      – А где метки благословения?
      
      – Их нет. Каждый из них был завёрнут в покрывало, сотканное из выпавшей во время линьки шерсти самого Трича – на девять дней и десять ночей…
      
      Дымка снова хрюкнула.
      
      – Выпавшей во время линьки? – Хватка поморщилась. – Фу, как отвратительно.
      
      – Штырь бы с тобой не согласился, – пробормотала Дымка.
      
      – Набор из трёх браслетов, – глубокомысленно протянула Хватка. – На правую руку, на левую… а третий куда? И следи за языком! Мы с Дымкой – нежные цветочки.
      
      – Все для одной руки. Все три – цельные, однако сплетаются. Таково было благословение.
      
      – Сплетаются, но бесшовные? Вот это я бы хотела увидеть.
      
      – Увы, я не могу продемонстрировать это волшебство, ибо оно свершится лишь единожды, когда покупатель наденет их на свою правую руку.
      
      – Да ну! От этой истории обманом несёт за десять лиг.
      
      – Слушай, он у нас тут на виду, – проговорила Дымка. – Обманщики работают только там, где могут быстро и безопасно сбежать.
      
      – Например, в толпе на рынках Крепи. Это точно. – Хватка ухмыльнулась, глядя на старика. – Только мы ведь не на рынке, да? Сколько?
      
      Торговец поёжился.
      
      – Вы избрали мою самую дорогую работу – я собирался выставить её на аукцион…
      
      – Сколько, старик?
      
      – Т-три сотни з-золотых советов.
      
      – Советов. Это новая монета Даруджистана, да?
      
      – Крепь приняла за стандарт малазанскую джакату, – заметила Дымка. – Какой курс?
      
      – Будь я проклята, если знаю, – проворчала Хватка.
      
      – С вашего позволения, – вмешался торговец, – обменный курс в Даруджистане – две с третью джакаты за один совет. Комиссия менялы будет не меньше одной джакаты. Так что, строго говоря, одна с третью.
      
      Дымка перенесла вес на другую ногу, наклонилась вперёд, чтобы получше рассмотреть торквесы.
      
      – На три сотни советов можно целую семью содержать в довольстве несколько лет…
      
      – Такова моя цель, – заявил старик. – А поскольку живу я один и весьма скромно, рассчитываю протянуть года четыре, если не больше, включая покупку материалов для своего ремесла. Но если я выручу меньше трёх сотен советов – я разорён.
      
      – У меня прямо сердце разрывается, – сказала Хватка. Она покосилась на Дымку. – Кто бы тут отказался?
      
      Та пожала плечами.
      
      – Собери-ка три столбика.
      
      – Так точно, капрал. – Дымка прошла мимо старика и бесшумно двинулась вверх по тропе, пока не пропала из виду.
      
      – Умоляю, – заскулил торговец, – не платите мне в джакатах…
      
      – Успокойся, – буркнула Хватка. – Опонны тебе сегодня улыбнулись. Теперь отойди от мешка. Я его должна обыскать.
      
      Кланяясь, старик отступил.
      
      – Всё остальное стоит намного меньше. Признаюсь, сделано на скорую руку…
      
      – Я больше ничего покупать не собираюсь, – сообщила Хватка, перерывая содержимое мешка. – Это уже официальный досмотр.
      
      – А-а, понимаю. А какие-то товары нынче запрещены в Крепи?
      
      – Ага, например, поддельные джакаты. Местная экономика задыхается, так что даруджистанские советы тоже не слишком приветствуются. У нас на прошлой неделе был такой улов…
      
      Торговец выпучил глаза.
      
      – Вы мне заплатите фальшивой монетой?!
      
      – Искушение велико, конечно, но нет. Говорю же, Опонны тебе подмигнули. – Закончив обыск, Хватка отступила и вытащила из сумки на поясе восковую табличку. – Я должна записать твоё имя, торговец. По этой тропе ходят в основном контрабандисты, которые пытаются обойти пост на дороге в Разделе – ты, считай, первый честный купец здесь. А хитрые контрабандисты платят тут вдесятеро от того, что дали бы на дороге внизу, а ведь там бы им было намного легче проскользнуть – хаос, толпа, всё такое.
      
      – Меня зовут Мунуг.
      
      Хватка подняла глаза.
      
      – Вот не повезло-то.
      
      По тропе спустилась Дымка с тремя завёрнутыми в ткань столбиками монет в руках.
      
      Торговец робко пожал плечами, не сводя глаз с денег.
      
      – Это советы!
      
      – Так точно, – пробормотала Хватка. – Столбиками по сотне – ты небось спину надорвёшь, когда будешь тащить их сперва в Крепь, а потом обратно. Хотя тебе теперь в саму Крепь можно и не ходить, верно? – Она пристально посмотрела на торговца, убирая табличку в сумку.
      
      – Это было бы разумно, – согласился Мунуг, наново заворачивая торквесы и передавая их Дымке, – но я всё равно отправлюсь в Крепь – продать остальные свои изделия. – Его глаза беспокойно забегали, торговец обнажил кривые зубы в слабой улыбке. – Если удача Опоннов не изменит мне, смогу удвоить прибыль.
      
      Хватка ещё некоторое время буравила его взглядом, затем покачала головой.
      
      – Жадный платит дважды, Мунуг. Бьюсь об заклад, через месяц ты притопаешь обратно по этой же тропе с пустыми карманами. Что скажешь? Десять советов ставлю.
      
      – Если проиграю, окажусь вам должен десяток монет.
      
      – Да ладно, я согласна на безделушку-другую – руки у тебя золотые, старик, тут не поспоришь.
      
      – Благодарю, но должен со всем почтением от этого заклада отказаться.
      
      Хватка пожала плечами.
      
      – Жаль. У тебя ещё колокол примерно до заката. Рядом с вершиной стоит перевалочный лагерь – если поднажмёшь, доберёшься туда до темноты.
      
      – Приложу все усилия. – Мунуг просунул руки в лямки, с кряхтением поднялся, а затем неуверенно кивнул и пошёл прочь от капрала.
      
      – Стой на месте! – скомандовала Хватка.
      
      Колени Мунуга подогнулись, так что старик чуть не упал снова.
      
      – Д-д-да? – выдавил он.
      
      Хватка взяла у Дымки браслеты.
      
      – Я их сперва надену. Переплетаются, говоришь. Но бесшовные.
      
      – А-а! Да, конечно. Милости прошу.
      
      Капрал закатала рукав своей пыльной рубахи, так что показалась бордовая изнанка.
      
      Мунуг громко ахнул. Хватка улыбнулась.
      
      – Верно, мы – «Мостожоги». Что только не скрывает пыль, а? – Она провела костяные кольца вверх по изрезанной шрамами, мускулистой руке. Как только торквесы оказались между бицепсом и плечом, раздался тихий щелчок. Хватка подозрительно осмотрела браслеты, а затем поражённо присвистнула. – Будь я проклята!
      
      На миг улыбка Мунуга стала шире, затем он слегка поклонился.
      
      – Позволено ли мне теперь продолжить свой путь?
      
      – Иди, – буркнула она, больше не обращая на торговца внимания. Хватка не могла оторвать взгляд от блестящих торквесов на своей руке.
      
      Дымка ещё целую минуту смотрела вслед старику и чуть заметно хмурилась.
      
      Вскоре Мунуг нашёл боковое ответвление тропы. Раз в десятый он обернулся, чтобы убедиться, не следит ли кто за ним, а затем быстро скользнул между двумя наклонными валунами, которые обрамляли тайный проход.
      
      Через полдюжины шагов сумрачный лаз закончился, перешёл в тропу, что вилась по дну глубокой расселины. Тени поглотили торговца, когда он зашагал по ней. До заката оставалось едва ли сто ударов сердца – задержка с «Мостожогами» может обернуться катастрофой, если он не поспеет на встречу.
      
      – Известно, – прошептал он, – что боги не славятся склонностью к прощению…
      
      Монеты были тяжёлыми. Сердце гулко стучало в груди. Он не привык к таким физическим усилиям. Мунуг ведь был мастером, искусником. У него тянулась чёрная полоса, это правда, он ослаб от опухолей между ног, это несомненно, но талант и смётка лишь обострились из-за боли и горя, которые ему довелось пережить. «Благодаря этим недостаткам я и избрал тебя, Мунуг. И благодаря твоему мастерству, разумеется. О да, мне необходимо твоё мастерство…»
      
      Божье благословение наверняка поможет избавиться от опухолей. А если нет, то три сотни золотых советов хватит, чтобы оплатить услуги целителя с Дэнулом в Даруджистане. В конце концов, неразумно полагаться только лишь на божью благодарность за услуги. Мунуг сказал «Мостожогам» правду об аукционе в Крепи – следует позаботиться о путях отступления, запасных планах – и хотя ваяние и резьба были отнюдь не главными его талантами, Мунугу не хватало скромности, чтобы отрицать высокое качество своих работ. Они, разумеется, ни в какое сравнение не шли с его искусством художника. Ни в какое сравнение
      .
      
      Он быстро шагал по тропе, не обращая внимания на неестественный туман, который окутал одинокого путника. Через десять шагов, когда он миновал врата Пути, склоны и кряжи восточной Тахлинской гряды совсем исчезли, а туман рассеялся, открыв безликую, каменистую равнину под болезненным небом. Чуть дальше на равнине стоял укрытый шкурами шатёр, над которым висел тёмно-синим маревом дым. Мунуг поспешил туда.
      
      Задыхаясь, мастер присел у низкого входа и поскрёбся о кожаный клапан, прикрывавший его.
      
      Изнутри послышался надсадный кашель, а затем хриплый голос проскрипел:
      
      – Входи, смертный.
      
      Мунуг вполз внутрь. Едкий, густой дым сразу впился ему в глаза, ноздри и горло, но после первого же вдоха лёгкий холодок начал расходиться от лёгких. Не поднимая головы и отводя глаза, Мунуг остановился у входа и ждал.
      
      – Ты опоздал, – сказал бог. Дыхание вырывалось из его груди с болезненным присвистом.
      
      – Солдаты на тропе, повелитель…
      
      – Они нашли её?
      
      Мастер улыбнулся грязному камышу на полу шатра.
      
      – Нет. Они обыскали мешок, как я и предполагал, но не меня самого.
      
      Бог снова закашлялся, и Мунуг услышал, как жаровня со скрежетом двигается по земле. На угли упали какие-то семена, и дым стал гуще.
      
      – Покажи.
      
      Мастер сунул руку за пазуху и вытащил толстый свёрток размером с книгу. Развернул его, так что стала видна колода деревянных карт. По-прежнему не поднимая головы, Мунуг вслепую подтолкнул карты к богу, рассыпав их веером.
      
      Он услышал, как бог затаил дыхание, затем раздался тихий шорох. Когда голос зазвучал вновь, он был уже ближе.
      
      – Изъяны?
      
      – Да, повелитель. По одному недостатку на каждой карте, как ты и приказал.
      
      – Ах, это меня радует. Смертный, твоё искусство несравненно. Воистину – это образы боли и несовершенства. Все они измучены, искалечены страданием. Ослепляют око и разрывают сердце. Более того, я вижу застарелое одиночество на лицах, которые ты написал. – Холодное веселье прозвучало в следующих словах: – Ты изобразил собственную душу, смертный.
      
      – Я знал мало счастья, пове…
      
      Бог зашипел.
      
      – И ждать его не стоит! Ни в этой жизни, ни в тысяче других, которые ты обречён пережить прежде, чем обретёшь спасение – если, конечно, ты пострадал довольно, чтобы заслужить его!
      
      – Молю не прекращать моих страданий, повелитель, – промямлил Мунуг.
      
      – Лжёшь! Ты мечтаешь об удобстве и довольстве. Ты несёшь с собой золото, которым надеешься приобрести их, ты собираешься, как шлюха, торговать своим талантом, чтобы добиться ещё большего – даже не пытайся отрицать это, смертный. Я знаю твою душу – я вижу её алчность и похоть в этих изображениях. Не бойся, подобные чувства меня забавляют, ибо они – путь к отчаянию.
      
      – Да, повелитель.
      
      – Теперь, Мунуг из Даруджистана, твоя награда…
      
      Старик завопил, когда огонь вспыхнул в опухолях у него между ног. Извиваясь в агонии, он скорчился, сжался в комок на грязном камыше.
      
      Бог рассмеялся, ужасный звук сорвался, перешёл в надсадный кашель, который долго не прекращался.
      
      Боль, как вскоре осознал Мунуг, ослабла.
      
      – Ты исцелён, смертный. Тебе даровано ещё несколько лет жалкой жизни. Увы, поскольку совершенство мне ненавистно, его не должно быть и среди моих возлюбленных чад.
      
      – П-повелитель, я не чувствую ног!
      
      – Боюсь, они мертвы. Такова была цена исцеления. Похоже, мастер, теперь придётся долго ползти туда, куда ты собирался попасть. Но помни, дитя моё, что истинная ценность лежит в самом странствии, а не в достижении цели. – Бог снова расхохотался, что вызвало новый приступ кашля.
      
      Понимая, что аудиенция окончена, Мунуг подтянулся, развернулся, пополз, волоча мёртвый вес бесчувственных ног ко входу, а снаружи лёг, задыхаясь. Боль, которую он теперь испытывал, шла из самой его души. Он подтащил к себе мешок, положил на него голову. Мокрый от пота лоб упёрся в твёрдые столбики монет.
      
      – Моя награда, – прошептал он. – Благословенно касание Павшего. Веди меня, о повелитель, по пути отчаяния, ибо я заслужил в этом мире боль бесконечную…
      
      Из шатра за спиной снова послышался хохот Увечного бога.
      
      – Насладись этим мгновением, дорогой Мунуг! Твоей рукою начинается новая игра. От касания твоей руки этот мир содрогнётся!
      
      Мунуг закрыл глаза.
      
      – Моя награда…
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Дымка ещё долго смотрела вслед торговцу, хотя он уже давно скрылся из виду.
      
      – На самом деле, – пробормотала она, – он не тот, кем кажется.
      
      – Да, все они такие, – согласилась Хватка, поглаживая браслет на руке. – Худов торквес такой тесный.
      
      – Рука у тебя, капрал, наверное, усохнет и отвалится.
      
      Хватка выпучила глаза.
      
      – Думаешь, он проклятый?
      
      Дымка пожала плечами.
      
      – Я бы на твоём месте попросила Быстрого Бена на него внимательно посмотреть. И чем раньше, тем лучше.
      
      – Тогговы яйца! Если ты подозревала…
      
      – Я не сказала, что подозревала, капрал. Это ты начала жаловаться, что браслет тесный. Снять его можешь?
      
      Хватка нахмурилась.
      
      – Нет, Худ тебя бери!
      
      – М-м-м.
      
      Дымка отвела глаза.
      
      Хватка подумала, не пора ли отвесить ей хорошего пинка, но эта мысль посещала капрала по меньшей мере раз десять за день с тех самых пор, как они вдвоём заступили на этот пост, и Хватка опять её отбросила.
      
      – Три сотни советов заплатить за то, чтобы рука у меня отвалилась. Чудесно.
      
      – Мысли позитивно, капрал. Тебе будет о чём поговорить с Дуджеком.
      
      – Ну и стерва же ты, Дымка.
      
      Та только польщённо улыбнулась.
      
      – Ладно, а камешек ты этому старику в мешок подбросила?
      
      – Так точно. Слишком он был нервный, чтобы не подбросить. Чуть в обморок не упал, когда я его второй раз остановила, да?
      
      Дымка кивнула.
      
      – Так что, – проговорила Хватка, раскатывая рукав, – Быстрый Бен его выследит…
      
      – Если он не вытряхнет мешок…
      
      Хватка хмыкнула.
      
      – Да его меньше интересовало содержимое мешка, чем меня. Нет, всё важное он нёс под рубашкой, тут не ошибёшься. Как бы там ни было, он наверняка расскажет всем, когда доберётся до Крепи – контрабандистов на этой тропе сразу поубавится, попомни моё слово, я на это деньги ставлю, – к тому же я ему вбросила намёк на то, что в Разделе проскочить было бы легче, пока ты советы собирала.
      
      Улыбка Дымки стала шире.
      
      – «Хаос, толпа, всё такое»? Хаос там только в том смысле, что команда Парана не знает, куда девать все поступления.
      
      – Давай-ка едой займёмся – моранты небось будут вовремя, как обычно.
      
      Обе женщины направились обратно вверх по тропе.
      
      …Через час после заката прибыло звено Чёрных морантов: один за другим, громко жужжа, кворлы спускались в круг зажжённых фонарей, который выставили Хватка и Дымка. Один из морантов привёз пассажира, который спрыгнул с седла, как только шесть ножек кворла одновременно коснулись земли.
      
      Хватка ухмыльнулась, глядя на разразившегося проклятиями человека.
      
      – Давай сюда, Бен…
      
      Он резко обернулся к ней.
      
      – Какого Худа ты тут вытворяешь, капрал?
      
      Её улыбка исчезла.
      
      – Да ничего особенного, чародей. А что?
      
      Тощий темнокожий маг покосился через плечо на морантов, затем поспешил к тому месту, где стояли Хватка и Дымка. Заговорил, понизив голос:
      
      – Проще всё надо делать, Худ его бери. Я над холмами чуть с седла не упал – тут Пути вьются, силой несёт отовсюду… – Он вдруг замер, затем сверкнул глазами и шагнул вплотную к капралу. – И от тебя тоже,
      Хватка!
      
      – Значит, всё-таки проклятый, – пробормотала Дымка.
      
      Хватка возмущённо воззрилась на подругу и вложила в ответ весь возможный сарказм:
      
      – А ты с самого начала так и думала, да, Хватка? Ах ты лживая…
      
      – Ты себе добыла благословение кого-то из Взошедших! – шипящим шёпотом заявил Быстрый Бен. – Дура набитая! Которого, Хватка?
      
      Она попыталась сглотнуть, но в горле внезапно пересохло.
      
      – Эм-м… Трича?
      
      – Ну восхитительно!
      
      Хватка нахмурилась.
      
      – А что не так-то с Тричем? В самый раз для солдата – Тигр Лета, Повелитель Битвы…
      
      – Пятьсот лет назад, может, и подошло бы! Трич много веков назад принял облик одиночника – у этого зверя ни одной человеческой мысли с тех пор не было! Он не просто неразумен – он безумен, Хватка!
      
      Дымка хихикнула. Чародей резко обернулся к ней.
      
      – И что тут смешного?
      
      – Ничего. Виновата.
      
      Хватка закатала рукав, чтобы показать торквес.
      
      – Вот эти браслеты, Бен, – поспешно объяснила она. – Можешь их с меня снять?
      
      Увидев костяные кольца, маг отшатнулся, затем покачал головой.
      
      – Если бы это был вменяемый, разумный Взошедший, можно было бы попробовать… договориться. В любом случае это не важно…
      
      – Не важно? – Хватка обеими руками сжала полы его плаща. И хорошенько встряхнула чародея. – Не важно?! Ах ты червяк скользкий… – Вдруг она остановилась, широко открыла глаза.
      
      Быстрый Бен посмотрел на Хватку, приподняв бровь.
      
      – Что это ты делаешь, капрал? – тихо процедил он.
      
      – Хм, прости, чародей. – Она отпустила Бена.
      
      Тот со вздохом оправил плащ.
      
      – Дымка, отведи морантов к складу.
      
      – Само собой, – ответила она и двинулась к воинам, которые ждали рядом со своими кворлами.
      
      – Кто их доставил, капрал?
      
      – Браслеты?
      
      – Забудь про браслеты – ты с ними встряла. Советы из Даруджистана. Кто их доставил?
      
      – Странное дело, – сказала Хватка, пожимая плечами. – Здоровенный фургон появился вроде как из ниоткуда. Вот на тропе нет никого, а потом – раз! – и уже шесть коней топочут, а за ними – фургон. Понимаешь, чародей, по этой тропе и тачка двухколёсная не пройдёт, не то что такая повозка. Охранники вооружены до зубов и на взводе – но это понятно, они ведь везли десять тысяч советов.
      
      – Тригальцы, – пробормотал Быстрый Бен. – Эта братия меня серьёзно беспокоит… – Через некоторое время он покачал головой. – Ладно, и ещё: последний маячок, который вы отправили, – где он?
      
      Хватка нахмурилась.
      
      – А ты не знаешь? Это же твои
      камешки, чародей!
      
      – Кому вы его отдали?
      
      – Резчику по кости…
      
      – Это его творение у тебя на руке, капрал?
      
      – Ну да, но это была единственная волшебная вещь – я остальные осмотрела: красиво, но ничего особенного.
      
      Быстрый Бен покосился туда, где закованные в чёрные доспехи моранты грузили на кворлов упакованные столбики монет под самодовольным взглядом Дымки.
      
      – Ладно, не думаю, что он далеко ушёл. Придётся, видимо, просто пойти и отыскать его. Много времени не займёт…
      
      Хватка увидела, как он отошёл на несколько шагов, затем сел на землю, скрестив ноги.
      
      Западный ветер с Тахлинских гор принёс с собой ночной холод. Звёзды над головой проступили резче и отчётливее. Хватка отвернулась и стала наблюдать за погрузкой.
      
      – Дымка! – крикнула она. – Проследи, чтобы они оставили ещё два седла вдобавок к тому, что для чародея.
      
      – Само собой, – ответила та.
      
      Крепь, конечно, то ещё местечко, но хотя бы ночи тёплые. Хватка уже не девочка, чтобы ночь за ночью спать на холодной, жёсткой земле. Они неделю ждали этой доставки, и все кости напоминали ей об этом глухой болью. Зато теперь, благодаря щедрости Даруджистана, Дуджек сумеет закончить оснащение армии.
      
      Если Опонны улыбнутся, через неделю войско выйдет на марш. На очередную Худом целованную войну, будто мы не устали. Фэнеровы копыта, Паннионский Домин – это вообще кто… или что?
      
      С самого возвращения из Даруджистана восемь недель назад Быстрый Бен был откомандирован в личный состав под командованием Скворца, перед которым стояла задача консолидации потрёпанной армии Дуджека. Бюрократия и мелкое колдовство удивительным образом дополняли друг друга. Чародей занимался налаживанием связи в Крепи и её окрестностях. Сборы и пошлины для обеспечения армии, установление гражданского порядка, всё для перехода от оккупации к владению. На текущий момент, по крайней мере.
      Войско Однорукого и Малазанская империя разошлись, но чародей частенько удивлялся тому, какие привычно имперские задания ему приходилось выполнять.
      
      Вне закона мы, говорите? Ага, а Худ во сне видит овечек на зелёном лугу.
      
      Дуджек… выжидал. Армия Каладана Бруда двигалась на юг неторопливо и только вчера вышла на равнину к северу от Крепи – в центре тисте анди, на одном фланге наёмники и баргасты клана Ильгрес, а на другом – рхиви и огромные стада бхедеринов.
      
      Однако войны не будет. На этот раз.
      
      Нет, клянусь Бездной, мы тут все решили драться с новым врагом, если только переговоры пройдут гладко – а если учесть, что правители Даруджистана уже с нами договариваются, так, скорее всего, и будет. Новый враг. Какая-то теократическая империя, которая с напором фанатика поглощает один город за другим. Паннионский Домин – нехорошие у меня предчувствия. Почему? Ладно, не важно. Пора найти свой пропавший маячок…
      
      Прикрыв глаза, Быстрый Бен ослабил цепи своей души и выскользнул из тела. Некоторое время он не чувствовал и следа неприметного камешка, гальки, которую он окунул в особую смесь собственного чародейства, так что не оставалось ничего другого, кроме как продолжать поиск по расходящейся спирали, надеясь, что, когда маг подберётся ближе, чувства не подведут.
      
      Рано или поздно камешек найдётся, но это значило идти вслепую, а именно это чародей больше всего ненавидел…
      
      Ага! Вот ты где!
      
      Удивительно, совсем рядом, словно чародей только что преодолел некий невидимый барьер. Видел он лишь темноту – ни единой звёздочки над головой, – только под ногами земля выровнялась. Это я уже на каком-то Пути, точно. Тревожно, что я его не узнаю. Знакомый вроде бы, но что-то не так.
      
      Маг различил впереди красноватое свечение, которое поднималось от земли. Там же находился и его маячок. В прохладном воздухе расплывался сладковатый запах дыма. Это встревожило Быстрого Бена ещё больше, но он всё равно приблизился к источнику свечения.
      
      Красноватый свет сочился из потрёпанного шатра, который маг теперь сумел разглядеть. Вход прикрывал кусок шкуры. Чародей совершенно не чувствовал, что находится внутри.
      
      Он подобрался к шатру, присел у входа, задумался. Любопытство – моё самое страшное проклятие, но просто осознав порок, от него не избавишься. Увы.
      Бен откинул шкуру и заглянул внутрь.
      
      Закутанная в одеяла фигура сидела у дальней стенки шатра, менее чем в трёх шагах от него, сгорбившись над жаровней, от которой поднимались завитки дыма. Послышалось дыхание – громкое, натужное. Из-под покрывала выглянула рука, у которой все кости были как будто сломаны, и поманила мага к себе. Из-под укрывавшего голову одеяла послышался хриплый голос.
      
      – Входи, маг. Я полагаю, у меня есть кое-что твоё…
      
      Быстрый Бен окинул мысленным взором свои Пути – он мог открыть одновременно не больше семи, хотя владел далеко не только семью. Сила волнами прокатилась по его телу. Он сделал это неохотно – использовать сразу почти всё, чем владеешь, значит прислушаться к сладкому шёпоту всемогущества. Только это чувство на деле – опасная, потенциально смертельная иллюзия.
      
      – Теперь ты понял, – продолжил незнакомец, чью речь то и дело прерывали сиплые, хрипящие вздохи, – что должен его забрать. Для подобных мне владеть таким предметом, связанным с твоими внушительными силами, смертный…
      
      – Кто ты такой? – спросил чародей.
      
      – Сломленный. Разбитый. Прикованный к лихорадочному трупу под нами. Я не желал себе такой судьбы. Не всегда я был средоточием боли…
      
      Быстрый Бен прижал ладонь к земле у шатра и направил силу на поиски. Спустя бесконечное мгновение он поражённо распахнул глаза.
      
      – Ты заразил её.
      
      – В этом мире, – проговорил незнакомец, – я подобен раку. И с каждым угасанием света я становлюсь всё смертоноснее. Она не может пробудиться, пока я живу в её плоти. – Он чуть шевельнулся, и из-под складок засаленного одеяла послышался звон цепи. – Твои боги сковали меня, смертный, и решили, что дело сделано.
      
      – Ты требуешь службы в обмен на мой маячок, – сказал Быстрый Бен.
      
      – Именно. Если я обречён страдать, пусть так же страдают и боги, и весь их мир…
      
      Чародей выпустил все Пути одновременно. Волна силы прокатилась по шатру. Фигура закричала, отшатнулась назад. Одеяло вспыхнуло огнём, как и длинные, спутанные волосы создания. Быстрый Бен метнулся внутрь шатра вслед за последней волной своего волшебства. Взмахнул рукой, согнутой в запястье ладонью вверх. Его пальцы вошли в глазницы существа, ладонь врезалась в лоб, так что голова резко откинулась назад. Другой рукой Быстрый Бен безошибочно подхватил камешек, который покатился на грязный камыш.
      
      Сила Путей померкла. Когда чародей отступил, развернулся и прыгнул головой вперёд к выходу, скованное создание заревело от ярости. Быстрый Бен вскочил на ноги и побежал.
      
      Волна силы настигла его, ударила в спину так, что маг растянулся на горячей, курящейся паром земле. Он завопил, извиваясь под давлением чар. Попытался отползти дальше, но мощь была слишком велика. Она потащила мага назад. Быстрый Бен вцепился руками в землю, уставился на тёмные борозды, которые оставляли его пальцы, увидел выступавшую на них тёмную кровь.
      
      Огнь, прости меня.
      
      Невидимая, безжалостная хватка подтаскивала его всё ближе и ближе ко входу в шатёр. Фигура внутри исходила яростью и голодом, а также уверенностью, что вот-вот удовлетворит эти свои желания.
      
      Быстрый Бен был беспомощен.
      
      – О, какую боль ты познаешь! – заревел бог.
      
      Что-то вырвалось из земли. Огромная рука схватила чародея, словно ребёнок – куклу. Быстрый Бен снова заорал, когда рука потащила его в глубь забурлившей, горячей почвы. Его рот наполнился землёй.
      
      Сверху раздался приглушённый гневный вопль.
      
      Зазубренные камни царапали тело чародея, пока неведомая сила тащила его сквозь плоть Спящей богини. От нехватки воздуха в глазах потемнело. Он начал терять сознание…
      
      А в следующий миг уже кашлял, сплёвывая мокрую землю. Прекрасный, тёплый воздух хлынул в лёгкие. Маг смахнул с глаз песок, перекатился набок. На него обрушились подхваченные эхом стоны, твёрдая земля под ним медленно выгибалась, шевелилась. Быстрый Бен поднялся на четвереньки. Кровь капала с изодранной плоти его души – от одежды остались одни лохмотья, – но он был жив. Чародей поднял взгляд.
      
      И чуть не завопил.
      
      Над ним высилась человекоподобная фигура, размером в пятнадцать человеческих ростов, если не больше, головой она практически доставала до купола пещеры. Тёмная глиняная плоть, усыпанная нешлифованными алмазами, блеснула, когда великан шевельнулся. Он будто не обращал на Быстрого Бена внимания, но чародей понимал, что именно это создание спасло его от гнева Увечного бога. Руки великана были подняты к своду, исчезали, сливались с мутным, красноватым потолком. Огромные туско-белые арки мерцали наверху, расположенные через равные промежутки, словно рёбра. Руки держали или, возможно, врастали в два таких ребра.
      
      Вдалеке за великаном, примерно в тысяче шагов, виднелось ещё одно такое чудище с поднятыми руками.
      
      Быстрый Бен обернулся, посмотрел в противоположном направлении. Другие прислужники – чародей разглядел ещё четверых, может, пятерых на протяжении громадной пещеры – тоже тянулись к потолку. Пещера оказалась на деле огромным тоннелем, который изгибался вдалеке.
      
      Выходит, я и вправду внутри Огни, Спящей Богини. На живом Пути. Плоть. И кости. И эти… прислужники…
      
      – Благодарю тебя! – обратился маг к возвышавшемуся над ним великану.
      
      Приплюснутая, бесформенная голова склонилась. Алмазные глаза блеснули, словно падающие звёзды.
      
      – Помоги нам.
      
      Голос был детским, и в нём звучало отчаяние.
      
      Быстрый Бен разинул рот. Помочь?
      
      – Она слабеет, – простонал великан. – Мама слабеет. Мы умираем. Помоги нам.
      
      – Как?
      
      – Помоги нам, пожалуйста.
      
      – Я… я не знаю как.
      
      – Помоги.
      
      Быстрый Бен с трудом поднялся на ноги. Теперь он заметил, что глиняная плоть таяла, текла влажными струйками по толстым рукам. Алмазы вываливались. Увечный бог убивает их, отравляя плоть Огни.
      Мысли чародея понеслись вскачь.
      
      – Прислужник, дитя Огни! Сколько времени? Пока не будет поздно?
      
      – Мало, – ответил великан. – Скоро. Совсем скоро.
      
      Быстрого Бена охватила паника.
      
      – Как скоро? Ты не можешь сказать точнее? Мне нужно знать, с чем можно работать, друг. Попытайся, пожалуйста!
      
      – Очень скоро. Десятки. Десятки лет, не больше. Совсем скоро. Помоги нам.
      
      Волшебник вздохнул. Для этих сил века, судя по всему, казались днями. Но даже в этом случае просьба прислужника была невообразимой. И опасной. Что случится, если Огнь умрёт? Храни нас Беру, не хотелось бы это узнать. Ладно, теперь это и моя война.
      Он огляделся, посмотрел на глинистую, влажную землю вокруг, напряг чародейские чувства. И быстро нашёл свой маячок.
      
      – Прислужник! Я оставлю здесь кое-что, чтобы потом снова найти тебя. Я найду помощь – обещаю – и вернусь к тебе…
      
      – Не ко мне, – отозвался великан. – Я умру. Придёт другой. Наверное. – Огромные руки прислужника стали совсем тонкими, почти вся алмазная броня отвалилась. – Теперь я умру. – Он начал оседать. Красноватое пятно на потолке растеклось на рёбра, на них появились трещины.
      
      – Я найду ответ, – прошептал Быстрый Бен. – Клянусь.
      
      Маг взмахнул рукой, и открылись врата Пути. Не оглядываясь – зная, что увиденное разобьёт ему сердце, – он шагнул в портал. И исчез.
      
      …Кто-то решительно тряс его за плечи. Быстрый Бен открыл глаза.
      
      – Будь ты проклят, маг! – прошипела Хватка. – Уже почти рассвело – нам нужно улетать.
      
      Чародей со стоном вытянул затекшие ноги, морщась при каждом движении, а затем позволил капралу поднять себя.
      
      – Ты его забрал? – требовательно спросила она, помогая доковылять до кворла. Хватке приходилось почти нести мага на себе.
      
      – Кого?
      
      – Ну, камешек.
      
      – Нет. У нас проблемы, Хватка…
      
      – У нас всегда проблемы…
      
      – Нет, я имею в виду всех нас. – Он остановился как вкопанный, пристально посмотрел на неё. – Всех нас
      .
      
      Выражение лица Бена потрясло её.
      
      – Ясно. Но вот прямо сейчас нам надо лететь.
      
      – Точно. Лучше привяжи меня к седлу – я наверняка усну.
      
      Они подошли к кворлу. Морант в переднем хитиновом седле повернул к ним глухой шлем, но ничего не сказал.
      
      – Ох, Королева грёз, – пробормотала Хватка, затягивая на ногах Быстрого Бена кожаные ремни. – Я тебя никогда таким напуганным не видела, чародей. Чуть ледышками не обмочилась.
      
      Это были последние слова той ночи, которые запомнил Быстрый Бен, но их он запомнил хорошо.
      
      Ганос Паран чувствовал, что тонет. Но не в воде – во тьме. Он потерялся, бился в панике, погружался в некое неведомое, непостижимое пространство. Стоило прикрыть глаза, голова начинала кружиться, кишки сжимались в твёрдый узел, словно он вновь стал ребёнком – напуганным, непонимающим. Душа его корчилась от боли.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Капитан пошёл прочь от баррикады в Разделе, где последние на сегодня торговцы всё ещё проходили через строй малазанских солдат, охранников и клерков. В полном соответствии с приказами Дуджека Паран устроил лагерь в узкой горловине перевала. Пошлины и обыски фургонов принесли заметный улов, хотя, как только вести об этом распространились, поступления стали уменьшаться. Нужно было поддерживать хрупкий баланс: сохранять такой уровень пошлин, какой могли переварить торговцы, и пропускать ровно столько контрабанды, чтобы совсем не придушить торговлю между Крепью и Даруджистаном. Пока что Паран с этим справлялся, пусть и с трудом. Впрочем, это была наименьшая из трудностей, с которыми он столкнулся.
      
      С самого возвращения из Даруджистана капитан чувствовал, что его несёт по течению, бросает туда-сюда по воле хаотического превращения, которое происходило с Дуджеком и его отверженной армией. Малазанский якорь отрезали. Линии снабжения рассыпались. Нагрузка на офицерский корпус выросла стократно. Почти десять тысяч солдат вокруг испытывали детскую потребность в утешении и ободрении.
      
      А этого Паран дать им не мог. Его собственное смятение только возросло. В его жилах текли ручейки крови Пса. Обрывочные воспоминания – редко его собственные – и странные, потусторонние видения наполняли сны по ночам. Бесконечные проблемы снабжения и логистики, которые ему приходилось решать, удушливые задачи командования – всё это снова и снова прорывалось через прилив физической боли, которая терзала теперь Парана.
      
      Он уже много недель чувствовал себя больным и даже подозревал, что стало источником этой хвори. Кровь Пса Тени. Зверя, который ринулся в царство самой Тьмы… хотя откуда мне знать? Эмоции на гребне этой волны… скорее детские. Детские
      …
      
      Паран в который раз отбросил эту мысль, зная наперёд, что вскоре она вернётся, – и боль в животе снова вспыхнула, – и, бросив последний взгляд туда, где стоял в дозоре Тротц, он продолжил карабкаться вверх по склону.
      
      Боль изменила Парана – он сам это понимал, мог представить себе как образ, сцену удивительную и горькую. Чувствовал, будто сама его душа превратилась в нечто жалкое – в грязную помоечную крысу, которую накрыл камнепад, крысу, которая извивалась, заползала в любую щель, отчаянно надеясь найти место, где давление – огромный, подвижный вес камней – ослабнет. Найти место, где можно будет вздохнуть. Столько боли вокруг, камни, острые камни усаживаются, всё ещё усаживаются, щели становятся уже, исчезают… тьма поднимается, словно вода
      …
      
      Все победы, одержанные в Даруджистане, казались теперь Парану пустыми. Спасение города, жизней Скворца и его солдат, разрушение планов Ласиин, все эти достижения одно за другим обращались в пыль в мыслях капитана.
      
      Он был уже не тот, что прежде, и это новое рождение было ему не по нраву.
      
      Боль высасывала из мира свет. Боль корёжила. Превращала его собственные плоть и кости в чужой и чуждый дом, из которого, казалось, нет выхода.
      
      Звериная кровь… она шепчет о свободе. Шепчет, что можно вырваться – из плоти, но не из тьмы. Нет. Выход там, куда ушёл Пёс, глубоко в сердце проклятого меча Аномандра Рейка – в тайном сердце Драгнипура.
      
      Он чуть не выругался вслух, взбираясь по тропе на гору над Разделом. Дневной свет уже начал меркнуть. Волнующий травы ветер улёгся, его хриплый голос стал теперь едва слышным шёпотом.
      
      Шёпот крови был лишь одним из множества, и все добивались внимания, все предлагали свои противоречивые советы – несовместимые пути спасения. Но для них спасение – всегда бегство. Несчастная крыса больше ни о чём не может думать… а камни усаживаются… оседают
      .
      
      Отчуждение. Всё, что я вижу вокруг… кажется чужими воспоминаниями. Трава на низких холмах, выступы горной породы на вершинах, а когда солнце садится и ветер стихает, пот на моём лице высыхает, и приходит тьма – и я пью её воздух, словно целительную воду. О, боги, что это значит?
      
      Смятение не ослабевало. Я сбежал из мира этого меча, но чувствую на себе его цепи, они натягиваются, сжимают всё сильнее.
      И в этом давлении – ожидание. Когда сдашься, когда покоришься? И ожидание перерастёт… во что? Перерастёт во что?
      
      Баргаст сидел среди высокой, рыжеватой травы на вершине холма над Разделом. Сегодняшний поток торговцев уже начал мелеть по обе стороны баррикады, клубы пыли – рассеиваться над разъезженной дорогой. Другие разбивали лагеря – горловина на перевале уже превращалась в неофициальный пограничный пост. Если ситуация не изменится, пост пустит корни, станет деревушкой, затем городком.
      
      Но этого не случится. Мы слишком непоседливы. Дуджек определил наше ближайшее будущее в клубах пыли, которую поднимает армия на марше. Хуже того, в этом будущем есть прорехи, и похоже, что «Мостожоги» провалятся в одну из них. Бездонную.
      
      Задыхаясь, подавляя очередной приступ боли, капитан Паран присел на корточки рядом с полуголым, покрытым татуировками воином.
      
      – Ты с самого утра надулся, как племенной бхедерин, Тротц, – сказал он. – Что вы там со Скворцом задумали?
      
      Тонкогубый, широкий рот баргаста скривился в чём-то отдалённо напоминающем улыбку, тёмные глаза продолжали неотрывно следить за происходящим внизу, в долине.
      
      – Холодная тьма проходит, – пробурчал он.
      
      – Худа с два! Солнце зайдёт через минуту, идиот.
      
      – Холод и лёд, – продолжил Тротц. – Слепой к миру. Я – Сказание, и Сказание слишком долго не звучало. Но время пришло. Я – меч, который вот-вот вырвется из ножен. Я – сталь, и в свете дня я ослеплю вас всех. Ха!
      
      Паран сплюнул в траву.
      
      – Молоток упоминал, что ты вдруг стал… разговорчив. Ещё он добавил, что это никому пользы не принесло, поскольку, открыв рот, ты растерял последние крохи здравого смысла, если вообще их когда-либо имел.
      
      Баргаст ударил себя кулаком в грудь, звук был гулкий, точно барабанная дробь.
      
      – Я – Сказание, и вскоре его расскажут. Увидишь, малазанец. Все вы скоро увидите.
      
      – У тебя под солнцем мозги спеклись, Тротц. Ладно, мы сегодня вечером выдвигаемся обратно в Крепь. Впрочем, думаю, Скворец тебе это уже сказал. А вот и Вал, он тебя сменит на посту. – Паран выпрямился, поморщился, пытаясь скрыть пришедшую с движением боль. – А я пойду на обход дальше.
      
      Он зашагал прочь.
      
      Чтоб тебя, Скворец, что вы там удумали с Дуджеком? Паннионский Домин… какого Худа нам до этих новомодных фанатиков? Такие секты усыхают. Всегда. Схлопываются. Сперва власть захватывают писцы – всегда так – и начинают спорить про невразумительные детали вероучения. Появляются секты. Потом – гражданская война. И всё. Ещё один цветок растоптан на бесконечной дороге истории.
      
      Да, сейчас всё так ярко и живо. Но цвета блекнут. Всегда.
      
      Однажды Малазанская империя столкнётся лицом к лицу с собственной смертностью. Однажды и для этой Империи наступят сумерки.
      
      Очередной узел боли обжёг так, что Паран согнулся вдвое. Нет, не думать об Империи! Не думать о Ласиин и её Выбраковке! Положись на Тавор, Ганос Паран, – твоя сестра спасёт Дом. Справится с этим лучше, чем когда-либо справился бы ты. Намного лучше. Положись на неё…
      Боль немного ослабла. Глубоко вздохнув, капитан продолжил спуск.
      
      Тону. Клянусь Бездной, я тону
      .
      
      Цепляясь, как горная обезьяна, Вал выбрался на вершину. Вразвалочку подошёл к баргасту. Оказавшись за спиной у Тротца, он ухватил одну из кос воина и сильно дёрнул.
      
      – Ха-ха, – пробурчал Вал, усаживаясь рядом, – обожаю смотреть, как у тебя глаза выпучиваются, когда я это делаю.
      
      – Сапёр, – ответил баргаст, – ты – грязь под камнями в ручье, который течёт по полю, где пасётся стадо хворых желудком свиней.
      
      – Неплохо, хотя длинновато. Заморочил капитану голову, да?
      
      Тротц промолчал, не сводя взгляда с далёких Тахлинских гор.
      
      Вал стянул с головы обожжённую кожаную шапку, энергично поскрёб темя между редкими пучками волос и пристально посмотрел на товарища.
      
      – Неплохо, – повторил он. – Благородство. Загадка. Впечатляет.
      
      – А то! Но долго так держаться трудновато, знаешь ли.
      
      – У тебя природный дар. Так зачем ты Парана морочишь?
      
      Тротц ухмыльнулся, так что показался ряд голубоватых подпиленных зубов.
      
      – Это весело. Вдобавок это работа Скворца – всё объяснять…
      
      – Только он ещё ничего не объяснил. Дуджек вызывает нас обратно в Крепь, собирает всё, что осталось от «Мостожогов». Паран может радоваться. Будет ему нормальное подразделение, а не пара потрёпанных взводов. Скворец что-то говорил про будущие переговоры с Брудом?
      
      Тротц медленно кивнул.
      
      Вал поморщился.
      
      – И что?
      
      – Они скоро начнутся.
      
      – Ох, спасибо, вот это новость! Кстати, я тебя официально сменил на посту, солдат. Внизу для тебя уже жарят тушу бхедерина. Я повара попросил нафаршировать его навозом, раз уж ты его так любишь.
      
      Тротц поднялся.
      
      – Когда-нибудь я тебя зажарю и съем, сапёр.
      
      – И подавишься моей счастливой косточкой.
      
      Баргаст нахмурился.
      
      – Я от всей души, Вал. Чтобы оказать тебе последние почести, друг мой.
      
      Сапёр прищурился и некоторое время недоверчиво смотрел на Тротца, а затем ухмыльнулся:
      
      – Вот скотина! А я почти поверил!
      
      Тротц фыркнул и отвернулся.
      
      – «Почти», – передразнил он. – Ха-ха.
      
      Скворец ждал, пока Паран вернётся к окаймлявшей форпост баррикаде. Бывший сержант, а теперь – второй по званию после Дуджека Однорукого командир в армии, Скворец прибыл с последним крылом морантов. Теперь стоял рядом со своим бывшим взводным целителем, Молотком, и смотрел, как два десятка солдат второй армии грузят на кворлов сбор за последнюю неделю. Паран подошёл – осторожно, словно пытаясь скрыть боль.
      
      – Как нога, командир? – спросил он.
      
      Скворец пожал плечами.
      
      – Мы об этом и говорили, – заявил Молоток, лицо его раскраснелось. – Нога плохо срослась. Там нужно вмешиваться…
      
      – Потом, – прорычал командир. – Капитан Паран, через два колокола все взводы должны быть готовы – ты уже решил, что делать с остатками Девятого?
      
      – Так точно, их нужно объединить с остатками взвода сержанта Мураша.
      
      Скворец нахмурился.
      
      – Назови пару имён.
      
      – У Мураша осталась капрал Хватка и… кто ещё? Штырь, Дымка, Дэторан. Так что с Молотком, Валом, Тротцем и Быстрым Беном…
      
      – Быстрый Бен и Штырь теперь кадровые маги, капитан. Но они всё равно останутся при твоей роте. В остальном, я думаю, Мураш будет счастлив…
      
      Молоток фыркнул.
      
      – Счастлив? Да Мураш и слова-то такого не знает.
      
      Паран прищурился.
      
      – Я так понимаю, что «Мостожоги» не выйдут на марш вместе с остальным Войском.
      
      – Верно. Но об этом мы поговорим в Крепи. – Взгляд тускло-серых глаз Скворца на миг задержался на капитане, затем скользнул прочь. – В живых осталось тридцать восемь «мостожогов» – так себе рота. Если хочешь, можешь отказаться от этого назначения, капитан. У нас есть ещё несколько рот элитных морпехов, где недостаёт офицеров, они, к слову, привыкли к командирам из благородного сословия…
      
      Наступила тишина.
      
      Паран отвернулся. Наступили сумерки, тени карабкались вверх по склонам ближайших холмов, на небосводе проступила первая россыпь тусклых звёзд. Могу получить нож в спину, вот что он мне говорит. «Мостожоги» печально известны нелюбовью к офицерам из аристократов.
      Год назад Паран тут же высказал бы это вслух, полагая, будто обнажать уродливые истины – благое дело. Вообразил, что так поступают настоящие солдаты… А на самом деле настоящие солдаты поступают ровно наоборот. В мире, полном ям и топей, нужно плясать по краешку. Только дураки прыгают вперёд очертя голову, а дураки долго не живут.
      Однажды он уже ощутил, как нож входит в его тело. Та рана должна была оказаться смертельной. От воспоминания Парана бросило в пот. От такой угрозы он уже не мог просто отмахнуться с юношеской бравадой. Капитан это понимал, как и двое мужчин рядом с ним.
      
      – Я, – проговорил Паран, неотрывно глядя на тьму, уверенно поглощавшую дорогу на юг, – по-прежнему почту за честь командовать «Мостожогами», сэр. Быть может, со временем мне представится возможность доказать, что я достоин таких солдат.
      
      Скворец хмыкнул.
      
      – Как хочешь, капитан. Предложение остаётся в силе, если передумаешь.
      
      Паран обернулся к нему. Командир ухмыльнулся.
      
      – По крайней мере, на какое-то время.
      
      Из сумрака возникла могучая, темнокожая фигура. Её оружие и доспехи тихонько позвякивали. Увидев Скворца и Парана, женщина смешалась, затем уставилась на командира и отрапортовала:
      
      – Стража сменилась, сэр. Мы все возвращаемся, как и было приказано.
      
      – Почему мне докладываешь, солдат? – пророкотал Скворец. – Обращайся к своему непосредственному начальнику.
      
      Женщина нахмурилась, развернулась к Парану.
      
      – Стража смени…
      
      – Я слышал, Дэторан. «Мостожогам» собрать обмундирование и ждать на плацу.
      
      – До выступления ещё колокол с половиной…
      
      – Мне это известно, солдат.
      
      – Так точно. Слушаюсь, сэр.
      
      Женщина трусцой устремилась прочь. Скворец вздохнул.
      
      – Что до этого предложения…
      
      – Моим учителем был напанец, – сказал Паран. – Никогда ещё не встречал напанца, который бы знал, что такое уважение, Дэторан тут не исключение. Также я знаю, – добавил он, – что Дэторан не исключение и в том, что касается «мостожогов».
      
      – Похоже, этот напанец неплохо тебя обучил, – пробормотал Скворец.
      
      Паран нахмурился.
      
      – Что вы имеете в виду?
      
      – Неуважению к субординации, капитан. Ты только что перебил своего командира.
      
      – Ох, виноват. Всё время забываю, что вы уже не сержант.
      
      – Я тоже, поэтому нужно, чтобы такие люди, как ты, мне напоминали. – Старый солдат обернулся к Молотку. – Запомни, что я сказал, целитель.
      
      – Так точно.
      
      Скворец ещё раз взглянул на Парана.
      
      – Спешка, а потом ожидание, – хорошее решение, капитан. Солдаты обожают томиться от безделья.
      
      Паран посмотрел вслед Скворцу, который направился в сторону ворот, а затем сказал Молотку:
      
      – Этот ваш частный разговор с командиром. Целитель, я должен что-то знать?
      
      Молоток сонно моргнул.
      
      – Никак нет, сэр.
      
      – Хорошо. Можешь возвращаться в свой взвод.
      
      – Так точно.
      
      Оставшись в одиночестве, Паран вздохнул. Тридцать восемь злых, обиженных ветеранов, которых уже дважды предали. Я никак не был связан с предательством при осаде Крепи, и Ласиин объявила меня вне закона вместе с ними. Ни то ни другое нельзя повесить мне на шею, но они всё равно это делают
      .
      
      Он потёр глаза. Сна Паран теперь… опасался. Ночь за ночью, с самого перелёта из Даруджистана… боль и сны, нет, кошмары. Ох, нижние боги…
      В ночные часы он извивался под одеялом, кровь мчала по жилам, в животе бурлила кислота, а когда сознание наконец ускользало, приходили сны – прерывистые, дёрганые, где он всегда бежал. Бегу часами напролёт. А затем тону
      .
      
      Это кровь Пса бежит в моих жилах со всей своей мощью. Больше нечему.
      
      Паран снова и снова убеждал себя, что кровь Пса стала причиной его паранойи. Эта мысль вызывала только кривую усмешку. Враньё. То, чего я боюсь, вполне реально. Хуже – невыносимое чувство потери… неспособность доверять – никому. Без этого – чего мне ждать в жизни? Только одиночества, то есть ничего ценного. А теперь все эти голоса… шепчут, зовут, подбивают. Спастись. Сбежать
      .
      
      Он встряхнулся, сплюнул, чтобы избавиться от кисловатого привкуса во рту. Думай о той, другой сцене. Одинокой. Невразумительной. Помнишь, Паран? Голос, который ты тогда услышал. Это был голос Рваной Снасти – ты тогда в этом не сомневался, почему же усомнился теперь? Она жива. Где-то, как-то, но чародейка жива
      …
      
      А-а-а, больно! Ребёнок кричит во тьме, Пёс воет от горя. Душа, распятая на сердце раны… а я себя вообразил одиноким! О, боги, лучше бы так!
      
      Скворец вошёл в сторожку, прикрыл за собой дверь и шагнул к столу писца. Опёрся на столешницу, вытянув больную ногу. Он вздохнул, глубоко, долго, словно распуская один за другим тысячи узлов на бесконечной верёвке, а когда вздох окончился, Скворец понял, что дрожит.
      
      В следующий миг дверь отворилась. Выпрямляясь, Скворец хмуро покосился на Молотка.
      
      – Я думал, капитан объявил общий сбор, целитель…
      
      – Паран в состоянии ещё худшем, чем вы, сэр.
      
      – Мы же об этом говорили. Береги парня… или ты передумал, Молоток?
      
      – Да нет же! Я чуть коснулся его – и мой Путь Дэнул отбросило, командир.
      
      Только теперь Скворец заметил восковую бледность на круглом лице целителя.
      
      – Отбросило?
      
      – Да. Такого никогда раньше не бывало. Капитан болен
      .
      
      – Опухоль? Рак? Говори конкретно, чтоб тебя!
      
      – Ничего такого, сэр. Пока что – но будут и опухоли. Он дыру проел в собственном животе. Это всё из-за того, что он держит внутри. Мне так кажется. Но это не всё – нам нужен Быстрый Бен. Через Парана чары проходят, словно корни дурмана.
      
      – Опонны…
      
      – Нет, Близнецы давно ушли. По пути в Даруджистан… что-то случилось с Параном. Даже не что-то. Много
      чего. Как бы там ни было, он борется с этими чарами, и это
      его убивает. Но тут я могу ошибаться, сэр. Нам нужен Быстрый Бен…
      
      – Я тебя услышал. Приставь его к делу, когда вернёмся в Крепь. Только скажи, чтоб действовал тихо. Не стоит лишний раз беспокоить капитана, ему и так непросто.
      
      Молоток нахмурился сильнее.
      
      – Сэр, я о том… Он вообще в силах принять командование над «Мостожогами»?
      
      – Ты меня
      спрашиваешь? Если хочешь поговорить с Дуджеком о своих сомнениях, твоё право, целитель. Если думаешь, что Паран не справится… ты так думаешь, Молоток?
      
      Тот помолчал, затем вздохнул.
      
      – Да нет, наверное. Он такой же упрямый, как ты… сэр. Худов дух, вы вообще уверены, что не родственники?
      
      – Это наверняка, – отрезал Скворец. – Да средняя полковая псина имеет родословную более благородную и чистую, чем я. Пока оставим всё как есть. Поговори с Беном и Штырём. Выясните, что сможете, про эти тайные чары – если боги опять потянули Парана за ниточки, я хочу знать, кто, а потом уж подумаем зачем.
      
      Молоток сощурился, пристально посмотрел на командира.
      
      – Сэр, во что мы ввязываемся?
      
      – Сам не уверен, целитель, – поморщившись, признался Скворец. Он с ворчанием перенёс вес с больной ноги на здоровую. – Если Опоннова удача будет с нами, мне даже меч обнажать не придётся – командирам же обычно это не нужно, да?
      
      – Если бы вы мне дали время, сэр…
      
      – Потом, Молоток. Позже. Сейчас мне нужно обдумать переговоры. Бруд со своей армией подошёл к Крепи.
      
      – Ясно.
      
      – А капитан твой уже небось гадает, какого Худа и куда ты запропастился. Выметайся отсюда, Молоток. Увидимся после переговоров.
      
      – Слушаюсь, сэр.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Глава третья
      
      Дуджек Однорукий и его армия ждали прибытия Каладана Бруда с союзниками: беспощадными тисте анди, баргастами с дальнего севера, десятком отрядов наёмников и равнинными кочевниками-рхиви. Две силы встретились на ещё не забывшем бойни поле под стенами Крепи. Встретились не для сражения, но для того, чтобы выковать из горечи и ран истории – мир. Ни сам Дуджек, ни даже Бруд – да и никто другой среди легендарных героев, собравшихся там, – не предвидел, с какой силой столкнутся там – не мечи, миры…
      Исповедь Артантоса
      
      Пологие выступы исполосовали склоны холмов в лиге к северу от Крепи: ещё свежие шрамы того периода, когда город попытался поглотить степи на границе с равниной Рхиви. С незапамятных времён эти холмы считались у рхиви священными. Фермеры Крепи заплатили за свою дерзость кровью.
      
      Однако земля исцелялась медленно; лишь несколько древних менгиров, каменных кругов и гробниц с плоской крышей остались нетронутыми. Камни и валуны теперь были свалены в бессмысленные каирны[1] рядом с террасами, на которых прежде сеяли маис. Всё священное, что было в этих холмах, осталось лишь в мыслях рхиви.
      
      Тем, во что веруем, мы становимся на самом деле.
      
      Мхиби натянула шкуру антилопы на тонкие, костлявые плечи. Новый рисунок боли пролёг этим утром по её телу – свидетельство того, что ребёнок высосал из неё ещё больше сил миновавшей ночью. Старуха говорила себе, что не чувствует обиды – эту нужду нельзя было отбросить, да и мало что было в этом ребёнке естественного. Могучие, бессердечные духи и слепые заклятья сплелись, чтобы выпустить в мир нечто новое, небывалое.
      
      А времени оставалось мало, совсем мало.
      
      Тёмные глаза Мхиби заблестели среди морщин, когда она взглянула на дочь, возившуюся на одной из террас. Материнский инстинкт не ослабевал. Нелепо было проклинать его, гневаться на оковы любви, родившиеся от разделения плоти. Несмотря на все пороки матери, на все нечеловеческие потребности дочери, Мхиби не могла – не хотела – плести сеть ненависти.
      
      Тем не менее увядание тела ослабило дары сердца, за которые она так отчаянно цеплялась. Едва ли сезон тому Мхиби была молодой женщиной, ещё незамужней. Она была горда, не желала принимать полувенки из травы, которые многие юноши оставляли у входа в её шатёр – она ещё не была готова вплести их в собственный венок и, таким образом, вступить в брак.
      
      Рхиви были больным народом – как можно было думать о муже, о семье, когда вокруг бушевала бесконечная, разрушительная война? Она не была слепой, как иные сёстры; она не желала исполнять «благословлённый духами» долг и рожать сыновей, которые лягут в землю под Плугом Жнеца. Её мать читала по костям и владела даром памяти всего народа: знала историю каждого рода до самой Слезы Умирающего Духа. А отец её держал Копьё Войны, сначала против клана Белолицых баргастов, а затем против Малазанской империи.
      
      Она горько тосковала по ним обоим, но понимала, как их гибель и её собственное нежелание принять мужское касание сплелись и сделали её идеальным выбором для духов. Неисчерпаемым сосудом, в который до́лжно поместить две изломанные души – одну из-за пределов смерти и другую, спасённую от смерти древними чарами, две личности, сплетённые в венок. Сосудом, который сможет выкормить такое противоестественное дитя.
      
      Кочевники-рхиви, которые ходили за стадами и не строили стен из камня или кирпича, называли такие сосуды, созданные, чтобы воспользоваться один раз, а затем выбросить, «мхиби»,
      и так она нашла для себя новое имя, а теперь в нём отразилась вся суть её жизни.
      
      Старуха, не набравшаяся мудрости, увядшая, но не прожившая долгих лет, – и от меня ждут, что я наставлю это дитя – это создание, – которое получает каждый утраченный мною сезон, создание, для которого отлучение от груди будет означать мою смерть. Смотри, вот она – играет в обычные детские игры; улыбается, не понимая, что цену за её существование, за рост плачу я.
      
      Мхиби услышала за спиной шаги, а в следующий миг высокая, чернокожая женщина замерла рядом с рхиви. Взгляд раскосых глаз остановился на девочке, которая играла на склоне холма. Ветер прерий бросил ей на лицо прядь длинных чёрных волос. Из-под чернёной кожаной рубахи блеснул чешуйчатый доспех.
      
      – Обманчивое впечатление, – вполголоса произнесла тисте анди, – она производит, верно?
      
      Мхиби вздохнула, затем кивнула.
      
      – Совсем не похожа на создание, которое вызывает страх, – продолжила женщина с полуночной кожей. – На создание, которое становится предметом яростных споров…
      
      – Снова споры?
      
      – Да. Каллор снова взялся за своё.
      
      Мхиби окаменела. Подняла глаза на тисте анди.
      
      – И? Что-то изменилось, Корлат?
      
      – Бруд непреклонен, – ответила после паузы Корлат. И пожала плечами: – Если у него и есть сомнения, он их хорошо скрывает.
      
      – О да, – проговорила Мхиби. – Но рхиви и наши стада ему нужнее сомнений. Это расчёт, а не вера. Вот только будем ли мы ему нужны, если будет заключён союз с одноруким малазанцем?
      
      – Есть надежда, – начала Корлат, – что малазанцы больше знают о происхождении ребёнка…
      
      – Знают довольно, чтобы оценить потенциальную угрозу? Ты должна объяснить Бруду, Корлат: то, чем были прежде эти две души, – ничто по сравнению с тем, чем они стали. – Не сводя глаз с играющей девочки, Мхиби продолжила: – Её создали в сфере влияния т’лан имасса – его вневременный Путь стал связующей нитью, которую сплёл заклинатель костей имассов – заклинатель из плоти и крови, Корлат. Этот ребёнок принадлежит т’лан имассам. Пусть она облачилась в плоть рхиви, пусть несёт в себе души двух малазанских чародеек, но она теперь – одиночница. И более того – заклинательница костей. И даже это – лишь часть того, чем она станет. Скажи, зачем бессмертным т’лан имассам заклинательница из плоти и крови?
      
      Корлат поморщилась.
      
      – Не у меня это нужно спрашивать.
      
      – И не у малазанцев.
      
      – Ты уверена? Разве т’лан имассы не воевали под малазанскими знамёнами?
      
      – Уже не воюют, Корлат. Какая скрытая трещина пролегла между ними? Какие тайные побуждения скрываются за всем, что бы ни посоветовали малазанцы? Никак не угадаешь, верно?
      
      – Я полагаю, Каладан Бруд знает о такой возможности, – сухо ответила тисте анди. – Как бы там ни было, ты можешь присутствовать и принять участие в переговорах, Мхиби. Малазанский отряд приближается, и Воевода просит тебя прийти.
      
      Мхиби обернулась. Перед ней раскинулся лагерь Каладана Бруда – педантично организованный, как всегда. Наёмники на западе, тисте анди в центре, а рхиви со стадами бхедеринов на востоке. Дорога была долгой – с плато Старого Короля, через города Кот и Клок, а потом по южному ответвлению старой Тропы Рхиви, идущему по равнине, которую кочевники почитали родиной. Родиной, которую долгие годы раздирают войны, топчут армии на марше, жжёт летящая с неба морантская взрывчатка… кворлы вьются чёрными безмолвными точками, ужас приходит на наши стойбища… в наши священные стада.
      
      Но теперь мы готовы пожать запястья своим врагам. С малазанскими захватчиками и безжалостными морантами мы собираемся сплести свадебные венки – две армии, которые так долго держали друг друга за горло, сыграют свадьбу, но не ради мира. Нет, эти воины ищут теперь другого, нового врага…
      
      За лагерем Бруда, на юге вздымались недавно подремонтированные стены Крепи, чёрные потёки на них – жуткое напоминание о колдовстве малазанцев. Группа всадников только что выехала из северных ворот города. Пустое серое полотнище флага, означавшего, что все они теперь вне закона в Империи, развевалось у всех на виду, пока конники скакали по голой равнине к армии Бруда.
      
      Мхиби подозрительно прищурилась, глядя на это знамя. Ох, старуха, твоё проклятье – страхи. Не думай о недоверии, не думай об ужасах, которые принесли нам эти захватчики. Дуджека Однорукого и его Войско объявила вне закона ненавистная Императрица. Одна кампания завершилась. Другая начинается. О, нижние духи, закончится ли эта война хоть когда-нибудь?
      
      Девочка подошла к двум женщинам. Мхиби посмотрела на неё, увидела в твёрдом, уверенном взгляде ребёнка знание и мудрость, казалось, тысяч лет – а может быть, и не казалось. Вот мы стоим здесь втроём, у всех на виду, – дитя десяти-одиннадцати лет, молодая на вид женщина с нечеловеческими глазами и согбенная старуха. Но всё это – от начала до конца – иллюзия, на самом деле всё наоборот. Я – дитя. Тисте анди прожила тысячи лет, а девочка… сотни тысяч
      .
      
      Корлат тоже взглянула на ребёнка. Тисте анди улыбнулась.
      
      – Ты хорошо поиграла, Серебряная Лиса?
      
      – Сначала было хорошо, – ответила девочка неожиданно низким голосом. – А потом стало грустно.
      
      Корлат приподняла брови.
      
      – Почему же?
      
      – Когда-то тут был священный завет – между духами холмов и рхиви. Теперь он разорван. Духи эти были неисчерпаемыми сосудами боли и страданий. Холмы эти не исцелятся.
      
      Мхиби почувствовала, как кровь застывает у неё в жилах. С каждым днём её дочь проявляла всё бо́льшую чувствительность, которой позавидовали бы мудрейшие поплечницы любого племени. Но была в этой чувствительности некая холодность, будто за каждым сочувственным словом скрывался тайный умысел.
      
      – Неужели ничего нельзя сделать, дочь?
      
      Серебряная Лиса пожала плечами.
      
      – Уже и не нужно.
      
      Вот как сейчас.
      
      – Что ты имеешь в виду?
      
      Круглолицая девочка улыбнулась Мхиби.
      
      – Если мы хотим попасть на переговоры, мама, нам лучше поторопиться.
      
      Место для встречи обустроили в тридцати шагах за дальними частоколами на невысоком всхолмье. Свежие курганы, в которых похоронили мёртвых после падения Крепи, виднелись на западе. Мхиби подумала, что эти бессчётные жертвы смотрят сейчас на них издалека. Духи ведь рождаются от пролитой крови. А если их не умиротворять, они часто превращаются в силы враждебные, одержимые кошмарными видениями, исполненные злобы. Неужели только рхиви понимают это?
      
      И вместо войны – союз. Как призраки к этому отнесутся?
      
      – Они чувствуют себя преданными, – проговорила Серебряная Лиса. – Я отвечу им, мама. – Девочка взяла Мхиби за руку, и они пошли вперёд. – Настало время памяти. Древних воспоминаний – и совсем недавних…
      
      – А ты, дочь, – спросила Мхиби тихим, лихорадочным голосом, – ты – мост между ними?
      
      – Ты мудра, мама, хоть и не веришь в себя. Скрытое медленно открывается. Взгляни на тех, кто прежде враждовал. Ты сражаешься в своих мыслях, вспоминаешь все различия между нами, цепляешься за свою ненависть к ним, ибо к этому ты привыкла. Память – основание такой ненависти. Но память хранит и другую истину, мама, тайную, именно её мы испытали, верно?
      
      Мхиби кивнула.
      
      – Так нам говорят старейшины, дочь, – ответила она, подавив приступ раздражения.
      
      – Испытания. Опыт. Они у нас общие. Пусть и с разных сторон, но они – общие. Одинаковые.
      
      – Я знаю, Серебряная Лиса. Винить кого-то бессмысленно. Всех нас ведёт, подобно приливам и отливам, невидимая, нерушимая воля…
      
      Девочка крепче сжала руку Мхиби.
      
      – Тогда спроси у Корлат, мама, что говорит ей память.
      
      Покосившись на тисте анди, рхиви приподняла бровь и сказала:
      
      – Ты слушала, но молчала. Какого ответа моя дочь ожидает от тебя?
      
      Корлат печально улыбнулась.
      
      – Испытания одинаковые. Общие для ваших двух армий. Но не только… общие во все времена. Для всех, кто обладает памятью, будь то один человек или целый народ, уроки жизни – всегда одни и те же. – Глаза тисте анди стали фиалковыми, когда она взглянула на Серебряную Лису. – Даже для т’лан имассов – это ты хочешь нам сказать, дитя?
      
      Та пожала плечами.
      
      – Что бы ни случилось, думай о прощении. Держись за него, но знай, что его не следует даровать всем без разбора. – Серебряная Лиса перевела сонный взгляд на Корлат, и её тёмные глаза вдруг жёстко блеснули. – Иногда в прощении следует отказать
      .
      
      Воцарилась тишина. Добрые духи, наставьте нас. Я начинаю бояться этой девочки. Почти понимаю Каллора… и это куда страшнее, чем всё остальное
      .
      
      Они остановились сразу за частоколом лагеря Бруда, с краю площадки для переговоров.
      
      В следующий миг на возвышение выехали малазанцы. Их было четверо. Мхиби сразу узнала Дуджека – объявленного теперь вне закона Кулака. Однорукий оказался старше, чем она ожидала, он сидел на своём чалом мерине, как человек, измученный старыми ранами и болью в костях. Он был тощий, среднего роста, в простых доспехах. У пояса висел неприметный короткий меч армейского образца. Узкое лицо с резко очерченным носом, чисто выбритый острый подбородок, множество старых и новых шрамов. Шлема на малазанце не было, единственными знаками отличия были длинный серый плащ и серебряная застёжка.
      
      По левую руку от Дуджека скакал другой офицер – седобородый, крепко сбитый. Шлем с полузабралом и кольчужной бармицей скрывал черты его лица, но Мхиби почуяла в нём невероятную силу воли. Он ровно сидел в седле, однако рхиви заметила, что левую ногу воин держал напряжённо и вытащил сапог из стремени. Металлические кольца его кольчуги были кое-где погнуты и пестрели кожаными стежками. То, что именно этот малазанец скакал слева от Дуджека, с незащищённой стороны, многое сказало Мхиби.
      
      Справа от бывшего Первого Кулака ехал молодой человек, видимо, адъютант. Выглядел он непримечательно, но Мхиби заметила, что взгляд его неустанно блуждает туда-сюда, подмечая самые мелкие детали. Этот человек держал затянутой в кожаную перчатку рукой древко знамени беззаконной армии.
      
      Четвёртым всадником оказался Чёрный морант. Он был с ног до головы закован в хитиновую броню, и этот доспех был сильно покорёжен. Воин потерял четыре пальца на правой руке, но продолжал носить то, что осталось от латной перчатки. Блестящий чёрный доспех покрывали бесчисленные вмятины и рытвины от ударов мечей.
      
      Рядом тихонько хмыкнула Корлат.
      
      – А эта компания видала виды, ты не находишь?
      
      Мхиби кивнула.
      
      – Кто это – слева от Дуджека Однорукого?
      
      – Скворец, я полагаю, – с кривой усмешкой ответила тисте анди. – Внушительная фигура, верно?
      
      На миг Мхиби вновь почувствовала себя юной девушкой, какой и была на самом деле. Она сморщила носик.
      
      – Рхиви не такие волосатые, слава духам.
      
      – И всё равно…
      
      – Да уж.
      
      Серебряная Лиса заговорила.
      
      – Я бы хотела, чтобы у меня был такой дядя.
      
      Женщины удивлённо уставились на неё.
      
      – Дядя? – переспросила Мхиби.
      
      Девочка кивнула.
      
      – Ему можно доверять. Однорукий старик что-то скрывает – нет, они оба, и это один и тот же секрет, но бородатому я всё равно доверяю. Морант – он смеётся про себя. Всё время смеётся, и никто этого не знает. Это не жестокий смех, но исполненный горечи. А знаменосец… – Серебряная Лиса нахмурилась. – В нём я не уверена. Наверное, никогда и не была…
      
      Взгляды Мхиби и Корлат встретились над головой девочки.
      
      – Предлагаю, – протянула тисте анди, – подойти поближе.
      
      Когда малазанцы приблизились к площадке, из-за частокола появились две пешие фигуры, а за ними солдат с лишённым флажка штандартом. Глядя на них, Мхиби попыталась вообразить, что малазанцы подумают о двух передних воинах. В жилах Каладана Бруда была примесь баргастской крови: Воевода был массивным, высоким, плосколицым; и ещё… было в нём нечто не совсем человеческое. Бруд был огромен, как и гигантский железный молот у него за плечами. Они с Дуджеком дрались за этот континент больше двенадцати лет, и два этих волевых военачальника пережили десятки отчаянных битв и столько же осад. Оба они не раз сталкивались с необходимостью идти на смертельный риск, но выходили живыми, пусть и окровавленными. На поле боя оба уже давно составили себе представление друг о друге, а теперь наконец сошлись лицом к лицу.
      
      Рядом с Брудом вышагивал Каллор – высокий, худой, седой. Его ростовая кольчужная рубаха поблёскивала в рассеянном утреннем свете. Железные кольца на перевязи удерживали простой полуторный меч, который покачивался в такт тяжёлым шагам Каллора. Если и был среди актёров этой смертоносной пьесы один, который оставался для Мхиби загадкой, то лишь он – самозваный Верховный король. Уверена рхиви была только в одном: Каллор ненавидел Серебряную Лису, ненависть эта рождалась из страха и, быть может, знания, которым обладал он один и которым не желал ни с кем делиться. Каллор утверждал, будто прожил тысячи лет, говорил, что некогда правил целой империей, которую в конце концов сам и уничтожил, но зачем – не отвечал. Однако он не являлся Взошедшим – долголетием Каллор был, видимо, обязан алхимии, и оказалось оно несовершенным: лицо и тело Короля были изношены, как у смертного человека, который приближался к своему столетию.
      
      Бруд использовал познания Каллора в тактике, этот его казавшийся врождённым талант управлять приливами и отливами больших кампаний, но для самого Верховного короля – это было более, чем очевидно – все сражения оставались лишь преходящими играми, в которые он играл рассеянно и без всякого интереса. Каллор не завоевал преданности солдат. Он добился лишь неохотного уважения, а большего, как подозревала Мхиби, никогда не желал и вряд ли имел шансы снискать.
      
      Когда они с Брудом вышли на площадку, во взгляде, которым Верховный король смерил Дуджека, Скворца и командира морантов, сквозили презрение и гордыня. Это было совершенно оскорбительно, но все трое словно и не обратили на Каллора внимания, спешились и смотрели теперь только на Каладана Бруда.
      
      Дуджек Однорукий шагнул вперёд.
      
      – Привет тебе, Воевода. Позволь представить мой скромный отряд. Моя правая рука – Скворец. Артантос – мой теперешний знаменосец. И предводитель Чёрных морантов, чей титул переводится примерно как «Достигший», а имя вовсе невозможно произнести. – Первый Кулак ухмыльнулся, глядя на закованную в броню фигуру. – Поскольку он умудрился поручкаться с одним из духов рхиви в Чернопёсьем лесу, мы его теперь зовём Вывихом.
      
      – Артантос… – тихонько пробормотала Серебряная Лиса. – Он давно уже не пользовался этим именем. И выглядит иначе.
      
      – Если это иллюзия, – прошептала Корлат, – то мастерски сплетённая. Я не чувствую никакого подвоха.
      
      Девочка кивнула.
      
      – Воздух прерии… омолодил его.
      
      – Кто он, дочь? – спросила Мхиби.
      
      – Химера, по правде говоря.
      
      Выслушав Дуджека, Бруд заворчал и сказал:
      
      – Рядом со мной – Каллор, мой первый помощник. От имени тисте анди присутствует Корлат. От рхиви – Мхиби и её юная подопечная. То, что осталось от моего знамени, несёт всадник Хурлокель.
      
      Дуджек нахмурился.
      
      – А где Багровая гвардия?
      
      – Князь К’азз Д’Авор и его воины сейчас заняты внутренними делами, Первый Кулак. Они не будут принимать участия в нашем походе против Паннионского Домина.
      
      – Скверно, – проворчал Дуджек.
      
      Бруд пожал плечами.
      
      – Мы собрали вспомогательные силы, которые их заменят. Сольтанский Конный эскадрон, четыре клана баргастов, наёмники из Одноглазого Кота и Мотта…
      
      Скворец чуть не поперхнулся. Он закашлялся, затем покачал головой.
      
      – Это ведь не Моттские ополченцы?
      
      Бруд ухмыльнулся так, что показались подпиленные зубы.
      
      – Они. Ты уже успел с ними познакомиться, верно, командир? Когда служил в «Мостожогах».
      
      – Было дело, – согласился Скворец. – И не только в бою – насколько я помню, они в основном воровали наши припасы и давали дёру.
      
      – Мы это именуем логистическим талантом, – бросил Каллор.
      
      – Я надеюсь, – сказал Бруд Дуджеку, – договорённости с Даруджистанским Советом оказались приемлемыми.
      
      – О да, Воевода. Их… пожертвования… позволили нам пополнить запасы.
      
      – Насколько я понимаю, из Даруджистана сюда выехала делегация, которая вот-вот должна прибыть, – добавил Бруд. – Если вам понадобится дополнительная помощь…
      
      – Очень щедро с их стороны, – кивнул Первый Кулак.
      
      – Нас ждёт штабной шатёр, – сказал Воевода. – Нужно обсудить некоторые детали.
      
      – Как скажешь, – согласился Дуджек. – Воевода, мы долгое время сражались друг против друга – и я с радостью жду возможности выступить с тобой на одной стороне, для разнообразия. Будем надеяться, что Паннионский Домин окажется достойным противником.
      
      Бруд поморщился.
      
      – Лучше бы не слишком достойным.
      
      – Согласен, – с ухмылкой отозвался Дуджек.
      
      Серебряная Лиса по-прежнему стояла чуть в стороне, рядом с тисте анди и Мхиби. Она улыбнулась и тихо проговорила:
      
      – Вот и свершилось. Они посмотрели друг другу в глаза. Оценили друг друга… и оба остались довольны.
      
      – Удивительный союз, – пробормотала Корлат и покачала головой. – Так легко забыть столь многое…
      
      – Прагматичные солдаты, – заметила Мхиби, – самые страшные из людей, каких мне довелось встречать за свою короткую жизнь.
      
      Серебряная Лиса тихо хохотнула.
      
      – И ты ещё сомневаешься в своей мудрости, мама…
      
      Штабной шатёр Каладана Бруда располагался в самом центре лагеря тисте анди. Мхиби уже бывала здесь и немного привыкла к ним, но сейчас, шагая вместе с остальными среди тисте анди, вновь почувствовала их чуждость. Неизмеримая древность и пафос словно наполняли воздух в проходах между островерхими, узкими шатрами. Высокие, темнокожие фигуры, мимо которых проходили спутники, почти не говорили друг с другом, да и вообще обращали мало внимания на Бруда и его свиту – даже на Корлат, правую руку самого Аномандра Рейка, едва поднимали глаза.
      
      Мхиби никак не могла этого понять – народ, больной равнодушием, апатией, которая делала даже обычный разговор слишком тяжким усилием. В долгом, измученном прошлом тисте анди скрывались трагедии. Раны, которые никогда не зарубцуются. Даже страдание, поняла рхиви, может стать образом жизни. То, что такое существование растянулось на десятилетия, века, тысячи лет, повергало Мхиби в безмолвный ужас.
      
      Ряды узких, закрытых шатров напоминали некрополь, по которому бродили призраки. Жутковатое впечатление усилилось при виде изодранных, покрытых странными пятнами ленточек, привязанных к железным шестам шатров, и самих тисте анди – тонких, призрачных фигур. Они словно ждали, и от этого чувства вечного ожидания Мхиби всегда пробирала дрожь. Хуже того, она ведь знала, на что способны тисте анди, видела, как они обнажают клинки в ярости, а затем сражаются – с чудовищной эффективностью. Видела их чародейство.
      
      Среди людей холодное равнодушие, проявляющееся в деяниях звериной жестокости, часто воспринималось как истинное лицо зла – если такой лик вообще существовал, – но тисте анди ещё ни разу не совершали подобных вопиющих злодеяний. Они дрались под командованием Бруда, за дело, которое было им чуждо, и немногих погибших в боях просто оставляли валяться на земле. Рхиви начали собирать эти тела, оплакивать и хоронить по своему обычаю. Сами тисте анди смотрели на усилия людей с непроницаемым выражением, будто не могли уразуметь, почему так много внимания уделяют обычному трупу.
      
      Впереди показался штабной шатёр – был он восьмиугольный, растянутую на деревянном каркасе прежде красную, а теперь выгоревшую на солнце до ярко-оранжевого цвета парусину частенько латали. Когда-то шатёр принадлежал Багровой гвардии, затем его выбросили в кучу мусора, откуда шатёр извлёк всадник Хурлокель, чтобы вновь поставить на службу Воеводе. Как и в случае со знаменем, Бруда мало заботили пышные атрибуты власти и положения.
      
      Широкий полог у входа был открыт и подвязан, а на передней распорке восседала, приоткрыв клюв словно бы в беззвучном смехе, великая ворониха. Тонкие губы Мхиби изогнулись в усмешке при виде Карги. Любимая прислужница Аномандра Рейка уже давно взялась изводить Каладана Бруда советами и упрёками, будто вывернутая наизнанку совесть. Она уже не раз испытывала терпение Воеводы – но Бруд терпит её так же, как и самого Аномандра Рейка. Это нелёгкий союз… все сказания сходятся в том, что Бруд и Рейк уже очень, очень давно трудятся бок о бок, но доверяют ли они друг другу? Эти отношения нелегко понять, они скрыты под многочисленными слоями сложностей и двусмысленностей, тем труднее роль Карги, которая служит мостиком между двумя воителями
      .
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      – Дуджек Однорукий! – закричала Карга и безумно каркнула. – Скворец! Я принесла вам привет от некоего Барука, алхимика из Даруджистана. И от моего повелителя, Аномандра Рейка, Владыки Лунного Семени, Рыцаря Высокого Дома Тьмы, сына самой Матери Тьмы. Я принесла вам его… нет, не приветствие даже… но веселие. Да, веселие!
      
      Дуджек нахмурился.
      
      – Что же так веселит твоего хозяина, птица?
      
      – Птица?! – взвизгнула великая ворониха. – Я – Карга, несравненная прародительница всей громогласной, огромной стаи Лунного Семени!
      
      Скворец хмыкнул.
      
      – Прародительница великих воронов? Ты говоришь за них всех, да? Верю. Видит Худ, орёшь ты очень громко.
      
      – Выскочка! Дуджек Однорукий, веселие моего хозяина объяснений не имеет…
      
      – То есть – ты просто не знаешь, – перебил бывший Первый Кулак.
      
      – Возмутительная дерзость! Веди себя прилично, смертный, иначе, когда настанет твой час, я попирую на твоём трупе!
      
      – Клюв обломаешь о мою шкуру, Карга, но, вперёд, попытайся, когда придёт срок.
      
      Бруд заворчал:
      
      – Ты не потерял тот ремешок, чтобы клюв затянуть, Хурлокель?
      
      – Никак нет.
      
      Карга зашипела, пригнула голову и приподняла широкие крылья для защиты.
      
      – Даже думать не смей, остолоп! Только попробуй повторить это оскорбление!
      
      – Так придержи язык! – Бруд обернулся к остальным и знаком пригласил входить. Сидящая сверху Карга склонила голову набок, рассматривая каждого проходящего снизу солдата.
      
      Когда настал черёд Мхиби, великая ворониха хихикнула.
      
      – Девочка, что держит тебя за руку, скоро удивит нас всех, старуха.
      
      Рхиви остановилась.
      
      – Что ты почуяла, старая ворона?
      
      Карга беззвучно рассмеялась, прежде чем ответить:
      
      – Имманентность, милая глиняная чашечка, ничего больше. Привет тебе, дитя Серебряная Лиса.
      
      Девочка некоторое время просто смотрела на великую ворониху, затем сказала:
      
      – Привет, Карга. Я раньше не понимала, что ты и твой род зародились в гниющей плоти самого…
      
      – Тихо! – заорала Карга. – Эту тайну нельзя разглашать! Ты должна научиться молчать, девочка, – для твоей же безопасности…
      
      – Для твоей
      безопасности, ты хотела сказать? – с улыбкой ответила Серебряная Лиса.
      
      – В данном случае да, не буду отрицать. Но послушай старое, мудрое создание, прежде чем войти в этот шатёр, дитя. Там, внутри, есть те, кто увидит в твоих познаниях – если по глупости их раскроешь – лишь смертельную угрозу. Откровения могут привести тебя к смерти. И знай: ты ещё не способна сама себя защитить. Не способна на это и Мхиби, которую я люблю и ценю, – не в том её сила. Вам обеим понадобятся защитники, понимаешь?
      
      С невозмутимой улыбкой Серебряная Лиса кивнула.
      
      Не осознавая этого, Мхиби крепче сжала руку дочери, её захлестнула волна эмоций. Рхиви видела опасность, грозившую им обеим, знала и о могуществе, которое вызревало в ребёнке. Но в себе я не чувствую силы, ни боевой, ни какой-либо другой. Карга верно назвала меня «глиняной чашечкой», но то, что я прежде защищала, уже не во мне, – стоит рядом, беззащитное, слабое дитя.
      Мхиби в последний раз взглянула на великую ворониху, прежде чем Серебряная Лиса увела её внутрь. Посмотрела в чёрные, блестящие глаза Карги. Любишь и ценишь меня, ворона? Да благословят тебя за это небеса.
      
      Центральную комнату штабного шатра почти полностью занимал огромный, заваленный картами стол из грубо обтёсанной древесины, кривой и покосившийся, словно делал его вусмерть пьяный плотник. Когда вошли Мхиби и Серебряная Лиса, старый солдат, Скворец, – уже сняв шлем и зажав его под мышкой – хохотал, не сводя глаз со стола.
      
      – А ты негодяй, Воевода, – протянул он, качая головой.
      
      Бруд нахмурился, глядя на стол.
      
      – Признаю, особой красотой он не отличается…
      
      – Это потому, что его Скрипач и Вал сделали, – сказал малазанец. – В Моттском лесу…
      
      – Кто такие Скрипач и Вал?
      
      – Два моих сапёра, я тогда командовал Девятым взводом. Они устроили очередную свою растреклятую игру – в карты из Колоды Драконов, – ну и им нужно было на чём-то играть. Собрали ещё сотню «мостожогов», хоть нас тогда постоянно атаковали, не говоря уж о том, что армия завязла посреди болота. Игру прервал сильный бой – нас выбили с позиций, мы отступили, затем вернулись, это всё не больше колокола заняло – и глянь-ка, пока нас не было, кто-то уволок двухсотфунтовый стол! Ты бы слышал, как ругались сапёры…
      
      Каладан Бруд скрестил руки на груди, продолжая хмуро смотреть на стол. Через некоторое время он хмыкнул.
      
      – Это подарок от Моттских ополченцев. Он мне хорошо послужил… Передай мои, хм, комплименты своим сапёрам. Если хочешь, прикажу, чтобы стол вернули…
      
      – Не нужно, Воевода… – Казалось, малазанец хотел сказать что-то ещё, что-то важное, но затем просто покачал головой.
      
      Мхиби вздрогнула, услышав, как ахнула Серебряная Лиса. Она посмотрела на дочь, вопросительно приподняв брови, но девочка лишь переводила взгляд со стола на Скворца и обратно – и улыбалась.
      
      – Дядя Скворец, – внезапно сказала Серебряная Лиса. Все посмотрели на неё, а девочка невозмутимо продолжила: – Эти сапёры в своей игре… они мухлюют, да?
      
      Бородатый малазанец нахмурился.
      
      – Я бы такое обвинение поостерёгся повторять, особенно если рядом есть кто-то из «мостожогов». Много денег перешло из рук в руки за этим столом, и всё больше в одни руки. Мухлевали ли Скрип и Вал? Они выдумали такие сложные правила, что никто не смог бы сказать наверняка. Так что отвечаю: сам не знаю. – Разглядывая Серебряную Лису, солдат хмурился всё сильнее, словно его что-то беспокоило.
      
      Что-то… будто почувствовал что-то знакомое…
      Мхиби начала понимать. Конечно! Он ведь о ней ничего не знает – о том, чем она стала, чем была. Для него это – их первая встреча, а она его назвала дядей и ещё – этот голос, низкий, гортанный, знающий… Он узнаёт не девочку, а женщину, которой она когда-то была.
      
      Все ждали от Серебряной Лисы продолжения, хоть какого-то объяснения. Но она молча подошла к столу и провела рукой по неровной поверхности. Губы девочки тронула лёгкая улыбка. Затем Серебряная Лиса подтянула поближе один из стульев и села.
      
      Бруд вздохнул и сделал знак Хурлокелю.
      
      – Найди нам карту Паннионского Домина.
      
      Когда расстелили большую карту, остальные медленно собрались вокруг стола. Через некоторое время Дуджек хмыкнул.
      
      – Такой подробной у нас нет. Ни одной, – сказал он. – Тут отмечены позиции паннионских армий – какой давности сведения?
      
      – Трёхдневной, – ответил Бруд. – Там летают родичи Карги, наблюдают за перемещениями. Заметки о военной организации паннионцев, их обычной тактике отобраны из разных источников. Как видите, они нацелились на город Капастан. Маурик, Сетта и Лест пали за последние четыре месяца. Паннионские войска всё ещё на южной стороне реки Серп, но подготовка к переправе началась…
      
      – Капастанская армия не будет пытаться удержать переправу? – спросил Дуджек. – Иначе они же сами напрашиваются на осаду. Я так понимаю, никто не ожидает, что город продержится долго.
      
      – В самом Капастане ситуация несколько запутанная, – объяснил Воевода. – Городом правят князь и коалиция Высших жрецов, и эти две фракции всегда на ножах друг с другом. Проблем стало только больше, когда князь вдобавок к своей крошечной дружине нанял отряд наёмников…
      
      – Какой отряд? – спросил Скворец.
      
      – «Серые мечи». Слыхали о них, командир?
      
      – Нет.
      
      – Я тоже, – сказал Бруд. – Говорят, они откуда-то из Элингарта – крупное подразделение, больше семи тысяч. Стоят ли они баснословной платы, которую потребовали с князя, мы скоро узнаем. Видит Худ, их так называемый «стандартный контракт» в два раза дороже того, что требует обычно Багровая гвардия.
      
      – Их командир просто всё просчитал, – заметил Каллор таким тоном, будто умирал от усталости или от невыносимой скуки. – У князя Джеларкана больше монет, чем солдат, а от паннионцев не откупиться – для Провидца это священная война. Хуже того, совет жрецов командует небольшими храмовыми армиями хорошо вооружённых и обученных солдат. Это почти три тысячи самых сильных бойцов города, а князю достаются отбросы, которые поступают в его дружину – Капанталл. К тому же закон воспрещает набирать в неё более двух тысяч солдат. Долгие годы Совет Масок – коалиция храмов – использовал Капанталл как площадку для отбора бойцов в свои личные отряды, лучших перекупали…
      
      Мхиби была явно не одинока в подозрении, что, если ему позволить, Каллор будет витийствовать до вечера: Скворец перебил Верховного короля, как только тот сделал паузу, чтобы набрать воздуха.
      
      – Выходит, этот князь Джеларкан обошёл закон, призвав наёмников.
      
      – Верно, – быстро откликнулся Бруд. – Но всё равно Совет Масок вытащил на свет ещё один закон, который запрещает «Серым мечам» вступать в открытый бой за стенами города, так что бороться за переправу они не будут…
      
      – Кретины! – прорычал Дуджек. – Учитывая, что это священная война, уж храмы-то должны были бы сделать всё, чтобы создать общий фронт против паннионцев.
      
      – Я полагаю, они считают, будто именно это и делают, – отозвался Каллор с презрительной ухмылкой, которая адресовалась то ли Дуджеку, то ли жрецам из Капастана, то ли всем вместе. – И при этом гарантируют, что князь не присвоит себе лишней власти.
      
      – Тут всё сложнее, – возразил Бруд. – Правительница Маурика капитулировала почти без кровопролития: арестовала всех жрецов в своём городе и выдала их паннионским тенескаури. Одним махом она спасла свой город и его жителей, наполнила сундуки храмовыми драгоценностями и избавилась от вечной занозы. Паннионский Провидец сделал её наместницей, а это намного лучше, чем если тебя разорвут на куски и сожрут тенескаури: именно так они и поступили со жрецами.
      
      Мхиби выдохнула сквозь зубы:
      
      – Разорвут и сожрут?
      
      – Да, – сказал Воевода. – Тенескаури – это крестьянская армия Провидца – фанатики, которых Провидец даже не пытается снабжать продовольствием. Он их благословил кормиться и вооружаться так, как получится. Если хоть часть слухов верна, каннибализм – ещё не худшее…
      
      – Мы слышали подобные слухи, – перебил Дуджек. – Итого, Воевода, перед нами вопрос – попытаемся спасти Капастан или позволим ему пасть? Провидец наверняка знает, что мы идём – его последователи разнесли культ далеко за пределами границ Домина, в Даруджистан, Крепь, Сольтан, – значит, он понимает, что мы будем переходить реку Серп – рано или поздно, так или иначе. Если он возьмёт Капастан, получит и самый широкий брод. А нам останется только старый брод к западу от Сольтана, где раньше был каменный мост. Понятно, что наши инженеры смогут там навести понтонный мост, если принесём с собой древесину. Это вариант сухопутный. Есть, конечно, и два других…
      
      Карга, которая уже умостилась на краю стола, каркнула:
      
      – Только послушайте его!
      
      Мхиби кивнула, она понимала ворониху и тоже лишь диву давалась.
      
      Дуджек нахмурился, глядя через стол на Каргу.
      
      – Птица, в чём дело?
      
      – Воистину ты – ровня Воеводе! Слово в слово ты говоришь вслух то, что он думает! О, сколько поэзии в том, как вы, словно два отточенных клинка, сходились в бою последние двенадцать лет?
      
      – Заткнись, Карга, – приказал Бруд. – Капастан будет осаждён. У паннионцев серьёзные силы – мы выяснили, что армию возглавил септарх Кульпат, самый способный из всех септархов Провидца. Он ведёт с собой половину от общего числа беклитов – то есть пятьдесят тысяч пехотинцев – и подразделение урдомов в дополнение к обычным вспомогательным войскам. Капастан город небольшой, но князь хорошо потрудился над укреплением стен, и сама планировка города отлично подходит для того, чтобы медленно отступать, укрепляя один квартал за другим. Если «Серые мечи» не высунутся далеко для первой схватки, Капастан сумеет продержаться какое-то время. Тем не менее…
      
      – Мои Чёрные моранты могут высадить несколько подразделений в городе, – сказал Дуджек, оглянувшись на молчаливого Вывиха, – но если мы не получим прямого приглашения и разрешения, возникнут серьёзные трения.
      
      Каллор фыркнул.
      
      – Это ещё мягко сказано. Какой же город в Генабакисе согласится добровольно впустить малазанские легионы? Хуже того, вам придётся тащить с собой продовольствие – и не сомневайся, Первый Кулак, – не говоря уж об открытой враждебности капанцев.
      
      – Ясно одно, – вступил Скворец, – нужно установить предварительный контакт с Капастанским князем.
      
      Серебряная Лиса хихикнула, так что все вздрогнули.
      
      – Так всё разыгрываешь, дядя! Но ты ведь уже привёл в действие план, который предлагаешь. Вы с одноруким солдатом всё продумали до последней детали. Вы собираетесь освободить Капастан, пусть и не напрямую – вы двое никогда ничего не делаете напрямую, да? Хотите спрятаться за событиями – классическая малазанская тактика, если такая вообще существует.
      
      На лицах малазанцев, словно на лицах опытных игроков, какими, впрочем, они и являлись, не дрогнул ни один мускул.
      
      Каллор захихикал, его смех прозвучал как тихое дребезжание старых костей.
      
      Мхиби внимательно посмотрела на Скворца. Девочка ведь очень пугает, да? Клянусь духами – и меня тоже, а я знаю много больше твоего, господин
      .
      
      – Что ж, – пророкотал через некоторое время Бруд, – я рад, что мы согласны в главном – Капастан не должен пасть, если мы сумеем этому помешать, и снимать осаду лучше не в лоб, учитывая обстоятельства. Нужно, чтобы нас видели – основную массу твоих сил, Однорукий, и моих: пойдём маршем по суше, с предсказуемой скоростью. Этим мы подскажем септарху Кульпату, каковы должны быть сроки осады – для него и для нас. Я полагаю, мы также согласны в том, что Капастан не должен стать нашей единственной целью.
      
      Дуджек медленно кивнул.
      
      – Как бы мы ни старались, город всё равно может пасть. Если мы хотим одолеть Паннионский Домин, бить нужно в сердце.
      
      – Согласен. Скажи, Однорукий, какой город ты выбрал для первого сезона этой кампании?
      
      – Коралл, – мгновенно ответил Скворец.
      
      Все посмотрели на карту. Бруд ухмылялся.
      
      – Похоже, мы и вправду думаем одинаково. Когда доберёмся до северной границы Домина, словно копьё, метнёмся на юг, быстро освободим города… Сетту, Лест, Маурик – вот уж наместница обрадуется, – затем сам Коралл. За один сезон мы перечеркнём всё, чего Провидец добился за последние четыре года. Я хочу, чтобы этот культ трещал по швам, чтобы покрылся трещинами сверху донизу.
      
      – Да, Воевода. Значит, пойдём по суше, так? Никаких барж – это заставило бы Кульпата торопиться. Осталось прояснить последний вопрос, – продолжил Скворец, переводя взгляд серых глаз на единственного, за вычетом моранта, участника совета, который ещё не говорил. – Чего нам ждать от Аномандра Рейка? Корлат? Тисте анди будут с нами?
      
      Та лишь улыбнулась.
      
      Бруд откашлялся.
      
      – Как и вы, – сказал он, – мы тоже предприняли некоторые шаги. Уже сейчас Семя Луны движется к Домину. Но прежде чем оно достигнет территории Провидца, Семя… исчезнет.
      
      Дуджек приподнял брови.
      
      – Впечатляюще.
      
      Карга захихикала.
      
      – Мы мало знаем о чарах, которые стоят за властью Провидца, – продолжил Воевода, – по сути, знаем лишь, что они существуют. Как и ваши Чёрные моранты, Семя Луны предоставляет нам тактические возможности, которые глупо было бы не использовать. – Ухмылка Бруда стала шире. – Как и ты, Первый Кулак, мы хотим избежать предсказуемости. – Он кивнул в сторону Корлат. – Тисте анди владеют могучим колдовством…
      
      – Его не хватит, – вмешалась Серебряная Лиса.
      
      Корлат нахмурилась, глядя на девочку.
      
      – Это смелое заявление, дитя.
      
      Каллор зашипел:
      
      – Не верьте ничему, что она говорит. Хуже того, как прекрасно знает Бруд, я считаю её присутствие на этой встрече глупостью – она нам не союзник. Она всех нас предаст, попомните мои слова. Предательство – её самый старый друг. Услышьте меня все вы. Это создание – чудовище.
      
      – Ах, Каллор, – вздохнула Серебряная Лиса, – тебе обязательно нужно всегда так выражаться?
      
      Дуджек обернулся к Каладану Бруду.
      
      – Воевода, по правде сказать, я несколько обескуражен присутствием этой девочки – кто она такая, Худа ради? Она, кажется, владеет сверхъестественными знаниями. На вид – ребёнок лет десяти…
      
      – Она куда старше, – проскрипел Каллор, глядя на Серебряную Лису жестоким, ненавидящим взглядом. – Взгляни на старуху рядом, – прорычал Верховный король. – Ей едва сравнялось двадцать зим, Первый Кулак, а этот ребёнок
      появился из её чрева не больше шести месяцев тому. Чудовище кормится жизненной силой своей матери – нет, не матери даже, несчастного сосуда, который выносил этого ребёнка, все вы поёжились, когда услышали про людоедство тенескаури, так что скажете о создании, которое пожирает живую душу той, что его породила? Более того… – Он замолчал, явно сдержался, чтобы не сказать лишнего, и сел. – Её следует убить. Немедленно. Прежде чем её сила превзойдёт нашу.
      
      В шатре воцарилась тишина.
      
      Будь ты проклят, Каллор. Это ты хочешь показать нашим новообретённым союзникам? Раскол в лагере. И… о, нижние духи… будь ты дважды проклят, она ведь не знала. Она не знала…
      
      Дрожа, Мхиби взглянула на Серебряную Лису. В широко распахнутых глазах девочки блестели слёзы.
      
      – Правда? – прошептала она. – Я кормлюсь тобой?
      
      Мхиби закрыла глаза, горько пожалела, что не может утаить от Серебряной Лисы правду, утаить навсегда. Рхиви сказала:
      
      – Это не твой выбор, дочь. Это просто часть того, чем ты стала, я принимаю это… – Но ненавижу эту чудовищную жестокость. –
      … как должна принять и ты. В тебе таится жажда, Серебряная Лиса, сила древняя и неоспоримая – ты тоже знаешь её, чувствуешь…
      
      – Древняя и неоспоримая? – проскрипел Каллор. – Тебе неведома и малая доля правды, женщина. – Он перегнулся через стол, схватил Серебряную Лису за тунику, подтащил к себе. Когда их лица оказались на расстоянии дюйма друг от друга, Верховный король оскалился. – Ты ведь там, внутри, да? Я знаю. Я чую. Выходи, сука…
      
      – Отпусти её, – приказал Бруд низким, тихим голосом.
      
      Ухмылка Верховного короля стала шире. Он отпустил девочку, медленно отодвинулся.
      
      Сердце Мхиби яростно колотилось, она поднесла дрожащую руку к лицу. Когда Каллор схватил её дочь, Мхиби овладел безотчётный ужас, ледяной волной прокатился по телу, лишая силы руки и ноги, без труда сметая материнский инстинкт – защитить, – так что сама Мхиби и все остальные увидели её страх, трусость. Рхиви почувствовала, как слёзы стыда наполняют глаза, катятся по морщинистым щекам.
      
      – Тронешь её ещё раз, – продолжил Воевода, – я тебя изобью до беспамятства, Каллор.
      
      – Воля твоя, – ответил древний воитель.
      
      Скрипнула кожа доспехов – Скворец повернулся к Каладану Бруду. Лицо командира потемнело, выражение на нём застыло суровое.
      
      – Не сделай ты этого, Воевода, я бы сам ему пригрозил. – Он пронзил Верховного короля железным взглядом. – Поднимать руку на ребёнка? Я не бил бы тебя, Каллор, я бы тебе сердце вырвал.
      
      Верховный король ухмыльнулся.
      
      – В самом деле? Я уже дрожу от страха.
      
      – И так сойдёт, – пробормотал Скворец. Вдруг его затянутая в перчатку рука взметнулась, описала дугу и врезалась в лицо Каллора. На стол брызнула кровь, голова Верховного короля резко откинулась назад. От сильного удара он зашатался. Каллор сжал кулак на рукояти меча, меч зашипел… и замер. Остановился выдвинутым из ножен наполовину.
      
      Верховный король больше не мог шевельнуть рукой, поскольку его запястья держал Каладан Бруд. Каллор напрягся, вены вздулись на шее и на висках, но он ничего не добился. Затем Бруд, видимо, сжал кулаки сильнее, потому что Верховный король ахнул, разжал пальцы, меч с глухим стуком скользнул обратно в ножны. Бруд наклонился к Каллору, но Мхиби всё равно расслышала тихие слова:
      
      – Прими то, что заслужил, Каллор. С меня довольно твоей наглости на этой встрече. Ещё раз решишь испытать моё терпение, и по лицу тебя ударит мой молот. Ясно?
      
      После долгой паузы Верховный король хмыкнул.
      
      Бруд отпустил его.
      
      В шатре воцарилось молчание, никто не шевелился, все не сводили глаз с крови на лице Каллора.
      
      Дуджек вытащил из-за пояса платок – твёрдый от засохшей мыльной пены для бритья – и бросил Верховному королю.
      
      – Оставь себе, – пробурчал малазанец.
      
      Мхиби встала за спиной у бледной, перепуганной Серебряной Лисы, положила ладони на плечи дочери.
      
      – Хватит, – прошептала она. – Пожалуйста.
      
      Скворец снова повернулся к Бруду, он больше не обращал на Каллора внимания, словно тот перестал существовать.
      
      – Объясни, пожалуйста, Воевода, – спокойно проговорил командир, – что это за ребёнок такой?
      
      Сбросив руки матери с плеч, Серебряная Лиса поднялась, замерла, будто собиралась убежать. Затем покачала головой и судорожно вздохнула.
      
      – Нет, – сказала она, – должна ответить я, и только я. – Она посмотрела на мать – их взгляды на краткий миг встретились, – затем ещё раз оглядела остальных. – За всё, – прошептала девочка, – должна ответить я, и только я.
      
      Мхиби протянула руку, но не коснулась.
      
      – Ты должна принять это, дочь, – сказала она и сама почувствовала хрупкость своей решимости, поняла – с новым приступом стыда, – что и остальные её заметили. Ты должна простить… простить себя сама. Ох, нижние духи, я не смею произнести такие слова – я потеряла на это право, теперь уж наверняка потеряла
      …
      
      Серебряная Лиса обернулась к Скворцу.
      
      – Теперь правда, дядя. Я родилась из двух душ, одну из которых ты знал очень хорошо. Рваную Снасть. Другая душа вышла из расчленённого, изуродованного тела Высшей чародейки по имени Ночная Стужа – на деле лишь обожжённых костей и мяса, хотя часть её сохранилась благодаря заклятью. Рваная Снасть… умерла… внутри сферы воздействия Пути Телланн, исходившей от т’лан имасса…
      
      Только Мхиби заметила, как вздрогнул знаменосец Артантос. А что об этом знаешь ты, господин?
      Но вопрос недолго занимал её внимание – слишком трудно было сейчас размышлять и делать выводы.
      
      – Под этим воздействием, дядя, – продолжала Серебряная Лиса, – что-то произошло. Нечто неожиданное. Явился заклинатель костей из далёкого прошлого, и Старший бог, и смертная душа…
      
      Продолжая прижимать платок к лицу, Каллор глухо фыркнул.
      
      – «Ночная Стужа», – пробормотал он. – Никакого воображения… К’рул-то хоть знал? Ах, какая ирония…
      
      Серебряная Лиса продолжала:
      
      – Эти трое собрались, чтобы помочь моей матери, этой рхиви, которая понесла под сердцем невозможного ребёнка. Я родилась в двух местах одновременно – среди рхиви в этом мире и в руках заклинателя костей на Пути Телланн. – Девочка помолчала, задрожала, будто исчерпала последние силы. – Моё будущее, – прошептала она после долгой паузы, обхватив себя руками, – принадлежит т’лан имассам. – Она вдруг резко обернулась к Корлат. – Грядёт Соединение, и вам понадобится их сила в будущей войне.
      
      – Богомерзкая случка, – прохрипел Каллор, оторвав руку с платком от лица. Он гневно сощурился, кожа под пятнами крови побелела, точно пергамент. – Как я и боялся… ах, глупцы! Все вы здесь. Глупцы…
      
      – Соединение? – повторила тисте анди, не обращая внимания на слова Верховного короля. – Зачем? Для чего они собираются, Серебряная Лиса?
      
      – Это мне решать, ибо я существую, чтобы приказывать им. Приказывать им всем. Моё рождение стало знаком к Соединению – повелением, которое услышал каждый т’лан имасс в этом мире. А теперь те, кто может, собираются. Они идут сюда
      .
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Голова у Скворца шла кругом. Мало того, что раскол в армии Бруда оказался очень серьёзным, а уж откровения этого ребёнка… мысли разбежались, ушли по спирали вниз… только чтобы всплыть совсем в другом месте. Штабной шатёр словно отступил в туман, а сам командир очутился в мире хитроумных планов, мрачных предательств и их кровавых, неожиданных последствий – в мире, который от всей души ненавидел.
      
      Воспоминания встали перед ним словно призраки. Канонада у Крепи, уничтожение «Мостожогов», атака на Семя Луны. Эпидемия подозрений, водоворот отчаянных планов…
      
      А’Каронис, Беллурдан, Ночная Стужа, Рваная Снасть…
      Список погибших чародеев, который можно было бы швырнуть к ногам Высшего мага Тайшренна, оказался начертан кровью бессмысленной паранойи. Скворец отнюдь не скучал по Высшему магу, хотя и подозревал, что тот совсем не так далеко, как кажется. Объявив вне закона, Ласиин развязала нам руки… но всё это ложь.
      Лишь они с Дуджеком знали правду – остальное Войско искренне считало, что Императрица объявила их предателями. Они были преданы лишь Дуджеку Однорукому и, быть может, мне тоже. И видит Худ, эту преданность нам придётся испытывать в этой войне
      …
      
      Но она знает. Девочка знает.
      Он не сомневался в том, что это – возрождённая Рваная Снасть. Чародейка проглядывала тут и там – в чертах лица, в позах, движениях, в сонном, понимающем взгляде. От этого у Скворца голова шла кругом – нужно время, необходимо обдумать все последствия…
      
      Рваная Снасть возродилась… Худ тебя побери, Тайшренн, – нечаянно или нет, но что же ты наделал?
      
      Скворец не помнил Ночную Стужу – они никогда не разговаривали, так что знал он её только понаслышке. Возлюбленная теломена, Беллурдана, владевшая чарами Высшего Рашана, была среди избранников Императора. И её тоже предали, как и «Мостожогов»…
      
      У неё, как говорят, был жёсткий характер, точно внутри скрывался зазубренный, запятнанный кровью железный клинок. Скворец видел, как то, что осталось от этой женщины, бросило тень на ребёнка – мягкий блеск глаз Рваной Снасти, казалось, стал чуть более тусклым, и от этого у командира сердце было не на месте.
      
      Ох, Худ.
      Одно из последствий вдруг улеглось на своё место в его голове – с гулким грохотом. Ох, боги, простите нам наши глупые игры…
      
      В Крепи его ждал Ганос Паран. Любовник Рваной Снасти. Что он подумает о Серебряной Лисе?
      Из взрослой женщины стала в миг младенцем, затем из младенца – десятилетней девочкой за шесть месяцев. А ещё через шесть месяцев? Двадцатилетней девушкой? Паран… ох, парень… может, именно горе прожигает дыру у тебя в животе? Если так, что же сотворит с тобой это возрождение?
      
      Пока он пытался осознать слова девочки и всё то, что увидел в её лице, мысли малазанца устремились к Мхиби, которая стояла позади Серебряной Лисы. Скворца захлестнуло горе. Как суровы боги. Старуха, скорее всего, умрёт в течение года, станет жестокой жертвой на алтаре нужд своего ребёнка. Жуткое, зловещее извращение естественной роли матери
      .
      
      Последние слова девочки словно огнём обожгли командира. «Они идут сюда». Т’лан имассы – Худов дух, будто без них было просто. Кому верить? Каллор, сам – холодный, бесчеловечный ублюдок, назвал её чудовищем. Он бы её убил, если бы мог. Это ясно. Я не подниму руку на ребёнка… но ребёнок ли это?
      
      И всё же… Худов дух! Она ведь возрождённая Рваная Снасть, отважная, благородная женщина. И Ночная Стужа, Высшая чародейка, которая служила Императору. И ещё – самое странное, самое тревожное: она – новая правительница т’лан имассов…
      
      Скворец моргнул, снова увидел перед собой шатёр и людей в нём. Молчание, пронизанное беспокойными мыслями. Его взгляд вновь метнулся к Серебряной Лисе – малазанец увидел бледность юного, круглого личика, с уколом сочувствия отметил, как дрожат руки девочки – и вновь отвернулся. Тисте анди, Корлат, внимательно смотрела на него. Их взгляды встретились. Какая удивительная красота… а Дуджек – уродлив, как собака. Вот ещё одно доказательство того, что я не ту сторону выбрал тогда, много лет назад. Нет, в этом смысле я её не интересую точно, что-то другое она пытается мне сказать…
      Через некоторое время Скворец кивнул. Серебряная Лиса… она пока ребёнок, да.
      Глиняная табличка, ещё едва тронутая. Да, тисте анди, я тебя понимаю
      .
      
      Те, кто будет рядом с Серебряной Лисой, могут повлиять на то, чем она станет. Корлат хотела переговорить с ним с глазу на глаз, и командир принял предложение. Скворец пожалел, что рядом нет Быстрого Бена – в таких ситуациях маг из Семи Городов чувствовал себя как рыба в воде. А командир уже и так растерялся. Паран, несчастный ты негодяй. Что я тебе скажу? Устроить тебе встречу с Серебряной Лисой? Да и смогу ли я её предотвратить, когда ты узнаешь? И вообще, моё ли это дело?
      
      Карга распахнула клюв, но на этот раз отнюдь не в приступе беззвучного хохота. Её охватил непривычный страх. Т’лан имасс! И К’рул, Старший бог! Они знают правду о великих во́ронах, правду, которой не ведает никто другой – кроме Серебряной Лисы… клянусь Бездной, Серебряной Лисы, которая заглянула в мою душу и прочла там всё
      .
      
      Беспечная, неосторожная девочка! Хочешь заставить нас защищаться? Бороться с тобой, с теми, кому ты собираешься приказывать? Мы, великие во́роны, никогда не вели собственных войн – хочешь, чтобы мы всполошились из-за твоих необдуманных откровений?
      
      Если Рейк узнает… оправдываться будет бессмысленно. Мы ведь были там, когда его сковали? Но… да, мы были там, даже когда он пал! Великие во́роны зародились, точно черви, в плоти Павшего, и это, о это нас погубит! Но погоди! Разве не были мы благородными хранителями магии Увечного Бога? Разве не мы донесли до всех вести о Паннионском Домине, об угрозе, которую он представляет?
      
      Магия, которую мы используем, если нас вынудить… Ах, дитя, ты столько всего поставила под угрозу своими неосторожными словами…
      
      Чёрные, блестящие глаза воронихи нашли Каладана Бруда. Какие бы мысли ни роились в его голове, всё оставалось скрыто под бездушной, звериной маской лица Воеводы.
      
      Прекрати паниковать, старая дура. Займись делом. Думай!
      
      Малазанская империя использовала силы т’лан имассов во времена правления старого Императора. Так она покорила Семь Городов. После гибели Келланведа союз распался, поэтому Генабакис так и не познал разрушительного, неумолимого удара десятков тысяч немёртвых воинов, которые способны странствовать по миру, как пыль на ветру. Только это и позволило Каладану Бруду на равных встретить малазанцев… Ах, быть может, так только кажется. Разве он хоть раз использовал полную силу тисте анди? Или самого Аномандра Рейка? Разве показал хоть раз свою собственную истинную мощь? Бруд – Взошедший, об этом иногда забываешь. Путь его – Тэннес, сила самой земли, что служит домом для вечно спящей богини Огни. У Каладана Бруда есть сила – в могучих руках, в тяжёлом молоте за плечами, – которой хватит, чтобы раздробить горы. Преувеличение? Пролетишь низко над разбитыми пиками на плато Лейдерон и увидишь свидетельства несдержанных поступков его юности… Ах, Бабушка Карга, тебе ли не знать! Сила силу призывает, притягивает. Всегда так было, а теперь явятся т’лан имассы, и баланс вновь изменится.
      
      Мои дети следят за Паннионским Домином – они чуют силу, что подымается над этой землёй, столь обильно освящённой кровью, но сила остаётся безликой, словно скрытой под бесконечными слоями обмана. Что кроется в самом сердце этой империи фанатиков?
      
      Жуткое дитя знает – клянусь ложем изломанной плоти бога, что знает. И она поведёт т’лан имассов… в самое сердце.
      
      Понимаешь ты это, Каладан Бруд? Думаю, да. И пусть седой тиран Каллор упрямо повторяет свои предостережения… пусть тебя тоже потрясла весть о приближении армии нежити, куда больше ты огорошен осознанием того, что немёртвые воины будут нужны. Против чего же мы собрались воевать? Что останется от нас, когда война завершится?
      
      И, клянусь Бездной, какую же истину о Серебряной Лисе знает Каллор?
      
      С трудом одолев отвращение к себе самой, Мхиби придала своим мыслям жестокую ясность. Она слушала всё, что говорила Серебряная Лиса, отмечала каждое слово и то, что скрывалось между слов. Рхиви обхватила себя руками, пошатнулась под градом откровений из уст дочери. Всё в ней восставало против такого отчаянного разглашения тайн – сколько опасностей это вызовет! Но теперь Мхиби начала понимать, в каком положении оказалась Серебряная Лиса – эти признания были на деле мольбой о помощи.
      
      Ей нужны союзники. Она знает, что одной меня мало, нижние духи ей это наглядно показали – здесь и сейчас. Более того, она знает, что эти два лагеря, столь долго бывшие врагами, должны соединиться. Родившись в одном, она тянется к другому. Всё, что было когда-то Рваной Снастью и Ночной Стужей, взывает к прежним друзьям. Отзовутся ли?
      
      По лицу Скворца она не могла ничего прочесть.
      
      Может, он согласен с Каллором. Чудовище.
      Мхиби заметила, как малазанец обменялся взглядами с Корлат, и задалась вопросом, что же это значит.
      
      Думай! В природе всех здесь собравшихся разрешать всякую ситуацию тактически, отбрасывать личные чувства, оценивать, взвешивать, балансировать. Серебряная Лиса вышла на свет; заявила претензию на положение, сравнимое с властью Бруда, Аномандра Рейка и Каллора. Может, Дуджек Однорукий теперь гадает, с кем ему на самом деле договариваться? Понимает ли он, что все мы объединились только лишь из-за него – что целых двенадцать лет кланы баргастов и рхиви, отряды и дружины из нескольких десятков городов, тисте анди, Рейк, Бруд и Каллор, не говоря уж о Багровой гвардии – все мы стояли плечом к плечу лишь из-за Малазанской империи? Из-за самого Первого Кулака.
      
      Но теперь у нас новый враг, и бо́льшая часть его природы ещё неведома, что породило среди нас… хрупкость – и это ещё мягко сказано! – которую Дуджек Однорукий теперь видит.
      
      Серебряная Лиса утверждает, будто нам понадобятся т’лан имассы. Только злобного старого Императора радовали немёртвые союзники – даже Каллор отшатнулся, когда понял, что́ ждёт нас. Хрупкий союз теперь скрипит и трещит по швам. Ты слишком мудрый человек, Первый Кулак, чтобы не испытывать серьёзных сомнений.
      
      Первым после Серебряной Лисы заговорил однорукий старик. Он обратился к девочке с неторопливыми, тщательно взвешенными словами:
      
      – Т’лан имассы, с которыми знакома Малазанская империя – это армия, которой командует Логрос. Из твоих слов можно заключить, будто существуют и другие армии, о которых мы никогда не слышали. Почему, дитя?
      
      – Последнее Соединение, – ответила Серебряная Лиса, – произошло сотни тысяч лет назад, на нём был проведён Обряд Телланна, который вплёл Путь Телланн в каждого из имассов. Этот обряд сделал их бессмертными, Первый Кулак. Жизненная сила целого народа была связана во имя священной войны, которой было суждено продлиться тысячелетия…
      
      – Против яггутов, – прохрипел Каллор. Под маской подсохшей крови его лицо скривилось в усмешке. – Если не считать горстки Тиранов, все яггуты были пацифистами. Единственное их преступление – то, что они существовали…
      
      Серебряная Лиса резко обернулась к старому воину.
      
      – Не смей говорить о несправедливости, Верховный король! У меня сохранилось довольно воспоминаний Ночной Стужи, чтобы знать об Имперском Пути – месте, которым ты, Каллор, правил до того, как малазанцы его присвоили. Ты разорил и уничтожил целое царство – погубил всё живое, не оставил ничего, кроме пепла и обожжённых костей. Целый континент!
      
      Ухмылка высокого воителя была жуткой.
      
      – Ага, ты всё-таки там. Прячешься, я полагаю, искажаешь правду в ложные воспоминания. Прячешься, жалкая, проклятая женщина! – Его ухмылка стала жёсткой. – Если помнишь это, должна помнить и то, что не стоит испытывать мой нрав, заклинательница! Рваная Снасть. Ночная Стужа… милое дитя
      …
      
      Мхиби увидела, как её дочь побледнела. Между ними… я чувствую давнюю вражду – как же я раньше этого не поняла? Древняя память – связь между ними. Между моей дочерью и Каллором – нет, между Каллором и одной из душ внутри неё
      …
      
      В следующий миг Серебряная Лиса снова перевела взгляд на Дуджека.
      
      – Отвечаю на твой вопрос: Логрос и кланы под его рукой получили задание охранять Первый Престол. Остальные армии отправились уничтожать последние цитадели яггутов – яггуты возвели ледовые стены. Омтоз Феллак – Путь льда, Первый Кулак, Путь смертного холода, Путь, почти лишённый жизни. Яггутское чародейство грозило миру… уровень моря упал, целые виды вымерли – всякая горная гряда обратилась стеной. Лёд тёк белыми реками вниз по склонам. Кое-где слой льда был глубиной в лигу. Смертные имассы оказались отрезаны друг от друга, потеряли единство. Они не могли преодолеть такие стены. Начался голод…
      
      – Война против яггутов началась задолго до того, – огрызнулся Каллор. – Они пытались защищаться, и кто бы не пытался на их месте?
      
      Серебряная Лиса просто пожала плечами.
      
      – Став нежитью Телланна, мы смогли пересечь ледовые стены. Цена за уничтожение врага была… высокой. Ты ничего не слышал об этих армиях, потому что многие из них были полностью уничтожены, а иные, вероятно, продолжают войну в далёких, негостеприимных землях.
      
      На лице Первого Кулака возникло печальное выражение.
      
      – Сами воины Логроса однажды покинули Империю и скрылись в пустошах Ягг-одана, а когда вернулись… их стало намного меньше.
      
      Девочка кивнула.
      
      – Войска Логроса откликнулись на твой призыв?
      
      Она нахмурилась и сказала:
      
      – Я не знаю наверняка – ни про кого из них. Они услышали.
      Все придут, если смогут, и я чувствую приближение одной армии, по крайней мере, мне так кажется.
      
      Ты многого не говоришь нам, дочь. По глазам вижу. Ты боишься, что мольба о помощи останется неуслышанной, если скажешь слишком много.
      
      Дуджек вздохнул и обратился к Воеводе:
      
      – Каладан Бруд, продолжим обсуждение стратегии?
      
      Солдаты вновь склонились над картой под тихое карканье Карги. Вскоре Мхиби взяла дочь за руку и повела к выходу. Корлат присоединилась к ним у полога. К удивлению Мхиби, следом вышел и Скворец.
      
      Прохладный вечерний ветер приятно холодил кожу после духоты в тесном шатре. Все молчали, но не сговариваясь отправились вместе к пустой площадке между лагерем тисте анди и стойбищем баргастов. Там, задержавшись, малазанец пристально посмотрел на Серебряную Лису.
      
      – Я вижу в тебе многое от Рваной Снасти, девочка. Сколько её памяти, сколько её воспоминаний о жизни в тебе осталось?
      
      – Лица, – ответила Серебряная Лиса с едва заметной улыбкой. – И связанные с ними чувства, командир. Мы с тобой были союзниками какое-то время. Мы были, я думаю, друзьями…
      
      Он мрачно кивнул.
      
      – Да, были. Ты помнишь Быстрого Бена? Остальных солдат моего взвода? А Локона? Тайшренна? Ты помнишь капитана Парана?
      
      – Быстрый Бен, – неуверенно прошептала она. – Маг? Из Семи Городов… человек со множеством секретов… да, – она снова улыбнулась, – Быстрый Бен. Локон – не друг, угроза – он причинил мне боль…
      
      – Он мёртв.
      
      – Я рада. Тайшренн – это имя недавно слышала. Любимый Высший маг Ласиин – мы состязались с ним, когда я была Рваной Снастью, и тогда, когда я была Ночной Стужей. Нет преданности, нет доверия – мысли о нём спутанные.
      
      – А капитан?
      
      Что-то в его голосе заставило Мхиби насторожиться.
      
      Серебряная Лиса отвела глаза.
      
      – Я с нетерпением жду новой встречи с ним.
      
      Командир откашлялся.
      
      – Он сейчас в Крепи. Это, конечно, не моё дело, девочка, но ты подумай о последствиях такой встречи… если он, кхм, узнает… – Он замялся, смешался и замолчал.
      
      Нижние духи! Капитан Паран был любовником Рваной Снасти – мне следовало ожидать чего-то подобного. Души двух взрослых женщин…
      
      – Серебряная Лиса… доченька…
      
      – Мы его видели, мама, – отозвалась девочка. – Когда гнали бхедеринов на север, помнишь? Солдат, которого не брали наши копья? Я узнала его – узнала, кто он. – Она снова повернулась к капитану. – Паран знает. Передай ему, что я здесь. Пожалуйста.
      
      – Хорошо, девочка. – Скворец поднял голову и оглядел стойбище баргастов. – «Мостожоги»… зайдут сюда… в любом случае. Капитан теперь ими командует. Уверен, Быстрый Бен и Молоток тоже будут рады возобновить знакомство…
      
      – Ты хочешь приказать им меня осмотреть, – сказала Серебряная Лиса, – чтобы помочь тебе решить, достойна ли я твоей поддержки. Не бойся, командир, меня такая перспектива не пугает – во многом я и для самой себя загадка, мне тоже любопытно узнать, что́ они обнаружат.
      
      Скворец криво усмехнулся.
      
      – Честность да прямота у тебя, девочка, от нашей чародейки. Жаль только, такт не сохранился.
      
      Корлат заговорила:
      
      – Командир Скворец, я полагаю, нам нужно кое-что обсудить.
      
      – Да, – согласился малазанец.
      
      Тисте анди обернулась к Мхиби и Серебряной Лисе.
      
      – Сейчас мы покинем вас.
      
      – Конечно, – ответила старуха, стараясь сдержать эмоции. Солдат, которого не брали копья – о да, я помню его, дитя. Старые вопросы… наконец получили ответ… и породили тысячу новых… –
      Пойдём, Серебряная Лиса, пора продолжить твоё обучение обычаям рхиви.
      
      – Хорошо, мама.
      
      …Скворец посмотрел вслед двум рхиви.
      
      – Она сказала слишком много, – промолвил он какое-то время спустя. – Переговоры хорошо шли, всё почти наладилось… а потом девочка заговорила…
      
      – Да, – тихо произнесла Корлат. – Она владеет тайным знанием – знанием т’лан имассов. Памятью длиной в тысячи лет этого мира. Сколько всего видел этот народ… Падение Увечного бога, приход тисте анди, последний полёт драконов в Старвальд Демелейн… – Она замолчала, глаза Корлат подёрнулись пеленой.
      
      Скворец посмотрел на неё, затем сказал:
      
      – Никогда не видел великого во́рона в таком… волнении.
      
      Корлат улыбнулась.
      
      – Карга думает, будто тайна рождения их Во́ронов нам неизвестна. Позор рода – так они сами думают, во всяком случае. Но Рейк равнодушен к… моральной стороне вопроса, как и все мы.
      
      – Что же такого позорного?
      
      – Великие во́роны – создания противоестественные. Явление чуждого существа, которое затем назвали Увечным богом, было… жестоким. Части его тела отрывались, падали огненными шарами на землю, раскалывая её. Из этой плоти, впитав часть силы Увечного бога, родились великие во́роны. Ты видел Каргу и её родню – они пожирают магию, именно она – их истинная пища. Атакуя великого во́рона магией, лишь сделаешь его сильнее, увеличишь его защиту. Карга – Первородная. Рейк полагает, будто скрытый в ней потенциал… ужасен, и поэтому старается держать её и весь их род поближе к себе.
      
      Корлат помолчала, затем повернулась к малазанцу.
      
      – Командир Скворец, в Даруджистане мы столкнулись с одним вашим магом…
      
      – Да. С Быстрым Беном. Он скоро будет здесь, я хочу послушать его соображения.
      
      – Ты упоминал его в разговоре с девочкой. – Корлат кивнула. – Должна признать, этот чародей вызвал у меня некоторое восхищение, я буду рада с ним познакомиться. – Их взгляды встретились. – И я рада познакомиться с тобой. Серебряная Лиса сказала правду, когда говорила, что доверяет тебе. Думаю, я тоже тебе доверяю.
      
      Малазанец смущённо заёрзал.
      
      – Мы не так часто встречались, чтобы я мог заслужить такое доверие, Корлат. Но я надеюсь его оправдать.
      
      – В девочке живёт Рваная Снасть, женщина, которая хорошо тебя знала. Хоть я не была знакома с этой чародейкой, я нахожу, что эта женщина – с каждым днём она всё больше проявляется в Серебряной Лисе – обладала удивительными качествами.
      
      Скворец медленно кивнул.
      
      – Она… была мне другом.
      
      – Много ли ты знаешь о событиях, которые привели к этому… возрождению?
      
      – Немного, – ответил он. – Мы узнали о смерти Рваной Снасти от Парана, который нашёл её… останки. Она умерла в объятьях мага-теломена, Беллурдана, который отправился в пустошь с трупом своей возлюбленной, Ночной Стужи, видимо, чтобы похоронить её. Рваная Снасть была уже в бегах, и Беллурдан, вероятно, получил приказ её вернуть. Всё так, как говорит Серебряная Лиса, насколько мне известно.
      
      Корлат отвела глаза и долгое время молчала. Когда тисте анди заговорила, её вопрос – такой простой и логичный – заставил сердце Скворца бешено забиться.
      
      – Командир, мы чувствуем в девочке Рваную Снасть и Ночную Стужу – она и сама признаёт их. Но где же тогда этот теломен, Беллурдан?
      
      Скворец сумел лишь глубоко вздохнуть и покачать головой. Видят боги, я не знаю
      …
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Глава четвёртая
      Взгляни: вот те трое, что форму всему придают —
      всему, что таится под мира тугой оболочкой;
      взгляни: эти трое – истории кости, основа.
      Сестра Холодных Ночей! Даже рассвет
      для тебя знаменует предательство!
      Но ты доверяешь ножу, даже если
      уже устремлён этот нож в твоё сердце.
      Драконус, от крови Тиам! Откована тьма,
      что душу твою объемлет, и цепи, что держат тебя,
      тобою же созданы.
      К’рул, дорогу твою Спящая избрала
      тысячи лет назад, и Богиня спит до сих пор,
      хоть ты сам пробудился, – о Древний, час пробил
      бродить между смертных, творя
      из собственных горестей дар
      наисладчайший.
      Рыбак Кельтат.
      Аномандарис
      
      Когда фургон, покачиваясь, покатился вверх по склону, из-за него появились Драсти и Скалла Менакис, оба с ног до головы в грязи. Ухмыляясь, Остряк опёрся о козлы.
      
      – Так нам и надо, нечего было с тобой биться об заклад, – проворчал Драсти. – Всегда ты выигрываешь, мерзавец.
      
      Скалла печально смотрела на свою перепачканную одежду.
      
      – Низинская кожа… Она же задубеет! – Скалла вперила суровый взгляд голубых глаз в Остряка. – Чтоб тебя! Ты же из нас самый здоровый! Сам должен был толкать, а не сидеть тут да радоваться, что выиграл!
      
      – Суровые уроки жизни – в этом весь я, – ответил Остряк и заухмылялся ещё шире. Изысканный чёрно-зелёный костюм Скаллы был покрыт коричневой жижей, а тяжёлые чёрные волосы свисали, прикрывая лицо, и с них капала мутная вода. – Ладно, на сегодня хватит. Давайте-ка отведём фургон на обочину, а потом вам обоим, похоже, придётся искупаться.
      
      – Худ тебя побери! – рявкнул Драсти. – А мы, по-твоему, чем занимались?
      
      – По звукам судя, тонули. Выше по течению, кстати, вода почище. – Остряк снова подобрал поводья. Переправа измотала коней, они не хотели идти, и капитану пришлось их уговаривать сдвинуться с места. Он остановил фургон на некотором расстоянии от брода. Поблизости раскинулись лагеря других торговцев: одни тоже только что переправились, иные готовились преодолеть брод на пути к Даруджистану. За последние несколько дней хаос у переправы только усилился. Последние булыжники, которыми было когда-то выложено дно реки у брода, отпихнули в сторону или втоптали глубоко в ил.
      
      Чтобы перебраться через реку, им потребовалось целых четыре колокола, и Остряк несколько раз сомневался, что фургон вообще сумеет переправиться. Он спрыгнул с козел и осмотрел коней. Скалла и Драсти, переругиваясь, зашагали вдоль берега вверх по течению.
      
      Остряк мрачно посмотрел на массивную повозку, которая преодолела брод непосредственно перед ними, а теперь стояла в пятидесяти шагах от фургона Керули. Пари, конечно, вышло нечестным. Лучше не придумаешь.
      Его подручные были уверены, что сегодня их фургон на переправу не попадёт. Не сомневались, что огромная повозка завязнет и придётся ещё несколько дней сидеть на берегу, прежде чем остальные торговцы достаточно озвереют, чтобы приказать своим слугам помочь вытащить её из реки.
      
      Остряк считал иначе. Бошелен и Корбал Брош были не из тех, кто станет терпеть подобные неудобства. Они ведь треклятые чародеи всё-таки.
      Слуга, Эмансипор Риз, даже не потрудился слезть с козел и легким подёргиванием поводьев направил волов вперёд. Огромная повозка будто поплыла через брод и даже не вздрогнула, когда колёса коснулись неровного, илистого дна. Нечестное пари, да. Ну хоть сам я сухой и чистый остался
      .
      
      Странности на переправе заметили многие, так что к лагерю магов теперь не особенно подходили, тем большим было удивление Остряка, когда он заметил, что к повозке чародеев шагает вооружённый охранник. Этого человека капитан хорошо знал. Даруджиец, Бук, работал с небольшими караванами, заключал контракты с торговцами победнее. Предпочитал работать в одиночку, и Остряк знал почему.
      
      Наниматель Бука ещё утром попытался переправиться. Ветхий фургон посреди реки развалился на куски, под беспомощные завывания торговца обломки и тюки с товаром поплыли вниз по течению. Купца Бук сумел спасти, но с потерей товаров контракт потерял силу. Когда охранник упросил других торговцев взять нанимателя с собой обратно в Даруджистан, тот сдержанно поблагодарил Бука за труды и отпустил на все четыре стороны.
      
      Остряк думал, что Бук тоже отправится в город. У него ведь осталась хорошая, крепкая лошадь. Дня три пути, не больше.
      
      Но вот сейчас Бук стоял – высокий, худой, в полном снаряжении, пластинчатый доспех наново смазан, арбалет за спиной, меч у пояса – и тихо разговаривал с Эмансипором Ризом.
      
      Остряк не слышал ни слова, но мог уловить ход разговора по жестам и позам обоих. Когда они обменялись несколькими репликами, капитан заметил, что Бук чуть сутулился. Седобородый охранник отвёл взгляд. Эмансипор Риз пожал плечами и полуотвернулся, словно заканчивая разговор.
      
      Затем оба повернулись к повозке, а в следующий миг изнутри появился Бошелен, надевая на ходу свой широкий чёрный кожаный плащ. Под взглядом чародея Бук выпрямился, дал на краткие вопросы не менее лаконичные ответы, затем вежливо кивнул. Бошелен положил руку на плечо слуги, и тот чуть не упал от этого лёгкого касания.
      
      Остряк тихонько и сочувственно хмыкнул. Да уж, от такого прикосновения обычный человек поди и в штаны бы наложил, видит Королева… Храни нас Беру, Бука ведь только что наняли. Дайте боги, чтоб он об этом не пожалел
      .
      
      Пожары в больших домах в Даруджистане уносили много жизней, особенно если дело доходило до газа. Тот, который погубил жену, мать и четверых детей Бука, был страшней прочих. То, что в это время сам Бук лежал мертвецки пьяным в подворотне не более чем в сотне шагов от дома, не слишком помогло ему оправиться. Как и многие другие охранники, Остряк ожидал, что Бук после этого возьмётся за вино всерьёз. Но тот поступил с точностью до наоборот. Вместо того чтобы опуститься, стать жалким пропойцей, он начал заключать одиночные контракты с небогатыми, уязвимыми торговцами. Бедных купцов на дорогах грабили куда чаще, чем богатых. Парень собрался на тот свет. Только быстро и даже, может, с честью. Хочет бороться до конца, как боролась, если верить рассказам, его семья. Одна беда, трезвым – а он не пьёт ни капли с той злосчастной ночи – Бук очень уж хорошо дерётся, и это могут с досадой засвидетельствовать призраки по меньшей мере дюжины разбойников
      .
      
      Ледяной ужас, который будто пронизывал воздух вокруг Бошелена и особенно Корбала Броша, отпугнул бы любого вменяемого охранника. Но если человек собрался умирать, ему всё будет видеться иначе, верно?
      
      Эх, дружище Бук, надеюсь, ты о своём выборе не пожалеешь. Спору нет, кровь и ужас ходят следом за твоими новыми нанимателями, только тебе скорей придётся быть им свидетелем, чем жертвой. Может, ты уж достаточно пострадал?
      
      Бук зашагал прочь, чтобы забрать свою лошадь и припасы. Когда вернулся, Остряк успел развести костёр. Он увидел, как Бук уложил свои вещи и обменялся несколькими словами с Эмансипором Ризом, который тоже принялся готовить еду, а затем седой охранник обернулся и поймал на себе взгляд Остряка.
      
      Бук подошёл.
      
      – День перемен, дружище Бук, – сказал со своего места у огня Остряк. – Я заварил чаю для Драсти и Скаллы – они вернутся с минуты на минуту. Хочешь кружку?
      
      – Спасибо, Остряк. Принимаю твоё предложение. – Он подсел к капитану.
      
      – Жаль, что так вышло с фургоном Мёрка.
      
      – Я его отговаривал. Увы, он к моим советам не прислушался.
      
      – Даже после того, как ты его из реки вытащил и воду из лёгких откачал?
      
      Бук пожал плечами.
      
      – У него испортилось настроение из-за того, что чуть не поцеловался с Худом. – Он покосился на повозку своих новых нанимателей, в уголках печальных глаз залегли морщины. – Ты уже беседовал с ними, так?
      
      Остряк сплюнул в огонь.
      
      – Ага. Лучше бы ты со мной посоветовался, прежде чем браться за этот контракт.
      
      – Я ценю твой совет, Остряк, и всегда ценил, но ты бы меня не переубедил.
      
      – Знаю, потому больше об этом ни слова не скажу.
      
      – А другой, – проговорил Бук, принимая от Остряка жестяную кружку, которую затем сжал обеими руками, чтобы подуть на горячую жидкость, – я его уже разок видел.
      
      – Корбал Брош.
      
      – Хоть бы и так. Он ведь убийца, ты же понимаешь.
      
      – Честно говоря, я между ними обоими особой разницы не вижу.
      
      Бук покачал головой.
      
      – Нет, я не об этом. В Даруджистане, помнишь? Чудовищно изуродованные тела находили в Гадробийском квартале две недели подряд. Каждую ночь. Потом следователи обратились за помощью к магу и будто разбудили осиное гнездо – этот маг что-то узнал. И перепугался насмерть. Дело замяли, конечно, но я выяснил кое-какие детали. Подключили гильдию Воркан. Сам Совет предложил им контракт. Задача: найти убийцу любыми средствами – законными и не очень. После этого смерти прекратились…
      
      – Что-то такое припоминаю, смутно, – хмурясь, проговорил Остряк.
      
      – Ты ведь в «Умниковой корчме» торчал дни напролёт и не просыхал.
      
      Остряк поморщился.
      
      – Да, понимаешь, положил глаз на Летро… Взял контракт, а когда вернулся…
      
      – Узнал, что она взяла и вышла замуж за другого, – кивнул Бук.
      
      – Не просто за другого! – возмутился Остряк. – За этого надутого индюка Парсемо!..
      
      – Твоего старого нанимателя, как я припоминаю. Но всё равно. Кто был убийцей? Почему смерти прекратились? Гильдия Воркан не стала требовать награды от Совета. Смерти прекратились, потому что убийца уехал из города. – Бук кивнул в сторону массивной повозки. – Это он. Корбал Брош. Круглолицый, с пухлыми губами.
      
      – Отчего ты так в этом уверен, Бук? – Похолодало. Остряк налил себе вторую кружку чаю.
      
      Охранник пожал плечами, глядя в огонь.
      
      – Просто знаю. Кто может смириться с убийством невинных?
      
      Худов дух, Бук! Я оба смысла этого вопроса вижу – а ты? Ты его собрался убить. Или погибнуть.
      
      – Послушай, дружище. Мы, может, уже и за пределами городской юрисдикции, но если маги в Даруджистане так переполошились – и учитывая то, что гильдия Воркан может всё ещё иметь здесь интерес – вопросы юрисдикции значения не имеют. Давай пошлём туда весточку – если, конечно, ты прав и можешь предъявить доказательства, Бук, – а пока просто следи за ним. И всё. Он чародей, запомни моё слово. У тебя нет шансов. Казнь оставь магам и гильдии убийц.
      
      Бук поднял глаза на подходивших Драсти и Скаллу Менакис. Оба закутались в одеяла, а в руках несли свёртки с выстиранной одеждой. По встревоженным выражениям лиц Остряк понял, что они расслышали по меньшей мере последние его слова.
      
      – Я-то думал, ты уже на полпути обратно в Даруджистан, – заметил Драсти.
      
      Бук посмотрел на охранника поверх кружки.
      
      – Ты такой чистый, друг мой, что тебя и не узнать.
      
      – Ха. Ха. Ха.
      
      – Я себе нашёл новый контракт, если хочешь знать, Драсти.
      
      – Ты – идиот! – рявкнула Скалла. – Когда ты мозги обратно в кучку соберёшь, а, Бук? Ты уже Худ знает сколько лет не улыбался. Ты собрался совать голову во все медвежьи капканы по очереди?
      
      – Только до тех пор, пока один из них не сработает, – ответил Бук, встречая разъярённый взгляд Скаллы. Он поднялся, выплеснул в сторону остатки напитка из кружки. – Спасибо за чай… и совет, друг мой Остряк. – Кивнув Драсти, а затем – Скалле, охранник направился к повозке Бошелена.
      
      Остряк мрачно посмотрел на Скаллу.
      
      – Ты – сама деликатность, дорогая моя.
      
      Скалла зашипела.
      
      – Да он просто дурень! Ему нужна женская рука на рукоятке, вот что я скажу. Очень нужна.
      
      Драсти фыркнул.
      
      – Претендуешь?
      
      Скалла Менакис пожала плечами.
      
      – У него не с внешностью проблема, а с характером. У тебя же всё наоборот, обезьяна.
      
      – Увлеклась моим характером, а? – Драсти ухмыльнулся Остряку. – Слушай, а давай ты мне снова нос сломаешь – выпрямим его, будет как новенький. Что скажешь, Скалла? Распахнутся для меня стальные лепестки твоего сердца?
      
      Она ехидно улыбнулась.
      
      – Всем известно, Драсти, что меч у тебя двуручный и большой, поскольку кое-что другое – не очень.
      
      – Зато есть в нём поэтическая жилка, – заметил Остряк. – Стальные лепестки – лучше и не скажешь.
      
      – Не бывает никаких стальных лепестков! – фыркнула Скалла. – И цветов железных не бывает. А сердце – не цветок, это большая, красная мышца у тебя в груди. Зачем такая поэзия, от которой толку никакого? Ты такой же идиот, как Бук и Драсти, Остряк. Меня окружают тупоголовые кретины.
      
      – Таков твой удел в этой жизни, увы, – протянул Остряк. – Вот, выпей чаю – тебе явно нужно… согреться.
      
      Она приняла кружку, а Остряк и Драсти тщательно старались друг на друга не смотреть.
      
      Через несколько мгновений Скалла откашлялась.
      
      – Что это за дело – «оставь казнь гильдии убийц»? В какую беду Бук себя втравил на этот раз, Остряк?
      
      Ох, Маури, да она и вправду только о нём и думает.
      Капитан нахмурился, глядя в огонь, подбросил несколько кизяков в костёр и лишь потом ответил:
      
      – У него появились… подозрения. Мы… хм, теоретизировали…
      
      – Тогга с два, баран упрямый. Выкладывай!
      
      – Бук решил поговорить со мной, а не с тобой, Скалла, – раздражённо прорычал Остряк. – Есть у тебя вопросы – ему и задавай, а меня – оставь в покое.
      
      – Так и сделаю, чтоб тебя!
      
      – Только вряд ли чего добьёшься, – несколько необдуманно заметил Драсти, – даже если сделаешь большие глаза и надуешь розовые губки…
      
      – И это будет последнее, что ты увидишь, когда я ножом продырявлю жестяной насос у тебя в груди. Ах да, и воздушный поцелуй на прощанье.
      
      Брови Драсти поползли вверх.
      
      – Жестяной насос? Скалла, милая, я не ослышался?
      
      – Заткнись, я не в настроении.
      
      – Ты всегда
      не в настроении, Скалла!
      
      В ответ она лишь презрительно улыбнулась.
      
      – Вслух можешь не говорить, – вздохнул Остряк.
      
      Хижина, притулившаяся к городской стене Крепи, представляла собой неаккуратную груду досок, растянутых шкур и плетней, дворик был покрыт белёсой пылью, полыми горлянками, глиняными черепками и деревянной стружкой. Кусочки лакированных деревянных карт, развешенные на бечёвке над узкой дверью, медленно вращались под влажным, горячим ветерком.
      
      Быстрый Бен остановился, разглядывая заваленный мусором переулок, затем шагнул во дворик. Из хижины донеслось надтреснутое хихиканье. Чародей закатил глаза, пробормотал что-то себе под нос и потянулся к кожаной петле, прибитой к двери.
      
      – Не толкай! – взвизгнул голос изнутри. – На себя тяни, змей пустынный!
      
      Пожав плечами, Быстрый Бен потянул на себя дверь.
      
      – Только дураки толкают! – прошипела старуха, сидевшая, скрестив ноги, на камышовой циновке внутри. – Колени мне обдирают! Синяки да ушибы мне достаются, когда приходят дураки. Ага-а-а, чую, чую дух Рараку!
      
      Чародей оглядел тёмное помещение.
      
      – Худов дух, тут же только тебе одной места хватает! – Какие-то странные предметы гроздьями висели на стенах, свисали с низкого потолка. Во всех углах залегли тени, а в воздухе всё ещё был разлит холодок ушедшей ночи.
      
      – Только для меня! – захихикала старуха. Голова её – кожа да кости – была совсем безволосой и обильно покрытой бородавками. – Покажи, с чем пришёл, змей многоглавый, снимать проклятья – мой дар! – Из недр потрёпанного балахона она извлекла деревянную карту, подняла дрожащей рукой. – Пошли свои слова на мой Путь, и образ их отразится на ней, выжжется сам собой – истинно…
      
      – Нет у меня проклятий, женщина, – сказал Быстрый Бен, присев у порога так, чтобы их глаза оказались на одном уровне. – Только вопросы.
      
      Карта скользнула в складки балахона. Нахмурившись, ведьма сказала:
      
      – Ответы дорого стоят. Ответы дать дороже, чем снять проклятье. Ответы найти нелегко…
      
      – Ладно-ладно, сколько?
      
      – Из чего сделана монета твоих вопросов, двенадцатидушец?
      
      – Из золота.
      
      – Тогда золотые советы, один на один…
      
      – Если дашь хороший ответ.
      
      – По рукам.
      
      – Сон Огни.
      
      – Что с ним?
      
      – Почему?
      
      Старуха поражённо разинула беззубый рот.
      
      – Почему богиня спит, ведьма? Кто-нибудь знает? А ты?
      
      – Тебе самому многое ведомо, хитрец…
      
      – Всё, что я читал, – досужие догадки. Никто не знает. У книжников нет ответа, но старейшая в этом мире ведьма Тэннеса может и знать. Скажи, почему уснула Огнь?
      
      – Вокруг некоторых ответов следует поплясать. Задай мне другой вопрос, чадо Рараку.
      
      Вздохнув, Быстрый Бен склонил голову, некоторое время смотрел на землю, затем сказал:
      
      – Говорят, земля трясётся и расплавленный камень течёт, словно кровь, когда Огнь ворочается во сне.
      
      – Так говорят.
      
      – И говорят, что подобные разрушения охватят весь мир, если она пробудится.
      
      – И так говорят.
      
      – Ну и?
      
      – Ну и всё. Земля трясётся, горы взрываются, огненные реки текут. Это естественно для мира, душа которого раскалена добела. Связанного собственными законами причин и следствий. Мир формируется как навозный шарик скарабея, катится по ледяной пустоте вокруг солнца. Корка плавает кусками по морю расплавленного камня. Иногда куски сталкиваются друг с другом. Иногда расходятся. Их ведут и тащат, толкают и тянут волны моря, словно приливы и отливы.
      
      – А где же в этой картине богиня?
      
      – Она была яйцом в шарике. Вылупилась давным-давно. Мысль её странствует по скрытым рекам у нас под ногами. Она – боль существования. Царица улья, а мы – её рабочие и солдаты. Иногда же, время от времени… мы собираемся в рой.
      
      – На Пути?
      
      Старуха пожала плечами.
      
      – На всякой тропе, какую найдём.
      
      – Огнь больна.
      
      – Да.
      
      Быстрый Бен заметил, что в тёмных глазах ведьмы вдруг вспыхнул напряжённый огонёк. Он надолго задумался, затем спросил:
      
      – Почему спит Огнь?
      
      – Для этого время ещё не пришло. Задай другой вопрос.
      
      Чародей нахмурился, отвёл взгляд.
      
      – Рабочие и солдаты… ты так говоришь, точно мы – рабы.
      
      – Она не требует ничего, всё, что вы делаете, делаете для себя. Трудитесь, чтобы заработать на жизнь. Сражаетесь, чтобы защитить своё или приобрести больше. Работаете, чтобы обойти соперников. Дерётесь из страха, из ненависти и зависти, ради чести и верности, по любой причине, какую только можете вообразить. Но всё, что вы делаете, служит ей… и не важно, что именно вы делаете. Она не просто благая, Адаэфон Делат, – она вне морали. Мы можем процветать, можем погубить себя сами, ей всё равно – она просто породит новое потомство, и всё начнётся заново.
      
      – Ты говоришь о мире как вещи физической, подчинённой естественным законам. И это всё?
      
      – Нет, в конечном итоге мысли и чувства всех живых существ определяют, что́ есть реальность – точнее, реальность для нас.
      
      – Это тавтология.
      
      – Она самая.
      
      – А Огнь – причина для нашего следствия?
      
      – Ах, ты петляешь из стороны в сторону, точно пустынный змей, каким и являешься! Задавай свой вопрос!
      
      – Почему спит Огнь?
      
      – Она спит… чтобы видеть сны
      .
      
      Долгое время Быстрый Бен молчал. Когда же наконец взглянул в глаза старухе, он увидел подтверждение своим самым худшим страхам.
      
      – Она больна, – сказал чародей.
      
      Ведьма кивнула.
      
      – Лихорадка.
      
      – И её сны…
      
      – Бред приближается, сынок. Сны превращаются в кошмары.
      
      – Я должен найти способ изгнать инфекцию, поскольку думаю, что лихорадки Огни для этого будет недостаточно. Жар, который должен бы очищать, приводит к прямо противоположному результату.
      
      – Так придумай, дорогой рабочий.
      
      – Мне может понадобиться помощь.
      
      Ведьма протянула сухонькую руку ладонью вверх. Быстрый Бен выудил из-под рубашки отполированный водой камешек. Уронил его в подставленную руку.
      
      – Когда придёт час, Адаэфон Делат, позови меня.
      
      – Позову. Спасибо, госпожа. – Маг положил между собой и старухой кожаный кошель, набитый золотыми советами. Ведьма захихикала. Быстрый Бен отступил.
      
      – Дверь-то закрой – мне по нраву холод!
      
      Пока чародей шагал по переулкам, его мысли метались без цели, носились туда-сюда по всем ветрам – чаще всего ложным и бессмысленным. Впрочем, одна задержалась в его голове, окрепла, поначалу – бессмысленная, любопытство, не больше: Ей по нраву холод. Странно. Большинство стариков любят тепло, радуются жаре…
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Капитан Паран увидел Быстрого Бена, тот прислонился к неровной стене рядом со входом в гарнизон, обхватил себя руками и явно был не в духе. Четверо караульных сгрудились в десяти шагах от мага, им определённо было не по себе.
      
      Паран подвёл своего коня, передал поводья выскочившему из ворот конюху, затем подошёл к Быстрому Бену.
      
      – Ты выглядишь разбитым, маг. И это заставляет меня нервничать.
      
      Семигородец скривился.
      
      – Ты не хочешь знать подробностей, капитан. Уж поверь.
      
      – Если дело касается «Мостожогов», Бен, мне лучше быть в курсе.
      
      – «Мостожогов»? – Маг невесело рассмеялся. – Это куда больше, чем горстка ворчливых солдат. Но пока что я никакого решения не нашёл. Найду – всё расскажу. А пока я бы советовал взять свежего коня – мы должны явиться к Дуджеку и Скворцу в лагерь Бруда. Немедленно.
      
      – Вся рота? Я ж её только расквартировал!
      
      – Никак нет, сэр. Ты, я, Молоток и Штырь. Там у них какие-то… неожиданности, я так понимаю. Не спрашивай, какие, – сам не знаю.
      
      Паран поморщился.
      
      – За остальными двумя я уже послал, сэр.
      
      – Хорошо. Пойду поищу себе другого коня. – Капитан отвернулся и направился в гарнизон, пытаясь не обращать внимания на жгучую боль в животе. Всё занимало слишком много времени – армия проторчала в Крепи уже несколько месяцев, и городу это было не по нраву. Дуджека объявили вне закона, поэтому имперская поддержка не прибыла, а без административной инфраструктуры малазанцы продолжали исполнять тревожную, неприятную роль оккупантов.
      
      Малазанская система завоеваний всегда следовала определённому набору правил – систематически и эффективно. Победоносная армия никогда не оставалась на месте дольше, чем было необходимо, чтобы мирно передать власть крепкому и полноценному гражданскому управлению по-малазански. Солдат никто не учил управлять городом – с этим куда лучше справлялись бюрократы, привыкшие манипулировать экономикой города. «Дёргай за эти ниточки, и все для тебя запляшут» —
      так считал Император и раз за разом подтверждал свою правоту. Даже Императрица не предпринимала никаких попыток отойти от подобных методов. Чтобы перехватить «ниточки», нужно было, с одной стороны, установить твёрдую систему судопроизводства, а с другой – внедриться на все чёрные рынки, которые существовали в городе на время захвата. «Уничтожить чёрный рынок невозможно, поэтому лучше всего на нём доминировать».
      С этой задачей обычно справлялись Когти.
      
      Но у нас ведь нет агентов Когтей, верно? И писцов да клерков тоже нет. Мы не захватили чёрный рынок. Мы даже с «белой» экономикой едва справляемся, о гражданской администрации и говорить нечего. Однако продолжаем вести себя так, будто имперская поддержка вот-вот прибудет. Но мы её не дождёмся. Не понимаю я этого всего.
      
      Без даруджистанского золота армия Дуджека голодала бы. Началось бы массовое дезертирство, солдаты один за другим бежали бы в надежде вернуться под крыло Империи или вступить в отряд наёмников или охранников караванов. Армия Однорукого рассыпалась бы на глазах. Верность никогда не может одолеть голодный желудок.
      
      Не без суматохи конюхи всё же сумели найти для Парана нового коня. Капитан устало забрался в седло и поехал к выходу из гарнизона. Послеполуденное солнце только-только бросило прохладные тени на выжженные улицы города. Из домов начали появляться жители Крепи, хотя мало кто рисковал подходить близко к малазанскому гарнизону. Стража пестовала подозрительность ко всем, кто задерживался рядом, а штурмовые арбалеты в руках солдат всегда были взведены.
      
      Кровь пролилась у входа в гарнизон и в самом здании. Нападение Пса Тени не пережили более двадцати малазанцев. Паран до сих пор не мог толком вспомнить произошедшее. Зверя отогнала Рваная Снасть… и сам капитан. Но для дежуривших солдат мирный пост обратился ночным кошмаром. Нападение застало их врасплох, и подобной трагической беспечности малазанцы больше не намерены были допускать. Такой Пёс, конечно, всё равно легко пробился бы через их ряды, но солдаты хотя бы умерли, сражаясь, а не разинув рот от удивления.
      
      Паран отыскал взглядом Быстрого Бена, Молотка и Штыря, маги уже тоже были в сёдлах. Из них троих капитан хуже всего знал Штыря. Этот коротышка был одновременно и магом, и сапёром, так, во всяком случае, говорили. Он вечно пребывал в мрачном расположении духа, что не располагало к задушевным разговорам, как, впрочем, и вонючая чёрно-седая рубаха до колен, по слухам сотканная из волос матери Штыря. Паран натянул поводья, остановился рядом с магом и взглянул на рубаху. Худов дух, а ведь и вправду похоже на волосы старухи!
      От этого открытия его затошнило ещё больше.
      
      – Ты – вперёд, Штырь.
      
      – Так точно, капитан. Серьёзно потолкаться придётся, когда доберёмся до Северной Рыночной площади.
      
      – Что же, найди нам другой маршрут.
      
      – В переулках, сэр, небезопасно…
      
      – Так приоткрой свой Путь – настолько, чтобы волосы встали дыбом. Ты ведь можешь это сделать?
      
      Штырь покосился на Быстрого Бена.
      
      – Ну-у-у, сэр, мой Путь… он вызывает… всякое.
      
      – Опасное?
      
      – Да нет, не очень…
      
      – Исполняй, солдат.
      
      – Так точно, капитан.
      
      Быстрый Бен с каменным лицом отъехал назад, чтобы быть замыкающим, а Молоток – тоже молча – поскакал рядом с Параном.
      
      – Есть мысли о том, что происходит в лагере Бруда, целитель? – спросил капитан.
      
      – Не особенно, сэр, – отозвался Молоток. – Только… ощущения. – Поймав вопросительный взгляд Парана, он добавил: – Там большие силы смешались, сэр. Не одни Бруд и тисте анди – этих я знаю. И Каллора тоже, к слову. Нет, там ещё что-то. Иная сила. Старая, но в то же время новая. Чем-то похоже на т’лан имассов…
      
      – Т’лан имассов?
      
      – Возможно. Честно говоря, я не уверен, капитан. Но она там сильнее всех прочих.
      
      Сердце Парана ёкнуло.
      
      Рядом завопила кошка, метнулась серой молнией вдоль стены сада и скрылась из глаз. Снова послышался ор – на этот раз с другого конца узенькой улочки. По спине Парана побежали мурашки. Он встряхнулся.
      
      – Меньше всего нам сейчас нужен новый игрок. Ситуация и так не сахар…
      
      Из соседнего переулка вывалились две собаки, сцепившись в отчаянной драке. Перепуганная кошка зигзагом обошла рычащих тварей. Все лошади вдруг одновременно отпрянули, прижали уши. Справа в сточной канаве капитан увидел – и ошеломлённо распахнул глаза – два десятка крыс, которые трусили следом за малазанцами.
      
      – Да что за Худ?..
      
      – Штырь! – окликнул сзади Быстрый Бен. Ехавший впереди чародей обернулся в седле, на его обветренном лице застыло совершенно несчастное выражение.
      
      – Расслабься немного, – приказал Быстрый Бен не без теплоты в голосе.
      
      Штырь кивнул и повернулся обратно.
      
      Паран отмахнулся от роя мух, который вился прямо у него перед лицом.
      
      – Молоток, а к какому Пути обращается Штырь? – тихо спросил он.
      
      – Тут не в Пути дело, сэр, а в том, как он его направляет. Это ещё мягкие последствия.
      
      – Для кавалерии, наверное, просто кошмар…
      
      – Мы же пехота, сэр, – с сухой усмешкой напомнил Молоток. – В любом случае я видел, как он один останавливал атаку врага. Сами понимаете – очень полезный талант…
      
      Никогда прежде Паран не видел, чтобы кошка с разбегу врезалась головой в стену. Глухой стук сменился отчаянным царапаньем когтей, когда ошалевшее животное попыталось отпрыгнуть назад. Эти звуки привлекли внимание двух псов. В следующий миг они бросились в погоню за кошкой. Все трое исчезли в соседнем переулке.
      
      У капитана нервы уже натянулись до предела, да и боль в животе не проходила. Можно позвать Быстрого Бена и приказать ему ехать впереди, но его силу заметят – издалека почувствуют, – а я не хочу так рисковать. Да и сам он, наверное, тоже.
      
      В каждом квартале, куда въезжали малазанцы, поднималась дикая какофония – шипение кошек, вой и лай собак, рёв мулов. Повсюду бегали крысы – бездумно, как лемминги.
      
      Когда Паран счёл, что они уже обогнули рыночную площадь, он окликнул Штыря и приказал закрыть Путь. Чародей покорно кивнул и подчинился.
      
      Вскоре они оказались у Северных ворот и выехали на поле недавней битвы. Признаки осады ещё можно было разглядеть среди жухлой травы. Гниющие обрывки одежды, блеск клёпок, выцветшие добела кости. Летние цветы голубым морем окружили свежие курганы в двух сотнях шагов слева, и море это наливалось синью тем сильнее, чем ниже опускалось за холмы солнце.
      
      Паран радовался относительной тишине равнины, несмотря на тяжёлый, затхлый запах смерти, который просачивался в самые кости, пока малазанцы пересекали поле. Похоже, мне на роду написано проезжать по таким местам. С того самого дня в Итко-Кане, когда осы меня жалили за то, что отрывал их от кровавого пиршества, я всё время иду следом за Худом. Чувствую себя так, будто никогда и не знал ничего, кроме войны и смерти, хотя на самом деле лишь несколько лет прошло. Ох, Королева грёз, я себя чувствую таким старым…
      Паран нахмурился. Жалость к самому себе способна занять слишком важное место в мыслях, если не следить за ней и не подавлять в зародыше.
      
      Увы, это привычка унаследована от матери с отцом. И сколько бы ни получила в наследство сестрица Тавор, она всё отдала мне. Тавор и в детстве была холодной и практичной, а ещё больше – когда выросла. Если кто-то и сумеет спасти наш Дом от Ласиин во время чисток знати – лишь она. Не сомневаюсь, что я бы ужаснулся, узнав, какую тактику она избрала, но Тавор никогда не смирится с поражением. Так что лучше она, чем я.
      Тем не менее Парана терзали тревожные мысли. С того дня, как армию объявили вне закона, они почти не получали вестей из других частей Империи. Слухи о грядущем восстании в Семи Городах не утихали, хотя его уже много раз предсказывали и такие пророчества ещё ни разу не сбывались. На этот раз Паран сомневался.
      
      Что бы ни случилось, Тавор позаботится о Фелисин. Хоть этим можно утешиться…
      
      От мрачных размышлений его отвлёк голос Молотка:
      
      – Я так понимаю, штабной шатёр Бруда стоит в лагере тисте анди, капитан. Прямо впереди.
      
      – Штырь с тобой согласен, – заметил Паран. Маг безошибочно вёл их к странному – даже с такого расстояния, – более того, диковинному лагерю. С виду никто не дежурил у частоколов. Да что там, капитан вообще никого не видел.
      
      – Похоже, переговоры прошли по плану, – проговорил целитель. – Нас ещё не нашпиговали стрелами.
      
      – Меня это тоже обнадёживает, – отозвался Паран.
      
      Штырь поехал по широкому проходу между высоких, унылых шатров тисте анди. Начинались сумерки; потрёпанные, поблекшие обрывки ткани на стойках шатров теряли остатки цвета. Несколько тёмных, призрачных фигур появились из боковых проходов, но не обратили на маленький отряд никакого внимания.
      
      – Тут и не захочешь – утратишь присутствие духа, – тихо пробормотал Молоток.
      
      Капитан кивнул. Будто едем и едем в сумрачном сне
      …
      
      – Это, наверное, и есть шатёр Бруда, – добавил целитель.
      
      У простого и практичного шатра ждали двое, не сводили глаз с Парана и его солдат. Даже в сумраке капитан сразу их узнал.
      
      Малазанцы натянули поводья, остановили лошадей, затем спешились и подошли.
      
      Скворец не стал терять времени даром:
      
      – Капитан, мне нужно поговорить с твоими солдатами. Командир Дуджек желает побеседовать с тобой. Потом можем собраться все вместе, если захочешь.
      
      Подчёркнутая сухость слов Скворца насторожила Парана. В ответ он просто кивнул, затем, когда бородатый командир зашагал прочь с Молотком, Быстрым Беном и Штырём, капитан перевёл взгляд на Дуджека.
      
      Старый солдат внимательно посмотрел на Парана, затем вздохнул.
      
      – Мы получили известия из Империи, капитан.
      
      – Как, сэр?
      
      Дуджек пожал плечами.
      
      – Никаких прямых контактов, разумеется, но источники у нас надёжные. Отбраковку знати Ласиин провела… тщательно. – Он помолчал, затем сказал: – У Императрицы новый адъюнкт…
      
      Паран медленно кивнул. Ничего удивительного. Лорн погибла. Нужно было взять кого-то другого на эту должность.
      
      – Есть ли новости о моей семье, сэр?
      
      – Твоя сестра Тавор спасла всё, что смогла, парень. Владения Паранов в Унте, пригородные имения… большинство долгосрочных контрактов. Но всё равно… твой отец умер, а вскоре мать решила… присоединиться к нему по ту сторону Врат Худа. Мне очень жаль, Ганос…
      
      Да, это похоже на неё, верно? Жаль? Да, и мне.
      
      – Спасибо, сэр. Честно говоря, эти новости потрясли меня меньше, чем вам может показаться.
      
      – Боюсь, это не всё. То, что тебя объявили вне закона, сделало Дом… уязвимым. Вряд ли у твоей сестры оставался другой выход. Отбраковка планировалась жесточайшая. Очевидно, Тавор уже некоторое время готовилась. И хорошо понимала, что будет. Детей аристократов… насиловали. Затем убивали. Приказ не оставлять в живых ни одного благородного ребёнка добрачного возраста официально, разумеется, не звучал. Может, Ласиин и вправду не знала, что происходит…
      
      – Прошу вас, сэр, если Фелисин погибла, так и скажите, но избавьте меня от подробностей.
      
      Дуджек покачал головой.
      
      – Нет, этой судьбы она избегла, капитан. О чём я и пытаюсь тебе сказать.
      
      – И что же Тавор продала, чтобы добиться этого… сэр?
      
      – Даже заняв пост адъюнкта, Тавор получила лишь ограниченное влияние. Она не могла себе позволить открыто проявлять… снисхождение – так, по крайней мере, я понимаю её намерения…
      
      Паран закрыл глаза. Адъюнкт Тавор. Что ж, сестрица, свои амбиции ты не скрывала.
      
      – Фелисин?
      
      – Отправилась на Отатараловые рудники, капитан. Не на всю жизнь, это точно. Когда огонь в Унте поутихнет, её наверняка вывезут – тихо, без шума…
      
      – Только если Тавор сочтёт, что это не угрожает её репутации…
      
      Дуджек оторопел.
      
      – Её репу…
      
      – Не среди знати, конечно: аристократы могут звать её чудовищем сколько пожелают, уверен, это и происходит, но ей плевать. И всегда было плевать. Я говорю о профессиональной репутации, командир. В глазах Императрицы и двора. Для Тавор только это имеет значение. Так что она отлично подходит на роль адъюнкта. – Голос Парана звучал ровно, слова – размеренно и спокойно. – В любом случае, как вы и сказали, ей нужно было принимать решение, а что до этой ситуации… я виноват в произошедшем, сэр. Отбраковка – изнасилования, убийства, смерть моих родителей, всё, что выносит теперь Фелисин, – моя вина.
      
      – Капитан…
      
      – Всё в порядке, сэр. – Паран улыбнулся. – Дети моих родителей – все как один – способны практически на всё. Мы способны пережить последствия. Может, нам не хватает обычной совести, а может, мы и в самом деле чудовища. Спасибо за новости, командир. Как прошли переговоры? – Паран как мог старался не замечать горя в глазах Дуджека.
      
      – Хорошо, капитан, – прошептал старик. – Через два дня вы отправляетесь в путь – все, кроме Быстрого Бена, который вас потом догонит. Не сомневаюсь, что твои солдаты готовы к…
      
      – Так точно, сэр, готовы.
      
      – Очень хорошо. Это всё, капитан.
      
      – Сэр.
      
      Тьма опустилась, точно саван. Паран стоял на большом кургане, лицо его ласкал лёгкий ветерок. Он сумел выйти из лагеря так, чтобы не столкнуться со Скворцом и «мостожогами». Ночь требовала одиночества, и он почувствовал себя дома на этой братской могиле, звенящей памятью о боли, страдании и отчаянии. Среди мертвецов внизу – сколько взрослых голосов зовут своих матерей?
      
      Смерть и умирание заново превращает нас в детей, в последний раз, для последнего детского крика. Многие философы утверждали, что мы навсегда остаёмся детьми, глубоко под ороговевшими слоями, из которых складывается броня взрослости.
      
      Броня тянет вниз, ограничивает тело и душу внутри. Но защищает. Удары смягчаются. Чувства теряют остроту, так что остаётся лишь терпеть синяки, а те вскоре сходят.
      
      Капитан задрал голову, так что мускулы шеи и плеч возмущённо запротестовали. Он смотрел на небо, моргая от боли, плоть натянулась, обхватила кости, словно оковы заключённого.
      
      Но выхода нет, так ведь? Воспоминания и откровения въедаются как яд, их уже не вытравить.
      Он набрал полную грудь остывающего воздуха, будто пытался вдохнуть саму холодность, беспристрастность звёзд, их равнодушие и твёрдость. Страдание ничего не приносит. Взгляни хоть на тисте анди.
      
      Что ж, хоть живот успокоился… готовится, наверное, к очередному приступу…
      
      Во тьме над головой промчались летучие мыши, выхватывая из воздуха добычу. На юге умирающим очагом мерцала Крепь. Далеко на западе вздымались пики Морантских гор. Паран не сразу заметил, что обхватил себя руками, словно пытался удержать всё внутри. Он не привык плакать или проклинать всё вокруг себя. Его вырастили и тщательно воспитали в духе холодной отстранённости, который лишь укрепился благодаря опыту военной службы. Если это достойное качество, то в нём она меня превзошла. Тавор, ты и вправду мастер в этом искусстве. О, милая Фелисин, какая жизнь тебя теперь ждёт? Уж точно не защитные объятья аристократии
      .
      
      Позади послышались шаги.
      
      Паран закрыл глаза. Хватит новостей, пожалуйста. Хватит таких откровений.
      
      – Капитан. – Скворец положил руку на плечо Парану.
      
      – Тихая ночь, – заметил тот.
      
      – Мы тебя искали после разговора с Дуджеком, Паран. Серебряная Лиса смогла тебя отыскать с помощью своей силы. – Он убрал руку. Встал рядом, принялся рассматривать звёзды.
      
      – Кто такая Серебряная Лиса?
      
      – Думаю, – пророкотал бородатый солдат, – это тебе самому решать.
      
      Паран нахмурился, посмотрел на командира.
      
      – Сейчас у меня нет настроения для загадок, сэр.
      
      Скворец кивнул, не сводя глаз с поблёскивавшего полотна небес.
      
      – Придётся потерпеть, капитан. Я могу тебя повести вперёд шаг за шагом или отправить в полёт одним пинком под зад. Возможно, когда-нибудь ты вспомнишь этот момент и будешь мне благодарен за такой выбор.
      
      Паран прикусил язык и проглотил язвительный ответ.
      
      – Они ждут нас у подножия кургана, – продолжил Скворец. – Более… частной встречи я не сумел устроить. Только Молоток, Быстрый Бен, Мхиби и Серебряная Лиса. Солдаты твоего взвода здесь на случай, если у тебя возникнут… сомнения. Оба истощили сегодня свои Пути, чтобы убедиться в истинности произошедшего…
      
      – Сэр!
       – взорвался Паран. – Что вы хотите этим сказать?
      
      Скворец посмотрел в глаза капитану.
      
      – Девочка-рхиви, Серебряная Лиса. Это возрождённая Рваная Снасть.
      
      Паран медленно развернулся, посмотрел вниз, туда, где во тьме виднелись четыре фигуры. Там стояла девочка-рхиви, окутанная рассветной аурой, тенью силы, которая пробудила дикую кровь в его жилах. Да. Это она. Стала старше, уже видно, какой будет. Проклятье, женщина, никогда ты не умела сделать всё просто.
      Всё напряжение вдруг будто вытекло из него, оставило слабым, дрожащим. Паран продолжал смотреть на Серебряную Лису.
      
      – Она ведь ребёнок.
      
      Но я знал, верно? Я давно знал, только не хотел об этом думать… а теперь – выбора нет.
      
      Скворец проворчал:
      
      – Она быстро растёт. В ней жадные, нетерпеливые силы, слишком могущественные для тела ребёнка. Уже скоро…
      
      – Будут соблюдены приличия, – сухо закончил Паран, не замечая замешательства Скворца. – Тогда всё будет хорошо, а теперь? Кто не скажет, что я – чудовище, даже если мы будем просто держаться за руки? Что я могу ей ответить? Что ей ответить? – Он повернулся к Скворцу. – Это невозможно – она ведь ребёнок!
      
      – А внутри неё – Рваная Снасть. И Ночная Стужа…
      
      – Ночная Стужа!
      Худов дух! Что произошло… как?!
      
      – Тут ответ найти нелегко, парень. Лучше спроси у Молотка и Быстрого Бена – и у самой Серебряной Лисы.
      
      Паран невольно отступил на шаг.
      
      – Поговорить с ней? Нет. Я не могу…
      
      – Она этого захотела, Паран. И ждёт тебя.
      
      – Нет. – Капитан невольно вновь посмотрел вниз. – Я вижу Рваную Снасть, да. Но это не всё – и дело не только в Ночной Стуже – она теперь одиночница, Скворец. Создание, которому она обязана своим рхивийским именем и силой превращения…
      
      Командир сощурился.
      
      – Откуда ты знаешь, капитан?
      
      – Просто знаю…
      
      – Плохой ответ. Быстрому Бену пришлось попотеть, чтобы это выяснить. А ты «просто знаешь». Откуда, Паран?
      
      Капитан поморщился.
      
      – Я почувствовал, как Быстрый Бен проверял меня – когда думал, будто я занят другим. Видел тревогу в его глазах. Что он выяснил, командир?
      
      – Опонны отстали от тебя, но что-то иное заняло их место. Что-то дикое. У Бена шерсть на загривке дыбом встаёт всякий раз, когда ты оказываешься рядом…
      
      – Шерсть. – Паран улыбнулся. – Удачное слово. Аномандр Рейк убил двух Псов Тени – я был там. Видел. Ощутил кровь умирающего Пса – на своём теле, Скворец. Какая-то часть этой крови бежит теперь в моих жилах.
      
      Голос командира прозвучал невыразительно:
      
      – Что ещё?
      
      – А должно быть что-то ещё, сэр?
      
      – Да. Быстрый Бен кое-что разнюхал – дело далеко не только в крови Взошедшего. – Скворец помедлил, затем сказал: – Серебряная Лиса придумала тебе рхивское имя. Джен’исанд Рул.
      
      – Джен’исанд Рул.
      
      – Переводится как «Странник-в-Мече». Она говорит, это значит, что ты сделал нечто, чего ещё не делал никто – ни смертный, ни Взошедший, – и это изменило тебя, сделало непохожим на всех остальных. Ты отмечен, Ганос Паран, но никто – даже Серебряная Лиса – не знает, что это предвещает. Расскажи мне, что произошло.
      
      Паран пожал плечами.
      
      – Рейк обнажил свой чёрный меч, чтобы убить Псов. Я попал вслед за ними… внутрь этого меча. Духи Псов были там пленены, скованы вместе со всеми… остальными. Думаю, я освободил их, сэр. Не могу быть уверен. Знаю только, что они теперь в другом месте и более не скованы.
      
      – Они вернулись в наш мир?
      
      – Не знаю. Джен’исанд Рул… почему важно то, что я побывал внутри меча?
      
      Скворец хмыкнул.
      
      – Это не у меня надо спрашивать, капитан. Я-то лишь повторяю слова Серебряной Лисы. Хотя вот что мне только что пришло в голову. – Он приблизился на шаг. – Ни слова об этом тисте анди – ни Корлат, ни Аномандру Рейку. Сын Тьмы – непредсказуемый ублюдок, как ни посмотри. А если легенда о Драгнипуре истинна, проклятье этого клинка таково, что никто не может выбраться из его темницы – души жертв скованы там… навечно. А ты обошёл проклятье и, похоже, помог Псам сделать это. Создал тревожный… прецедент.
      
      Паран горько улыбнулся окружающей тьме.
      
      – Обошёл. О да, я много чего обошёл обманом, даже саму смерть. – Но не боль. Нет, от неё сбежать мне пока не удаётся. –
      Думаешь, Рейк высоко ценит свою веру в… окончательность приговора меча?
      
      – Очень похоже на то, Ганос Паран, верно?
      
      Капитан вздохнул.
      
      – Верно.
      
      – А теперь пойдём вниз, поговорим с Серебряной Лисой.
      
      – Нет.
      
      – Да чтоб тебя, Паран! – зарычал Скворец. – Тут на карту поставлено больше, чем одни только ваши с ней охи-вздохи! В этой девочке скрыта сила – огромная и… неведомая. Каллор бы убил её, получи он только такой шанс. Серебряная Лиса в опасности. Вопрос в том, будем мы её защищать или решим не вмешиваться? Верховный король называет её чудовищем, капитан. Если Каладан Бруд отвернётся в неподходящий момент…
      
      – Он убьёт её? Почему?
      
      – Я так понимаю, он боится силы внутри неё.
      
      – Худов дух, это же просто… – Паран запнулся, осознав лицемерность такого утверждения. Просто ребёнок? Вряд ли. –
      Защитить от Каллора, говоришь? Опасная позиция, командир. Кто поддерживает нас?
      
      – Корлат и, как следствие, все тисте анди.
      
      – Аномандр Рейк?
      
      – Этого мы пока не знаем. Корлат не доверяет Каллору. К тому же она сдружилась с Мхиби, и это привело её к такому решению. Обещает обсудить его со своим Владыкой, когда тот прибудет сюда…
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      – Прибудет сюда?
      
      – Да. Завтра, возможно, с самого утра, и если так, лучше избегай его.
      
      Паран кивнул. Одной встречи довольно.
      
      – А Воевода?
      
      – Сомневается, как нам кажется. Но Бруду нужны рхиви и их стада бхедеринов. На данный момент, по крайней мере, он – главный защитник девочки.
      
      – А что по этому поводу думает Дуджек? – спросил капитан.
      
      – Он ждёт твоего решения.
      
      – Моего? Храни нас Беру, командир, я ведь не маг, не жрец! И в будущее девочки я не могу заглянуть.
      
      – В Серебряной Лисе живёт душа Рваной Снасти, Паран. Её нужно позвать, вытащить… на первый план.
      
      – Потому что Рваная Снасть нас никогда не предаст. Да. Теперь понимаю.
      
      – И не стоит корчить такое несчастное лицо, Паран.
      
      Да ну? А если бы ты оказался на моём месте, Скворец?
      
      – Хорошо, веди.
      
      – Похоже, – проговорил Скворец, спускаясь с вершины, – нам придётся присвоить тебе звание, равное моему, капитан. А то ты никак не разберёшься, кто тут кому приказы отдаёт.
      
      Подъехали тихо, незаметно, подвели лошадей к лагерю почти беззвучно. Их заметили лишь несколько тисте анди, которые не ушли в свои шатры. Сержант Мураш повёл основной отряд «Мостожогов» к краалю, чтобы оставить там лошадей, но капрал Хватка, Дэторан, Дымка, Тротц и Вал ускользнули и двинулись в сторону штабного шатра Бруда. У входа их дожидался Штырь.
      
      Хватка кивнула ему, и маг, закутавшись в свою зловонную рубаху и накинув на голову не менее зловонный капюшон, повернулся к накрепко завязанному пологу. Совершил несколько жестов, помедлил, затем плюнул на ткань. Слюна ударилась о полог абсолютно беззвучно. Чародей ухмыльнулся Хватке, а затем с поклоном указал на вход.
      
      Вал выкатил глаза и толкнул капрала в бок.
      
      Она знала: внутри – две комнаты, и в задней спит сам Воевода. Надеюсь, что спит.
      Хватка оглянулась по сторонам в поисках Дымки – проклятье, да где же она? Вот только что здесь была
      …
      
      Два пальца коснулись её руки, и Хватка от неожиданности чуть из доспехов не выскочила. Рядом улыбалась Дымка. Хватка одними губами витиевато выругалась. Улыбка стала только шире, затем Дымка шагнула ко входу в шатёр и присела, чтобы развязать ремешки.
      
      Хватка оглянулась через плечо. Дэторан и Тротц стояли в нескольких шагах позади – плечом к плечу, громадные и грозные.
      
      Вал снова толкнул её в бок, Хватка обернулась и увидела, что Дымка уже откинула в сторону полог.
      
      Ладно, за дело.
      
      Первой пошла Дымка, следом за ней Штырь, затем Вал. Хватка жестом приказала напанке и баргасту идти вперёд, а затем последней скользнула в темноту внутри шатра.
      
      Хотя с концов взялись Дэторан и Тротц, а по бокам подпирали Штырь и Вал, стол оказался таким тяжёлым, что солдаты зашатались, не пройдя и трёх шагов. Дымка снова оказалась впереди, чтобы поднять полог как можно выше. Под покровом чародейской тишины четверо солдат кое-как вытащили огромный стол наружу. Хватка ждала, то и дело оглядываясь на разделительную ширму, однако Воевода так и не появился. Пока что всё хорошо
      .
      
      Капрал и Дымка тоже взялись за стол: вшестером «мостожоги» сумели оттащить громадину на пятьдесят шагов, прежде чем окончательно выбились из сил.
      
      – Ещё чуть-чуть, – прошептал Штырь.
      
      Дэторан фыркнула.
      
      – Найдут ведь.
      
      – Можем на деньги поспорить, – отозвалась Хватка. – Только давайте сперва его туда дотащим.
      
      – А ты не можешь сделать его полегче? – заныл Вал, обращаясь к Штырю. – Ты ж маг!
      
      Штырь скривился.
      
      – Слабенький маг, и что с того? На себя посмотри – не вспотел даже!
      
      – Цыц оба! – зашипела Хватка. – Ну-ка давай, вира помалу.
      
      – Кстати, про потеть, – прохрипел Вал под нестройный хор кряхтения и ворчания, сопровождавший момент, когда стол вновь оторвался от земли. – Ты когда постираешь свою отвратную рубаху, Штырь?
      
      – Постираю? Мама никогда голову не мыла, пока жива была – с чего бы сейчас начинать? Блеск пропадёт…
      
      – Блеск? Это ты про полувековой слой пота да жира вонючего…
      
      – А когда жива была – не воняла, так, что ли?
      
      – Слава Худу, не знаю. И знать не хочу…
      
      – Вы оба заткнётесь или нет? Куда тащить, Штырь?
      
      – Направо. Вон туда. Потом налево – в шатёр из шкур в самом конце…
      
      – Бьюсь об заклад, там кто-нибудь живёт, – проворчала Дэторан.
      
      – Спорим! – мгновенно отреагировала Хватка. – Там рхиви складывают тела тисте анди перед сожжением. А убитых тисте не было с самого Даруджистана.
      
      – Как вы его вообще нашли? – спросил Вал.
      
      – Штырь унюхал…
      
      – Странно, что он вообще хоть что-то может унюхать…
      
      – Так, хорошо, ставим на землю. Дымка – полог!
      
      Стол занял практически всё пространство внутри, так что по сторонам остались узенькие проходы, не больше сажени шириной. Низенькие лежанки, на которые укладывали трупы, сложили и засунули под столешницу. На крюк у центральной распорки повесили фонарь. Хватка увидела, как Вал присел, почти уткнувшись носом в неровную, исцарапанную поверхность стола, нежно провёл загрубевшими пальцами по доскам.
      
      – Красота, – прошептал он. Поднял глаза, перехватил взгляд Хватки. – Зови остальных, капрал, начинаем игру.
      
      Хватка с ухмылкой кивнула.
      
      – Сходи за ними, Дымка.
      
      – Делим поровну, – напомнил Вал, мрачно глядя на всех. – Мы теперь один взвод…
      
      – И ты решил нас посвятить в тайну, – фыркнул Штырь. – Знай мы, что вы всё время жульничали…
      
      – Да-да-да, зато теперь судьба вам вот-вот улыбнётся! Хватит ныть.
      
      – Какая вы чудесная пара, – заметила Хватка. – Рассказывай, Вал, как это работает?
      
      – Противоположности, капрал. Обе Колоды – настоящие, понимаешь? У Скрипача, конечно, чутьё было получше, но Штырь должен справиться. – Вал обернулся к магу. – Ты же читал расклады, правда? Говорил, что…
      
      – Да, само собой, всё схвачено. Умею я…
      
      – Очень надеюсь, – мрачно проворчал сапёр. Он снова погладил столешницу. – Там два слоя, а между ними – разложена рабочая Колода, понимаешь? Кладёшь карту – образуется напряжение, а ты по нему угадываешь, какая карта лежит, пусть и рубашкой вверх. Всегда работает. Сдающий всегда знает, что кому сдал. Скрипач…
      
      – Не здесь, – прорычал Тротц, скрестив на груди руки, и угрожающе оскалился, глядя на Штыря.
      
      Тот взорвался:
      
      – Да могу я это сделать, дикарь свиномозглый! Смотри!
      
      – Цыц! – рявкнула Хватка. – Они идут.
      
      До рассвета оставалось совсем немного времени, когда другие взводы начали выходить из шатра. Солдаты смеялись, хлопали друг друга по спине и звенели туго набитыми кошельками. Когда последний голос затих вдали, Хватка устало опёрлась о стол. Штырь – по его волосяной рубахе градом катился пот – застонал и уронил голову, с глухим стуком врезавшись лбом в толстую доску.
      
      Вал шагнул ему за спину и поднял руку.
      
      – Отставить, солдат, – буркнула Хватка. – Совершенно ясно, что весь этот треклятый стол перекосился, а может, и не работал никогда…
      
      – Работал! Мы со Скрипом накрепко…
      
      – Только его ведь украли, прежде чем вы его по-настоящему опробовали, так?
      
      – Да не важно! Говорю тебе…
      
      – Заткнитесь все, – сказал Штырь, медленно поднимая голову. По его узкому лбу пробежали глубокие морщины, когда маг ещё раз хмуро посмотрел на столешницу. – Перекосился… А ты ведь, наверное, права, Хватка. – Он принюхался, будто пытался поймать какой-то запах, затем присел на корточки. – Ага-а. А ну-ка, помогите мне вытянуть лежанки.
      
      Никто не шелохнулся.
      
      – Помоги ему, Вал, – приказала Хватка.
      
      – Под стол залезть помочь? Поздновато прятаться…
      
      – Это приказ.
      
      Продолжая ворчать, сапёр наклонился. Вдвоём они вытащили сложенные лежанки. Затем Штырь залез под стол. Внизу медленно разгорелся чародейский свет, а потом маг присвистнул.
      
      – Вот она! Нижняя столешница!
      
      – Обалденная наблюдательность, Штырь. Ты бы там ещё ножки
      обнаружил.
      
      – Да нет, идиот! На нижней столешнице что-то нарисовано… одна большая карта – только я её не узнаю.
      
      Нахмурившись, Вал забрался к магу.
      
      – Что ты несёшь? Ничего мы там не рисовали… Худовы портянки! Это ещё что такое?!
      
      – Красная охра, похоже. Такой вроде баргасты рисуют…
      
      – И рхиви, – пробормотал Вал. – А это кто, в центре, с собачьей головой на груди?
      
      – Мне откуда знать? Одно скажу – рисунок свежий. В смысле, недавно нарисовали.
      
      – Так сотри его к треклятой матери.
      
      Штырь выполз из-под стола.
      
      – Худа с два – там охранных чар как паутины, и не только охранных. – Он распрямился, перехватил вопросительный взгляд Хватки, затем пожал плечами. – Новая карта. Независимая, неаспектированная. Хочу себе копию создать, под размер Колоды, а потом попробовать сделать расклад с ней…
      
      – Да пожалуйста, – отмахнулась Хватка.
      
      Из-под стола вынырнул Вал, он вдруг оживился.
      
      – А хорошая мысль, Штырь! За расклады тоже можно денег брать. Если новая Независимая карта взаправду заиграет, вычислишь новые связи, новые отношения, а когда их все выучишь…
      
      Штырь ухмыльнулся.
      
      – Мы устроим новую игру. Точно!
      
      Дэторан застонала.
      
      – Я все деньги проиграла.
      
      – Не ты одна, – рявкнула Хватка, злобно глядя на сапёров.
      
      – В следующий раз всё получится, – заявил Вал. – Вот увидишь.
      
      Штырь согласно закивал.
      
      – Уж простите нам нехватку энтузиазма, – процедила Дымка.
      
      Хватка развернулась к баргасту.
      
      – Тротц, посмотри-ка на этот рисунок.
      
      Воин фыркнул, затем опустился на четвереньки. С кряхтением протиснулся под стол.
      
      – Тут темно, – сообщил Тротц.
      
      Вал посмотрел на Штыря.
      
      – Подсвети ему там, идиот!
      
      Маг презрительно ухмыльнулся, затем взмахнул рукой. Под столом вновь разгорелось чародейское свечение.
      
      Некоторое время Тротц молчал, затем выбрался обратно и поднялся.
      
      – Ну? – спросила Хватка.
      
      Баргаст покачал головой.
      
      – Рхиви.
      
      – Рхиви не играют с Колодой, – возразил Штырь.
      
      Тротц оскалился.
      
      – Баргасты тоже!
      
      – Мне нужна дощечка, – пробормотал Штырь и поскрёб щетину на узком подбородке. – И стило, – продолжал он, не обращая внимания на остальных, – и краски, и кисточка…
      
      Маг вышел из шатра, все посмотрели ему вслед. Хватка вздохнула и в последний раз возмущённо глянула на Вала.
      
      – Не самое удачное начало службы в седьмом взводе, сапёр. У Мураша чуть сердце не остановилось, когда он целый столбик монет проиграл. Так что твой сержант сейчас, наверное, потрошит лесных голубей, достаёт чёрную печёнку и шепчет твоё имя – кто знает, может, удача тебе улыбнётся и демон его не
      услышит.
      
      Вал скривился.
      
      – Ха. Ха. Ха.
      
      – По-моему, она не шутит, – заметила Дэторан.
      
      – Ну и ладно! – вспылил Вал. – У меня на этот случай «ругань» припасена, и я уж позабочусь, чтоб вас всех с собой прихватить.
      
      – Вот это командный дух, – одобрил Тротц и широко ухмыльнулся.
      
      Хватка хмыкнула.
      
      – Ладно, солдаты, пошли отсюда.
      
      Паран и Серебряная Лиса стояли поодаль от остальных, глядя, как в небе на востоке проступают медные и бронзовые полосы. Над головой выцветали последние звёзды, холодный, бесстрастный узор уступал теплу голубого и безоблачного дня.
      
      Последние часы были для Парана мучительно, болезненно неловкими и странными, казалось, они тянулись вечно, но теперь им на смену пришло эмоциональное истощение, а с ним – лихорадочное спокойствие. Капитан замолчал, боясь разрушить это хрупкое ощущение внутреннего покоя, зная, что оно – лишь иллюзия, трагическое затишье перед бурей.
      
      «Рваную Снасть нужно вызвать на передний план».
      Это он сделал. Стоило лишь посмотреть друг другу в глаза – ожили все общие воспоминания, и они стали для Парана жгучим проклятьем. Ребёнок. Я смотрю на ребёнка и оттого страшусь всякой мысли о близости – пусть она и была прежде зрелой женщиной. Той женщины больше нет. Есть ребёнок.
      Но не только это мучило капитана. Другая личность, вплетённая словно чёрная железная проволока во всё, что было некогда Рваной Снастью. Ночная Стужа, чародейка, любовница Беллурдана – куда бы она ни пошла, теломен следовал за ней. Ни о каком равенстве в этих отношениях не могло быть и речи, а теперь Ночная Стужа проявлялась ожесточённой, требовательной волей. Ожесточённой горечью. Против Тайшренна… Императрицы, всей Малазанской империи и Худ знает кого и чего ещё. Она знает, что во время Канонады под Крепью её предали. Сначала её, а затем – на равнине – Беллурдана. Её возлюбленного.
      
      Серебряная Лиса заговорила:
      
      – Не нужно бояться т’лан имассов.
      
      Паран моргнул, встряхнулся.
      
      – Ты уже говорила. Потому что ты – командуешь ими. Но все мы не можем не задумываться над тем, что́ ты собираешься делать с армией нежити? В чём значение этого Соединения?
      
      Серебряная Лиса вздохнула.
      
      – На самом деле, всё просто. Они собираются, чтобы получить благословение. От меня.
      
      Капитан повернулся к ней.
      
      – Почему?
      
      – Я – заклинательница костей из плоти и крови, первая за сотни тысяч лет. – Серебряная Лиса помрачнела. – Но прежде они будут нам нужны. Во всей своей силе. Ужасы ждут нас всех… в Паннионском Домине.
      
      – Остальные должны узнать об этом… благословении – что оно значит, Серебряная Лиса, – и больше узнать об угрозе, которая ждёт нас в Паннионском Домине. Бруд, Каллор…
      
      Девочка покачала головой.
      
      – Моё благословение – не их дело. Это только моё дело. Как и сами т’лан имассы. Что до Панниона… Мне самой нужно узнать больше, прежде чем я решусь говорить. Паран, я открыла тебе это всё ради того, чем мы были друг для друга, и того – чем стали.
      
      А чем мы стали? Нет, сейчас не время для этого вопроса.
      
      – Джен’исанд Рул.
      
      Серебряная Лиса нахмурилась.
      
      – Этой части тебя я не понимаю. Однако есть и другое, Паран. – Она заколебалась, а затем сказала: – Скажи, что ты знаешь о Колоде Драконов?
      
      – Почти ничего. – Но он улыбнулся, ибо в этом вопросе услышал голос Рваной Снасти больше, чем за всё время этой встречи.
      
      Серебряная Лиса глубоко вздохнула, задержала дыхание, затем медленно выдохнула, снова перевела полуприкрытые глаза на восток.
      
      – Колода Драконов. Своего рода структура, ограничивающая саму силу. Никто не знает, кто её создал. Я считаю – Рваная Снасть считает, – что каждая карта – врата на Путь, и прежде было больше карт, чем сейчас. Могли существовать иные Колоды – вполне могут существовать и сейчас…
      
      Паран внимательно посмотрел на неё.
      
      – У тебя есть и другое подозрение, верно?
      
      – Да. Я сказала, что никто не знает, кто создал Колоду Драконов. Но есть иная сущность, не менее загадочная, и сама по себе – тоже структура, ограничивающая силу. Подумай о терминах, которыми мы описываем Колоду Драконов. Дома… Дом Тьмы, Дом Света, Жизни, Смерти… – Серебряная Лиса медленно обернулась к нему. – Подумай о слове «Финнэст». Его значение, как понимают т’лан имассы, «Обитель Льда». Давным-давно среди Старших рас «Обитель» была синонимом нашего «Дома» в значении и употреблении, то есть означало то же, что и «Путь». Где содержится источник силы и власти яггута? В Финнэсте. – Она помолчала, заглядывая в глаза Парану. – «Треморлор» по-трелльски означает «Дом Жизни».
      
      Финнэст… Дом Финнэста в Даруджистане… Дом Азатов.
      
      – О Треморлоре я никогда не слышал.
      
      – Это Дом Азатов в Семи Городах. В городе Малазе, в вашей Империи, стоит Мёртвый Дом – Дом Смерти…
      
      – Ты считаешь, что Дома Азатов и Дома Колоды – одно и то же.
      
      – Да. Или они каким-то образом связаны. Подумай об этом!
      
      Вот чем Паран и занимался. Ни о Колоде, ни о Домах он почти ничего не знал – и не мог понять, как сам вообще может быть с ними связан. Ему стало ещё тревожней, беспокойство отдалось болезненным спазмом в животе. Капитан нахмурился. Он слишком устал, чтобы думать, но думать было необходимо.
      
      – Говорят, старый Император, Келланвед, с Танцором смог войти в Мёртвый Дом…
      
      – Келланвед и Танцор с тех пор Взошли и ныне правят Домом Тени. Келланвед стал Престолом Тени, а Танцор – Котильоном, Узлом, Покровителем Убийц.
      
      Капитан ошеломлённо уставился на неё.
      
      – Что?
      
      Серебряная Лиса усмехнулась.
      
      – Это вполне очевидно, если поразмыслить, не так ли? Кто из Взошедших обратил внимание на Ласиин… с тем, чтобы её уничтожить? Престол Тени и Котильон. С чего бы кому-то из Взошедших вообще волноваться о судьбе некой смертной женщины? Если только ими не движет жажда мести.
      
      Перед глазами Парана встала давняя картина – дорога на побережье Итко-Кана, чудовищная бойня, плоть, разорванная огромными клыками – Псы. Псы Тени, щеночки Престола
      … С того дня капитан пошёл в жизни иной тропой. По следу юной женщины, которую одержал Котильон. С того дня его жизнь начала разваливаться на куски.
      
      – Постой! Ведь Келланвед и Танцор вошли в Мёртвый Дом —
      почему же они не приняли его аспект, аспект Дома Смерти?
      
      – Я сама об этом думала – и вижу одну возможность. Владение Смерти уже было занято, Паран. Король Высокого Дома Смерти – Худ. Я полагаю, что всякий Дом Азатов скрывает в себе все врата, выходы на все Пути. Если сумеешь войти в Дом, сможешь… выбирать.
      Келланвед и Танцор нашли пустующий Дом, незанятый престол – и заняли место правителей Тени. Тогда появился Дом Тени, стал частью Колоды Драконов. Понимаешь?
      
      Паран медленно кивнул, судорожно пытаясь уложить всё это в голове. В животе разлилась болезненная дрожь – волевым усилием он подавил её. Но какое отношение это всё имеет ко мне?
      
      – Дом Тени был некогда Обителью, – продолжила Серебряная Лиса. – Это легко заметить, в нём нет такой же иерархической структуры, что в остальных Домах. Это звериное, дикое владение, которое долгое время не знало иного правителя, кроме Псов.
      
      – А что же Независимые карты?
      
      Серебряная Лиса пожала плечами.
      
      – Неудавшиеся аспекты? Необходимая сила случайности, неожиданности? Азаты и сама Колода – это структуры упорядочивающие, однако всякий порядок нуждается в свободе, иначе он застывает, становится хрупким.
      
      – А где же в этом порядке моё место? Я – ничто, Серебряная Лиса. Косолапый смертный.
      
      О, боги, не втягивайте меня в это – в то, к чему всё, похоже, идёт. Пожалуйста
      .
      
      – Об этом я думала, Паран, долго и глубоко. Аномандр Рейк – Рыцарь Дома Тьмы, – сказала она, – но где же сам Дом? Прежде всех прочих была Тьма, Мать, породившая всё. Значит, должно быть древнее владение, Обитель, или даже нечто более древнее, чем сами Обители. Средоточие врат в Куральд Галейн… ненайденное, скрытое, Первая Рана, срощенная душой, запечатанная живым духом.
      
      – Душой, – пробормотал Паран, и по спине у него побежали мурашки, – или целым легионом душ…
      
      Серебряная Лиса тихо выпустила воздух сквозь зубы.
      
      – Прежде Домов были Обители, – продолжил с безжалостной логикой Паран. – И те и другие неподвижные, выстроенные. Как дома в поселениях. Но прежде поселений… люди кочевали
      . Дома образовались из Обителей, Обители из… врат, пребывающих в постоянном, непрестанном движении… – Он зажмурился. – Повозка, нагруженная бессчётными душами, запечатывающими врата во Тьму…
      
      И я послал двух Псов в эту рану, видел, как они прошли сквозь печать… клянусь Бездной
      …
      
      – Паран, что-то произошло – с Колодой Драконов. Явилась новая карта. Независимая, но, как мне кажется, доминирующая. У Колоды никогда не было… Господина. – Серебряная Лиса повернулась к нему. – Я думаю, что теперь у неё есть Господин. Ты.
      
      Глаза капитана распахнулись; он уставился на неё, сначала ошеломлённо, затем с насмешкой.
      
      – Это же чушь, Рва… Серебряная Лиса. Только не я. Ты ошибаешься. Наверняка…
      
      – Не ошибаюсь. Мою руку направили силы, чтобы изобразить карту, на которой – ты…
      
      – Какую карту?
      
      Она не ответила, но продолжала, будто не услышала:
      
      – Кто направил меня? Азаты? Или иная, неведомая сила? Я не знаю. Джен’исанд Рул.
      Странник-в-Мече. – Серебряная Лиса посмотрела ему в глаза. – Ты – новый Независимый, Ганос Паран. Рождённый случайностью или нуждой, цель которой ясна лишь самим Азатам. Ты должен найти ответ на вопрос о смысле собственного создания, постигнуть цель того, чем стал.
      
      Он иронически приподнял брови.
      
      – Ты ставишь передо мной высокую задачу? Ждёшь подвига? Уволь, Серебряная Лиса. Бестолковые, бесцельные мужчины подвигов не совершают. Это задача для лупоглазых героев из эпических поэм. Я не верю в цели – больше не верю. Они – лишь самообман. Ты ставишь мне эту задачу, но тебя ждёт горькое разочарование. Как и самих Азатов.
      
      – Незримая война уже началась, Паран. Сами Пути подверглись нападению – я чувствую некую силу в Колоде Драконов, хоть и не могу пока её нащупать. Собирается… армия, а ты – солдат – часть её.
      
      О да, так говорит Рваная Снасть.
      
      – У меня и видимых войн – по горло, Серебряная Лиса…
      
      Когда девочка посмотрела на капитана, её глаза блеснули.
      
      – Возможно, Ганос Паран, это всё – одна и та же война.
      
      – Я не Дуджек и не Бруд – я не умею выстраивать планы… кампаний. Меня… меня просто разрывает на части.
      
      – Я знаю. Ты ведь не думал, что сможешь скрыть от меня свою боль? Я вижу её в твоём лице, и моё сердце рвётся на части.
      
      Капитан отвёл глаза.
      
      – Я вижу сны… ребёнок в ране. Он кричит.
      
      – Ты убегаешь от этого ребёнка?
      
      – Да, – дрожащим голосом признался он. – Эти крики… ужасны.
      
      – Ты должен бежать к этому ребёнку, любимый. Бегство ожесточит твоё сердце.
      
      Капитан обернулся к ней. «Любимый» – такие слова, чтобы манипулировать моими чувствами?
      
      – Кто этот ребёнок?
      
      Серебряная Лиса покачала головой.
      
      – Я не знаю. Жертва незримой войны, наверное. – Она попыталась улыбнуться. – Твою отвагу уже испытывали прежде, Паран, но ты выдержал.
      
      Он поморщился и пробормотал:
      
      – Никогда не поздно сдаться.
      
      – Ты – Странник-в-Мече. Карта существует.
      
      – Мне плевать.
      
      – Ей тоже, – парировала Серебряная Лиса. – У тебя нет выбора…
      
      Паран накинулся на неё.
      
      – Тоже мне новость! Спроси у Опоннов, как я справился! – Он дико расхохотался. – Сомневаюсь, что Близнецы оправятся. Ошибка, Снасть, я всегда – ошибка, неверный выбор!
      
      Она долго смотрела на капитана, а затем – возмутительно – просто пожала плечами.
      
      Паран вдруг остыл, отвернулся. Посмотрел на Мхиби, Скворца, Молотка и Быстрого Бена. Все четверо за это время даже не шевельнулись. От такого терпения – да что там, от такой веры —
      капитану захотелось кричать. Вы ошиблись. Все вы ошиблись!
      Но Паран понимал, что они не станут и слушать.
      
      – Я ничего не знаю о Колоде Драконов, – глухо повторил он.
      
      – Если у нас будет время, я научу тебя. Если не будет, найдёшь свой собственный путь.
      
      Паран закрыл глаза. Боль в животе возвращалась, росла, вздымалась волной, от которой уже было не отмахнуться. Конечно. Рваная Снасть именно так и поступила бы. Всё у тебя получилось, Скворец. Теперь она ведёт, остальные – следуют. Хороший солдат – капитан Ганос Паран
      …
      
      В мыслях он вернулся в жуткое, кошмарное царство внутри меча Драгнипура, где легионы скованных душ неустанно тащили громадную повозку… а в сердце её – холодная, тёмная пустота, из которой тянулись цепи. В повозке едут врата, врата в Куральд Галейн, на Путь Тьмы. Меч собирает души, чтобы запечатать их… какова же рана, что требует стольких душ…
      От приступа боли капитан застонал. Маленькая ручка Серебряной Лисы коснулась его локтя.
      
      Паран едва не отшатнулся.
      
      Я вас всех подведу.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Глава пятая
      Встаёт, бескровный, из праха,
      глаза его – тёмные бездны,
      пропасти вечной боли.
      Словно магнит, притягивает
      свой клан на Соединенье,
      пресотворённый, снами обуянный.
      Истлевшая шкура – знамя,
      престол – костяная клетка,
      король – одинокий призрак
      на тёмных полях сражений.
      Рог стонет опять! И войско
      на серой заре уводит
      на битву, на битву!
      К бешеной ярости
      непрошеной памяти льда.
      Ириг Танн Делуза (р. 1091).
      Песнь о Первом Мече
      
      Два дня – семь лиг сквозь облака чёрного, липкого пепла, а на белоснежной телабе госпожи Зависти не появилось ни единого пятнышка. С ворчанием Ток Младший сорвал с лица затвердевшую повязку и медленно опустил свой тяжёлый мешок на землю. Он никогда бы не подумал, что будет рад увидеть безликую, поросшую травой равнину, но после вулканических полей холмистая степь, которая раскинулась на севере, манила, словно райский сад.
      
      – Этот холм сгодится для лагеря? – поинтересовалась госпожа Зависть, подходя к Току. – Он же совсем на виду. Вдруг по равнине бродят разбойники?
      
      – Не спорю, разбойники обычно умом не отличаются, – ответил малазанец, – но даже самый тупой из них задумается, прежде чем бросить вызов трём сегулехам. Здесь, на вершине, ветер отгонит кусачую мошкару, госпожа. В низине разбивать лагерь я бы не советовал – это ведь прерия.
      
      – Склоняюсь перед твоей мудростью, о разведчик.
      
      Ток закашлялся, выпрямился, чтобы оглядеть окрестности.
      
      – Что-то я нигде не вижу твоих четвероногих друзей.
      
      – И твоего костлявого товарища тоже. – Она вдруг испуганно посмотрела на Тока. – Думаешь, они попали в беду?
      
      Он озадаченно посмотрел на госпожу Зависть и промолчал.
      
      Она приподняла бровь, затем улыбнулась. Ток быстро отвернулся, начал копаться в мешке.
      
      – Поставлю-ка я лучше палатки, – пробормотал он.
      
      – Я ведь ещё вчера вечером пыталась дать понять, что мои слуги вполне способны справиться с такими бытовыми мелочами, Ток Младший. Я бы предпочла, чтобы ты принял для себя более высокую роль на время этого великого приключения.
      
      Ток помолчал.
      
      – Хочешь, чтобы я замер в героической позе на фоне заката, госпожа Зависть?
      
      – Именно!
      
      – Мне забыли сообщить, что я создан исключительно для твоего развлечения.
      
      – Ну вот, опять ты надулся. – Она подошла ближе, положила лёгкую ладонь ему на плечо. – Не злись на меня, пожалуйста. Мои слуги ведь совершенно не способны поддержать интересную беседу, верно? Да и твой друг Тлен тоже не блещет остроумием и манерами. А щеночки, конечно, почти идеальные спутники – всегда слушают и никогда не перебивают, но хочется ведь и остроумного диалога. В этом походе, Ток, нам не обойтись друг без друга, так пусть нас свяжут узы дружбы.
      
      Продолжая смотреть на свёрнутые палатки, Ток Младший довольно долго молчал, затем вздохнул.
      
      – Для остроумного диалога я не слишком-то гожусь, госпожа, увы. Я – солдат и почти ничего больше.
      
      И шрамы солдатские – кто же посмотрит на меня и не отшатнётся?
      
      – Это не скромность, а хитрость, Ток.
      
      Он вздрогнул, услышав в её голосе стальную нотку.
      
      – Ты получил образование куда лучшее, чем можно ожидать от обычного профессионального солдата. И я слышала довольно твоих перепалок с т’лан имассом, чтобы оценить остроумие. С чего вдруг такая стеснительность? Откуда неловкость?
      
      Руку с его плеча она не убрала.
      
      – Ты – чародейка, госпожа Зависть. А магия заставляет меня нервничать.
      
      Зависть отдёрнула руку.
      
      – Понимаю. Точнее, не понимаю, Ток Младший. Твой дружок т’лан имасс был сотворён магическим обрядом такой силы, какой этот мир давным-давно не видел. Даже его кремнёвый меч напичкан чарами под завязку – он не может ни сломаться, ни раскрошиться, с лёгкостью пробьёт защитные заклятья. Ни один Путь от него не защитит. Я бы не поставила и гроша на любой другой клинок, пока этим владеет Тлен. Да и сам он… Он ведь своего рода герой, не так ли? Среди т’лан имассов Тлен – особенный. Ты себе даже представить не можешь, какой силой – какой мощью —
      он обладает. Тлен тоже заставляет тебя нервничать, солдат? Что-то незаметно.
      
      – Да уж! – буркнул Ток. – Он ведь труп усохший, кожа да кости. Тлен-то ко мне не прижимается при всякой возможности. Он ведь не мечет в меня улыбки, будто копья, в самое сердце. Он-то не посмеивается над тем, что когда-то у меня было лицо, от которого люди не шарахались.
      
      Госпожа Зависть широко распахнула глаза.
      
      – Я не насмехаюсь над твоими шрамами, – тихо проговорила она.
      
      Ток покосился на трёх неподвижных сегулехов в неизменных масках. Ох, Худ, я всё испортил. Ухмыляетесь там под масками, да, воины?
      
      – Прошу прощения, госпожа, – выдавил он. – Я сожалею об этих словах…
      
      – Но не отказываешься от них. Хорошо же, я принимаю вызов.
      
      Ток воззрился на неё.
      
      – Вызов?
      
      Зависть улыбнулась.
      
      – Ты явно сомневаешься в искренности моей к тебе приязни. Придётся постараться доказать обратное.
      
      – Госпожа…
      
      – А если будешь и впредь пытаться меня оттолкнуть, узнаешь, что меня оттолкнуть не так-то легко.
      
      – Зачем, госпожа Зависть?
      
      Ты хочешь добиться того, чтобы все мои защитные стены рухнули… лишь для развлечения?
      
      Её глаза вспыхнули, и Ток отчётливо понял, что не ошибся. Боль вошла в него, словно холодное железо. Малазанец принялся разворачивать первую палатку.
      
      Подошли Гарат и Баальджагг, начали крутиться вокруг госпожи Зависти. В следующий миг облако пыли поднялось над охряной травой в нескольких шагах от Тока. Возник Тлен – на плечах он держал тушу вилорогой антилопы, которую тут же с глухим стуком сбросил на землю.
      
      Никаких ран на теле животного Ток не увидел. Наверное, перепугалась до смерти
      .
      
      – Ах, чудесно! – воскликнула госпожа Зависть. – Сегодня будем обедать как аристократы! – Она обернулась к сегулехам. – Принимайся за дело, Сену, тушу нужно разделать.
      
      Похоже, не в первый раз.
      
      – А вы двое… хм-м, к чему бы вас приставить? Бездельничать негоже. Мок, ты соберёшь кожаную ванну. Вон там поставь, на холме. О воде и благовонных маслах не беспокойся, этим я сама займусь. Турул, распакуй мои гребни и халат, будь так добр.
      
      Ток оглянулся через плечо и заметил, что Тлен смотрит на него. Разведчик криво усмехнулся. Т’лан имасс подошёл ближе.
      
      – Мы можем начать делать стрелы, солдат.
      
      – Ага, как только поставлю палатки.
      
      – Хорошо. Я принесу материал. Мы должны сделать себе инструменты.
      
      Ток за годы службы поставил столько палаток, что работа ничуть не мешала ему следить за тем, как готовится Тлен. Т’лан имасс встал на колени рядом с антилопой и без видимого усилия отломал оба рога у самого основания. Затем отодвинулся в сторону, сбросил с плеча кожаную сумку, развязал тесёмку, чтобы та развернулась на земле, внутри показались полдюжины крупных кусков обсидиана, собранных на лавовой равнине, и набор разных камней с морского берега у яггутской башни, а также костяной тростник и пара мёртвых чаек, притороченных к мешку Тока.
      
      Малазанец не уставал удивляться – да что там, поражаться – ловкости и сноровке иссохших, почти бесплотных рук неупокоенного воина. Руки художника.
      Выбрав один из кусков обсидиана, т’лан имасс взял крупный камень с берега и тремя быстрыми ударами отделил три длинных, тонких лезвия вулканического стекла. Ещё несколько ударов привели к появлению осколков разной толщины и размера.
      
      Тлен отложил в сторону ударник и обсидиан. Рассмотрев осколки, выбрал один, взял его в левую руку, а правой потянулся за рогом антилопы. Кончиком переднего отростка на роге т’лан имасс принялся отбивать совсем мелкие осколки по краям большего.
      
      Рядом с Током вздохнула госпожа Зависть.
      
      – Какое удивительное искусство. Как думаешь, во времена, когда мы ещё не научились ковать металл, все им владели?
      
      Разведчик пожал плечами.
      
      – Похоже на то. Малазанские учёные утверждают, что железо научились ковать только полтысячи лет назад – народы континента Квон-Тали, во всяком случае. До того все пользовались лишь бронзой. А до бронзы – медью и оловом. А ещё раньше – почему бы и не камнями?
      
      – Ага, так и знала, что ты получил хорошее образование, Ток Младший. Человеческие учёные, к сожалению, обычно размышляют исключительно о человеческих достижениях. Среди Старших рас искусство ковки металлов было весьма развито. Меч моего отца тому пример.
      
      Ток хмыкнул.
      
      – Колдовство, зачарование. Они заменяют собой технический прогресс, подменяют обычное земное знание.
      
      – Да уж, солдат, взгляды на магию у тебя довольно радикальные. Но чудится мне в этих словах некая заученность. Какой же разочарованный книжник – чародей-неудачник, вернее всего – вложил тебе в голову такие мысли?
      
      Ток невольно ухмыльнулся.
      
      – Да, это точно. Только не книжник, а Высший жрец.
      
      – Ну, конечно, культы рассматривают всякое
      развитие – чародейское ли, мирское ли – как потенциальную угрозу. Тебе стоит взять за правило проверять источники, Ток Младший, иначе будешь только по-обезьяньи повторять предрассудки других.
      
      – Говоришь точь-в-точь как мой отец.
      
      – Лучше бы ты прислушивался к его советам.
      
      Лучше бы. Но я им не следовал. Убирайся из Империи, так он сказал. Выбери какое-нибудь местечко вдали от двора, куда не дотянутся генералы и Когти. И не высовывайся, сынок…
      
      Поставив последнюю, третью палатку, Ток подошёл к Тлену. В семидесяти шагах от них, на вершине соседнего холма, Мок установил кожаную ванну на деревянном каркасе. Туда направилась госпожа Зависть в сопровождении Турула, который нёс в руках аккуратно сложенный халат и купальные принадлежности. Волчица и пёс сидели рядом с Сену, который разделывал антилопу. Время от времени сегулех бросал им отдельные куски.
      
      Тлен тем временем изготовил четыре костяных инструмента – изогнутый ножик, что-то вроде скребка размером с ноготь большого пальца, полукруглое лезвие с тщательно заострённой внутренней стороной и сверло или шило. Теперь он взялся за три первых, крупных обсидиановых скола.
      
      Присев на корточки рядом с т’лан имассом, Ток осмотрел законченные инструменты.
      
      – Ага, – проговорил он через некоторое время, – начинаю понимать. Это для того, чтобы делать древки и оперение, да?
      
      Тлен кивнул.
      
      – Антилопа даст нам всё, что нужно. Жилами перевяжем. Из шкуры сделаем колчан и ремешки.
      
      – А вот этот, полукруглый?
      
      – Древки из костяного тростника нужно выправить.
      
      – Ага, понятно. А клей или смола нам не нужны?
      
      – В идеале – да. Однако это безлесая равнина, так что обойдёмся тем, что есть. Оперение привяжем жилой.
      
      – Послушать тебя, Тлен, – выходит, будто сделать наконечники легко, но что-то мне подсказывает: это не так.
      
      – Бывает камень-песок, бывает камень-вода. Острые инструменты можно сделать из камня-воды. Пробойные – из камня-песка, но только самого твёрдого.
      
      – А я-то всю жизнь думал, что камень – это просто камень.
      
      – В нашем языке много названий для камня. Названий, которые говорят о его природе, описывают его предназначение, рассказывают его прошлое, именуют духа, который в нём заключён, открывают…
      
      – Хорошо! Хорошо! Я тебя понял. Давай о чём-нибудь другом поговорим?
      
      – Например?
      
      Ток посмотрел на соседний холм. Над кромкой ванны виднелись только голова и колени госпожи Зависти. Позади блистал закат. Сегулехи – Мок и Турул – стояли рядом, спиной к хозяйке.
      
      – О ней.
      
      – О госпоже Зависти я не знаю почти ничего, кроме того, что уже сказал.
      
      – Она была… спутницей Аномандра Рейка?
      
      Тлен снова начал отбивать тонкие, полупрозрачные осколки обсидиана от лезвия, так что в нём уже начал угадываться копьевидный наконечник.
      
      – Поначалу их было трое – временных спутников. Аномандр Рейк, Каладан Бруд и чародейка, которая впоследствии Взошла и стала Королевой грёз. Это событие вызвало драматические события – так, во всяком случае, рассказывают. К Сыну Тьмы присоединились госпожа Зависть и одиночник по имени Осрик. Новая троица начала странствие по миру. Каладан Бруд тогда пошёл собственной дорогой, его несколько веков не видели в этом мире. Когда он наконец вернулся – примерно тысячу лет назад, – он принёс молот, которым владеет и поныне: оружие Спящей богини.
      
      – А Рейк, Зависть и Осрик – они чем занимались?
      
      Т’лан имасс пожал плечами.
      
      – Об этом лишь они сами могут поведать. Они расстались. Осрик исчез – никто не знает куда. Аномандр Рейк и госпожа Зависть продолжали быть вместе. Говорят, они расстались – поссорившись – незадолго до того, как Взошедшие собрались, чтобы сковать Павшего. Рейк помогал им. Госпожа отказалась. О ней я больше ничего не знаю, солдат.
      
      – Она – чародейка.
      
      – Подтверждение тому – у тебя перед глазами.
      
      – Горячая вода в ванне, которая появилась из ниоткуда?
      
      Тлен положил перед собой готовый наконечник и потянулся за следующей заготовкой.
      
      – Я говорил о сегулехах, Ток Младший.
      
      Разведчик хмыкнул.
      
      – Зачарованы – принуждены служить ей… Худов дух, она их превратила в рабов!
      
      Т’лан имасс остановился, посмотрел на Тока.
      
      – Тебя это беспокоит? Разве в Малазанской империи нет рабов?
      
      – Есть, конечно. Должники, мелкие воришки, пленные с войн. Но это же сегулехи,
      Тлен! Самые ужасные воины этого континента. Их все боятся, особенно потому, что они нападают без предупреждения и по им одним известным причинам…
      
      – Общаются они, – проговорил Тлен, – большей частью без слов. Утверждают своё положение позой, лёгким жестом, направлением взгляда и наклоном головы.
      
      Ток заморгал.
      
      – Правда? Ого. Так почему тогда они не убили меня давным-давно, я ведь в этом ничего не понимаю?
      
      – Твоя тревога в их присутствии выдаёт подчинение, – ответил т’лан имасс.
      
      – Прирождённый трус, да, это я. Но ты, как я понимаю, не выказываешь никакой… тревоги.
      
      – Я не склоняюсь ни перед кем, Ток Младший.
      
      Малазанец помолчал, раздумывая над словами Тлена. Затем сказал:
      
      – Старший из них – Мок – у него на маске только две полосы. Думаю, я знаю, что это значит, и если я прав… – Он медленно покачал головой.
      
      Немёртвый воин поднял голову и, не сводя глаз с лица разведчика, ответил:
      
      – Юноша, который бросил мне вызов, Сену, он был… хорош. Если бы я не предвидел его удара, позволил ему полностью обнажить мечи, наш бой мог быть долгим.
      
      Ток нахмурился.
      
      – Как ты понимаешь, хорош или плох, если он даже не успел достать мечи из ножен?
      
      – Это не мешало ему парировать ими мои удары.
      
      Единственный глаз Тока широко раскрылся от изумления.
      
      – Он отбил твой удар полувыдвинутыми мечами?
      
      – Да, первые два, но не третий. Мне нужно лишь увидеть, как двигается старший, как легко ступает по земле, как он ловок, чтобы оценить его мастерство. Сену и Турул признают его за старшего. По маске ты определил, что он занимает высокое положение среди своего народа.
      
      – Третье, я так думаю. Третье сверху. Говорят, существует легендарный сегулех с белой маской. Из фарфора. Его никто не видел, кроме самих сегулехов, конечно. Они ведь каста воинов. И правит ими сильнейший боец. – Ток обернулся, чтобы посмотреть на двух воинов вдалеке, затем покосился через плечо на Сену, который склонился над антилопой в десяти шагах от них. – Зачем же они пришли на материк?
      
      – Можешь спросить у младшего из них, Ток.
      
      Разведчик ухмыльнулся Тлену.
      
      – Значит, тебе тоже хочется это узнать. Ну, извини, я за тебя грязную работу не сделаю, поскольку у меня ранг ниже. Он может сам решить поговорить со мной, но я начать беседу не могу. Хочешь получить ответы – придётся самому задавать вопросы.
      
      Тлен отложил рог и заготовку, затем поднялся под тихий перестук костей. Т’лан имасс подошёл к Сену. Ток не отставал.
      
      – Воин, – обратился к сегулеху Тлен.
      
      Тот прекратил разделывать тушу, чуть заметно склонил голову.
      
      – Что заставило тебя покинуть родину? Что привело тебя с братьями сюда?
      
      Сену ответил на одном из даруджийских диалектов, который показался Току несколько архаичным.
      
      – Мастер Каменный Меч, мы – карательная армия народа сегулехов.
      
      Если бы кто угодно другой, а не сегулех, заявил такое, Ток бы расхохотался. Но сейчас только сжал зубы.
      
      Тлен, похоже, тоже был обескуражен, поскольку прежде чем заговорить, долго молчал.
      
      – Каратели. Кого же сегулехи решили покарать?
      
      – Тех, кто вторгся на наш остров. Мы убиваем всех, кто приходит, но поток не иссякает. Эта задача поручена Чёрным Маскам – посвящённым первого уровня в оружейной школе, ибо враг приходит безоружным, а значит, не достоин дуэли. Но такая резня нарушает дисциплину обучения, пятнает сознание и столь вредна для сосредоточенности. Было решено отправиться в землю этих иноземцев и убить того, кто шлёт своих людей на наш остров. Я дал тебе ответ, мастер Каменный Меч.
      
      – Ты знаешь, как именуются эти люди? Как сами себя называют?
      
      – Жрецами Панниона. Они приходят проповедовать. Нас это не интересует. Они не слушают. А теперь предупреждают, что пришлют армию на наш остров. Чтобы показать, как мы желаем такого исхода, мы послали им много даров. Они решили оскорбиться нашим приглашением к войне. Мы признаём, что не понимаем их, и оттого устали говорить с этими паннионцами. Отныне лишь наши клинки будут говорить от имени сегулехов.
      
      – Но госпожа Зависть опутала вас своими чарами.
      
      У Тока перехватило дыхание. Сену снова качнул головой, но промолчал.
      
      – К счастью, – продолжил Тлен своим обычным, сухим и беспристрастным тоном, – мы теперь идём в Паннионский Домин.
      
      – Этому решению мы рады, – пробурчал Сену.
      
      – Сколько лет прошло с твоего рождения, Сену? – спросил т’лан имасс.
      
      – Четырнадцать, мастер Каменный Меч. Я – посвящённый одиннадцатого уровня.
      
      …С квадратных кусков мяса на вертеле, шипя, капал в огонь жир. Госпожа Зависть вынырнула из сумрака, за ней показались сегулехи. Она надела толстый, тёмно-синий халат, нижняя кромка которого касалась укрытых росой трав. Волосы женщина заплела на затылке в одну толстую косу.
      
      – М-м-м, какой аромат – просто умираю от голода!
      
      Ток краем глаза заметил, как Турул небрежно повернулся, поднимая руки в перчатках. Оба меча вылетели из ножен быстрее, чем мог уловить глаз, затем последовала молниеносная атака. Когда яркая сталь столкнулась с кремнем, посыпались искры. Тлен отступил на полдюжины шагов, отбивая своим клинком град ударов. Оба воина скрылись во мраке за кругом света костра.
      
      Волчица и пёс зарычали и бросились за ними.
      
      – Это возмутительно! – взорвалась госпожа Зависть.
      
      Сноп искр вспыхнул шагах в десяти от них, но этого света было недостаточно, чтобы Ток смог разглядеть что-то большее, чем движение рук и плеч. Он покосился на Мока и Сену. Молодой сегулех по-прежнему сидел у костра и занимался ужином. Старейшина в двухполосной маске стоял неподвижно, следил за дуэлью, хотя вряд ли мог разглядеть что-то большее, чем Ток. А может, ему и не надо ничего видеть…
      
      В ночи снова вспыхнули искры.
      
      Госпожа Зависть приглушённо хихикнула, прикрыв рот ладошкой.
      
      – Я так понимаю, что ты умеешь видеть в темноте, госпожа, – пробормотал Ток.
      
      – О да. Это очень незаурядная дуэль – я никогда не… хотя нет, всё сложнее. Старое воспоминание проснулось, когда ты назвал их сегулехами. Аномандр Рейк когда-то сражался с двумя десятками сегулехов, они нападали один за другим. Рейк инкогнито посетил их остров, но ничего не знал об обитателях. Приняв человеческий облик и соорудив себе маску, он решил пройтись по главной улице города. Рейк от природы гордец, так что, разумеется, не выказал никакого почтения ни к одному из встречных…
      
      Ночь вновь вспыхнула искрами, затем последовал быстрый обмен ударами, который завершился громким вскриком. Затем клинки снова сошлись.
      
      – Два колокола. Ровно столько продлился весь визит Рейка на остров и общение с его жителями. Он описывал жестокость этого короткого боя, говорил о собственных смятении и усталости, о том, что вынужден был отступить на свой Путь, чтобы только успокоить бешеное сердцебиение.
      
      Внезапно прозвучал новый голос, холодный и хриплый:
      
      – Чёрный Клинок.
      
      Они обернулись к Моку.
      
      – Это было много сотен лет назад, – сказала госпожа Зависть.
      
      – Память о достойном противнике не угаснет среди сегулехов, госпожа.
      
      – Рейк сказал, что на маске последнего мечника, с которым он бился, было семь знаков.
      
      Мок чуть склонил голову.
      
      – Эта маска по-прежнему ждёт его. Чёрный Клинок заслужил Седьмое место. Госпожа, мы желаем, чтобы он его занял.
      
      Зависть улыбнулась.
      
      – Быть может, тебе вскоре представится возможность передать ему приглашение лично.
      
      – Это не приглашение, госпожа. Это приказ.
      
      Она звонко, заливисто расхохоталась.
      
      – Ах, милый мой слуга, нет на свете никого,
      кого Владыка Тьмы не встретил бы прямым, твёрдым взглядом. Считай, что я тебя предупредила.
      
      – Значит, наши клинки встретятся, госпожа. Он – Седьмой, я – Третий.
      
      Зависть обернулась к нему, скрестила руки на груди.
      
      – В самом деле! Ты хоть знаешь, куда попали души тех двадцати сегулехов, которых он убил… включая
      Седьмого? В рабство внутри Драгнипура, вот куда. Вечное. Тебе не терпится присоединиться к ним, Мок?
      
      Из темноты за пределами светового круга послышался ещё один тяжёлый удар, затем наступила тишина.
      
      – Если сегулех умер, он проиграл, – заявил Мок. – О проигравших мы не думаем.
      
      – Это касается и твоего брата? – тихо поинтересовался Ток.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      В отблесках костра показался Тлен, кремнёвый меч он нёс в левой руке, а правой тащил за шиворот обмякшее тело Турула. Голова сегулеха безвольно качалась из стороны в сторону. Пёс и волчица шли за ними по пятам, виляя хвостами.
      
      – Ты убил моего слугу, т’лан имасс? – спросила госпожа Зависть.
      
      – Нет, – ответил Тлен. – У него сломаны запястье и несколько рёбер, также он получил с полдюжины ударов по голове. Оправится, я думаю. Рано или поздно.
      
      – Ну, боюсь, это нас не устраивает. Принеси его сюда, пожалуйста. Ко мне.
      
      – Его не следует лечить магически, – заявил Мок.
      
      И тут госпожа Зависть вспылила. Она резко развернулась, тонкую фигурку окутало облако серебристой энергии. Волна силы покатилась прочь от неё, ударила Мока так, что сегулех взлетел в воздух. И с глухим стуком упал на землю. Яркое сияние померкло.
      
      – Слугам не следует мне приказывать! Знай своё место, Мок. Надеюсь, одного напоминания достаточно. – Зависть снова перевела взгляд на Турула. – Я его исцелю. В конце концов, – продолжила она уже более мягким тоном, – как известно, всякой культурной даме нужны как минимум трое слуг.
      
      Женщина положила руку на грудь сегулеху. Турул застонал.
      
      Ток взглянул на Тлена.
      
      – Худов дух! Да он тебя хорошо отделал!
      
      – Очень давно я не встречал настолько достойного противника, – сказал Тлен. – Тем сложнее было бить мечом только плашмя.
      
      Мок медленно поднимался на ноги. При этих словах т’лан имасса он замер, затем медленно повернулся к неупокоенному воину.
      
      Будь я проклят, Тлен, ты, кажется, заставил Третьего призадуматься.
      
      – Сегодня – больше никаких дуэлей, – строго приказала госпожа Зависть. – Иначе я не стану сдерживать свой гнев.
      
      Мок небрежно отвёл глаза от т’лан имасса.
      
      Госпожа Зависть выпрямилась и вздохнула.
      
      – Турул исцелён. Я почти устала! Сену, милый мой, принеси тарелки и приборы. И элинское красное. Нас ждёт уютная, тихая трапеза, заждалась, я бы даже сказала. – Она игриво улыбнулась Току. – И остроумная застольная беседа, м-м?
      
      Теперь застонал уже сам Ток.
      
      Три всадника, натянув поводья, остановились на вершине невысокого холма. Скворец развернул своего коня, чтобы взглянуть на Крепь, на его скулах заиграли желваки.
      
      Быстрый Бен молчал, смотрел на седобородого командира, своего старого друга, с полным пониманием. На этот холм мы пришли за Локоном. Среди груды пустых доспехов – о боги, они ведь всё ещё здесь, разлагаются среди травы – стояла чародейка, Рваная Снасть, последняя из кадровых магов. Мы только-только выбрались из обвалившихся тоннелей, в глубинах остались тысячи наших братьев и сестёр. Нас жгла ярость… жгло понимание – нас предали
      .
      
      Здесь… на этом выжженном магией холме мы были готовы пойти на убийство. Хладнокровно, без сомнений…
      Чародей покосился на Молотка. Целитель, прищурившись, смотрел на Скворца, и Быстрый Бен понял, что он тоже заново переживает горькие воспоминания.
      
      Нельзя похоронить историю своей жизни. Костяные руки с жёлтыми ногтями вырываются из земли у наших ног, держат крепко.
      
      – Итоги, – прорычал Скворец, вперившись серыми глазами в пустое небо над городом.
      
      Молоток откашлялся.
      
      – Кто первый?
      
      Командир качнул головой в сторону целителя.
      
      – Ладно, – сказал Молоток. – Паранова… болезнь. Его смертного тела коснулась Взошедшая кровь… и Взошедшее место… но – Быстрый Бен подтвердит – ни то ни другое не должно было проявиться в форме такой хвори. Нет, и кровь, и все эти места – это только толчки, которые гонят его дальше по коридору.
      
      – А он раз за разом возвращается, – добавил Быстрый Бен. – Пытается сбежать. И чем настойчивей пытается…
      
      – Тем сильней болеет, – закончил Молоток.
      
      Скворец вновь перевёл взгляд на стены Крепи и поморщился.
      
      – Когда я в прошлый раз стоял на этом холме, пришлось слушать, как Бен с Каламом друг за друга предложения заканчивают. Похоже, всё изменилось не так сильно, как я думал. Сам капитан – Взошёл?
      
      – Почти, – проговорил чародей. И нечего даже говорить, как это тревожит. Но ещё тревожней было бы, если бы Паран… хотел этого. С другой стороны, кто знает, какие амбиции скрываются за этим нежеланием
      ?
      
      – А что вы двое думаете про его рассказ о Псе и мече Рейка?
      
      – Напрягает, – пробурчал Молоток.
      
      – Мягко сказано, – добавил Быстрый Бен. – Страшно до дрожи.
      
      Скворец нахмурился.
      
      – Почему?
      
      – Драгнипур – не меч Рейка. Не он его выковал. Что этот ублюдок знает о клинке? Сколько ему нужно
      знать? И к какому Худу пропали эти Псы? Где бы они сейчас ни были, Паран связан кровными узами с одним из них…
      
      – Что делает капитана… непредсказуемым, – вмешался Молоток.
      
      – А что в конце этого вашего «коридора»?
      
      – Не знаю.
      
      – Я тоже, – печально признался Быстрый Бен. – Но думаю, нам тоже надо его подтолкнуть. Хотя бы для того, чтобы спасти Парана от самого себя.
      
      – И как предлагаешь это сделать?
      
      Чародей ухмыльнулся.
      
      – Всё уже делается, командир. Мы ж его свели с Серебряной Лисой. Она его читает, как Рваная Снасть читала расклады Колоды Драконов, видит всё больше всякий раз, как взглянет на него.
      
      – А может, это просто Снасть вспоминает… как его раздевала, – заметил Молоток.
      
      – Очень остроумно, – процедил Скворец. – Значит, Серебряная Лиса заглянула ему в душу, но ведь никаких гарантий, что она поделится с нами своими открытиями, да?
      
      – Если личности Рваной Снасти и Ночной Стужи одержат верх…
      
      – Чародейка-то ещё ничего, а вот Стужа… – Скворец покачал головой.
      
      – Она, конечно, была та ещё особа, – согласился Быстрый Бен. – И довольно загадочная. Но всё равно – малазанка…
      
      – О которой мы почти ничего не знаем, – протянул командир. – Холодная. Отстранённая.
      
      Молоток спросил:
      
      – А Путь её был какой?
      
      – Рашан, насколько я могу судить, – мрачно пробормотал Быстрый Бен. – Путь Тьмы.
      
      – Значит, этим знанием способна воспользоваться Серебряная Лиса, – сказал через некоторое время целитель.
      
      – Скорее всего, инстинктивно, обрывками – я так понимаю, что от Ночной Стужи не так уж много осталось.
      
      – Ты уверен, чародей? – спросил Скворец.
      
      – Нет.
      
      А уж про Стужу я более чем не уверен. Были и другие Ночные Стужи… задолго до Малазанской империи. В Первую Эру Натилогских войн. Освобождение Каракаранга в Семи Городах семьсот лет назад. Изгнание сэтийцев из Фэнна в Квон-Тали почти две тысячи лет назад. Женщина, чародейка по имени Ночная Стужа, снова и снова. Если это была одна и та же…
      
      Командир перегнулся через седло и сплюнул на землю.
      
      – Безрадостно.
      
      Чародей и целитель промолчали.
      
      Сказать бы ему про Огнь… но если ему и так безрадостно, то уж что добавят мысли о близком конце света? Нет, с этим тебе придётся самому разобраться, Быстрый Бен, и будь готов прыгать, когда подвернётся подходящий момент… Увечный бог объявил войну другим Взошедшим, другим Путям, всему треклятому миру и каждому из нас. Ладно, Павший, но тогда тебе придётся перехитрить
      меня. Забудь о богах и их неуклюжих играх, ты у меня ещё кругами ползать будешь…
      
      Минуты шли, кони под всадниками оставались неподвижны, только взмахивали хвостами и подёргивали ушами, отгоняя слепней.
      
      – Продолжайте следить за тем, чтобы Паран двигался в правильном направлении, – сказал наконец Скворец. – Подталкивайте, если возможность представится. Быстрый Бен, выясни что сумеешь о Ночной Стуже – из всех доступных источников. Молоток, расскажи о Паране Штырю – вы все трое должны держаться рядом с ним, так близко, чтоб волоски в носу подсчитать могли. – Командир подобрал поводья и развернул коня. – Даруджийцы с минуты на минуту прибудут в ставку Бруда – поехали обратно.
      
      Они спустились с холма лёгким галопом, оставив слепней без толку гудеть над вершиной.
      
      Скворец натянул поводья у шатра, который предоставили Дуджеку Однорукому. Конь тяжело дышал после скачки: командир промчался через весь лагерь «Мостожогов», где оставил Быстрого Бена и Молотка, а затем – через раскинувшийся на равнине лагерь Бруда. Скворец спрыгнул с седла, поморщившись, когда наступил на больную ногу.
      
      Вышел знаменосец Артантос.
      
      – Я возьму поводья, командир, – заявил юноша. – Коня нужно почистить…
      
      – И не его одного, – проворчал Скворец. – Однорукий внутри?
      
      – Так точно. Он вас ждёт.
      
      Без лишних слов командир вошёл в шатёр.
      
      – Ты очень вовремя, – прорычал Дуджек с лежанки и с кряхтением сел. – Налей себе эля, вон он, на столе. Стул возьми. Голодный?
      
      – Нет.
      
      – Я тоже. Выпьем.
      
      Оба молчали, пока Скворец переставлял мебель и наливал эль. Молча допили первые кубки, затем командир наполнил их вновь.
      
      – Семя Луны, – проговорил Дуджек, вытер губы и снова потянулся к кубку. – Если повезёт, снова его увидим, но только у Коралла или даже позже. Выходит, Аномандр Рейк решил бросить свою – и Семени – силу против Паннионского Домина. Причины? Неизвестны. Может, ему просто нравится воевать.
      
      Скворец нахмурился.
      
      – У стен Крепи мне показалось, что он не слишком-то рвался воевать, Дуджек.
      
      – Только потому, что его тисте анди были заняты в другом месте. И это хорошо, а то нас бы просто уничтожили.
      
      – Возможно, ты прав. Так выходит, что мы поднимаем большие силы против средненькой империи фанатиков, Дуджек. Знаю-знаю, Домин с самого начала пах плохо, будто что-то там затевается. Но всё же…
      
      – Ага. – Дуджек помолчал и пожал плечами. – Увидим то, что увидим. Ты с Вывихом поговорил?
      
      Скворец кивнул.
      
      – Он согласен, что его летунов никто не должен видеть – так что никакого подвоза припасов на марше, если это вообще возможно. Послал разведчиков подыскать тихое местечко рядом с Паннионской границей для лагеря. Тайное, но так близко, чтобы нанести оттуда стратегический удар, когда придёт время.
      
      – Хорошо. Наша армия готова выступить из Крепи?
      
      – В целом готова. Остаётся вопрос снабжения.
      
      – Обсудим, когда прибудут эмиссары из Даруджистана. Теперь – Серебряная Лиса…
      
      – Трудно сказать, Дуджек. Собрание т’лан имассов – это тревожно, особенно если учесть, что она утверждает, будто нежить нам понадобится в Паннионском Домине. Первый Кулак, мы слишком мало знаем о враге…
      
      – Это изменится – ты приказал Быстрому Бену установить контакт с наёмниками в Капастане?
      
      – Он уже что-то придумал. Посмотрим, проглотят ли они наживку.
      
      – Так вот о Серебряной Лисе, Скворец. Рваная Снасть была нам верным союзником… другом…
      
      – Она там, внутри девочки-рхиви. Они с Параном… поговорили. – Командир помолчал, затем вздохнул, не сводя глаз с кубка в руках. – В общем, дело ещё не закончено, нам придётся подождать и посмотреть.
      
      – Любое создание, которое так пожирает собственную мать…
      
      – Да, конечно, но, с другой стороны, когда т’лан имассы вообще проявляли хоть толику милосердия? Они ведь нежить бездушная, и давай говорить честно – союзники нам или нет – жуткая до колик. В узде их держал Император – и только он. Сражаться с ними бок о бок в Семи Городах было… неприятно. Мы это оба знаем, Дуджек.
      
      – Холодный прагматизм всегда вызывает неприятные чувства, – пробормотал Первый Кулак. – И имассы вернулись, но теперь в узде их держит ребёнок…
      
      Скворец хмыкнул.
      
      – Неожиданное замечание, но я понимаю, к чему ты клонишь. Келланвед проявлял… сдержанность с т’лан имассами, если не считать резни в Арэне. Но ребёнок, рождённый мятущимися душами на Пути Телланна, обретя подобную власть…
      
      – Скольких детей, способных проявлять сдержанность, ты знаешь? Мудрость Рваной Снасти должна выйти на первый план – и поскорее.
      
      – Сделаем всё, что сможем, Дуджек.
      
      Старик вздохнул, затем кивнул.
      
      – Теперь скажи, что думаешь о наших новоявленных союзниках?
      
      – Отсутствие Багровой гвардии – это удар, – сказал Скворец. – Разрозненный набор сомнительных наёмников и других дармоедов указывает на потерю в качестве. Моттские ополченцы лучшие из них, и это обо всех говорит исчерпывающе. Рхиви и баргасты – крепкие силы, это мы оба знаем, а тисте анди – несравненные воины. Тем не менее мы нужны Бруду. Очень.
      
      – Может, даже больше, чем он нужен нам, – заметил Дуджек. – В обычной войне, конечно.
      
      – У Бруда есть настоящая бритая костяшка в дырке – Семя Луны и Рейк. Первый Кулак, если т’лан имассы придут нам на помощь, я не вижу ни одной силы на этом или любом другом континенте, которая сумела бы нам противостоять. Боги видят, мы бы могли аннексировать полматерика…
      
      – Вот как? – Дуджек невесело ухмыльнулся. – Скрой эту мысль, старый друг, спрячь так глубоко, чтобы она никогда больше не увидела света дня. Сегодня мы выходим на марш, чтобы поцеловать мечом тирана, а что будет дальше – это вопрос, и его мы обсудим потом. А сейчас мы оба ходим по краю обрыва…
      
      – Да, понимаю. Каллор.
      
      – Каллор.
      
      – Он попытается убить девочку, – сказал Скворец.
      
      – Нет, – возразил Дуджек. – Если попробует, Бруд его прикончит. – Однорукий склонился над столом, и Скворец вновь наполнил его кубок. Откинувшись на спинку стула, Первый Кулак пристально посмотрел на командира, затем сказал: – Сам Каладан Бруд – это настоящая
      бритая костяшка в дырке, друг мой. Я читал о его похождениях на плато Лейдерон в «Истории Натилога». Худов дух, его лучше не выводить из себя – друг ты или враг – Бруду всё равно, когда он поддаётся ярости. Аномандр Рейк – это холодная, аккуратная сила. С Воеводой всё иначе. Этот его молот… говорят, только он и способен пробудить Огнь. Ударить им по земле с достаточной силой, и богиня откроет глаза. А если бы Бруд не обладал такой силой, он бы даже поднять молот не смог.
      
      Скворец подумал некоторое время, затем сказал:
      
      – Будем надеяться, что Бруд останется защитником девочки.
      
      – Каллор попытается переубедить Воеводу словами, а не мечом, – заметил Дуджек. – Может даже обратиться за помощью к Рейку…
      
      Командир присмотрелся к Первому Кулаку.
      
      – Каллор к тебе приходил.
      
      – Ага. И говорит этот ублюдок убедительно. Сказал даже, что отказывается от ненависти к тебе лично – его физически не били уже много столетий, так он сказал. И добавил, что заслужил.
      
      – Какое великодушие, – процедил Скворец. И очень политически выгодное. –
      Я не потерплю убийства ребёнка, – холодно добавил командир. – Какая бы сила или потенциал в нём ни нашлись.
      
      Дуджек поднял глаза.
      
      – Даже вопреки моему прямому приказу, да?
      
      – Мы давно друг друга знаем, Дуджек.
      
      – Да уж. Упрямец.
      
      – Только когда это важно.
      
      Некоторое время оба молчали, затем Первый Кулак отвёл глаза и вздохнул.
      
      – Надо тебя разжаловать обратно в сержанты.
      
      Скворец рассмеялся.
      
      – Налей мне ещё, – проворчал Дуджек. – К нам едет посол из Даруджистана, и мне нужно быть весёлым и жизнерадостным на встрече с ним.
      
      – Что, если Каллор прав?
      
      Глаза Мхиби сузились.
      
      – Тогда, Воевода, лучше прикажи ему убить меня вместе с дочерью.
      
      Широкий, плоский лоб Каладана Бруда покрылся глубокими морщинами, когда он хмуро посмотрел на рхиви.
      
      – Я ведь тебя помню. Ты из племён, которые воевали с нами на севере. Юная, пламенная, красивая. Видеть тебя такой – видеть, что с тобой сделал этот ребёнок, – мне больно, женщина.
      
      – Мне больнее, уж поверь, Воевода, но я принимаю это…
      
      – Твоя дочь убивает тебя – почему?
      
      Мхиби посмотрела на Корлат. На лице тисте анди застыло отстранённое выражение. В шатре стояла удушающая жара, воздух был влажным и затхлым. Через некоторое время старуха вновь перевела взгляд на Каладана Бруда.
      
      – Серебряная Лиса – порождение Телланна, Пути т’лан имассов, Воевода. Они ей родня, но не могут её выкормить, ибо сами – нежить, а дитя их – из плоти и крови. Рваная Снасть мертва. Как и Ночная Стужа. Родство – важнее, чем ты можешь подумать. Кровные узы – паутина, по которой движутся наши жизни – от младенчества в детство, а из детства к взрослению. Без этой жизненной силы человек истает, умрёт. Одиночество – болезнь, Воевода, не только духовно, но и физически. Я – паутина моей дочери, и в этом я одинока…
      
      Бруд качал головой.
      
      – Твои слова не объясняют её… нетерпения, Мхиби. Она утверждает, что будет командовать т’лан имассами. Говорит, они услышали призыв. Разве это не означает, что легионы нежити уже признали и приняли её?
      
      Заговорила Корлат:
      
      – Воевода, ты считаешь, будто Серебряная Лиса стремится ускорить свой рост, чтобы утвердить свою власть, когда встретится лицом к лицу с т’лан имассами? Легионы нежити отвергнут призывателя-ребёнка – так ты считаешь?
      
      – Я пытаюсь понять, зачем она делает это со своей матерью, Корлат, – с болью в голосе ответил Бруд.
      
      – Возможно, ты прав, Воевода, – сказала Мхиби. – Кости и плоть могут удержать лишь ограниченную силу – всегда есть предел. У таких созданий, как ты и Аномандр Рейк – и ты тоже, Корлат, – у вас есть столетия прожитой жизни, необходимые, чтобы сдержать могущество. У Серебряной Лисы – нет, точнее, воспоминания говорят ей, что есть, но детское тело отвергает подобную память. Огромная власть ожидает её, и чтобы её обрести, она должна стать взрослой женщиной – но даже тогда…
      
      – Восхождение рождается опытом, – сказала Корлат. – Любопытное замечание, Мхиби.
      
      – И опыт… закаляет, – кивнула рхиви.
      
      – Вот чего боится Каллор, – пророкотал Бруд, поднимаясь из кресла с беспокойным вздохом. – Незакалённой мощи.
      
      – Возможно, – тихонько проговорила Корлат, – это сам Каллор – причина нетерпения девочки: она желает стать женщиной, чтобы избавиться от страхов.
      
      – Сомневаюсь, что такая ирония его бы позабавила, – пробормотал Воевода. – Избавиться, говоришь? Если подумать, скорее всего, она знает, что рано или поздно должна будет защищаться…
      
      – Тайна связывает их двоих, – прошептала Корлат.
      
      Наступило молчание. Все понимали, что это правда, и всех она тревожила. Одна из душ Серебряной Лисы уже сталкивалась с Каллором в прошлом. Рваная Снасть, Беллурдан или Ночная Стужа.
      
      Через некоторое время Бруд откашлялся.
      
      – Опыт жизни… он ведь есть у девочки, так, Мхиби? Три малазанских чародея…
      
      Мхиби устало улыбнулась.
      
      – Теломен, две женщины и я – один отец и три невольных матери одного ребёнка. Присутствие отца столь слабо, что я даже начала подозревать, будто он сохранился лишь в памяти Ночной Стужи. Что до двух женщин, я пытаюсь выяснить, кем они были, и то, что я смогла разузнать – о Рваной Снасти, – меня утешает.
      
      – А о Ночной Стуже? – спросила Корлат.
      
      Бруд вмешался:
      
      – Разве не Рейк убил её под Крепью?
      
      – Нет, Ночную Стужу ударил в спину – предал – Высший маг Тайшренн, – ответила тисте анди. – Нам сообщили, – сухо добавила она, – что Тайшренн бежал обратно к Императрице. – Корлат вновь обратилась к Мхиби: – Что ты узнала о ней?
      
      – Я замечала, – неохотно ответила рхиви, – пятна тьмы внутри Серебряной Лисы, которые, видимо, принадлежат Ночной Стуже. Кипящий гнев, жажда отмщения – возможно, против Тайшренна. В какой-то миг, наверное, скоро, между Рваной Снастью и Ночной Стужей произойдёт столкновение – победительница будет главной силой в натуре моей дочери.
      
      Полдюжины вздохов Бруд молчал, затем сказал:
      
      – Чем мы можем помочь этой Рваной Снасти?
      
      – Малазанцы пытаются сделать то же самое, Воевода. Многое зависит от успеха их усилий. Мы должны положиться на них. На Скворца и на капитана Парана – того, что был возлюбленным Рваной Снасти.
      
      – Я говорила со Скворцом, – заявила Корлат. – Этот человек обладает нерушимой силой характера, Воевода. Он благородный человек.
      
      – В этих словах я слышу голос твоего сердца, – заметил Бруд.
      
      Корлат пожала плечами.
      
      – Тем меньше причин сомневаться во мне, Каладан. В этих вопросах я не отличаюсь беспечностью.
      
      Воевода хмыкнул.
      
      – Дальше идти по этой тропе я не смею, – сухо сказал он. – Мхиби, держись поближе к дочери. Если увидишь, что дух Ночной Стужи поднимается, а Рваной Снасти – слабеет, немедленно сообщи мне.
      
      И если я подчинюсь, тем самым обреку свою дочь на смерть.
      
      – Я, – продолжил Бруд, не сводя с рхиви взгляда узких глаз, – ещё не принял окончательного решения. Такое событие может подтолкнуть меня напрямую вмешаться в попытки малазанцев поддержать Рваную Снасть.
      
      Мхиби вскинула брови.
      
      – Как именно, Воевода?
      
      – Положись на меня, – ответил Бруд.
      
      Рхиви вздохнула, затем кивнула.
      
      – Хорошо, я сообщу тебе.
      
      Полог шатра дрогнул, и вошёл Хурлокель, знаменосец Бруда.
      
      – Воевода, – сказал он, – посольство Даруджистана приближается к лагерю.
      
      – Ну, тогда пойдём, поприветствуем их.
      
      С самого прибытия кучер в глубоком капюшоне будто уснул. Дверцы огромного резного экипажа распахнулись, показалась нога в небесно-голубой туфле. Перед экипажем, запряжённым шестью лошадьми в украшенной драгоценными камнями сбруе, полукругом выстроились представители союзных армий: Дуджек, Скворец, Вывих и капитан Паран слева, а Каладан Бруд, Каллор, Корлат, Серебряная Лиса и Мхиби – справа.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Рхиви измучили события прошлой ночи, а тяжёлый разговор с Брудом только усилил изнеможение – молчать под градом суровых вопросов Воеводы было тяжело, но, как она думала, необходимо. Встреча её дочери с Параном прошла куда более натянуто и непросто, чем Мхиби описывала Бруду. И прошедшие часы отнюдь не сделали положение менее неудобным. Хуже того, эта встреча, кажется, пробудила что-то в Серебряной Лисе – девочка вычерпала у Мхиби много сил с того момента, тянула год за годом угасающую жизнь матери. Кто стоит за этой отчаянной жаждой к моей жизненной силе – Рваная Снасть? Или Ночная Стужа?
      
      Скоро всё это закончится. Я с радостью приму освобождение в объятьях Клобука. У Серебряной Лисы теперь есть союзники. Они сделают всё, что нужно, уверена – о, духи рхиви, прошу вас, сохраните её. Моё время прошло, но окружающие продолжают требовать от меня… Нет, я не могу, не могу больше…
      
      Нога в голубой туфле закачалась, пока не нащупала наконец землю. За ней последовали пухлая лодыжка, колено и бедро. Пузатый коротышка был одет в кричащие разноцветные шелка, которые самым возмутительным образом не сочетались друг с другом. Пухлая ручка поднесла к мокрому лбу блестящий алый платок. Твёрдо встав обеими ногами на землю, даруджиец испустил громкий вздох:
      
      – Ох, пламенное сердце Огни, ну и жарища!
      
      Каладан Бруд шагнул вперёд.
      
      – Привет тебе, представитель града Даруджистана, от освободительных армий. Я – Каладан Бруд, а это Дуджек Однорукий…
      
      Пузатый коротышка подслеповато мигнул, снова утёр лоб и расплылся в улыбке.
      
      – Представитель града Даруджистана? Воистину так! Никто иной, говорит Крупп, не справился бы лучше, пусть он – лишь обычный горожанин, любопытный простолюдин, который прибыл только затем, чтоб доброжелательным взором обозреть сие судьбоносное событие! Крупп самым уместным образом польщён таким формальным – да что там, в высшей мере обходительным – приветствием! Какой же пышный приём заготовили, гадает Крупп, эти могучие воины для встречи официальных
      послов Совета Даруджистана? От предвкушений и ожиданий сердце Круппа грозит вот-вот выскочить из груди! Взгляните же на юг – се мчится сюда карета советников!
      
      Хихиканье великой воронихи прозвучало в молчании, последовавшем за витиеватой речью даруджийца.
      
      Вопреки своему страху и горю Мхиби улыбнулась. О да, конечно. Этого человека я знаю.
      Она шагнула вперёд и, не удержавшись, сказала:
      
      – Я бывала в твоих снах, господин.
      
      Крупп прищурился, глядя на неё, а затем встревоженно распахнул глаза. Он снова промокнул лоб платком.
      
      – Любезнейшая, хоть всё возможно на земле…
      
      Карга снова хрипло засмеялась.
      
      – Тогда я была моложе, – добавила Мхиби. – И беременна. С нами был заклинатель костей… и Старший бог.
      
      На круглом, красном лице отразилось узнавание, которое тут же сменилось ужасом. Впервые он будто потерял дар речи. Даруджиец ещё несколько мгновений смотрел на неё, затем перевёл глаза на девочку. Рхиви заметила, как он сощурился. Почуял, что́ происходит между нами. Мгновенно. Как? И почему я так уверена в этом? Насколько же глубока наша с ним связь?
      
      Каладан Бруд откашлялся.
      
      – Добро пожаловать, горожанин Крупп. Мы уже знаем об обстоятельствах рождения девочки – Серебряной Лисы. А ты, стало быть, тот самый смертный. Однако личность Старшего бога остаётся для нас загадкой. Который из них? Ответ на этот вопрос может во многом определить наши… отношения с этим ребёнком.
      
      Крупп заморгал, глядя на Воеводу. Промокнул мягкий второй подбородок платком.
      
      – О, Крупп понимает. Воистину разумеет! Внезапное напряжение пронзило сие достопочтенное собрание, м-м? Вопрос о боге. О да-а. Неопределённость, неуверенность – о как они ненавистны Круппу из Даруджистана… наверное, а быть может, и нет. – Он оглянулся через плечо на подъезжающую карету официальной делегации, снова утёр лоб. – Слишком скорый ответ может сбить с толку, да что там – дать вовсе неверное представление о делах и деяниях. Ох, силы небесные, как же быть?
      
      – Разрази тебя гром! – Крик исходил от кучера роскошной кареты, которая уже подъехала совсем близко. – Крупп! Какого Худа ты здесь делаешь?!
      
      Человечек в шелках развернулся и попытался отвесить решительный поклон, успеха он добился лишь частичного, однако движение всё равно вышло довольно элегантным.
      
      – Любезный друг Мурильо! Ужели ты поднялся на новую ступень в мире смертных, взявшись за новое ремесло? Или, быть может, лишь слегка отклонился в сторону от старого? Крупп и не догадывался, что ты наделён талантом править мулами…
      
      Человек на козлах скривился.
      
      – Видишь ли, лошади, которых выбрал Совет, необъяснимым образом исчезли за миг до нашего отправления. Лошади, позволь добавить, неотличимо похожие на тех, которых вы с Мизой умудрились где-то приобрести.
      
      – Какое удивительное совпадение, друг Мурильо!
      
      Дверца кареты распахнулась и наружу выбрался широкоплечий, лысеющий мужчина. Его грубоватое лицо потемнело от гнева, когда он шагнул к Круппу. Пухлый горожанин раскинул руки для объятий, но на всякий случай отступил на шаг.
      
      – Дражайжий и старейший друг мой и товарищ! Добро пожаловать, о советник Колл. А кто это пожаловал с тобой? Ах, не кто иной, как советник Эстрайсиан Д’Арле! Итак, ныне собрались здесь все истинно важные представители прекрасного града Даруджистана!
      
      – Себя-то в этот список не спеши вносить, Крупп, – прорычал Колл, продолжая наступать на коротышку, который теперь пятился к собственному экипажу.
      
      – Отчего же, отчего же, дружище Колл? Я здесь как представитель мастера Барука…
      
      Колл остановился. Скрестил на груди могучие руки.
      
      – Вот в самом деле? Алхимик, значит, избрал тебя своим посланником?
      
      – Ну, положим, не совсем в этих выражениях, конечно. Мы с Баруком состоим в столь долгой и близкой дружбе, что слова зачастую вовсе излишни…
      
      – Довольно, Крупп. – Колл повернулся к Каладану Бруду. – Прими мои глубочайшие извинения, Воевода. Я – Колл, а этот господин – Эстрайсиан Д’Арле. Мы здесь, чтобы представлять Правящий Совет Даруджистана. Присутствие этого… хм, Круппа… не было запланировано и, по сути, нежелательно. Если позволите, я сейчас пошлю его восвояси.
      
      – Увы, похоже, он нам нужен, – ответил Бруд. – Будьте покойны, я всё объясню. Теперь же, полагаю, мы можем продолжить разговор в моём штабном шатре.
      
      Колл гневно воззрился на Круппа.
      
      – Успел уже намолотить какого-то возмутительного вранья?
      
      Толстяк изобразил обиду.
      
      – Крупп и истина с самого детства неразлучны, дружище Колл! Да что там – счастливо женаты! Только вчера отметили рубиновую свадьбу – мы с повелительницей правды. Крупп совершенно и безоговорочно нужен – везде, всегда и во всём! Таковой долг Крупп должен принять и исполнить с подобающей скромностью…
      
      Тихо рыча, Колл протянул руку, чтобы схватить коротышку за грудки.
      
      Вмешался Эстрайсиан Д’Арле. Советник положил ладонь на плечо Коллу.
      
      – Успокойтесь, – прошептал он. – Всем, я полагаю, совершенно очевидно, что Крупп говорит только от имени самого Круппа. Мы за него не отвечаем. Если он и вправду может оказаться полезен, так это ему следует доказывать и убеждать нас.
      
      – И Крупп докажет! – воскликнул Крупп, снова сияя.
      
      Карга подлетела и запрыгала по земле рядом с ним.
      
      – Тебе, господин, следовало родиться великим вороном!
      
      – А тебе – собакой! – откликнулся коротышка.
      
      Карга замерла, пошатнулась, полурасправив крылья. Склонила голову набок и прошептала:
      
      – Собакой?
      
      – Лишь ради того, чтоб я смог почесать тебя за ушами, милочка!
      
      – Почесать? За ушами?!
      
      – Что ж, не собакой, так, может, попугаем?
      
      – Попугаем?!
      
      – Отличный выбор!
      
      – Хватит! – рявкнул Бруд. – Так! Все вы – следуйте за мной!
      
      Воевода резко развернулся и, громко топая, зашагал в сторону лагеря тисте анди.
      
      Одного взгляда от Мхиби хватило, чтобы Скворец расхохотался. В следующий миг к нему присоединился Дуджек, а потом и все остальные. Серебряная Лиса чуть сильнее сжала руку матери.
      
      – А ведь Крупп уже показал себя, – тихо проговорила она, – верно?
      
      – Верно, дочь моя, ещё как показал. Идём, поможем гостям догнать Воеводу.
      
      Как только все, оказавшись в шатре, начали снимать плащи и перевязи с оружием, Паран подошёл к советнику Коллу.
      
      – Рад снова тебя увидеть, – сказал капитан и добавил чуть тише: – Хотя, сдаётся мне, в солдатских доспехах тебе было удобнее, чем в этих одеждах.
      
      Колл поморщился.
      
      – Тут ты прав. Знаешь, иногда я вспоминаю тот вечер в Гадробийских холмах с чем-то вроде ностальгии. Мы тогда были собой, только самими собой. – Он взглянул в глаза капитану и едва заметно вздрогнул от того, что в них увидел. Мужчины пожали друг другу руки. – Времена были попроще…
      
      – Необычный тост, – проговорил новый голос, и оба обернулись, чтобы увидеть рядом Скворца с глиняным кувшином в руке. – Кружки у вас за спиной, советник, на этом вот… «столе». У Бруда слуг нет, так что я решил взять на себя эту почётную обязанность.
      
      Придвигая три кружки поближе, Паран нахмурился, глядя на стол.
      
      – Да это же днище телеги – солома из щелей торчит до сих пор.
      
      – Зато понятно, почему тут воняет, как на конюшне, – добавил командир, разливая алчбинский эль. – Большой стол Бруда прошлой ночью пропал.
      
      Колл приподнял бровь.
      
      – Кто-то украл стол?
      
      – Не «кто-то», – ответил Скворец, поглядывая на Парана. – Это твои «мостожоги», капитан. Готов побиться об заклад на столбец монет.
      
      – Да на кой же Худ он им?
      
      – Вот это тебе предстоит выяснить. К счастью, Воевода пожаловался только на неудобство.
      
      Зазвучал глубокий голос Каладана Бруда.
      
      – Если вы все изволите рассесться, мы сможем перейти к делу и обсудить вопросы снабжения и фуража.
      
      Крупп первым опустился в кресло – во главе самодельного стола. В одной руке он держал кружку, в другой – несколько рхивских сладких пирожков.
      
      – Такая пасторальная атмосфера! – вздохнул он, круглое лицо даруджийца чуть порозовело от удовольствия. – И традиционные сладости степей для услаждения вкуса. К тому же эль превосходен, чудесно охлаждён…
      
      – Да заткнись ты! – зарычал Колл. – И что ты делаешь в этом кресле?
      
      – Как что? Сижу, разумеется, дружище Колл. Наш общий друг, алхимик…
      
      – Шкуру бы с тебя спустил заживо, если бы узнал, что ты припёрся сюда, да ещё и утверждаешь, что представляешь его.
      
      Брови Круппа взлетели, он поперхнулся, закашлялся так, что во все стороны полетели крошки. Коротышка поспешно допил эль и рыгнул.
      
      – Клянусь Бездной, какое неуместное замечание! И к тому же совершенно ошибочное, заверяет всех Крупп. Барук крайне заинтересован в наилучшем исходе сего почтеннейшего собрания легендарных героев. Успех грядущего мероприятия – первейшая из его забот, и алхимик обещает сделать всё, что только будет в его – и его преданного слуги Круппа – немалых силах.
      
      – У твоего хозяина есть конкретные предложения? – спросил Бруд.
      
      – Бессчётное число предложений самого конкретного толка, сударь мой Воевода. Столь много их, что, если собрать и объединить все эти предложения и советы, постигнуть и описать их можно будет лишь в самых общих выражениях! – Коротышка понизил голос. – Неопределённость и кажущаяся бессодержательность этих общих мест, великомудро отмечает Крупп, лишь показывает наглядно всеохватность планов мастера Барука. – Его усыпанные крошками губы растянулись в широкой улыбке. – Однако, прошу вас, давайте же примемся за дело, иначе встреча сия затянется до заката и приведёт к необходимости подавать великолепнейший ужин с самыми сухими винами, а также таким разнообразием сладостей, что Круппу останется лишь стонать от величайшего наслаждения!
      
      – Не приведите боги, – пробормотал Колл.
      
      Эстрайсиан Д’Арле откашлялся.
      
      – Нам видятся лишь некоторые небольшие затруднения с обустройством линий снабжения вашей объединённой армии, Воевода и Дуджек Однорукий. Самое заметное из них связано с разрушенным мостом к западу от Даруджистана. На реке Серп немного подходящих переправ, поэтому, когда яггутский Тиран уничтожил каменный мост, возникли непредвиденные трудности…
      
      – Однако, – перебил Крупп, поднимая пухлую ручку, – разве мосты не служат единственной цели – перейти с одного берега реки на другой? Разве таковое стремление не подразумевает некоторые ожидания по поводу планов передвижения армий, кои ведомы сим военачальникам? Крупп же теряется в догадках… – Коротышка потянулся за следующим пирожком.
      
      – Как и все мы, – процедил советник Д’Арле.
      
      Дуджек подозрительно покосился на Круппа и откашлялся.
      
      – Хм, нехотя, конечно, но приходится признать, что тут есть зерно смысла. – Он бросил быстрый взгляд на Эстрайсиана. – Переправа через Серп будет представлять трудность, только если мы пойдём южным маршрутом, который предполагает, что армия переправится в самом начале похода.
      
      Оба советника нахмурились.
      
      – Мы же собираемся, – пояснил Бруд, – оставаться к северу от реки и идти прямо на Капастан. Наш маршрут пройдёт севернее Сольтана… намного севернее. А потом повернём на юго-восток.
      
      Колл заговорил:
      
      – Ты описал прямой маршрут на Капастан, господин, – для своих сил. Однако такой маршрут потребует от нас бо́льших усилий для обеспечения снабжения. Мы не сможем подвозить припасы по реке. А сухопутный караван такого размера станет тяжёлым испытанием для наших возможностей.
      
      – Прошу вас понять, – добавил Эстрайсиан Д’Арле, – для того чтобы удовлетворить потребности ваших армий, Совету придётся иметь дело с частными предпринимателями.
      
      – Какая потрясающая деликатность! – воскликнул Крупп. – Дело это, о товарищи по оружию, заключается в следующем: Совет Даруджистана состоит из представителей разных благородных домов, каждый из коих имеет интересы в торговых предприятиях. Сбрасывая со счетов тот приводящий в замешательство факт, что Совет предоставляет вашим армиям заём, на который вы, в свою очередь, собираетесь приобрести припасы у Совета, сама природа
      перераспределения указанных сумм имеет высочайшее значение для некоторых членов Совета. Соперничество, тайные договорённости, вероломство – всё здесь! Даже вообразить трудно, отмечает Крупп, какая хитроумная паутина противовесов, угроз, интриг и обманов тут сплелась! Инструкции, выданные этим двум достойным представителям, несомненно предельно ясны, не говоря уж о том, что весьма противоречивы. Оттого эти советники связаны таким узлом, который сами боги не сумели бы распутать! Посему придётся Круппу, низкородному, но достойному жителю прекрасного града Даруджистана, предложить свой – и мастера Барука – план.
      
      Колл склонился вперёд и потёр глаза.
      
      – Ну, тогда рассказывай, Крупп.
      
      – Разумеется, снабжением должен руководить человек непредвзятый и чрезвычайно компетентный. Не член Совета, вдобавок избавленный от внутренних требований, которые столь сильно мучат досточтимых советников. Искусный также в делах торговых. Прирождённый организатор. В целом превосходный…
      
      Колл внезапно стукнул кулаком по столу, так что все вздрогнули. Советник напустился на Круппа:
      
      – Если ты вдруг вообразил себя в этой роли – себя, наглого барыгу, скупщика краденого у мелких карманников да портовых воров…
      
      Но пухлый коротышка воздел руки и откинулся на спинку кресла.
      
      – Любезный друг Колл! Ты бесконечно польстил мне таким предложением! Однако же бедный Крупп слишком занят улаживанием собственных мелких делишек, чтобы браться за подобное предприятие. О нет, после плодотворного совещания со своим преданным и мудрым слугой Крупом мастер Барук предлагает иную кандидатуру…
      
      – Да что происходит? – выходя из себя, прошипел Колл. – Барук даже не знает, что ты здесь!
      
      – О, небольшая путаница, недостатки средств связи, ничего больше. Само желание
      алхимика ясно Круппу как день, в этом он заверяет всех и каждого! И хотя Крупп мог бы небезосновательно приписать себе все лавры за грядущее предложение, увы, он должен склониться пред алтарём правды и признать небольшой – однако жизненно важный! – вклад мастера Барука. Да что там, только вчера почтенный алхимик вслух дивился поразительным талантам упомянутого кандидата, и если уж это
      нельзя счесть намёком на его желания, то что же тогда, любезный Колл, можно?
      
      – Извольте уж высказаться прямо, – проскрежетал Эстрайсиан Д’Арле.
      
      – И Крупп с радостью это сделает, дружище Советник! Кстати, как поживает ваша дочь, Ваза? Она и вправду пошла под венец с тем отважным юношей, героем Празднества? Крупп безмерно огорчён тем, что не смог присутствовать на этом, вне всяких сомнений, торжественнейшем событии…
      
      – Которому ещё только предстоит состояться, – рявкнул Д’Арле. – Она в добром здравии, благодарю. Однако ты истощаешь моё терпение, Крупп…
      
      – Увы и ах, Крупп может лишь мечтать
      о том, чтоб истощиться. Ну что ж, указанный кандидат – это не кто иной, как новообразованный торговый союз, известный как Тригалльская гильдия. – Сияя, он вновь откинулся на спинку и сплёл пальцы на животе.
      
      Бруд повернулся к Коллу.
      
      – О такой гильдии я никогда не слышал…
      
      Советник нахмурился.
      
      – Как и сказал Крупп, она лишь недавно пришла в Даруджистан. Откуда-то с юга – из Элингарта, я думаю. Мы только однажды воспользовались их услугами, чтобы организовать чрезвычайно затруднительную поставку средств для Дуджека Однорукого.
      
      Колл перевёл взгляд на Эстрайсиана Д’Арле, который пожал плечами, затем заговорил:
      
      – Тригалльцы не подавали заявок на контракты по снабжению объединённых армий. Они даже представителей своих не прислали на собрания. Когда Совет использовал их услуги, я полагаю, это произошло путём субподряда. – Советник подозрительно уставился на Круппа. – Учитывая отсутствие интереса со стороны гильдии, откуда у тебя – точнее, мастера Барука – появилась мысль о том, что Тригалльская торговая гильдия вообще может быть допущена к рассмотрению, не говоря уж об избрании её в качестве посредника?
      
      Крупп налил себе ещё кружку эля, отхлебнул, затем довольно причмокнул.
      
      – Тригалльская торговая гильдия не подавала заявку потому, что все прочие соискатели легко запросят за свои услуги куда более низкую цену. Иными словами, они недёшевы. Точнее, их услуги обычно стоят баснословных денег. В одном тем не менее можно быть уверенным: они сделают то, на что подписались, в точности, несмотря даже на самую… хм, кошмарную… логистику.
      
      – А ты, разумеется, вложил деньги в эту гильдию, да, Крупп? – Лицо Колла потемнело. – Вот уж непредвзятый
      совет – и Барук вообще ни при чём. Ты сюда явился по поручению этой самой Тригалльской гильдии, да?
      
      – Крупп заверяет: конфликт интересов – лишь кажущийся, дружище Колл! Истина, точнее сказать, в схождении. Нужды наши самоочевидны, как, впрочем, и средства для их удовлетворения! Счастливое совпадение! Теперь же Крупп собирается вновь приобщиться к изысканным сластям рхиви, пока вы будете обсуждать преимущества высказанного предложения, чтобы, вне всяких сомнений, прийти к благоприятному – и неизбежному – решению.
      
      …Карга чуяла в воздухе чары. Незнакомое что-то. Нет, не тисте анди, не пробуждённые духи рхиви…
      Она кружила над лагерем, искала, напрягая все свои чувства. День сменился вечером, вечер – ночью, а переговоры в шатре Бруда всё не кончались. Ворониха быстро заскучала от нескончаемых споров о маршрутах для караванов и обсуждений, сколько тонн каких припасов нужно поставлять еженедельно, чтобы прокормить две армии на марше. Спору нет, этот невыносимый человечек, Крупп, был весьма забавен, примерно как разжиревшая крыса, которая пытается проползти по туго натянутой верёвке – можно слегка похихикать. За чудаковатыми манерами и делаными позами скрывался остро отточенный ум, это Карга знала наверняка, да и наблюдать, как он отвоевал место во главе стола и огорошил советников из Даруджистана, было весьма любопытно… но лишь до тех пор, пока ворониха не учуяла магию где-то в лагере.
      
      Ага, вон там, в большом шатре внизу… я ведь его знаю. Туда рхиви относят, чтобы обмыть, тела тисте анди.
      Изогнув крылья, Карга полетела вниз по узкой спирали.
      
      И приземлилась в нескольких шагах от входа. Полог был закрыт, но кожаные ремешки не представляли трудностей для острого клюва Карги. В следующий миг она оказалась уже внутри, беззвучно и незаметно подпрыгивая под огромным столом – который она с тихим смешком мгновенно опознала – среди сваленных в кучу лежанок.
      
      О стол сверху опирались четыре фигуры, шептались, переругивались. До слуха Карги донеслось постукивание деревянных карт, так что она склонила голову набок.
      
      – Опять он, – сипло протянула женщина. – Ты вообще перетасовал треклятую Колоду, Штырь?
      
      – Да чтоб… конечно, перетасовал, капрал. Хватит спрашивать. Смотри, четыре раза к ряду, разные расклады, тут всё просто. Обелиск доминирует – дольмен времени стоит в сердце всего. И ясно как день – он активен, первый раз за десятки лет…
      
      – Может, это всё тот перекос? – вмешался другой голос. – У тебя же нет врождённого дара, как у Скрипа, Штырь…
      
      – Да хватит уже, Вал, – взорвалась Хватка. – Штырь сделал довольно раскладов, чтоб не сомневаться в нём, уж поверь мне.
      
      – Но ты же только что сказала…
      
      – Заткнись!
      
      – Вдобавок, – пробормотал Штырь, – как я уже говорил, эта новая карта имеет установленное влияние – она как клей, который всё остальное удерживает, если её видишь, всё становится понятно.
      
      – Как клей, говоришь? – задумчиво проговорил четвёртый – женский – голос. – Думаешь, она связана с новым Взошедшим?
      
      – Без понятия, Дымка, – вздохнул Штырь. – Я говорю, влияние – установленное, но вот какой у него аспект – не знаю. И совсем не потому, что я – неумеха. Оно будто ещё… не пробудилось. Пока – пассивное присутствие. Ничего больше. Но когда пробудится… полыхнёт знатно, как мне кажется.
      
      – Так что у нас тут, маг? – спросила Хватка.
      
      – Всё то же. Солдат Высокого Дома Смерти по правую руку от Обелиска. Маги Тени вот здесь – тоже первый раз появились. Я бы сказал, что готовится колоссальный обман. Капитан Высокого Дома Света внушает кое-какую надежду, но его накрывает тень Вестника Худа – хоть и не прямо, тут, думается мне, есть зазор. Убийца Высокого Дома Тени, похоже, обрёл новое лицо, так мне кажется… и это очень знакомое лицо.
      
      Сапёр по имени Вал хмыкнул.
      
      – Надо бы позвать Быстрого Бена…
      
      – Точно! – ахнул Штырь. – Лицо Убийцы – это же Калам!
      
      – Вот ублюдок! – прорычал Вал. – Что-то подобное я и подозревал. Когда они со Скрипом вот так свалили – сами понимаете, что это значит…
      
      – Догадываемся, – мрачно отозвалась Хватка. – Но одно ясно как день, Штырь, верно?
      
      – Ага. Семь Городов вот-вот восстанут – если ещё не восстали. Вихрь… Худ небось сейчас ухмыляется. Не по-доброму ухмыляется.
      
      – Есть у меня пара вопросов к Быстрому Бену, – пробормотал Вал. – Срочных вопросов.
      
      – И про новую карту у него спроси, – подсказал Штырь. – Если ему не лень ползать под столом, пусть сам посмотрит.
      
      – Ага…
      
      Новая карта в Колоде Драконов?
      Карга запрокинула голову, мысли её неслись вскачь. Новые карты – всегда беда, особенно сильные. Лучшее тому подтверждение – Дом Тени… Её глаза – сначала один, затем, когда ворониха вынырнула из мира абстрактных мыслей, другой – отыскали наконец изображение на нижней стороне столешницы.
      
      И встретили взгляд пары человеческих глаз, блестящих, словно живых.
      
      Мхиби вышла из шатра, от усталости голова у неё шла кругом. Серебряная Лиса уснула в кресле под очередную многословную речь Круппа, расписывавшего все преимущества Контрактного статута Тригалльской торговой гильдии, и Мхиби решила не будить девочку.
      
      На самом деле она уже некоторое время хотела оказаться вдали от дочери. Рядом с Серебряной Лисой чувствовалось нарастающее давление, неутолимая жажда, которая каждый миг вытягивала из матери всё больше жизненного духа. Жалкая попытка бежать, разумеется, не имела смысла. Жажда была безграничной, никакое расстояние не смогло бы её ослабить. Бегство из шатра, уход от дочери – всё это имело разве что символическое значение.
      
      Кости гудели от глухой, нескончаемой боли, она накатывалась волнами, которые мог приглушить на время лишь самый глубокий сон – и такой сон приходил к Мхиби всё реже.
      
      Из шатра появился Паран, подошёл к ней.
      
      – У меня к тебе один вопрос, Мхиби. Потом я оставлю тебя в покое.
      
      Ах, бедный, истерзанный человек. Что же ты хочешь знать?
      
      – Спрашивай, капитан.
      
      Паран оглянулся на спящий лагерь.
      
      – Если бы кто-то хотел спрятать стол…
      
      Мхиби удивлённо моргнула, затем улыбнулась.
      
      – Ты найдёшь их в Шатре саванов – туда сейчас никто не ходит. Пойдём, отведу тебя.
      
      – Просто объясни, куда идти, и я…
      
      – Ходьба облегчает боль, капитан. Сюда. – Она прошла между первыми двумя рядами шатров. – Ты пробудил Рваную Снасть, – проговорила Мхиби через некоторое время. – Она стала главной личностью моей дочери. И, думаю, мне это нравится.
      
      – Я рад, Мхиби.
      
      – Какой была эта чародейка, капитан?
      
      – Щедрой… возможно, даже слишком. Её уважали и любили.
      
      Ах, капитан, ты столько всего держишь в себе – во тьме, в цепях. Бесстрастность – это порок, а не добродетель. Неужели не понимаешь?
      
      Он продолжил:
      
      – Как рхиви ты, наверное, воспринимаешь малазанскую армию на этом континенте неудержимым, неумолимым чудовищем, пожирающим один город за другим. Но это ведь не так. Плохое снабжение, превосходящие силы противника, незнакомая местность – по всем статьям это Войско Однорукого рвали на куски. Когда пришёл Бруд с тисте анди и Багровой гвардией, кампания захлебнулась. Часто лишь кадровые маги стояли между Войском и полным уничтожением.
      
      – Но была ещё и морантская…
      
      – Да, но она не столь надёжна, как тебе кажется. Алхимическая взрывчатка изменила методы и способы ведения войны, не говоря уж о мобильности кворлов. Войско стало во многом полагаться на них.
      
      – Ага, я вижу слабый свет внутри Савана – вон там, впереди. Ходили слухи, будто с морантами не всё в порядке…
      
      Паран бросил на рхиви быстрый взгляд, затем пожал плечами.
      
      – Среди них произошёл раскол, вызванный чередой поражений, которые потерпели Золотые – элитные войска морантов. Сейчас с нами лишь Чёрные, хотя Синие продолжают летать над морем в Семь Городов.
      
      Оба вздрогнули, когда из-под полога шатра внезапно выскочила Карга. Она неуверенно пошатнулась, упала на живот в трёх шагах от Мхиби и малазанца. Ворониха резко вскинула голову, одним глазом посмотрела на Парана.
      
      – Ты?! – зашипела Карга, а затем взмахнула широкими крыльями и взвилась в небо. Тяжёлые, заполошные взмахи крыльев с хлопаньем уносили её всё выше во тьму. Через миг ворониха исчезла из виду.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Мхиби покосилась на капитана. Тот хмурился.
      
      – Прежде Карга не боялась тебя, – пробормотала женщина.
      
      Паран пожал плечами.
      
      Внутри Савана зазвучали приглушённые голоса, затем наружу одна за другой потянулись фигуры, первая из которых несла в руке фонарь с закрытой заслонкой.
      
      – Смирно! – рявкнул капитан.
      
      Женщина с фонарём вздрогнула, затем резко отдала левой рукой честь.
      
      – Сэр! Мы тут кое-что нашли, сэр, только что – в этом шатре. Обнаружили похищенный стол, сэр!
      
      – Вот оно что, – протянул Паран. – Отличная работа, капрал. Вы с солдатами выказали примерное усердие.
      
      – Рады стараться, сэр!
      
      Капитан шагнул к шатру.
      
      – Он, говоришь, внутри?
      
      – Так точно.
      
      – Что ж, военный этикет требует, чтобы мы немедленно вернули стол Воеводе, не так ли, Хватка?
      
      – Так точно, сэр.
      
      Паран помолчал, оглядел солдат.
      
      – Вал, Штырь, Дымка. Всего четверо. Полагаю, вы справитесь.
      
      Капрал Хватка заморгала.
      
      – Сэр?
      
      – Донесёте стол, я имею в виду.
      
      – Кхм, с вашего позволения, я бы позвала ещё нескольких солдат…
      
      – Не стоит. Поутру мы выступаем, я хочу, чтобы рота хорошо отдохнула, лучше больше никого не будить. Вы вчетвером, я так думаю, управитесь за час, не больше, так что даже останется время собрать вещи. Ну, капрал, лучше времени зря не терять, м-м-м?
      
      – Так точно. – Хватка мрачно повернулась к своим солдатам. – Закатывай рукава, и за работу. Штырь, у тебя проблема?
      
      Но тот лишь стоял с отвисшей челюстью и ошеломлённо смотрел на Парана.
      
      – Штырь?
      
      – Идиот, – прошептал маг.
      
      – Солдат!
      
      – Да как же я сразу не понял? Это же он.
      Ясно как день…
      
      Хватка шагнула вперёд и отвесила магу оплеуху.
      
      – Да говори уже, будь ты проклят!
      
      Штырь ошалело уставился на неё, затем нахмурился.
      
      – Не бей меня больше, а то будешь жалеть до конца своих дней.
      
      Хватка не отступала.
      
      – Если я тебя ещё раз ударю, солдат, ты уже не встанешь. И следующая угроза окажется для тебя последней. Это понятно?
      
      Маг встряхнулся, его глаза снова метнулись к Парану.
      
      – Всё изменится, – прошептал он. – Ещё не сейчас. Нужно подумать. Быстрый Бен…
      
      – Штырь!
      
      Он вздрогнул, затем коротко кивнул Хватке.
      
      – Стол поднять, так точно. Давайте, да, принимаемся за работу. Берись, Вал. Дымка.
      
      Мхиби смотрела вслед четырём солдатам, которые снова скрылись внутри Савана. Затем обернулась к Парану.
      
      – В чём дело, капитан?
      
      – Понятия не имею, – ровным голосом ответил он.
      
      – Чтобы перенести этот стол, понадобится больше четырёх пар рук.
      
      – Я полагаю, да.
      
      – Но ты им не дал позвать помощников.
      
      Капитан покосился на рхиви.
      
      – Конечно нет. Худов дух, да ведь они его и украли!
      
      …До рассвета оставался один колокол. Оставив Хватку и её невезучих солдат возиться со столом и распрощавшись с Мхиби, Паран добрался до лагеря «Мостожогов», который располагался у юго-западного края стана Бруда. Несколько солдат стояли в карауле у частокола, они небрежно отдали честь проходившему мимо капитану.
      
      Паран с удивлением обнаружил у центрального костра Скворца. Командир седлал высокого, гнедого мерина. Паран подошёл ближе.
      
      – Встреча уже завершилась, сэр? – поинтересовался он.
      
      Командир мрачно посмотрел на капитана.
      
      – Начинаю подозревать, что она никогда не закончится, если дать Круппу волю.
      
      – Значит, эту его торговую гильдию не приняли с распростёртыми объятьями.
      
      – Наоборот! Приняли и утвердили, хотя её услуги обойдутся Совету в целое состояние. Теперь у нас есть гарантии, надёжные линии снабжения. То, что нужно.
      
      – Так почему же собрание продолжается, сэр?
      
      – Ну, похоже, к нашей армии прикомандированы… посланники.
      
      – Только не Крупп…
      
      – Именно. Достойный Крупп. И Колл – подозреваю, он ждёт не дождётся возможности сбросить богатое одеяние и снова надеть доспехи.
      
      – Думаю, так и есть.
      
      Скворец в последний раз подтянул подпругу и развернулся к Парану. Он хотел было что-то сказать, но замешкался, а затем произнёс нечто другое:
      
      – Чёрные моранты отвезут вас с «Мостожогами» к подножию Баргастской гряды.
      
      Капитан удивлённо распахнул глаза.
      
      – Неблизкий путь. А потом?
      
      – А потом, когда доберётесь до места, Тротц выходит из-под твоего командования. Он установит контакт с Белолицыми баргастами – таким образом, каким сочтёт нужным. Ты и твоё подразделение должны обеспечить ему эскорт, но в переговоры не вмешивайтесь. Нам нужны Белолицые – весь клан.
      
      – И переговоры будет вести Тротц? Храни нас Беру.
      
      – Он вполне способен тебя удивить, капитан.
      
      – Ясно. Если он преуспеет, мы должны выдвигаться на юг?
      
      Скворец кивнул.
      
      – Да. Снимать осаду с Капастана. – Командир вложил ногу в стремя, поморщившись, подтянулся и сел в седло. Подобрал поводья, глядя на капитана сверху вниз.
      
      – Вопросы?
      
      Паран осмотрелся по сторонам, разглядывая спящий лагерь, затем покачал головой.
      
      – Я бы тебе пожелал Опонновой удачи…
      
      – Спасибо, не стоит, сэр.
      
      Скворец кивнул.
      
      Мерин вдруг задрожал, неуклюже отпрыгнул в сторону, взвизгнул от ужаса. По лагерю прокатился порыв ветра, срывая палатки вместе с неглубоко вбитыми в землю колышками. Раздались тревожные крики. Паран смотрел в небо, глядя, как огромная чёрная тень плывёт к лагерю тисте анди. Полупрозрачная аура окутывала могучее драконье тело – серебристо-белая, мерцающая. В животе у Парана вспыхнула боль, мощная, но милосердно недолгая. Приступ миновал, оставив капитана дрожать на ветру.
      
      – Худов дух, – выругался Скворец, пытаясь успокоить коня и оглядываясь по сторонам. – Что это было?
      
      Он не видел того, что открылось мне, – нет в нём нужной крови.
      
      – Прибыл Аномандр Рейк, сэр. Спустился на землю среди своих тисте анди. – Паран посмотрел на хаос, воцарившийся в сонном лагере «Мостожогов», затем вздохнул. – Рановато, конечно, но можно и сейчас начинать, раз уж так вышло. – Капитан шагнул вперёд и громко закричал: – Всем подъём! Снимать лагерь! Сержант Мураш, разбудить поваров.
      
      – Т-так точно, сэр! Что это нас подняло?
      
      – Порыв ветра, сержант. Пошевеливайся.
      
      – Так точно, сэр!
      
      – Капитан.
      
      Паран обернулся к Скворцу.
      
      – Сэр?
      
      – Думаю, в ближайшие несколько колоколов ты будешь занят. Я возвращаюсь в шатёр Бруда – хочешь, я пришлю сюда Серебряную Лису? Чтобы попрощаться?
      
      Капитан помедлил, затем покачал головой.
      
      – Нет, сэр, спасибо.
      
      Расстояние для нас больше не преграда – личная, тонкая связь, слишком хрупкая, чтобы открыть её другим. Само её присутствие в моей голове – мучение.
      
      – Всего хорошего, командир.
      
      Скворец ещё несколько мгновений пристально смотрел на него, затем кивнул. Он развернул мерина и пустил рысью.
      
      Безмолвные тисте анди выстроились кольцом вокруг центрального плаца в ожидании прибытия своего повелителя.
      
      Чёрный дракон с серебристой гривой появился из тьмы, словно вырванный с мясом кусочек ночи, и опустился на каменистую землю, которая тихо захрустела под его огромными когтями. Исполинский зверь начал мерцать, как только приземлился, воздух наполнился тёплым пряным запахом, и тело дракона словно провалилось внутрь, сжалось. Миг спустя между глубокими рытвинами, оставленными когтями дракона, уже возвышалась высокая фигура Сына Тьмы. Его чуть раскосые глаза блеснули тёмной бронзой, когда Аномандр Рейк оглядел собравшихся родичей.
      
      Мхиби заметила, как Корлат вышла вперёд, чтобы приветствовать Владыку. Рхиви видела Аномандра Рейка и прежде – всего один раз, к югу от Чернопёсьего леса, но издалека, когда тот беседовал с Каладаном Брудом. Она вспомнила, как Семя Луны закрывало небо над равниной Рхиви. Рейк тогда как раз собирался подняться в летающую крепость. Они заключили договор с магами Крепи, а сам город вот-вот должно было осадить Войско Однорукого. Выглядел Сын Тьмы тогда в точности так же, как и сейчас: высокий, неумолимый, с ужасным мечом за спиной, длинные серебристые волосы трепал ветер.
      
      Рейк приветствовал Корлат лишь едва заметным наклоном головы.
      
      Справа появились Каладан Бруд, Каллор, Дуджек и остальные.
      
      Воздух зазвенел от напряжения, но подобное Мхиби помнила и по прошлогодней встрече. Взошедшие – Аномандр Рейк и Каладан Бруд – были столь непохожи, что легко можно было вообразить их на противоположных концах огромной шкалы могущества. Рейка окружала особая мрачная аура, от которой замирало сердце, он внушал тихий ужас, от какого никто не смог бы ни отмахнуться, ни избавиться. Насилие, древность, сумрачный пафос и тёмный ужас – Сын Тьмы был ледяным течением в потоке бессмертия, и Мхиби всей кожей чувствовала страх, от которого с отчаянием пробуждались все духи рхиви.
      
      Меч, но более чем меч. Драгнипур находится в руках воплощения беспристрастного правосудия, холодного и нечеловеческого. Аномандр Рейк – единственный среди нас, на кого даже Каллор смотрит со страхом… единственный… кроме, пожалуй, Серебряной Лисы – моей дочери. Чего Каллору бояться больше, чем союза между Сыном Тьмы и Серебряной Лисой?
      
      Эта мысль сорвала прочь усталость и изнеможение. Мхиби шагнула вперёд.
      
      Загремел голос Каллора:
      
      – Аномандр Рейк! Я взыскую твоего ясного ви́дения – взыскую справедливости твоего клинка – не позволяй никому смутить тебя сентиментальными чувствами, даже Корлат, которая столь поспешно шепчет что-то тебе на ухо!
      
      Приподняв бровь, Сын Тьмы медленно обернулся к Верховному королю.
      
      – А что же, Каллор, – тихо, спокойно проговорил тисте анди, – что удерживает мой клинок от твоего чёрного сердца… если не сентиментальные чувства?
      
      Рассвет уже начал заливать небо, и в этом свете было заметно, как побледнело старое вытянутое лицо древнего воителя.
      
      – Я говорю о девочке, – пророкотал он. – Несомненно ты уже ощутил её силу, отвратительное соцветье…
      
      – Силу? Сил здесь предостаточно, Каллор. Этот лагерь стал для них магнитом. Страх твой оправдан. – Рейк перевёл взгляд на Мхиби, которая была уже в нескольких шагах от тисте анди.
      
      Рхиви остановилась. Его взгляд – невыносимое давление, мощь и угроза, такая, что она едва не задохнулась. Руки и ноги ослабли.
      
      – Силы природы, о Мать, – проговорил Аномандр Рейк, – безучастны к вопросам справедливости, согласна?
      
      С трудом Мхиби ответила:
      
      – Согласна, Владыка Лунного Семени.
      
      – Следовательно, это нам, разумным существам – достойным и недостойным, – выпало устанавливать этические границы.
      
      Глаза Мхиби вспыхнули.
      
      – Вот как?
      
      – Именно она породила это чудовище, Рейк! – сказал Каллор и снова шагнул вперёд. Его лицо исказилось от гнева, когда Верховный король взглянул на Мхиби. – Ви́дение её искажено. Понятным образом, разумеется, но даже это – не оправдание.
      
      – Каллор, – тихо проговорил Сын Тьмы, не сводя глаз с Мхиби, – хочешь подойти – подходи, на свой страх и риск.
      
      Верховный король резко остановился.
      
      – Похоже, – продолжил Рейк, – моего прибытия ждали, и общее желание заключается в том, чтобы я вынес решение по делу весьма запутанному…
      
      – Внешность обманчива, – заметил со своего места у штабного шатра Каладан Бруд. Только теперь Мхиби заметила, что Серебряная Лиса стоит рядом с Воеводой. – Принимай какое угодно решение, Рейк, но я не потерплю того, чтобы Драгнипур был обнажён в моём лагере.
      
      Воцарилась тишина, такого взрывоопасного молчания рхиви никогда в жизни не слышала. Ох, клянусь Бездной, всё это может очень, очень плохо закончиться…
      Она оглянулась на малазанцев. Дуджек скрывал свои чувства под невыразительной солдатской маской, но напряжение выдавало его тревогу. Знаменосец Артантос замер в шаге позади и справа от Однорукого, закутался в плащ морпеха так, что рук было не видно. Глаза юноши блестели. Будто его окутала магическая сила? О нет, показалось
      …
      
      Аномандр Рейк медленно повернулся к Воеводе.
      
      – Вижу, мнения уже разделились, – тихо проговорил тисте анди. – Корлат?
      
      – В этом деле я на стороне Каладана Бруда, Владыка.
      
      Рейк взглянул на Каллора.
      
      – Похоже, ты остался в одиночестве.
      
      – Так было всегда.
      
      Ого, меткий ответ.
      
      На миг лицо Аномандра Рейка напряглось.
      
      – Это положение знакомо и мне, Верховный король.
      
      Каллор просто кивнул.
      
      Послышался топот копыт, и тисте анди с юго-восточной стороны плаца расступились. В центр выехал Скворец, натянул поводья, останавливая коня, пока животное не замерло совершенно неподвижно. Мхиби не знала, сколько успел услышать командир, но он всё равно начал действовать. Спешился, подошёл к Серебряной Лисе и остановился точно перед ней. Малазанский меч легко выскользнул из ножен. Скворец повернулся к Рейку, Каллору и остальным в центре плаца, затем упёр меч в землю перед собой.
      
      Каладан Бруд шагнул к малазанцу.
      
      – Учитывая то, с чем ты можешь столкнуться, Скворец, лучше тебе…
      
      – Я стою здесь, – прорычал командир.
      
      Тёмно-серые волны чар взвились над Аномандром Рейком, медленно покатились через плац, легко миновали Скворца и окутали Серебряную Лису полупрозрачным, вьющимся коконом.
      
      Мхиби вскрикнула, рванулась вперёд, но Корлат перехватила её за руку.
      
      – Не бойся, – сказала тисте анди, – он желает лишь понять её – понять, что она из себя…
      
      Внезапно чары разорвались, обрывки разлетелись во все стороны. Мхиби приглушённо ахнула. Она знала дочь и сразу поняла, что девочка в ярости. Вокруг маленькой фигурки расцвела сила, окутала её, словно тугими канатами, сплелась узлами, набухла.
      
      О, нижние духи, это ведь они обе – Ночная Стужа и Рваная Снасть… общий гнев. И, клянусь Бездной, третий! Нерушимая воля, сознание не скорое на ярость… так похоже на Бруда, но кто? Или это… о, это Беллурдан? О боги! Мы ведь сейчас друг друга на части разорвём. Молю вас…
      
      – Вот как, – протянул Рейк. – Никогда прежде я не получал такой пощёчины. Внушительно, хоть и рискованно дерзко. Что же именно девочка хочет не дать мне узнать? – Тисте анди потянулся за левое плечо, ухватился за обтянутую кожей рукоять Драгнипура.
      
      Прорычав грубое проклятье, Бруд взял на изготовку молот.
      
      Скворец встал в стойку, поднял клинок.
      
      О боги, это неправильно…
      
      – Рейк, – прохрипел Каллор, – тебе будет удобней, если я буду слева или справа?
      
      Все вздрогнули от громкого треска сломанных распорок. Громкий крик послышался из штабного шатра, а затем огромный, громоздкий предмет вылетел из-под полога. Подпрыгивая, дико вертясь в воздухе, мощный деревянный стол, который Мхиби видела у Савана, взлетел над плацем. На одной из ножек болтался Крупп, роняя вниз пригоршни сладостей. Он снова завопил, размахивая в воздухе короткими ножками в туфлях без задников.
      
      – А-а-ай! Помогите! Крупп ненавидит летать!
      
      Как только «Мостожоги» сняли лагерь, дозорные с восточной стороны закричали, что видят Чёрных морантов на кворлах. С растущей тревогой в груди капитан Паран шагал среди собравшихся солдат.
      
      Неподалёку сидела вымотанная Хватка, смотрела на него со странной смесью страха и восхищения, и только она увидела, как капитан сделал очередной шаг и внезапно исчез. Капрал вскочила на ноги.
      
      – Ох, Худовы уды! Штырь! Зови Быстрого Бена!
      
      Стоявший неподалёку маг в волосяной рубахе поднял голову.
      
      – Зачем?
      
      – Кто-то стащил Парана. Ну же, бегом, найти Быстрого Бена, чтоб тебя!
      
      …Занятые сборами солдаты вдруг пропали из поля зрения капитана, на миг всё подёрнулось мутной пеленой, а затем Паран обнаружил, что смотрит на Аномандра Рейка и Каллора – оба уже обнажили мечи – и позади них – Мхиби и Корлат в кругу встревоженных тисте анди.
      
      Множество взглядов впились в него, затем метнулись куда-то за правое плечо капитана, потом назад. Никто не шевелился, и Паран понял, что не только он сам глубоко потрясён.
      
      – Помогите!
      
      Капитан обернулся на жалобный крик, затем поднял голову. В воздухе бесшумно крутился огромный деревянный стол, под которым болталась округлая фигура в развевающихся шелках – Крупп. На нижней стороне столешницы яркими красками, которые теперь ещё и светились, был изображён мужчина. Образ то появлялся, то снова скрывался из глаз, и Паран не сразу узнал нарисованное лицо. Это же я
      …
      
      Боль пронзила капитана, накрыла с головой волной черноты.
      
      Мхиби увидела, как молодой капитан согнулся вдвое, упал на колени, словно в агонии.
      
      Она перевела взгляд на дочь – как раз вовремя, чтобы заметить, как магические канаты развернулись, змеёй поползли прочь от Серебряной Лисы, скользнули мимо неподвижных фигур Бруда и Скворца, а затем устремились вверх, коснулись стола.
      
      Четыре ножки хрустнули одновременно. Крупп заверещал и рухнул вниз, грохнулся шёлковым колобком прямо в толпу тисте анди. Послышались стоны, крики боли и удивления. Стол замер, так что нижняя сторона обратилась к Рейку и Каллору мерцающим магическим изображением Парана. Ниточки чар потянулись вниз, окутали стоящего на коленях капитана блестящими, серебристыми цепями.
      
      – Ого-о, – протянул хрипло голос рядом, – это самая большая карта Колоды, какую я только видел.
      
      Мхиби, с трудом отведя взгляд, уставилась широко распахнутыми глазами на гибкого, темнокожего мага, который теперь стоял рядом с ней.
      
      – Быстрый Бен…
      
      «Мостожог» шагнул вперёд, поднимая руки.
      
      – Простите за вмешательство! Но хотя многие из вас хотят немедленно разрешить это противоборство, позвольте заметить, что не слишком… хм, мудро… было бы прибегать к насилию теперь, когда стало ясно, что истинное значение всего происходящего ещё не определено. Опасность поспешных действий прямо сейчас… Гм-м, я полагаю, вы понимаете, о чём я.
      
      Аномандр Рейк некоторое время разглядывал мага, затем слабо улыбнулся и вложил в ножны Драгнипур.
      
      – Осторожные слова, но мудрые. Кто же ты такой, господин?
      
      – Простой солдат, Сын Тьмы. Явился, чтоб забрать своего капитана.
      
      В этот момент из ворчащей толпы тисте анди, которые, несомненно, обзавелись многочисленными синяками, смягчив падение Круппа, появился сам даруджиец. Смахивая пыль со своих шёлковых одеяний, он будто ненароком подошёл и остановился точно между сгорбленным Параном и Аномандром Рейком. Затем Крупп поднял глаза и по-совиному заморгал.
      
      – Какое нелицеприятное завершение послеобеденного отдыха Круппа! Ужели собрание наше завершилось?
      
      Капитан не чувствовал силы, которая вливалась в него. Парану казалось, что он падал, падал, падал… пока не ударился о жёсткие плиты пола с такой силой, что зазвенели доспехи. Боль ушла. Хватая ртом воздух, мелко дрожа, он поднял голову.
      
      В тусклом, отражённом свете ламп капитан разглядел узкий зал с низким сводом. Странную, неровную стену справа украшали двойные двери; слева, напротив дверей, открывался широкий коридор с нишами в боковых стенах. Повсюду он видел камень – грубый, неотёсанный, похожий на кору дерева. На дальнем конце коридора – в восьми шагах от Парана – находилась тяжёлая дверь, обшитая почерневшими, изъеденными листами бронзы. У самого порога он заметил два бесформенных вороха.
      
      Да где же?.. Как?..
      
      Паран с трудом поднялся, опираясь о стену. Его взгляд вновь привлекли тёмные груды у бронзовой двери. Пошатываясь, капитан подошёл ближе.
      
      Два тела. Мужчина, затянутый в кожаный доспех убийцы. На его узком, чисто выбритом лице застыло умиротворённое выражение, длинные чёрные косы поблёскивали от масла. Старомодный арбалет валялся тут же.
      
      Рядом лежала женщина, её плащ вытянулся и перекрутился, будто мужчина волоком тащил её через порог. Лоб её уродовала тяжёлая, влажно поблёскивающая рана, и, судя по пятнам крови на полу, были и другие.
      
      Оба они даруджийцы… постой-ка, я ведь видел этого мужчину. На Празднестве госпожи Симтал… и эту женщину! Она ведь глава Гильдии…
      
      Раллик Ном и Воркан, оба исчезли в ту злосчастную ночь. Значит, я в Даруджистане. Выходит, что так
      .
      
      Он припомнил слова Серебряной Лисы, в которых теперь звенела истина. Паран нахмурился. Стол – карта, на которой изображено моё лицо. Джен’исанд Рул, Независимая карта, недавно в Колоде Драконов… силы её неизвестны. Я странствовал внутри меча. Теперь, похоже, могу пройти… куда угодно
      .
      
      Даже сюда, сюда… в Дом Финнэста. О боги, я оказался в Доме Азатов!
      
      Паран услышал звуки, шаркающие шаги, которые приближались к двойной двери напротив, и медленно обернулся, нащупывая рукоять меча на поясе.
      
      Дверь распахнулась.
      
      Капитан зашипел сквозь зубы, отступил на шаг, выхватывая клинок из ножен.
      
      Перед ним стоял яггут – почти лишённый плоти, так что наружу торчали обломки сломанных рёбер, с рук жуткими клочьями свисали обрывки кожи и мышц. Худое, изуродованное лицо скривилось, когда яггут оскалил клыки.
      
      – Добро пожаловать, – пророкотал он. – Я – Рейст. Страж, пленник, проклятый. Азат приветствует тебя так, как только может запотевший камень. Вижу, в отличие от тех двоих, что спят у порога, тебе двери не нужны. Да будет так. – Он сделал ещё шаг, затем склонил голову набок. – А-а, ты здесь не во плоти. Только в духе.
      
      – Как скажешь. – Мысли капитана вернулись к ночи Празднества. К бойне во дворе поместья. Воспоминаниям о магии, взрывах и его собственном неожиданном путешествии во владения Тени, к Псам и Котильону. И это – точно такое же путешествие…
      Паран разглядывал стоявшего перед ним яггута. Худ меня бери, это создание – Яггутский Тиран, тот, которого освободили Лорн с т’лан имассом… точнее, то, что от него осталось.
      
      – Почему я оказался здесь?
      
      Ухмылка яггута стала шире.
      
      – Следуй за мной.
      
      Рейст вошёл в коридор и повернул направо, он шаркал и неуверенно ступал босыми ногами так, словно все кости под кожей были сломаны. В семи шагах коридор заканчивался дверью и ещё одной – по левую руку. Её-то и распахнул яггут, открыв взору Парана полукруглый зал с винтовой лестницей из укрытой корнями древесины. Никаких источников света не было, но капитан обнаружил, что вполне сносно видит.
      
      Они спустились вниз, ступени под ногами казались приплюснутыми ветвями, которые тянулись в разные стороны от единого ствола. Воздух потеплел, наполнился влагой и сладковатым запахом гумуса.
      
      – Рейст, – проговорил на ходу Паран, – убийца и глава Гильдии… ты сказал они спят – как давно они лежат здесь?
      
      – Я не знаю счёта дней внутри Дома, смертный. Азат забрал меня. С того времени несколько чужаков желали войти, испытывали двери магией, ходили по двору, но Дом отказал им всем. Эти двое лежали у порога уже тогда, когда я очнулся, и не шевелились с тех пор. Видимо, Дом уже выбрал.
      
      Как Мёртвый Дом избрал Келланведа и Танцора.
      
      – Это хорошо, но можешь ли ты их разбудить?
      
      – Я и не пытался.
      
      – Почему?
      
      Яггут остановился, оглянулся на капитана.
      
      – В этом не было нужды.
      
      – Они тоже стражи? – спросил Паран, когда оба продолжили спуск.
      
      – Не совсем. Моих сил достаточно, смертный. Они… нечаянные, невольные слуги, быть может? Твои
      слуги.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      – Мои?! Мне не нужны слуги – я не желаю
      этого. Более того, мне всё равно, чего там от меня ожидает Азат. Дом зря возлагает на меня надежды, Рейст, и это ты ему от меня можешь передать. Скажи, пусть найдёт другого… кем там он хотел меня сделать.
      
      – Ты – Господин Колоды. Такие вещи невозможно отменить.
      
      – Кто?! Худов дух, яггут, вот этот
      выбор Азату лучше отменить и побыстрее, – прорычал Паран.
      
      – Его невозможно отменить, как я и сказал. Нужен Господин, и вот – ты здесь.
      
      – Но я этого не хочу!
      
      – Я умываюсь слезами над таким горем, смертный. Кстати, мы пришли.
      
      Оба остановились на площадке. По ощущениям Парана они спустились вниз на шесть-семь этажей. Каменные стены исчезли, остались лишь мрак и дрожащее сплетение корней под ногами.
      
      – Дальше я идти не могу, Господин Колоды, – сказал Рейст. – Ступай во тьму.
      
      – А если откажусь?
      
      – Я убью тебя.
      
      – Жестокий ублюдок этот твой Азат, – пробормотал Паран.
      
      – Я убью тебя не по воле Азата, а за потраченные время и силы. Смертный, у тебя нет чувства юмора.
      
      – А у тебя, думаешь, есть? – парировал капитан.
      
      – Если откажешься идти дальше… ничего не будет. Если не считать моего раздражения. Азат терпелив. Ты пойдёшь туда – рано или поздно, однако привилегия моего водительства была дарована лишь единожды – и более не повторится.
      
      – То есть в другой раз я буду лишён твоей жизнерадостной компании? Как же мне с этим жить?
      
      – Плохо, если есть в мире справедливость.
      
      Паран посмотрел во тьму.
      
      – А она есть?
      
      – Ты это спрашиваешь у яггута? Кстати, мы вечно тут будем стоять?
      
      – Ладно, ладно, – вздохнул капитан. – Выбери любое направление.
      
      Рейст пожал плечами.
      
      – Для меня они все одинаковы.
      
      Невольно ухмыльнувшись, Паран шагнул вперёд. Затем остановился и обернулся.
      
      – Рейст, ты сказал, что Азату нужен
      Господин Колоды. Зачем? Что происходит?
      
      Яггут снова оскалился.
      
      – Началась война.
      
      Паран подавил внезапную дрожь.
      
      – Война? В неё вовлечены Дома Азатов?
      
      – Никто и ничто не останется в стороне, смертный. Ни Дома, ни сами боги. Ни ты сам, человек, ни один из твоих краткоживущих, мелочных товарищей.
      
      Паран скривился.
      
      – У меня и без того достаточно войн, Рейст.
      
      – Все они – одна война.
      
      – Не хочу даже думать об этом.
      
      – Так не думай.
      
      Через некоторое время Паран понял, что его яростный взгляд не производит на яггута ни малейшего впечатления. Капитан развернулся и пошёл дальше. На третьем шаге он почувствовал под сапогом не корень, а каменную плиту. Тьма вокруг рассеялась, в призрачном, желтоватом свете открылся огромный зал. Его края в сотне или больше шагов, казалось, уплывают обратно во мрак. Ни следа Рейста или деревянной лестницы. Внимание Парана было приковано к плитам у его ног.
      
      На выцветшей каменной поверхности были вырезаны карты Колоды Драконов. Нет, не только Колода Драконов – тут есть карты, которых я не узнаю́. Потерянные Дома и бесчисленные забытые Независимые. Дома и…
      Капитан шагнул вперёд, присел на корточки, чтобы рассмотреть одно из изображений. Стоило Парану сосредоточиться на нём, мир вокруг начал блекнуть, и капитан почувствовал, будто погружается в резную картину.
      
      Холодный ветер коснулся лица, воздух пах глиной и мокрой шерстью. Паран почувствовал землю под сапогами, холодную, мягкую. Где-то вдалеке закаркали воро́ны. Странная хибара, которую капитан разглядел на плите, стояла теперь перед ним, длинная, приземистая, сложенная из гигантских костей и длинных бивней, на которые были натянуты толстые, бурые шкуры. Дома… и Обители, первые попытки строительства. Когда-то люди жили в таких хижинах, будто внутри грудной клетки дракона. О боги, насколько же огромные бивни! Каким бы зверям ни принадлежали эти кости, они, наверное, были гигантами…
      
      А я, похоже, могу странствовать, куда пожелаю. В любую карту любой Колоды, какая только существовала.
      В потоке восторга и удивления, который охватил его, скрывалось и течение ужаса. В Колоде было несколько чрезвычайно неприятных мест.
      
      А это?
      
      У входа в хибару курился маленький, выложенный камнями очаг. Дым окутывал деревянную раму, на которой коптились полоски мяса. Только теперь Паран заметил, что поляну окружали старые черепа, принадлежавшие, несомненно, зверям, чьи кости пошли на основу хибары. Все черепа были повёрнуты внутрь, и по длинным, пожелтевшим молярам капитан заключил, что эти животные предпочитали растительную, а не мясную пищу.
      
      Паран подошёл ко входу в хибару. С костяной рамы свисали черепа хищников, так что ему пришлось пригнуться.
      
      Обитатели, судя по всему, ушли поспешно. Будто всего несколько мгновений назад…
      В дальнем конце помещения стояли два трона, приземистых, крепких, сложенных из костей, на возвышении из окрашенных охрой человеческих черепов – ну, по крайней мере, очень похожих на человеческие. Больше напоминают т’лан имассов…
      
      Знание само пробудилось в его сознании. Паран знал, как называется это место, знал глубоко в душе. Обитель Зверей… задолго до Первого Престола… здесь было сердце силы т’лан имассов – их духовный мир, когда имассы были ещё плотью и кровью, когда у них ещё были духи, которым можно было поклоняться, которых можно было почитать. Задолго до того, как они провели Обряд Телланна… и в итоге пережили собственный пантеон
      …
      
      Значит, эти владения покинуты. Потеряны для своих создателей. Что же тогда такое Путь Телланн, которым ныне пользуются т’лан имассы? Ага, этот Путь, наверное, родился из самого Обряда, стал физическим воплощением Обета Бессмертия. И его аспектом стала не жизнь, даже не смерть. Аспектом стала… пыль. Прах.
      
      Некоторое время Паран стоял неподвижно, пытаясь осознать неизмеримую глубину трагедии, которую, как бремя, несли в себе т’лан имассы.
      
      Ох, они пережили собственных богов. Живут и вправду в мире пыли и праха – бесплотная память, вечное существование… без конца и края.
      Парана затопило чувство непереносимой, глубокой горечи. Храни нас Беру… какое же одиночество! Они так давно одиноки… но теперь собираются, сходятся к ребёнку, взыскуют благословения… и чего-то большего…
      
      Паран отступил – и вновь оказался на каменной плите. Усилием воли капитан оторвал взгляд от изображения Обители Зверей – но почему там два трона, а не один?
       – теперь он знал название этой карты. Его внимание привлёк другой камень, в дюжине шагов слева. Пульсирующее алое сияние окрашивало воздух над покрытой резьбой плитой.
      
      Паран подошёл ближе, взглянул под ноги.
      
      Большую часть камня занимало изображение спящей женщины. Плоть её словно переплеталась, свивалась. Паран медленно присел на корточки, прищурился. Кожа женщины казалась бездонной, в ней открывались всё новые и новые детали, чем больше капитан всматривался. Кожа и не кожа. Леса, каменные гряды, тёмное дно океана, расселины в теле мира – это же Огнь! Это Спящая богиня
      .
      
      Затем он увидел изъян, пятно гноящейся тёмной плоти. Паран содрогнулся от приступа тошноты, но не отвёл глаза. Там, в самом сердце этой раны, он разглядел сгорбленную, изломанную фигуру. Скованную. Прикованную к телу Огни. От фигуры по цепям тёк в жилы Спящей Богини яд.
      
      Она почувствовала, что болезнь приближается, запускает в неё свои когти. Почувствовала… и решила уснуть. Менее двух тысяч лет назад она решила уснуть. Попыталась сбежать из темницы собственного тела, чтобы биться с тем, кто собрался погубить её тело. Она… о боги верхние и нижние! Она сотворила из себя оружие! Весь свой дух, всю свою силу вложила в один предмет… молот, способный сломать… всё, что угодно. И Огнь нашла человека, способного поднять этот молот…
      
      Каладана Бруда.
      
      Но разбить цепи значит освободить Увечного бога. А освобождённый Увечный бог будет мстить – так, что никакой жизни в мире не останется. И всё же Огнь, Спящая богиня, не сочла это важным. Она просто начнёт всё сначала.
      
      Теперь Паран понял, увидел истину – он отказывается! Этот ублюдок притивится! Чтобы не выпустить Увечного Бога, который уничтожит всех нас, Каладан Бруд противится богине!
      
      Хватая ртом воздух, Паран оторвался от изображения, рывком поднялся, покачнулся – и вновь оказался рядом с Рейстом.
      
      Клыки яггута блеснули.
      
      – Оказалось ли знание для тебя даром или же проклятьем?
      
      Слишком прозорливый вопрос…
      
      – И тем и другим, Рейст.
      
      – И что из двух ты выберешь?
      
      – Не понимаю, о чём ты.
      
      – Ты плачешь, смертный. От радости или от горя?
      
      Паран скривился, утёр лицо.
      
      – Я хочу уйти, Рейст, – проворчал он. – Хочу вернуться…
      
      Он моргнул и обнаружил, что стоит на коленях, глядя на стоящего в шести шагах озадаченного Сына Тьмы. Паран почувствовал, что с его неожиданного появления прошли считаные мгновения, но что-то ослабило напряжение за это время.
      
      На плечо капитану легла ладонь, он поднял глаза и увидел Серебряную Лису, Мхиби неуверенно замерла в шаге позади девочки. Неподалёку стоял даруджиец, Крупп, тщательно поправляя свои шёлковые одеяния и тихонько напевая что-то себе под нос. Быстрый Бен сделал ещё шаг к капитану, однако не сводил глаз с Сына Тьмы.
      
      Паран закрыл глаза. Голова у него шла кругом. Капитан чувствовал себя совершенно сбитым с толку тем всем, что он узнал – в том числе, о себе самом. Я – Господин Колоды. Новобранец на войне, о которой ничего не знаю. А теперь ещё и… это.
      
      – Какого Худа, – прорычал Паран, – что тут происходит?
      
      – Я обратилась к силе, – ответила Серебряная Лиса, взгляд у неё был чуть взбудораженный.
      
      Паран глубоко вздохнул. К силе. Конечно. Это чувство мне уже почти привычно. Джен’исанд Рул. Мы оба отправились в путь, Серебряная Лиса, однако нам суждено разными дорогами прийти в одно и то же место. На Второе Соединение. Кто же взойдёт на те два древних забытых трона? Куда, милая девочка, ты поведёшь т’лан имассов?
      
      Аномандр Рейк заговорил:
      
      – Я не ожидал столь… натянутой встречи, Каладан…
      
      Паран повернул голову, увидел Воеводу. Молот казался таким лёгким в его могучих руках. Теперь я знаю, Воевода. Я не открою твоей тёмной тайны – зачем мне это? Выбор – твой, и только твой. Убить всех нас или богиню, которой служишь. Бруд, я не завидую твоему праву выбора. О нет, не завидую, несчастный ты ублюдок. И всё же, какова цена нарушенной клятвы?
      
      Сын Тьмы продолжал:
      
      – Приношу свои извинения всем вам. Как мудро заметил этот человек, – Рейк указал на Быстрого Бена, – действовать сейчас – зная столь мало о природе открывшихся здесь сил – было бы воистину опасно.
      
      – Возможно, уже слишком поздно, – сказал Каллор, не сводя бесцветных, древних глаз с Серебряной Лисы. – Девчонка обратилась к чарам Телланна, и давно этот Путь не пробуждали столь мощно. Теперь все мы в опасности. Если немедленно объединим силы, возможно, сумеем уничтожить это создание – второго такого случая может и не представиться.
      
      – А если проиграем, Каллор? – спросил Рейк. – Какого врага мы себе наживём? Сейчас девочка действовала, чтобы защитить себя, не более того. Что в том враждебного? Ты слишком многое ставишь на один бросок костей, Верховный король.
      
      – Ну, наконец-то, – пророкотал Каладан Бруд, возвращая свой жуткий молот на перевязь за спиной, – пошла речь о стратегии.
       – В его голосе всё ещё слышался отзвук гнева, будто Воеводу разозлила необходимость проговаривать вслух то, что казалось ему самоочевидным. – Нейтралитет – самый разумный выбор для нас. До тех пор, покуда природа Серебряной Лисы не проявится. У нас и так врагов полно. Хватит уже ломать трагедию, пожалуйста. Добро пожаловать, Рейк. Наверняка ты можешь нам сообщить о состоянии Лунного Семени, не говоря уж о других важных сведениях. – С внезапным раздражением он обратился к Парану: – Капитан, ты способен что-нибудь сделать с этим треклятым летающим столом?!
      
      Вздрогнув от неожиданности, Паран поднял глаза.
      
      – Ну-у, – протянул он, – сейчас ничего в голову не приходит. Я, кхм, не маг…
      
      Бруд заворчал и отвернулся.
      
      – Ладно, забудь тогда. Будем считать, что это новое украшение.
      
      Быстрый Бен откашлялся.
      
      – Возможно, я смогу что-то сделать, Воевода. Со временем…
      
      Каладан покосился на Дуджека, тот ухмыльнулся и утвердительно кивнул Быстрому Бену.
      
      – Отнюдь не простой солдат, как я вижу, – проговорил Аномандр Рейк.
      
      Семигородец пожал плечами.
      
      – Такие испытания я люблю, Владыка. Никаких гарантий, что добьюсь успеха, учтите… нет, не стоит испытывать меня чарами, Сын Тьмы. Я ценю тайны своей частной жизни.
      
      – Как пожелаешь, – сказал Рейк и отвернулся.
      
      – Следовательно, пора перекусить?
      
      Все посмотрели на Круппа.
      
      Пока все смотрели в другую сторону, Мхиби ускользнула с плаца, скрылась между рядами островерхих шатров тисте анди, а затем развернулась и попыталась бежать. Кости и мышцы возмутились, а в жилах пылали паника и ужас.
      
      Она заковыляла прочь, глаза застилали слёзы, дыхание хрипло вырывалось из груди, перемежаясь тихими всхлипами. Ох… милостивые духи… взгляните на меня. Смилуйтесь надо мной, молю вас. Смотрите, как я спотыкаюсь и хромаю – смотрите! Пощадите меня, нижние духи! Я требую! Заберите мою душу, жестокие предки, молю вас!
      
      Медные браслеты на запястьях и лодыжках – обычные амулеты рхиви от болей в костях – касались высохшей кожи, холодные как лёд, как прикосновения насильника, равнодушные к страданиям, к надрывному стуку сердца.
      
      Духи рхиви отреклись от неё, насмехались, презирали её.
      
      Старуха закричала, пошатнулась и рухнула на колени. Удар о землю выбил воздух из её груди. Извиваясь, она повалилась в грязь между рядами шатров.
      
      – «Плоть, – прошептал кто-то рядом с ней, – есть жизни внутри. Это, дорогая подруга, – слова рождения, что произносятся в сотнях вариантов на бесчисленных языках. В них – радость и боль, утрата и самопожертвование, в них воплощаются оковы материнства… и более того, они – оковы самой жизни.
      
      Мхиби подняла голову, пряди седых волос болтались перед лицом.
      
      Карга сидела на центральной распорке шатра, ворониха подобрала крылья, глаза её влажно поблёскивали.
      
      – Мне тоже ведомо горе, милая моя. Не говори никому, что видела меня такой – размякшей от любви. Как же мне тебя утешить?
      
      Мхиби покачала головой, прохрипела:
      
      – Никак.
      
      – В ней больше тебя, чем других, больше, чем этой женщины, Рваной Снасти, и Ночной Стужи, больше, чем т’лан имассов…
      
      – Видишь меня, Карга? Видишь? – Мхиби поднялась на четвереньки, затем села и посмотрела на ворониху. – От меня только кожа да кости остались. И боль. Я высохла, рассыпаюсь, – о нижние духи, с каждым мигом этой жизни, этого чудовищного существования я становлюсь всё ближе и ближе к… к… – Её голова упала на грудь. – … к ненависти, – закончила она шёпотом. Рхиви содрогалась от рыданий.
      
      – И поэтому желаешь умереть сейчас, – сказала Карга. – Да, я понимаю. Нельзя доводить мать до ненависти к собственному ребёнку… но ты слишком многого требуешь от себя.
      
      – Она украла мою жизнь!
       – закричала Мхиби, костлявые руки сжались в кулаки так, что от них отлила кровь. Старуха смотрела на эти кулаки широко распахнувшимися глазами, словно это были чужие руки, костистые, мёртвые… – Ох, Карга, – тихо всхлипнула она. – Она украла мою жизнь…
      
      Ворониха расправила крылья, спрыгнула с распорки, затем мягким полукругом слетела вниз, на землю рядом с Мхиби.
      
      – Тебе следует поговорить с ней.
      
      – Я не могу!
      
      – Она должна понять…
      
      – Она знает, Карга, она знает. Чего ты от меня хочешь? Чтобы я попросила дочь перестать расти? Эта река течёт непрестанно, безостановочно…
      
      – Реки можно оградить дамбами. Направить… в другое русло.
      
      – Но не эту, Карга.
      
      – Я не принимаю этих слов, любимая моя. И я найду способ. Клянусь тебе.
      
      – Нет никакого способа – не трать время попусту, подруга. Юность моя погибла, её уже не вернуть ни алхимией, ни чарами: Телланн – неприступный Путь, Карга. Что он востребует, того не вернёшь. Даже если ты сумеешь остановить поток, что тогда? Оставишь меня старухой на грядущие десятилетия? Год за годом – в темнице этого тела? Это не милосердно, – нет, это было бы жестокое проклятье. Оставь меня, прошу…
      
      Сзади раздались шаги. В следующий миг Корлат присела рядом с Мхиби, обняла и прижала к себе.
      
      – Пойдём, – прошептала тисте анди. – Пойдём со мной.
      
      Корлат помогла Мхиби подняться на ноги. Рхиви стыдилась собственной слабости, но все защитные барьеры пали, она утратила даже гордость, чувствовала в душе лишь беспомощность. Я ведь была юной девушкой. Что толку неистовствовать от этой утраты? Годы мои утекли, всё кончено. Жизнь внутри угасает, а снаружи – расцветает. В этой битве не смог бы победить ни один из смертных, но когда же, духи, вы поднесёте мне дар смерти? Отчего отказываете мне в прекращении?
      
      В объятьях Корлат Мхиби чуть выпрямилась. Хорошо же. Раз уж вы всё равно прокляли мою душу, то и самоубийство не принесёт мне большой боли. Ладно, духи, я дам вам свой ответ. Разрушу ваши планы.
      
      – Отведи меня в мой шатёр, – сказала рхиви.
      
      – Нет, – ответила Корлат.
      
      Мхиби выгнулась, гневно уставилась на тисте анди.
      
      – Я сказала…
      
      – Я слышала, Мхиби. Слышала больше, чем ты бы хотела. Отвечаю – нет. Я останусь с тобой, и я не одинока в своей вере в…
      
      Рхиви фыркнула.
      
      – Вере? Ты же из тисте анди! За дурочку меня держишь, что рассказываешь о вере?
      
      Лицо Корлат напряглось, она отвела взгляд.
      
      – Может, ты права.
      
      Ох, Корлат, прости меня, прости за это – я бы забрала эти слова назад, клянусь…
      
      – Тем не менее, – продолжила тисте анди, – я не оставлю тебя в отчаянии.
      
      – Мне не впервой быть пленницей, – отрезала Мхиби, снова с гневом. – Но предупреждаю тебя, Корлат, предупреждаю всех вас, ненависть нашла во мне плодородную почву. И своим сочувствием, всяким благородным намерением вы питаете её. Умоляю, дай мне покончить с этим.
      
      – Нет, и ты недооцениваешь нашу решительность, Мхиби. Ты не сумеешь нас оттолкнуть.
      
      – Тогда вы и вправду доведёте меня до ненависти, и заплатить придётся всем, что я только ценю и люблю в себе, всем тем, что вы когда-то ценили.
      
      – И обессмыслишь все наши усилия?
      
      – Не по своему выбору, Корлат, об этом я тебе и говорю – у меня больше нет права выбора. Я отдала его. Своей дочери. А теперь – и тебе. Ты сотворишь из меня злобное создание, и прошу тебя, умоляю, если есть в тебе хоть капля жалости, позволь мне окончить этот ужасный путь.
      
      – Я не дам тебе разрешения покончить с собой, Мхиби. Если, чтобы жить, тебе нужно ненавидеть, да будет так. Отныне ты под опекой – и защитой – тисте анди.
      
      Рхиви обмякла, признавая поражение. Попыталась найти слова, чтобы выразить обуревавшие её чувства, но похолодела, когда нашла.
      
      Жалость к себе. Вот как низко я пала…
      
      Хорошо, Корлат, пока что – твоя взяла.
      
      – Огнь умирает.
      
      Каладан Бруд и Аномандр Рейк были одни в шатре, напряжение между ними так окончательно и не угасло. Судя по звукам снаружи, чародей Быстрый Бен умудрился спустить огромную деревянную карту с неба на землю и теперь обсуждал с кем-то, что делать с ней дальше.
      
      Сын Тьмы снял перчатки, уронил их на столешницу, прежде чем посмотреть на Воеводу.
      
      – Кроме того единственного, чего ты не должен делать, есть ли другие возможности?
      
      Бруд покачал головой.
      
      – Это старый выбор, друг мой. Осталась лишь одна, как и прежде. Я – Тэннес, Путь самой богини, и что терзает её, терзает и меня. Да, я мог бы разбить того, кто заразил её…
      
      – Увечного бога, – прошептал Рейк и замер. – Он целую вечность пестовал свою ненависть – он не знает пощады, Бруд. Это старая история. Мы согласились – ты, я, Королева грёз, Худ – мы все договорились…
      
      Широкое лицо Воеводы задрожало. Он встряхнулся, точно медведь, отвернулся.
      
      – Почти двенадцать веков этому бремени…
      
      – А если она умрёт?
      
      Он покачал головой.
      
      – Не знаю. Её Путь погибнет, это наверняка, однако успеет впустить Увечного бога на все иные Пути… и затем все
      они погибнут.
      
      – А с ними – магия.
      
      Воевода кивнул, затем глубоко вздохнул и выпрямился.
      
      – Думаешь, это будет так ужасно?
      
      Рейк фыркнул.
      
      – Ты полагаешь, разрушения на этом закончатся. Похоже, не важно, какой из двух вариантов мы выберем, Увечный бог победит.
      
      – Похоже на то.
      
      – Но сделав свой выбор, ты даруешь этому миру и всем его обитателям ещё несколько поколений жизни…
      
      – Жизни и смерти, кровавых войн и смертоубийств. Снов, надежд и трагических развязок…
      
      – Не стоит думать об этом, Каладан. – Рейк шагнул ближе. – Ты уже сделал, продолжаешь делать всё, чего только можно было от тебя требовать. Мы были там тогда, давным-давно, чтобы разделить твоё бремя. Однако потом, похоже, все мы – каждый из нас – отступил, занялся собственными делами… бросил тебя…
      
      – Не говори так, Аномандр. Это ничего не даёт. Есть и более насущные дела, которые стоит обсудить, раз уж нам выпала редкая возможность поговорить наедине.
      
      Широкий рот Рейка растянулся в тонкой усмешке.
      
      – Верно. – Он покосился на выход из шатра. – Там… – Рейк вновь обернулся к Бруду. – Учитывая болезнь Тэннеса, был ли твой вызов блефом?
      
      Воевода оскалил подпиленные зубы.
      
      – В некоторой степени, но не полностью. Вопрос не в том, смогу ли я использовать силу, а в природе этой силы. Переполненной ядом, отравленной хаосом…
      
      – То есть можно ожидать более свирепую мощь, чем твоя обычная буря? Это настораживает, Бруд. Каллор знает?
      
      – Нет.
      
      Рейк хмыкнул.
      
      – И лучше ему не знать.
      
      – Да, – проворчал Воевода. – Так что неплохо бы тебе самому проявить сдержанность в следующий раз, Рейк.
      
      Сын Тьмы отошёл налить себе вина.
      
      – Странно, могу поклясться, что именно это я и сделал.
      
      – Мы должны поговорить о Паннионском Домине.
      
      – Это сложная загадка, Каладан. Тайна более зловещая, чем мы предполагали вначале. Там много слоёв силы, один под другим. Подозреваю, что в самом сердце лежит Путь Хаоса – и великие во́роны со мной согласны.
      
      – Слишком близко к тропе Увечного бога, чтобы быть случайностью, Рейк. В конце концов, яд Скованного происходит от Хаоса.
      
      – О да. – Рейк улыбнулся. – Любопытно, не так ли? Думаю, очевидно, кто кого использует…
      
      – Возможно.
      
      – Война с Паннионским Домином станет для нас серьёзным испытанием.
      
      Бруд поморщился.
      
      – Девочка говорила: нам понадобится помощь
      .
      
      Сын Тьмы нахмурился.
      
      – Будь добр, объясни.
      
      – Т’лан имассы, друг мой. Неупокоенные легионы идут сюда.
      
      Лицо Рейка помрачнело:
      
      – Это вклад Дуджека Однорукого?
      
      – Нет, девочки. Серебряной Лисы. Она – заклинательница костей из плоти и крови. Первая за очень, очень долгое время.
      
      – Расскажи мне о ней.
      
      Воевода заговорил и говорил долго, а когда закончил, в шатре воцарилась тишина.
      
      Разглядывая Парана из-под полуприкрытых век, Скворец подошёл ближе. Молодой капитан дрожал, словно в лихорадке, лицо его побелело и покрылось липким потом. Быстрый Бен сумел как-то опустить столешницу на землю; чары всё ещё окутывали её пеленой молний, которая никак не угасала. Маг присел на корточки рядом со столом, и по безучастному выражению его лица Скворец понял, что Быстрый Бен погрузился в колдовской транс – исследовал, изучал…
      
      – Ты – глупец.
      
      Командир обернулся на хриплые слова.
      
      – Тем не менее, Каллор.
      
      Высокий, седовласый воин холодно улыбнулся.
      
      – Ты ещё пожалеешь, что поклялся защищать ребёнка.
      
      Пожав плечами, Скворец отвернулся и пошёл дальше.
      
      – Я ещё с тобой не закончил! – прошипел Каллор.
      
      – А вот я с тобой – закончил, – спокойно ответил малазанец, не сбавляя шага.
      
      Теперь Паран повернулся к нему. Глаза капитана были широко, невидяще раскрыты. Позади него тисте анди уже начали расходиться – призрачные фигуры, невозмутимые с того мига, как их повелитель удалился в штабной шатёр с Каладаном Брудом. Скворец поискал глазами Корлат, но не нашёл; вскоре он заметил, что и Мхиби нигде не видно. Девочка, Серебряная Лиса, стояла в дюжине шагов от Парана, глядя на капитана глазами Рваной Снасти.
      
      – Никаких вопросов, – простонал Паран, когда Скворец остановился рядом с ним. – У меня нет для тебя ответов – ни о том, что здесь произошло, ни о том, чем я стал. Возможно, тебе лучше назначить кого-то другого командиром «Мостожогов»…
      
      – Для этого нет причин, – сказал Скворец. – К тому же я терпеть не могу изменять принятые решения, капитан.
      
      К ним подошёл Быстрый Бен. Он ухмылялся.
      
      – Рисковое вышло дельце, а?
      
      – Что это вообще такое? – спросил у него Скворец и кивнул в сторону столешницы.
      
      – То, чем кажется. Новая Независимая карта в Колоде Драконов. Точнее, самая Независимая из всех Независимых. Вспомни, в столе содержится вся Колода. – Маг покосился на Парана. – Капитан наш в шаге от Восхождения, как мы и подозревали. А значит, то, что он решит делать – или не делать, – может иметь глобальные последствия. Для всех нас. Похоже, у Колоды Драконов объявился Господин. Джен’исанд Рул.
      
      Паран отвернулся, он явно не желал принимать участие в этом разговоре. Скворец нахмурился, глядя на чародея.
      
      – Джен’исанд Рул. Я думал, это имя относится к его… эскападе внутри одного конкретного клинка.
      
      – Так и есть, но поскольку это имя находится на самой карте, значит, они связаны… как-то. Если капитан, как и все мы, не знает, – придётся мне хорошенько подумать, что́ означает такая связь. Разумеется, – добавил чародей, – капитан может знать довольно, чтобы мне помочь, если пожелает.
      
      Паран открыл рот, чтобы ответить, но Скворец опередил его.
      
      – У него нет для нас ответов… пока что. Я так понимаю, эту дурацкую столешницу мы потащим за собой на марше?
      
      Быстрый Бен медленно кивнул.
      
      – Так будет лучше, по крайней мере, поначалу. Но я бы советовал её сгрузить до того, как войдём на Паннионскую территорию. Тригалльская торговая гильдия может передать её алхимику в Даруджистан – на хранение.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Прозвучал новый голос:
      
      – Карта останется с нами.
      
      Мужчины обернулись и увидели стоящую рядом Серебряную Лису. Позади неё дюжина воинов рхиви уже поднимали столешницу с земли.
      
      Глядя, как темнокожие, сноровистые кочевники уносят столешницу, Быстрый Бен нахмурился.
      
      – Рискованно тащить в бой такой могущественный предмет, девочка.
      
      – Мы должны принять этот риск, чародей.
      
      Скворец хмыкнул.
      
      – Почему это?
      
      – Потому что карта принадлежит Парану, и она ему понадобится.
      
      – Можешь объяснить?
      
      – Мы боремся не с одним врагом – это скоро станет ясно.
      
      – Я не хочу эту карту, – рявкнул Паран. – Лучше нарисуй там другое лицо. Во мне течёт кровь Пса Тени. Я – слабое звено, когда же вы все это поймёте? Видит Худ, уж мне-то это ясно!
      
      Скрип доспехов предвосхитил появление Каллора. Скворец нахмурился.
      
      – Ты – не участник этого разговора.
      
      Каллор криво ухмыльнулся.
      
      – Всегда не участник, но часто – предмет…
      
      – Не в этот раз.
      
      Невыразительные, серые глаза Верховного короля впились в Быстрого Бена.
      
      – Ты, чародей, собиратель душ… Я же – освободитель
      душ. Быть может, мне стоит разбить цепи в тебе? Это так легко: сделать тебя беспомощным.
      
      – И ещё легче, – ответил Быстрый Бен, – сотворить яму в земле.
      
      Каллор рухнул вниз, почва под ним расступилась. Броня зазвенела, затем последовал вопль ярости.
      
      Серебряная Лиса ахнула, широко распахнутыми глазами уставилась на Быстрого Бена. Чародей пожал плечами.
      
      – Ты права: мне плевать, кто или что такое этот Каллор.
      
      Скворец шагнул к краю ямы, заглянул вниз.
      
      – Он карабкается наверх… неплохо для старика.
      
      – Но поскольку я не дурак, – торопливо добавил Быстрый Бен, – я, пожалуй, пойду. – Образ чародея на миг подёрнулся дымкой, а затем он вовсе исчез.
      
      Повернувшись спиной к пыхтящему, проклинающему всё и вся Каллору – его затянутые в перчатки руки уже показались над осыпающимися краями ямы, – Скворец сказал Парану:
      
      – Возвращайся к «Мостожогам», капитан. Если всё пройдёт хорошо, увидимся в Капастане.
      
      – Так точно, сэр. – Неуверенно пошатываясь, Паран пошёл прочь.
      
      – Предлагаю, – проговорила Серебряная Лиса, глядя, как Каллор пытается выбраться наверх, – и нам покинуть это место.
      
      – Согласен, девочка.
      
      Сгорбившись в седле, Скворец смотрел, как маршируют колонны Войска Однорукого – прочь из Крепи. День выдался жаркий, влажный воздух нёс предвестье грозы. Чёрные моранты верхом на кворлах кружили над двумя армиями – их было меньше, чем обычно. Их Вершитель, Вывих, улетел с капитаном Параном и «Мостожогами» четыре дня назад, а восемь из одиннадцати оставшихся звеньев покинули город прошлой ночью, отправившись к горам Виде́ния, на юго-западную границу Домина.
      
      Командир был измотан. От боли в ноге он почти лишился сна, а дни были наполнены бесконечными задачами снабжения, расположения боевых порядков на марше и разговорами с бесчисленными вестовыми, которые приносили рапорты и приказы, а затем спешили прочь с ответами. Он уже с нетерпением ждал начала похода через полконтинента, чтобы только получить ответы на тысячу мучительных вопросов о том, что именно ждёт их впереди.
      
      Быстрый Бен молча сидел в седле рядом со Скворцом, лошадь мага нервно переминалась с ноги на ногу.
      
      – Твоя кобыла заразилась твоим настроением, Бен, – заметил командир.
      
      – Ага.
      
      – Гадаешь, когда я тебя отпущу, чтобы ты догнал Парана и «Мостожогов» и убрался подальше от Каллора. И ещё дальше – от Серебряной Лисы.
      
      Быстрый Бен явно опешил, услышав последнее заявление, затем вздохнул.
      
      – Ну да. Похоже, скрыть беспокойство мне не удалось – от тебя уж точно. Эта девочка повзрослела лет на пять с нашей первой встречи, Скворец. Я заглянул к Мхиби сегодня утром. Корлат делает что может, как и поплечницы рхиви, но Серебряная Лиса забрала у этой женщины почти всю жизненную силу – Худ знает, как ещё душа в теле держится. Да и от мысли о приходе т’лан имассов мне не по себе. Вдобавок Аномандр Рейк – он ведь хочет всё обо мне разузнать…
      
      – Он пытался ещё раз проверить тебя чарами?
      
      – Пока нет, но зачем его искушать?
      
      – Ещё на некоторое время ты нужен мне здесь, – сказал Скворец. – Поедешь с моими офицерами – будем держаться подальше от Сына Тьмы. Как там эти наёмники в Капастане? Проглотили твою приманку?
      
      – Пока что играют с ней.
      
      – Тогда выждём с неделю. Если результата не будет, ты свободен.
      
      – Так точно, сэр.
      
      – А теперь, – протянул Скворец, – почему бы тебе, Быстрый Бен, не рассказать мне, что ты ещё затеял?
      
      Маг заморгал с невинным видом.
      
      – Сэр?
      
      – Ты обошёл все храмы и всех провидцев в Крепи, маг. Потратил небольшое состояние на гадальщиков по Колоде. Худов дух, мне доложили, что на заре ты козлёнка принёс в жертву на вершине кургана! Под какую Бездну тебе это
      понадобилось, Бен?
      
      – Ну ладно, – пробормотал чародей, – козлёнок – это уже жест отчаяния. Признаю. Я слегка увлёкся.
      
      – И что тебе рассказали забытые духи кургана?
      
      – Ничего. Их, кхм-м, их там не оказалось.
      
      Глаза Скворца сузились.
      
      – Не оказалось? Это ведь был курган рхиви, верно?
      
      – Один из немногих, какие ещё в этих местах сохранились. Его, кхм-м, вычистили. Недавно.
      
      – Вычистили?
      
      – Кто-то или что-то их собирает, сэр. Никогда не слышал о подобном. И это самое странное. Ни единой души не осталось в здешних курганах. Отсюда вопрос: а где же они?
      
      – Хочешь сменить тему, Быстрый Бен. Неплохая попытка.
      
      Маг нахмурился.
      
      – Я кое-что выяснял. Ничего такого, с чем я не справлюсь, и в других наших делах я карт не спутаю. К тому же мы ведь теперь официально на марше, так? Что я могу сделать посреди степи? Вдобавок я за ними проследил,
      сэр. Эти духи… кто-то
      их забрал, и мне это любопытно.
      
      – Когда выяснишь, сообщишь мне, верно?
      
      – Конечно, сэр.
      
      Скворец заскрипел зубами, но больше ничего не сказал. Я тебя давно знаю, Быстрый Бен. Ты что-то нашёл – и напугался так, что теперь носишься, как горностай, поджав хвост
      .
      
      Козлёнка в жертву принёс – Худа ради!
      
      На дороге, ведущей из Крепи, Войско Однорукого – почти десять тысяч ветеранов Генобаканской кампании – пошло на соединение с рядами многочисленной армии Каладана Бруда. Поход начался. Они шли на войну с врагом, которого никогда не видели и о котором почти ничего не знали.
      
      Глава шестая
      
      Куда придут, там льётся кровь…
      Горал Тум
      (р. 1134).
      Видение Кульбурата
      
      К Закатным воротам Сольтана через канал протянулся широкий арочный мост. И мост, и сам канал нуждались в серьёзном ремонте – известковый раствор потрескался, а в щелях между камнями фундамента зеленела трава. Сольтан, один из древнейших городов на равнине Виде́ния, раньше стоял на берегу реки Серп, богател на перекрёстке внутриконтинентальных торговых путей, но затем, после одной-единственной дождливой весны, река потекла по новому руслу. Корселанов канал выстроили, чтобы восстановить выгодную связь с речной торговлей и обеспечить выход к четырём глубоким озёрам, два из которых располагались на самом старом русле, для причалов и таверн. Особого успеха сольтанцы не добились, и следующие четыреста лет город медленно и неотвратимо приходил в упадок.
      
      Остряк нахмурился ещё сильнее, когда направил своего коня по мосту и увидел впереди низкие, толстые стены Сольтана. По ним бежали вниз бурые потёки. Капитан уже чуял в воздухе запах помоев и нечистот. Между зубцами толпились люди, но среди них было мало стражников или солдат. Город отослал свою знаменитую Конную гвардию на север, на помощь Каладану Бруду в войне против Малазанской империи. Оставшиеся солдаты не стоили даже своих сапог.
      
      Он обернулся, когда повозка его нанимателя с грохотом въехала на мост. Сидевший на козлах Драсти помахал Остряку рукой. Скалла держала поводья, и Остряк видел, как её губы шевелятся, несомненно, извергая поток проклятий и жалоб. Вскоре Драсти сник и опустил руку.
      
      Остряк вновь перевёл взгляд на Закатные ворота. Стражников не было видно, да и повозки можно было счесть по пальцам одной руки. Мощные деревянные створки висели нараспашку и, судя по всему, не закрывались уже давно. Это окончательно испортило капитану настроение. Он остановил коня и подождал, пока фургон поравняется с ним.
      
      – Мы же тут не задержимся, верно? – спросила Скалла. – Проедем насквозь, прямо к Рассветным воротам, да?
      
      – Так я ему посоветовал, – сказал Остряк.
      
      – Какой прок от нашего опыта, если хозяин не слушает наших советов? Ответь, Остряк!
      
      Капитан просто пожал плечами. Керули несомненно слышал каждое слово, и Скалла несомненно это знала.
      
      Они подъехали к арке ворот. Улица впереди резко сужалась, превращалась в тенистый переулок, зажатый под верхними этажами домов, который выступали так далеко, что едва не касались друг друга. Остряк снова выдвинулся вперёд и скакал перед экипажем. Из-под копыт прянули грязные куры, но толстые, чёрные крысы в канавах лишь на миг отвлеклись от пожирания отбросов, чтобы покоситься на колёса проезжавшей мимо повозки.
      
      – Мы скоро бортами за стены начнём задевать, – заметил Драсти.
      
      – Если протиснемся через Перекошенный проезд, дальше всё будет хорошо.
      
      – Вот именно, Остряк: «если». Тут, конечно, на стенах полно грязи, которая сойдёт за смазку…
      
      Улочка впереди сузилась до бутылочного горлышка, известного как Перекошенный проезд. Бесчисленные фургоны торговцев протесали глубокие борозды в стенах соседних домов. Мостовая была усыпана сломанными спицами и отломанными досками бортов. Остряк прекрасно знал, что в этом квартале царят законы мародёрства. Любая повозка, которую угораздило застрять в Проезде, считалась законной добычей, и местные были готовы с мечами в руках доказать своё право на товар. Сам Остряк пролил здесь кровь лишь однажды – шесть или семь лет тому. Ночка выдалась лихая. За несколько жутких часов он со своими охранниками истребил примерно полквартала головорезов и грабителей, прежде чем повозку удалось разобрать, положить на катки и провести через узкое место.
      
      Повторения Остряк не хотел.
      
      Втулки колёс несколько раз царапнули по стенам, но затем – Скалла разразилась потоком проклятий, а Драсти ухмыльнулся, пригибаясь под свисающим с верёвки мокрым бельём, – экипаж выскочил на площадь за Перекошенным проездом.
      
      Площадь под названием «Шкафчик У» никто специально не создавал. Она самообразовалась на стыке тринадцати улочек и переулков различной ширины. Таверна, к которой все они прежде вели, сгорела чуть ли не век тому назад, осталась лишь неровная площадка, выложенная каменными плитами и булыжниками, получившая таинственным образом название «Шкафчик У».
      
      – Правь на Мукозиновую улицу, Скалла, – приказал Остряк, указывая на широкий проспект с восточного края площади.
      
      – Да помню я, – огрызнулась та. – Боги, какая вонь!
      
      Стайка беспризорников выследила экипаж, и теперь они шли следом, словно бескрылые стервятники – грязные, рябые лица детей были мрачны и слишком серьёзны. Все молчали.
      
      Остряк первым направил коня на Мукозиновую. В грязных окнах иногда мелькали лица, но сама улица оставалась пустынной. Никого… ни здесь, ни впереди. Это не к добру
      .
      
      – Капитан, – окрикнул его Драсти.
      
      Остряк не повернулся.
      
      – Чего?
      
      – Пацаны-то все… сбежали.
      
      – Ясно. – Остряк ослабил в ножнах свои гадробийские сабли. – Заряжай арбалет, Драсти.
      
      – Уже.
      
      Знаю, но вслух это всем объявить – нелишне.
      
      В двадцати шагах впереди на улицу вышли три фигуры.
      
      Остряк прищурился. Высокую женщину в центре он узнал.
      
      – Здравствуй, Нектара. Вижу, ты расширила свои владения.
      
      Женщина с рассечённым шрамом лицом улыбнулась.
      
      – Какие люди, это же Остряк. И Драсти. А кто ещё? Ба, это ведь Скалла Менакис? Несомненно столь же груба и неприступна, как и прежде, хоть я и бросаю своё сердце к твоим ногам.
      
      – Это глупо, – процедила Скалла. – Шаг у меня тяжёлый.
      
      Нектара заулыбалась ещё сильнее.
      
      – А сердце от каждого шага бьётся всё быстрее, любовь моя.
      
      – Сколько? – спросил Остряк, натягивая поводья в десяти шагах от женщины и двух её молчаливых телохранителей.
      
      Выщипанные брови Нектары взлетели.
      
      – Сколько? Нисколько на этот раз, Остряк. Мы ведь на территории Гарно – нам разрешили проехать. Мы обеспечиваем вам охрану.
      
      – Охрану?
      
      Капитан обернулся на звук открывшегося окошка экипажа. Появилась рука мастера Керули, вяло поманила Остряка.
      
      Тот спешился. Подошёл к повозке, заглянул в окошко на боковой двери, чтобы увидеть круглое, бледное лицо Керули.
      
      – Капитан, мы должны встретиться с… правителями этого города.
      
      – С королём и Советом? Но зачем…
      
      Торговец тихо рассмеялся.
      
      – Нет-нет. С истинными
      правителями Сольтана. Большими деньгами и сложными переговорами удалось собрать вместе хозяев и хозяек всех территорий и районов. К ним я и хочу обратиться сегодня вечером. Ты можешь принять охрану, которую нам предложили. Поверь, всё хорошо.
      
      – Что ж ты раньше не сказал?
      
      – Я не был до конца убеждён, что переговоры прошли успешно. Дело сложное, ибо это сами хозяева и хозяйки попросили о… содействии. Я, в свою очередь, должен постараться заслужить их доверие в том смысле, что представляю наиболее эффективную силу из всех, которые способны оказать упомянутое содействие.
      
      Ты? Да кто же ты тогда такой, Худа ради?
      
      – Ясно. Ладно, доверяй этим бандитам, раз уж тебе так угодно, но боюсь, в этом мы с тобой не будем единодушны.
      
      – Понятно, капитан.
      
      Остряк вернулся к своему коню. Подбирая поводья, он обернулся к Нектаре.
      
      – Веди.
      
      …Сольтан был городом с двумя сердцами, они качали кровь разных оттенков, но одинаково злобную и развращённую. Упершись спиной в стену, Остряк сидел в битком набитой таверне с низким потолком и, прищурившись, разглядывал пёстрое собрание убийц, вымогателей и воров, чьё право на власть измерялось страхом.
      
      Слева к той же стене прислонилась Скалла, а на скамье справа восседал Драсти. Нектара перетащила свой стул и круглый столик поближе к Скалле. Из кальяна перед хозяйкой поднимался густой дым и окутывал её меченное ножом лицо приторными, смолистыми клубами. В левой руке Нектара сжимала мундштук кальяна, а правую положила на затянутое в кожаные леггинсы бедро Скаллы.
      
      Керули стоял в центре залы, обратившись лицом к большинству преступных главарей и королев города. Руки коротышка сцепил над своим простым серым шёлковым поясом, его чёрный шёлковый же плащ поблёскивал, словно расплавленный обсидиан. Странная тесная шапочка покрывала лысое темя, её покрой вызвал в памяти головные уборы, изображённые на древнейших гобеленах и барельефах Даруджистана. Керули заговорил тихим, хорошо поставленным голосом:
      
      – Я весьма рад тому, что присутствую на этом знаменательном собрании. У всякого города есть свои тайные покровы, и для меня большая честь быть свидетелем того, как они частично приподнимаются. Разумеется, я понимаю, что многие из вас считают меня вылепленным из того же теста, что и ваши заклятые враги, но уверяю: это не так. Вы выразили озабоченность тем, что в Сольтан хлынул поток жрецов из Паннионского Домина. Они говорят о городах, которые недавно обрели священную защиту под рукой Паннионского Провидца, и рассказывают простолюдинам о торжестве закона, равно применяемого ко всем без исключения гражданам, о правах и прописанных привилегиях, о благодатном наведении порядка вопреки местным традициям и обычаям. Они сеют семена раздора среди ваших подданных – воистину опасный прецедент.
      
      Среди хозяев и хозяек пробежал одобрительный шепоток. Остряк с трудом сдержал улыбку, глядя на манерную благовоспитанность, которую пытались изображать эти уличные головорезы. Повернув голову, капитан потрясённо обнаружил, что рука Нектары скользнула в разрез на леггинсах Скаллы и покоилась теперь где-то в паху. Сама Скалла раскраснелась, полуприкрыла глаза, на губах её застыла слабая улыбка. Ох, Королева грёз, теперь-то понятно, почему девять десятых мужиков в зале пыхтят, будто набегались, не говоря уж о том, почему так налегают на вино.
      Остряк и сам потянулся за кубком.
      
      – Да замочить их всех! – прорычала одна из хозяек. – Брюхо вспороть каждому такому жрецу – и дело с концом, такое моё мнение.
      
      – И сделать их мучениками за веру? – откликнулся Керули. – Прямой удар не принесёт пользы, как и в других городах. В этой борьбе оружие – информация, дамы и господа, точнее, дезинформация. Эти жрецы ведут кампанию оболванивания. Паннионский Домин, хоть и вводит всюду закон и порядок, представляет собой тиранию, которая проявляет невообразимую жестокость по отношению к своим подданным. Наверняка вы слышали о тенескаури Провидца, армии бездомных и нищих… Всё, что вам рассказывали, – правда, без преувеличений. Людоеды, насильники мёртвых…
      
      – Дети Мёртвого Семени, – произнёс один из мужчин, склонившись вперёд. – Это правда? Это вообще возможно? Чтобы женщины выходили на поле боя, пока тела солдат ещё не остыли, и…
      
      Керули мрачно кивнул.
      
      – Среди младшего поколения тенескаури… есть Дети Мёртвого Семени. Они – лучшее доказательство того, что это возможно. – Он помолчал, затем продолжил: – В Домине имеются свои правоверные, жители изначально Паннионских городов, им принадлежат все те права и привилегии, о которых говорят жрецы. Никто другой не может стать правоверным. Не-граждане – хуже, чем рабы, ибо они вещи —
      объекты любой возможной жестокости, им не стоит рассчитывать на милосердие или защиту закона. Единственный выход для них – стать тенескаури, сравниться в бесчеловечности с мучителями и причинять страдания другим. Жителей Сольтана, если Домин завладеет этим городом, выгонят из домов – всех до единого, – лишат имущества, не дадут ни еды, ни воды. Им останется лишь дикость – путь тенескаури. Дамы и господа, хозяева Сольтана, в этой войне мы должны сражаться оружием истины, обнажить ложь Паннионских жрецов. Это потребует особенной организации, распространения заранее подготовленных слухов и истинных сведений. И в этом деле, друзья мои, вы не имеете себе равных. Простонародье Сольтана должно само выгнать этих жрецов из города. Людей нужно подвести к этому решению, к этому действию, но не кулаками и ножами, а словами.
      
      – С чего ты взял, что это сработает? – решительно спросил один из главарей.
      
      – У вас нет другого выхода, – ответил Керули. – Если не сработает, Сольтан окажется в руках паннионцев.
      
      Керули продолжал, но Остряк уже не слушал. Полуприкрыв глаза, он внимательно рассматривал своего нанимателя. Этот контракт устроил один посредник в Даруджистане. Впервые Остряк увидел торговца рано утром у Напастиных ворот: туда Керули пришёл пешком и одет был так же, как и сейчас. Экипаж пригнали несколько мгновений спустя – наёмный, из местной конюшни. Керули вошёл внутрь, и с тех пор за весь долгий путь Остряк разговаривал с нанимателем всего дважды.
      
      Тогда я подумал, что он – маг. Теперь скорее сказал бы, что жрец. Но какому же богу он служит? Очевидных признаков не заметно. И это само по себе уже о многом говорит. В Керули вообще нет ничего очевидного, кроме, может быть, бездонного кошелька, вновь и вновь оправдывающего щедрость. Какие там новые храмы появились в Даруджистане в последнее время? Не припомню… ах да, в Гадробийском квартале. Посвящённый Тричу, хотя кому только в голову может прийти поклоняться Тигру Лета? Этого я никак не пойму…
      
      – … убийства.
      
      – Но последние две ночи было тихо.
      
      Главари уже разговаривали между собой. Керули слушал очень внимательно, но молчал.
      
      Остряк заморгал, чуть ровней сел на скамье. Наклонился к Драсти.
      
      – Что там говорили про убийства?
      
      – Необъяснимые убийства – четыре ночи подряд, что-то вроде того. Местная проблема, и, как я понял, уже решилась.
      
      Капитан хмыкнул, затем снова опёрся о стену, стараясь ничем не выказать, что весь покрылся холодным потом. Быстро добрались, хорошо нас обогнали – их экипаж двигался с чародейской скоростью. Но он бы застрял на улицах Сольтана. Слишком широкий, слишком высокий. Должно быть, остановились в Придорожье. В двух десятках шагов от Рассветных ворот… Прав ты оказался, дружище Бук?
      
      – Мне было скучно, просто невыносимо. А ты как думал? – Скалла плеснула себе вина в чашу. – Нектара сумела развеять скуку и – если судить по красным, потным рожам – не только для меня. Все вы – свиньи.
      
      – Не мы же это всё делали на людях, – возразил Остряк.
      
      – И что? Смотреть-то вас никто не заставлял? А что, если бы у меня был ребёночек на руках и сиська наружу?
      
      – Вот на это
      , – заявил Драсти, – я бы точно таращился.
      
      – Ты омерзителен.
      
      – Ты не поняла, дорогая. Не на сиську – хотя это наверняка восхитительное зрелище, – а на тебя с ребёночком! Ха! С ребёночком!
      
      Скалла лишь презрительно усмехнулась.
      
      Они сидели в задней комнате таверны и только что закончили есть.
      
      – В любом случае, – со вздохом проговорил Остряк, – встреча затянется до утра, а потом только нашему хозяину посчастливится поспать – в повозке. Нам выделили комнаты наверху, с практически чистыми постелями – так что предлагаю ими воспользоваться.
      
      – То есть именно поспать, дорогая Скалла, – пояснил Драсти.
      
      – Даже не думай, я дверь запру, недомерок.
      
      – А Нектара, видно, знает тайный стук.
      
      – Убери эту улыбочку, Драсти, а то я тебе помогу.
      
      – Да почему вообще тебе всё веселье достаётся?
      
      Скалла ухмыльнулась.
      
      – Порода сказывается, дворняжка. У меня есть, у тебя – нет.
      
      – И образование небось, да?
      
      – Именно.
      
      В следующий миг дверь распахнулась, и вошёл Керули.
      
      Остряк, откинувшись на спинку стула, уставился на жреца.
      
      – Ну что, удалось тебе завербовать на службу своему делу местных громил, убийц и вымогателей?
      
      – До некоторой степени, – ответил Керули, подходя к столу, чтобы налить себе вина. – Война, увы, – вздохнул он, – разворачивается на нескольких фронтах одновременно. И эта кампания, боюсь, будет долгой.
      
      – Поэтому мы направляемся в Капастан?
      
      Жрец некоторое время внимательно смотрел на Остряка, затем отвернулся.
      
      – У меня там другие задачи, капитан. Наш краткий визит сюда, в Сольтан, – несущественное дело для большой картины.
      
      И что же это за «большая картина», жрец?
      Остряк хотел спросить вслух, но не стал. Этот наниматель уже начинал действовать капитану на нервы, и он подозревал, что какой бы ответ ни получил, будет только хуже. Нет, Керули, оставь свои тайны при себе.
      
      Под аркой Рассветных ворот было темно, холодно и мокро, как в могиле. Непосредственно за ней начинались халупы и хижины Придорожья, дым над которым золотился в первых лучах солнца.
      
      Потирая красные глаза и расчёсывая блошиные укусы, Остряк пустил коня рысью, как только выехал на солнечный свет. Он проторчал у ворот в Сольтане почти два колокола, хотя Скалла и Драсти вывели экипаж с пассажиром из города за колокол до рассвета. Они сейчас, скорее всего, уже проехали пару лиг по приречной дороге.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Бо́льшая часть грабителей на этом отрезке дороги в Капастан квартировалась в Сольтане – вторая половина пути, на капанской территории, была несравненно более безопасна. Наводчики болтались у Рассветных ворот и отмечали караваны, идущие на восток, так же, как их коллеги у Закатных, высматривали торговцев, направлявшихся в Даруджистан. Остряк задержался, чтобы выяснить, не задумали ли местные головорезы перехватить Керули, но никто не бросился в погоню, словно подтверждая слова жреца о том, что их отряду была гарантирована безопасность. Но не в правилах Остряка было верить разбойникам на слово.
      
      Он пришпорил коня и поскакал лёгким галопом, чтобы вырваться из облака пыли и мух Придорожья, а также оторваться от полуслепых, лающих собак. Выехал из предместья на каменистую приречную дорогу. Холмистая равнина Виде́ния плавно уходила влево до самой Баргастовой гряды. Справа виднелся заваленный валунами берег – по большей части заросший травой, – а за ним покачивались камыши заливных лугов.
      
      В конце концов через несколько сотен шагов собаки отстали, и капитан остался на дороге один. Он помнил, что вскоре торговый тракт исчезнет, канал справа пересохнет, а дорога превратится в песчаную тропу, украшенную муравейниками, белёсым плавником и пучками пожелтевшей травы, – разливы реки каждую весну смывали накатанные колеи. Заблудиться, конечно, было невозможно, если держаться русла реки Серп на юге.
      
      Трупы он обнаружил менее чем в лиге от Придорожья. Разбойники устроили отличную засаду, выскочили из глубокой расселины, которую прорыл сезонный ручей, и наверняка мгновенно окружили повозку жертвы. Но чёткий план им не помог. Трупы лежали по обе стороны от дороги дня два, максимум – три, раздувшиеся, почерневшие на солнце. Мечи, наконечники дротиков, пряжки и вообще всё металлическое расплавилось от яростного жара, не тронувшего, однако, одежду и кожаные ремни. Некоторые разбойники носили шпоры, да и выбраться так далеко без лошадей было бы трудно, однако ни следа животных поблизости не было видно.
      
      Остряк спешился и прошёлся среди мертвецов. Он обнаружил, что следы колёс экипажа Керули – он тоже остановился, чтобы осмотреть побоище, – наложились на другие. Более широкая, более тяжёлая повозка, запряжённая волами.
      
      Никаких видимых ран на трупах не было.
      
      Сомневаюсь, что Бук успел хотя бы меч вытащить из ножен…
      
      Капитан забрался в седло и продолжил путь.
      
      Ещё через пол-лиги он увидел своих спутников, а вскоре уже скакал рядом с экипажем. Драсти приветственно кивнул.
      
      – Хороший денёк, а, Остряк?
      
      – В небе ни облачка. Где Скалла?
      
      – Взяла одну из лошадей и поехала вперёд. Должна скоро вернуться.
      
      – С чего бы это?
      
      – Хотела убедиться, что придорожный лагерь… свободен. Ага, вот и она.
      
      Остряк хмуро посмотрел на Скаллу, когда та натянула поводья и остановилась перед ними.
      
      – Это была очень глупая затея, женщина.
      
      – Да всё это путешествие – глупая затея, как по мне. В придорожном лагере три баргаста – и нет, их никто не зажарил, как тех разбойников. К тому же Капастан через считаные дни возьмут в осаду: может, мы поспеем укрыться за стенами и застрянем внутри, а между дорогой и нами окажется вся паннионская армия, или не успеем, и тогда с нами поразвлекаются эти проклятые тенескаури.
      
      Остряк помрачнел ещё больше.
      
      – Куда же направляются эти баргасты?
      
      – Пришли с севера, но теперь идут туда же, куда и мы – хотят посмотреть на Капастан поближе, и не спрашивай, зачем – они ведь баргасты, верно? Мозги размером с грецкий орех. Мы должны поговорить с хозяином, Остряк.
      
      Дверца экипажа распахнулась, и наружу выбрался Керули.
      
      – Не нужно, Скалла Менакис, у меня всё в порядке со слухом. Ты сказала – три баргаста. Из какого клана?
      
      – Из Белолицых, если судить по раскраске.
      
      – В таком случае мы пригласим их путешествовать с нами.
      
      – Хозяин… – начал Остряк, но Керули перебил его.
      
      – Мы прибудем в Капастан задолго до осады, я полагаю. Септарх, командующий паннионскими силами, известен своим методичным и последовательным подходом. Как только я окажусь в городе, ваши обязательства будут исполнены, и вы сможете немедленно отправиться обратно в Даруджистан. – Тёмные, жутковатые глаза жреца впились в Остряка. – Мне сказали, у вас нет привычки нарушать условия контракта, иначе бы я вас не нанял.
      
      – Нет, господин, мы не собираемся нарушать контракт. Тем не менее стоит обсудить варианты – что, если Капастан окажется в осаде до того, как мы туда доберёмся?
      
      – В этом случае я не потребую, чтобы вы погибли в какой-нибудь отчаянной вылазке, капитан. Если так случится, я хочу лишь, чтобы меня высадили на безопасном расстоянии от позиций противника, и тогда я самостоятельно проберусь в город. Но такой маскарад лучше совершать в одиночку.
      
      – Ты хочешь пробраться через паннионские кордоны?
      
      Керули улыбнулся.
      
      – Я обладаю умениями, как раз подходящими для такого предприятия.
      
      Вот как?
      
      – А что с баргастами? С чего вы взяли, что им можно доверять и даже пригласить путешествовать с нами?
      
      – Если им нельзя доверять, лучше пусть остаются у нас на виду, верно, капитан?
      
      Остряк хмыкнул.
      
      – Тут ты прав, хозяин. – Он обернулся к Драсти и Скалле, медленно кивнул.
      
      Драсти в ответ лишь покорно улыбнулся. Скалла, как и следовало ожидать, была менее лаконична.
      
      – Это бред! – Она воздела руки к небу. – Ладно! Хорошо! Поехали прямо в пасть к дракону – почему нет? – Скалла развернула коня. – Поехали, покидаем кости с баргастами, да?
      
      Остряк, морщась, смотрел ей вслед.
      
      – Она – просто сокровище, верно? – со вздохом пробормотал Драсти.
      
      – Никогда не видал, чтоб ты так втюхивался, – буркнул, покосившись на него, Остряк.
      
      – Недостижимое, вот что меня привлекает. Я безнадёжно страдаю, печально вздыхаю о безответной любви. Вижу во сне её и Нектару… и себя – между ними…
      
      – Хватит, Драсти, это уже мерзко.
      
      – Кхм, – проговорил Керули, – я, пожалуй, вернусь в экипаж.
      
      Баргасты явно были родичами, женщина – старшая. Белая краска придавала их лицам вид черепов. На плечи спадали вымазанные красной охрой косицы, в которые были вплетены костяные фетиши. Все трое были облачены в доспехи из просверленных монет – медных и серебряных, явно из какого-то клада – чеканка показалась Остряку старинной и незнакомой. На руках – перчатки с нашитыми с тыльной стороны монетами. С собой троица несла небольшой арсенал – связанные сулицы, метательные топоры и окованные медью боевые секиры на длинных рукоятях, мечи с загнутыми крюком клинками, а также большой набор ножей и кинжалов.
      
      Баргасты стояли по другую сторону маленького, выложенного камнями очага, в котором едва дымились угли, а Скалла сидела на коне слева от них. Небольшая кучка заячьих костей указывала на недавнюю трапезу.
      
      Взгляд Остряка остановился на баргастке.
      
      – Наш хозяин приглашает вас путешествовать вместе с нами. Согласны?
      
      Тёмные глаза женщины блеснули, когда она посмотрела на экипаж, который Драсти подогнал к краю лагеря.
      
      – Не многие торговцы всё ещё отваживаются ехать в Капастан, – сказала она. – Дорога стала… опасной.
      
      Остряк нахмурился.
      
      – Это как? Паннионцы отправили диверсионные группы за реку?
      
      – Мы такого не слышали. Но в диких землях разгуливают демоны. Нас отправили, чтобы узнать о них правду.
      
      Демоны? Худов дух!
      
      – Когда вы узнали об этих демонах?
      
      Баргастка пожала плечами.
      
      – Два-три месяца назад.
      
      Капитан вздохнул, медленно спешился.
      
      – Ну, будем надеяться, что всё это выдумки.
      
      Женщина ухмыльнулась.
      
      – Мы надеемся на обратное. Я – Хетан, а вот мои недотёпы-братья, Кафал и Неток. Это первая охота Нетока с его Смертной ночи.
      
      Остряк покосился на огромного, мускулистого юношу.
      
      – Вижу, он просто в восторге.
      
      Хетан обернулась, прищурилась и посмотрела на брата.
      
      – У тебя зоркий глаз.
      
      Клянусь Бездной, ещё одна женщина без чувства юмора…
      
      Перебросив ногу через седло, Скалла Менакис спрыгнула на землю, так что вверх взмыло облачко пыли.
      
      – У нашего капитана шуточки примитивные, Хетан. Он их ляпает, как воловьи лепёшки поперёк дороги, и попахивают они не лучше. Не обращай на него внимания, если только не любишь заморачиваться.
      
      – Я люблю убивать и объезжать мужчин – и мало что сильнее, – проворчала Хетан, скрестив на груди мускулистые руки.
      
      Драсти быстро слез с козел и с широкой улыбкой направился к баргастке.
      
      – Меня зовут Драсти, и я очень рад познакомиться с тобой, Хетан!
      
      – Его можешь убить, когда тебе вздумается, – процедила Скалла.
      
      Братья-баргасты, похоже, и вправду оказались недотёпами – молчаливые и, на взгляд Остряка, непроходимо тупые. Впрочем, уморительно бесплодные попытки Драсти поухаживать за Хетан скрасили время, которое они провели у заново разожжённого очага под усыпанным звёздами небом. Керули вышел наружу незадолго до того, как все легли спать, выпил кружку травяного чая и вскоре вернулся в повозку. Пришлось Остряку выжимать дополнительные сведения из баргастов – конкретно из Хетан, которая тоже задержалась у костра.
      
      – А демонов этих, – начал он, – как описывали?
      
      Женщина склонилась вперёд и ритуально сплюнула в огонь.
      
      – Быстрые, на двух ногах. Когти на лапах, как у орла, но намного длиннее. Руки – клинки…
      
      – Клинки? Это как?
      
      Хетан пожала плечами.
      
      – Вместо рук – клинки. Из кровного железа. Глаза – чёрные ямы. Вонь, как от урн из тёмного круга. И бесшумные, не производят ни звука.
      
      Урны из тёмного круга? Погребальные урны… в курганной гробнице. То есть пахнет от них смертью. А руки – мечи… это как? Какого Худа это значит? Кровное железо – это железо, закалённое в остуженной снегом крови… это баргастский обычай, когда шаман хочет зачаровать оружие. Так, чтобы владелец и клинок были едины. Нераздельны…
      
      – А кто-то из твоего клана видел такого демона?
      
      – Нет, они не заходят на север, в наши горные оплоты. Остаются здесь, в прерии.
      
      – Так кто же это всё рассказал?
      
      – Наши поплечники увидели демонов во снах. Духи обратились к ним, предупредили об опасности. Клан Белолицых избрал военного вождя – нашего отца – и ждёт, что будет. Но наш отец хочет узнать своего врага, потому отправил своих детей вниз, на равнины.
      
      Остряк долго обдумывал услышанное, глядя на неспешный танец пламени в очаге.
      
      – А твой отец, вождь Белолицых, поведёт кланы на юг? Если Капастан окажется в осаде, капанские территории окажутся беззащитными перед вашими набегами, по крайней мере, пока паннионцы не установят там свой контроль.
      
      – Наш отец не собирается вести баргастов на юг, капитан. – Хетан вновь сплюнула в огонь. – Паннионская война в своё время дойдёт и до нас. Так прочитали поплечники знаки на лопатках бхедеринов. Тогда будет война.
      
      – Если эти демоны – передовые элементы паннионской армии…
      
      – То, когда они появятся у наших оплотов, мы поймём, что время пришло.
      
      – Драться, – пробормотал Остряк. – Это ты больше всего любишь.
      
      – Да, но пока что – я объезжу тебя.
      
      «Объезжу»? Да скорей измолочу до потери сознания. Ну да ладно…
      
      – Какой мужчина смог бы отказаться от такого галантного предложения?
      
      Собрав обеими руками одеяло, Хетан встала.
      
      – Иди за мной и поспеши.
      
      – Увы, – ответил он, медленно поднимаясь на ноги, – я никогда не спешу, в чём ты скоро убедишься.
      
      – Завтра ночью я объезжу твоего друга.
      
      – Ты это и сегодня делаешь – в его снах.
      
      Хетан с полной серьёзностью кивнула.
      
      – У него большие руки.
      
      – Ага.
      
      – Как у тебя.
      
      – Я думал, ты спешишь, Хетан.
      
      – Да. Идём.
      
      День тянулся медленно, и Баргастова гряда на севере от часа к часу становилась всё ближе, пока из далёких вершин не превратилась в череду выветренных, пологих холмов. Многие из них – те, что ближе к дороге, – были священными местами, на их макушках красовались перевёрнутые стволы деревьев – это баргасты, согласно обычаю, привязывали духов к месту (по крайней мере, так сказала Хетан, шагавшая рядом с Остряком, который вёл своего коня в поводу). Капитана верования и обряды интересовали мало, но он всё равно полюбопытствовал, зачем баргасты закапывают на холмах деревья ветвями вниз.
      
      – Смертные души – жестоки, – объяснила Хетан и сплюнула, словно подчёркивая свои слова. – Многих нужно привязывать, чтоб не блуждали и не творили зла. Поэтому с севера привозят дубы. Поплечники вырезают заговоры на стволах. Мертвеца пригвождают в могиле под деревом. Призывают духов и хранителей, ставят и другие ловушки по краям тёмного круга. Но всё равно иногда души сбегают – попадаются в силок, однако способны ходить по земле. Тех, кто возвращается в кланы, где жили прежде, быстро уничтожают, так что они научились держаться подальше – оставаться здесь, на равнинах. Иногда такие чучелка сохраняют верность своему смертному роду и посылают сны нашим поплечникам, чтобы предупредить об опасности.
      
      – Чучелки, говоришь? Что ты имеешь в виду?
      
      – Может, сам увидишь, – ответила Хетан, пожимая плечами.
      
      – Сны о демонах послало вам такое чучелко?
      
      – Да, и другие духи. То, что столь многие попытались сообщить нам…
      
      Делает угрозу куда реальней, да, понимаю.
      Капитан оглядел горизонт, гадая, что ждёт их дальше.
      
      Скалла ехала в пятидесяти шагах впереди. Сейчас Остряк её не видел, поскольку дорога огибала усыпанный валунами холм и скрывалась из виду шагах в тридцати. Скалла имела возмутительную привычку игнорировать приказы – он ведь сказал: всегда оставаться в пределах видимости. Братья-баргасты разошлись в стороны, шли сбоку от экипажа на таком расстоянии, как того требовал ландшафт. Кафал скакал по каменистому склону холма, а Неток решил идти ближе к реке и шагал сейчас в густом облаке мошкары. Учитывая, каким толстым слоем вонючего жира баргасты натирали тело, Остряк подозревал, что насекомые просто в отчаянии – вьются вокруг тёплого тела, но не могут ужалить.
      
      Жир этот вчера ночью, конечно, пришёлся не совсем кстати, припомнил Остряк, но капитан всё равно справился и щеголял теперь обширной коллекцией синяков, царапин и укусов. Хетан оказалась… темпераментной.
      
      Кафал закричал. В тот же миг вновь появилась Скалла. Она возвращалась медленной рысью, и это слегка успокоило Остряка, хотя было ясно, что они с баргастом на холме увидели что-то впереди. Капитан бросил взгляд в сторону, увидел, что Кафал припал к земле, не сводя глаз с чего-то на дороге впереди, однако оружия не достал.
      
      Скалла натянула поводья, на лице у неё застыло напряжённое выражение.
      
      – Там впереди фургон Бошелена. Он… сломан. Там была схватка. Жёсткая.
      
      – Живых видела?
      
      – Нет, только волы, и они выглядят спокойными. Но и тел нет.
      
      Хетан повернулась к брату на холме и перехватила его взгляд. Баргастка сделала полдюжины условных жестов, и, выхватив сулицу, Кафал двинулся вперёд, а затем скрылся из виду.
      
      – Ладно, – вздохнул Остряк. – Оружие к бою – пойдём посмотрим, что там.
      
      – Мне прикрывать тыл? – спросил Драсти с козел.
      
      – Нет.
      
      За холмом дорога выровнялась и пошла по равнине. В сорока шагах впереди они увидели массивный экипаж Бошелена и Корбала Броша: фургон лежал на боку, заднюю ось оторвало, обломки валялись неподалёку. В нескольких шагах от него мирно пощипывали траву прерии волы. Во все стороны от фургона протянулись полосы выжженной земли, от которых разило магией. Невысокий курган позади экипажа был расколот надвое, перевёрнутое дерево, которое стояло на вершине, раскололось, точно в него ударила молния. Из чёрного провала, где прежде находилась погребальная камера, всё ещё поднимался дым. Кафал медленно приближался к кургану, выводя левой рукой в воздухе охранные знаки, а правой уже занёс сулицу для броска.
      
      Неток трусцой бежал к ним от берега реки, сжимая двуручную секиру. Он замер рядом с сестрой.
      
      – Кто-то вырвался, – прогудел баргаст. Его маленькие глазки бегали по сторонам.
      
      – И по-прежнему рядом, – кивнула Хетан. – Прикрой брата.
      
      Неток двинулся прочь. Остряк подошёл к ней.
      
      – Говоришь… из этого кургана вырвался дух или призрак?
      
      – Да.
      
      Баргастка обнажила крючковатый меч и медленно зашагала к фургону. Капитан последовал за ней.
      
      Скалла подъехала и остановилась, прикрывая экипаж Керули.
      
      В боковой части фургона зияла громадная дыра, на её краях виднелись зазубрины, похожие на зарубки от меча, но таких больших клинков Остряк никогда не встречал. Он вскарабкался наверх, чтобы заглянуть внутрь, с некоторым ужасом подозревая, что́ может увидеть.
      
      Но там было пусто – ни одного тела. Кожаную обшивку стен изрубили в клочья, резную мебель разбили. Два массивных сундука, которые прежде были надёжно прибиты к полу, оторвали. Крышки сорваны – содержимое разбросано на земле.
      
      – Худ меня побери, – прошептал капитан, у которого внезапно пересохло в горле. В одном из сундуков лежали грифельные доски – теперь разбитые, – которые кто-то тщательно покрыл магическими символами, но в глазах у Остряка потемнело от содержимого второго сундука. Слипшаяся масса окровавленных… органов. Печени, лёгкие, сердца, сшитые вместе в чудовищно узнаваемой форме. Когда это создание было живо – а капитан нутром чуял, что до недавнего времени оно жило, – чудовище напоминало человечка ростом примерно до колена, если бы поднялось на своих бескостных липких конечностях. Из безглазого и, насколько Остряк мог различить в полумраке, лишённого чего бы то ни было похожего на мозг тела продолжала сочиться жидкая, водянистая кровь.
      
      Некромантия, но не демонического рода. Это искусство тех, кто изучает смертность – воскрешение и нежить. Эти органы… вырезали из живых людей. Людей, убитых безумцем. Будь ты проклят, Бук, зачем же ты связался с этими ублюдками?
      
      – Они внутри? – спросила снизу Хетан.
      
      Капитан высунулся и покачал головой.
      
      – Только мусор.
      
      С козел подал голос Драсти:
      
      – Глянь-ка вперёд, Остряк! Гости.
      
      Четыре фигуры: две в чёрных кожаных плащах, одна – низенькая и кривоногая, а последняя – тощая и высокая. Выходит, без потерь. Но напал на них кто-то злобный. Очень.
      
      – Это они, – пробормотал Остряк.
      
      Хетан хмуро посмотрела на него.
      
      – Знаешь этих людей?
      
      – Да, но только одного хорошо. Стражника – того, что высокий и седой.
      
      – Они мне не нравятся, – прорычала женщина, меч дрогнул, когда она перехватила рукоять поудобнее.
      
      – Лучше держитесь в стороне, – посоветовал Остряк. – Скажи братьям. Поверь, не стоит гладить против шерсти этих двоих. Бошелена – который с бородкой – и Корбала Броша – это который… ну, второй.
      
      Кафал и Неток вернулись к сестре. Старший из братьев хмурился.
      
      – Его забрали вчера, – сказал он. – Охранные чары снимали. Медленно. До того, как курган взломали.
      
      Продолжая стоять на перевёрнутом фургоне, Остряк прищурился. Бук и слуга, Эмансипор Риз, выглядели измотанными, но по виду чародеев можно было вообразить, что они просто отправились прогуляться. Однако колдуны вооружились. В руках они держали цельнометаллические арбалеты, взведённые и заряженные. В квадратных колчанах у пояса оставалось лишь несколько стрел.
      
      Спустившись с экипажа, Остряк пошёл к ним навстречу.
      
      – Рад тебя видеть, капитан, – с лёгкой улыбкой проговорил Бошелен. – Вам повезло, что на пути от реки мы вас обогнали. С самого Сольтана дорога нам выпала отнюдь не мирная.
      
      – Это я уже понял, господин. – Остряк покосился на Бука. Его друг выглядел лет на десять старше, чем во время их последней встречи. И отвёл глаза.
      
      – Вижу, ваш отряд несколько увеличился за последнее время, – заметил Бошелен. – Баргасты, да? Удивительно, что этот народ можно обнаружить и на других континентах, причём называют они себя так же и соблюдают, насколько можно заметить, практически идентичные обычаи. Что же за колоссальная история погребена и утрачена в их невежестве?
      
      – Обычно, – тихо проговорил Остряк, – в таких случаях «погребена» употребляют в переносном смысле. Но вы, похоже, восприняли его буквально.
      
      Человек в чёрном плаще пожал плечами.
      
      – Любопытство, увы. Мы просто не могли упустить такую возможность. Никогда не можем удержаться. Однако выяснилось, что дух, которого мы приняли в наши объятья – хотя и являлся при жизни могущественным шаманом, – не смог поведать нам ничего нового. Баргасты – древний народ и были некогда несравнимо более многочисленны. А также славились как непревзойдённые мореходы. – Взгляд его невыразительных, серых глаз остановился на Хетан. Тонкая бровь медленно приподнялась. – Но это не вопрос падения с высот цивилизации в дикость. Просто вечный… застой. Их система верований, поклонение предкам – худший враг всякого прогресса. Во всяком случае, так я могу заключить, глядя на доступные свидетельства.
      
      Хетан молча оскалилась, глядя на чародея. Кафал заговорил, и в его голосе звенела ярость:
      
      – Что вы сделали с нашим духовным родичем?
      
      – Почти ничего, воин. Он уже сумел преодолеть внутренние заслоны, однако попался в одну из ваших шаманских ловушек – куколку из палок и тряпок. Милосердно ли предлагать им такие подобия тел в форме силков? Мне это кажется ошибкой…
      
      – Плоть, – проговорил тонким, тихим голосом Корбал Брош, – подошла бы им куда больше.
      
      Бошелен улыбнулся.
      
      – Мой компаньон весьма искусен в подобных… делах, мне же эта дисциплина малоинтересна.
      
      – Что тут произошло? – спросил Остряк.
      
      – Это ясно, – взорвалась Хетан. – Они вломились в тёмный круг. Потом на них напал демон – один из тех, за которыми охотимся мы с братьями. И эти… люди… сбежали и как-то от него оторвались.
      
      – Не совсем так, любезная, – возразил Бошелен. – Во-первых, создание, которое на нас напало, – не демон. В этом можете положиться на моё слово, ибо именно в демонах я, так уж вышло, очень хорошо разбираюсь. Однако, как ты и предположила, на нас было совершено нападение. В то время, как мы были заняты курганом. Если бы Бук не предупредил нас, мы могли бы понести ещё больший материальных ущерб, не говоря уж о здравии наших менее подготовленных спутников.
      
      – Так если не демон, – вклинился Остряк, – то что же?
      
      – Гм-м, на этот вопрос не так уж легко ответить, капитан. Нежить – вне всяких сомнений. Под управлением далёкого хозяина. Чрезвычайно могучее существо. Нам с Корбалом пришлось волей-неволей выпустить всех наших слуг, чтобы отогнать это чудовище, однако же последовавшая погоня не принесла нам выгоды. Хуже того, мы потеряли очень многих из этих слуг, когда явились ещё два немёртвых охотника. И хотя ту троицу мы отогнали, это лишь временное затишье. Они вновь нападут, и если придут бо́льшим числом, боюсь, силы наши – и я имею в виду всех нас – подвергнутся жесточайшему испытанию.
      
      – С вашего позволения, – сказал Остряк, – я бы хотел переговорить со своим хозяином и Хетан с глазу на глаз.
      
      Бошелен склонил голову.
      
      – Милости прошу. Корбал, спутники мои, давайте пока осмотрим наш злосчастный экипаж.
      
      Взяв Хетан под руку, Остряк подвёл её к повозке Керули, где уже ждали Драсти и Скалла. Кафал и Неток последовали за сестрой.
      
      – Они сделали рабом нашего духовного родича, – прошипела Хетан, глаза её сверкали, как угли. – Я их убью… всех убью!
      
      – И погибнешь прежде, чем сделаешь второй шаг, – огрызнулся Остряк. – Это чародеи, Хетан. Хуже того – некроманты. Корбал практикует искусство нежити. Бошелен призывает демонов. Две стороны монеты с Черепом. Худом проклятые, злобные… и смертельно опасные. Ты меня понимаешь? Даже не думай их испытывать.
      
      Изнутри фургона послышался голос Керули:
      
      – Куда важнее, друзья мои, то, что очень скоро нам, я боюсь, понадобятся
      эти ужасные люди и их зловещие силы.
      
      Остряк нахмурился и обернулся. Ставни приоткрылись ровно настолько, чтобы образовалась тоненькая щель.
      
      – Что это за немёртвые охотники, хозяин? Ты знаешь?
      
      Керули долго молчал, прежде чем ответить.
      
      – У меня есть… подозрения. Как бы там ни было, они сплели нити силы и раскинули их по земле так, что могут почуять малейшую дрожь. Мы не сумеем пробраться незамеченными…
      
      – Так давайте повернём назад, – взвилась Скалла. – Сейчас, пока ещё не слишком поздно.
      
      – Но уже
      слишком поздно, – возразил Керули. – Нежить продолжает прибывать из-за реки, с юга, и служит Паннионскому Провидцу. Охотники подходят всё ближе к Сольтану. Я бы даже предположил, что позади их больше, чем на пути отсюда до Капастана.
      
      Какая новость, мастер Керули, – и очень тебе на руку.
      
      – Мы должны, – продолжал человек в фургоне, – заключить временный союз с этими некромантами, пока не доберёмся до Капастана.
      
      – Ну-у, – протянул Остряк, – они
      явно считают, что это очевидное решение.
      
      – Они – практичные люди, невзирая на все их прочие… недостатки.
      
      – Баргасты с ними не пойдут, – прорычала Хетан.
      
      – Не думаю, что у нас есть выбор, – вздохнул Остряк. – Это касается и тебя с братьями, Хетан. Много ли толку в том, чтобы найти этих немёртвых охотников и тотчас быть разорванными на куски?
      
      – Думаешь, мы не готовы к такой битве? Долго мы стояли в костяном круге, капитан, покуда все шаманы собранных кланов танцевали плетенье силы. Долго в костяном круге.
      
      – Три дня и три ночи, – прорычал Кафал.
      
      Неудивительно, что она мне чуть сердце не выцарапала вчера.
      
      Керули сказал:
      
      – Этого может оказаться недостаточно, если вы по-настоящему привлечёте к себе внимание Паннионского Провидца. Капитан, сколько дней пути отсюда до Капастана?
      
      Ты не хуже меня знаешь.
      
      – Четыре, хозяин.
      
      – Не сомневаюсь, Хетан, что вы с братьями способны проявить некоторую стоическую выдержку на такое короткое время? Мы прекрасно понимаем ваше возмущение. Осквернение кургана священного предка – тяжкое оскорбление. Но разве ваш народ не склонен к определённому прагматизму в этих вопросах? Резные заговоры, плетёные ловушки? Считайте это подобной же необходимостью…
      
      Хетан сплюнула и отвернулась.
      
      – Ты сказал правду, – согласилась она некоторое время спустя. – Необходимость. Ладно.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      6====
      
      
      
      
      
      Остряк вернулся к Бошелену и остальным. Чародеи присели на корточки над разбитой осью фургона. В воздухе стоял тяжёлый запах расплавленного металла.
      
      – Капитан, – сказал Бошелен, – ремонт не займёт много времени.
      
      – Хорошо. Говоришь, этих тварей трое – как далеко они отсюда?
      
      – Наш друг-шаман не отстаёт от охотников. До них меньше лиги, и уверяю тебя, они смогут – если пожелают – покрыть это расстояние за несколько сотен ударов сердца. Времени у нас будет немного, но, я полагаю, хватит на то, чтобы подготовиться к обороне.
      
      – Зачем вы едете в Капастан?
      
      Чародей взглянул на Остряка, приподняв бровь.
      
      – Без особой на то причины. По самой природе своей мы – путешественники. Прибыв на западное побережье этого континента, мы устремили взоры на восток. А дальше Капастана на востоке ничего нет, верно?
      
      – В каком-то смысле, да. Суша выдаётся дальше на восток к югу отсюда, за Элингартом, но тамошние королевства и города-государства, по сути, не более, чем владения разбойников и пиратов. К тому же, чтобы туда добраться, вам придётся пройти через Паннионский Домин.
      
      – И это, как я понимаю, будет нелегко.
      
      – Просто не доедете.
      
      Бошелен улыбнулся, вновь склонился над осью и сосредоточился. Подняв глаза, Остряк наконец перехватил взгляд Бука. Лёгкое движение головы, и капитан – неохотно – отошёл в сторону.
      
      – Ты в беде, друг мой, – тихо проговорил Остряк.
      
      Бук нахмурился, промолчал, но по глазам было видно, что он и сам это понимает.
      
      – Когда доберёмся до Капастана, бери у них расчёт и даже не оглядывайся. Я знаю, ты не ошибся в своих подозрениях, Бук, я видел, что́ было внутри фургона. Видел.
      Они тебя хуже, чем убьют, если попытаешься что-то учудить. Понимаешь? Хуже.
      
      Охранник невесело усмехнулся, прищурился, глядя на восток.
      
      – Думаешь, мы туда доберёмся, Остряк? Не бойся – мы не доживём до следующего рассвета. – Он напряжённо посмотрел на капитана. – Ты не поверишь, если скажу, что́ использовали мои наниматели – кошмарную орду прислужников, стражей, духов-убийц и собственные их силы! Худ бы нас всех побрал! И всего этого едва хватило на то, чтобы отогнать одно из этих чудищ, а когда прибыли двое других, уже нам пришлось бежать. Вся орда разорвана в клочья, останки разбросаны на лиги по этой равнине. Остряк, я видел, как демонов
      рубили в капусту. Конечно, эти двое и бровью не повели, только это не важно. Вообще не важно. – Он заговорил ещё тише. – Они сумасшедшие, друг мой. Глубоко, безнадёжно, совершенно сумасшедшие! А бедняга Манси с ними уже больше трёх лет – что только он мне понарассказал… – Бук содрогнулся.
      
      – Манси? А! Эмансипор Риз. А кошка где, кстати?
      
      Бук хрипло хохотнул.
      
      – Сбежала – как и все лошади, а их была дюжина, после того, как эти безмозглые разбойники попытались напасть на нас. Сбежала, едва лишь я её отодрал от спины Манси, куда она запрыгнула, когда Пути пошли вразнос.
      
      Когда чародеи закончили чинить и поднимать фургон, все двинулись дальше. До заката ещё можно было пройти лиги две. Скалла вновь выехала вперёд, Кафал и Неток заняли свои места по бокам. Эмансипор правил фургоном, а чародеи скрылись внутри.
      
      Бук и Остряк шли в нескольких шагах перед экипажем Керули и долгое время почти не говорили. Затем капитан тяжело вздохнул и посмотрел на друга.
      
      – Как ни крути, Бук, а есть люди, которые не хотят, чтобы ты погиб. Они видят, как тебя проедает изнутри, и переживают за тебя…
      
      – Чувство вины – хорошее оружие, Остряк, точнее, долго было хорошим. Но меня уже больше не ранит. Если решил переживать, так привыкай. Мне самому – плевать.
      
      – Скалла…
      
      – Достойна большего. Не стоит ей связываться со мной. Да я и не хочу, чтобы меня спасали. Так ей скажи.
      
      – Сам скажи, Бук, а когда она тебе за это двинет в глаз, вспомни, что я предупреждал. Сам скажи – я ей про то, как ты себя жалеешь, рассказывать не буду.
      
      – Отвали, Остряк. Я тебя как следует отделаю, прежде чем ты меня достанешь своими саблями.
      
      – Ну, вот это просто очаровательно – решил подбить одного из последних своих друзей на то, чтобы тебя убить? Я, похоже, ошибся, это не просто жалость к себе, да? Ты одержим не трагической гибелью родных, Бук, ты собой одержим. Чувство вины поднимается, как приливная волна, а раздутое «я» – дамба, и ты только и знаешь, что набрасывать на неё новые кирпичи. Стена всё растёт и растёт, а ты знай глядишь на мир с высоты – с треклятой ухмылочкой.
      
      Бук побледнел, он дрожал.
      
      – Если ты так это видишь, – прохрипел он, – почему вообще зовёшь меня другом?
      
      Беру ведает, я и сам уже начинаю гадать.
      Остряк набрал полную грудь воздуха, сумел взять себя в руки.
      
      – Мы давно с тобой друг друга знаем. И никогда не скрещивали клинки.
      
      И оба любили напиваться целыми днями напролёт, только ты бросил… а я нет. Тебе для этого понадобилось, чтобы погибли все, кого ты любил, и боюсь, мне потребуется то же. Слава Худу, что она вышла за этого жирного купчишку
      .
      
      – Это не так чтоб слишком много, Остряк.
      
      Мы – два сапога пара, мерзавец – отвлекись от своего эго и сам увидишь.
      Но капитан промолчал.
      
      – Солнце почти зашло, – заметил через некоторое время Бук. – Они нападут, когда стемнеет.
      
      – Как от них защищаться?
      
      – Никак. Это невозможно. Судя по тому, что я видел, рубить их – как по дереву голыми руками молотить. И они быстрые. Боги, какие же они быстрые!
      Нам всем конец, Остряк. Силы Бошелена и Корбала Броша на исходе – заметил, как они потели, чтобы починить фургон? Эти двое выжаты досуха.
      
      – Керули тоже маг, – сказал Остряк. – Ну, скорее жрец.
      
      – Тогда будем надеяться, что его бог за нас вступится.
      
      И какие же на это шансы?
      
      Когда солнечный свет покраснел на горизонте у них за спиной, они разбили лагерь. Скалла отвела волов и коней в небольшой, обтянутый верёвкой крааль рядом с повозками – так у них останется возможность убежать прочь от реки, если придётся.
      
      Пока на костерке готовилась еда – Драсти вызвался куховарить, – в лагере воцарилось подавленное, отрешённое настроение. Ни Керули, ни двое чародеев так и не вышли из своих экипажей.
      
      Вокруг бездымного пламени вились мотыльки. Потягивая горячее вино, Остряк с некоторой горечью наблюдал за их бездумным, гибельным полётом.
      
      Темнота сгущалась, звёзды над головой становились всё ярче. Когда с ужином было покончено, Хетан поднялась.
      
      – Драсти, иди со мной. Быстро.
      
      – Госпожа? – переспросил тот.
      
      Остряк подавился вином и закашлялся. Скалле пришлось некоторое время колотить его по спине, прежде чем капитан смог говорить. Моргая слезящимися глазами, он ухмыльнулся Драсти.
      
      – Ну, ты слышал, что дама сказала.
      
      Остряк увидел, как глаза его друга раскрываются всё шире.
      
      Терпение Хетан лопнуло, она шагнула вперёд и схватила Драсти за руку. Вздёрнула на ноги и потащила куда-то в темноту.
      
      Глядя ей вслед, Скалла нахмурилась.
      
      – Это всё к чему вообще?
      
      Мужчины дружно молчали.
      
      Скалла обернулась и гневно уставилась на Остряка. Вскоре она чуть не задохнулась от потрясения, сообразив.
      
      – Возмутительно!
      
      – Дорогуша, – рассмеялся капитан, – после Сольтана тебе, пожалуй, не следует так говорить.
      
      – Не «дорогушай» мне тут, Остряк! А нам, остальным, что прикажешь делать? Сидеть и слушать, как они там пыхтят и стонут в кустах? Отвратительно же!
      
      – Да ладно, Скалла. В этих обстоятельствах всё вполне понятно…
      
      – Я не об этом,
      идиот! Она же выбрала Драсти!
      Боги, меня сейчас стошнит! Драсти! Да посмотри вокруг – тут есть ты, и, будем честны, какая-нибудь диковатая, грубая бабёнка могла бы соблазниться. И Бук – высокий, гордый, с измученной душой – точно стоит с ним разок-другой покувыркаться. Но Драсти? Этот волосатый павиан?
      
      – У него большие руки, – пробормотал Остряк. – Так Хетан сказала вчера… кхм, вчера вечером.
      
      Скалла уставилась на него, затем наклонилась вперёд.
      
      – Она тебя отымела вчера!
      Да?! Эта вертлявая, грязная дикарка тебя поимела! Да я по твоей роже вижу правду, Остряк, даже не думай врать!
      
      – Ну, ты же видела – какой же теплокровный мужчина смог бы устоять?
      
      – Ла-адно! – протянула Скалла, вставая. – Бук! Поднимайся, чтоб тебя.
      
      Тот отшатнулся.
      
      – Нет… я не могу… я, кхм… прости, Скалла…
      
      Она зарычала и резко обернулась к двум молчаливым баргастам.
      
      Кафал улыбнулся.
      
      – Выбери Нетока. Он ещё не…
      
      – Ладно! – Она взмахнула рукой. Юноша неуверенно поднялся.
      
      – Руки большие, – заметил капитан.
      
      – Заткнись, Остряк.
      
      – Только идите в другую сторону, пожалуйста, – добавил он. – Чтобы не споткнуться об… что-то неприглядное.
      
      – Вот уж точно. Пошли, Неток.
      
      Они скрылись в темноте, баргаст трусил за Скаллой, как щенок на поводке.
      
      Капитан обернулся к Буку.
      
      – Ну ты и дурак!
      
      Тот лишь покачал головой, глядя в огонь.
      
      Эмансипор Риз потянулся к кастрюле, в которой грелось вино со специями.
      
      – Всего бы две ночки ещё, – пробормотал он. – Вот всегда так.
      
      Остряк сперва непонимающе уставился на старика, затем ухмыльнулся.
      
      – Ну, мы ещё живы – кто знает, может, Опонны тебе улыбнутся.
      
      – Для разнообразия, – проворчал Риз.
      
      – Как ты вообще связался со своими хозяевами?
      
      – Долгая история, – пробормотал он, пригубив вино. – Слишком долго рассказывать. Моя жена, понимаешь ли… В общем, они сказали, что будут путешествовать…
      
      – Ты что, хочешь сказать, что выбрал меньшее из двух зол?
      
      – Боги упасите, господин!
      
      – Ага, то есть теперь жалеешь.
      
      – Этого я тоже не говорил.
      
      Внезапно из темноты раздался протяжный крик, от которого все вздрогнули.
      
      – Интересно, это кто из них так? – поинтересовался Остряк.
      
      – Никто, – ответил Риз. – Кошка моя вернулась.
      
      Дверца фургона распахнулась. В следующий момент снаружи появилась облачённая в чёрное фигура Бошелена.
      
      – Наше чучелко возвращается… поспешно. Я бы рекомендовал тебе собрать остальных и вооружиться. Что до тактики – попытайтесь перерезать этим охотникам сухожилия. И пригибайтесь в ближнем бою – они предпочитают горизонтальные удары. Эмансипор, будь добр, присоединись к нам. Капитан Остряк, тебе, вероятно, следует предупредить своего хозяина, хотя он, несомненно, уже знает.
      
      Остряк внезапно похолодел, вскочил на ноги.
      
      – Да мы же в такой темноте ни Худа не увидим!
      
      – Этому горю помочь легко, – ответил Бошелен. – Корбал, дорогой друг, – окликнул он своего компаньона, – широкий круг света, будь так добр.
      
      Всё вокруг вдруг залило мягкое, золотистое сияние, распространившееся по меньшей мере на тридцать шагов во все стороны.
      
      Кошка снова заорала, и Остряк краем глаза заметил, как коричневое тельце молнией метнулось обратно во тьму. Хетан и Драсти уже приближались, торопливо заправляя одежду. Скалла и Неток тоже подошли. Капитан вымученно улыбнулся.
      
      – Не хватило времени, я так понимаю, – сказал он.
      
      Скалла поморщилась.
      
      – Полегче – это всё-таки его первая попытка.
      
      – Ага, конечно.
      
      – И очень даже жаль, – добавила она, натягивая дуэльные перчатки. – Он многообещающий, хоть и вымазан жиром.
      
      Баргасты собрались вместе, Кафал воткнул в каменистую землю ряд сулиц, а Хетан достала толстую нить и связала всех троих вместе. С узлов на ней свисали фетиши из перьев, и Остряк подумал, что расстояние между каждым воином будет около пяти или шести саженей. Когда оба закончили, Неток вручил им двусторонние секиры. Все трое положили оружие у ног и взяли в руки по сулице. Хетан завела тихое, рокочущее песнопение, братья подхватили.
      
      – Капитан.
      
      Остряк оторвал взгляд от баргастов и обнаружил, что рядом стоит мастер Керули. Он скрестил руки на животе, шёлковый плащ поблёскивал, словно вода.
      
      – Я могу предложить лишь ограниченную защиту. Не отходите далеко от меня – ты, Драсти и Скалла. Держитесь поближе. Сосредоточьтесь на защите.
      
      Обнажив свои сабли, Остряк кивнул. Драсти встал слева от капитана, ровно удерживая перед собой тяжёлый двуручный меч. Скалла заняла место справа с рапирой и стилетом наготове.
      
      За неё он боялся больше всего. Слишком лёгкое оружие для такого боя – Остряк вспомнил отметины на стенке фургона Бошелена. Здесь в дело пойдёт грубая сила, а не ловкость.
      
      – На шаг назад, Скалла, – сказал он.
      
      – Не глупи.
      
      – Я не в рыцарство играю, Скалла. Маленькие дырочки не свалят нежить.
      
      – Поглядим – увидим.
      
      – Оставайся рядом с хозяином – защищай его. Это приказ, Скалла.
      
      – Поняла, – проворчала она.
      
      Остряк вновь повернулся к Керули.
      
      – Господин, кто твой бог? Если ты обратишься к нему, чего нам ожидать?
      
      Круглолицый жрец чуть нахмурился.
      
      – Ожидать? Боюсь, я понятия не имею, капитан. Силы мо… моего бога лишь недавно пробудились от тысячелетий сна. Мой бог – Старший
      .
      
      Остряк недоверчиво уставился на него. Старший? Старшим богам ведь перестали поклоняться из-за их жестокости, да? Что же тут будет? Ох, Королева грёз, храни нас
      .
      
      Он увидел, как Керули вытащил кинжал и оставил тонким лезвием глубокий порез на своей левой ладони. Кровь капнула на траву у ног жреца. В воздухе вдруг повис тяжёлый запах скотобойни.
      
      В круг света внезапно ворвалось небольшое чучелко, связанное в подобие фигуры человека из палочек и веток, чародейство вилось за ним словно дым. Дух шамана в ловушке
      .
      
      Остряк почувствовал, как земля дрожит от тяжких шагов: глухой, неумолимый топот, словно от копыт боевого коня. Нет, скорее от сапог великана. Пар пять, может быть, больше.
      Звук приближался с востока.
      
      Призрачные фигуры показались на грани светового круга, затем вновь исчезли. Земля перестала дрожать, когда чудовища разошлись в стороны.
      
      Песнопение баргастов внезапно прервалось. Остряк покосился на них. Все трое смотрели на восток и держали сулицы наготове. У их ног густели клубы тумана. Скоро Хетан с братьями совсем укроет непроглядный морок.
      
      Тишина.
      
      Знакомые, перетянутые кожей рукояти сабель в руках Остряка вдруг показались скользкими. Он слышал стук собственного сердца в груди. Пот тёк, капал с подбородка и губ. Капитан всматривался во тьму за пределами светового круга. Ничего. Солдатский миг, за мгновение перед битвой – кто бы выбрал такую жизнь? Стоишь с остальными, всем грозит одна опасность, но всем одиноко. В холодных объятьях страха, с чувством, что всё, чем ты являешься, может прерваться миг спустя. О, боги, не завидую я солдатам
      …
      
      Плоские, широкие, клыкастые лица – мертвенно-бледные, точно живот змеи, – возникли из темноты. Глаза – тёмные провалы. Головы некоторое время будто висели в воздухе на высоте двух ростов человека. Затем в круг света скользнули покрытые чёрными пятнами железные мечи. Клинки входили в запястья чудовищ – кистей рук не было видно, – и Остряк сразу понял: одного удара такого меча хватит, чтобы легко разрубить напополам человеческое бедро.
      
      Они были похожи на рептилий – шагали на задних ногах, как гигантские бескрылые птицы, склонившись вперёд, балансируя длинными, заострёнными хвостами. На немёртвых созданиях виднелись поношенные доспехи: пластины на плечах, на корпусе по обе стороны от выступающей грудины и на верхней части бёдер. Металлические каски, низкие и длинные, прикрывали голову и затылок, широкие щитки на щеках соединялись над рылом и выгибались в высокий наносник.
      
      Остряк услышал шёпот Керули:
      
      – К’чейн че’малли! Это охотники К’елль. Перворождённые всякого помёта. Родные дети Матроны. Древняя память, забытое знание – даже для Старших богов. В сердце моём теперь смятение.
      
      – Да какого Худа они ждут? – зарычал капитан.
      
      – Им тревожно – туманное облако, чары баргастов. Это неизвестная величина для их хозяина.
      
      Капитан недоверчиво проговорил:
      
      – Паннионский Провидец повелевает этими…
      
      Пять охотников напали одновременно. Головы метнулись вперёд, клинки взвились, словно марево в воздухе. Трое бросились к баргатам, метнулись в густой, клубящийся туман. Двое других атаковали Бошелена и Корбала Броша.
      
      За миг до того, как первый охотник достиг облака тумана, из мглы вылетели три сулицы и вонзились в чудовище. Магия вошла в иссохшее, безжизненное тело с таким звуком, словно копья ударили – даже пронзили – ствол дерева. Тёмно-серая мышечная ткань, медно-красные кости и обрывки горящей шкуры полетели во все стороны. Голова охотника закачалась на разбитой шее. К’чейн че’малле запнулся, затем рухнул, но двое его сородичей уже скрылись в колдовском облаке. Изнутри послышались тяжёлые удары железа по железу.
      
      Остальных двух охотников после первых же шагов к Бошелену и Корбалу Брошу охватили бурлящие, чёрные волны чародейства. Магия взрезала их тела, растекалась кислотными пятнами, выжигая шкуру. Чудовища промчались сквозь этот вихрь, не замедлив шага, и сошлись с двумя магами – оба надели длинные, до колен чернёные кольчуги, оба сжимали полутораручные мечи, от клинков которых поднимались клубы дыма.
      
      – …Сзади! – завопил вдруг Драсти.
      
      Остряк резко обернулся.
      
      И увидел, как шестой охотник мчится среди перепуганных лошадей, направляясь прямо к Керули. В отличие от остальных к’чейн че’маллей у этого шкура была покрыта сложными узорами, а вдоль хребта дыбился ряд стальных шипов.
      
      Остряк толкнул Керули плечом, так что тот упал. Пригнувшись, капитан успел поднять обе сабли вовремя, чтобы встретить горизонтальный удар одного из массивных клинков чудовища. Гадробийская сталь оглушительно зазвенела, сила удара, будто разряд молнии, пробежала вверх по рукам. Остряк скорее услышал, чем почувствовал, как сломалось левое запястье, обломки костей тёрлись друг об друга, изгибались, а после онемевшие пальцы выпустили сабли – и те полетели прочь, вертясь в воздухе. Второй клинок охотника должен был разрубить капитана напополам, но со звоном врезался в двуручный меч Драсти. Оба клинка сломались. Драсти отпрыгнул, его грудь и лицо заливала кровь из порезов, оставленных бешеным градом железных осколков.
      
      Когтистая, трёхпалая лапа ударила Остряка снизу так, что капитан захрипел и взлетел в воздух. Боль взорвалась в черепе, когда Остряк врезался головой в челюсть охотнику. Раздался омерзительный костяной хруст.
      
      Оглушённый Остряк мешком рухнул на землю, так что воздух вышибло из лёгких. Неимоверная тяжесть навалилась на него, когти пробили доспех, вонзились в тело. Три пальца сомкнулись на груди, сдавили, ломая кости, потащили куда-то вперёд. Чешуйки с доспеха позвякивали, с треском отваливались, пока капитана волочило по пыли и камням. Погнутые пряжки и застёжки врезались в землю. Ослеплённый, судорожно размахивающий руками и ногами, Остряк почувствовал, что когти входят всё глубже. Он закашлялся, и рот наполнился пенистой кровью. Мир потемнел.
      
      Капитан почувствовал, что когти дрогнули, словно отозвались на какой-то мощный удар. За ним последовал ещё один, и ещё. Когти судорожно дёрнулись. Затем Остряка вновь вздёрнуло, он полетел в воздухе. Ударился о землю, покатился, врезался в разбитые спицы фургонного колеса.
      
      Остряк чувствовал, что умирает. Знал, что умирает. Он заставил себя открыть глаза, отчаянно пожелал ещё разок взглянуть на мир – хоть что-то, что угодно, лишь бы отогнать это непреодолимое чувство печали и растерянности. Почему не мгновенно? Быстро? Зачем так – медлить, постепенно угасать? Боги, даже боль стихла – почему же не гаснет сознание? Зачем терзать меня знанием того, что я вот-вот потеряю?
      
      Кто-то кричал предсмертным криком, который Остряк сразу опознал. О да, кричи – непокорно, ужасно, яростно, – кричи на паутину, пока она не сомкнётся, не окутает тебя. Пошли волну звука в смертный мир – напоследок…
      Крики стихли, наступила тишина, только заполошно стучало сердце в груди Остряка.
      
      Он знал, что глаза открыты, но ничего не видел. То ли светоносное заклятье Корбала Броша рассеялось, то ли капитан уже погрузился в свою собственную тьму.
      
      Сердце запинается. Бьётся медленнее, затихает, как стук копыт бледного коня, который мчится прочь по дороге. Всё дальше, дальше, дальше…
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      5====
      
      
      
      
      
      
      
      
      Книга вторая. ОЧАГ
      
      На закате жизни по ночам я часто оглядываюсь на пережитое. Столько смертей тех, кого я любил, кем дорожил в сердце своём, изгнали ощущение торжества из моих мыслей. Даже тот факт, что мне удалось избегнуть подобных превратностей судьбы, лишился победного блеска.
      
      Знаю, ты видел меня, друг, – морщинистое лицо, молчаливый взгляд, холодные камни, которые замедляют мой горький шаг, когда я иду вдоль череды минувших лет, облачённый во тьму, как и все старики, одержимый воспоминаниями…
      Йорум из Капастана.
      Дорога пред тобой
      
      Глава седьмая
      И всякий, кто выйдет в поле,
      где выбивает копытами
      барабанную дробь Вепрь Лета,
      где Лес Железный стремится
      к неотвратимой битве –
      всякий становится снова
      точно малый ребёнок.
      Дестриант Деллем (род.?).
      Устав Фэнера
      
      Родившись на тёмном, как вино, море, ветер с воем промчался по-над пологим берегом, невысоким, усыпанным кирпичами холмом Восточной стражи, где тусклый свет факелов пробивался через старые ставни крепости. Вой перешёл в визг, когда ветер врезался в безрастворные стены города и вспрыснул солёной влагой гладкие камни. Затем ночной бриз взлетел к бойницам, просвистел меж мерлонов и скатился вниз, на извилистые, узкие улочки Капастана, где не было в тот час ни души.
      
      У парапета угловой башни, нависавшей над старой казармой, в одиночестве стоял Карнадас – лицом к буре, кабаний плащ развивается под ударами ветра. Хотя зубцы парапета перекрывали подход с юго-востока, он мог различить отсюда предмет своего пристального внимания – в пяти сотнях шагов вдоль северной стены.
      
      Мрачный, похожий на утёс дворец князя Джеларкана был одним из уникальных зданий Капастана. Лишённое окон строение из серого камня представляло собой хаотическое сочетание фасадов, выступов, скатов и бессмысленных с виду навесов. Дворец поднимался заметно выше обходившей его стены, и внутренним взором наёмник уже видел, как летят в него огромные валуны с поля за стенами, врезаются в здание, превращают в развалины.
      
      Это недостойно. Где осталось утешительное знание нерушимого, циклического закона истории, приливов и отливов войны и мира? Мир – это время ожидания войны. Время приуготовлений… или время зажмуриться, отмахнуться от неизбежного, закрыться в глупости и чесать языками под защитой крепких стен.
      
      Во дворце Смертный меч Брухалиан застрял на очередной встрече с князем и полудюжиной представителей Совета Масок. Командующий «Серых мечей» выдерживал подобные запутанные забеги с, как казалось Карнадасу, нечеловеческим терпением. Я бы не вынес подобной безумной пляски так долго – ночь за ночью, неделя за неделей. Тем не менее, удивительно, чего можно добиться, даже если споры не стихают ни на миг. Сколько предложений Смертного меча – и князя Джеларкана – уже приняты, хотя эти ублюдки в масках продолжают в своём невежестве ворчать и ныть, зачитывать бесконечные списки возражений и поправок. Слишком поздно, глупцы, – мы уже сделали всё, что смогли… чтобы спасти ваш треклятый город.
      
      Перед внутренним взором Карнадаса встала тщательно раскрашенная, гибкая маска одного из жрецов в Совете – жреца, которого их отряд должен был бы считать союзником. Рат’Фэнер говорил от лица Вепря Лета – бога – покровителя «Серых мечей». Но тебя обуревают политические амбиции, как твоих соперников в Совете. Ты преклоняешь колени перед кровавым клыком Лета, но… это ведь лицемерие?
      
      Ветер завыл – единственный ответ на безмолвный вопрос Карнадаса. Тучи над далёкой бухтой вспыхнули молнией. Рат’Фэнер был жрецом в сане Владыки скипетра, опытным в храмовой политике человеком, достигшим высшего посвящения, какое только мог получить смертный в освящённых стенах Фэнера. Но Вепрь Лета – не цивилизованный бог. Саны, чины, одеяния с заколками из слоновой кости… светская пышность, мелочная гордыня, погоня за мирской властью. Нет, я не должен ставить под сомнение веру Рат’Фэнера – он служит нашему богу по-своему
      .
      
      Вепрь Лета был гласом войны. Тёмный и ужасный, древний, как само человечество. Песнь битвы – вопли умирающих и злорадная, нестройная, звенящая музыка оружия, железных щитов, тяжких ударов, свистящих стрел… И – помилуй нас всех – глас сей перерастает в рёв. Нынче не время прятаться за стенами храма. Не время для глупых политических игрищ. Мы служим Фэнеру, шагая по пропитанной тёплой кровью земле, с обнажённым для скорой расправы оружием. Мы – звон и грохот, кузнечные мехи ярости, боли и ужаса
      …
      
      Рат’Фэнер не был единственным Владыкой Скипетра Бога-Вепря в этом городе. С одним существенным отличием: хотя Рат’Фэнер и имел подобные амбиции – преклонить колени перед кабаньим плащом, смиренно принять древний, давно незанятый титул Дестрианта, – Карнадас его уже получил.
      
      Карнадас мог поставить Рат’Фэнера на место, просто дав знать о собственном статусе в жреческой иерархии. На место? Да я могу сместить этого негодяя одним жестом.
      Но Брухалиан запретил Карнадасу это сладостное откровение. И переубедить Смертного меча не удалось. Время для такого деяния ещё не приспело, говорил он, стоит оно ныне слишком дёшево. Терпение, Карнадас, время настанет…
      
      Тяжело принять подобное…
      
      – Добра ли ночь, Дестриант?
      
      – О, Итковиан! Я вас не увидел в темноте. Нынче ночью бушует буря Вепря. Давно ли вы здесь стоите, Кованый щит?
      
      Как долго ты в своей замкнутой, холодной манере разглядываешь собственного Верховного жреца? Ах, неучтивый Итковиан, когда же ты обнажишь свою истинную сущность?
      
      В темноте разглядеть выражение лица было невозможно.
      
      – Лишь несколько мгновений, Дестриант.
      
      – Сон избегает вас, сударь?
      
      – Нет, когда я ищу его.
      
      Глядя на кольчугу воронёной стали под серым плащом Кованого меча, на его краги, доходящие до середины запястий, скользкие и почерневшие от дождя, Карнадас медленно кивнул.
      
      – Я и не заметил, что рассвет уже так скоро. Долго ли вы предполагаете отсутствовать?
      
      Итковиан пожал плечами.
      
      – Недолго, если они и вправду перешли реку с большими силами. В любом случае я могу взять с собой лишь два крыла. Однако если мы обнаружим лишь разведывательные отряды, нанесём первые удары против Домина.
      
      – Наконец-то, – проговорил Дестриант, морщась от очередного порыва ветра, ринувшегося сквозь бойницы.
      
      Некоторое время оба молчали. Затем Карнадас откашлялся.
      
      – Что же, позвольте спросить, привело вас сюда, Кованый щит?
      
      – Смертный меч вернулся с последнего собрания. Он желает поговорить с вами.
      
      – И он сидит и терпеливо ждёт, пока мы здесь болтаем?
      
      – Я полагаю, да, Дестриант.
      
      Оба «Серых меча» повернулись к винтовой лестнице, ведущей вниз. Они спустились по скользким, резным ступеням между стекавшими с обеих сторон потоками воды. На третьем сверху этаже из уст наёмников начали вырываться облачка пара. До появления «Серых мечей» в этих казармах никто не жил почти сто лет. Холод, просочившийся в толстые стены старой цитадели, никак не удавалось изгнать. Цитадель была одним из самых крупных строений в Капастане, древнее, чем Даруджийская крепость (которую называли Пленником с тех пор, как там обосновался Совет Масок), да и всякого иного здания, не считая дворца князя Джеларкана. А дворец этот возвели не человеческие руки, это наверняка. Готов поклясться в том щетиной Фэнера.
      
      Оказавшись на первом этаже, Итковиан толчком распахнул скрипящую дверь, которая вела прямо в центральный Круглый зал. В огромном, почти лишённом мебели чертоге стоял в одиночестве Брухалиан, его неподвижная фигура у камина казалась почти призрачной, несмотря на высокий рост и крепкое телосложение. Смертный меч стоял спиной к пришедшим, его длинные, вьющиеся чёрные волосы были распущены и свисали почти до широкого ремня.
      
      – Рат’Трейк полагает, – не оборачиваясь пророкотал командир, – что на равнинах к западу от города появились незваные гости. Демонические чудовища.
      
      Карнадас отстегнул застёжку плаща и стряхнул с него воду.
      
      – Рат’Трейк, вы сказали? Признаюсь, я не могу понять внезапной претензии Тигра на истинную божественность. То, что культ Первого героя сумел протолкаться в совет храмов…
      
      Брухалиан медленно повернулся, мягкий взгляд его карих глаз остановился на Дестрианте.
      
      – Недостойное соперничество, сударь. Пора Лета вмещает не один из голосов войны. Или яростных духов баргастов и рхиви вы также желаете отлучить от обители битв?
      
      – Первые герои – не боги, – прорычал Карнадас, растирая лицо, вымерзшее на ветру до бесчувствия. – Они ведь даже не племенные духи, сударь. Кто-то из прочих жрецов подтвердил слова Рат’Трейка?
      
      – Нет.
      
      – Так я и…
      
      – Разумеется, – продолжил Брухалиан, – они в той же мере сомневаются и в том, что Паннионский Домин собирается осадить Капастан.
      
      Карнадас захлопнул рот. Верно, Смертный меч
      .
      
      Брухалиан перевёл глаза на Итковиана.
      
      – Вы развернули крылья, Кованый щит?
      
      – Да, сударь.
      
      – Вам не кажется, сударь, что было бы глупо, – заметил Смертный меч, – бездумно отбросить такое предупреждение во время разъезда?
      
      – Я ничего не отбрасываю, сударь. Мы будем бдительны.
      
      – Как и всегда, Кованый щит. Вы можете принять командование над крыльями, сударь. Да хранят вас Клыки Вепря.
      
      Итковиан поклонился, затем вышел из комнаты.
      
      – Итак, дражайший жрец, – проговорил Брухалиан, – вы готовы целиком положиться на это… приглашение?
      
      Карнадас покачал головой.
      
      – Нет, не готов. Я не могу распознать личность отправителя, как и его намерения – дружественные нам или враждебные.
      
      – Однако приглашение ждёт ответа?
      
      – Да, Смертный меч, ждёт.
      
      – Так ответим же. Сейчас.
      
      Глаза Карнадаса распахнулись чуть шире.
      
      – Сударь, быть может, нам следует призвать Гриву, на случай, если мы примем врага среди нас?
      
      – Дестриант, вы забываетесь. Я – собственный клинок Фэнера.
      
      О да, но хватит ли этого?
      
      – Не спорю, сударь. – Карнадас вышел на расчищенное место в центре зала. Закатал мокрые рукава рубашки, затем сделал лёгкий жест левой кистью. Перед жрецом появился небольшой шар пульсирующего света. – Это послание – на нашем наречии, – сказал он, разглядывая шар, – языке Фэнерова Устава, что предполагает довольно близкое знакомство с нашим отрядом и его бессмертным покровителем. Такое знакомство – само по себе послание.
      
      – Но вам ещё предстоит распознать его смысл.
      
      На обветренном лице Дестрианта на миг мелькнуло мрачное выражение.
      
      – Список возможных смыслов невелик, Смертный меч. Подобное знание указывает на гордыню отправителя либо намекает на братское соучастие.
      
      – Открывайте приглашение, сударь.
      
      – Как прикажете. – Карнадас вновь взмахнул рукой. Шар засветился ярче, затем начал расти, свет его ослаб, сфера стала прозрачной. Дестриант отступил на шаг, чтобы дать ей место, пытаясь скрыть тревогу из-за огромной силы, которая стояла за таким способом общения. – Сударь, там внутри души. Не две или три – дюжина, может быть, даже больше, – но все они вплетены в одну. Я никогда не видел ничего подобного.
      
      Внутри шара проступила фигура – темнокожий мужчина, худой, в лёгком кожаном доспехе, сидит скрестив ноги. На лице незнакомца отразилось лёгкое удивление. Позади «Серые мечи» смогли разглядеть внутреннюю стенку небольшого шатра. Перед незнакомцем стояла жаровня, свет которой придавал его глазам жутковатый блеск.
      
      – Обратитесь к нему, – приказал Брухалиан.
      
      – На каком языке, сударь? На нашем родном, элинском?
      
      Человек в шаре склонил голову набок, прислушиваясь к тихому разговору.
      
      – Чудной диалект, – сказал он по-даруджийски, – явно происходит от даруджийского. Вы меня понимаете?
      
      Карнадас кивнул.
      
      – Да, похоже на капанский.
      
      Незнакомец напрягся.
      
      – Капанский? Значит, получилось! Вы в Капастане, отлично! И вы, выходит, – правители города?
      
      Дестриант нахмурился.
      
      – Вы нас не знаете? Ваше… послание предполагает некоторую осведомлённость о нашем Уставе…
      
      – Ну да, данное плетение моих Путей как бы отражает мысли тех, кто его нашёл – только жрецов, конечно, для того и делалось. Я так понимаю, вы из капастанского храмового совета? Как он там называется – Совет Масок, да?
      
      – Нет, – буркнул Брухалиан, – не из него.
      
      – Продолжай, пожалуйста. Вот теперь я заинтригован.
      
      – Рад это слышать, сударь, – ответил Смертный меч и шагнул вперёд. – Ваше приглашение открыл Дестриант Карнадас – он стоит рядом со мной – по моей просьбе. Я – командующий «Серых мечей»…
      
      – Наёмники?! Худов дух! Если б я хотел выйти на кучку сверхдорогих вояк…
      
      – Сударь. – Голос Брухалиана прозвучал тихо, но твёрдо. – Мы – армия Вепря Лета. Посвящённые Фэнера. Каждый из нас – солдат, который сам избрал этот путь. Каждый знает священные писания, благословлён дланью Дестрианта именем Клыкастого Кабана. Верно, мы – отряд… вояк. Но мы также и свой собственный храм, в котором насчитывается более семи тысяч аколитов – и число их растёт с каждым днём.
      
      – Ладно, ладно, господин, я понял. Погоди-ка – говоришь, вас становится больше? Город дал вам разрешение набирать новых последователей?
      
      Брухалиан улыбнулся.
      
      – Капастан вооружён лишь наполовину, сударь. Здесь сохранились пережитки кочевого прошлого – и весьма своеобразные. Женщинам запрещено постигать искусство войны. Однако же Вепрь Лета не признаёт подобных произвольных ограничений…
      
      – И вам это сходит с рук? – Незнакомец расхохотался.
      
      – Новых аколитов пока всего двенадцать сотен. Поскольку многих вторых и третьих дочерей в этом городе выбрасывают на улицу, никто из правителей пока не заметил уменьшения их числа. Итак, полагаю, я дал вам достаточное представление о нас. Теперь ответьте, кто вы такой, сударь?
      
      – Вот это было грубо с моей стороны. Я – Адаэфон Бен Делат. Чтоб было проще, зовите меня Быстрым Беном…
      
      – Вы из Даруджистана? – поинтересовался Карнадас.
      
      – Худа с два!.. То есть я хотел сказать, нет, не оттуда. Я с… хм, с Каладаном Брудом.
      
      – Это имя мы слышим с тех пор, как пришли на север, – заметил Брухалиан. – Военачальник, который воюет против захватнической империи.
      
      – Ну, эта захватническая империя… самоустранилась. В любом случае мы хотим передать послание правителям Капастана…
      
      – Если бы это было так просто, – пробормотал Карнадас.
      
      Смертный меч кивал.
      
      – В таком случае вам предстоит выбрать, сударь. Совет Масок и князь города, Джеларкан, равно претендуют на это звание. В самом Совете присутствует множество фракций, что приводит к некоторым разногласиям. «Серые мечи» отвечают перед князем. Наша задача проста – сделать захват Капастана слишком дорогим предприятием для Паннионского Домина. Расширение владений Провидца завершится под стенами этого города. Посему вы можете передать послание своего военачальника мне и, таким образом, князю. Или же продолжить попытки связаться с Советом Масок.
      
      – Мы догадывались, что не всё так просто, – вздохнул Быстрый Бен. – Мы почти ничего не знаем о вашем отряде. Точнее, очень мало знаем. Благодаря этому разговору, я уже кое-что понял. – Взгляд чужеземца метнулся к Карнадасу. – Дестриант. По Уставу Фэнера это означает «Верховный Священнослужитель», верно? Но только в военном деле – в храме на освящённой земле, то есть на поле битвы. Жрец Фэнера в Совете Масок признаёт, что ты его превосходишь по сану, как тигр – кошку?
      
      Карнадас поморщился.
      
      – Он не ведает о моём истинном сане, сударь. На то есть причины. Я впечатлён вашими познаниями в том, что касается жречества Фэнера. Даже не впечатлён. Поражён.
      
      Быстрый Бен вздрогнул.
      
      – Ага, да. Спасибо. – Он повернулся к Брухалиану. – А ты – Смертный меч бога. – Чужестранец вдруг замолк, словно только сейчас понял, что́ эти слова означают, глаза его широко распахнулись. – Ого, вот как. Думаю, Воевода одобрит моё решение передать послание вам. Да нет, я просто уверен в этом. Хорошо. – Он вздохнул, затем продолжил: – Каладан Бруд ведёт армию, чтобы освободить Капастан. Осада – уверен, вы это хорошо понимаете – не просто неизбежна, она начнётся со дня на день. В общем, хитрость в том, как нам успеть добраться к городу вовремя…
      
      – Сударь, – хмуро перебил его Брухалиан, – насколько велика армия Каладана Бруда? Поймите, против нас выступит, вероятно, шестьдесят тысяч паннионцев – опытных солдат, не новичков. Понимает ли ваш военачальник, в какую бурю бросается ради нас?
      
      – Ну, сравнимого числа солдат у нас нет. Но мы припасли для паннионцев несколько сюрпризов, – ухмыльнулся Быстрый Бен. – Теперь, Дестриант, нам нужно посоветоваться. Я обязан доложить обо всём Воеводе и его офицерам. Если нет возражений, я бы предложил продолжить этот разговор через один колокол.
      
      – Возможно, сударь, было бы лучше отложить его до поздней ночи, – сказал Брухалиан. – Мои дневные часы посвящены делам – и проходят прилюдно. Как и часы князя Джеларкана.
      
      Быстрый Бен кивнул.
      
      – Значит, за два колокола до следующего рассвета. – Он вдруг оглянулся по сторонам. – Нужно найти шатёр побольше…
      
      В следующий миг чужеземец пропал из вида. Сфера вновь сжалась, затем медленно растворилась в воздухе по знаку Карнадаса. Дестриант обернулся к Брухалиану.
      
      – Какая неожиданность.
      
      Смертный меч фыркнул.
      
      – Мы должны правильно настроить князя, сударь. Возможно, армиям этого военачальника и удастся слегка побеспокоить силы осаждающих, но вряд ли они добьются чего-то большего. Мы должны удостовериться, что Джеларкан мыслит реалистично… если мы вообще ему расскажем.
      
      В этой войне мы не победим. Да. Тут никаких ложных надежд.
      
      Брухалиан спросил:
      
      – Что вы думаете об этом Быстром Бене?
      
      – Это человек многих тайн, сударь. Бывший жрец Фэнера, скорее всего. Его познания слишком точны.
      
      – Вы сказали, много душ вплетены в одну?
      
      Карнадас поёжился.
      
      – Должно быть, я ошибся, – сказал он. – Возможно, ритуал потребовал помощи других магов, их я и почувствовал.
      
      Брухалиан долго и пристально смотрел на своего жреца, но ничего не сказал. Через некоторое время он отвернулся.
      
      – Вы выглядите уставшим, сударь. Поспите немного.
      
      Карнадас медленно поклонился.
      
      Когда заклятье рассеялось, Быстрый Бен вздохнул и покосился направо.
      
      – Ну что?
      
      Сидевший у боковой стены шатра Скворец наклонился вперёд, чтобы наполнить их кубки алчбинским элем.
      
      – Они будут драться, – сказал бородатый командир. – По крайней мере, некоторое время. Командир их, похоже, знатный вояка, но, может, это всё показуха, без настоящей стали: чтобы командовать наёмниками, он должен хорошо понимать, как важно в торговле сохранять лицо и образ. Как там ты его назвал?
      
      – Смертный меч. Но это вряд ли – когда-то, давным-давно, это был настоящий титул. Задолго до того как в Колоде Драконов появились Рыцари Высоких домов, у культа Фэнера уже были подобные им. Они к таким титулам относились крайне серьёзно. Дестриант… Худов дух, да настоящего Дестрианта в этом культе не было уже тысячу лет. Эти титулы – показуха, Скворец…
      
      – Только вот, – перебил командир, – зачем тогда они скрывают их от жреца Фэнера в Совете Масок?
      
      – Гм-м. Ну… А, понял! Этот жрец их сразу разоблачит, разумеется. Вот простой ответ на твой вопрос.
      
      – Простой ответ, говоришь? А простые ответы всегда правильные, Бен?
      
      Не обращая внимания на вопрос, маг осушил свой кубок.
      
      – В любом случае я бы сказал, что «Серые мечи» – лучше среди тамошних вояк, хотя это не много значит.
      
      – Поверили они в такую «случайность»?
      
      – Думаю, да. Я сотворил заклятье так, чтобы оно отражало собственную природу отряда – алчную и жадную, или благородную, или любую другую. Признаюсь, веры и благочестия не ожидал. Но заклятье и должно было само перестраиваться, так что всё сработало.
      
      Скворец поднялся, поморщившись, когда пришлось перенести вес на больную ногу.
      
      – Надо бы выяснить, где застряли Бруд с Дуджеком.
      
      – Я бы сказал, они во главе колонны, – отозвался Быстрый Бен.
      
      – Ты сегодня – сама сообразительность, – буркнул командир, выходя из шатра.
      
      В следующий миг сарказм Скворца просочился в мысли Быстрого Бена, и чародей нахмурился.
      
      На другой стороне улицы, напротив ворот цитадели, за старинной бронзовой оградой раскинулось кладбище, которое принадлежало когда-то одному из племён – основателей Капастана. Высохшие на солнце глиняные колонны со спиральной нарезкой – внутри каждой покоился вертикально стоящий труп – вздымались, точно стволы в густом лесу, в центре кладбища, окружённые со всех сторон традиционными даруджийскими каменными урнами. История города была мучительной и кровавой, и заглянуть в её тайны поручили Итковиану. Чтобы быть Кованым щитом «Серых мечей», требуется не только боевое мастерство, но и прилежная учёность. И хотя многие сочли бы эти два качества взаимоисключающими, на деле всё было в точности наоборот.
      
      История, философия, религия давали понимание человеческих устремлений, а эти устремления лежали в основе тактики и стратегии. Определённым законам подчиняются не только движения людей, но и их мысли. Кованый щит должен уметь предвидеть, предчувствовать – причём не только действия врагов, но и союзников.
      
      До прихода с запада даруджийцев племена, которые основали Капастан, всего поколение назад перестали быть кочевниками. И оставляли своих покойников стоять. Давали им возможность свободно странствовать в невидимом мире духов.
      Такая беспокойная мобильность всё ещё окрашивала мысли капанцев, и поскольку общины даруджийцев были довольно закрытыми, культура их мало изменилась, хотя уже десятки поколений родились, жили и умерли в этом городе.
      
      Тем не менее бо́льшая часть ранней истории Капастана оставалась загадкой. Итковиан задумался о том немногом, что ему удалось выяснить о давних временах, когда вёл два крыла кавалерии по широкой мощёной улице к площади Джеларкана, а оттуда – к выходившим на юг Главным воротам.
      
      Дождь заканчивался, серо-стальной рассвет пробивался сквозь тяжёлые тучи на востоке, ветер ослаб до редких порывов.
      
      Кварталы города назывались у капанцев «Лагерями», и каждый Лагерь представлял собой отдельное, самодостаточное поселение, обычно округлое, с собственной площадью посередине. Широкие, неровные пространства между Лагерями образовывали улицы Капастана. Такая планировка отступала лишь в окрестностях старой Даруджийской крепости (ныне – «Пленника», обители Совета Масок), в так называемом Храмовом квартале, где улицы были проложены обычной для даруджийцев решёткой.
      
      Как подозревал Итковиан, Лагеря и были когда-то обычными лагерями. Стойбищами кочевников, кланов, накрепко связанных кровным родством.
      
      Это место, расположенное у берегов реки Серп и часто посещаемое кораблями мореходных народов, было просто создано для торговли, которая, в свою очередь, способствовала оседлости. В результате на свет появился один из самых странных городов, какие только видел Итковиан. Широкие, открытые площади и проспекты, окружённые изгибами стен; случайно разбросанные глиняные колонны-захоронения; озерца пресной воды, окружённые песчаными карьерами; а на извилистых улицах – даруджийцы и капанцы: первые, в полном соответствии со своими традициями разнообразного кроя и орнамента, в самых различных костюмах – двух похожих не найти, а вторые, связанные принадлежностью к роду, в одеяниях цветов своего клана, таким образом поток разодетых людей на улицах сильно контрастировал с простой архитектурой некрашеных фасадов. Красота Капастана – в его народе, а не в зданиях…
      Даже даруджийские храмы отдавали должное местному сдержанному архитектурному стилю. Эффект возникал от непрестанного движения в статичном, просто обозначенном пространстве. Племена капанцев упивались собой, яркими цветами в бесцветном мире.
      
      Единственными неизвестными величинами в формуле Итковиана оставались старая цитадель, которую заняли теперь «Серые мечи», и дворец Джеларкана. Цитадель возвели ещё до прихода капанцев и даруджийцев неведомые строители, причём совсем рядом с дворцом.
      
      Здания, хотя бы отдалённо похожего на крепость Джеларкана, Итковиан никогда не видел. Она была древнее всех прочих строений, её строгая архитектура – предельно чуждой и даже отталкивающей. Несомненно, княжеский род Капастана решил занять именно это здание из-за его внушительности, а не из соображений защиты. Каменные стены были опасно тонки, а отсутствие окон или плоских крыш не позволяло защитникам получить хоть какое-то представление о происходящем снаружи. Хуже того, вход был только один – главный, за широким пандусом, ведущим во двор. Прежние князья возвели сторожевые башенки по обе стороны от главного входа, а также пристроили галерею вдоль стен. Добавления к самому зданию дворца обычно отваливались – древний камень почему-то отказывался принимать раствор, да и стены казались слишком тонкими, чтобы выдержать дополнительную нагрузку. В общем, любопытное строение.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      4====
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Проехав под аркой Главных ворот – чёрное железо и тёмная кожа среди потока ярких цветов, – отряд повернул направо, проехал небольшое расстояние по караванному тракту, но съехал с него, едва лишь на западе открылась равнина. Теперь воины скакали на запад, мимо немногочисленных ферм, где разводили коз, овец и прочий скот, мимо невысоких каменных стен, в дикую прерию.
      
      Чем дальше «Серые мечи» удалялись от реки, тем тоньше становился покров туч, а к полуденному привалу – в четырнадцати лигах от Капастана – небо над головой налилось яркой голубизной. Перекусили наскоро, тридцать солдат даже почти не разговаривали. До сих пор они не встретили никаких следов: это было странно, учитывая, что наступило самое оживлённое время года для караванов.
      
      Когда «Серые мечи» закончили паковать свои заплечные мешки, Кованый щит обратился к воинам впервые с тех пор, как они покинули цитадель.
      
      – Строй «Стервятник», медленный галоп. Всадница Сидлис, на двадцать отрезков впереди. Всем искать следы.
      
      Одна из «Мечей», молодая женщина, единственная из новобранцев в отряде, спросила:
      
      – Какие именно следы мы ищем, сударь?
      
      Не обратив внимания на неучтивость, Итковиан ответил:
      
      – Любые, солдат. Крылья – по коням!
      
      Он смотрел, как солдаты одновременно вскочили в сёдла. Все, кроме новенькой, которая немного повозилась, прежде чем усесться и подобрать поводья.
      
      На раннем этапе обучения говорили мало: считалось, что новобранец либо сам быстро начнёт подражать опытным солдатам, либо надолго в отряде не задержится. Её научили ездить верхом так, чтобы не вываливалась из седла при галопе, выдали доспехи и оружие, чтобы привыкала к их весу. Учить владению этим оружием начнут позже. Если разъезд ввяжется в схватку, двое ветеранов будут всё время защищать новенькую.
      
      Пока что девушкой управлял её конь. Гнедой мерин знал своё место в изогнутом строе «Стервятник». Если случится беда, ему хватит выучки унести всадницу подальше от опасности.
      
      Довольно того, что её послали с разъездом. «Учи солдата в реальном мире» – так звучала одна из заповедей «Серых мечей».
      
      Всадники рассредоточились, Итковиан занял своё место во главе «Стервятника», все поскакали медленным галопом. Позади осталась лига, затем другая, жара становилась изматывающей.
      
      Северное крыло внезапно замедлилось, строй развернулся, словно все кони были связаны верёвкой. Нашли след. Итковиан взглянул вперёд, увидел, что всадница Сидлис придержала своего скакуна и повернула назад, показывая, что и она сама, и её конь почуяли изменение в движении строя. Сидлис остановилась, присматриваясь.
      
      Кованый щит натянул поводья, приближаясь к правому флангу.
      
      – Докладывайте.
      
      – Новенькая первой нашла следы, сударь, – сказал всадник правого крыла. – Кончик спирали. Характер других следов предполагает движение на северо-запад. Нечто двуногое, прямоходящее, сударь. Большое. Трёхпалое, с когтями.
      
      – Только одно создание?
      
      – Да, сударь.
      
      – След давний?
      
      – Оставлен сегодня утром, сударь.
      
      Перехватив второй взгляд, Сидлис поскакала обратно к отряду.
      
      – Теперь вы езжайте вперёд, Накалиан. Мы пойдём по следу.
      
      – Да, сударь, – кивнул всадник. Он помолчал, затем сказал: – Кованый щит, длина шага… велика. Это создание двигалось очень быстро.
      
      Итковиан посмотрел в глаза солдату.
      
      – Как быстро, сударь? Рысью? Галопом?
      
      – Трудно сказать наверняка. Я бы сказал, двойной рысью.
      
      Похоже, мы обнаружили это демоническое чудовище.
      
      – Лучники на фланги. Все остальные, кроме Торуна, Фаракалиана и новенькой, копья к бою. Названные солдаты, приготовить арканы.
      
      Теперь впереди скакал Накалиан, крылья вновь развернулись, на каждом фланге – лучники со стрелами на тетивах коротких луков. Торун и Фаракалиан ехали по обе стороны от Кованого щита с лассо в руках.
      
      Солнце ползло по небу. Накалиан без особого труда вёл их по следу, который теперь шёл по прямой на северо-запад. Итковиан сам рассмотрел отпечатки на твёрдой земле. Огромная тварь, раз оставила такие глубокие вмятины. Учитывая скорость, Кованый щит подозревал, что «Серые мечи» не сумеют нагнать чудовище.
      
      «Конечно, –
      подумал Итковиан, увидев, как Накалиан вдруг натянул поводья, оказавшись на невысоком холме впереди, – если только демон не решит остановиться и подождать нас».
      
      Отряд замедлил бег коней, все смотрели на солдата впереди. Внимание Накалиана было по-прежнему приковано к чему-то, видимому лишь ему одному. Солдат выхватил копьё, но явно не готовился атаковать. Конь под ним нервно вздрогнул, и когда Итковиан с «Серыми мечами» подъехал поближе, стало ясно, что животное дрожит от страха.
      
      Всадники выехали на гребень.
      
      Перед ними раскинулась долина, трава здесь была вытоптана широкой полосой – след, оставленный стадом диких бхедеринов, – которая рассекала равнину по диагонали. Ближе к центру, на расстоянии по меньшей мере двухсот шагов, стояло серокожее создание, двуногое, длиннохвостое, с пастью, украшенной двумя рядами острых клыков. Вместо кистей из его запястий выходили два широких клинка. Голова, корпус и хвост вытянулись почти горизонтально, чтобы создание могло удержать равновесие на двух ногах. Чудовище неподвижно смотрело на солдат.
      
      Глаза Итковиана превратились в щёлки.
      
      – Я бы сказал, – произнёс Накалиан, – пять ударов сердца, чтобы покрыть расстояние между нами, Кованый щит.
      
      – Но оно не шевелится.
      
      – С его скоростью, сударь, может и не торопиться.
      
      А когда решится, чудовище окажется среди нас вмиг. Лучше испытать способности этого создания.
      
      – Давайте выберем подходящий момент, сударь, – сказал Итковиан. – Копейщики – бейте понизу и оставляйте оружие в ранах, попытайтесь замедлить шаг. Лучники, цельтесь в глаза и шею. Можно положить стрелу точно в пасть, если представится возможность. Проходим волной, наносим удар и уходим врассыпную, затем обнажаем мечи. Торун и Фаракалиан, – он выхватил собственный длинный меч, – вы со мной. Что ж, рысь, затем галоп на пятьдесят; раньше, если зверь среагирует.
      
      Крылья поскакали вниз по пологому склону, опуская копья.
      
      Чудовище по-прежнему стояло неподвижно и глядело на них. Когда до всадников оставалось около ста шагов, оно подняло клинки и медленно опустило голову, так что показался гребень за венчавшим голову странным шлемом.
      
      На семидесяти шагах тварь обернулась лицом к «Серым мечам», расставила клинки в стороны, помахивая из стороны в сторону хвостом.
      
      На флангах стрелки поднялись в стременах, натянули до предела свои маленькие, но мощные луки, долгий миг удерживали их, а затем выстрелили.
      
      Стрелы устремились к голове чудовища. Зазубренные наконечники вошли в чёрные глазницы. Словно не замечая впившихся в тело стрел, тварь шагнула вперёд.
      
      Пятьдесят шагов. Тетивы луков вновь зазвенели. Древка встопорщились по обе стороны шеи. Лучники повернули коней, чтобы сохранять дистанцию. Скакуны копейщиков вытянули шеи, и началась атака.
      
      Мы его ослепили, но чудовище не ослепло. Я не вижу крови. О, Фэнер, открой мне природу этого демона. Приказ уходить…
      
      Тварь с невероятной скоростью рванулась вперёд. В один миг она оказалась среди «Серых мечей». Копья пронзили чудовище со всех сторон, затем сверкнули массивные клинки. Крики. Фонтаны крови. Итковиан увидел, как лошадиный круп рухнул прямо перед ним, увидел, как падает следом правая нога солдата, стопа так и осталась в стремени. Непонимающим взором уставился на круп – ноги спазматически колотили воздух, – передней части лошади не было. Разрубленный хребет, ряд выгнутых рёбер, внутренности вываливаются наружу, кровь хлещет из алой плоти.
      
      Конь Итковиана сам взлетел в воздух, чтобы перепрыгнуть останки несчастного животного.
      
      Алый дождь плеснул в лицо Кованому щиту, когда могучие челюсти чудовища, густо утыканные стрелами, метнулись к нему. Итковиан дёрнулся влево, едва уклонился от окровавленных клыков и на скаку наотмашь ударил своим длинным мечом. Клинок зазвенел о броню.
      
      В середине прыжка конь закричал, когда что-то врезалось в него сзади. Упал на передние ноги, продолжая кричать, сумел сделать ещё шаг вперёд, прежде чем круп позади Итковиана осел. Понимая по содроганиям животного, что произошло нечто ужасное, Кованый щит выхватил свой нож, склонился вперёд и одним взмахом вскрыл коню яремную вену. Затем, выбросив ноги из стремян, он метнулся вперёд и влево, направив в тот же миг голову умирающего скакуна вправо.
      
      Оба, конь и всадник, ударились оземь, покатились в разные стороны.
      
      Итковиан перекувырнулся, замер, присев, и бросил взгляд на коня: животное молотило передними копытами воздух. Задние ноги заканчивались у самой щётки. Оба копыта были отрезаны. Мёртвый конь наконец замер.
      
      По обе стороны от чудовища лежали тела лошадей и солдат, теперь оно медленно развернулось к Итковиану. Запекшаяся кровь покрывала длинные, кожистые руки. Рыжеватые женские волосы клоками торчали из грязных клыков твари.
      
      Затем Итковиан заметил арканы. Оба слабо висели – один на шее, другой на правом бедре чудовища.
      
      Земля содрогнулась, когда демон шагнул к Кованому щиту. Итковиан поднял свой меч.
      
      Как только трёхпалая нога поднялась для следующего шага, верёвки резко натянулись – шея дёрнулась влево, бедро – вправо. Чудовище подбросило в воздух огромной силой идеально слаженных рывков в разные стороны. С сухим треском нога оторвалась от тела, а голова с таким же омерзительным звуком отделилась от шеи.
      
      Корпус и голова с тяжким грохотом рухнули на землю.
      
      Ни движения. Тварь была мертва.
      
      Итковиан медленно выпрямился, его била дрожь.
      
      Торун взял с собой трёх всадников. Так же поступил и Фаракалиан. Верёвки намотали на луки сёдел, за неимоверным рывком стояла сила четырёх боевых коней с обеих сторон, и этого хватило там, где не справилось оружие.
      
      Двое лучников подъехали к Кованому щиту. Один из них протянул руку.
      
      – Быстрей, сударь, стремя свободно.
      
      Без лишних вопросов, Итковиан ухватился за предплечье солдата и взлетел на коня за спиной у всадника. И лишь затем увидел.
      
      Ещё четыре демона – на расстоянии четырёхсот шагов – несутся со скоростью валунов, летящих со склона горы.
      
      – Мы их не обгоним.
      
      – Да, сударь.
      
      – Разделимся, – сказал Итковиан.
      
      Всадник пришпорил коня, пустил его галопом.
      
      – Да, сударь. Мы – самые медленные: Торун и Фаракалиан вступят в бой, дадут нам время…
      
      Конь вдруг дёрнулся в сторону. От неожиданности Кованый щит откинулся назад и свалился с седла. Он ударился о жёсткую землю так, что воздух вышибло из лёгких, покатился и остановился, уткнувшись в чьи-то ноги, твёрдые, как железо.
      
      Моргая, ошеломлённо хватая ртом воздух, Итковиан поднял глаза и увидел низкорослый, облачённый в меха труп. Тёмно-коричневое, иссохшее лицо под украшенной оленьими рогами шапкой обратилось вниз. Пустые глазницы словно разглядывали Кованого щита.
      
      О боги, что за день.
      
      – Твои солдаты приближаются, – хрипло произнёс мертвец по-элински. – Из этого боя… можете отступить.
      
      Лучник всё ещё пытался успокоить перепуганного коня, сыпал проклятьями, но затем вдруг ахнул от удивления. Кованый щит нахмурился, глядя на неупокоенного воина.
      
      – В самом деле?
      
      – Против нежити, – ответил труп, – встаёт армия немёртвых.
      
      Вдалеке Итковиан услышал шум битвы – никаких криков, лишь грохот оружия, немолчный, нарастающий. Со стоном Кованый щит перевернулся набок. Боль набухала в затылке, тело сотрясали волны тошноты. Скрипя зубами, он сел.
      
      – Десять выживших, – задумчиво проговорил мертвец. – Вы хорошо справились… как для смертных.
      
      Итковиан снова посмотрел в долину. Армия трупов, таких же как этот, окружила демонов, которых уже осталось только двое. Вокруг этих двух тварей кипела ужасная битва. Во все стороны летели куски неупокоенных воинов, но те продолжали наступать и рубить демонов на части огромными кремнёвыми мечами. Спустя полдюжины ударов сердца бой был окончен.
      
      Кованый щит рассудил, что по меньшей мере шестьдесят облачённых в меха воинов были уничтожены. Остальные продолжали разделывать павших тварей, склоняясь всё ниже, ибо оставшиеся куски были меньше. На глазах Итковиана пыль взвилась на склонах холмов – там возникали всё новые и новые воины с каменным оружием. Целая армия – недвижная, под палящим солнцем.
      
      – Мы не знали, что к’чейн че’малли вернулись в эти земли, – сказал укутанный в меха труп.
      
      Подъехали выжившие солдаты Итковиана – напряжённые, скованные тревожным молчанием под взглядами стоявших повсюду мертвецов.
      
      – Кто вы такие? – глухо спросил Итковиан.
      
      – Я – заклинатель костей Пран Чоль, из Кроновых т’лан имассов. Мы идём на Соединение. И, похоже, на войну. Думаю, смертный, мы вам нужны.
      
      Кованый щит взглянул на десять выживших солдат. Новенькая была среди них, но не её двое охранников. Двадцать. Солдат и коней. Двадцать… погибших.
      Он вгляделся в лица своих воинов, затем медленно кивнул.
      
      – Да, Пран Чоль, нужны.
      
      Лицо новенькой приняло цвет выбеленного пергамента. Она сидела на земле, глядела в пустоту, забрызганная кровью одного или обоих солдат, которые отдали жизни, защищая её.
      
      Итковиан стоял рядом, молчал. Жестокость этого боя могла сломить волю капанки. Настоящая служба должна закалять, а не уничтожать. Неспособность Кованого щита верно оценить опасность превратила будущее этой женщины в мир пепла и праха. Две ослепительно внезапные смерти будут преследовать её до конца дней. Итковиан ничего не мог ни сказать, ни сделать, чтобы облегчить эту боль.
      
      – Кованый щит.
      
      Он взглянул на новенькую, удивляясь, что она вообще заговорила, да ещё и таким решительным голосом.
      
      – Да, новобранец?
      
      Женщина огляделась по сторонам, прищурилась, рассматривая легионы немёртвых воинов, стоявших неподвижно повсюду.
      
      – Их тут тысячи.
      
      Призрачные фигуры восстали над выжженной травой прерии, шеренга за шеренгой. Будто сама земля выбросила их из своей плоти.
      
      – Да. Я бы сказал, более десяти тысяч. Т’лан имассы. Предания об этих воинах дошли до нас, – предания, которым я бы не поверил, –
      но это наша первая встреча с ними. Притом весьма своевременная.
      
      – Теперь мы вернёмся в Капастан?
      
      Итковиан покачал головой.
      
      – Не все из нас. Не сейчас. На равнине ещё есть эти к’чейн че’малли. Пран Чоль – безоружный, какой-то их жрец или шаман – предложил совместное патрулирование, и я согласился. Я поведу восемь человек на запад.
      
      – Приманка.
      
      Он приподнял бровь.
      
      – Верно. Т’лан имассы странствуют невидимо глазу и смогут окружить нас в любой момент. Если бы они оставались видимыми во время охоты, к’чейн че’малли, скорее всего, бежали бы, по крайней мере, до тех пор, пока не собрались в таком количестве, чтобы бросить вызов всей армии. Лучше убивать их по двое-трое за раз. Новобранец, я придам тебе в сопровождение одного солдата для немедленного возвращения в Капастан. Нужно доложить Смертному мечу. С вами двоими невидимо отправится взвод т’лан имассов. Эмиссары. Мне сказали, что к’чейн че’маллей на пути отсюда до города нет.
      
      Женщина медленно поднялась.
      
      – Сударь, с этим справится и один всадник. Вы меня возвращаете в Капастан, чтобы избавить… от чего? От зрелища к’чейн че’маллей, изрубленных на куски этими т’лан имассами? Кованый щит, в этом решении нет ни милосердия, ни сочувствия.
      
      – Похоже, – проговорил Итковиан, глядя на огромную армию, выстроившуюся на холмах перед ними, – вы для нас не потеряны. Вепрь Лета презирает слепую покорность. Вы поедете с нами, сударыня.
      
      – Благодарю, Кованый щит.
      
      – Новобранец, надеюсь, вы не обманываете себя тем, что увиденная гибель ещё нескольких к’чейн че’маллей заглушит вопль внутри вас. Солдатам выдают доспехи для защиты плоти и костей, но им самим приходится ковать броню для души. Звено за звеном.
      
      Женщина посмотрела на пятна крови на своей форме.
      
      – Уже начала.
      
      Итковиан некоторое время молчал, разглядывая её.
      
      – Капанцы совершают ошибку, отказывая в свободе своим женщинам. Теперь я это вижу воочию.
      
      Женщина пожала плечами.
      
      – Я не одна такая.
      
      – Займитесь своим конём, солдат. И направьте ко мне Сидлис.
      
      – Да, сударь.
      
      Итковиан смотрел, как она идёт к коням и оставшимся солдатам, которые проверяли подпруги, сбрую и снаряжение. Женщина присоединилась к ним, поговорила с Сидлис, та кивнула и направилась к Кованому щиту.
      
      Пран Чол подошёл чуть раньше.
      
      – Итковиан, наш выбор сделан. Посланники Крона собрались и ждут твоего посыльного.
      
      – Понятно.
      
      Рядом остановилась Сидлис.
      
      – В Капастан, Кованый щит?
      
      – С невидимым эскортом. Доложи непосредственно Смертному мечу и Дестрианту. Без свидетелей. Т’лан имассы должны поговорить с «Серыми мечами» и больше ни с кем. Во всяком случае, пока.
      
      – Да, сударь.
      
      – Смертные, – безучастно обратился к ним Пран Чоль, – Крон повелел мне сообщить вам некоторые сведения. Эти к’чейн че’малли были некогда известны как охотники К’елль. Избранные чада Матроны, рождённые для битв. Однако же они – нежить, и сила, что ими управляет, хорошо скрывается – где-то на юге, как мы полагаем. Охотников К’елль освободили из гробниц у Разрыва, в месте, именуемом Морн. Нам неведомо, носят ли теперешние карты этого материка такие древние названия…
      
      – Морн, – Итковиан кивнул. – К югу от равнины Ламатат, на западном побережье, к северу от острова, где живут сегулехи. Наш отряд происходит из Элингарта, что граничит на востоке с равниной Ламатат. Мы не знаем никого, кто бывал в Морне, но это название переносили с древнейших карт на новые. Считается, что там ничего нет. Совсем ничего.
      
      Заклинатель костей пожал плечами.
      
      – Курганы, наверное, сильно засыпало. Много времени утекло с тех пор, как мы в последний раз были у Разрыва. Вероятно, охотниками К’елль командует Матрона. Мы полагаем, что она наконец сумела вырваться из собственного узилища. Таков враг, с которым вы столкнулись.
      
      Кованый щит нахмурился, покачал головой и сказал:
      
      – Угроза с юга исходит от империи, именуемой Паннионским Домином, там правит Провидец – смертный человек. Сообщения об этих к’чейн че’маллях появились лишь недавно, а Паннионский Домин захватывает новые территории уже несколько лет. – Итковиан набрал было в грудь воздуха, чтобы продолжить, но заметил, что десять тысяч иссохших лиц вдруг обратились к нему. Во рту пересохло, сердце сильно забилось.
      
      – Итковиан, – хрипло проговорил Пран Чоль, – это слово – «Паннион». Имеет ли оно особое значение для местных жителей?
      
      Кованый щит покачал головой, но не решился ответить вслух.
      
      – «Паннион», – сказал заклинатель костей. – Это яггутское слово. Яггутское имя.
      
      День клонился к вечеру, Ток Младший сидел у костра, глядя единственным глазом на спящую волчицу. Баальджагг – как там Тлен её назвал? Ай?
       – могла похвастаться мордой более узкой и длинной, чем у волков, которых малазанец видел в Чернопёсьем лесу, в сотнях лиг к северу отсюда. В холке она была на две-три ладони выше, чем крупные северные волки. Покатый лоб, маленькие уши, а клыки – не меньше, чем у льва или равнинного медведя. Несмотря на могучие мускулы, общее сложение волчицы говорило скорее о скорости и выносливости, чем о грубой силе. Баальджагг, судя по всему, была способна и быстро убить, и часами преследовать жертву, покрывая лигу за лигой.
      
      Волчица приоткрыла один глаз, взглянула на Тока.
      
      – Вы же вроде все вымерли, – пробормотал малазанец. – Исчезли в этом мире сотни тысяч лет назад. Что же ты здесь делаешь?
      
      Сейчас волчица была единственным спутником Тока. Госпожа Зависть воспользовалась Путём, чтобы посетить город Низину в ста двадцати лигах к северо-западу и пополнить припасы. Какие ей вообще нужны припасы? Ароматические масла?
      Такое объяснение казалось Току сомнительным, но даже природная подозрительность не помогла ему распознать настоящую причину её ухода. Госпожа забрала с собой Гарата и Мока. Сену и Турула оставлять здесь безопасно, как я понимаю. Тлен их обоих уже одолел. И всё равно, что же заставило Зависть нарушить своё правило о «минимум трёх слугах»?
      
      Тлен рассыпался в облачко пыли примерно полколокола назад, ушёл на охоту. Оставшиеся сегулехи пребывали в мрачном настроении и даже не подумали завязать разговор с не имеющим ранга малазанцем. Оба молча стояли в стороне. Закатом любуются? Отдыхают от навязчивого внимания?
      
      Ток задумался о том, что происходит далеко на севере. Дуджек решил выступить против Паннионского Домина. Новая война с неведомым врагом. Войско Однорукого стало Току семьёй или, по крайней мере, тем, что заменяет семью ребёнку, рождённому в армии. Другого мира он не знал. И эту семью преследовали шакалы смерти. Какая же война ждёт их? Грандиозные, кровавые битвы или ползучие манёвры, борьба за перелески и высоты, длительные осады? Ток подавил приступ нетерпения, которое копилось день за днём на этой бесконечной равнине, копилось и грозило проломить все барьеры, которые он возвёл в своём сознании.
      
      Будь ты проклят, Локон! Зашвырнул меня на другой конец мира! Конечно, Путь этот был полон хаоса, как и сама кукла, что использовала его против меня. Но почему Путь выплюнул меня в Морн? И куда пропали месяцы жизни?
      Ток уже начинал сомневаться в своей вере в совпадения, и это выбивало почву из-под ног. В Морн, к раненому Пути… в Морн, где лежал в чёрной пыли и ждал отступник-т’лан имасс – не меня ждал, по его словам, а госпожу Зависть. И не какой-нибудь т’лан имасс, а тот, с которым я уже встречался прежде. Единственный т’лан имасс, с которым я встречался прежде. А потом – сама госпожа Зависть со своими треклятыми слугами-сегулехами и четвероногими спутниками – нет, хватит об этом, Ток…
      
      Ладно. Теперь мы путешествуем вместе. На север, куда всем нам нужно попасть. Вот ведь удача. Какое совпадение!
      
      Току очень не нравилось чувство, что его используют, им манипулируют. Он уже видел, чего это стоило его другу, капитану Парану. А ведь Паран сильнее меня – я это с самого начала увидел. Он от ударов лишь вздрогнет – и пойдёт дальше. Есть у него какая-то внутренняя броня, которая позволяет сохранить рассудок
      .
      
      А у меня, увы, нет. Если прижмёт, я, скорее всего, свернусь калачиком и буду скулить.
      
      Ток покосился на сегулехов. Похоже, друг с другом они тоже не собирались разговаривать. Сильные, молчаливые. Ненавижу таких. Раньше терпел, теперь ненавижу.
      
      Итак… вот сижу я боги знают где, а рядом только одно вменяемое существо – вымершая волчица.
      Ток вновь посмотрел на Баальджагг.
      
      – А где же твоя
      семья, зверюга? – тихо спросил малазанец, глядя в тёплые, карие глаза ай.
      
      И получил ответ: марево ярких цветов внезапно вспыхнуло в мёртвой глазнице – сложилось в картину. Родичи нападают на трёх мускусных быков, охотники и жертвы погружаются в глубокую жидкую грязь, – в гибельной, безвыходной ловушке. Точка обзора низко, у самой земли, движется по кругу у края провала, снова и снова. Сознание Тока наполнило отчаяние. Скулёж. Безответная любовь. Паника в холодном воздухе.
      
      Растерянность юной волчицы.
      
      Бегство. Путь по солончакам и песчаным отмелям умирающего моря.
      
      Голод.
      
      Затем – стоящая перед ней фигура. Надвинутый капюшон, одежда из груботканой чёрной шерсти, рука – обмотанная до самых пальцев кожаными ремешками – тянется к ней. Тепло. Ласка. Физически ощутимое сочувствие, одно прикосновение ко лбу зверя. Касание Старшей богини, догадался Ток. И голос: «Ты – последняя. Самая последняя, и ты будешь нужна. В будущем
      … Потому я обещаю, что приведу к тебе… потерянного духа. Вырванного из тела. Подходящего, разумеется. Оттого поиск мой может занять много времени. Потерпи, малышка… а пока – прими этот дар…»
      
      Волчица закрыла глаза, провалилась в глубокий сон – и одиночество исчезло. Она уже бежала по бесконечной тундре среди своих сородичей. Вечность прекрасных снов, исполненных радости, дар, который омрачала лишь горечь бодрствования – часов, лет, веков, тысячелетий… одиночества.
      
      Баальджагг, несравненная среди айев мира сновидений, властная мать бесчисленных детей во вневременной земле. Всегда вдоволь добычи, никогда не грозит голод. На горизонте иногда видны фигуры двуногих. Редко. Никогда не подходи близко. Иногда встречаются родичи. Лесные агкоры, белые бендалы, желтошерстные ай’тоги с далёкого юга – имена, вплетающие свой смысл в бессмертные мысли Баальджагг… вечный шёпот от тех айев, что присоединились к т’лан имассам во время Соединения. Совсем иное бессмертие…
      
      Острые, одинокие глаза Баальджагг видели больше в этом мире, чем можно постичь. Но вот наконец явился дар, оторванный дух – пришёл к её душе, они слились, стали одним целым. А в этом – новая потеря, новая боль. Теперь волчица ищет… нечто.
      Стремится… к восстановлению…
      
      Чего ты просишь у меня, зверь? Нет, – ты ведь просишь не у меня, верно? Ты хочешь чего-то от моего спутника, немёртвого воина. Оноса Т’лэнна. Его ты ждала, странствуя с госпожой Завистью. А что же Гарат? Ещё одна загадка… о которой я подумаю в другой раз…
      
      Связь разорвалась. Ток заморгал, откинул назад голову. Баальджагг спала рядом с ним. Дрожа, он ошеломлённо заозирался в наступивших сумерках.
      
      В дюжине шагов стоял лицом к малазанцу Тлен, на плече у него болталась пара зайцев.
      
      Ох, храни меня Беру. Видишь? Мягкий внутри. Слишком мягкий для этого мира, его запутанных историй и бесконечных трагедий.
      
      – Чего волчица хочет от тебя, т’лан имасс?
      
      Воин склонил голову набок.
      
      – Прекращения одиночества, смертный.
      
      – И ты… ты дал ответ?
      
      Тлен отвернулся, бросил зайцев на землю. Когда он заговорил, Тока потрясло неприкрытое горе, прозвучавшее в голосе т’лан имасса.
      
      – Я ничем не могу ей помочь.
      
      Холодный, безжизненный тон исчез, и впервые Ток увидел то, что скрывалось под мёртвым, иссушенным обликом.
      
      – Никогда раньше не видел тебя в печали, Тлен. Я думал…
      
      – Ты ошибся, – сказал т’лан имасс, его голос вновь прозвучал безучастно. – Ты сделал оперенье для стрел, Ток Младший?
      
      – Да. Так, как ты мне показал. Готовы – двенадцать самых уродливых стрел, какие я только имел счастье держать в руках. Спасибо, Тлен. Глупо, конечно, но я очень горд ими.
      
      Тлен пожал плечами.
      
      – Они тебе послужат.
      
      – Надеюсь, ты прав. – Ток с кряхтением поднялся. – Я приготовлю еду.
      
      – Это работа Сену.
      
      Ток покосился на т’лан имасса.
      
      – И ты туда же? Они сегулехи, Тлен. Не слуги. Пока госпожи Зависти нет здесь, я буду с ними обращаться как со спутниками. И почту за честь путешествовать с ними. – Малазанец обернулся и заметил, что оба воина пристально на него смотрят. – Даже если они не пожелают говорить со мной.
      
      Он забрал зайцев у т’лан имасса, присел на корточки у очага.
      
      – Скажи мне, Тлен, – проговорил Ток, начав свежевать первого зверька, – ты не видел, когда ходил охотиться… следов других путников? Неужели никого, кроме нас, нет на равнине Ламатат?
      
      – Я не видел никаких признаков присутствия торговцев или других людей, Ток Младший. Стада бхедеринов, антилопы, волки, койоты, лисы, зайцы и редкие равнинные медведи. Хищные птицы и падальщики. Разные змеи, ящерицы…
      
      – Настоящий зверинец, – пробормотал Ток. – Так почему же я ничего не вижу, когда оглядываю горизонт? Ничего. Ни зверей, ни даже птиц.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      – Равнина велика, – ответил Тлен. – К тому же сказываются эффекты Пути Телланна, который окружает меня – пусть и сильно ослабленные. Кто-то тянет из меня жизненную силу, и взял её очень много. Не спрашивай об этом. Однако силы моего Телланна всё равно отпугивают зверей. Животные стараются держаться подальше, если могут. Но за нами идёт по следу стая ай’тогов – желтошерстных волков. Впрочем, они тоже побаиваются. Однако рано или поздно любопытство победит.
      
      Ток вновь перевёл взгляд на Баальджагг.
      
      – Древняя память.
      
      – Память льда. – Т’лан имасс пристально посмотрел на малазанца. – По этим и иным твоим словам я могу заключить, что нечто произошло – некое единение душ – между тобой и волчицей. Как?
      
      – Ничего не знаю ни о каком единении душ, – ответил Ток, продолжая смотреть на спящую Баальджагг. – Мне явились… видения. Думаю, она поделилась со мной воспоминаниями. Как? Понятия не имею. В них были эмоции, Тлен, – такие, что впору отчаяться. – Через некоторое время малазанец вновь принялся свежевать зайца.
      
      – Всякий дар – обоюдоострый.
      
      Ток скривился, начал потрошить зверька.
      
      – Обоюдоострый. Похоже на то. Начинаю думать, что есть какая-то правда в этом поверье – потеряешь глаз, получишь дар истинного зрения.
      
      – Как ты лишился глаза, Ток Младший?
      
      – Раскалённый осколок Лунного Семени – капля в смертоносном дожде, который вызвала Магическая Канонада.
      
      – Камень.
      
      Ток кивнул.
      
      – Камень. – Затем остановился, поднял взгляд.
      
      – Обелиск, – проговорил Тлен. – В древней Колоде Обителей он назывался Менгиром. Смертный, которого коснулся камень – хэн’ре арал лих’фэйл.
      Я даю тебе новое имя. Арал Фэйл.
      
      – Не помню, чтобы я просил у тебя новое имя, Тлен.
      
      – Об имени не просят, смертный. Имя заслуживают.
      
      – Ха, то же самое говорят «Мостожоги».
      
      – Это древняя традиция, Арал Фэйл.
      
      Худов дух!
      
      – Ладно! – взорвался Ток. – Только не понимаю, чем это я заслужил…
      
      – Тебя отправили на Путь Хаоса, смертный. Ты выжил – само по себе невероятное событие – и по медленной воронке добрался до Разрыва. Затем, когда портал в Морне должен был тебя поглотить, он вышвырнул тебя прочь. Камень лишил тебя одного глаза. И ай избрала тебя, чтоб разделить боль своей души. Баальджагг разглядела твоё великое достоинство, Арал Фэйл…
      
      – Да не хочу я никаких новых имён! Худов дух! – Под старым, покрытым коркой пыли доспехом по его телу катился пот. Ток отчаянно пытался придумать способ сменить тему, отвести разговор от себя. – А твоё-то что значит? Онос Т’лэнн – это на каком?
      
      – «Онос» значит «человек без клана», «Т’» – сломанный. «Лэ» – «потрескавшийся», а «энн» – кремень. Вместе «Т’лэнн» – «испорченный кремень».
      
      Ток смерил т’лан имасса долгим взглядом.
      
      – Испорченный кремень.
      
      – Есть разные уровни смысла.
      
      – Я догадался.
      
      – От единого куска отбиваются лезвия, каждому – своё применение. Если внутри куска проходят трещины или скрыты фрагменты кристаллов, невозможно предсказать, какой будет форма осколка. Всякий удар по нему будет приносить лишь бесполезные сколы – надтреснутые, негодные. Бесполезные. Так было с семьёй, в которой я родился. Все в ней – негодные сколы.
      
      – Тлен, я в тебе недостатков не вижу.
      
      – В чистом кремне все зёрна расположены ровно. Все – в одном направлении. В них есть единство цели. Рука, что придаёт форму такому кремню, может бить уверенно. Я был из клана Тарада. Тарад ошибочно доверился мне. Клана Тарада больше нет. На Соединении Логроса избрали вождём кланов, рождённых в Первой империи. Он рассчитывал, что моя сестра, заклинательница костей, войдёт в число его слуг. Она отреклась от обряда, и оттого Логросовы т’лан имассы стали слабее. Первая империя пала. Мои братья, Т’бэр Тэндара и Хан’ит Ят, повели охотников на север и не вернулись. Они тоже оказались негодны. Меня избрали Первым Мечом, но я оставил т’лан имассов Логроса. Я странствую в одиночестве, Арал Фэйл, и тем совершаю самое страшное преступление, ведомое моему народу.
      
      – Нет, постой, – возразил Ток. – Ты ведь сказал, что идёшь на второе Соединение – ты возвращаешься
      к своему народу…
      
      Неупокоенный воин ничего не ответил, лишь медленно повернул голову и посмотрел на север.
      
      Баальджагг поднялась, потянулась, затем подошла к Тлену. Огромная волчица села и, замерев, стала смотреть туда же, куда и т’лан имасс.
      
      Ток Младший внезапно похолодел. Худов дух, куда же мы идём-то?
      Он покосился на Сену и Турула. Сегулехи наблюдали за малазанцем.
      
      – Проголодались, я так понимаю? Вижу ваше нетерпение. Если хотите, могу…
      
      Ярость.
      
      Холодная, смертоносная.
      
      Нечеловеческая.
      
      Ток вдруг оказался где-то далеко, смотрел на мир звериными глазами, но на этот раз не глазами волка. И видел не образы далёкого прошлого, но текущие события, за которыми рокотал водопад воспоминаний. В следующий миг всякое чувство самости исчезло, его личность смыло потоком мыслей другого существа.
      
      Так давно жизнь не принимала подобного облика… не знала слов, сознания.
      
      А ныне – слишком поздно.
      
      Мускулы судорожно напряглись, так что кровь хлынула из порезов и ран на шкуре. Столько крови, что она пропитала землю под его телом, потекла, окрашивая траву, вниз по склону холма.
      
      Течёт, возвращается. Вновь обрести себя – сейчас, в самом конце. И память пробудилась…
      
      Последние дни – как же давно они миновали – были исполнены хаоса.
      
      Ритуал распался – неожиданно, непредсказуемо. Безумие охватило одиночников. Безумие раскололо самых могучих его сородичей, разбило единство во множество, породило диких, кровожадных д’иверсов. Империя сама разрывала себя на куски.
      
      Но это было давно, так давно…
      
      Я – Трич. Это лишь одно из многих имён. Трейк, Тигр Лета, Коготь Войны. Беззвучный Охотник. Я был там – в конце, когда осталась лишь горстка выживших, когда т’лан имассы покончили с нами. Жестокая, милосердная бойня. У них не было выбора – теперь я их понимаю, хотя тогда никто из нас не смог бы простить. Раны были слишком свежими.
      
      О боги, мы ведь разорвали на части Путь – там, на далёком континенте. Земли на востоке обратили в расплавленный камень, который остыл и превратился в нечто, убивающее магию. Т’лан имассы пожертвовали тысячами своих, чтобы вырезать раковую опухоль, которой мы стали. То был конец – упоительной надежды, ярчайшей славы. Конец Первой империи. Гордыня – взять себе название, которое по праву принадлежало уже т’лан имассам…
      
      Мы бежали – горстка выживших. Рилландарас, старый друг, мы рассорились, столкнулись, затем вновь боролись уже на другом материке. Он зашёл дальше всех, сумел найти способ контролировать дары – одиночника и д’иверса. Белый Шакал. Ай’тог. Агкор. И другой мой спутник, Мессремб – куда он ушёл? Добрая душа, искалеченная безумием, но преданный, всегда верный друг…
      
      Восхождение. Жестокая встреча – Первые герои. Тёмные, дикие.
      
      Помню травянистую равнину под темнеющим, вечерним небом. Волк на далёком гребне, его единственный глаз – словно вспышка лунного света. Странное воспоминание, острое, как когти, пришло ко мне сейчас. Почему?
      
      Я тысячи лет бродил по этой земле, глубоко погружался в зверя, а человеческие воспоминания таяли, уходили, исчезали. И всё же… воспоминание о волке проснулось во мне…
      
      Я – Трич. Воспоминания возвращаются щедрым потоком, а тело моё холодеет, становится совсем холодным.
      
      Он несколько дней выслеживал таинственных зверей, его вело неутолимое любопытство. Незнакомый запах, привкус смерти и старой крови. Бесстрашный, он думал лишь о том, чтобы принести гибель, как делал это уже так давно, не зная себе равных. Белый Шакал исчез в туманах ушедших веков, сгинул, а если и не умер, то всё равно что погиб. Трич сбросил его с обрыва в бездонную пропасть. С тех пор у него не осталось достойных врагов. Гордыня тигра вошла в легенды – нетрудно было поддаться самоуверенности.
      
      Четверо к’чейн че’маллей отступили, с холодной решимостью ждали.
      
      Я рвал их. Кромсал плоть, ломал кости. Повалил одного, глубоко вонзил клыки в безжизненную шею. Ещё миг, ещё один удар сердца, их бы осталось трое.
      
      Совсем чуть-чуть…
      
      Трич умирал от дюжины смертельных ран. Он уже давно должен был умереть, но цеплялся за жизнь со слепой, звериной решительностью, рождённой яростью. Четверо к’чейн че’маллей оставили его – с презрением, зная, что он уже не поднимется, лишённые представления о милосердии.
      
      Лёжа на траве, Тигр Лета помутившимися глазами смотрел, как немёртвые враги уходят прочь, с удовлетворением заметил, как висящая на тонком обрывке кожи рука одного из них наконец оторвалась и упала на землю – и осталась валяться, хозяин просто не обратил на неё внимания.
      
      Затем, когда к’чейн че’малли выбрались на гребень ближнего холма, его глаза вспыхнули. Гибкое, вытянутое чёрное тело возникло среди его убийц. Сила потекла, словно чёрная вода. Первый немёртвый охотник усох под её ударом.
      
      Схватка переместилась вниз по склону холма, так что Трич уже не видел её, но звуки боя продолжали пробиваться сквозь рокот уходящей жизни. Тигр начал ползти, подтягивать себя вперёд – дюйм за дюймом.
      
      Через несколько мгновений все звуки по ту сторону холма стихли, но Трич продолжал двигаться, оставляя позади широкий кровавый след. Он не сводил янтарных глаз с гребня холма, воля к жизни сжалась в нечто звериное, животное, неспособное уверовать в собственную гибель.
      
      Я это видел. Антилопы. Бхедерины. Бесполезная борьба, слепой бунт против смерти, попытки сбежать, хотя кровь из глотки уже течёт мне в пасть. Ноги молотят воздух, будто бегут, спасаются, хоть я уже начал трапезу. Я это видел, а теперь – понимаю.
      
      Тигр повержен воспоминаниями о добыче.
      
      Он уже забыл, в чём смысл борьбы, зачем нужно выбраться на гребень, знал лишь, что должен
      это сделать, завершить последнее восхождение, увидеть, что именно лежит на той стороне.
      
      Что лежит на той стороне. Да. Солнце уже спустилось к горизонту. Бесконечный простор дикой прерии. Последний взгляд на мир, прежде чем я провалюсь в проклятые Врата Худа.
      
      Она возникла перед Тричем – худая, мускулистая, гладкокожая. Женщина, невысокая, но крепкая, на плечах – шкура пантеры, чёрные длинные волосы нерасчёсаны, но всё равно блестят в последних лучах умирающего света. Миндалевидные глаза, янтарные, как и у него самого. Округлое, сужающееся книзу лицо, грубоватые черты.
      
      О суровая королева, отчего твой вид разбивает мне сердце?
      
      Женщина приблизилась, села, уложила массивную голову тигра себе на колени. Маленькие ладони стёрли кровь и засохшую пену у его глаз.
      
      – Они уничтожены, – сказала женщина на древнем наречии, языке Первой империи. – Это было легко – ты измотал их, Беззвучный Охотник. Воистину, от легчайшего касания они просто развалились на куски.
      
      Врёшь.
      
      Она улыбнулась.
      
      – Наши дороги уже пересекались, Трич, но я не приближалась, помня твою ярость и гнев, когда мы уничтожили вашу империю.
      
      Они давно остыли, имасс. Вы сделали лишь то, что было необходимо. Вы исцелили раны…
      
      – Имассы не могут поставить это себе в заслугу. Другие исцеляли разбитый Путь. Мы лишь перебили твой народ – тех, кого смогли найти. Это – наше особое умение.
      
      Убивать.
      
      – Да. Убивать.
      
      Я не могу принять свой человеческий облик. Не могу его найти в себе.
      
      – Слишком много времени прошло, Трич.
      
      Теперь я умираю.
      
      – Да. Я не владею умениями целителя.
      
      Трич внутренне усмехнулся.
      
      Лишь умениями убийцы
      .
      
      – Лишь убийцы.
      
      Тогда положи конец моим страданиям.
      
      – Это говорит человек. Зверь бы никогда о таком не попросил. Куда пропало твоё упрямство, Трич? Где твоя хитрость?
      
      Издеваешься надо мной?
      
      – Нет. Я здесь. Как и ты. Скажи, кто же тогда третий?
      
      Третий?
      
      – Кто освободил твою память, Трич? Кто вернул тебе – тебя? Сотни лет ты был зверем, мыслил как зверь. Из такого забвения нет возврата. Однако…
      
      Однако я здесь.
      
      – Когда твоя жизнь уйдёт из этого мира, Трич, ты попадёшь, как мне кажется, не к Вратам Худа, а… в другое место. Ничего не могу сказать наверняка. Но я чувствую движение. Старший бог вновь действует, быть может, – самый Старший из всех. Он делает незаметные ходы. Некоторые смертные были избраны и сейчас изменяются. Зачем? Чего хочет этот Старший бог? Не знаю, но думаю, что он желает отвести смертельную – и огромную – угрозу. Думаю, началась игра, которая долго ещё будет разыгрываться.
      
      Новая война?
      
      – Не ты ли – Тигр Лета? Война, в которой, как счёл Старший бог, ты будешь нужен
      .
      
      Горькое веселье затопило мысли Трича.
      
      Я никогда не был «нужен», имасс
      .
      
      – Произошли изменения. И похоже, со всеми нами.
      
      Так значит, мы снова встретимся? Я бы этого хотел. Я бы желал вновь увидеть тебя в облике полуночной пантеры.
      
      Женщина рассмеялась низким, гортанным смехом.
      
      – И вот – пробуждается зверь. Прощай, Трич.
      
      В этот, последний миг она увидела то, что тигр лишь чувствовал. Тьма сомкнулась вокруг него, мир сжался. Поле зрения сузилось… из двух глаз… до одного.
      
      Один. Он смотрел, как на широкую, укрытую травой прерию опускалась ночь, видел, как огромный тигр-оборотень устало замер над тушей могучего ранага, которую терзал прежде. Заметил парные огоньки его холодного, вызывающего взгляда. Всё это… так давно…
      
      Затем тьма.
      
      Затянутая в перчатку рука отвесила ему крепкую пощёчину. Ток Младший осоловело приоткрыл единственный глаз и увидел раскрашенную маску Сену.
      
      – Ух…
      
      – Странное время, чтобы спать, – ровным тоном произнёс сегулех, выпрямился и отошёл.
      
      В воздухе разлился сладковатый запах жареного мяса. Ток со стоном перекатился на бок, затем медленно сел. Внутри звенело эхо воспоминаний – невыразимая печаль, полуосознанное раскаяние, бесконечно долгий последний вздох. О, боги, только не надо больше видений. Пожалуйста.
      Малазанец попытался собраться с мыслями, огляделся. Тлен и Баальджагг словно и не шелохнулись: оба стояли неподвижно и смотрели на север с – как вдруг понял Ток – нескрываемым напряжением. И ещё он понял почему.
      
      – Она недалеко, – сказал он. – Быстро приближается.
      
      С наступающей ночью, следом за убегающим солнцем. Смертоносное величие; древние, такие древние глаза
      .
      
      Тлен обернулся.
      
      – Что ты видел, Арал Фэйл? Куда странствовал?
      
      Малазанец неуверенно поднялся на ноги.
      
      – Ох, храни меня Беру, как же я проголодался. Съел бы и сырую антилопу. – Он замолчал, глубоко вздохнул. – Что я видел? Я стал свидетелем смерти Трича, т’лан имасс. Трейка, как его в этих местах называют, Тигра Лета. Где? К северу отсюда. Недалеко. И нет, я не знаю, почему это произошло.
      
      Тлен помолчал, затем просто кивнул и сказал:
      
      – Хэн’ре арал лих’фэйл.
      Менгир, сердце памяти. – Он резко обернулся, Баальджагг внезапно вскочила, шерсть у неё на загривке поднялась.
      
      Пантера, прихода которой ожидал Ток, наконец явилась: огромная, в два человеческих роста длиной, глаза немногим выше глаз Тока, иссиня-чёрный мех поблёскивает. Пряный запах покатился перед нею, словно мощный выдох, и одиночница начала превращаться, замерцало неверное марево, будто сама тьма проваливалась внутрь себя. Затем перед ними возникла невысокая женщина. Она смотрела на Тлена.
      
      – Здравствуй, брат.
      
      Т’лан имасс медленно кивнул.
      
      – Сестра.
      
      – Ты состарился, – заметила она и грациозно шагнула вперёд.
      
      Баальджагг попятилась.
      
      – Ты – нет.
      
      Улыбка превратила грубоватое лицо в образ удивительной красоты.
      
      – Спасибо, Онос. Я вижу, твоя спутница – смертная волчица-ай.
      
      – Не более смертная, чем ты сама, Килава Онасс.
      
      – Вот как? Побаивается таких, как я, разумеется. Тем не менее прекрасный зверь. – Женщина протянула руку.
      
      Баальджагг подошла ближе.
      
      – Я – имасс, – прошептала женщина. – Да, из плоти и крови. Как и ты. Вспоминаешь?
      
      Огромная волчица опустила голову, подобралась к Килаве, прислонилась плечом к плечу женщины, а та зарылась лицом в шерсть зверя, глубоко вдохнула запах, затем вздохнула.
      
      – Это нежданный дар, – прошептала она.
      
      – И более того, – сказал Ток Младший.
      
      Всё у него внутри перевернулось, когда женщина посмотрела на малазанца: в этом взгляде была такая неприкрытая чувственность, такая естественность, что Ток в тот же миг понял, что является предметом этой чувственности не больше, чем всякий другой, на кого она обратила свой взор. Вот какими были имассы прежде, до Обряда. Такими бы и остались, если бы, подобно ей, отказались от его силы.
      В следующий миг глаза женщины сузились.
      
      Ток кивнул.
      
      – Я видела тебя, – сказала Килава. – Ты выглядывал из глаз Трича…
      
      – Из обоих глаз?
      
      Она улыбнулась.
      
      – Нет. Лишь из одного – того, которого у тебя больше нет, смертный. Я хочу знать, что Старший бог задумал… для нас.
      
      Ток покачал головой.
      
      – Я не знаю. Увы, не помню, чтобы мы встречались. Даже на ухо ничего не шепчет.
      
      – Брат Онос, кто этот смертный?
      
      – Я нарёк его Аралом Фэйлом, сестра.
      
      – И дал ему каменное оружие.
      
      – Дал. Непредумышленно.
      
      – Ты – может быть…
      
      – Я никакому богу не служу, – прорычал Тлен.
      
      Её глаза вспыхнули.
      
      – А я служу? Это не наши деяния, Онос! Кто осмелился манипулировать нами? Заклинательницей имассов и Первым Мечом т’лан имассов – вертеть так и сяк! Не побоялся нашего гнева…
      
      – Довольно, – вздохнул Тлен. – Мы с тобой – разные, сестра. Никогда не ходили в ногу. Я направляюсь на Второе Соединение.
      
      Она напоказ презрительно ухмыльнулась.
      
      – Думаешь, я не слышала призыва?
      
      – Но кто призыватель? Ты знаешь, Килава?
      
      – Не знаю и знать не хочу. Я не приду.
      
      Тлен вскинул голову.
      
      – Тогда зачем ты здесь?
      
      – Это моё дело.
      
      Она стремится… возместить.
      Осознание заполнило мысли Тока, и сейчас он отчётливо понимал, что это знание принадлежит не ему, но Старшему богу, который теперь говорил с ним напрямую. Голос просы́пался в мысли малазанца, словно мелкий песок. Исправить давнее преступление, исцелить старый шрам. Ваши дороги ещё пересекутся. Впрочем, это не важно. Последняя встреча меня беспокоит, но она, скорее всего, произойдёт годы и годы спустя. Ах, я проявляю недостойное нетерпение. Смертный, дети Паннионского Провидца страдают. Ты должен придумать способ освободить их. Это трудно – и невообразимо рискованно, – но мне придется послать тебя в объятья Провидца. Не думаю, что ты меня простишь.
      
      Ток с трудом вывел свой вопрос на первый план мыслей: Освободить? Зачем?
      
      Странный вопрос, смертный. Мной движет сострадание. Подобные деяния приносят невообразимые дары. Видящий Сны показал мне это, и, воистину, сам ты скоро это узришь. О какие дары…
      
      – Сострадание, – проговорил Ток, которого потрясло внезапное исчезновение Старшего бога. Малазанец моргнул, увидел, что Тлен и Килава уставились на него. Лицо женщины побледнело.
      
      – Моей сестре, – сказал Первый Меч, – неведомо сострадание.
      
      Ток пристально посмотрел на немёртвого воина, пытаясь вспомнить, что говорилось прежде – до… богоявления. И не мог вспомнить.
      
      – Брат Онос, ты уже должен был понять, – медленно произнесла Килава, – что всё изменяется. – Женщина вновь окинула взглядом Тока, затем улыбнулась, но уже грустно. – Теперь я уйду…
      
      – Килава. – Тлен шагнул вперёд под лёгкий скрип костей и высохшей кожи. – Обряд, который отрезал тебя от родни, рассечение кровных уз… быть может, Второе Соединение…
      
      Выражение её лица смягчилось.
      
      – Дорогой брат, призывателю нет до меня дела. Моё древнее преступление не смыть. Более того, подозреваю, на Втором Соединении тебя ждёт не то, чего ожидаешь. Но я… благодарю тебя, Онос Т’лэнн, за доброе намерение.
      
      – Я сказал, что… мы не… ходим в ногу, – прошептал немёртвый воин, с трудом выталкивая каждое слово. – Я был зол, сестра, но это старый гнев. Килава…
      
      – Старый гнев, да. Но тем не менее ты был прав. Никогда мы не ходили в ногу друг с другом. Прошлое вечно идёт за нами по следу. Возможно, когда-нибудь мы залечим общие раны, брат. Эта встреча дала мне… надежду. – Она на миг положила руку на голову Баальджагг, затем отвернулась.
      
      Ток смотрел ей вслед, пока Килава не исчезла под покровом сумерек.
      
      Затем он обернулся, вновь услышав тихий перестук костей под сухой кожей. И увидел, что Тлен упал на колени, опустил голову. Труп не мог бы проливать слёзы, но всё же…
      
      Ток заколебался, затем подошёл к немёртвому воину.
      
      – Ты солгал, Тлен, – сказал малазанец.
      
      Мечи с шипением вырвались из ножен, Ток обернулся и увидел, что Сену и Турул приближаются к нему с оружием в руках.
      
      Тлен поднял руку:
      
      – Стойте! Вложите клинки в ножны, сегулехи. Меня не трогают оскорбления – даже те, что произносит человек, которого я бы назвал другом.
      
      – Это не оскорбление, – ровным голосом возразил Ток, вновь оборачиваясь к т’лан имассу, – а наблюдение. Как ты назвал обряд? «Рассечение кровных уз». – Он положил руку на плечо Тлену. – Мне ясно, что, по сути, рассечение это не удалось. Кровные узы на месте. Быть может, в этом ты сумеешь найти утешение, Онос Т’лэнн.
      
      Мёртвая голова поднялась, провалившиеся глазницы темнели под костяной кромкой шлема.
      
      О, боги, я смотрю и ничего не вижу. Он смотрит и видит… что?
      Ток Младший судорожно пытался придумать, как поступить, что сказать теперь. Мгновения тянулись, затем он пожал плечами и протянул руку.
      
      И был поражён, когда Тлен принял её.
      
      С кряхтением – все мышцы взвыли – малазанец поднял т’лан имасса на ноги. Худ меня побери, это же самый тяжёлый мешок с костями, какой я только… ладно, не важно
      .
      
      Молчание нарушил Сену, его голос прозвучал твёрдо:
      
      – Каменный Меч и Каменная Стрела, придите. Трапеза ждёт нас.
      
      Худов дух, чем же я это всё заслужил? Онос Т’лэнн. И – ни много ни мало – уважение сегулехов… Из всех дней невероятных чудес этот явно получает корону победителя.
      
      – Я хорошо знал лишь двух смертных людей, – проговорил Тлен. – Оба себя недооценивали, первая – настолько, что это привело её к смерти. Этой ночью, друг Арал Фэйл, я расскажу тебе, как погибла адъюнкт Лорн.
      
      – И в этом рассказе, конечно, скрыт урок, – иронично прокомментировал Ток.
      
      – Разумеется.
      
      – А я-то думал провести ночь, играя в кости с Сену и Турулом.
      
      Сену рявкнул:
      
      – Иди и ешь, Каменная Стрела!
      
      Ого! С фамильярностью я, похоже, слегка перегнул палку.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      …Кровь залила канавы совсем недавно. Солнце и отсутствие дождя сгустили поток до черноты. Мертвенная река была такой глубокой, что скрывала булыжники, которыми был вымощен сток. Она медленно катилась к мутным водам бухты.
      
      Живых в Низине не осталось. Подходя к городу по материковой дороге, она видела груды угля от погребальных костров и сочла, что бойня унесла по меньшей мере тридцать тысяч.
      
      Гарат выбежал вперёд, скользнул под арку ворот. Госпожа Зависть последовала за псом неспешным шагом.
      
      Город когда-то был красив. Крытые медью купола, тонкие минареты, поэтично извилистые улочки под сенью резных балкончиков, укрытых цветущими растениями. Лишившись заботливого ухода, маленькие садики пожухли и посерели. Когда госпожа Зависть вышла на главную улицу, под ногами зашуршала сухая листва.
      
      Торговый город, купеческий рай. Над гаванью вдали возвышались мачты бессчётных кораблей – ни одна не шелохнулась, значит, все до единого суда затопили, посадили на илистое дно бухты.
      
      После бойни прошло дней десять, не больше. Госпожа Зависть слышала дыханье Худа, лёгкий вздох при виде такого изобильного подношения, нервное беспокойство от понимания того, что́ это означает. Ты встревожен, любезный Худ. И это – самый дурной знак…
      
      Гарат без тени сомнения вёл её вперёд, как и предполагалось. Старый, почти забытый переулок, неровные, потрескавшиеся булыжники мостовой под десятилетним слоем мусора. Затем покосившийся домик, камни фундамента высечены куда аккуратнее, чем те, из которых сложили стены. За дверью – единственная комната, пол выложен толстыми досками и усыпан тростником. Неказистая мебель в полном беспорядке, бронзовая плита над сложенной из кирпича печкой, догнивающие объедки. Детский игрушечный фургончик завалился набок.
      
      Пёс начал кружить на месте в центре комнаты.
      
      Госпожа Зависть подошла, отбросила ногой тростниковую циновку. Никакого люка. Жители и не догадывались, что́ скрывается под их домом. Она открыла свой Путь, провела рукой над досками: дерево рассыпалось в пыль, так что образовалась круглая дыра в полу. Из темноты вырвался влажный, солоноватый воздух.
      
      Гарат подобрался к краю, затем спрыгнул и скрылся из виду. Госпожа Зависть услышала снизу поцокивание когтей.
      
      Со вздохом она последовала за псом.
      
      Никакой лестницы не было, а каменные плиты на полу лишь через некоторое время остановили замедленное магией падение. Обострив зрение, она огляделась по сторонам, принюхалась. Храм состоял из одного этого зала – убогого, с низким потолком, хотя балки, конечно, уже давно сгнили. Алтаря не было, но Зависть знала, что для этого Взошедшего подобную функцию выполнял весь каменный пол. В давние, кровавые дни…
      
      – Понимаю, что́ пробудило для тебя это место, – проговорила женщина, глядя на Гарата, который уже улёгся и засыпал. – Столько крови, кровь текла вниз и капала, капала на твой алтарь. Честно говоря, мне больше нравится твоя обитель в Даруджистане. Там храм куда более величественный, почти достойный моего высочайшего присутствия. А здесь… – Она сморщила носик.
      
      Лежавший с закрытыми глазами Гарат вздрогнул.
      
      – Добро пожаловать, госпожа Зависть.
      
      – Твой призыв был непривычно спутанным, К’рул. Это работа Матроны и её немёртвых охотников? Если так, звать меня сюда было необязательно. Я прекрасно осведомлена об их умениях.
      
      – Пусть он покалечен и скован, госпожа Зависть, но этот бог никогда не действует настолько прямо. Его игра выдаёт умелую руку мастера. Всё не так, как он хочет нам показать, а к невольным слугам он столь же жесток, как и к врагам. Подумай, например, о Паннионском Провидце. Но нет, в Низину смерть пришла с моря. Пронизанный Путём флот. Убийцы-нелюди с холодными глазами. В своих бесконечных поисках они теперь бороздят океаны мира.
      
      – В поисках чего,
      позволь спросить?
      
      – Достойного противника, ни много ни мало.
      
      – И как же называются эти жуткие убийцы-мореходы?
      
      – По одному врагу за раз, госпожа Зависть. Тебе стоит поучиться терпению.
      
      Женщина скрестила руки на груди.
      
      – Ты меня разыскал, К’рул, и уж будь покоен, я не предполагала ещё хоть раз с тобой встретиться. Старшие боги ушли – и скатертью дорожка, как по мне, в том числе и моему отцу, Драконусу. Разве мы с тобой были спутниками двести тысяч лет назад? Думаю, нет, хотя признаюсь, что помню то время смутно. Не врагами, это точно. Но друзьями? Союзниками? Наверняка нет. Но вот ты пришёл. Я собрала твоих собственных невольных
      слуг, как ты и просил. Ты хоть представляешь себе, сколько сил у меня уходит на то, чтобы держать в узде троих сегулехов?
      
      – Да-да, а где сейчас Третий?
      
      – Лежит без чувств в половине лиги от города. Нужно его любой ценой удерживать подальше от этого т’лан имасса – видят боги, я его с собой притащила не ради приятной компании. Но ты меня не понял, К’рул. Сегулехов невозможно контролировать.
      Я даже не уверена, кто над кем смеётся, когда дело касается этих трёх ужасных воинов. Мок вызовет на бой Тлена. Запомни мои слова – хоть я бы с удовольствием посмотрела на эту схватку! Тем не менее гибель любого из них не пойдёт на пользу твоим планам, как я понимаю. Турул почти сумел одолеть Первого Меча, если не знаешь. Мок его порубит в щепки…
      
      Негромкий смех К’рула заполнил её сознание.
      
      – Надеюсь, это произойдёт не раньше, чем Мок и его братья прорубятся в тронный зал Паннионского Провидца. К тому же Онос Т’лэнн куда умнее, чем тебе кажется. Пусть сразятся, если того пожелает Мок. Однако, я полагаю, Третий может удивить тебя своей… сдержанностью.
      
      – Сдержанностью? Скажи, К’рул, мог ты вообразить, что Первый Сегулех пошлёт воина такого высокого ранга – Третьего! – во главе своей карательной армии?
      
      – Признаюсь, нет. Ради того, чтобы заставить Провидца разделить силы, я рассчитывал на три-четыре сотни посвящённых Одиннадцатого уровня. Этого бы хватило, чтобы Провидец решил перебросить армию-другую на юг, прочь от наступающих малазанцев. Тем не менее, учитывая отсутствие Второго, а также растущее мастерство Мока, уверен, у Первого были на то веские причины.
      
      – Остался последний вопрос. Зачем я вообще оказываю тебе услугу за услугой?
      
      – А ты дерзишь, как и всегда. Хорошо же. Ты отвернулась, когда в прошлый раз в тебе была нужда. Увы, но всё-таки собралось достаточно сил, чтобы Сковать его – пусть и дорогой ценой, которую твоё присутствие могло бы уменьшить. Но даже скованный, Увечный бог не сидит без дела. Его терзает бесконечная, мучительная боль, он разбит, изломан внутренне и внешне, но сумел обратить это в силу. Топливо для своей ярости, жажды отмщения…
      
      – Идиоты, которые его призвали, давно мертвы, К’рул. Отмщение – это лишь предлог. Увечный бог одержим амбициями. Жажда власти кроется внутри его прогнившего, сморщенного сердца.
      
      – Может быть – а может быть, и нет. Время покажет, как говорят смертные. Так или иначе, госпожа Зависть, ты не откликнулась на призыв, когда мы собирались его Сковать. Я не потерплю такого отступничества во второй раз.
      
      – Ты? – Женщина насмешливо ухмыльнулась. – Разве ты мне хозяин, К’рул? С каких это пор…
      
      Её сознание внезапно заполонили видения, госпожа Зависть зашаталась. Тьма. Затем хаос, дикая, бесцельная мощь, целая вселенная, лишённая смысла, контроля, значения. В этой буре летят сущности. Заблудшие, испуганные рождением света. И вдруг – боль, будто от перерезанных вен, тепло вытекает прочь – решительное установление порядка, сердце, из которого ровным, мощным потоком течёт кровь. Два предсердия – Куральд Галейн, Путь Матери-Тьмы, и Старвальд Демелейн – Путь… драконов. А кровь – поток силы – теперь мчится по венам и артериям, которые разветвляются, принизывают всё мироздание… и это принесло мысль, от которой тело женщины похолодело. Эти вены, артерии – это же Пути!
      
      – Кто создал это? Кто?!
      
      – Госпожа, –
      ответил К’рул, – ты получила ответ, и будь я проклят, если стану поощрять твою дерзость. Ты – чародейка. Клянусь Гривой Света, силу твою питает кровь моей вечной души, и в этом деле
      ты мне будешь покорна!
      
      Госпожа Зависть сделала неуверенный шаг – видения оставили её, голова кружилась, сердце глухо стучало в груди. Женщина резко втянула воздух.
      
      – Кто знает… правду, К’рул? – О том, что, шагая по Путям, мы двигаемся по твоей плоти. О том, что, когда мы зачерпываем силу Пути, зачерпываем твою кровь. –
      Кто?
      
      В ответе угадывалось небрежное пожатие плечами.
      
      – Аномандер Рейк, Драконус, Озрик и немногие другие. Теперь и ты. Прости меня, госпожа Зависть, я не желаю быть тираном. Моё присутствие на Путях всегда было пассивным – ты вольна действовать по собственному разумению, как и всякое другое существо, плывущее в моей бессмертной крови. У меня есть лишь одно оправдание. Увечный Бог, этот чужак из неведомого мира… Госпожа Зависть, мне страшно.
      
      Когда эти слова улеглись в её сознании, женщина похолодела.
      
      Через некоторое время К’рул продолжил:
      
      – По глупости мы потеряли союзников. Дассем Ультор был сломлен тем, что Худ забрал его дочь во время Сковывания – это был сокрушительный удар. Дассем Ультор, возрождённый Первый Меч
      …
      
      – Думаешь, – медленно спросила она, – Худ бы не тронул её, если бы я откликнулась на призыв?
      
      Может, это я виновата в трагедии Дассема Ультора
      ?
      
      – Лишь сам Худ мог бы ответить на этот вопрос, госпожа Зависть. И скорее всего, соврал бы. Дассем, его Поборник – Дэссембрей – набрал силу, уже сравнимую с его собственной. Мало проку размышлять над такими вопросами, кроме того, чтобы выучить очевидный урок: бездействие – смертоносный выбор. Подумай: из-за гибели Дассема империя смертных теперь стоит на краю хаоса. Из-за гибели Дассема новый человек воссел на Втором Престоле. Из-за гибели Дассема… да что там, покатились костяшки домино, их не счесть. Дело сделано.
      
      – Чего ты от меня хочешь теперь, К’рул?
      
      Была нужда – показать тебе истинные размеры угрозы. Этот Паннионский Домин – лишь часть целого, но ты должна отвести моих избранников в самое его сердце.
      
      – А потом? По плечу мне справиться с силой, которая там обосновалась?
      
      – Возможно. Но идти по этой тропе, быть может, неразумно, госпожа Зависть. Я полагаюсь на твоё собственное суждение, твоё и других, невольных слуг и преданных служителей. Действительно, ты можешь попробовать рассечь узел, что скрывается в сердце Домина. Или придумаешь способ его ослабить, освободить всё то, что пробыло в заточении триста тысяч лет.
      
      – Хорошо, будем импровизировать. Какая радость! Можно мне уйти? Я изнываю от желания вернуться к остальным, в особенности к Току Младшему. Он такой очаровательный.
      
      – Береги его, госпожа. Шрамы и увечья – вот что Скованный ищет в своих слугах. Я попытаюсь сохранить от его хватки душу Тока, но прошу и тебя – будь настороже. К тому же… есть что-то в этом человеке, что-то… дикое. Однако придётся дождаться пробуждения этой силы, прежде чем мы обретём понимание. Да, и последнее…
      
      – Что?
      
      – Твой отряд приближается к территории Домина. Когда вернёшься, не пытайся использовать Путь, чтобы ускорить странствие.
      
      – Почему?
      
      – В землях Паннионского Домина, госпожа, моя кровь отравлена. Справиться с этим ядом сумеешь ты, но не Ток Младший.
      
      Гарат проснулся, поднялся и потянулся. К’рул исчез.
      
      – Ничего себе, – прошептала госпожа Зависть, она вдруг покрылась потом. – Отравлена. Клянусь Бездной… мне нужна ванна. Идём, Гарат, необходимо забрать Третьего. Как думаешь, разбудить его поцелуем?
      
      Пёс покосился на женщину.
      
      – Представляешь, на маске две полосы – и отпечаток накрашенных губ! Кем он тогда станет – Четвёртым? Или Пятым? Как они считают губы, как думаешь? Верхнюю отдельно, нижнюю отдельно – или обе вместе? Это нужно выяснить.
      
      …Пыль и тёмный вихрь чародейства взвились над холмами впереди.
      
      – Кованый щит, – сказал Фаракалиан, – наши союзники уже захлопнули ловушку?
      
      Итковиан нахмурился.
      
      – Не знаю. Несомненно, мы выясним это, когда они сочтут нужным вернуться и сообщить нам.
      
      – Однако, – пробормотал солдат, – там, впереди, идёт бой. И суровый, судя по явленной магии.
      
      – С этим утверждением, сударь, я не буду спорить, – ответил Кованый щит. – Всадники, строй – обратный полумесяц, руки к оружию. Медленной рысью до зоны видимости.
      
      Потрёпанное крыло, сменив строй, двинулось вперёд.
      
      Итковиан прикинул, что они сейчас оказались недалеко от торгового тракта. Если эти к’чейн че’малли напали на какой-то караван, исход предрешён. Прихвати торговцы с собой одного-двух магов, мог завязаться бой, и, судя по запаху серы, который приносил ветер, именно так дело и обстояло.
      
      Когда всадники приблизились к склону холма, на гребне поднялся ряд т’лан имассов, неупокоенные воины стояли спиной к Итковиану и его «Серым мечам». Кованый щит насчитал дюжину. Возможно, остальные были заняты в битве, место которой солдаты по-прежнему не видели. Итковиан приметил заклинателя Пран Чоля и направил своего нового коня в сторону немёртвого шамана.
      
      Всадники выехали на гребень. Чародейские взрывы прекратились, все звуки битвы затихли.
      
      Внизу тянулся торговый тракт. Караван состоял из двух фургонов – один был заметно больше второго. Оба уничтожены, разорваны на куски. Повсюду валялись деревянные обломки, обрывки плюшевой обивки и одежды. На невысоком холме справа лежали три фигуры, земля вокруг них почернела. Ни одна не двигалась. Около фургонов виднелись ещё восемь тел, лишь двое были в сознании – облачённые в воронёные кольчуги мужчины медленно поднимались на ноги.
      
      Все эти подробности лишь на миг задержались в сознании Кованого щита. Среди расчленённых трупов пяти к’чейн че’маллей бродили сотни огромных, поджарых волков – с провалившимися глазами, такими же, как у т’лан имассов.
      
      Разглядывая безмолвных, жутковатых созданий, Итковиан обратился к Пран Чолю:
      
      – Это… ваши звери, сударь?
      
      Заклинатель костей пожал плечами.
      
      – На время мы с ними расстались. Т’лан айи часто сопровождают нас, но не подчинены нам… если не считать самого Обряда. – Шаман долго молчал, затем продолжил: – Мы думали, они погибли. Но, похоже, они тоже услышали призыв. Три тысячи лет мы не видели т’лан айев.
      
      Итковиан наконец перевёл взгляд на заклинателя костей.
      
      – Я слышу нотку радости в вашем голосе, Пран Чоль?
      
      – Да. И печали.
      
      – К чему печалиться? Судя по всему, эти т’лан айи не потеряли ни одного в бою против к’чейн че’маллей. Четыре, пять сотен… против пяти. Скорая расправа.
      
      Немёртвый шаман кивнул.
      
      – Их род хорошо умеет убивать большого зверя. Источник моей печали – ущербное милосердие, смертный. На Первом Соединении наша любовь к айям – последним оставшимся – повела нас тропой жестокости. Мы решили включить их в Обряд. Наши себялюбивые нужды стали проклятьем. Всё, что делало живых айев благородными, гордыми животными, было у них отнято. Ныне, как и мы сами, они стали лишь пустыми телами – оболочками, которые терзают мёртвые воспоминания.
      
      – Даже как нежить они не лишены величия, – заметил Итковиан. – Как и вы сами.
      
      – Величие есть в т’лан айях, о да. Но среди т’лан имассов? Нет, смертный. Его нет.
      
      – Здесь мы расходимся в мнениях, Пран Чоль. – Итковиан обернулся, чтобы обратиться к солдатам. – Проверьте павших.
      
      Кованый щит спустился по склону к двум мужчинам, которые стояли рядом с обломками большего из двух экипажей. Их кольчуги были изорваны в клочья. Из ран текла кровь, собиралась в лужицы у ног. Что-то в этих двоих встревожило Итковиана, но он решительно отбросил это чувство.
      
      Бородатый мужчина обернулся к Кованому щиту, когда тот натянул поводья и встал рядом.
      
      – Приветствую тебя, воин, – произнёс незнакомец с акцентом, который показался Итковиану странным. – Удивительные события только что тут произошли.
      
      Несмотря на внутреннюю дисциплину, чувство тревоги и беспокойства усилилось. Тем не менее Кованый щит сумел сохранить ровный тон голоса:
      
      – Истинно так, сударь. Я поражён, учитывая внимание, какое охотники К’елль проявили к вам двоим, что вы ещё стоите на ногах.
      
      – Мы – довольно выносливые люди. – Его невыразительный взгляд скользнул по земле за спиной Кованого щита. – Увы, нашим спутникам этого качества не хватило.
      
      Фаракалиан, переговорив с солдатами, которые присели на корточки рядом с павшими, направил коня к Итковиану.
      
      – Кованый щит, из трёх баргастов на холме один мёртв. Другие двое ранены, но выживут, если получат необходимую помощь. Из остальных лишь один уже не дышит. Множество ран требуют ухода. Двое вполне могут умереть, сударь. Никто из них ещё не пришёл в себя. Более того, все они, похоже, погружены в необычайно глубокий сон.
      
      Итковиан покосился на бородача.
      
      – Вам известно что-либо об этом необычайном сне, сударь?
      
      – Боюсь, нет. – Он повернулся к Фаракалиану. – Господин, среди живых не видел ли ты высокого, худощавого, седоватого мужчину и другого – намного ниже и старше?
      
      – Видел. Первый, впрочем, стоит у самых врат.
      
      – Мы бы не хотели его потерять, нужно сделать абсолютно всё возможное…
      
      Итковиан вмешался:
      
      – Солдаты «Серых мечей» искусны в ремесле целителей, сударь. Они сделают всё, что в их силах, большего нельзя требовать.
      
      – Разумеется. Я… очень огорчился.
      
      – Это понятно. – Кованый щит обратился к Фаракалиану: – Обратитесь к силе Дестрианта, если потребуется.
      
      – Слушаюсь, сударь.
      
      Итковиан посмотрел вслед подчинённому.
      
      – Воин, – заговорил бородач, – меня зовут Бошелен, а моего спутника – Корбал Брош. Хочу спросить, эти ваши немёртвые слуги – четвероногие и иные…
      
      – Не слуги, Бошелен. Союзники. Это т’лан имассы. Волки – т’лан айи.
      
      – Т’лан имассы, – прошептал тоненьким голоском тот, кого назвали Корбалом Брошем; глаза его внезапно вспыхнули, когда он всмотрелся в фигуры на гребне холма. – Нежить, порождённая самым великим некромантическим ритуалом в истории! Я хочу с ними поговорить! – Он обернулся к Бошелену. – Можно? Пожалуйста!
      
      – Как пожелаешь, – ответил Бошелен, равнодушно пожимая плечами.
      
      – Погодите, – воскликнул Итковиан. – Вы оба ранены, и этим ранам нужен уход.
      
      – В этом нет необходимости, Кованый щит, однако я благодарю тебя за заботу. Мы исцелимся… быстро. Прошу, обрати свои усилия на наших спутников. Кстати, удивительное дело – наши волы и лошади не пострадали – видишь? Это удачно: пригодится, когда я закончу ремонтировать наш фургон.
      
      Итковиан оглядел обломки, на которые теперь обратил внимание Бошелен.
      
      «Ремонтировать»?
      
      – Сударь, мы должны незамедлительно вернуться в Капастан. У нас не будет времени… ремонтировать… ваш экипаж.
      
      – Это не займёт много времени, обещаю.
      
      Внезапный вскрик заставил Кованого щита обернуться к холму – как раз вовремя, чтобы увидеть, как Корбал Брош катится вниз по склону, получив удар тыльной стороной ладони от Пран Чоля. Чародей грохнулся о землю и скатился к подножию.
      
      Бошелен вздохнул.
      
      – Увы, ему недостаёт хороших манер, – проговорил он, глядя на спутника, который неуверенно поднимался на ноги. – Виной тому замкнутость, даже не так – изоляция в детстве. Надеюсь, т’лан имассы не слишком оскорбились. Скажи, Кованый щит, эти немёртвые воины долго помнят обиды?
      
      Итковиан позволил себе внутренне улыбнуться.
      
      Спроси об этом у следующего яггута, которого встретишь в этом мире.
      
      – Это мне не ведомо, сударь.
      
      Из обломков меньшего фургона соорудили три волокуши. Т’лан имассы сделали кожаную сбрую для т’лан айев, которые потащат их. Лошадьми караванщиков занялись женщина-новобранец и Фаракалиан.
      
      Итковиан увидел, что Корбал Брош ведёт волов к «отремонтированному» фургону. Кованый щит заметил, что избегает смотреть на это сооружение: то, ка́к происходила починка, заставило его покрыться мурашками. Бошелен использовал для ремонта кости расчленённых к’чейн че’маллей. Магически впаянные в каркас повозки, кости напоминали диковинный скелет, который Бошелен укрыл полосами серой, чешуйчатой кожи. Получился жуткий экипаж.
      
      Но, подозреваю, не более жуткий, чем его владельцы…
      
      Рядом с Кованым щитом возник Пран Чоль.
      
      – Наши приготовления завершены, солдат.
      
      Итковиан кивнул, затем тихо произнёс:
      
      – Заклинатель, что ты скажешь об этих двух чародеях?
      
      – Скопец безумен, но второй представляет бо́льшую опасность. Мы им не рады, Кованый щит.
      
      – Скопец? – Итковиан непонимающе прищурился. – А! Евнух! Да, конечно. Они некроманты?
      
      – Да. Скопец пашет хаос на границах владений Худа. У другого более сокровенные интересы – он призыватель, притом могущественный.
      
      – Однако мы не можем их тут бросить.
      
      – Твоя воля. – Заклинатель костей заколебался, но затем сказал: – Кованый щит, раненые смертные все как один видят сны.
      
      – Сны?
      
      – Знакомый запах, – добавил т’лан имасс. – Их… защищают. Я жду их пробуждения, в особенности жреца. Ваши солдаты выказали заметное искусство в целительстве.
      
      – Наш Дестриант владеет Высшим Дэнулом – мы можем обращаться к его силе в час нужды, но думаю, сейчас он не в лучшем настроении. Утомлён, зная, что потребовалось исцеление, но не более. Карнадас не любит неопределённости. Как и Смертный меч – Брухалиан. – Итковиан подобрал поводья, выпрямился в седле. – Евнух завершил своё дело. Мы можем выступать. Мы поскачем ночью, сударь, чтобы встретить рассвет у врат Капастана.
      
      – А что до присутствия т’лан имассов и т’лан айев? – поинтересовался Пран Чоль.
      
      – Передвигайтесь скрытно, с вашего позволения. Кроме тех айев, что тянут волокуши. Они должны провезти раненых по городу в наш гарнизон.
      
      – У тебя есть на то причина, Кованый щит?
      
      Итковиан кивнул.
      
      Повернувшись спинами к заходящему солнцу, отряд выступил в путь.
      
      Сложив руки на коленях, Дестриант с сочувствием взглянул на князя Джеларкана. Нет, даже больше, учитывая, насколько этот человек был измотан… это было глубокое сопереживание. Голова у Карнадаса раскалывалась. Его Путь, Дэнул, казался опустошённым, укрытым слоем пепла. Если бы Дестриант положил руки на стол, все бы увидели, как они дрожат.
      
      Позади него расхаживал по залу Смертный меч.
      
      Итковиан выехал с двумя крыльями на западную равнину, и что-то там случилось. Тревога чувствовалась в каждом беспокойном шаге за спиной Дестрианта.
      
      Глаза князя Капастана были плотно закрыты, пальцы поглаживали виски под кованым медным венцом, который служил ему короной. Джеларкану едва исполнилось двадцать два, но осунувшееся, морщинистое лицо могло принадлежать сорокалетнему. На бритом темени виднелась россыпь родимых пятен, указывавших на принадлежность к правящий фамилии: словно кто-то брызнул на князя кровью, а та запеклась и потемнела. Тяжело вздохнув, Джеларкан заговорил:
      
      – Совет Масок не переубедить, Смертный меч. Они настаивают на том, чтобы их джидраты заняли укреплённые форты за городом.
      
      – Они окажутся отрезаны от основных сил, как только начнётся осада, князь, – пророкотал Брухалиан.
      
      – Знаю. Мы оба это знаем. Их отрежут, возьмут штурмом, всех солдат перебьют… а затем изнасилуют. Жрецы возомнили себя великими стратегами. Война-то религиозная как-никак. Первый удар должны нанести элитные войска храмов.
      
      – С этим-то они наверняка справятся, – буркнул Брухалиан. – Но только с этим.
      
      – Только с этим. Может, организовать коридоры, несколько вылазок за стены, чтобы обеспечить путь к отступлению…
      
      – Это приведёт лишь к бо́льшим потерям, князь, и вряд ли что-то даст. Мои солдаты не пойдут на самоубийство. И прошу вас, не пытайтесь на меня давить в этом вопросе. По контракту мы обязаны удержать город. Согласно нашему разумению, лучше всего это сделать со стен. Форты послужат врагу лучше, чем нам, – станут штабами, укреплёнными опорными точками. Джидраты сдадут им укрепления в зоне поражения. Как только там установят осадные орудия, мы окажемся под постоянным обстрелом.
      
      – Совет Масок не ожидает падения фортов, Смертный меч. С учётом этого их верования, все подобные опасения становятся в глазах жрецов бессмысленными.
      
      Наступила тишина, нарушаемая лишь шагами Брухалиана – такое волнение было ему несвойственно. Князь наконец поднял карие глаза, оценил текучую, кошачью походку Смертного меча. Джеларкан нахмурился, снова вздохнул и рывком поднялся.
      
      – Мне нужен контраргумент, Смертный меч. Найдите мне его – и поскорей. – Князь повернулся и направился к дверям зала, у которых стояли двое телохранителей.
      
      Как только массивные створки захлопнулись, Брухалиан резко обернулся к Карнадасу.
      
      – Они продолжают черпать ваши силы, сударь?
      
      Дестриант покачал головой.
      
      – Уже некоторое время – нет. Прекратили вскоре после неожиданного появления князя. В любом случае, сударь, они взяли всё, что я мог дать, и пройдут дни, прежде чем я полностью оправлюсь.
      
      Брухалиан медленно, напряжённо выпустил воздух из лёгких.
      
      – Что ж, мы предполагали вероятность схватки. Можно заключить, что паннионцы перебросили силы за реку. Вопрос – сколько?
      
      – Похоже, довольно, чтобы разбить два крыла.
      
      – В таком случае Итковиан должен был воздержаться от боя.
      
      Карнадас внимательно посмотрел на Смертного меча.
      
      – Это недостойно, сударь. Кованый щит знает, что такое осторожность. Если бы была возможность уйти, он бы ею воспользовался.
      
      – Да, – проворчал Брухалиан. – Знаю.
      
      Мужчины одновременно услышали голоса у внешних ворот цитадели. Стук копыт по мостовой.
      
      Зал наполнился внезапным напряжением, однако оба сохраняли молчание.
      
      Двери распахнулись, на пороге появилась Сидлис, глава сопровождения Итковиана. Женщина сделала два шага, затем остановилась и склонила голову:
      
      – Смертный меч. Дестриант. Я принесла вести от Кованого щита.
      
      – Вы вступили в бой, сударыня, – пробормотал Брухалиан.
      
      – Вступили. Погодите, судари. – Сидлис повернулась и тихо закрыла двери. Затем вновь посмотрела на командира и жреца. – По равнине разгуливают демоны, прислужники Паннионского Провидца, – сообщила Сидлис. – Мы обнаружили одного и атаковали. Была избрана подходящая тактика, мы действовали безупречно и нанесли врагу жестокие повреждения. Однако чудовище оказалось нежитью – поднятым трупом. Мы обнаружили это, когда отступать было слишком поздно. Зверь оказался практически неуязвим для нанесённых нами ран. Тем не менее мы сумели уничтожить демона, пусть и дорогой ценой.
      
      – Всадник Сидлис, – вмешался Карнадас, – битва, которую вы описываете, должна была произойти заметное время назад – иначе вы бы здесь не оказались, – однако потребность в моих целительных силах исчезла лишь недавно.
      
      Сидлис нахмурилась.
      
      – Выжившим в том бою не требовались ваши силы, сударь. С вашего позволения, я закончу рассказ, и, быть может, появится возможность… выяснить что-то ещё.
      
      Приподняв бровь в ответ на такое странное заявление, Брухалиан пророкотал:
      
      – Продолжайте.
      
      – После уничтожения демона мы перегруппировались, но в тот же миг обнаружили, что явились ещё четверо подобных созданий.
      
      Дестриант вздрогнул. И как вы тогда вообще выжили?
      
      – Тогда, к счастью для нас, – продолжала Сидлис, – прибыли неожиданные союзники. Всех немёртвых демонов быстро уничтожили. Вопрос такового союза, разумеется, требует формального закрепления. На данный момент совместные действия продиктованы признанием общего врага: я полагаю, они продолжаются и сейчас, поскольку Кованый щит с отрядом отбыл вместе с нашими благосклонными спутниками, чтобы продолжить охоту на этих злобных демонов.
      
      – Судя по измученному виду Дестрианта, – заметил Смертный меч, – демонов они нашли.
      
      Сидлис кивнула.
      
      – Это всё, сударыня? – спросил Карнадас.
      
      – Сударь, меня сопровождают эмиссары наших потенциальных союзников. Кованый щит рассудил, что подобные переговоры должны проходить исключительно между «Серыми мечами» и нашими гостями; и что всякое решение об огласке перед князем или Советом Масок должно приниматься лишь после обсуждения между вами, судари.
      
      Брухалиан одобрительно хмыкнул.
      
      – Эмиссары ждут в цитадели?
      
      Ответ на его вопрос поднялся в вихре пыли слева от всадницы. С каменного пола восстали три иссохших, облачённых в шкуры фигуры. Прогнившие меха, тёмно-коричневая кожа, массивные, широкие плечи, увитые мускулами руки.
      
      Дестриант вскочил с кресла и неуверенно сделал шаг назад, глаза его широко распахнулись.
      
      Брухалиан не двинулся с места. Прищурившись, он смотрел на трёх мертвецов.
      
      В воздухе внезапно запахло подтаявшей грязью.
      
      – Они называют себя Кроновыми т’лан имассами, – спокойно объявила Сидлис. – Кованый щит счёл, что их воинство насчитывает около четырнадцати тысяч.
      
      – Т’лан имассы, – прошептал Карнадас. – Это весьма тревожное… схождение.
      
      – Если мне позволено будет представить, – продолжала Сидлис, – это заклинатели костей – шаманы. Крайний слева, со шкурой снежного медведя на плечах, – Бек Охан. Рядом с ним, в мехах белого волка, – Бендал Хоум. Заклинатель рядом со мной, в шкуре равнинного медведя, – Окрал Лом. Я отмечаю род шкур, потому что они указывают прямо на их… облик одиночников. Так, во всяком случае, они мне сказали.
      
      Тот, кого назвали Бендалом Хоумом, шагнул вперёд.
      
      – Я принёс привет тебе, смертный, от Крона из Кроновых т’лан имассов, – сказал он тихим, спокойным шёпотом. – К тому же я принёс свежие вести от кланов, которые сопровождают вашего Кованого щита и его солдат. Они нашли к’чейн че’маллей, охотники К’елль напали на караван. Они были уничтожены. Ваши солдаты исцелили раны выживших караванщиков. Все они ныне возвращаются в Капастан. Новых схваток по пути не ожидается, и прибытие их совпадёт с рассветом.
      
      Дрожа, Карнадас вновь сел в кресло. Он заговорил, с трудом выталкивая слова из внезапно пересохшего горла:
      
      – К’чейн че’малли? Немёртвые?
      
      – Благодарю вас, Сидлис, – сказал Брухалиан. – Вы можете идти. – Он обернулся к Бендалу Хоуму. – Правильно ли я понимаю – Крон желает заключить союз против Паннионского Домина и этих… к’чейн че’маллей?
      
      Заклинатель костей склонил голову, его длинные, белёсо-седые волосы свесились из-под шлема из волчьего черепа.
      
      – Такая битва – не главная наша задача. Мы пришли в эту землю, ибо услышали призыв. Присутствие к’чейн че’маллей было неожиданным – и недопустимым. Более того, нас интересует тот, кто зовётся Паннионом – мы подозреваем, что он вовсе не смертный человек, каким вы его считаете. Крон решил, что наше участие в вашем конфликте необходимо – пока что. Мы, однако, должны предупредить вас: та, что призвала нас, приближается. С её прибытием начнётся Второе Соединение т’лан имассов. С того момента она будет решать, что нам делать. Более того, возможно, мы станем для вас… менее ценными союзниками… по завершении Соединения.
      
      Брухалиан медленно повернулся к Карнадасу.
      
      – Сударь? Есть у вас вопросы к тому, кто зовётся Бендал Хоум?
      
      – Столь много, что я даже не знаю, с которого начать, Смертный меч. Заклинатель, чем является это Соединение, о котором ты говоришь?
      
      – Это дело т’лан имассов, смертный.
      
      – Ясно. Что ж, так закрылась дверь к одной области расспросов. Насчёт же Паннионского Провидца – он воистину смертный человек. Я сам его видел, и не было ни тени иллюзии на его плоти или костях. Он – старик, ничего больше.
      
      – А кто прячется в его тени? – прохрипел заклинатель по имени Бек Охан.
      
      Дестриант моргнул.
      
      – Никто, насколько я могу судить.
      
      Трое т’лан имассов молчали, но Карнадас подозревал, что между ними происходит беззвучный разговор, а возможно – и беседа с далёкими родичами.
      
      – Смертный меч, – тихо проговорил жрец, – мы расскажем об этом князю? А Совету Масок?
      
      – Воистину нам следует посоветоваться, прежде чем принять такое решение, сударь, – ответил Брухалиан. – По меньшей мере мы дождёмся возвращения Кованого щита. Более того, сегодня ночью нас ждёт ещё один разговор, не так ли?
      
      Благослови меня Фэнер! Забыл!
      
      – Воистину так.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Быстрый Бен… клянусь раздвоенным копытом, союзники просто полезли из всех щелей…
      
      Бендал Хоум заговорил:
      
      – Смертный меч Брухалиан, твой солдат Итковиан решил, что прилюдный въезд в город – с ранеными караванщиками – будут сопровождать шесть т’лан айев, которые ныне сопровождают наших родичей.
      
      – Т’лан айев? – переспросил Карнадас. – Этого названия я прежде не слышал.
      
      – Волки из давным-давно минувшей эпохи льдов. Как и мы, они – нежить.
      
      Брухалиан улыбнулся.
      
      В следующий миг заулыбался и Карнадас.
      
      – Князь просил дать ему… контраргумент, верно, Смертный меч?
      
      – И он его получит, сударь.
      
      – Именно так.
      
      – Если мы вам понадобимся этим вечером, – сказал Брухалиану Бендал Хоум, – просто позовите нас.
      
      – Благодарю вас, судари.
      
      Три т’лан имасса рассыпались облаком пыли.
      
      – Как я понимаю, – пробормотал Дестриант, – предлагать нашим гостям ночлег не нужно.
      
      – Очевидно, нет. Пойдёмте со мной, сударь. Обсудить нужно многое, а времени мало.
      
      Карнадас поднялся.
      
      – Сна этой ночью нам не видать.
      
      – Увы.
      
      За два колокола до рассвета Брухалиан стоял в одиночестве в своей комнате. Тяжёлая усталость навалилась на него, как промоченный дождём плащ, но Смертный меч не собирался ей покоряться. Скоро должен был прибыть Кованый щит со своими солдатами, и Брухалиан твёрдо намеревался его дождаться – таков долг командира.
      
      Одинокая лампа рассеивала мрак в комнате, отбрасывая на стены призрачные тени. В центральном очаге серели холодные угли и пепел. В комнате было очень холодно, только это и не давало Брухалиану уснуть.
      
      Чародейская встреча с Быстрым Беном и Каладаном Брудом, несмотря на поверхностную учтивость, прошла натянуто – Смертному мечу и Карнадасу было равно понятно, что далёкие союзники что-то скрывают. Скользкие формулировки в том, что касается их окончательных намерений, и подчёркнутая сдержанность, пусть и понятная в таких обстоятельствах, заставили двух «Серых мечей» нервничать. Похоже, основной целью союзников было отнюдь не освобождение Капастана. Они, конечно, попытаются снять осаду, но Смертный меч начал подозревать, что дело ограничится обманными манёврами и небольшими схватками – если они вообще поспеют вовремя, – и никакого прямого столкновения не будет. Всё это вынуждало Брухалиана счесть, что хвалёная армия Каладана Бруда, измотанная годами войны против Малазанской империи, либо утратила волю к битве, либо оказалась настолько потрёпана, что почти потеряла боеспособность.
      
      Тем не менее он знал, как извлечь пользу даже из таких союзников. Часто довольно было даже одного предчувствия надвигающейся угрозы… если мы сумеем так хорошо ударить по септарху, что он потеряет самообладание, узнав о приближении освободительной армии Бруда.
      А если защита города будет прорвана, союзники смогут организовать коридор для отступления «Серых мечей». Вопрос в том, когда Смертный меч сумеет по чести заявить, что поставленные контрактом цели более недостижимы? При гибели князя Джеларкана? Когда враги прорвутся за стены? Когда захватят большу́ю часть города?
      
      Брухалиан почувствовал, как воздух позади него вдруг разорвался, – звук был тихий, будто разошлась тончайшая ткань. Его коснулось дыхание безжизненного ветра. Смертный меч медленно повернулся.
      
      Из сероватого портала появилась высокая, худощавая фигура. Бледная, морщинистая кожа, выступающие кости, глаза, глубоко посаженные в глазницах, блеск клыков над нижней губой. Рот незнакомца изогнулся в кривой, издевательской ухмылке.
      
      – Смертный меч Фэнера, – сказал он по-элински тихим, низким голосом, – я принёс тебе привет от Худа, Владыки Смерти.
      
      Брухалиан хмыкнул, промолчал.
      
      – Воин, – продолжил жутковатый незнакомец через некоторое время, – твоя реакция на моё появление весьма… лаконична. Ты и вправду столь спокоен, как хочешь показать мне?
      
      – Я – Смертный меч Фэнера, – ответил Брухалиан.
      
      – Да-а, – протянул яггут, – это я знаю. Я же – Вестник Худа, известный некогда как Гетол. История, что привела меня к теперешней… службе, более чем достойна эпической поэмы. Или даже трёх. Тебе не любопытно?
      
      – Нет.
      
      На лице яггута отобразилось напускное отчаяние, затем глаза его вспыхнули.
      
      – Как неизобретательно, Смертный меч. Ладно же! Услышь тогда без утешительной преамбулы слова моего повелителя. Хотя никто не отрицает вечного голода Худа, как и радости, с которой он предвкушает будущую осаду, некоторые осложнения в бо́льшей картине привели моего повелителя к тому, чтобы послать приглашение смертным солдатам Фэнера…
      
      – Тогда вам следовало обращаться к самому Вепрю, сударь, – проворчал Брухалиан.
      
      – Но, увы, это оказалось более невозможным, Смертный меч! Внимание Фэнера отвлечено чем-то иным. На самом деле твоего владыку оттянули вопреки его же воле к самому краю его владений. – Вестник прищурился. – Фэнеру грозит великая опасность. Потеря силы вашего покровителя неминуема. Худ решил, что пришло время для жеста милосердия, выражения истинно братских чувств, которые связывают вашего владыку и моего.
      
      – Что же предлагает Худ, сударь?
      
      – Этот город обречён, Смертный меч. Однако вашей могучей армии не обязательно участвовать в давке у Врат Худа. Такая жертва была бы бессмысленна и, более того, невосполнима. Паннионский Домин – не более чем один, довольно незначительный элемент большей войны – войны, в которой примут участие все боги… все они объединятся…
      против врага, который стремится ни много ни мало уничтожить всех до единого соперников. Потому Худ предлагает свой Путь – как выход для тебя и твоих солдат. Однако решаться следует быстро, ибо врата Пути не выдержат прибытия паннионских сил.
      
      – То, что вы предлагаете, сударь, требует от нас нарушить контракт.
      
      Вестник презрительно расхохотался.
      
      – Как я уже давно и решительно доказываю Худу, вы, люди, – жалкие создания. Контракт? Буковки на пергаменте? Условия предложения моего повелителя не обсуждаются!
      
      – И прими мы Путь Худа, – тихо проговорил Брухалиан, – изменится лицо нашего покровителя, так? Отсутствие Фэнера сделало его… помехой, слабым звеном. И оттого Худ действует быстро, желает прибрать к рукам смертных слуг Вепря Лета, предпочтительно живыми, чтобы они затем служили ему – и ему одному.
      
      – Глупый человек! – ухмыльнулся Гетол. – Фэнер станет первой жертвой в войне с Увечным богом. Вепрь падёт – и никто не может его спасти. Покровительство Худа, смертный, не предлагают всем подряд. Это великая честь…
      
      – Честь? – перебил Брухалиан, его голос прозвучал так, будто железный клинок чиркнул по камню, глаза вспыхнули странным светом. – Позвольте от имени Фэнера, – глухим шёпотом продолжил Смертный меч, – высказаться на тему чести.
      
      Широкий меч Брухалиана со свистом вылетел из ножен, клинок взлетел вверх и ударил в лицо Вестника. Хрустнула кость, брызнула тёмная кровь.
      
      Гетол отшатнулся на шаг, усохшие руки метнулись к изуродованному лицу.
      
      Брухалиан опустил оружие, в глазах его пылала глубинная ярость.
      
      – Подходите, Вестник, и я продолжу свой комментарий.
      
      – Я не могу одобрить… – прохрипел разорванными губами Гетол, – … твой тон. Мне остаётся лишь ответить на том же языке – и не от имени Худа. Уже нет. Это будет мой ответ – и только мой.
      
      В каждой из затянутых в перчатки рук Гетола появилось по длинному мечу, клинки блестели, будто жидкое золото. Глаза Вестника сверкнули, будто отражая свет оружия. Он сделал шаг вперёд.
      
      И вдруг остановился, поднял мечи для защиты.
      
      За спиной у Брухалиана прозвучал тихий голос:
      
      – Мы приветствуем тебя, яггут.
      
      Смертный меч обернулся и увидел трёх т’лан имассов, каждый казался до странности нематериальным, будто замер за мгновение до того, как принять иной, новый облик. За мгновение, понял Брухалиан, до того как принять свой звериный лик. В воздухе разлился затхлый пряный запах.
      
      – Этот бой – не ваше дело, – прошипел Гетол.
      
      – Бой с этим смертным? – переспросил Бек Охан. – Не наше. Но ты, яггут, – наш.
      
      – Я – Вестник Худа! Вы осмелитесь бросить вызов слуге Владыки Смерти?
      
      Сухие губы т’лан имасса растянулись, обнажив зубы:
      
      – Отчего нам колебаться, яггут? Теперь спроси у своего хозяина, посмеет ли он бросить вызов нам?
      
      Гетол хрюкнул, когда невидимая сила дёрнула его назад, бросила в портал, который тут же захлопнулся. В воздухе на его месте ещё некоторое время вертелся маленьких вихрь, затем улёгся.
      
      – Видимо, нет, – заметил Бек Охан.
      
      Брухалиан со вздохом вложил меч в ножны и обратился к трёх заклинателям т’лан имассов:
      
      – Ваше появление лишило меня удовлетворения, судари.
      
      – Мы это понимаем, Смертный меч. Вы несомненно стоили друг друга. Однако мы давно охотимся за этим яггутом и обязаны были… вмешаться. Он не утратил своего умения ускользать от нас – и пошёл даже на то, чтобы преклонить колени на службе богу. Презрение к Худу делает тебя достойнейшим спутником.
      
      Брухалиан поморщился.
      
      – Хотя бы в том смысле, что увеличит ваши шансы подстеречь этого яггута, я так понимаю.
      
      – Воистину.
      
      – Значит, мы понимаем друг друга.
      
      – Да. Похоже, что понимаем.
      
      Ещё некоторое время Смертный меч пристально смотрел на трёх немёртвых шаманов, затем отвернулся.
      
      – Я полагаю, мы можем счесть, что Вестник не почтит нас повторным визитом нынче вечером. Прошу простить мне неучтивость, судари, однако я бы желал вновь побыть в одиночестве.
      
      Т’лан имассы по очереди поклонились, затем исчезли.
      
      Подойдя к очагу, Брухалиан вновь обнажил меч. Он поставил затуплённый конец среди углей, медленно поворошил пепел. Вспыхнуло пламя, угли ожили, замерцали. Пятна и полоски крови яггута на клинке зашипели, почернели, а затем выгорели, будто их и не было.
      
      Брухалиан долго всматривался в очаг, и несмотря на проявленную мощь освящённого клинка, Смертный меч видел перед собой лишь пепел.
      
      Вверх, прочь из тьмы, отчаянная, заполошная борьба. Взрывные приступы боли, будто стена огня встаёт перед глазами, дрожащее эхо ран, разорванной, пробитой плоти – его собственной плоти.
      
      Глухой стон – собственный – заставил его прийти в себя. Он лежал на наклонной плоскости, чувствовал под собой туго натянутую шкуру. Было движение – ложе подпрыгивало, покачивалось, цеплялось за что-то, но это движение уже стихло. Он открыл глаза и увидел, что лежит в тени. Слева виднелась каменная стена, рядом, можно дотянуться. В воздухе чувствовался запах лошадей, пыли и – совсем рядом – пота и крови.
      
      Солнечный свет омывал здание слева, поблёскивал на размытых фигурах, которые там двигались. Солдаты, кони, невероятно огромные, поджарые волки.
      
      Гравий захрустел под сапогами, и тень вокруг стала глубже. Моргая, Остряк поднял взгляд.
      
      Лицо Скаллы осунулось, было покрыто пятнами засохшей крови, волосы свисали толстыми, неряшливыми верёвками. Она положила руку ему на грудь.
      
      – Мы добрались до Капастана, – дрожащим голосом сказала Скалла.
      
      Он с трудом кивнул.
      
      – Остряк…
      
      В её глазах появилась боль, и он внутренне похолодел.
      
      – Остряк… Драсти погиб. Они… они его бросили, похоронили под камнями. Они его бросили. И Неток… Неток, тот милый мальчик… такой удивлённый, такой невинный. Я его сделала мужчиной, Остряк, – хоть это, по крайней мере. Умер – мы их обоих потеряли. – Она резко отодвинулась, пропала из поля зрения, но Остряк слышал быстро удаляющиеся шаги.
      
      Появилось новое лицо – незнакомое: молодая женщина в шлеме, ласковое выражение.
      
      – Мы теперь в безопасности, сударь, – проговорила она с капанским акцентом. – Вас магически исцелили. Я скорблю о ваших потерях. Все мы скорбим – «Серые мечи». Будьте покойны, сударь, демонам за вас отомстили…
      
      Остряк перестал слушать, отвёл глаза, уставился в чистое голубое небо над головой. Я тебя видел, Драсти. Ублюдок этакий. Бросился наперерез этой твари, встал между нами. Я видел, будь ты проклят
      .
      
      Труп под камнями, лицо во тьме, вымазанное пылью, никогда больше не улыбнётся.
      
      И новый голос:
      
      – Капитан.
      
      Остряк повернул голову, с трудом выдавил слова из сведённой судорогой глотки:
      
      – Всё, Керули. Ты на месте. Сделано. А теперь, Худ тебя побери, убирайся прочь с глаз моих.
      
      Жрец склонил голову, попятился от бурлящей ярости Остряка, отодвинулся, затем исчез.
      
      Глава восьмая
      
      Чем горше жизнь, тем ярче слава.
      Танцор
      
      Вокруг раскинулись холмы, сложенные из костей, которые трещали и перекатывались под ногами яггута всякий раз, когда Гетол пытался подняться выше по склону. Кровь на изувеченном лице уже начала засыхать, но один глаз по-прежнему почти ничего не видел из-за бело-розового осколка кости. Пульсирующая боль ослабла.
      
      – Тщеславие, – пробормотал Гетол потрескавшимися губами, – это не мой
      порок. – Он с трудом удержал равновесие и, шатаясь, выпрямился на склоне холма. – Непредсказуемые смертные, – даже сам Худ не смог бы предвидеть такую… наглость. Но, увы и ах! Лик Вестника разбит, а то, что разбито, следует выбросить. Выбросить…
      
      Гетол огляделся по сторонам. Бесконечные холмы, безбрежное небо, холодный, мёртвый воздух. Кости. Неповреждённая бровь яггута приподнялась.
      
      – Впрочем, я оценил шутку, Худ. Ха-ха. Тут ты меня подловил. Ха-ха. А теперь мне позволено уползать восвояси. Прочь с твоей службы, на волю. Да будет так.
      
      Яггут открыл свой Путь, всмотрелся в возникший портал, ведущий в холодный, безветренный мир Омтоз Феллака.
      
      – Теперь я тебя знаю, Худ. Я знаю кто – что́ – ты такое. Изысканная ирония – отражение твоей сущности. Интересно, а ты-то сам знаешь, кто я?
      
      Гетол шагнул на Путь. Привычные холодные объятия ослабили боль, огнём терзающую лицо. Отвесные, изломанные ледяные стены по обе стороны озарили путника голубовато-зелёным светом. Яггут остановился и принюхался. Ни смрада имассов, ни признаков вторжения, но разлитое вокруг могущество казалось ослабленным, повреждённым миллионами разломов, порождённых дерзостью т’ланов. Как и сами яггуты, Омтоз Феллак умирал. Медленной мучительной смертью.
      
      – О, дружище, – прошептал Гетол, – скоро нам конец. Мы с тобой падаем… в небытие. Вот простая истина. Дам ли я волю своему гневу? Нет. К тому же одного гнева будет мало. Всегда было мало.
      
      Гетол шёл вперёд меж стен обратившейся в лёд памяти, которая уже начала разлагаться; они придвигались всё ближе, смыкались вокруг яггута.
      
      Расселина возникла неожиданно – глубокий разрез, преградивший ему путь. Снизу поднимался тёпловатый воздух, в котором чувствовался сладкий привкус гниения и болезни. Потемневший, покрытый проталинами лёд по краям разлома пронизывали тёмные жилки. Замерев, Гетол прислушался к своим ощущениям. И присвистнул.
      
      – А ты не сидел сложа руки, верно? Что означает это приглашение? Я – часть этого мира, а ты, чужак, – нет.
      
      Ощерившись, яггут уже было собрался перешагнуть расселину, но резко остановился, медленно повернул голову.
      
      – Я больше не Вестник Худа, – прошептал он. – Меня выбросили. Ущербный слуга. Неприемлемо. А что ты мне скажешь, Скованный?
      
      Но ответа не будет, пока не принято решение, пока не закончится странствие.
      
      Гетол шагнул в разлом.
      
      Яггут с удивлением обнаружил, что Увечный Бог сотворил небольшой шатёр вокруг места своего заточения. Изломанный, поверженный, покрытый кровоточащими ранами, которые никогда не исцелятся, Король Цепей представлял собой истинный лик тщеславия.
      
      Гетол замер перед входом. И громко произнёс:
      
      – Сними завесу – я не собираюсь вползать к тебе на животе.
      
      Шатёр задрожал, затем растаял, являя взору сидящую на влажном глиняном полу фигуру в бесформенной мантии с надвинутым клобуком. Над жаровней между ними поднимался дымок, изуродованная рука потянулась к углям, подгоняя к скрытому в тени капюшона лицу струйки сладковатого дыма.
      
      – Самый, – хрипло сказал Скованный, – самый губительный поцелуй. Твоё неожиданное желание отомстить было… ощутимо, яггут. Твоя вспыльчивость поставила под удар тщательно составленные планы Худа. Ты ведь это понимаешь? Именно это так… разочаровало Владыку Смерти. Его Вестник должен быть покорным. У его Вестника не должно быть ни собственных желаний, ни амбиций. Не очень подходящий… хозяин… для такого яггута, как ты.
      
      Гетол осмотрелся.
      
      – Я чувствую жар снизу. Мы приковали тебя к плоти Огни, привязали к её костям – и ты отравил её.
      
      – Да. Я – гниющий шип в теле богини… который рано или поздно убьёт её. А со смертью Огни погибнет и этот мир. Когда её сердце остынет, иссякнет и живительный поток её даров. Эти цепи нужно разбить, яггут.
      
      – Все миры умрут, – рассмеялся Гетол. – Не я стану слабым звеном в цепи, Увечный бог. Я ведь всё-таки тоже был здесь, когда тебя Сковали.
      
      – Ха, – прохрипело существо, – но ведь ты и есть
      слабое звено. Всегда был им. Ты думал, что сможешь заслужить доверие Худа, и не смог. И то был не первый провал – нам обоим это известно. Когда твой брат, Готос, призвал тебя…
      
      – Довольно! Уж и не поймёшь, кто из нас увечен.
      
      – Мы оба, яггут. Мы оба.
      
      Бог вновь поднял руку и медленно взмахнул ладонью. В воздухе возникли лакированные деревянные карты, обращённые лицевой стороной к Гетолу.
      
      – Узри, – прошептал Увечный бог, – Дом Цепей…
      
      Единственный зрячий глаз яггута сузился:
      
      – Что́ ты сделал?
      
      – Я больше не останусь в стороне, Гетол. Я… вступлю в игру
      . И обрати внимание – место Вестника… пустует.
      
      Гетол хмыкнул.
      
      – Не только Вестника.
      
      – О да, это только начало. Любопытно, кто заслужит право стать Королём в моём Доме? В отличие от Худа, я приветствую личные амбиции. Привечаю независимость мысли. И даже поощряю желание отомстить.
      
      – Колода Драконов будет противиться тебе, Скованный. На твой Дом… пойдут войной.
      
      – Так было всегда. Ты говоришь о Колоде как о живом существе, но её создатель обратился в пыль, мы оба это знаем. У неё нет хозяина. Взгляни только на возрождение Дома Теней. Достойный внимания прецедент. Ты нужен мне, Гетол. Я приму твои… изъяны. Все в моём Доме Цепей должны быть увечны – телом или духом. Взгляни на меня, взгляни на это искалеченное, измученное тело: мой Дом – отражение того, что ты видишь перед собой. А теперь обрати свой взор на внешний мир, кошмар боли и поражений и есть основа Владений смертных. Очень скоро, Гетол, у меня будут легионы последователей. Ты в этом сомневаешься?
      
      После долгого молчания яггут наконец проворчал:
      
      – Дом Цепей нашёл себе Вестника. Что прикажешь, повелитель?
      
      – Я просто рехнулся, – пробормотал Мурильо, но всё равно метнул кости. Резные фаланги покатились, подскакивая, затем остановились.
      
      – Сегодня Господин толкает тебя под руку, любезный друг! Увы тебе, однако же не твоему достойнейшему сопернику! – воскликнул Крупп и потянулся за костями. – Ныне Крупп внесёт поправку – решительно удвоит ставку! Ах, изысканная рифма, да ещё и к месту – хо-хо! – Кости подскочили и остановились пустышками вверх. – Ха! Богатства сами идут прямо Круппу в руки – только загребай, великий маг!
      
      Качая головой, Быстрый Бен сгрёб кости.
      
      – Шулеров я навидался всяких – и плохих, и великолепных, – но тебя, Крупп, как ни стараюсь, не могу поймать на горячем.
      
      – Шулеров?! Упасите боги! Этой ночью из всех ночей вселенская милость снизошла на Круппа, её-то вы, злополучные неудачники, и можете засвидетельствовать.
      
      – Вселенская милость? – фыркнул Мурильо. – Это ещё что такое, во имя Худа?
      
      – Эвфемизм для мошенничества, – проворчал Колл. – Делай уже ставку, Бен, я намерен проиграть остатки своего – тяжким трудом заработанного – золота.
      
      – Это всё стол, – сказал Мурильо. – Всё на нём перекашивается, а Крупп умудрился просчитать расклад – даже не думай спорить, индюк толстозадый.
      
      – Крупп будет спорить всегда, когда есть что оспорить, любезнейшие друзья. Расклад ещё не сложился, примите искренние заверения, ибо главный герой сбежал от назначенной роли. Бегство сие, разумеется, иллюзорно, однако таковая отсрочка самоопределения может привести к наистрашнейшим последствиям. Но к счастью для всех и каждого, Крупп здесь с самыми неопровержимыми…
      
      – Да без разницы, – оборвал его Быстрый Бен. – Чёрное сердце там, где будет важнее всего, и череп в углу.
      
      – Смелая ставка, о загадочный маг. Крупп утраивает на верную руку без единого перекоса!
      
      Маг фыркнул.
      
      – Никогда не видел ничего подобного. Никогда. Ни разу.
      
      Он запустил кости катиться по столу. Полированные фаланги остановились, сложились в раскрытую ладонь, все символы и знаки идеально дополняли друг друга.
      
      – Ныне же увидел, о недоверчивый чародей? Крупп изобилен златом!
      
      Быстрый Бен оторопело уставился на костяную руку на потёртой столешнице.
      
      – Ну и какой в этом смысл? – зевнул Колл. – Крупп выигрывает на каждом броске. Слишком топорно, коротышка, – хороший шулер всегда озаботится тем, чтобы время от времени проигрывать.
      
      – Чем Крупп и доказал свою истинную невинность! Безумен был бы шулер, что выигрывал бы вновь и вновь. О нет, воистину это милость, и она неподвластна Круппу.
      
      – Как ты это сделал? – прошептал Быстрый Бен.
      
      Крупп достал пёстрый шёлковый носовой платок из рукава и промокнул лоб.
      
      – Внезапно Пути взъярились, лижут невидимым пламенем воздух… ай-ай! Крупп вянет от такого пристального внимания – пощады, Крупп просит пощады, о грозный маг!
      
      Быстрый Бен откинулся назад, бросил взгляд туда, где сидел, опершись о стенку палатки и прикрыв глаза, Скворец.
      
      – Что-то тут нечисто – клянусь! Только поймать не могу! Он скользкий – о боги, какой же скользкий!
      
      Скворец хмыкнул.
      
      – Оставь, – с ухмылкой посоветовал командир. – Больше чем уверен, что ты его не поймаешь.
      
      Маг обернулся к Круппу.
      
      – Ты не то, чем кажешься…
      
      – Нет, именно то! – вклинился Колл. – Взгляни на него. Жирный, липкий, скользкий, как здоровый клубок из масляных угрей. Крупп именно то, чем кажется, уж поверь мне. Только посмотри – как он вспотел, покраснел, как варёный рак, глазки выпучил… да ещё и ёрзает! Вот это и есть Крупп, до последнего дюйма.
      
      – Крупп в смятении! Какой безжалостный разбор! Крупп стёрт в порошок столь пристальным вниманием!
      
      Коротышка начал выжимать платок, и глаза присутствующих округлились, когда на стол хлынул поток маслянистой воды.
      
      Скворец лающе рассмеялся.
      
      – Да он вас всех за пояс заткнул! Ёрзает? Потеет? Всё иллюзия! Обман!
      
      – Крупп уничтожен такой проницательной наблюдательностью! Он теряет присутствие духа, тает, начинает нести чушь! – Коротышка замолк, потом потянулся вперёд и сгрёб свой выигрыш. – Круппа мучает жажда. Он интересуется, не плещется ли в той заляпанной фляге немного вина? И ещё больше Круппа интересует, что же принесла Корлат глухой ночью ко входу в шатёр, где все до одного уже с ног валятся после очередного бесконечного дня на марше?
      
      Полог палатки откинулся, и в круг света вступила тисте анди. Взгляд её фиолетовых глаз упал на Скворца.
      
      – Командир, мой повелитель просит тебя незамедлительно прибыть в его шатёр.
      
      Скворец поднял брови.
      
      – Сейчас? Что ж, я приму приглашение.
      
      Он медленно поднялся, щадя больную ногу.
      
      – Я тебя ещё разгадаю, – произнёс Быстрый Бен, буравя взглядом Круппа.
      
      – Крупп категорически отрицает наличие всех и всяческих сложностей, присущих его натуре, о подозрительный чародей. Простота – любовница Круппа – пребывает в счастливом сговоре с его дорогой супругой – Правдой, конечно же. В давнем и преданном союзе живут эти трое…
      
      Он продолжал говорить, когда Скворец покинул шатёр и зашагал с Корлат через лагерь тисте анди. Через несколько минут командир покосился на женщину позади.
      
      – Я думал твой господин в отъезде – он не показывался уже много дней.
      
      – Он по-прежнему с нами, – ответила Корлат. – Аномандр Рейк недолюбливает штабные совещания и тому подобное. Карга держит его в курсе всех событий.
      
      – Интересно, чего же тогда Рейк хочет от меня?
      
      Корлат чуть заметно улыбнулась.
      
      – На этот вопрос он сам и ответит, командир.
      
      Скворец замолк.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Шатёр Рыцаря Тьмы ничем не отличался от жилищ других тисте анди – никакой охраны, обычная палатка примерно посередине ряда, освещённая одиноким фонарём. Корлат замерла перед пологом.
      
      – Мой долг исполнен. Входи, командир.
      
      Аномандр Рейк сидел в обитом кожей походном кресле, вытянув длинные ноги. Такое же кресло пустовало напротив, рядом располагался низкий столик с графином вина и парой кубков.
      
      – Спасибо, что согласился прийти, – сказал Рыцарь Тьмы. – Присаживайся.
      
      Скворец опустился в кресло.
      
      Рейк потянулся вперёд и наполнил оба кубка, затем передал один командиру, тот с благодарностью принял вино.
      
      – С определённой точки зрения, – произнёс тисте анди, – даже жизнь смертного может казаться долгой. Исчерпывающей. Сейчас я размышляю о природе случайностей. О мужчинах и женщинах, которые временно идут в ногу, шагают по параллельным тропам. О тех, чьи жизни коснулись друг друга, пусть и мимолётно, но решительно изменились благодаря этой краткой встрече.
      
      Из-под полуприкрытых век Скворец разглядывал собеседника.
      
      – Я не вижу особой угрозы в переменах, Владыка.
      
      – Рейк. Просто Рейк. Что до твоих слов, то я… скорее, согласен. Однако среди командования чувствуется некоторое напряжение, о котором, не сомневаюсь, тебе известно.
      
      Малазанец кивнул.
      
      Рейк колко посмотрел Скворцу прямо в глаза, затем небрежно отвёл взгляд.
      
      – Взаимные подозрения. Проявились давно сдерживаемые амбиции. Новое соперничество, старая вражда. Такое положение дел ведёт к… раздробленности. Каждый сам за себя. Пока же, если мы выдержим, чутьё вернётся, вместе с… надеждой.
      
      Взгляд удивительных глаз вновь упал на командира, но опять задержался лишь на мгновение.
      
      Скворец медленно, беззвучно втянул воздух.
      
      – И природа этой надежды?
      
      – Чутьё – как только жизни коснутся друг друга, не важно, насколько мимолётно, подсказывает мне, кому можно доверять. Ганосу Парану, к примеру. Впервые мы встретились на этой равнине недалеко от нынешнего лагеря. Орудие Оппонов отделяли мгновения от гибели в пастях Гончих Престола Тени. Смертный, в очах которого явно читались все его утраты, все поражения. Живи он или умри – мне его судьба была безразлична. Но всё же…
      
      – Тебе он понравился.
      
      Рейк улыбнулся и пригубил вино.
      
      – О да, верное замечание.
      
      Воцарилось тишина, мужчины молча сидели, глядя друг на друга. Спустя долгое время Скворец медленно выпрямился в кресле – начал понимать.
      
      – Предполагаю, – наконец сказал он, разглядывая вино в кубке, – Быстрый Бен тебя заинтриговал.
      
      Аномандр Рейк склонил голову набок.
      
      – Естественно, – полувопросительно ответил он, выказывая лёгкое удивление.
      
      – Впервые я встретил его в Семи Городах… в священной пустыне Рараку, если быть более точным. – Прежде чем продолжить, Скворец заново наполнил кубки, затем уселся обратно. – Это довольно долгая история, – надеюсь, тебе достанет терпения.
      
      Рейк улыбнулся краешком рта.
      
      – Хорошо. Думаю, она того стоит, – блуждающий взгляд Скворца остановился на фонаре, который висел на распорке, рассеивая темноту золотистым светом. – Быстрый Бен, Адаэфон Делат, средней руки маг на службе у одного из Семи Святых Защитников во время неудавшегося мятежа, что начался в Арэне. Делат и одиннадцать других магов входили в специальный отряд одного из Защитников. Но маги нашей осаждающей армии ни в чём им не уступали – Беллурдан, Ночная Стужа, Тайшренн, А’Каронис, Тесормаландис, Крепыш. Могучие чародеи, которые не считались ни с чем, исполняя волю Императора. В общем, город, в котором окопался Защитник, был взят, стены разрушены, на улицах резня, безумие битвы охватило нас всех. Дассем убил Святого Защитника – Дассем и его сторонники, которых он называл своим Первым Мечом – они прогрызли себе путь через ряды врагов. Увидев смерть своего повелителя и разгром армии, маги Святого Защитника бежали. Дассем приказал мне с отрядом отправиться в погоню, прямо в пустыню. Нашим проводником был местный житель, которого недавно приняли в Когти.
      
      На широком, чёрном лице Калама Мехара поблёскивал пот. Скворец видел, как проводник ёрзает в седле, видел, как он передёргивает могучими плечами под запылённой, грязной телабой.
      
      – Они по-прежнему вместе, – пророкотал проводник. – Им бы разделиться… и вас заставить сделать то же самое. Или выбирать, за кем гнаться, командир. Следы ведут в пустыню, господин, в самое сердце Рараку.
      
      – Как далеко ушли? – спросил Скворец.
      
      – Полдня, не больше. И пешком.
      
      Командир, сощурившись, вгляделся в охряное марево пустыни. Семьдесят солдат ехали за ним, собранные на скорую руку морпехи, сапёры, пехота и кавалерия; все – из практически уничтоженных взводов. Почти у каждого за плечами три года осад, битв и погонь. Те, кого Дассем Ультор решился отправить, те, кем мог бы в случае чего пожертвовать.
      
      – Господин, – вклинился в мысли Скворца Калам. – Рараку – священная пустыня. Место силы…
      
      – Веди, – прорычал Скворец.
      
      Пыльные вихри чертили бессмысленные узоры на пустой бесплодной равнине. Отряд ехал рысью, изредка переходя на шаг. Солнце взбиралось всё выше по небу. Где-то позади всё ещё пылал город, но перед солдатами раскинулся необъятный простор, словно освещённый пожаром.
      
      Первый труп нашли после полудня. Изодранная, обожжённая телаба развевалась на горячем ветру, а под ней – скорчившаяся, иссушённая фигура, лицо обращено к небу, пустые глазницы – бездонные ямы. Калам спешился и долго осматривал тело. Наконец он поднялся и обернулся к Скворцу.
      
      – Кебхарла, наверное. Она была скорее учёным, чем магом, знатоком тайн. Господин, здесь что-то странное…
      
      – Да ладно? – растягивая слова, спросил командир. Он подался вперёд в седле, разглядывая тело. – Кроме того, что она, судя по виду, погибла сотню лет назад, тебе
      ещё что-то кажется странным, Калам?
      
      Лицо проводника резко помрачнело.
      
      Какой-то солдат за спиной Скворца прыснул.
      
      – Эй там, весельчак, выйди-ка вперёд, – приказал командир, не оборачиваясь.
      
      К нему подошёл худощавый юноша в великоватом, богато украшенном шлеме Семи Городов.
      
      – Сэр! – козырнул солдат.
      
      Скворец уставился на него.
      
      – Боги, сними ты этот шлем, парень, – мозги испечёшь. И скрипку – эта проклятая штуковина всё равно сломана.
      
      – Шлем холодным песком покрыт изнутри, сэр.
      
      – Чем?
      
      – Холодным песком. Похож на мелкую крошку, сэр, но можно пригоршню в костёр бросить, и он совсем не нагреется. Странная вещь, сэр.
      
      Командир поражённо посмотрел на шлем.
      
      – Бездной клянусь, его же носил сам Святой Защитник!
      
      Юноша торжественно кивнул.
      
      – А когда меч Дассема отсёк ему голову, шлем и полетел, сэр. Прямо мне в руки.
      
      – И скрипка тоже?
      
      Солдат с подозрением сощурил глаза.
      
      – Никак нет, сэр. Скрипка моя. Купил её в Малазе, хочу научиться играть.
      
      – И кто же её проломил, солдат?
      
      – Это был Вал, сэр, – вон он, стоит рядом с Хваткой.
      
      – Да он ни Худа играть не умеет! – крикнул указанный солдат.
      
      – На такой уж точно не умею. Она ж сломана. Вот закончится война, я её и починю, верно?
      
      Скворец вздохнул.
      
      – Возвращайся в строй, сэр Скрипач, и чтоб больше ни звука от тебя, ясно?
      
      – Ещё кое-что, сэр. У меня дурное предчувствие… насчёт… насчёт всего этого.
      
      – В этом ты не одинок, солдат.
      
      – Ну, э-э-э, да, но…
      
      – Командир! – позвал солдат по имени Вал, понукая своего скакуна вперёд. – Чутьё этого парня, сэр, – оно ещё не подводило. Он говорил сержанту Упору не пить из фляги, да тот не послушал и помер, сэр.
      
      – Отравлен?
      
      – Никак нет, сэр. Мёртвая ящерица. Попала в глотку. Упор задохнулся насмерть из-за дохлой ящерицы! А Скрипач – хорошее имя. Скрипач. Ха!
      
      Скворец выдохнул:
      
      – Боги. Всё, хватит, – он снова повернулся к Каламу. – Вперёд.
      
      Тот кивнул и забрался обратно в седло.
      
      Одиннадцать пеших магов, без припасов в безжизненной пустыне – погоня должна закончиться быстро. Вечером малазанцы нашли ещё одно тело, такое же иссохшее, как и первое; а когда солнце окрасило багрянцем горизонт, нашли на тропе и третье. Прямо по курсу, в полулиге от них, поднимались выбеленные, изрезанные зубы известняковых утёсов, подсвеченные алым закатом. Следы выживших магов, по словам Калама, вели туда.
      
      Кони были измучены, как и солдаты. Вода – на исходе. Скворец объявил привал, и воины разбили лагерь.
      
      После трапезы, когда часовые заняли свои места, командир подошёл к Каламу Мехару.
      
      Убийца подбросил брикет навоза в пламя костра, потом проверил воду в помятом котелке, который висел на треноге над огнём.
      
      – Травы в этом чае уменьшат жажду, которая придёт завтра, – прогудел уроженец Семи Городов. – Мне повезло, что они у меня есть – травы редкие и найти их всё труднее. Моча от них будет густая, как похлёбка, но недолго. Будешь потеть по-прежнему, однако ж это нужно, чтобы…
      
      – Я знаю, – перебил его Скворец. – Мы пробыли достаточно на этом треклятом континенте, чтобы кое-что выучить, глава Пятерни.
      
      Мужчина скользнул взглядом по устраивавшимся на отдых солдатам.
      
      – Всё время об этом забываю, командир. Вы все такие… молодые.
      
      – Как и ты сам, Калам Мехар.
      
      – А что я в своей жизни видел, господин? Едва ли достаточно. Телохранитель Святого фалах’да в Арэне…
      
      – Телохранитель? Зачем подменять слова? Ты был его личным убийцей.
      
      – Я хотел сказать, что мой путь только начался, господин. Ты, твои солдаты – то, что вы видели, то, через что прошли… – Он покачал головой. – Это всё там, в ваших глазах.
      
      Скворец внимательно посмотрел на проводника, молчание затягивалось.
      
      Калам снял котелок с огня и зачерпнул две чашки пахнущего лекарствами отвара, протянул одну командиру.
      
      – Мы догоним их завтра.
      
      – Да ну? Мы тряслись в седле целый день, вдвое быстрей солдатской побежки. И насколько мы нагнали этих треклятых магов? На колокол? Два? Не больше двух. Они используют Пути…
      
      Убийца, нахмурившись, медленно покачал головой.
      
      – Тогда я потерял бы след, господин. Если бы они хоть единожды ступили на Путь, все следы от них стёрлись бы.
      
      – Да. Но они ведут вперёд, без разрывов. Почему?
      
      Калам покосился на огонь.
      
      – Не знаю, господин.
      
      Скворец хлебнул горького чая, поставил жестяную чашку на землю возле убийцы и ушёл.
      
      День сменялся днём, погоня вела их через разбитые ущелья, овраги и пересохшие русла рек. Были найдены ещё трупы, такие же иссушенные фигуры. Калам опознавал их одну за другой: Рениша, чародей Высшего Меанаса; Келугер, жрец-септим Д’рек, Червя Осени; Наркал, боевой маг, посвящённый Фэнера и претендент на титул Смертного меча этого бога; Уллан, одиночница, жрица Солиэль.
      
      Голод и жажда начали взимать дань с преследователей. Лошади пали, их туши освежевали и съели. Выжившие животные исхудали настолько, что выпирали кости. Если бы не следы магов, которые безошибочно вели Калама и остальных от одного скрытого родника к другому, они все погибли бы в этой безжалостной пустыне.
      
      Сэт’алахд Круль, ягг-полукровка, который однажды отбросил Дассема Ультора на полдюжины шагов яростной контратакой с полыхающим благословеньем неведомого бога мечом в руках; Этра, госпожа Пути Рашан; Бирит’эрах, маг Пути Серка, который умел призвать бурю с ясного неба; Геллид, ведьма Пути Тэннес…
      
      Теперь остался лишь один, последний чародей, – по-прежнему впереди, неуловимый. Его присутствие обнаруживали только слабые отпечатки ног.
      
      Преследователей объяла тишина. Тишина Рараку. Она изменила, отточила, закалила их на солнце. Кони были им под стать, тощие и строптивые, неутомимые и с безумным взором.
      
      Скворец не сразу понял, что именно видит в лице Калама, когда тот смотрит на него и солдат, не сразу осознал, что в сощуренных глазах убийцы мелькает недоверие, восхищение и даже страх. Однако и сам Калам изменился. В своих странствиях он никогда не уходил далеко от родных земель, но теперь – будто прошёл вдоль и поперёк целый мир.
      
      Рараку овладела ими всеми.
      
      Вверх по крутому, каменистому руслу, через выветренную расселину с покрытыми пятнами и рытвинами известняковыми стенами – а там, в естественном амфитеатре, сидел, скрестив ноги, и ждал последний маг.
      
      Его одежда превратилась в лохмотья, сам он был истощён, тёмная кожа потрескалась и шелушилась, глаза поблёскивали жёстко и ломко, словно обсидиановые.
      
      Калам натянул поводья так, будто для этого требовалось мучительное усилие. Он повернул коня, встретился взглядом со Скворцом.
      
      – Адаэфон Делат, маг Меанаса, – прохрипел он, потрескавшиеся губы скривились в ухмылке. – Он никогда не был силён, господин. Сомневаюсь, что он окажет сопротивление.
      
      Скворец промолчал. Направил скакуна мимо убийцы и подъехал к чародею.
      
      – Один вопрос, – проговорил маг практически шёпотом, однако его голос ясно разнёсся по амфитеатру.
      
      – Какой?
      
      – Да кто вы такие, во имя Худа?
      
      Скворец приподнял бровь.
      
      – Это важно?
      
      – Мы пересекли всю пустыню Рараку, – произнёс чародей. – По ту сторону этих гор лежит дорога в Г’данисбан. Вы гнали меня по Святой Пустыне… боги, никто такого не стоит. Тем более я!
      
      – С тобой было ещё одиннадцать магов.
      
      Адаэфон Делат пожал плечами.
      
      – Я – моложе всех, и уж точно – здоровее. Но вот и моё тело наконец не выдержало. Не могу идти дальше… – Его тёмные глаза скользнули за спину Скворцу. – Командир, твои солдаты…
      
      – Что с ними?
      
      – Они и больше… и меньше, чем прежде. Уже не те, кем были когда-то. Рараку, господин, сожгла мосты к их прошлому, все до одного – всё ушло. – Маг с удивлением встретил взгляд Скворца. – И они – твои. Сердцем и душой. Они твои.
      
      – Больше, чем ты думаешь, – ответил Скворец. Он повысил голос: – Вал, Скрипач, мы на месте?
      
      – Так точно! – гаркнули оба в один голос.
      
      Скворец увидел, как внезапно напрягся чародей. Миг – и командир обернулся в седле. Калам неподвижно сидел на коне в дюжине шагов позади, пот струился по его лицу. По бокам от него, чуть позади – Скрипач и Вал, арбалеты нацелены на убийцу. Улыбаясь, Скворец вновь повернулся к Адаэфону Делату.
      
      – Вы двое сыграли в удивительную игру. Скрипач почуял тайное общение – царапины на камнях, положение тел, загнутые пальцы – один, три, два, – сколько вам там нужно было для шифра. Можно было всё это закончить ещё неделю назад, но мне стало… любопытно. Одиннадцать магов. Когда первая из них открыла тебе своё тайное знание, которым она не могла воспользоваться, – это был вопрос торговли, попытка отсрочить смерть. Что оставалось другим? Смерть от руки Рараку – или моей. Или… своего рода спасение. Но спасение ли? Кричат ли они внутри тебя, Адаэфон Делат? Стенают ли, пытаясь выбраться из новой тюрьмы? Но всё равно я кое-чего не понимаю. Вся эта ваша игра с Каламом – ради чего?
      
      Иллюзия измождённости медленно спала с мага, открывая взору крепкого, здорового молодого человека. Он выдавил натянутую усмешку.
      
      – Крики… немного стихли. Даже тень жизни лучше, чем объятья Худа, командир. Можно сказать, мы достигли… равновесия.
      
      – А ты теперь владеешь невообразимой силой.
      
      – Заметной, не спорю, но сейчас у меня нет желания её использовать. Спрашиваешь про нашу игру, Скворец? Это была лишь игра выживания. Поначалу. Если совсем честно, мы думали, ты не дойдёшь. Рассчитывали, что Рараку тебя приберёт, – оно так и вышло, по-своему. Правда, не так, как я ожидал. То, чем стали вы с твоими солдатами…
      
      Он покачал головой.
      
      – То, что случилось с нами, – произнёс Скворец, – случилось и с тобой. И с Каламом.
      
      Маг медленно кивнул.
      
      – Потому и произошла эта судьбоносная встреча. Господин, мы с Каламом пойдём за тобой. Если примешь нас.
      
      Скворец проворчал:
      
      – Император вас у меня заберёт.
      
      – Только если ты ему расскажешь, командир.
      
      – А Калам? – Скворец бросил взгляд на убийцу.
      
      – Когти будут… недовольны, – пробормотал Калам. Затем улыбнулся. – Тем хуже для Стервы.
      
      Скривившись, Скворец повернулся дальше, оглядывая солдат. Череда лиц, будто высеченных из камня. Отряд, собранный из отбросов армии, – ныне обрёл единое, нерушимое сердце.
      
      – Боги, – еле слышно прошептал он, – что же мы сотворили здесь?
      
      Первым кровопролитным заданием «Мостожогов» было возвращение Г’данисбана – маг, убийца и семьдесят солдат ворвались в мятежную цитадель, которую защищали четыре сотни воинов пустыни, и сокрушили их в одну ночь.
      
      Свет фонаря потускнел, но стены шатра уже озарял новорождённый рассвет. Лагерь постепенно просыпался, тишина, которая последовала за рассказом Скворца, заполнилась звуками.
      
      Аномандр Рейк вздохнул.
      
      – Перенос душ.
      
      – Да.
      
      – Я слышал о перемещении одной души в специально подготовленный сосуд. Но перенос одиннадцати душ – одиннадцати магов! – в уже занятое тело двенадцатого… – Тисте анди поражённо покачал головой. – Какая дерзость. Теперь понятно, почему Быстрый Бен просил меня более не пытаться постичь его природу. – Он поднял взгляд. – Однако сегодня, этой ночью, ты раскрыл его тайну. Я не спрашивал…
      
      – Ожидать вопроса, Владыка, было бы самонадеянно, – ответил Скворец.
      
      – Тогда ты понял меня.
      
      – Чутьё, – улыбнулся малазанец. – Я своему тоже доверяю, Аномандр Рейк.
      
      Тисте анди поднялся с кресла. Скворец последовал его примеру.
      
      – Я удивился, – произнёс Рейк, – когда ты решил защищать Серебряную Лису.
      
      – Я тоже, – когда ты смог сдержаться.
      
      – Да, – пробормотал Рыцарь Тьмы, он вдруг отвёл глаза и слегка нахмурился. – Тайна ангелочка…
      
      – Прошу прощения?
      
      Тисте анди улыбнулся.
      
      – Я вспомнил свою первую встречу с неким человеком по имени Крупп.
      
      – Боюсь, Владыка, что Крупп – одна из тех загадок, которые я не в состоянии разгадать. Если честно, я думаю, она всем нам не по зубам.
      
      – Кто знает, может, ты и прав, Скворец.
      
      – Быстрый Бен уезжает сегодня утром – к Парану и «Мостожогам».
      
      Рейк кивнул.
      
      – Я постараюсь держаться в стороне, чтобы не беспокоить его.
      
      Спустя мгновение тисте анди протянул руку. Они обхватили запястья друг друга, крепко сжали.
      
      – Это был приятный вечер, – сказал Рейк.
      
      Скворец поморщился.
      
      – Я не мастак байки травить. Благодарю за терпение.
      
      – Быть может, мне удастся рассчитаться в следующий раз – у меня тоже есть несколько историй.
      
      – Нисколько не сомневаюсь, – насилу выдавил Скворец.
      
      Они разжали руки, и командир повернулся к выходу.
      
      За спиной у него Рейк добавил:
      
      – И последнее. Серебряной Лисе нет нужды меня бояться. Более того, я прикажу Каллору вести себя соответственно.
      
      Некоторое время Скворец смотрел себе под ноги.
      
      – Благодарю, Владыка, – выдохнул он и вышел.
      
      О нижние боги, сегодня у меня появился друг. Когда мне в последний раз доставался подобный дар? Не могу вспомнить. Худов дух, не могу.
      
      Стоя у входа в шатёр, Аномандр Рейк смотрел, как видавший виды мужчина, прихрамывая, уходит прочь. Сзади послышался тихий цокот когтистых лапок.
      
      – Хозяин, – проворчала Карга, – думаешь, это было мудро?
      
      – Что ты имеешь в виду? – рассеянно осведомился тот.
      
      – Есть определённая цена за дружбу с такими короткоживущими смертными – как ты и сам помнишь по собственному печальному опыту.
      
      – Аккуратнее, ведьма.
      
      – Будешь отрицать правоту моих слов, Владыка?
      
      – И в краткости можно найти несравненную ценность.
      
      Ворониха склонила голову набок.
      
      – Искреннее наблюдение? Тревожное предсказание? Изощрённая и горькая мудрость? Сомневаюсь, что ты объяснишь подробней, верно? Оставишь меня терзаться любопытством, расклёвывать вопросы до изнеможения. Свинья!
      
      – Моя дорогая, слышишь, падалью потянуло? Клянусь, я слышу. Иди-ка, поищи её. Прямо сейчас. Немедленно. А когда набьёшь брюхо, найди Каллора и приведи ко мне.
      
      Заворчав, ворониха выпрыгнула наружу, мощно взмахнула крыльями и тяжело поднялась в небо.
      
      – Корлат, – тихо позвал Рейк. – Подойди сюда, пожалуйста.
      
      Он вернулся в глубь шатра. Почти мгновенно перед Рыцарем Тьмы возникла Корлат. Рейк продолжал стоять лицом к задней стенке.
      
      – Владыка?
      
      – Мне нужно покинуть вас на некоторое время. Я чувствую необходимость побыть с Силаной.
      
      – Она будет рада твоему возвращению, Владыка.
      
      – Несколько дней отлучки, не больше.
      
      – Понимаю.
      
      Рейк обернулся к ней.
      
      – Не откажи в защите Серебряной Лисе.
      
      – С радостью.
      
      – Следи за Каллором, незаметно. Если он оступится, вызови меня незамедлительно и, не колеблясь, обрушь на него всю мощь тисте анди. По крайней мере, я увижу, как его собирают по кусочкам.
      
      – Всю мощь, Владыка? Мы не совершали такого уже очень, очень давно. Ты уверен, что это необходимо для уничтожения Каллора?
      
      – Я не могу знать наверняка, Корлат. Зачем рисковать?
      
      – Хорошо. Я начну готовиться к объединению наших Путей.
      
      – Вижу, тебя это всё равно беспокоит.
      
      – Одиннадцать сотен тисте анди, Повелитель.
      
      – Я знаю, Корлат.
      
      – При Сковывании нас было лишь сорок, но мы уничтожили Владения Увечного Бога – пусть и новорождённые, признаю. Лишь сорок, Владыка. Одиннадцать сотен… мы рискуем опустошить весь этот континент.
      
      Глаза Рейка подёрнулись дымкой.
      
      – Я бы рекомендовал проявить выдержку, Корлат, если окажется необходимым всем вместе применить Куральд Галейн. Бруд будет недоволен. Полагаю, в любом случае Каллор не станет вести себя опрометчиво. Это всё меры предосторожности.
      
      – Да, Повелитель.
      
      Аномандр Рейк отвернулся в глубь шатра.
      
      – Это всё, Корлат.
      
      Мхиби видела сон. Вновь – как и давным-давно – она блуждала по тундре, под ногами хрустели мох и лишайник, дул сухой ветер, приносил с собой запах мёртвого льда. Шла она без привычной боли, не слышала хрипа в груди, когда вдыхала морозный воздух. И поняла, что вернулась на место рождения дочери.
      
      Путь Теланн, место не «где», а «когда». Время юности. Юности мира. И моей.
      
      Она подняла руки, увидела их янтарную гладкость, жилы и вздутые вены были почти не видны, скрыты упругой плотью.
      
      Я молода. Я такая, какой должна быть.
      
      Это был не подарок. Пытка. Она знала, что это сон; знала, что́ увидит, когда проснётся.
      
      Небольшое стадо каких-то древних, давно вымерших животных мерно катилось, рокотало, сотрясая твёрдую землю под её обутыми в мокасины ногами, шло в том же направлении, что и она, – вдоль холмов. Горбатые спины зверей то появлялись, то исчезали над гребнем, будто мутный поток цвета жжёной умбры. Что-то внутри неё дрогнуло, отозвалось тихим торжеством при виде величия этих существ.
      
      Родня бхедеринов, только крупнее, с развесистыми широкими рогами, массивные, царственные.
      
      Взглянув вниз, она остановилась. Дорогу дальше пересекали следы. Обутые в шкуры ступни оставили дыры в ломком лишайнике. Восемь, девять человек.
      
      Имассы из плоти и крови? Заклинатель костей Пран Чоль и его спутники? Кто разгуливает в моих снах на этот раз?
      
      Она моргнула и уставилась в пахнущую плесенью темноту. Тупая боль пронзила истончённые кости. Волоски на узловатых руках встали дыбом от холода. Мхиби почувствовала, как глаза наполняются влагой, сморгнула, посмотрела на расплывающееся скошенное перекрытие шатра из шкур и сделала медленный мучительный вдох.
      
      – О духи рхиви, – прошептала она, – заберите меня сейчас, молю. Оборвите эту жизнь, пожалуйста. Ягган, Ирут, Мендалан, С’рэн Таль, Пахрид, Нэпрул, Манэк, Ибиндур – заклинаю вас всех, заберите меня, о духи рхиви…
      
      Хриплое дыхание, тяжёлый стук сердца… духи оставались глухи к её молитвам. С тихим всхлипом старуха села и потянулась к одежде.
      
      Неверной походкой она заковыляла к мутному свету. Лагерь рхиви медленно просыпался. Мхиби почувствовала непрекращающийся гул, дрожью отдающий по земле, потом услышала мычание бхедеринов и выкрики юношей из племени, которые охраняли стада ночью. Из ближних шатров начали выходить рхиви, тихо выводя голосами ритуальное приветствие рассвету.
      
      Ирут мэт инал барку сэн нэтрал… ах’рхитан! Ирут мэт инал…
      
      Мхиби не пела. Ей новый день жизни не сулил радости.
      
      – Девочка моя, у меня есть кое-что специально для тебя.
      
      Она обернулась на голос. Даруджиец Крупп вразвалочку подошёл к ней, держа в пухлых ручках небольшую деревянную шкатулку.
      
      Рхиви выдавила из себя кривую улыбку.
      
      – Прости, если я не решусь принять твой подарок. Прошлый опыт…
      
      – Крупп зрит сквозь морщинистый покров, моя дорогая. Во всех смыслах. Так, сегодня его полуночной возлюбленной стала Вера – преданная советница, чьё нежное прикосновение Крупп столь высоко ценит. Корыстные интересы, – продолжил он и подошёл ближе, не сводя глаз с шкатулки, – несут зачастую счастливые, пусть и неожиданные дары. В недрах этой скромной скорлупки лежит сокровище, которое я тебе предлагаю, дорогая моя.
      
      – Мне не нужны сокровища, Крупп, но я благодарю тебя.
      
      – Крупп уверяет: это история, достойная рассказа. В запутанной паутине тоннелей, что ведут к прославленным пещерам с бесценным газом, которые лежат под прекрасным Даруджистаном, там и сям находили высеченные в камне чертоги. На стенах отобразились бесчисленные удары сделанных из рогов заступов, и на сих волнистых поверхностях обнаружили славные сцены из седого прошлого. Нарисованные слюной и углём, гематитом и кровью, соплями и Худ знает чем ещё, но и это не всё. Воистину, есть кое-что сверх того! Пьедесталы, вырезанные в форме грубых алтарей, а на алтарях – это!
      
      Он откинул крышку шкатулки.
      
      Сначала Мхиби думала, что видит набор кремнёвых лезвий, укреплённых на странных браслетах, сделанных, по виду, из того же хрупкого материала. Потом её глаза распахнулись шире.
      
      – Да, – прошептал Крупп. – Сделаны как будто
      из кремня. Но, нет, они медные. Холодной ковки, когда сырая руда добывается из залежей в скале, а затем сбивается ударами камней. Слой за слоем. Обретая форму, превращаясь в символ наследия. – Он поднял взгляд маленьких глаз на Мхиби. – Крупп видит боль в твоих скрюченных костях, моя дорогая, и он глубоко опечален. Эти медные вещицы – не орудия, но украшения, которые носят на теле – ты найдёшь у лезвий застёжки, подходящие для кожаного шнурка. Там есть браслеты на руки и ноги, торквесы и… эм… ожерелья. Своей силой они… облегчат твою боль. Медь, первый дар богов.
      
      Смущённая тем, что так расчувствовалась, Мхиби смахнула слёзы с испещрённых морщинами щёк.
      
      – Спасибо тебе, милый Крупп, друг мой. Наше племя хранит знание о лечебных свойствах меди. Хоть она и не лечит старость…
      
      Глаза даруджийца блеснули.
      
      – История Круппа ещё не закончена, девочка. В те чертоги привели учёных, острые умы которых были посвящены тайнам древности. В каждом зале – по алтарю… всего восемь… и каждый посвящён иной силе. Рисунки представляли грубые, но непреложные изображения. Традиционные образы. Восемь пещер, каждую из которых легко распознать. Мы знаем руки, сотворившие каждую из них, – художники потрудились указать свои имена, а лучшие провидцы Даруджистана подтвердили эту истину. Мы знаем, моя дорогая, имена тех, кому принадлежали эти украшения. – Он полез в шкатулку и извлёк лезвие. – Ягган. – Крупп положил его обратно и достал ножной браслет. – С’рэн Таль. А этот маленький, будто детский, наконечник стрелы… Манэк, проказник из легенд рхиви – насмешник, верно? О да, Крупп чувствует сходство с этим маленьким пройдохой, Манэком. Ведь несмотря на все игры и обманы, у него было большое сердце, да? А вот торк. Ирут. Видишь, как отполирован? В него заключили сияние рассвета, в этот кованый металл…
      
      – Невозможно, – прошептала Мхиби. – Духи…
      
      – Были когда-то из плоти и крови, дорогая моя. Когда-то были смертны. Самые первые рхиви, возможно? Вера, – сказал он с мечтательной улыбкой, – всегда желанная гостья. Итак, по завершении утренних омовений Крупп ожидает узреть, как эти вещицы украсят тебя. В дни грядущие, ночи будущие стойко храни, о Святой Сосуд, эту веру.
      
      Мхиби не могла вымолвить ни слова. Крупп протянул ей шкатулку. Старуха приняла её, ощутила тяжесть в руках.
      
      Как ты узнал? Именно этим утром, когда я пробудилась в пепле одиночества, разочаровалась в том, во что верила всю жизнь. Как, милый мой обманчивый человечек, как ты узнал?
      
      Вздохнув, даруджиец сделал шаг назад.
      
      – От необходимости нести сие тяжкое бремя Крупп ужасно устал и изголодался! Указанная шкатулка чуть не оторвала сии утончённые цивилизацией длани.
      
      Рхиви улыбнулась.
      
      – Тяжкое бремя, Крупп? Об этом я могу тебе кое-что рассказать.
      
      – Не сомневаюсь! Однако не отчаивайся, девочка, обрести когда-нибудь справедливую награду. – Он подмигнул, после чего развернулся и засеменил прочь. Через несколько шагов, Крупп остановился и обернулся. – О, Крупп также сообщает, что у Веры есть близняшка, воистину сладостная, имя ей – Сны. Отречься от таковой сладости – значит отказаться и от истинных даров Веры, девочка.
      
      Он пошёл дальше и вскоре скрылся из глаз. И вправду похож на Манэка. Ты что-то здесь спрятал, Крупп? Веру и сны. Мечтания о надежде и желаниях? Или просто пустые сны?
      
      Чей же след я видела сегодня ночью?
      
      В восьмидесяти пяти лигах к северу Хватка откинулась на травянистый склон и, щурясь, следила за летящим на запад последним кворлом, что становился всё мельче на фоне неба цвета морской волны.
      
      – Если мне ещё хоть раз придётся сесть на такую тварь, – пробасил голос сзади, – я благословлю того, кто прикончит меня прямо сейчас.
      
      Капрал закрыла глаза.
      
      – Если ты так разрешаешь свернуть тебе шею, Мураш, то держу пари, кто-нибудь из нас затащит тебя на кворла ещё до заката.
      
      – Хватка, что за ужасные вещи ты говоришь? Почему меня так не любят? Я ж ничего никогда никому не сделал!
      
      – Дай мне немного подумать, чтоб понять, что ты только что сказал, и я отвечу честно.
      
      – Да нечего тут думать, женщина, я чепуху спорол, и ты это знаешь. – Он понизил голос: – Капитан виноват, как бы там ни было…
      
      – Вот и нет, сержант, и зря ты так, это то самое ворчание, которое потом тебе же в глаза ядом плюнет. Эту сделку состряпали Скворец и Дуджек. Хочешь проклясть кого – вали к ним.
      
      – Проклясть Скворца и Однорукого? Худа с два.
      
      – Тогда не нуди.
      
      – Кто говорит с непосредственным начальством в таком тоне, тот сегодня и в наряде, капрал. А может, и завтра, если я не передумаю.
      
      – Боги, – пробормотала Хватка. – Как же я ненавижу маленьких мужиков с большими усами.
      
      – Переходим на личности, да? Ладно, можешь ещё и котелки с мисками отдраить сегодня вечером. А у меня в голове уже вырисовывается прекрасное блюдо. Только нужен штырь да инжир…
      
      Хватка резко села, выпучив глаза:
      
      – Хочешь нас заставить сожрать взводного мага? В волосяной рубахе?! С инжиром?!
      
      – Железный штырь, дура! На вертел! Чтобы зайца пожарить. Я парочку в припасах видел. И с инжиром, говорю. Варёным. Под соусом из жестяники и пресноводными устрицами…
      
      Хватка, ворча, плюхнулась обратно.
      
      – Нет уж, я лучше рубаху пожую, спасибо.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Путешествие было изнурительным – с редкими и слишком короткими привалами. Чёрные моранты вообще были не лучшей на свете компанией. Молчаливые, замкнутые, зловещие – Хватка ни разу не видела, чтобы кто-то из них хоть на миг снял доспехи. Моранты носили их, словно вторую, хитиновую кожу. После перелёта до подножия Баргастовой гряды с ними остался только командир морантов, Вывих, со своим кворлом. Капитану Парану было поручено поддерживать контакт с ним – и Опонновой удачи ему в этом
      .
      
      Кворлы несли их высоко, летели ночью, и воздух наверху был ледяным. У Хватки ломило все мускулы. Закрыв глаза снова, она слушала, как остальные «мостожоги» собирают снаряжение и припасы в дорогу. Рядом что-то неразборчиво бормотал Мураш, оглашал практически бесконечный список жалоб.
      
      Тяжёлые сапоги приблизились, остановились, к несчастью, прямо перед ней и загородили утреннее солнце. Через миг Хватка приоткрыла один глаз.
      
      Тем не менее внимание капитана Парана было сосредоточено на Мураше.
      
      – Сержант.
      
      Мураш немедленно прекратил бормотать.
      
      – Сэр?
      
      – Быстрый Бен задержался. Его нужно будет встретить, и это поручено твоему взводу. Остальные – и Тротц – пойдут дальше. Дэторан уже отложила снаряжение, которое вам понадобится.
      
      – Как прикажете, сэр. Мы-то подождём старого змея, но сколько времени ему дать, прежде чем двигаться вдогонку за вами?
      
      – Штырь заверил меня, что задержка недолгая. Быстрый Бен должен прибыть сегодня.
      
      – А если он не появится?
      
      – Появится.
      
      – Ну а вдруг?
      
      С тихим рычанием Паран ушёл прочь. Мураш недоумённо обернулся к Хватке.
      
      – Но что, если Быстрый Бен не появится?
      
      – Ты идиот, Мураш.
      
      – Но это же закономерный вопрос, чтоб его! Что его так взбесило?
      
      – Где твои мозги, сержант, почему не пользуешься? Если маг не появится, это будет значить, что что-то крупно пошло не так, и если это случится, нам срочно нужно будет валить отсюда, и чем дальше, тем лучше. Причём подальше от всего вообще.
      
      Красное лицо Мураша побледнело.
      
      – Почему он не появится? Что пойдёт не так? Хватка…
      
      – Всё пойдёт так, Мураш! Худов дух! Быстрый Бен будет здесь сегодня – это так же точно, как и то, что солнце только взошло и уже поджарило тебе мозги. Посмотри на свой отряд, сержант – Молоток, Вал, – нам всем за тебя стыдно!
      
      Мураш смешался и поднялся на ноги.
      
      – Чего пялитесь, жабы? За работу! Молоток, помоги Дэторан – чтоб камни в очаге лежали ровненько! Если котёл перевернётся из-за того, что камни не уложены нормально, то ты об этом пожалеешь, и я не шучу. Вал, найди Штыря…
      
      Сапёр взглянул на холм.
      
      – Он вон там, сержант. Проверяет перевёрнутое дерево.
      
      Уперев руки в бока, Мураш обернулся, медленно кивнул.
      
      – Неудивительно. Что за деревья растут вниз головой? Умный человек наверняка заинтересуется таким положением дел.
      
      – Если тебе интересно, – проворчала Хватка, – почему бы не пойти и не взглянуть самому?
      
      – А смысл? Вал, сбегай позови Штыря. Бегом марш.
      
      – Бегом? Вверх? Храни меня Беру, Мураш, мы же вроде никуда не торопимся?
      
      – Ты меня слышал, солдат.
      
      Хмуро зыркнув, сапёр трусцой припустил по склону. После десятка шагов он замедлился до вальяжного шага. Хватка захихикала.
      
      – Так, где Дымка? – скомандовал Мураш.
      
      – Прямо позади вас, сэр.
      
      – Худов дух! Прекрати так делать! Где ты пряталась?
      
      – Нигде, – ответила та.
      
      – Лгунья, – сказала Хватка. – Заметила тебя краешком глаза, Дымка. Ты всё ж таки смертная.
      
      Та лишь пожала плечами.
      
      – Слышала интересную беседу Парана и Тротца. Видно, баргастово отродье – что-то вроде важной шишки в своём племени. Это как-то связано со всеми его татуировками. Как бы то ни было, похоже, мы тут, чтобы найти самое большее племя – Белолицых – и рекрутировать их. В союз против Паннионского Домина.
      
      Хватка фыркнула.
      
      – Нас подвезли и высадили у самого подножия Баргастовой гряды – что ещё, по-твоему, мы собирались делать?
      
      – Только вот есть одна проблема, – лаконично продолжила Дымка, изучая свои ногти. – Тротц нас доведёт до своих родичей живыми-нерезаными. Но ему, наверное, придётся поучаствовать в поединке-другом. Бой один на один. Если он выиграет, мы все будем жить. Но если умудрится погибнуть…
      
      Мураш уронил челюсть, его усы подрагивали, будто зажили собственной жизнью. Хватка застонала. Сержант взвился.
      
      – Капрал, найди Тротца! Дай ему свой замечательный оселок и посади оружие точить – чтоб пушинки резало!
      
      – Мураш, не смеши меня!
      
      – Но мы же должны что-то сделать!
      
      – Сделать с чем? – спросил новый голос.
      
      Мураш снова обернулся.
      
      – Штырь, хвала Королеве! Тротц нас всех погубит!
      
      Маг почесался под волосяной рубахой.
      
      – Тогда понятно, почему духи в холме так переполошились. Учуяли его, наверное…
      
      – Учуяли? Переполошились?! Худовы кости, нам конец!
      
      Стоя с остальными «мостожогами», Паран прищурился, глядя на взвод у подножия кургана.
      
      – Что это Мураш так разволновался? – поинтересовался он вслух.
      
      Тротц ощерил зубы.
      
      – Здесь была Дымка, – пробурчал он. – Слышала всё до последнего слова.
      
      – Ну, расчудесно просто. Почему ты ничего не сказал?
      
      Баргаст пожал могучими плечами и промолчал.
      
      Нахмурившись, капитан подошёл к командиру Чёрных морантов.
      
      – Твой кворл достаточно отдохнул, Вывих? Я хочу, чтобы ты поднялся в небо. И сообщил, когда нас обнаружат…
      
      Чёрный хитиновый шлем повернулся забралом к Парану.
      
      – Они уже знают, благороднорождённый.
      
      – Лучше просто капитан, Вывих. Не нужно мне напоминать о бесценной голубой крови. Знают, стало быть? А ты откуда знаешь, что они знают?
      
      – Мы на их земле, капитан. Душа под нами – кровь их предков. Кровь шепчет. Моранты умеют слушать.
      
      – Удивляюсь, как ты вообще что-то слышишь в этом своём шлеме, – устало и раздражённо пробормотал Паран. – Ладно. И всё равно – хочу, чтобы ты взлетел.
      
      Чёрный морант медленно кивнул.
      
      Капитан развернулся и осмотрел свою роту. Опытные солдаты, ветераны – почти каждый из них. Молчаливые, до ужаса профессиональные. Паран задумался, каково это было бы: взглянуть на мир их глазами, сквозь слой душевного изнеможения, который он только начал чувствовать в себе. Солдаты сейчас – и останутся солдатами до конца своих дней, никто не осмелится уйти, чтобы обрести мир. Забота и покой могут открыть замок темницы ледяного самоконтроля, а только он и позволяет им не сойти с ума.
      
      Скворец сказал Парану, что, когда война закончится, «Мостожогов» отправят в отставку. Силой, если потребуется.
      
      Армия зиждется на одержимости традициями, которые связаны не столько с дисциплиной, сколько с трагическими истинами человеческого духа. Ритуалы с самого начала – их прививают каждому новобранцу. И ритуалы в конце, казённое завершение, признание – во всех смыслах этого слова. Они необходимы, ибо даруют своего рода защиту от безумия, возможность пережить, справиться. Нельзя отправлять солдата прочь без наставлений, нельзя бросать в каком-то неузнаваемом мире, равнодушном к его жизни. Вспомнить и почтить неизречённое. Но когда всё закончится, что станет с уже бывшим солдатом? Во что он или она превратится? Проведёт остаток жизни, шагая спиной вперёд, глядя в прошлое – в его страхи, потери, скорби, время, когда сердце билось на самом деле? Ритуал – это замыкание круга, когда нужно развернуться вперёд, положить на плечо руку – ласково, с уважением – и повести дальше, показать дорогу.
      
      Печаль жила внутри Парана, колыхалась слабым, немолчным шёпотком, будто море, не знавшее приливов и отливов, но всё равно способное утопить его в своих волнах.
      
      И когда Белолицые найдут нас… все до единого здесь могут закончить жизнь с перерезанной глоткой. И помоги мне Королева – я начинаю думать, не будет ли это своего рода милостью… помоги мне Королева…
      
      Командир Чёрных морантов сел в литое седло, быстрый взмах крыльев – и кворл взмыл в небо.
      
      Паран смотрел на полёт ещё несколько мгновений, его замутило, и Ганос развернулся к остальным воинам.
      
      – Подъём, «мостожоги». Выступаем.
      
      Тёмный, затхлый воздух был заполнен блёклым туманом. Быстрый Бен чувствовал, как движется сквозь него, боролся, словно пловец против бурного течения. Через несколько мгновений он прекратил прощупывать дорогу, скользнув на другой Путь.
      
      Здесь идти было чуть легче. Какая-то инфекция просочилась сюда из физического мира, отравила всякий магический Путь, который он пробовал. Преодолевая тошноту, маг принуждал себя идти вперёд.
      
      Чувствуется вонь Увечного бога… но враг, на чьи земли мы идём – Паннионский Провидец. Оно, конечно, очевидный способ защиты, легко объясняет такое совпадение. Только вот, с каких это пор я вдруг поверил в совпадения?
      Нет, это сочетание запахов скрывает глубоко зарытую правду. Влияние этого ублюдка должно было быть сковано, его тело разрушено, но я всё равно чувствую его руку – даже здесь, – дёргающую за невидимые нити.
      
      Слабая улыбка коснулась губ мага. Достойный вызов.
      
      Он сменил Пути снова и оказался на дороге… кого-то. Впереди мертвенной, ледяной волной ощущалось чьё-то присутствие. Ну, тут никаких сюрпризов – я ведь иду по краю Владений Худа. И всё-таки…
      Тревога барабанила внутри, словно мелкий град. Маг подавил нервозность. Путь Худа сопротивлялся неведомой проказе лучше многих из тех, по которым пытался пройти Быстрый Бен.
      
      Глинистая земля под ногами была сырой и промозглой, холод просачивался в мокасины чародея. Тусклый бесцветный свет падал с низкого, будто потолок, неба. Разлившийся по воздуху туман был маслянистым, таким густым по сторонам, что Путь казался туннелем.
      
      Быстрый Бен замедлил шаг. Скользкая земля уже не была гладкой. Глубокие разрезы рассекали её – символы, выписанные столбцами, абзацами. Чародей подозревал, что это какое-то примитивное письмо, но… Он присел, потрогал борозды.
      
      – Свежие… Или вечные. – Слабое покалывание, маг отдёрнул руку. – Защитные чары, наверное. Или сковывающие.
      
      Осторожно перешагивая через вязь символов, Быстрый Бен мягко пошёл дальше.
      
      Он обогнул широкую воронку, заполненную раскрашенными камушками – подношениями Худу от какого-то святого храма, наверное, – благодарения и молитвы на тысячах языков, от неисчислимых просителей. И вот они лежат здесь. Незамеченные, заброшенные или забытые. Даже священники умирают, Худ, – почему бы не поставить их прибраться тут? Из всех наших черт, помогающих пережить переход в Смерть, одержимость следует считать наивысшей.
      
      Борозды теперь располагались гуще, так что чародею пришлось ещё больше замедлить шаг. Стало трудно найти неповреждённое место, куда он мог бы поставить ногу. Связывающие чары – шепчущие клубки проявленной силы, здесь, на земле Владений Худа.
      
      В дюжине шагов впереди в кругу знаков виднелось что-то маленькое и грязное. Чем ближе Быстрый Бен подходил, тем сильнее хмурился. Словно остатки очага… ветки и пожухлая трава на круглом плоском камне.
      
      А затем камень задрожал.
      
      Ага, эти связывающие чары касаются тебя, малыш. Твоя душа поймана. То, что я когда-то сделал с этим магом, Локоном, кто-то сделал с тобой. Очень любопытно.
      Он подошёл так близко, как мог, а затем медленно опустился на корточки.
      
      – Выглядишь паршиво, друг, – произнёс маг.
      
      Крохотная головка-жёлудь медленно склонилась набок, затем отпрянула назад.
      
      – Смертный! – зашипело существо на языке баргастов. – Нужно сказать кланам! Я не могу идти дальше – смотри, оградительные чары действуют, они замкнули паутину – я в ловушке!
      
      – Вижу. Ты был Белолицым, шаман?
      
      – И остаюсь им!
      
      – Но из кургана своего сбежал – и избегал связывающих чар своих родичей, по крайней мере какое-то время. Ты правда думаешь, что они обрадуются твоему возвращению, Старший?
      
      – Меня вытащили
      из моего кургана, дурак! Ты держишь путь в кланы – я это ясно читаю в твоих глазах. Я расскажу тебе свою историю, смертный, и чтобы они узрели правду в твоих словах, я открою тебе своё истинное имя…
      
      – Смелое предложение, Старший. А что мне помешает просто подчинить тебя своей воле?
      
      Существо вздрогнуло, и в его голосе послышалось рычание.
      
      – А ты, похоже, ничем не лучше моих прежних хозяев. Я – Таламандас, рождённый у Первого Очага в Клане Узла. Первый ребёнок на этой земле – ты понимаешь, что это значит, смертный?
      
      – Боюсь, не очень, Таламандас.
      
      – Мои прежние хозяева – проклятые некроманты – прорвались, смертный, почти вырвали тайну моего истинного имени – прорвались, как я уже сказал, грубыми когтями, безразличными к боли. Знай они моё имя – смогли бы выведать тайны, которые даже мой народ давно забыл. Ты знаешь предназначение деревьев на наших курганах? Нет. Воистину, они удерживают душу, не дают её уйти, но почему
      ? Мы пришли на эти земли с моря, рассекая безбрежные воды на резных челнах – мир был молод тогда, а наша кровь – густа от скрытых истин нашего прошлого. Взгляни на лица баргастов, смертный, – нет, взгляни на черепа баргастов, лишённые кожи и мышц…
      
      – Я видел… баргастские черепа, – медленно ответил Быстрый Бен.
      
      – Ага! А ты видел их подобия… оживлённые
      ?
      
      Маг нахмурился.
      
      – Нет, но видел похожие, грубее, черты чуть более выраженные…
      
      – Чуть более, да. Грубее? Неудивительно, мы ведь никогда не голодали, море щедро кормило нас. И более того, тартено тоблакаи были среди нас…
      
      – Вы были т’лан имассами! Худов дух! Выходит… ты и твои родичи отвергли Обряд…
      
      – Отвергли? Нет. Мы не успели прибыть вовремя – охота на яггутов вынудила нас пуститься в моря, жить среди льдов на безлесых островах. И вдали от родичей, среди старшего народа – тартено – мы изменились… а наши дальние родичи – нет. Смертный, как только земля оказала нам щедрость и дала рождение, мы закопали свои ладьи – навсегда. Отсюда и пошёл обычай ставить деревья на курганах – чего уже не помнит никто из наших потомков. Это было так давно…
      
      – Расскажи мне, Таламандас. Но сперва ответь на такой вопрос. Что ты будешь делать… если я освобожу тебя от этих оков?
      
      – Ты не сможешь.
      
      – Это не ответ.
      
      – Ладно, хоть это и бессмысленно. Я попробую освободить Первые Семьи – да, мы духи, и ныне нам поклоняются живые кланы. Но древние оковы делали нас – во многом – детьми. Их создавали с добрыми намереньями, но всё равно сотворили проклятье. Мы должны стать свободными. И обрести истинную мощь…
      
      – Чтобы Взойти и стать истинными богами, – прошептал Быстрый Бен, глядя широко распахнутыми глазами на неуклюжую фигурку из травы и веток.
      
      – Баргасты отказываются меняться, живущие сейчас думают так же, как думали жившие прежде. Поколение за поколением. Наш род вымирает, смертный. Мы гниём изнутри. Ибо пращурам мешают наставлять на верный путь, не дают обрести свою истинную силу – нашу
      силу. Отвечая на твой вопрос, смертный, – я бы спас живых баргастов, если бы мог.
      
      – Скажи мне, Таламандас, – прищурившись, спросил Быстрый Бен, – выживание – это право или привилегия?
      
      – Последнее, смертный. Последнее. И её нужно заслужить. Я жажду получить шанс. Ради всего своего народа я жажду получить шанс.
      
      Чародей медленно кивнул.
      
      – Достойное желание, Старший. – Он поднял руку ладонью вверх, посмотрел на неё. – В этой глине есть соль, не так ли? Я чую её. Глина обычно безвоздушна, безжизненна. Непокорна неустанным слугам земли. Но соль, да…
      
      На его ладони рыхлый кусок обрёл форму, заизвивался.
      
      – Иногда, – продолжил он, – самые простые существа могут побороть наимощнейшие чары, самым простым путём, какой только можно вообразить.
      
      Несколько шевелящихся скрученных червей – алых, будто кровь, тонких, длинных, рифлёных, с похожими на лапки жгутиками по всей длине, – упали на расписанную узорами землю.
      
      – Они родом с далёкого материка. Питаются солью, похоже, их полным-полно в шахтах на высохших морях Сетты, особенно в засушливый сезон. Они могут превратить самый прочный камень в песок. Или, если сказать другими словами, несут воздух в безвоздушное.
      
      Маг опустил ком наземь, наблюдая за тем, как черви расползаются, начинают закапываться.
      
      – И плодятся быстрей опарышей. Ага, видишь вон те знаки – там, на краю? Начинают крошиться – чувствуешь, как слабеют?
      
      – Смертный, кто ты такой?
      
      – В глазах богов, Таламандас? Всего лишь маленький соляной червь. А теперь я послушаю твою историю, Старший…
      
      Глава девятая
      
      На субконтиненте Стратем, за южными гребнями Корелри, лежит обширный полуостров, на который не ступала даже божья нога. Там раскинулась от одного берега моря до другого – на тысячи квадратных лиг – гигантская площадь. О да, дорогие читатели, по-другому её не назвать. Представьте себе: плотно подогнанные, не тронутые временем плиты из серого, почти чёрного камня. Волнистые линии тёмной пыли, крохотные дюны, скрученные стонущими ветрами, – вот всё, что нарушает её бездыханную монотонность. Кто положил эти плиты?
      
      Должны ли мы верить древнему фолианту Готоса, его прославленной «Блажи»? Должны ли наделить создателей этой площади жутким именем? Коль так, назовём мы их к’чейн че’малли. Кем же были к’чейн че’малли? Одной из Старших рас, как говорит нам Готос. Они вымерли ещё до расцвета яггутов, т’лан имассов и форкрул ассейлов.
      
      Правда ли это? Что ж, если так, то плиты эти заложили полмиллиона, а может, и больше, лет назад. Какая чушь – таково мнение вашего скромного летописца.
      Эссель Монот (прозванный Сомневающимся).
      Мои бесконечные странствия
      
      – Что для тебя мерило жизни, Ток Младший? О, милый, мне хочется услышать твои соображения. Дела ведь – самая грубая мерка, не так ли?
      
      Он бросил на неё сердитый взгляд.
      
      – А ты, госпожа, считаешь, что благих намерений достаточно?
      
      – Разве в благих намерениях нет ничего ценного? – пожала плечами Зависть.
      
      – Что именно ты пытаешься ими оправдать? И для кого – для меня или для себя?
      
      Она неодобрительно посмотрела на Тока и ускорила шаг.
      
      – Какой ты скучный, – фыркнула она, вырываясь вперёд. – Я лучше поговорю с Тленом – его
      настроение не крутится как юла!
      
      Да уж, оно просто повисло безжизненно и колышется на ветру.
      
      Это не совсем так, осознал он мгновение спустя. Неделю назад т’лан имасс выказал полную силу своих чувств. Когда ушла его сестра. Наверное, никто не защищён от мук сердца.
      Он положил руку на плечо Баальджагг, прищурился и всмотрелся в далёкие холмы на северо-востоке и размытые горы за ними.
      
      Хребет отмечал границу Паннионского Домина. У подножия этих гор есть город, если верить словам госпожи. Бастион. Зловещее название. Чужаков тут не любят… Так какого Худа мы вообще туда направляемся?
      
      Войско Однорукого фактически объявило войну этой теократической империи. Осведомлённость Тлена вызывала вопросы, но не сомнения. Всякое описание Паннионского Домина увеличивало вероятность того, что Дуджек… возмутится. Старый Первый Кулак презирал тиранию. Что по-своему иронично, ведь Император был тираном… наверное. Хотя, опять-таки, может, и нет. Деспотом – несомненно. Самовлюблённым, быть может, даже слегка безумным…
      Он нахмурился, оглянувшись назад на трёх сегулехов. Блестящие глаза под жёсткими масками. Дрожа, Ток вновь начал разглядывать хребет.
      
      Что-то где-то идёт наперекосяк. Может, прямо здесь. С тех пор, как она вернулась из Низин с Моком, чью маску украшал алый, щедро оставленный поцелуй – Худов дух, он вообще знает? На месте Сену или Турула осмелился бы я ему сказать? Да, с тех пор, как она вернулась, всё изменилось. Молниеносный проблеск в её глазах – лишь на миг, но меня не обманешь. Ставки возросли, и я – в игре, правил которой не знаю. И игроков, выставленных против меня, тоже не знаю.
      
      Он моргнул, когда вдруг вновь увидел рядом госпожу Зависть.
      
      – Тлен сказал что-то не то? – спросил он.
      
      Она недовольно наморщила носик.
      
      – Ты когда-нибудь гадал, Ток Младший, что этот нежить думает о тебе?
      
      – Нет. То есть я даже не помню, размышлял ли я на эту тему, госпожа.
      
      – У них ведь когда-то были боги, знаешь ли.
      
      Он бросил на неё быстрый взгляд.
      
      – В самом деле?
      
      – Ну, или духи. Земля, и скала, и дерево, и зверь, и солнце, и звёзды, и олений рог, и кость, и кровь…
      
      – Да-да, госпожа. Я уловил суть.
      
      – Привычка перебивать – самая грубая твоя черта, молодой человек. Если это типично для вашего поколения, неудивительно, что мир катится по спирали в Бездну. На чём я остановилась? Духи. Все теперь вымерли. Все – лишь пыль. Имассы пережили собственных божеств. Сложно представить, но они совершенно безбожны во всех смыслах, Ток Младший. Вера… теперь лишь прах. Скажи, милый, как ты представляешь свою загробную жизнь?
      
      Ток хмыкнул.
      
      – Врата Худа? По правде говоря, госпожа, я стараюсь не думать об этом. Какой смысл? Мы умираем, и наша душа проходит в них. Думаю, это уж Худу или кому-то из его слуг решать, что с нею делать дальше – или не делать.
      
      Её глаза блеснули.
      
      – Или не делать. Да.
      
      По коже Тока пробежали мурашки.
      
      – А как бы ты поступил, – спросила госпожа Зависть, – если бы знал, что Худ ничего
      не делает с твоей душой? Что ей остаётся лишь скитаться, навеки заблудшей, безо всякой цели? Что она существует без надежд, без снов и мечтаний?
      
      – Это правда, госпожа? Ты это знаешь? Или просто подначиваешь меня?
      
      – Конечно подначиваю, юный мой возлюбленный. Откуда мне знать что-то про древнее Владение Худа? Хотя, с другой стороны, если подумать о физических проявлениях этого Пути – кладбища в ваших городах, одинокие забытые курганы, не похоже на места, располагающие к праздничному настроению, да? Подумай обо всех праздниках и святых днях Худа. Рои мух, покрытые кровью служители, карканье ворон и лица, покрытые пеплом погребальных костров. Не знаю, как ты, но я не вижу в происходящем ничего весёлого.
      
      – Не могли бы мы сменить тему разговора, госпожа? Эта меня отнюдь не подбадривает.
      
      – Я просто размышляла про т’лан имассов.
      
      Разве? Хм… точно.
      Он тяжело вздохнул.
      
      – Они воюют с яггутами, госпожа. Это их цель, и её, кажется, им довольно. Как мне представляется, им мало нужны духи, боги или даже вера. Они существуют, чтобы вести свою войну, и пока в этом мире дышит хотя бы один яггут…
      
      – А разве яггуты где-то ещё остались? Те, что ещё дышат?
      
      – Откуда мне знать. Спроси Тлена.
      
      – Я спросила.
      
      – И?
      
      – И… он не знает.
      
      Ток споткнулся, замедлил шаг, недоумённо взглянул на неё, а потом – на т’лан имасса впереди. «Он не знает?»
      
      Ток не нашёлся с ответом.
      
      – Что, если война закончилась? Что делать дальше т’лан имассам?
      
      Он задумался, затем медленно произнёс:
      
      – Второй обряд Соединения?
      
      – К-х-м-м…
      
      – Конец? Конец
      для т’лан имассов? Худов дух!
      
      – И ни один дух не ждёт их, не готовится принять все эти уставшие, измотанные души.
      
      Конец, конец. Боги, она, возможно, права.
      Он неотрывно глядел на укрытую мехами спину Тлена, его переполняло чувство потери. Огромной, невыразимой потери.
      
      – Ты можешь ошибаться, госпожа.
      
      – Могу, – добродушно согласилась она. – Ты надеешься, что я ошибаюсь, Ток Младший?
      
      Он кивнул.
      
      – Почему? – спросила она.
      
      Почему? Нечеловеческие существа, что поклялись быть орудиями массового истребления. Жестокие, смертоносные, неумолимые. Безжалостные сверх всякой меры.
      Ток кивнул в сторону т’лан имасса, идущего впереди.
      
      – Потому, что он – мой друг, госпожа Зависть.
      
      Они говорили, не понижая голоса. На словах Тока Тлен обернулся, и взгляд тёмных глазниц из-под тяжёлых надбровных дуг, казалось, на миг остановился на малазанце. Затем голова снова повернулась вперёд.
      
      – Призывательница Соединения, – медленно проговорила госпожа Зависть, – находится среди вашей малазанской карательной армии, Ток Младший. Мы сойдёмся в Паннионском Домине. Мы, они, оставшиеся кланы т’лан имассов. Несомненно, сражений там будет в избытке. Уничтожать империи никогда не бывает просто. Уж я-то знаю – уничтожила несколько на своём веку.
      
      Ток молча посмотрел на неё.
      
      Госпожа Зависть улыбнулась.
      
      – Увы, они подходят с севера, тогда как мы идём с юга. Наше дальнейшее путешествие будет непростым.
      
      – Признаюсь, я задумывался об этом, – сказал Ток. – Как именно мы собираемся пересекать враждебную территорию фанатиков?
      
      – Просто, любовь моя. Мы прорежем себе дорогу.
      
      Боги, если я останусь в этой компании – точно умру.
      
      Госпожа Зависть всё ещё улыбалась, не сводя глаз с Тлена.
      
      – Как раскалённый нож сквозь лёд, мы пронзаем сердце… замёрзшей, безвременной души. – Слегка повысив голос, она добавила: – Или так мы предполагаем, верно, Онос Т’лэнн?
      
      Т’лан имасс остановился.
      
      Баальджагг выскользнула из-под руки Тока, потрусила вперёд. Пёс Гарат шёл за ней след в след.
      
      Малазанец развернулся, услышав, как три пары мечей вылетают из ножен.
      
      – Ого, – заметила госпожа Зависть. – Что-то приближается.
      
      Ток снял с плеча лук и упёр его в землю, чтобы натянуть тетиву, тревожно окинул взглядом горизонт.
      
      – Я ничего не вижу… но поверю вам всем на слово.
      
      Спустя мгновение к’чейн че’малле перемахнул линию хребта в ста шагах впереди – огромный, он нёсся вперёд на двух ногах с такой скоростью, будто летел над землёй. Клинки сверкали на концах его рук.
      
      Ай и пёс отшатнулись.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Встреча с этим существом пробудила в Токе болезненные воспоминания о смерти Трейка, у малазанца перехватило дыхание.
      
      – Охотник К’елль, – сказал Тлен, – безжизненный.
      
      Т’лан имасс ещё не взялся за кремнёвый меч. Он развернулся, посмотрел на трёх сегулехов. На короткий миг они будто замерли, глядя друг на друга, затем Тлен кивнул.
      
      Сегулехи двинулись навстречу к’чейн че’маллю – Мок в центре, Сену справа, а Турул – слева, оба на шаг впереди от Третьего.
      
      – Рискованно, – прошептала госпожа Зависть.
      
      – Пришло время, – сказал Тлен, – оценить их в деле. Здесь, на границе Домина, мы должны узнать какова… острота нашего ножа.
      
      Ток положил стрелу на тетиву.
      
      – Что-то подсказывает мне, что парочка прутиков от меня не помешает, – пробормотал он, вспоминая смерть Трейка.
      
      – Ошибаешься, – откликнулся Тлен. – Пока нет надобности проверять мощь камня твоих стрел.
      
      – Мощь, значит? Ладно, но не в этом проблема. У меня ведь всего один глаз, Тлен. И я ни Худа не могу оценить расстояние, а эта тварь – быстрая
      .
      
      – Оставь её сегулехам, – посоветовал т’лан имасс.
      
      – Как скажешь, – ответил Ток, пожимая плечами. Его сердце продолжало биться в бешеном темпе.
      
      Сену и Турул уже проскочили мимо чудовища, нанося жестокие, безошибочные удары, даже не поворачиваясь, при этом, словно змеи, без особых усилий увиливали от хлещущего воздух хвоста охотника.
      
      Мок стоял прямо перед тварью, не отступал ни на шаг.
      
      Огромные лапы зверя рухнули по обе стороны от Третьего – обе руки были отрублены в плечевых суставах обходящими с флангов братьями. Мечи Мока дёрнулись вверх, вонзились, провернулись, рванули и отодвинулись так, что массивная голова чудовища ещё миг балансировала на кончиках клинков, сгибавшихся под её весом. Затем Третий отбросил груз в сторону и отпрыгнул вправо, едва избежав падающего вперёд обезглавленного тела.
      
      К’чейн че’малле с грохотом рухнул на землю, судорожно ударяя ногами и хвостом. Затем движения прекратились.
      
      – Ну, – сказал Ток, переведя дыхание, – было не так уж и сложно. Выходит, эти твари выглядят страшней, чем есть на самом деле. Ну и отлично. Теперь можем просто прогуляться по Домину, верно? Поглазеем на достопримечательности Бастиона, а потом…
      
      – Ты несёшь чушь, – сообщила госпожа Зависть. – Это очень непривлекательно, Ток Младший. Пожалуйста, немедленно прекрати.
      
      Захлопнув рот, Ток смог только кивнуть в ответ.
      
      – А теперь давай пойдём и осмотрим к’чейн че’малле. Мне, например, любопытно.
      
      Ток смотрел, как она пошла вперёд, потом неуверенно заковылял следом. Проходя мимо т’лан имасса, он изобразил болезненную улыбку.
      
      – Думаю, теперь ты можешь расслабиться, да?
      
      Бессмертное лицо повернулось к нему:
      
      – То, как Третий обезглавил его, Ток Младший…
      
      – Да?
      
      – Я бы так не смог. Я никогда не видел такого… умения.
      
      Ток остановился, сузив глаза.
      
      – Тлен, это было великолепно, но разве ты не ровня ему по скорости?
      
      – Возможно.
      
      – А смог бы он сделать это, если бы его братья не подрезали руки? Что, если бы тварь атаковала ногами, а не челюстями? Тлен, этот к’чейн че’малле пытался одновременно одолеть всех трёх. Глупо. Высокомерно.
      
      Т’лан имасс склонил голову.
      
      – Высокомерие – недостаток нежити, Ток Младший.
      
      Улыбка Малазанца стала шире.
      
      – А твоё только что пошатнулось, Тлен? Незнакомые ощущения, да?
      
      Ток пожал плечами и уже собрался было отвернуться и догнать госпожу Зависть, когда кремнёвый меч вдруг оказался в руках Тлена.
      
      – Я обязан бросить ему вызов.
      
      Улыбка сползла с лица Тока, он шагнул к т’лан имассу.
      
      – Погоди, друг. Ты не обязан…
      
      – Я должен бросить ему вызов. Немедленно.
      
      – Но почему?
      
      – Первый Меч т’лан имассов не должен знать себе равных, Арал Фэйл.
      
      – Боги, и ты туда же!
      
      Т’лан имасс направился к сегулехам.
      
      – Подожди, Тлен…
      
      Первый Меч оглянулся.
      
      – Ты разделяешь мои сомнения в себе, смертный, несмотря на свои прежние слова.
      
      – Проклятье, Тлен, сейчас не время! Подумай! Нам нужны все вы – все целые. Невредимые…
      
      – Довольно слов, Арал Фэйл.
      
      Братья стояли вокруг павшего к’чейн че’малля. Госпожа Зависть присоединилась к ним и склонилась, разглядывая труп чудовища.
      
      Преисполненный страха, Ток поравнялся с Тленом, который твёрдым шагом двигался к сегулехам.
      
      Первым их заметил Сену. Он медленно обнажил свой меч, делая шаг назад. Спустя секунду Турул сделал то же самое. Мок медленно повернулся лицом к т’лан имассу.
      
      – Бездна вас побери! – рявкнула госпожа Зависть, выпрямляясь. Её лицо потемнело. – Не сейчас! – Она взмахнула рукой.
      
      Мок рухнул. Тлен, пошатнувшись, остановился.
      
      – Разбуди его, госпожа, – проскрежетал он.
      
      – И не подумаю. Сену, вы с Турулом должны сделать волокуши для своего спящего брата. Сами его и потащите.
      
      – Госпожа…
      
      – Я разговариваю не с тобой, т’лан имасс, – чтобы подкрепить своё заявление, Зависть скрестила руки на груди и повернулась к Тлену спиной.
      
      Некоторое время никто не шевелился. Затем Первый Меч наконец-то спрятал свой меч в ножны.
      
      – Он не может спать вечно, госпожа Зависть, – сказал т’лан имасс. – Ты только оттянула неизбежное.
      
      Она не ответила.
      
      Ток глубоко и тяжело вздохнул.
      
      – Какая очаровательная женщина, – тихо охнул он.
      
      Та услышала и повернулась с улыбкой, от которой его сердце замерло.
      
      – Правда? Вот спасибо!
      
      – Это не то, о чём ты… – Он запнулся.
      
      Она подняла одну бровь.
      
      – О чём я?
      
      – Ни о чём.
      
      Ох, боги, ни о чём!
      
      Волокуши, на которых Сену и Турул тащили Третьего, смастерили из ремешков, кожаной лямки и двух древков от копий, которые наколдовала госпожа Зависть. К ним прикрепили специальные наплечные ремни. Братья-сегулехи бурно переживали произошедшее, но для Тока и, без сомнения, для т’лан имасса очевидным было и то, что никто не станет перечить воле госпожи.
      
      К концу вечера они поднялись на хребет. Дождевые тучи тянулись с севера, заслоняя горные вершины. Воздух становился холоднее.
      
      Сама граница Домина была отмечена рядом каменных пирамид, сложенных вдоль всего хребта. Повсюду виднелись давно заброшенные пограничные пункты, низкие голые каменные стены которых намекали на былые, более изобильные времена. Земля впереди была расчерчена мощёными дорогами, уже начавшими зарастать травой. Холмы сменились широкой и неглубокой долиной, которая брала начало у их подножия, там, где ручей сворачивал на север. В долине виднелись три приземистых крестьянских дома, а судя по группе строений на берегу ручья, у брода располагалась деревушка. Ни одной живой души в поле зрения не было, как не было и дыма из труб, отчего пасторальная картина производила жутковатое впечатление.
      
      Тем не менее переход от бесплодных равнин к зелёным пастбищам со следами человеческой деятельности слегка шокировал Тока Младшего. Ощутив слабый глухой всплеск беспокойства, он понял, что уже привык к одиночеству равнины, которую элинцы называют Ламатат. Отсутствие людей, кроме тех, что были частью его отряда… чужаков —
      уничтожило постоянное напряжение, которое, как он теперь осознал, преследовало его всю жизнь. Возможно, оно преследует в жизни всех. Всё внимание уходит на незнакомые лица, все чувства обострены в попытке узнать неизвестное. Вечные потуги общества. Неужели все мы на самом деле хотим одного – остаться неувиденными, незамеченными? Неужели наш величайший ограничитель – это то, что другие становятся свидетелями наших деяний?
      
      – Ты о чём-то задумался, милый? – прошептала госпожа Зависть, подкравшись к нему сбоку.
      
      Ток пожал плечами.
      
      – Мы не очень-то скрываемся, да? Наш отряд. Воины в масках, гигантские волк с собакой и ко всему прочему – т’лан имасс…
      
      Тлен остановился и повернулся к ним.
      
      – Сейчас я стану невидимым.
      
      – Скажи, когда ты вот так становишься пылью, – спросил Ток, – ты ступаешь на свой Путь Телланн?
      
      – Нет. Я просто становлюсь тем, чем стал бы, если бы Обряд не произошёл. На территории Домина было бы неразумно использовать Телланн, Ток Младший. Однако я буду держаться рядом и сохранять бдительность.
      
      Ток ухмыльнулся.
      
      – А я уже привык, что ты рядом. Во плоти, я хотел сказать. – Он нахмурился. – Ну, то есть вот так.
      
      Пожав плечами в ответ, т’лан имасс рассыпался в водовороте пыли.
      
      – Я, кажется, знаю, что делать с нашими четвероногими спутниками, – сказала госпожа Зависть. – Смотри! – Она подошла к Баальджагг. – Щеночек, ты слишком… заметна в своей теперешней форме. Может, уменьшим тебя немного?
      
      Ай не сдвинулась с места, глядя, как госпожа Зависть протянула тоненькую руку и дотронулась пальцем до лба волчицы.
      
      Не успел Ток моргнуть, как высота и ширина Баальджагг изменились, и теперь она походила на собаку вроде Гарата. Госпожа Зависть улыбнулась, глядя на юг.
      
      – Жёлтые волки всё ещё следуют за нами. Очень любопытные. Но теперь, когда мы среди людей, они вряд ли подойдут близко. Увы, уменьшение сегулехов до размера ребёнка не прибавит им неузнаваемости, как думаешь, Ток Младший?
      
      Малазанец представил себе двух одетых в маски «детишек», сеющих на своём пути смерть. На этом месте его воображение дало сбой.
      
      – Ага, – только и смог он выдавить из себя. – Нет. Точнее да, я согласен.
      
      – Та деревушка, – продолжила Зависть, – позволит нам проверить, как местные реагируют на сегулехов. Если нашей группе потребуется дальнейшая маскировка, мы займемся этим позже. Я развеяла все твои тревоги, милый?
      
      – Да, – неохотно проворчал он, – полагаю, что да.
      
      – В деревушке может быть что-то вроде таверны.
      
      – Вот я бы не рассчитывал, госпожа. Эти торговые дороги выглядят так, будто их не использовали много лет.
      
      – Какое варварство! В любом случае нам пора спуститься вниз.
      
      Первые капли дождя разбились о камень дороги, когда Ток и его спутники наконец добрались до первого из полудюжины убогих и ветхих домишек. Когда-то это была таверна для путешественников, с конюшней и пристройкой для торговых повозок. Но сейчас здание оказалось заброшенным и частично разрушенным: мародёры растащили дерево и резной камень кухни, оставив внутренние помещения беззащитными перед стихией. Среди кирпичных печей покачивалась высокая трава.
      
      Сразу за заброшенной таверной стояли три маленьких здания. Кузница со стойлами, резиденция сборщика десятины и жилой дом. Никаких признаков жизни. Единственная ухоженная с виду постройка была на другом конце мелкой речушки. Её окружала высокая стена из разнородных камней, внутрь вела арка с деревянными дверьми. Из-за стен только и было видно, что пирамидальную вершину здания, покрытую отполированной медью.
      
      – Осмелюсь предположить, что это храм, – пробормотал Ток, стоя посреди одинокой деревенской улочки. Его взгляд зацепился за строение на другой стороне ручья.
      
      – В самом деле, – ответила госпожа Зависть. – И его обитатели уже знают о нас.
      
      Он бросил на неё молниеносный взгляд.
      
      – Откуда бы?
      
      Она пожала плечами.
      
      – Мы – чужаки с равнины Ламатат. Жрец внутри умеет прознавать нужное чарами. Но его легко водить за нос. Ты забываешь… – Она улыбнулась. – У меня были столетия, чтобы совершенствовать свою безобидную маску.
      
      Безобидную? Худов дух, женщина, ты не путаешь слова?!
      
      – Мой милый Ток, священник уже у меня в кармане и, конечно же, ничего не подозревает. Более того, если мы попросим о приюте, нам не откажут. Следуй за мной.
      
      Ток потащился вслед за чародейкой.
      
      – Приют? Госпожа, ты сошла с ума?
      
      – Тише, молодой человек. Сейчас у меня дружелюбное настроение – ты ведь не хочешь знать, что будет, если оно изменится, верно?
      
      – Нет, конечно нет. Тем не менее, госпожа, это большой риск…
      
      – Чепуха! Ты должен научиться верить в меня, Ток Младший. – Она дотянулась до его спины рукой, приобняла и прижала к себе. – Пошли со мной, милый. Вот, разве это не приятно? Лёгкое соприкосновение наших бёдер – неожиданная близость, от которой сердце бьётся быстрее. Влажность дождя, сравнимая с…
      
      – Да, да, госпожа! Прошу, хватит подробностей, иначе мне будет крайне неудобно идти.
      
      Она засмеялась.
      
      – Похоже, я наконец-то смогла очаровать тебя, моя любовь. И по какому же пути я тебя поведу? Так много вариантов! Это захватывает. Скажи мне, Ток Младший, считаешь ли ты меня жестокой?
      
      Храм притягивал его взгляд.
      
      Они вошли в холодный ручей, вода журчала на уровне лодыжек.
      
      – Да, – наконец ответил он.
      
      – Я могу быть жестокой. По правде говоря, обычно я жестока. Подозреваю, что ты всегда это знал. Знаешь, твоё желание сопротивляться мне симпатично. Что нас ждёт впереди, как думаешь?
      
      – Понятия не имею. Но мы уже тут. Постучим?
      
      Госпожа Зависть вздохнула.
      
      – Я слышу чей-то топот.
      
      Дверь слева от них со скрипом отворилась, на пороге появился голый истощённый человек средних лет: бледная кожа, выбритые брови и голова. Его водянистые серые глаза неотрывно смотрели на госпожу Зависть.
      
      – Добро пожаловать, госпожа, – сказал мужчина. – Прошу, входите. Паннионский Домин раскрывает свои гостеприимные объятья… – Его взгляд метнулся ей за спину – на волка и собаку, а затем и сегулехов. – Для вас и ваших спутников. – Он отступил назад.
      
      Окинув Тока непонятным взглядом, госпожа Зависть последовала за священником.
      
      Горячий и влажный воздух за оградой был плотно приправлен запахом разложения, и когда малазанец вышел из тени ворот, он увидел его источник: бесчисленное количество тел, подвешенных за рёбра на огромных стальных крюках вдоль внутренних стен. Ноги болтаются на расстоянии вытянутой руки от пола. Камни позади окрашены жёлтым и тёмно-красным. Безглазые головы свисают вниз, по волосам катятся струи дождя.
      
      Заметив, к чему приковано внимание гостей, жрец осмотрел трупы с лёгкой улыбкой.
      
      – Селяне спасены. Когда работа по строительству этого храма была завершена, они получили свою награду. Они остаются тут, перед нами, как напоминание о милосердии нашего Господа.
      
      – Довольно своеобразная разновидность милосердия, – пробормотал Ток, сдерживая рвотные позывы.
      
      – Понимание приходит со временем, господин, – ответил священник. – Прошу вас за мной, ужин уже готовят. Провидомин Кальт, глава этого храма, ждёт вас в гостевом зале.
      
      – Как мило с его стороны, – сказала госпожа Зависть. – Необычное строение – этот ваш храм.
      
      Оторвав взгляд от убитых крестьян, Ток принялся разглядывать здание. Сплошная медная обшивка пирамиды нарушалась лишь в нескольких случайных местах дюжиной окон со вставленными в них пластинами тонкого розового кварца. Входом служил узкий, высокий портал, обрамлённый четырьмя массивными огранёнными камнями: широкий порог под ногами, два сужающихся менгира по бокам и один камень-перемычка над головой. Ведущий внутрь коридор в три шага длиной показывал, насколько широко основание пирамиды.
      
      Воздух в широкой низкой комнате оказался ещё жарче, чем снаружи, а свет, пробивающийся сквозь окна, был окрашен в розовый. Их ждал низкий стол, уставленный яствами, вокруг лежали подушки, на которые можно было усесться. Перед другим треугольным проходом, расположившимся прямо напротив входа, стояла высокая фигура в загадочной чёрной кованой броне. К левому дверному косяку была прислонена секира с длинной рукоятью. На воине не было шлема, его голова была обрита, а угловатое, лишенное волос лицо от подбородка до носа покрывали старые шрамы.
      
      Худов дух, я узнаю эти шрамы – такие шрамы оставляет шлем с нащёчниками… когда кто-то проходится по нему сильным ударом булавы.
      
      Нахмурившись, госпожа Зависть колебалась пару секунд, после чего повернулась к жрецу и сказала:
      
      – Мне показалось или ты сказал, что нас ждёт высший жрец?
      
      Костлявый улыбнулся.
      
      – И он ждёт, госпожа. – Мужчина поклонился в сторону воина. – Это провидомин Кальт, настоятель нашего храма. Провидомин – самый одарённый среди детей Паннионского Провидца. Несравненный воин, но к тому же образованный. Теперь, чтобы я мог представить вас ему, не почтите ли меня честью, назвав свои имена?
      
      – Меня зовут госпожа Исла’Дракон, – сказала госпожа Зависть, глядя на провидомина. – Моего спутника зовут Ток Младший; мои телохранители – Сену, Турул, и тот, что спит, – Мок. Имена моих питомцев мне тоже назвать?
      
      Ты уже их назвала, не так ли?
      
      Жрец покачал головой.
      
      – В этом нет необходимости. На просторах Домина к безмозглым животным не проявляют уважения. Но так как они под твоей властью, мы примиримся с их присутствием во имя гостеприимства. Спасибо, что представились, госпожа. Теперь я покину вас. – Ещё раз поклонившись, он развернулся и поковылял к маленькой боковой двери.
      
      Провидомин Кальт сделал шаг вперёд, броня звякнула.
      
      – Присаживайтесь, – сказал он спокойным и тихим голосом. – Не часто мы удостаиваемся чести встречать гостей.
      
      Госпожа Зависть приподняла бровь.
      
      – Не часто?
      
      Кальт улыбнулся.
      
      – По правде говоря – вы первые. Территории Паннионского Домина изолированы. Мало кто посещает их, и редко кто чаще, чем единожды. Конечно же, есть среди посетителей и те, кто обрёл мудрость и принял веру – таких мы приветствуем как братьев и сестёр. С принятием веры приходят великие награды, – его глаза блеснули, – и я искренне надеюсь, что такой дар придёт и к вам.
      
      Ток и госпожа Зависть уселись на подушки. Баальджагг и Гарат остались с сегулехами, которые замерли прямо у входа.
      
      Провидомин Кальт расположился напротив гостей.
      
      – Один из твоих слуг болен? – спросил он. – Стоит ли мне отправить кого-то за целителем, госпожа?
      
      – Это вовсе не обязательно. Мок поправится со временем. Провидомин, мне интересно: зачем строить храм в таком ничтожном поселении? Особенно если учесть, что после этого вы казнили всех жителей?
      
      – Жители были награждены, а не казнены, – сказал Кальт. Его лицо потемнело. – Мы казним только преступников.
      
      – А жертвы ощутили разницу?
      
      – Возможно, тебе стоит самой спросить у них, пока ещё не поздно.
      
      – Возможно.
      
      – Отвечая на твой вопрос: этот храм один из семидесяти подобных, недавно построенных. Каждый стоит там, где люди обычно пересекают границы Домина. Духовные и географические границы Паннионского Провидца едины. Только самым верным его слугам доверяется обязанность управлять и защищать.
      
      – Значит, вы принимаете нас, чтобы оценить и рассудить, достойны ли мы войти в вашу империю.
      
      Кальт пожал плечами и потянулся за гроздью какого-то местного фрукта, который Ток не узнал.
      
      – Прошу, угощайтесь. Вино из Алчбы, очень приличное. Нарезанное мясо – бхедерины…
      
      Госпожа Зависть наклонилась вперёд и изящно взяла кусочек, после чего кинула его в сторону входа в зал. Гарат сделал шаг вперёд, обнюхал мясо и съел. Госпожа улыбнулась высшему жрецу.
      
      – Благодарю, с радостью.
      
      – Среди наших людей, – Кальт хрипел и у него тряслись руки, – то, что ты только что сделала, – смертельное оскорбление.
      
      – А среди моих – это обычный прагматизм.
      
      Провидомин оскалил зубы в холодной улыбке.
      
      – Доверие и честь ценят в Паннионском Домине, госпожа. Теперь контраст с культурой мест, откуда ты родом, отчётливо виден.
      
      – В самом деле. Рискнёшь ли ты поддаться нашему разрушительному влиянию?
      
      – У тебя нет здесь влияния, госпожа. Возможно, тем не менее у нас
      есть.
      
      Ток налил себе немного вина, гадая, что у Зависти на уме. Они забрались в осиный улей, а теперь она, улыбаясь, выдёргивает одной из ос крылья.
      
      Кальт овладел собой.
      
      – Разумно ли надевать на своих слуг маски, госпожа? Обычно это не принято – вопреки твоей огорчительной паранойе.
      
      – Ах, но ведь они больше, чем просто слуги, провидомин. На самом деле они посланники. Скажи, тебе знакомы сегулехи?
      
      Кальт медленно отклонился назад, изучая молчаливых воинов, стоящих у входа.
      
      – Островной народ… который убивает всех наших монахов. Народ, который просит нас объявить им войну и послать флот для вторжения. Заносчивость им ещё аукнется. В конце концов, одно дело убивать безоружных жрецов… Десять тысяч провидоминов принесут сегулехам отмщение. Хорошо, – вздохнул он, – эти посланники теперь приползли сюда просить прощения?
      
      – Вовсе нет, – сказала госпожа Зависть. – Они прибыли, чтобы…
      
      Ток одёрнул госпожу за руку. Она удивлённо посмотрела на него.
      
      – Госпожа, – прошептал он, после чего повернулся к Кальту. – Они были посланы доставить сообщение Паннионскому Провидцу. Лично.
      
      – Так тоже можно сказать, – сухо заметила Зависть.
      
      Отпустив её руку, Ток откинулся назад, дожидаясь, пока сердце прекратит так дико стучать.
      
      – Подобная аудиенция потребует особых условий, – сказал Кальт, не сводя глаз с сегулехов. – Безоружные. Без масок. Может, и другие условия – но, конечно же, это не мне решать. – Его взгляд перескочил обратно на госпожу Зависть. – Как эти эмиссары могут быть вашими слугами?
      
      – Женские чары, – улыбаясь, ответила она.
      
      Было видно, как он вздрогнул.
      
      Да, уж я-то знаю, каково это. Твоё сердце вдруг превратилось в воду. Ты отчаянно сражаешься, чтобы не броситься к её ногам. Да, пойман, приколот иголкой и корчишься…
      
      Кальт откашлялся.
      
      – Не буду мешать вашей трапезе. Спальные помещения уже приготовлены. Монах, который встретил вас у входа, будет вашим проводником. День подходит к концу, когда звонит колокол. Спасибо вам за эту крайне поучительную беседу. – Он встал, подхватил стоявший у стены за его спиной топор и удалился через внутренние двери.
      
      Ток хмыкнул, когда створки закрылись.
      
      – Поучительная? Это была шутка?
      
      – Ешь, моя любовь, – сказала Зависть. – Сытно поешь и наполни желудок… прежде чем мы получим нашу награду.
      
      Ток, пивший в этот момент вино, подавился и беспомощно кашлял некоторое время, после чего посмотрел на неё мутными глазами.
      
      – Награду? – прохрипел он.
      
      – Мы с тобой, конечно же. Я подозреваю, что сегулехам предоставят подходящий эскорт или что-то в этом роде. А Баальджагг и Гарата, конечно же, зарежут. Вот, попробуй это. Очень вкусно. Перед восходом, как мне кажется, чтобы огонь в наших венах был высвобожден и мог приветствовать восход солнца. Или что-то такое же жалкое. С другой стороны, мы можем принять веру. Думаешь, мы убедим его? Что это за фрукт такой? По вкусу как солдатские портянки. Не думаю. Он уже всё решил, вот увидишь.
      
      – И ты ему в этом помогла, госпожа.
      
      – Разве? – Она сделала паузу, задумавшись, но лишь на мгновение, после чего взяла себе кусок хлеба. – Не могу представить, чем. Я была раздражена, это так. Ты когда-нибудь замечал, как вычурно запутывается речь, чтобы замаскировать жестокость? У меня появилась идея! Посмотри на сегулехов – всегда в масках, да, но тем не менее они всегда говорят прямо и всегда говорят правду, верно? В этом что-то есть, ты так не думаешь? Какая-то скрытая значимость? Наши податливые мягкие мясистые лица просто мастера обмана – куда более утончённая маска, чем те, что на братьях. Ещё вина? Великолепно. Алчба? Никогда не слышала о такой. Сегулехи показывают только свои глаза, лишённые общепринятых выражений, но остающиеся зеркалом их души. Это стоит отметить. Хотела бы я знать, кто ввёл эту традицию и почему.
      
      – Прошу тебя, госпожа, – прервал её монолог Ток, – если они намереваются убить нас…
      
      – Намерения не важны, милый мой. Это мёд из клевера? Прелестно. К слову, стены вокруг нас в основном полые, но не пустые. Будь добр, отнеси эти тарелки с мясом моим щеночкам. Спасибо, милый, ты такая душка.
      
      – Хорошо, – проворчал Ток, – они знают, что мы знаем. Что теперь?
      
      – Ну, не знаю, как ты, но я смертельно устала. Я искренне надеюсь, что кровати у них мягкие. Как думаешь, паннионцы заинтересованы в таких удобствах, как водопровод?
      
      – Никто не заинтересован
      в водопроводе, госпожа Зависть, но я уверен, что они что-то придумали.
      
      – Трапеза завершена! И где же наш маленький бедный монах?
      
      Боковая дверь открылась, и появился человек.
      
      – Удивительное совпадение. Поблагодари хозяина за трапезу и запугивание. Показывай, куда идти.
      
      Монах поклонился, указывая дорогу.
      
      – Следуйте за мной, почтенные гости. Увы, животные должны остаться снаружи, за стенами.
      
      – Конечно.
      
      Мужчина поклонился ещё раз.
      
      Госпожа Зависть повела пальцем тонкой руки, и Баальджагг с Гаратом вприпрыжку отправились наружу.
      
      – Отличная дрессировка, – прошептал монах.
      
      – Вы и не представляете, – ответила она.
      
      Спальни тянулись вдоль одной стены – маленькие квадратные комнаты с низкими потолками, пустые за исключением узких коек с матрасами из шкур и светильников, расположенных на единственной полке в стене. Комната в дальнем конце прохода была общей купальней: выложенный плиткой пол имел разноуровневые углубления в виде бассейнов. Проточная вода была холодной и чистой.
      
      Оставив госпожу в одиночестве принимать омовение, Ток вошёл в свою келью и, вздыхая, поставил сумку на пол. Его нервы уже были на пределе, а мелодичное пение госпожи Зависти, доносившееся из купальни, совсем не помогало. Он обессиленно упал на кровать. Спать? Невозможно. Эти ублюдки уже сейчас точат ножи, готовя нашу награду. Мы вот-вот примем веру, и эта вера – череп…
      
      Его глаза внезапно открылись от неожиданного, пронзительного крика. Было темно – светильники погасли или были убраны. Ток понял, что всё же заснул. И это попахивало колдовством. Крик прозвучал ещё раз, оборвавшись затихающим бульканьем.
      
      Снаружи цокали чьи-то когти.
      
      Потный, но дрожащий Ток вскочил с кровати. Он вытащил широкий обсидиановый кинжал, который для него сделал Тлен, и плотно сжал правой рукой обёрнутую кожей рукоять. Затем вытащил левой рукой из ножен свой собственный железный нож.
      
      Когти. Или тут одиночники… или Баальджагг с Гаратом решили сюда наведаться.
      Он тихо молился, чтобы правдой оказалось второе.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Грохот разрушенной кладки заставил его подпрыгнуть. Где-то рядом стена рассыпалась на куски. Кто-то всхлипнул, потом завизжал, когда клыки скрежетнули по его костям. Звук тела, которое тащили куда-то наружу, заставил Тока низко пригнуться, а кинжалы в его руках – дрожать.
      
      Тьма. Что, во имя Худа, мне делать? Я ничего не вижу!
      
      Дверная рама раскололась под весом тяжелой туши. По звуку стало понятно, что дверь обрушилась внутрь… под весом голого трупа, слегка освещённого слабым светом, идущим из коридора.
      
      Огромная голова скользнула в поле зрения, её глаза слабо светились.
      
      Ток судорожно вздохнул.
      
      – Баальджагг, – прошептал он, – ты подросла с тех пор, как я в последний раз тебя видел.
      
      Признав малазанца, ай на миг задержалась, а затем вышла из дверного проёма. Ток дождался, пока Баальджагг проскользнёт мимо, и последовал за волчицей.
      
      Коридор был разгромлен. Рассыпавшийся камень, обломки кроватей и куски плоти повсюду. Стены были испещрены брызгами крови и желчи. Боги, неужели волчица проломилась через камни толщиной в руку? Но как?!
      
      Низко опустив голову и клацая когтями, Баальджагг подалась в сторону купальни. Ток легко двигался за ай. До того как они добрались до комнаты, второй четвероногий силуэт возник из бокового прохода рядом со входом. Тёмный, буро-серый и даже крупнее, чем Баальджагг. Горящие, словно угли, глаза на широкой, вымазанной кровью голове уставились на Тока Младшего.
      
      Гарат?
      
      Плечи зверя были покрыты белой пылью, он прижался к стене, чтобы дать Баальджагг пройти.
      
      – Гарат, – прошептал Ток, когда следом за ай оказался в пределах досягаемости огромных челюстей. – Что же такого было подмешано в то мясо бхедерина, которое ты съел?
      
      В ту ночь в нём не было и следа от нежного пса – Гарат был первоклассным хладнокровным убийцей. Смерть пряталась в огромных глазах собаки.
      
      Зверь позволил Току пройти, потом развернулся и нырнул обратно в проход, по которому пришёл.
      
      Ряд свечей на дальней стене освещал купальню. Баальджагг вынюхивала что-то, огибая бассейны. Сочащаяся вода была окрашена кровью. Во мраке Ток мог разглядеть четыре трупа в доспехах, лежащие на дне бассейнов. Малазанец не был уверен, но ему показалось, что солдат сварили заживо.
      
      Ток наклонился к стене и, содрогаясь всем телом, вернул обратно ужин, который так щедро предоставил провидомин.
      
      Отдалённый грохот тряхнул пол под ногами. Гарат продолжает свою безжалостную охоту. Несчастные ублюдки, вы пригласили в свой храм не тех гостей…
      
      – Так вот ты где!
      
      Ещё чувствуя тошноту, он развернулся и увидел госпожу Зависть, одетую в белую, без единого пятнышка, ночную рубашку, чёрные волосы были подобраны и заколоты сзади. Женщина стояла в дверном проёме.
      
      – Увы, их броня оказалась смертельно тяжёлой, – сказала Зависть с сожалением, глядя на трупы в бассейнах. Потом её лицо посветлело. – Ладно, вы двое, пошли со мной! Сену и Турул уже должны были закончить с воинами провидомина.
      
      – Я думал, он один, – недоумевая пробормотал Ток.
      
      – Скорее около двадцати. Кальт был их капитаном и высшим жрецом храма. Воин-жрец – какая нелепая комбинация. Иди обратно в свою комнату, милый. Тебе нужно собрать вещи. Встретимся снаружи.
      
      Чародейка удалилась.
      
      Ток старался не отставать, Баальджагг шла сзади. Сделав глубокий дрожащий вдох, он спросил:
      
      – А Тлен появлялся?
      
      – Я его не видела. Да он и не пригодился бы. Всё было под контролем.
      
      – Пока я похрапывал где-то, как дурак.
      
      – Баальджагг тебя стерегла, любовь моя. Ты ведь очень устал, не так ли? Вот мы и пришли. Собирай вещи. Гарат намерен уничтожить этот храм…
      
      – К слову, – перебил её Ток, – насчет Гарата…
      
      – Ты, наверное, встал не с той ноги, да? Давай обсудим это позже.
      
      – Хорошо, – проворчал он, входя в комнату. – Обязательно обсудим.
      
      Внутренние кельи храма рассыпались в пыль, а Ток стоял снаружи и смотрел, как два сегулеха снимали с крюков трупы крестьян и заменяли их недавно зарезанными телами воинов провидомина. Кальт, с единственной колотой раной в сердце, был среди них.
      
      – Он сражался с яростной решительностью, – прошептала госпожа Зависть на ухо Току. – Его топор был повсюду, но Турул, казалось, едва двигался. Парировал почти незаметно. Затем лениво потянулся и ударил капитана-провидомина прямо в сердце. Дивное зрелище, Ток Младший.
      
      – Не сомневаюсь, – прошептал он. – Скажи, теперь Провидец знает о нас?
      
      – О да! И уничтожение этого храма причинит ему настоящую боль.
      
      – Он отправит Худову тучу войск против нас.
      
      – Если только может освободить одну из армий с северного фронта, это кажется вероятным. Конечно, он испытает потребность как-то ответить нам, хотя бы для того, чтобы замедлить наше передвижение.
      
      – Мне, похоже, можно возвращаться, хоть прямо сейчас, – буркнул Ток.
      
      Она приподняла бровь.
      
      – Тебе не хватает уверенности?
      
      – Госпожа, я не сегулех. Я не ай на грани Восхождения. Я не т’лан имасс. Я не собака, которая может на равных сразиться с Гончей Тени. И я не ведьма, которая может заживо вскипятить человека щелчком пальцев!
      
      – Ведьма? Я оскорблена! – Она двинулась к нему, скрестив руки. Её глаза горели. – Ведьма! Ты хоть раз видел, чтобы я щёлкала пальцами? О Бездна, что за безвкусный образ!
      
      Он невольно сделал шаг назад.
      
      – Просто фигура речи…
      
      – Просто заткнись! – Она взяла его лицо в руки, подтянула опасно близко к себе. Её полные губки слегка приоткрылись. Ток пытался отстраниться, но его мышцы будто растаяли.
      
      Неожиданно она насупилась и остановилась.
      
      – Нет, пожалуй, нет. Ты мне больше нравишься… свободным. – Мрачное выражение лица смягчилось. – По крайней мере, большую часть времени. Хотя ты испытал моё терпение сегодня утром.
      
      Госпожа Зависть отпустила Тока. Ещё мгновение разглядывала его лицо, после чего с улыбкой отвернулась.
      
      – Я думаю, мне нужно переодеться. Сену! Когда закончишь, найди мне мой гардероб!
      
      Ток медленно покачнулся. Он дрожал, испуганный уверенным, инстинктивным осознанием того, что мог бы сделать этот поцелуй. А поэты пишут об узах любви! Ха! Она воплощает то, о чём они пишут фигурально. Если бы у желания была богиня…
      
      Взвился водоворот пыли, и Тлен появился из земли перед Током. Т’лан имасс повернул голову и уставился на спящего рядом с наружными вратами Мока, после чего сказал:
      
      – Охотники К’елль идут за нами. – Казалось, что т’лан имасс собирался сказать что-то ещё, но потом он опять просто растворился в пыли.
      
      – Видишь, – обратилась госпожа Зависть к малазанцу. – Теперь ты, наверное, рад, что я настояла на том, чтобы ты немного поспал?
      
      …Они подошли к перекрёстку, отмеченному парой наполовину закопанных в землю менгиров, которые опирались на небольшой холмик между двумя мощёными дорогами. Когда-то на поверхности менгиров были вырезаны тайные знаки, но ветер и время сделали своё дело, и пиктограммы истёрлись.
      
      Госпожа Зависть встала перед обелисками, подпёрла одной рукой подбородок и стала изучать символы.
      
      – Занятно. Корни этого языка уходят в имарийский. Могу предположить, что это геностелийский.
      
      Ток вытер со лба налипшую на пот пыль.
      
      – И что же там написано? Дай угадаю: «Всякий пришедший сюда будет разорван напополам, освежёван, обезглавлен и сильно избит».
      
      Она окинула его взглядом и приподняла бровь.
      
      – Тот, что справа, указывает дорогу на Кель-Тор, тот что слева – на Бастион. Тем не менее кое-что занятное есть в этих обыденных сообщениях. Очевидно, Паннионский Домин когда-то являлся геностелийской колонией – геностилийцы были умелыми моряками, милый. Увы, их расцвет завершился много веков назад. Но следы этого величия мы видим перед собой, ведь до Геностелийского архипелага отсюда полмира.
      
      Хмыкнув, Ток взглянул на насыпную дорогу к Бастиону.
      
      – Возможно, их города и сохранились, но судя по тому, что мы знаем, паннионцы некогда были горным народом. Пастухи. Варвары. Враги племён даруджийцев и гадробийцев. Эту твою колонию завоевали, госпожа Зависть.
      
      – Но так ведь всегда происходит, верно? Цивилизация процветает, а потом орда хрюкающих дикарей с близко посаженными глазками появляется из ниоткуда и давит эти цветы. На заметку Малазанской империи.
      
      – «Никогда не стоит игнорировать варваров», – прошептал Ток. – Это слова императора Келланведа.
      
      – На удивление мудрые слова. И что с ним случилось?
      
      – Его убила женщина с близко посаженными глазками… но она была из цивилизованного общества. Напанка… если можно назвать напанцев цивилизованными. В любом случае она была из самого сердца империи.
      
      – Мой милый, Баальджагг выглядит беспокойной. Нам стоит продолжить путь, особенно учитывая всех этих немёртвых двуногих ящериц, что плетутся за нами.
      
      – Тлен сказал, ближайшим до нас пару дней пути. Как далеко Бастион?
      
      – Мы прибудем туда к закату завтрашнего дня, если на этих указателях ещё начертано верное расстояние.
      
      Они зашагали по дороге, сегулехи следовали за ними, таща волокушу. Брусчатку под ногами, хотя и погружённую глубоко в грунт, покрывал травяной ковёр. В этом сезоне путешественников было немного, если таковые вообще случались, и Ток за целый день никого так и не увидел на дороге. Несвежие останки рогатого скота и овец по обе стороны дороги служили доказательством того, что тут водятся волки. Не было видно ни одного пастуха, гонящего стадо, а из всех домашних травоядных только козы и лошади способны пережить возвращение к дикой жизни.
      
      Когда они в полдень устроили себе привал на окраине очередной заброшенной деревушки – на этот раз без храма, – Ток ещё раз проверил своё оружие, потом разочарованно зашипел и посмотрел на госпожу Зависть, которая сидела напротив.
      
      – В этом нет никакого смысла. Домин расширяется. Очень жадно. Армиям нужна еда. И городам тоже. Если фермеры поставляют только призраков, то откуда, во имя Худа, они берут провизию?
      
      Госпожа Зависть лишь пожала плечами.
      
      – Эти вопросы не ко мне, любовь моя. Приземлённые материи и экономика кажутся мне смертельно скучными. Возможно, ты найдёшь ответ на свой бессмысленный вопрос в Бастионе.
      
      – Бессмысленный?
      
      – Ну да. Домин расширяется. У них есть армии и города. Это факты. А детали уже для книжных червей, Ток Младший. Разве тебя не должны волновать более увлекательные вопросы – вроде твоего выживания?
      
      Он уставился на неё и медленно моргнул.
      
      – Госпожа Зависть, я уже всё равно что ходячий труп. Зачем думать о выживании?
      
      – Это абсурд! Я слишком ценю тебя, чтобы увидеть, как тебя попросту зарежут. Ты должен научиться доверять мне, милый.
      
      Он отвёл глаза.
      
      – За деталями, госпожа, скрывается правда. Знать своего врага – вот основной принцип. Можно использовать свои знания. – Он замялся, но продолжил: – Детали могут раскрыть истину, особенно когда речь идёт о мотивах и интересах тех, кого выбираешь в союзники.
      
      – Понимаю. И что же ты хочешь знать?
      
      Он встретился с ней взглядом.
      
      – Что именно ты здесь делаешь?
      
      – Ток Младший, неужели ты забыл? Твой т’лан имасский товарищ сказал, что секреты Разрыва в Морне можно узнать только в Домине.
      
      – Это лишь повод, госпожа, – пробурчал он. – Ты манипулируешь. Всеми нами. Мной, сегулехами, даже самим Тленом. – Он указал на собаку. – Гарат твой щенок.
      Он мог быть Гончей Тени…
      
      – Он мог быть,
      это правда, – улыбнулась она, – но я тем не менее верю: он не хочет.
      
      – Что это значит?
      
      – Ты очень легко раздражаешься, мой милый. Если тебя оставили дрожать посреди широкой и глубокой реки – расслабься и плыви по течению. У меня всегда это получалось, уверяю тебя. А что до манипуляций, неужели ты правда думаешь, будто у меня есть силы повлиять на т’лан имасса? Сегулехи же, хм, уникальны. У нас один путь, в конце концов, и это приводит к тому, что принуждения не возникает.
      
      – Не возникало, госпожа. Но возникнет.
      
      Она пожала плечами.
      
      – И наконец: у меня нет власти над Гаратом или Баальджагг. В этом я тебя уверяю.
      
      Он ухмыльнулся.
      
      – Остаюсь только я.
      
      Она потянулась к нему, легонько положила свою тоненькую ладошку ему на руку.
      
      – А в этом, милый, я просто женщина.
      
      Он стряхнул её руку.
      
      – В твоём очаровании есть чары, госпожа Зависть. Не пытайся убедить меня в обратном.
      
      – Чары? Что ж, думаю, это можно назвать и так. А ещё тайной, да? Чудом, волнением. Надеждой и возможностями. Желание, милый, наиболее заманчивая магия. А ещё, любовь моя, это магия, от которой у меня самой нет защиты…
      
      Она наклонилась ближе, её глаза были полуприкрыты.
      
      – Я не буду принуждать тебя поцелуем, Ток Младший. Неужели не видишь? Ты должен сам решить поцеловать меня, иначе я и вправду лишу тебя воли. Что скажешь?
      
      – Пора идти, – сказал он, вставая. – Очевидно, честных ответов я от тебя не услышу.
      
      – Я только что их тебе дала! – парировала она, также поднимаясь.
      
      – Достаточно, – сказал он, собирая свою амуницию, – я не хочу играть, госпожа Зависть. Играй где-то в другом месте.
      
      – Как же ты мне не нравишься, когда ведёшь себя подобным образом!
      
      – Только не дуйся, – пробормотал он, ступая на дорогу.
      
      – Я сейчас выйду из себя, молодой человек! Слышишь меня?
      
      Он остановился и оглянулся.
      
      – Мы успеем пройти ещё несколько лиг при дневном свете.
      
      – Да чтоб тебя! – она топнула ногой. – Ты такой же, как Рейк!
      
      Единственный глаз Тока медленно расширился, после чего он ухмыльнулся.
      
      – Дыши глубже, дорогая.
      
      – Он всегда
      говорил точно так же! Возмутительно! Всё снова происходит точно так же. Да что с вами всеми?
      
      Он засмеялся, не обидно, а с неожиданной теплотой.
      
      – Пойдём, Зависть. Я наскучу тебе детальным рассказом о моей юности. Это убьёт некоторое время. Я родился на корабле, знаешь ли, и это было за пару дней до того, как Ток Старший узнал о своём отцовстве. Моя мама была сестрой капитана Картерона Креста. Видишь ли, Крест был человек с характером…
      
      …Земли за стенами Бастиона были опустошены. Усадьбы превратились в черные груды тлеющих развалин; по обе стороны дороги земля оказалась взрыта, будто израненная плоть. Пейзаж вокруг приземистых стен небольшого города был усыпан остатками массивных кострищ, похожих на посыпанные белом пеплом курганы. И ни живой души.
      
      Дым нависал над многоярусными жилищами Бастиона. Над серыми завитками белыми флагами маячили чайки. Их приглушенные крики были единственным звуком, слышным Току и госпоже Зависти, когда отряд приближался к внешним городским воротам. Сильный запах пожарища поглощал вонь озера, лежавшего с другой стороны города. Воздух был тёплым и пыльным.
      
      Ворота оказались приоткрыты. Когда путники приблизились, Ток заметил движение за аркой – словно чей-то силуэт быстро промелькнул, тёмный и беззвучный. У Тока сдали нервы.
      
      – Что здесь произошло? – громко поинтересовался он.
      
      – Нечто очень неприятное, – кивнула госпожа Зависть.
      
      Они замерли в тени арки, где воздух неожиданно стал чересчур сладким, отдавая запахом палёной плоти. Ток зашипел сквозь зубы.
      
      Баальджагг и Гарат – оба вновь обрели скромные размеры – рысью подались вперёд, опустив головы.
      
      – Мне кажется, на вопрос о снабжении действительно существует довольно мрачный ответ, – сказала госпожа Зависть.
      
      Ток кивнул.
      
      – Они едят своих же мертвецов. Не думаю, что входить в город будет разумно.
      
      Она повернулась к нему.
      
      – Разве тебе не интересно?
      
      – Не настолько, чтобы покончить с собой.
      
      – Ничего не бойся. Давай посмотрим поближе.
      
      – Зависть…
      
      Её глаза выражали решительность.
      
      – Если местные будут достаточно глупы, чтобы угрожать нам, они познают мой гнев. И гнев Гарата тоже. И если ты, милый, думаешь, что сейчас тут руины, то ты получишь ценный урок о том, что такое перспективы. Пошли.
      
      – Так точно.
      
      – Фамильярность порождает несерьёзность. Понятно. Как жаль.
      
      Два сегулеха и их командир, который всё ещё был без сознания, двигались в трёх шагах позади. Ток и госпожа Зависть добрались до площади.
      
      Длинные человеческие кости были разделены и сложены вокруг внутренних стен, некоторые запёкшиеся на жаре, другие красные и сырые. Строения, выходившие фасадом на площадь, почернели, дверные проёмы и окна зияли пустотой. Кости различных животных: собак, мулов, лошадей и волов – лежали вокруг, обглоданные и раздробленные.
      
      Три человека, которые, очевидно, были жрецами, ждали их в центре площади. Наголо бритые, тощие и бледные, облаченные в свои бесцветные робы. Один из них шагнул навстречу приближающимся Току и Зависти.
      
      – Добро пожаловать, чужаки. Служитель увидел вас на дороге, и мы втроём поспешили поприветствовать вас должным образом. Вы выбрали благоприятный день, чтобы посетить славный Бастион; увы, в этот день ваши жизни также подвергнутся великой опасности. Мы будем стараться направить вас и таким образом увеличить ваши шансы пережить жестокое… перерождение города. Если вы последуете за нами… – Он указал на боковую улочку, – на улицу Илтары, мы сойдём с пути исхода, но сможем стать свидетелями чуда.
      
      – Прекрасно, – ответила госпожа Зависть. – Мы благодарим вас, святые отцы.
      
      До боковой улочки было не больше пятидесяти шагов, тем не менее за время, которое они шли, тишина города быстро сменилась нарастающим ропотом, сухим шёпотом, идущим из сердца Бастиона. К концу пути Баальджагг и Гарат оказались по бокам госпожи Зависти. Сэну и Турул прислонили волокушу к стене углового здания и снова повернулись к площади, положив руки на рукояти мечей.
      
      – Жители Бастиона приняли объятья нашей Веры, – сказал жрец. – Такое принятие приходит подобно лихорадке… лихорадке, которую может унять только смерть. И всё же мы должны помнить, что Принятие впервые случилось здесь, в Бастионе, четырнадцать лет назад. Провидец вернулся с Горы, произнося Слова Правды, и сила этих слов вырвалась наружу, пульсируя… – Голос жреца ломался под воздействием какой-то сильной эмоции, вызванной его собственными словами. Он склонил голову, а всё его тело тряслось.
      
      Другой священник продолжил за него:
      
      – Вера впервые расцвела именно здесь. Той ночью в Бастионе остановился караван из Элингарта. За одну-единственную ночь все чужаки были награждены. И спустя девять месяцев на этот смертный свет появился Первый Ребёнок Мёртвого Семени. Ныне он достиг совершеннолетия. Это событие, которое вызвало новый расцвет веры – произошло второе Принятие, уже под командованием Первого Ребёнка, Анастера. Сейчас вы увидите его – рядом с ним его мать – во главе недавно обращённых тенескаури. Война ждёт их далёко на севере, где лежит бесславный город Капастан, который должен быть награждён.
      
      – Святые отцы, – сказала госпожа Зависть так громко, чтобы её услышали через рёв кричащей толпы, – прошу, простите моё невежество. Ребёнок Мёртвого Семени – что вы имеете этим в виду?
      
      – В моменты награды те мужчины, которые не разделяют нашу веру, госпожа, часто невольно проливают семя жизни… и излитие это продолжается, когда жизнь покидает тело. Именно в этот момент, положив труп под себя, женщина может оседлать его и таким образом принять семя мёртвого мужчины. Дети, рожденные в результате подобного зачатия, – святейшие родственники Провидца. И Анастер первый из них, достигший совершеннолетия.
      
      – Это, – сказала госпожа Зависть, – необычно…
      
      Ток впервые на своей памяти увидел, как её лицо болезненно побледнело.
      
      – Дар Провидца, госпожа. Ребёнок Мёртвого Семени несёт видимое доказательство того, что смерть целует жизнь – доказательство самого Вознаграждения. Мы знаем, что чужеземцы боятся смерти. Верующие – нет.
      
      Ток прокашлялся и наклонился к священнику.
      
      – А когда эти тенескаури покинут Бастион… в городе останется хоть кто-то живой?
      
      – Принятие неизбежно для всех, господин.
      
      – Другими словами, те, кого не поразила лихорадка, были… вознаграждены?
      
      – Верно.
      
      – А потом съедены.
      
      – У тенескаури есть нужды.
      
      Беседа подошла к концу, когда толпа жителей, хлынувшая с главной улицы, заполонила площадь. Во главе толпы ехал юноша, он единственный сидел на коне – покрытой язвами, пожилой, чахлой тягловой кляче с изогнутой спиной и шеей. Когда юноша проехал вперёд, он неожиданно обернулся туда, где стояли Ток и другие. Затем указал на них длинной тонкой рукой и вскрикнул.
      
      Это был бессловесный пронзительный звук, но последователи хорошо его поняли. Сотни лиц повернулись и уставились на незнакомцев, после чего люди кинулись к чужакам.
      
      – Ох, – выдохнула госпожа Зависть.
      
      Второй священник отскочил назад.
      
      – Увы, нашей защиты недостаточно. Приготовьтесь к своей награде, чужаки! – сказал он и помчался прочь вместе с двумя другими жрецами.
      
      Госпожа Зависть подняла руки и неожиданно оказалась окружена парой огромных зверей. Оба ринулись навстречу толпе. На мостовую хлынула кровь, и повалились первые тела.
      
      Сегулехи протиснулись мимо Тока. Сену остановился рядом с Завистью.
      
      – Разбуди нашего брата, – прокричал он.
      
      – Согласна, – сказала она, – Тлен, без сомнения, тоже появится, но я подозреваю, они будут слишком заняты для того, чтобы сражаться друг с другом.
      
      Кожаные ремни лопнули, когда Мок буквально взмыл в воздух, уже держа оружие в руках.
      
      А вот и я, забытый всеми.
      Ток принял решение.
      
      – Повеселитесь тут от души, – сказал он, отходя по боковой улочке.
      
      Пока ай и пёс прогрызали путь сквозь воющую толпу, госпожа Зависть развернулась, широко открыв глаза.
      
      – Что? Куда это ты?
      
      – Я принял Веру! – крикнул он. – Эта толпа несётся прямо на малазанское войско, хотя ещё не знает об этом. И я иду с ней.
      
      – Послушай, Ток! Мы сотрём это жалкую армию и бледного коротышку в порошок! Нет никакой нужды…
      
      – Не уничтожай их! Прошу, Зависть. Прорежьте себе путь, да, но они нужны мне.
      
      – Но…
      
      – Нет времени! Я всё решил! Если удача Опоннов будет сопутствовать мне – мы ещё встретимся. Иди, ищи свои ответы, Зависть, а я найду друзей!
      
      – Подожди…
      
      С последней волной Ток развернулся и побежал по улице.
      
      Оглушающая вспышка волшебства толкнула его в спину, но он не обернулся. Зависть вымещала злость.
      
      Худ её знает, она только что могла потерять самообладание. Боги, любимая, оставь кого-то из них в живых.
      
      Он повернул направо и опомнился лишь посреди толпы орущих крестьян, рвущихся, как и он, к основной артерии города, куда хлынули Верные. Он ворвался в безумный поток и начал кричать – бессловесно, как кричат немые, – с бездумной фанатичностью продираясь через поток.
      
      Как листок посреди широкой и глубокой реки…
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Глава десятая
      Мать Тьма породила трёх чад,
      Первые, тисте анди, дети возлюбленные,
      на земле обитали до Света.
      Затем в муках родились Вторые,
      тисте лианс, в пламенной славе Света.
      И в ярости Первые чада
      отреклись от Матери. Были
      изгнаны обречённые дети Тьмы.
      Тогда она, милосердная,
      жизнь даровала Третьим,
      порожденьям войны между Светом
      и Тьмой, тисте эдур. И тень
      навеки скрыла их души.
      Сэбун Иманан.
      Басни Кильманара
      
      Он получил крепкую оплеуху, боль утихла быстро – прежде, чем он успел осознать, что всё это значит, – осталось лишь щекочущее онемение, с которым он был готов легко скатиться обратно в бесчувственность. Но тут же получил вторую пощёчину.
      
      Остряк приоткрыл глаза.
      
      – Проваливай, – промямлил он и снова зажмурился.
      
      – Ты пьян! – прорычала Скалла Менакис. – И воняешь. О, боги, одеяло всё заблевал. Так, с меня хватит, пусть хоть сгниёт здесь! Сам возись, Бук. Я пойду обратно в цитадель.
      
      Остряк услышал удаляющийся стук сапог по неровным доскам пола в его убогой комнатушке, услышал, как дверь со скрипом раскрылась, а затем с грохотом захлопнулась. Вздохнул и перекатился набок, чтобы провалиться обратно в сон.
      
      На лицо вдруг упала холодная, мокрая тряпка.
      
      – Утрись, – произнёс Бук. – Ты, друг, мне нужен трезвым.
      
      – Никому я не нужен трезвым, – пробурчал Остряк, отбрасывая тряпку. – Оставь меня в покое, Бук. Хоть ты-то можешь понять…
      
      – Вот именно, я могу. А ну сядь, чтоб тебя!
      
      Крепкие руки схватили Остряка за плечи, вздёрнули. Он сумел схватить Бука за запястья, но в пальцах не осталось силы, так, слабенько подёргаться. В голове загудела боль, налилась под закрытыми веками. Остряк перегнулся вперёд, его стошнило, желчь полилась изо рта и через ноздри на пол между потёртыми сапогами.
      
      Позывы к рвоте утихли. В голове внезапно прояснилось. Сплюнув, Остряк скривился:
      
      – Это была не просьба, ублюдок ты этакий. Ты не имеешь права…
      
      – Заткнись.
      
      С ворчанием Остряк уронил голову на руки.
      
      – Сколько дней?
      
      – Шесть. Ты свой шанс упустил, Остряк.
      
      – Шанс? Ты о чём вообще?
      
      – Слишком поздно. Септарх с паннионской армией перешёл реку. Вторжение официально началось. Говорят, по фортам за стенами города ударят ещё до заката. И возьмут их. Армия там немаленькая. Опытные солдаты, которые уже провели не одну осаду – и все успешно…
      
      – Хватит. Ты слишком много болтаешь. Я не могу думать.
      
      – Ты имеешь в виду: «не хочешь». Драсти мёртв, Остряк. Пора протрезветь и оплакивать его.
      
      – Кто бы говорил, Бук.
      
      – Я уже всё оплакал, друг. Давным-давно.
      
      – Худа с два.
      
      – Ты меня не понял. Как всегда. Я горевал, но горечь ушла. Теперь… не осталось ничего. Огромная, тёмная пещера. Пепел. Но ты не такой, как я, – может, ты и думаешь, будто такой же, но на деле – нет.
      
      Остряк потянулся, попытался нащупать мокрую тряпку, которую сбросил на пол. Бук подобрал её и вложил ему в руку. Прижав ткань к раскалывавшейся голове, Остряк застонал.
      
      – Бессмысленная, глупая смерть.
      
      – Всякая смерть бессмысленна и глупа, друг. До тех пор, пока живущие не придадут ей смысл. Какой смысл ты
      придашь смерти Драсти? Прими мой совет, пустая пещера утешения не даёт.
      
      – Да не хочу я никакого утешения!
      
      – Лучше бы хотел. Нет цели более важной, уж поверь мне. Драсти был и мне другом. «Серые мечи», которые нас нашли, сказали, что ты был ранен, а он сделал то, что и должен был сделать друг – защитил тебя. Встал над тобой и принял на себя удар. И погиб. Но он добился того, чего хотел, – спас твою шкуру. И это – его награда, Остряк? Хочешь взглянуть в глаза его призраку и сказать, что дело того не стоило?
      
      – Не должен он был этого делать!
      
      – Но причина ведь не в этом?
      
      В комнате воцарилась тишина. Остряк поскрёб щетину и наконец поднял взгляд на Бука.
      
      По щекам пожилого мужчины бежали слёзы. Поймав на себе взгляд Остряка, он вздрогнул, отвернулся.
      
      – Скалла готова тебя своими руками задушить, – пробормотал Бук, подходя к одинокому оконцу. Распахнул ставни. В комнату хлынул солнечный свет. – Она потеряла друга, а теперь, быть может, и второго.
      
      – Она там потеряла двоих, Бук. Этот баргаст…
      
      – Да, верно. Мы почти не видели Хетан и Кафала с самого приезда. Они завязались с «Серыми мечами» – что-то там назревает, думается мне. Об этом может больше знать Скалла – она ведь тоже живёт в цитадели.
      
      – А ты?
      
      – По-прежнему на службе у Бошелена и Корбала Броша.
      
      – Ох, ну и дурак же ты, Худом мазанный.
      
      Утерев лицо, Бук отвернулся от окна и натянуто улыбнулся.
      
      – Добро пожаловать обратно.
      
      – Да провались ты в Бездну, ублюдок!
      
      Вдвоём они спустились по продавленным ступеням на улицу. Остряк тяжело опирался на своего худого спутника – кровь ревела у него в ушах, и волны тошноты сжимали пустой желудок.
      
      У него остались лишь раздробленные воспоминания о городе, да и те затмили сначала потрясение, а затем эль, пинта за пинтой. Остряк в замешательстве огляделся по сторонам.
      
      – Это мы где? – спросил он.
      
      – В глухой дыре за Пленником, в Храмовом квартале, – ответил Бук. – Пойдёшь на север, до следующей улицы, а там уже роскошь да храмы с садами. Ты умудрился найти единственный грязный переулок в этом квартале, а в нём – единственный вонючий дом, Остряк.
      
      – Наверное, уже бывал тут, – пробормотал тот, подозрительно разглядывая окружающие строения. – Придумал тогда какое-то другое оправдание, не помню, какое именно.
      
      – Оправдание придумать легко. Это я хорошо помню.
      
      – Ага, легко. И точно помнишь. – Остряк отметил плачевное состояние своей одежды. – Мне нужно помыться… и – где моё оружие?
      
      – Скалла забрала. И бо́льшую часть денег тоже. Расплатилась за тебя – долгов нет, – так что можешь повернуться ко всему этому спиной.
      
      – И уйти.
      
      – И уйти. Я тебя провожу, до цитадели, по крайней мере…
      
      – Чтоб я не сбежал, – криво усмехнулся Остряк.
      
      Бук кивнул.
      
      – Ладно, ещё пару колоколов до трясучки есть.
      
      – Ага. Дестриант тебе с похмельем поможет, если вежливо попросишь.
      
      Друзья повернули на юг, миновали скопление видавших виды жилых домов и подошли к широким проспектам между ограждёнными высокими стенами Лагерями. На улицах почти не было жителей, а немногие прохожие двигались украдкой, будто скользили по тонкому слою патины над паникой. Окружённый город ждал первой крови.
      
      Остряк сплюнул в канаву.
      
      – Что поделывают твои хозяева, Бук?
      
      – Приобрели недавно покинутую усадьбу. Поселились там.
      
      От внезапного напряжения в голосе Бука у Остряка встали волоски на загривке.
      
      – Продолжай.
      
      – Поэтому я и… пришёл к тебе. Одна из причин. Стражники-джидраты нашли вчера ночью первое тело, всего в сотне шагов от нашей усадьбы. Выпотрошенное. Все органы… пропали.
      
      – Расскажи всё князю, Бук. Тут нечего раздумывать – рак в самом сердце осаждённого города…
      
      – Не могу. – Он остановился и схватил Остряка за руку. – Нельзя. Ты не видел, на что они способны, если загнать их в угол…
      
      – Их нужно выкурить отсюда, Бук. Пусть обнимаются с паннионцами – милости просим. Только тебя от них освободить сперва. И может, старого слугу тоже – Риза.
      
      – Мы не можем.
      
      – Ещё как можете…
      
      Бук до боли сжал его руку.
      
      – Нет, – прошептал он, – не можем!
      
      Остряк хмуро окинул взглядом проспект, попытался сосредоточиться.
      
      – Они начнут крушить стены, Остряк. Внешние стены. Уничтожат сотни солдат: выпустят демонов, поднимут трупы и нашлют их на нас. Сровняют Капастан с землёй для паннионцев. Но и это ещё не всё. Подумай о другом. Если именно паннионцы
      встанут им поперёк дороги…
      
      – Им и достанется, – вздохнул Остряк и кивнул. – Да. А тем временем будут накапливаться трупы жертв. Оглянись по сторонам, Бук, люди и так уже близки к панике. Как думаешь, много им надо, чтобы перейти черту? Сколько ещё жертв? Лагеря – это общины родичей, все со всеми связаны узами крови и брака. Тут всё висит на волоске…
      
      – Я не смогу сделать это в одиночку, – сказал Бук.
      
      – Что сделать?
      
      – Проследить за Корбалом Брошем. Когда он выходит ночью на улицы. Если мы испортим ему охоту… но не покажемся, не дадим себя опознать…
      
      – Да ты сдурел! – зашипел Остряк. – Он же Худом деланный чародей, старик! Он тебя с первого раза вынюхает!
      
      – Верно. Если я буду работать один…
      
      Остряк внимательно посмотрел на друга, вгляделся в осунувшееся, худое лицо, суровые глаза над седой, спутанной бородой. Предплечья Бука покрывали шрамы от старых ожогов – он получил их тем давним утром, когда голыми руками разгребал угли на пепелище в отчаянной, безумной уверенности, что может найти… найти своих родных живыми где-то под развалинами.
      
      Бук не выдержал этого испытующего взгляда, отвёл глаза.
      
      – Мне не хватает хитрости, друг, – проговорил старик, отпуская руку Остряка. – Нужно, чтобы кто-то придумал способ, как это сделать. Нужен человек, которому хватит мозгов перехитрить Корбала Броша…
      
      – Не Броша. Бошелена.
      
      – Ну да. Только это не он ходит в город по ночам. Бошелен с терпением относится к… особым интересам Корбала. У Броша сознание ребёнка – непосредственного, злобного ребёнка. Я их знаю теперь, Остряк. Я их знаю.
      
      – Интересно, сколько же идиотов уже пытались перехитрить Бошелена?
      
      – Думаю, одного кладбища на всех не хватит.
      
      Остряк медленно кивнул.
      
      – И всё это ради чего? Чтобы спасти нескольких человек… которых потом всё равно убьют и сожрут тенескаури?
      
      – И даже это – более лёгкая смерть, друг.
      
      – Худ меня побери, Бук! Дай-ка я подумаю об этом.
      
      – Я зайду сегодня вечером. В цитадель. Скалла…
      
      – Скалла ни Худа об этом не должна знать! Если пронюхает, сама полезет убивать Броша, и про скрытность даже речи не будет…
      
      – И они её убьют. Да.
      
      – Боги, у меня голова сейчас просто взорвётся.
      
      Бук ухмыльнулся:
      
      – Тебе нужен жрец.
      
      – Жрец?
      
      – Жрец с силой целителя. Пойдём, я как раз знаю подходящего.
      
      Кованый щит Итковиан стоял у ворот цитадели – в полном доспехе и латных перчатках, забрало поднято, однако нащёчники на месте. Первый послеполуденный колокол отзвенел сотню ударов сердца назад. Остальные опаздывали, но в этом не было ничего удивительного; как и в пунктуальности Итковиана. Он уже давно привык дожидаться Брухалиана и Карнадаса, и похоже, оба баргаста, которые должны были присоединиться к ним на встрече, так же не придавали этому особого значения.
      
      Совет Масок примет их, несмотря на такое оскорбление, – и не в первый раз.
      
      И такое презрение, увы, взаимно. Диалога не получится. Никто в такой ситуации не выигрывает. А бедный князь Джеларкан… оказался прямо между двумя лагерями, которые люто ненавидят друг друга.
      
      Кованый щит провёл утро на стенах Капастана, смотрел, как размеренно располагается под городом армия Домина. По его наблюдениям, септарху Кульпату дали под командование десять полных легионов беклитов, облачённых в красные с золотом мундиры пехотинцев в островерхих шлемах. Именно из этих беклитов состояло ядро войск Домина – то есть половина знаменитой Сотни Тысяч. Кульпатовых урдомов – элитной тяжёлой конницы – было не меньше восьми тысяч. Когда враги пробьют брешь, именно урдомы первыми хлынут на улицы города. Эти силы укреплялись вспомогательными войсками: бетаклитами, то есть средней пехотой; по меньшей мере, тремя крыльями бетруллидов, лёгкой кавалерии; а также дивизией дэсанди – инженеров и сапёров – и стрелков-скаланди. Всего около восьмидесяти тысяч солдат.
      
      Дальше, за строго организованными лагерями армии септарха, землю покрыла клокочущая людская масса, которая скатывалась вниз, к самому берегу реки на юге, и заходила на каменистое взморье на востоке, – тенескаури, крестьянская армия, и с ней – Жёны Мёртвого Семени и их жуткое, крикливое потомство; «падальщики», отряды, созданные, чтобы выискивать старых и немощных среди своих, а вскоре – и среди беспомощных жителей Капастана. От одного вида этого безумной от голода орды разлеталась на осколки профессиональная отстранённость, с которой Итковиан смотрел на легионы Кульпата. Кованый щит спустился со стены потрясённым, разбитым – впервые в жизни.
      
      За городом скопилась уже сотня тысяч тенескаури, и с каждым колоколом переполненные баржи подвозили всё новых и новых. Итковиан физически ощущал, исходившие от них волны зверского голода.
      
      Капанталл – дружинники князя – стояли у бойниц бледные, как трупы, молчаливые, практически неподвижные. Поднявшись на стены, Кованый щит был поражён их страхом; спускаясь, он уже его разделял, ощущал будто холодный нож в груди. Отрядам джидратов в пригородных фортах ещё повезло – их смерть близка, неминуема и придёт от клинков профессиональных солдат. Судьба Капастана и его защитников, похоже, окажется куда ужаснее.
      
      Тихий перезвон собранной из монет брони ознаменовал приближение баргастов. Итковиан присмотрелся к шедшей впереди женщине. Лицо Хетан, как и её брата Кафала, покрывал пепел. Они будут носить эти знаки траура столько, сколько посчитают нужным, и Кованый щит сомневался, что доживёт до того дня, когда баргасты их смоют. Даже под слоем пепла есть в этой женщине суровая красота
      .
      
      – Где горный медведь и его щуплый детёныш? – грубо спросила Хетан.
      
      – Смертный меч Фэнера и Дестриант только что вышли из здания позади вас, Хетан.
      
      Та оскалила зубы.
      
      – Хорошо, идём, поговорим с этими сварливыми жрецами.
      
      – Признаться, я по-прежнему не совсем понимаю, зачем вы испросили эту аудиенцию, Хетан, – проговорил Итковиан. – Если вы собираетесь объявить о прибытии племён баргастов нам на помощь, Совет Масок – неподходящее для этого место. Жрецы немедленно попытаются использовать вас и ваш народ в своих дрязгах, затащить в бездонную, болезнетворную трясину интриг и соперничества. Если вы не желаете говорить с «Серыми мечами», я настоятельно рекомендую вам обратиться к князю Джеларкану…
      
      – Слишком много болтаешь, волк.
      
      Итковиан замолк на полуслове, его глаза сузились.
      
      – В постели тебе будет не до разговоров, – добавила она. – Обещаю.
      
      Кованый щит резко обернулся к подошедшим Брухалиану и Карнадасу. Отдал честь.
      
      – Вы раскраснелись, сударь, – заметил Дестриант. – А со стены спустились бледней обычного.
      
      Хетан хрипло хохотнула.
      
      – Он скоро ляжет с женщиной – в первый раз.
      
      Карнадас приподнял брови, глядя на Итковиана.
      
      – Но как же ваши обеты, Кованый щит?
      
      – Мои обеты в силе, – прохрипел солдат. – Она ошибается.
      
      Брухалиан хмыкнул.
      
      – Между тем, вы ведь, кажется, в трауре, Хетан?
      
      – Скорбеть – значит чувствовать медленную смерть цветка, горный медведь. Завалить мужчину в постель – значит вспомнить яркую славу цветка.
      
      – Придётся вам сорвать другой, – с лёгкой улыбкой сказал Карнадас. – Кованый щит, увы, дал монашеские обеты…
      
      – Так он насмехается над своим богом! Баргасты знают Клыкастого Фэнера! В его крови есть огонь!
      
      – Огонь битвы…
      
      – Желания, детёныш!
      
      – Довольно, – пророкотал Брухалиан. – Сейчас мы пойдём в Пленник. Я должен вам сообщить некоторые известия, на это потребуется время. Следуйте за мной.
      
      Они вышли через ворота цитадели, повернули налево и пересекли площадь у южной стены города. Подобные открытые пространства – случайное наследие независимых племенных Лагерей – почти без усилий превращались в простреливаемые «мешки». На подходах соорудили укрепления – из камня, дерева и промоченных тюков сена. Когда в стенах пробьют брешь, враг хлынет на площадь – под перекрёстный обстрел. Князь Джеларкан потратил половину своей казны на стрелы, луки, баллисты, мангонели и другие орудия убийства. Сеть засад и укреплений опутывала город – в полном соответствии с планом Брухалиана, предполагавшим размеренное, организованное отступление.
      
      Ни одной пяди не сдавайте, пока там не будет паннионской крови по щиколотку.
      
      Немногочисленные ярко одетые горожане быстро убирались с дороги «Серых мечей» и пепельнолицых баргастов.
      
      Брухалиан заговорил:
      
      – Мы с Дестриантом держали совет с Кроновыми т’лан имассами. Бек Охан сообщил, что они предлагают союз против к’чейн че’маллей. Против смертных людей они биться не станут. Далее он сообщил, что охотники К’елль собрались в лиге к северу от города, числом около восьми десятков. Это позволяет мне предположить, что они и окажутся начальным гамбитом септарха Кульпата – атакуют северные ворота. Появление подобных чудовищ посеет ужас в сердцах защитников. Ворота падут, охотники войдут в город, и начнётся бойня. Тогда Кульпат пошлёт своих урдомов на остальные ворота. К закату Капастан должен пасть. – Он помолчал, будто пробуя на вкус свои слова, затем продолжил: – Несомненно, септарх весьма в себе уверен. К счастью для нас, охотники К’елль не дойдут до северных ворот, ибо четырнадцать тысяч т’лан имассов и не меньшее число т’лан айев преградят им путь. Бек Охан уверяет, что эта преграда будет совершенной и окончательной.
      
      – Если принять на веру эти утверждения, – проговорил Итковиан, когда они подошли к Старому Даруджийскому кварталу, – септарху Кульпату придётся на ходу менять свой план.
      
      – В спешке и замешательстве, – добавил Карнадас.
      
      Брухалиан кивнул.
      
      – И предугадывать его решения выпало нам.
      
      – Он не узнает, что т’лан имассов интересуют лишь к’чейн че’малли, – заметил Кованый щит. – По крайней мере, узнает не сразу.
      
      – И это ограничение будет лишь временным, – сказал Дестриант. – Когда произойдёт Соединение, т’лан имассы могут посвятить свои усилия иной, новой цели.
      
      – Что нового мы узнали о призывательнице?
      
      – Она сопровождает армию Бруда.
      
      – Как далеко они?
      
      – В шести неделях пути.
      
      Хетан фыркнула.
      
      – Не торопятся.
      
      – Это небольшая армия, – проворчал Брухалиан, – и движется она осторожно. Я не вижу ничего предосудительного в избранном темпе марша. Септарх собирается взять Капастан за один день, но ему отлично известно, что крайний срок осады – шесть недель. Когда его первая попытка не принесёт успеха, он отступит, чтобы подумать. И вероятно, будет размышлять довольно долго.
      
      – Мы не продержимся шесть недель, – прошептал Итковиан. Он окинул взором ряд храмов, стоявших на главной улице Старого Даруджийского квартала, его взгляд задержался на стенах древней крепости, которая называлась ныне Пленником.
      
      – Мы должны, сударь, – твёрдо ответил Брухалиан. – Кованый щит, прошу вас дать свой совет. Во время осады Сетты у Кульпата не было к’чейн че’маллей. Сколько она продолжалась?
      
      – Три недели, – немедленно отозвался Итковиан. – Сетта – более крупный город, чем Капастан, и защитники там были хорошо организованы под единым руководством. Они сумели растянуть на три недели осаду, которая в иных обстоятельствах продлилась бы не более семи дней. Сударь, Капастан меньше, защитников у него меньше – и эти защитники в раздоре друг с другом. Более того, со времени взятия Сетты число тенескаури возросло вдвое. И, наконец, беклиты и урдомы закалились в тяжёлых боях. Шесть недель, сударь? Это невозможно.
      
      – Мы должны сделать невозможное возможным, Кованый щит.
      
      На скулах Итковиана заиграли желваки. Он промолчал.
      
      Когда впереди показались высокие ворота Пленника, Брухалиан остановился и обернулся к баргастам.
      
      – Вы слышали нас, Хетан. Если кланы Белого Лица поднимут копьё войны, сколько воинов пойдут в бой? Как скоро они прибудут сюда?
      
      Женщина ухмыльнулась так, что блеснули зубы.
      
      – Кланы никогда прежде не объединялись ради войны, но если бы объединились, воинов Белого Лица было бы семьдесят тысяч. – Она заухмылялась шире – холодно, вызывающе. – Сейчас они этого не сделают. Не пойдут. Не помогут. Вам надежды не дадут.
      
      – Вслед за Капастаном жадный взор Домина остановится на вашем народе, Хетан, – сказал Итковиан.
      
      Та пожала плечами.
      
      – Какова же тогда, – пророкотал Брухалиан, – цель вашей аудиенции в Совете Масок?
      
      – Когда настанет пора ответить, я отвечу жрецам.
      
      Итковиан заговорил:
      
      – Мне дали понять, что вы отправились на юг, чтобы узнать о природе к’чейн че’маллей.
      
      – Не было нужды болтать о задании, волк. Мы исполнили одно задание из тех, что дали нам поплечники кланов. Настала пора исполнить второе. Теперь – вы нас представите этим дурням или нам придётся идти самим?
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Просторный Зал Совета укрывал полукруглый купол деревянных террас, обращённых к главному входу. Когда-то купол украшала позолота, от которой ныне почти ничего не осталось. Барельефы, которые подчёркивало золото, потемнели и утратили форму, но на них ещё можно было различить процессию человеческих фигур в церемониальном облачении. Пол был выложен яркими, геометрически-правильными плитами, из которых не складывался никакой явный узор, а в центре чернел диск из полированного – и весьма истёртого – гранита.
      
      Укреплённые высоко на каменных стенах факелы горели желтоватым огнём и испускали клубы чёрного дыма, разносимого по залу сквозняками. По обе стороны от входа и перед каждой из четырнадцати дверей на террасах неподвижно стояли стражи-джидраты в шлемах с забралами и полной чешуйчатой броне.
      
      Четырнадцать жрецов Совета Масок сидели в ряд на самой высокой из трёх террас – мрачные фигуры в балахонах, безмолвные под резными подвижными масками своих богов. Изображения были различны, но все как одно – ужасны, карикатурные черты способны были передавать выражение, хотя сейчас все они застыли в безразличном внимании.
      
      Эхо подхватило звук шагов Брухалиана, когда тот вышел вперёд и остановился в центре чертога, прямо на огромном диске, который довольно уместно именовался Пупом.
      
      – О, Совет Масок, – размеренно произнёс Смертный меч, – позвольте представить вам Хетан и Кафала, эмиссаров от баргастов Белого Лица. «Серые мечи» почтили просьбу о представлении, ныне же, когда оно завершено, мы покинем это собрание. – Он отступил на шаг.
      
      Рат’Дэссембрей подняла худую руку.
      
      – Подожди, Смертный меч, – сказала она. – Покуда мы ничего не знаем о намерениях баргастов, мы просим вас оставаться здесь, ибо есть дела, которые нам следует обсудить по завершении этой аудиенции.
      
      Брухалиан склонил голову.
      
      – В таком случае мы должны подчеркнуть, что держимся в стороне от баргастов и их неведомого прошения.
      
      – Разумеется, – прошептала женщина, печальное выражение бога на её маске сменилось лёгкой усмешкой.
      
      Итковиан смотрел, как Брухалиан возвращается ко входу, где стояли они с Карнадасом.
      
      Хетан с братом вышли вперёд и заняли место в гранитном круге. Женщина окинула жрецов взглядом, затем вскинула голову и громко выкрикнула:
      
      – Белолицые скорбят!
      
      На парапет с грохотом опустился кулак. Рат’Д’рек вскочил на ноги, лик богини на маске Червя Осени скривился.
      
      – Опять?! Клянусь Бездной, вы сейчас
      решили выставить претензии своего племени? Те же слова! То же идиотское утверждение! Ответ был «нет» в первый раз, «нет» во второй – и останется «нет»! Аудиенция окончена!
      
      – Не окончена!
      
      – Ты смеешь обращаться к нам в таком тоне…
      
      – Смею, вонючий недомерок!
      
      Округлившимися глазами Итковиан уставился на Хетан, затем на Совет. Воительница широко развела руки в стороны.
      
      – Услышьте мои слова! Или пропустите мимо ушей – себе на беду!
      
      Кафал затянул тихое песнопение. Воздух взвихрился вокруг дикарей-баргастов.
      
      Повсюду в зале и на террасах джидраты хватались за оружие.
      
      Итковиан чуть не упал, когда Карнадас промчался мимо него – с такой скоростью, что жреческое одеяние развевалось у него за спиной.
      
      – Прошу вас! – закричал Дестриант. – Святые братья и сёстры! Неужели вы хотите смерти своим верным воинам? Неужели хотите, чтобы Пленник был разрушен и погрёб вас всех под своими развалинами? Вглядитесь в природу этих чар, умоляю вас! Это не простая шаманская магия – смотрите!
      Духи баргастов собрались. Братья и сёстры, духи баргастов здесь! В этом зале!
      
      Наступила тишина, которую нарушало лишь низкое песнопение Кафала.
      
      Брухалиан подобрался ближе к Итковиану:
      
      – Кованый щит, знаете ли вы, сударь, что-либо обо всём этом?
      
      – Такая вероятность даже не приходила мне в голову, – прошептал Итковиан. – Это очень старое прошение. Я не думал…
      
      – Чего они просят?
      
      Он медленно покачал головой.
      
      – Признания, сударь. Этот город выстроен на землях баргастов – так они, во всяком случае, утверждают. Судя по архивам, все прежние аудиенции заканчивались тем, что их, в некотором смысле, посылали прочь пинком под зад. Смертный меч, я даже вообразить не…
      
      – Слушайте, сударь. Женщине позволили говорить.
      
      Жрецы и жрицы вняли словам Дестрианта, теперь они все вновь уселись, на масках застыли разнообразные выражения ярости и возмущения. Не будь положение столь отчаянным, Итковиан бы не преминул ухмыльнуться от такой очевидной… озабоченности богов.
      
      – Принято, – прорычала Хетан, презрительно разглядывая членов Совета. – Что было прежде просьбой, теперь – требование. Я перечислю ваши прежние доводы, чтобы отклонить наше прошение, и вновь повторю наши ответы. Может, теперь вы, голосуя, прислушаетесь к разуму. Если не прислушаетесь, я применю силу.
      
      Рат’Худ коротко хохотнул, склонился вперёд.
      
      – Силу? Девочка моя, этот город и все в нём находятся в нескольких колоколах от гибели. Ты угрожаешь нам? Ты и вправду такая дурочка, какой себя выставляешь?
      
      Улыбка Хетан напоминала оскал.
      
      – Ваши прежние доводы. Древнейшие даруджийские хроники говорят, что земля эта была ничейной. Если не считать заброшенных зданий, которые построили явно не баргасты. Немногочисленные записи скотоводов из Лагерей подтверждают это. Баргасты жили к северу, на склонах гор и в самой Гряде. Да, поплечники совершали паломничества в эту землю, но редко и ненадолго. Пока согласны? Хорошо. На эти доводы мы прежде давали простой ответ. Баргасты не живут на священной земле – в местах захоронения своих предков. Разве вы сами
      живёте на своих кладбищах? Нет. Мы тоже. Первые племена капанцев нашли здесь лишь курганы баргастов. Срыли их и вместе с даруджийцами выстроили город на нашей священной земле. Это святотатство не исправить. Прошлое неизменно, и мы не столь глупы, чтобы такое отрицать. Нет, мы просили о малом. О формальном признании нашего права собственности и права совершать паломничества. Вы отказывали нам – вновь и вновь. Жрецы, наше терпение лопнуло!
      
      Рат’Престол Тени каркающе рассмеялся. Воздел руки горе.
      
      – Воистину! Великолепно! Прекрасно! Братья и сёстры, давайте дадим баргастам всё, чего они пожелают! Какая изысканная ирония: по доброй воле отдать то, что вскоре потеряешь! А учтут ли это паннионцы? – Маска презрительно ухмыльнулась. – Не думаю.
      
      Хетан покачала головой.
      
      – Я сказала, что наше терпение лопнуло, жук-под-камнем. Прежние наши прошения уже не принесут пользы. Этот город падёт. Паннионцы нас не впустят. Однако желания паломников следует удовлетворить. Так. – Она скрестила на груди руки.
      
      Молчание затягивалось.
      
      Затем Рат’Королева грёз ахнула. Хетан прямо посмотрела на неё.
      
      – А! Вы знаете правду!
      
      Маска выражала задумчивость, которую портили только возбуждение и страх, сквозившие в позе и жестах жрицы. Она откашлялась.
      
      – Не все среди нас. Некоторые. Очень немногие. – Она повернула голову, оглядела своих братьев и сестёр. Первой отреагировала Рат’Огнь, её дыхание с шипением вырвалось через прорезь маски.
      
      Затем хмыкнул Рат’Худ.
      
      – Ясно. Вот уж неожиданное решение…
      
      – Очевидно! – взвизгнул Рат’Престол Тени, ёрзая в кресле. – Никакого тайного знания тут не нужно! Тем не менее необходимо всё обдумать! Что мы потеряем, отдав? Что приобретём, отказав?
      
      – Нет, – сказала Хетан. – Отказ не заставит нас защищать эту землю. Хумбролл Тор, мой отец, верно предугадал извив ваших мыслей. Если так, мы признаем своё поражение. Однако в случае отказа мы с братом убьём всех в этом зале, прежде чем уйти. Готовы вы признать своё поражение?
      
      Долгое время все молчали, затем Рат’Королева грёз снова откашлялась.
      
      – Хетан, позволь задать тебе вопрос.
      
      Пепельнолицая женщина кивнула.
      
      – Как вы собираетесь переправлять… то, что ищете?
      
      – Что это у вас за секреты?! – заверещал Рат’Опонн. – У тебя с Рат’Огнь и Рат’Худом! О чём вы говорите? Остальные тоже должны знать!
      
      – Воспользуйся мозгом, уж каким бы небольшим тот ни был, – ядовито процедил Рат’Престол Тени. – Чему идут поклоняться, что хотят почтить паломники?
      
      – Ну… реликвии? Иконы?
      
      Рат’Престол Тени изобразил поощрительный кивок терпеливого, заботливого учителя.
      
      – Очень хорошо, брат. И как же положить конец паломничествам?
      
      Рат’Опонн уставился на него, на его маске застыло недоумённое выражение.
      
      – Перевезти
      реликвии, кретин! – завопил Рат’Престол Тени.
      
      – Постойте-ка! – воскликнул Рат’Беру. – Это ведь подразумевает, что мы знаем, где они? Но все курганы сровняли с землёй, да? Бездной клянусь, сколько же усадеб и гостиных домов в Лагерях нам придётся перерыть, чтобы найти какую-нибудь баргастскую урну на полке? Нам что, все дома в городе обыскивать?!
      
      – Нам не важны сосуды, – пророкотала Хетан.
      
      – В этом-то и секрет!
       – заверещал Рат’Престол Тени, качая головой из стороны в сторону. – Наши сёстры и брат знают, где зарыты кости! – Он обернулся к Рат’Королеве грёз. – Верно, дорогуша? Некий дурак или мудрец собрал их много сот лет назад и сложил в одном месте, там они и покоятся, верно? Кончай корчить из себя скромницу в постели, женщина, покажи товар лицом!
      
      – Пошляк! – зашипела жрица.
      
      Ссора разгорелась с новой силой, так что Итковиан перестал слушать. Он с пристальным вниманием смотрел на Хетан. Жаль, не видно глаз, иначе бы он смог уловить подтверждение тому, что заподозрил.
      
      Она дрожала. Едва заметно, так слабо, что вряд ли кто-то другой это увидел. Дрожала… и, кажется, я знаю, почему
      .
      
      Краем глаза он заметил движение. Карнадас вновь отступал в сторону Брухалиана. Дестриант неотрывно смотрел на братьев и сестёр в Совете, особенно на молчаливую, тонкую фигуру Рат’Фэнера, который сидел возле правого края террасы. По напряжению в спине и плечах Карнадаса – и тому, что он явно избегал смотреть на Хетан – Итковиан заключил: Дестриант пришёл к тому же выводу, от которого сердце Кованого щита так колотилось в груди.
      
      «Серые мечи» не имели к этому делу никакого отношения. Они должны были оставаться незаинтересованными наблюдателями, но Итковиан невольно направлял свою безмолвную волю в помощь делу Хетан.
      
      Дестриант оказался рядом с Брухалианом, небрежно бросил взгляд через плечо, на миг встретился глазами с Итковианом.
      
      Кованый щит ответил едва заметным кивком.
      
      Глаза Карнадаса округлились, затем он вздохнул.
      
      О да. Гамбит баргастов. Поколения паломников… задолго до прихода капанцев и даруджийцев, задолго до того, как здесь возникло поселение. Баргасты так своих мёртвых обычно не почитают. Нет, спрятанные здесь – где-то здесь! – кости – не просто останки некоего великого вождя или поплечника-шамана. Это кости кого-то… невероятно важного. Столь ценимого, что сыновья и дочери бессчётных поколений отправлялись посетить их легендарное захоронение. И эта истина… ведёт к другой.
      
      Хетан дрожит. Духи баргастов… дрожат. Они были потеряны – ослеплены осквернением. Потеряны… так долго. Святейшие останки… и сами баргасты не были уверены, никогда не были уверены, кто они здесь, в этом городе, этой земле, никогда не были уверены, что они вообще существуют.
      
      Смертные останки их богов-духов.
      
      И Хетан собирается их найти. Давнее подозрение Хумбролл Тора… его смелый – нет, отчаянный гамбит. «Найди мне кости Семей-Основателей, дочь моя Хетан».
      
      Кланы Белолицых баргастов знали, что Домин придёт к ним, когда падёт Капастан. И будет настоящая война. Но никогда прежде кланы не объединялись – всегда их подтачивали изнутри кровные распри и родовые раздоры. Хумбролл Тору нужны эти древние святые останки. Чтобы сделать из них знамя. Чтобы сплавить кланы – заставить позабыть прежние ссоры.
      
      Но Хетан опоздала. Даже если она победит здесь и сейчас, она опоздала. Бери смертные останки, милая, пожалуйста, но как ты их собираешься вывезти из Капастана? Как провезёшь через тысячи и тысячи паннионских солдат?
      
      Его мысли нарушил голос Рат’Королевы грёз.
      
      – Хорошо. Хетан, дочь Хумбролл Тора, мы исполним твою просьбу. Мы возвращаем тебе смертные останки твоих предков. – Она медленно поднялась и жестом отдала приказ капитану джидратов. Солдат приблизился, и жрица стала нашёптывать ему на ухо какие-то распоряжения. Вскоре капитан кивнул и вышел через дверь в задней стене зала. Жрица в маске вновь повернулась к баргастам. – Потребуются некоторые усилия, чтобы… добраться до места захоронения. С твоего позволения, тем временем мы бы поговорили со Смертным мечом Брухалианом о вопросах, касающихся защиты города.
      
      Хетан нахмурилась, затем пожала плечами.
      
      – Как хотите. Но мы не будем долго ждать.
      
      Маска Королевы грёз улыбнулась.
      
      – Ты сама сможешь следить за извлечением, Хетан.
      
      Воительница сошла с Пупа.
      
      – Подойди, Смертный меч, – провозгласил Рат’Худ. – Только на сей раз держи меч в ножнах.
      
      Итковиан удивлённо заметил, что его командир, шагая вперёд, ответил на странное предупреждение высшего жреца холодной улыбкой. Рат’Престол Тени склонился к балюстраде.
      
      – Знай, Смертный меч: Совет Масок наконец признал то, что нам с тобой было очевидно с самого начала – неизбежное разрушение Капастана.
      
      – Вы ошибаетесь, – ответил Брухалиан, его глубокий голос отозвался эхом под высоким сводом. – Нет ничего неизбежного в грядущей осаде, если только все мы приложим усилия к объединённой защите…
      
      – Внешние форты будем держать столько, сколько возможно, – огрызнулся Рат’Беру.
      
      – Их просто перебьют, кретин! – завизжал Рат’Престол Тени. – Сотни жизней пойдут в топку! Жизней, разбрасываться которыми мы не можем себе позволить!
      
      – Хватит! – не выдержала Рат’Королева грёз. – Не этот вопрос мы должны обсуждать. Смертный меч, многие видели возвращение отряда Кованого щита. И заметили появление… огромных волков. По рассказам они… несколько поизносились. Этих созданий никто не видел с…
      
      Внутренняя дверь распахнулась, чтобы впустить шеренгу безоружных солдат-джидратов с кирками. Они пересекли зал и разошлись полукругом, начали разглядывать щели между крайними плитами пола. Брухалиан откашлялся.
      
      – Этот вопрос, Рат’Королева грёз, предполагает присутствие князя Джеларкана…
      
      Появление рабочих лишь на миг отвлекло высшую жрицу, она вновь обернулась к Брухалиану.
      
      – Мы уже побеседовали с князем об этом деле. Он высоко оценил свои знания и попытался в обмен на них выбить у Совета уступки. Мы не потерпим подобной мелочной и грубой торговли, Смертный меч. Мы желаем знать природу и значение этих зверей, и ты дашь нам ответ.
      
      – Увы, в отсутствие нашего нанимателя, – сказал Брухалиан, – мы не можем подчиниться. Если князь отдаст нам соответствующие распоряжения…
      
      Работники начали стучать кирками по полу. Осколки керамической плитки градом посыпались к их ногам. Итковиан заметил, как Хетан подобралась на шаг ближе к джидратам. Кафал продолжал выпевать заклинание, но уже шёпотом, едва различимым за шумом в зале, но баргаст тоже не сводил блестящих глаз с работников.
      
      Кости лежат прямо под нами. Их собрали здесь, в самом сердце Пленника – интересно, как давно?
      
      В ответ на слова Брухалиана Рат’Престол Тени фыркнул:
      
      – Да ну сколько можно? Это нам ничего не даст. Кто-нибудь – пошлите за князем. Кованый щит, среди спасённых были два мага: быть может, эти немёртвые волки – их собачки, а? Как мы понимаем, упомянутые чародеи поселились здесь, в Даруджийском квартале. Как, впрочем, и ещё один член этого каравана; более того, он даже купил небольшой дом и испросил у Совета разрешение на ремонт и восстановление. Вот ведь странные типы! За стенами стоят сто тысяч людоедов, а они недвижимость покупают! И выгуливают немёртвых волков! Что на это скажешь, Итковиан?
      
      Кованый щит пожал плечами.
      
      – В ваших рассуждениях есть некоторая логика, Рат’Престол Тени. Что до чародеев и действий торговца, я, увы, не могу разделить их оптимизм. Вероятно, вам лучше поинтересоваться у них напрямую.
      
      – Так я и сделаю, Кованый щит, так и сделаю.
      
      Как оказалось, плиткой были покрыты более крупные, квадратные каменные плиты. Работники сумели поднять одну и теперь оттащили её в сторону, так что показались просмолённые деревянные балки. Они пересекались крест-накрест над подземной камерой, из которой наружу хлынул затхлый воздух. Когда первую плиту убрали, дело пошло дальше быстрей.
      
      – Я думаю, – проговорил Рат’Худ, – нам следует перенести беседу со Смертным мечом, поскольку, согласно желанию Хетан, в зале скоро не останется пола. На следующей встрече мы попросим присутствовать и князя Джеларкана, чтобы он мог подержать Смертного меча за ручку в этот тревожный момент. А сейчас мы наблюдаем историческое событие, которое отвлекает на себя всё наше внимание. Пусть так и будет.
      
      – О, боги, – прошипел Рат’Престол Тени, – ну и болтливая же ты Маска Смерти. Но ладно, этот совет можно принять. Быстрей, треклятые лентяи! Снимайте пол! Давайте поглядим на косточки!
      
      Итковиан подобрался поближе, остановился рядом с Хетан.
      
      – Отлично сыграно, – прошептал он.
      
      От напряжения она неглубоко, часто дышала и явно не доверяла своему голосу настолько, чтобы ответить.
      
      Работники отволокли в сторону ещё несколько каменных плит, нашли и заправили фонари на жердях, но пока подземелье под полом продолжала окутывать темнота.
      
      Кафал закончил песнопение и подошёл к Итковиану с другой стороны.
      
      – Они здесь, – пророкотал он. – Окружают нас.
      
      Кованый щит понимающе кивнул. Духи, которых призвало в наш мир песнопение. Прибыли. Томятся. Жаждут. Даже я их чувствую
      …
      
      Джидраты открыли внушительных размеров пролом с неровными, но геометрически правильными краями, – примерно семь шагов в длину и чуть меньше в ширину, он доходил до центрального круга, который, похоже, венчал каменную колонну. Жрецы и жрицы Совета поднялись с мест и теперь спустились вниз, чтобы посмотреть поближе. Одна из фигур, отделилившись от толпы, приблизилась к «Серым мечам».
      
      Итковиан и Брухалиан поклонились, приветствуя Рат’Фэнера. Щетинистая, клыкастая маска жреца ничего не выражала, а человеческие глаза в прорезях бесстрастно разглядывали Карнадаса.
      
      – В своих поисках я дошёл, – тихо и размеренно проговорил Рат’Фэнер, – до самых копыт Господа нашего. Я постился четыре дня, проскользнул сквозь тростник и оказался на пропитанном кровью берегу Владений Вепря. Когда, сударь, вы в последний раз совершали подобное странствие?
      
      Дестриант улыбнулся.
      
      – И что же вы узнали там, Рат’Фэнер?
      
      – Тигр Лета мёртв. Плоть его гниёт на равнине далеко к югу отсюда. Его убили прислужники Паннионского Провидца. Но взгляните на Рат’Трейка – его обуяла невиданная бодрость, даже не так – тихая радость.
      
      – Похоже, – сказал мгновение спустя Карнадас, – повесть о Трейке ещё не закончена.
      
      Рат’Фэнер прошипел:
      
      – Неужели это истинный гамбит, чтобы обрести божественность? Есть лишь один
      бог войны!
      
      – Возможно, сударь, нам стоит больше внимания уделять своим
      делам, – прошептал Дестриант.
      
      Жрец в маске фыркнул, затем резко отвернулся и пошёл прочь.
      
      Итковиан некоторое время смотрел ему вслед, затем наклонился к Карнадасу.
      
      – Вы неуязвимы для потрясения и печали, сударь? Вы знали об этом?
      
      – О смерти Трейка? – Брови Дестрианта медленно поползли вверх, он по-прежнему не сводил глаз с Рат’Фэнера. – О да. Мой собрат совершил далёкое странствие, чтобы оказаться у раздвоенных копыт Фэнера. А я, сударь, оттуда и не уходил. – Карнадас повернулся к Брухалиану. – Смертный меч, теперь уж наверняка пришло время сорвать маску с этого помпезного интригана и изобличить его претензии на превосходство…
      
      – Нет, – пророкотал Брухалиан.
      
      – От него несёт отчаянием, сударь. Нельзя позволять такому человеку находиться среди нашей паствы…
      
      Брухалиан повернулся к Карнадасу.
      
      – А последствия такого шага, сударь? Вы собираетесь занять своё место в Совете Масок?
      
      – Это могло бы оказаться ценно…
      
      – Этот город – не наш дом, Карнадас. Слишком рискованно впутываться в его паутину. Мой ответ всё тот же: «нет».
      
      – Хорошо.
      
      Джидраты зажгли фонари на жердях и начали медленно, осторожно опускать их в провал. Всеобщее внимание внезапно оказалось приковано к тому, что открылось внизу.
      
      Земляной пол подземной камеры отстоял менее, чем на человеческий рост от перекрёстных балок. Пространство между ними заполнял чёрный как смоль и покрытый искусной резьбой деревянный нос открытого морского судна, изогнувшийся от времени и, вероятно, от веса земли и камней, которыми его некогда засыпали. Со своего места Итковиан разглядел похожее на паутину переплетение ветвей, которые тянулись к шлюпке.
      
      Трое работников спустились в камеру с фонарями в руках. Кованый щит подошёл ближе. Судно вырезали из цельного ствола дерева длиной более десяти шагов, весь корпус теперь сплющился и скрутился винтом. Рядом Итковиан разглядел другой корабль, неотличимый от первого, а за ним – ещё один. Весь тайный подпол зала Совета был заполнен судами. Итковиан и сам не знал, чего ожидал, но уж точно – не этого. Баргасты ведь не мореходы… больше. Нижние боги, этим кораблям, наверное, тысячи лет
      .
      
      – Десятки тысяч, – прошептал рядом голос Дестрианта. – Даже сохранявшие их чары уже начали таять.
      
      Хетан ловко спрыгнула вниз и замерла рядом с первым кораблём. Итковиан видел, что она тоже удивлена, потянулась к борту, но не коснулась, так что рука замерла в воздухе, подрагивая от неуверенности.
      
      Один из джидратов протянул жердь так, что фонарь оказался прямо над судном.
      
      Все ахнули.
      
      Корабль был заполнен телами: их набросали без всякого порядка, каждое в покрытой красными пятнами парусине, причём все конечности были обёрнуты отдельно; грубая ткань укрывала каждый труп с головы до пят. Никаких признаков усыхания под повязками не было видно.
      
      Рат’Королева грёз сказала:
      
      – Ранние записи нашего Совета говорят, что такие долблёные челны нашли… в большинстве курганов, срытых во время строительства Капастана. В каждом лежало несколько тел вроде тех, что вы сейчас видите, и большинство кораблей развалились, когда их попытались убрать. Тем не менее некоторое уважение к мёртвым было проявлено – тела, которые не были непреднамеренно уничтожены во время раскопок, собрали и погрузили на сохранившиеся челны. Внизу, под нами, – продолжала она в наступившей тишине, – лежат девять кораблей и более шестидесяти тел. Учёные того времени предположили, будто захоронения не принадлежат баргастам. Думаю, теперь вы сами понимаете, почему они пришли именно к такому выводу. Вы также можете заметить, что тела крупнее – по телосложению почти как у тоблакаев – и это тоже косвенно указывало, что они не принадлежат баргастам. Хотя следует признать, что в облике Хетан и её народа также присутствуют некоторые тоблакайские черты. Лично я бы предположила, что тоблакаи, баргасты и трелли имеют общих предков, но у баргастов больше человеческой крови, чем у двух других. У меня, к сожалению, нет иных доказательств для этой гипотезы, кроме простого наблюдения физических характеристик и образа жизни этих народов.
      
      – Это наши Духи-Основатели, – сказала Хетан. – Истина вопиёт во мне. Истина сжимает железные пальцы на моём сердце.
      
      – Они обретают силу, – пророкотал Кафал, склонившийся над краем пролома.
      
      Карнадас кивнул и тихо проговорил:
      
      – Воистину так. Радость и боль… экзальтация, закалённая печалью о тех, кто ещё блуждает впотьмах. Кованый щит, ныне мы стали свидетелями рождения богов.
      
      Итковиан подошёл к Кафалу, положил руку ему на плечо.
      
      – Сударь, как вы вывезете эти останки из города? Паннионцы всех богов, кроме своего, считают заклятыми врагами. Они попытаются уничтожить всё то, что вы нашли.
      
      Баргаст перевёл взгляд своих жёстких, маленьких глаз на Кованого щита.
      
      – У нас нет ответа, волк. Ещё нет. Но не бойся. Не сейчас, никогда впредь.
      
      Итковиан медленно кивнул.
      
      – Хорошо, – сказал он с полным пониманием, – ощутить себя в объятьях своего бога.
      
      Кафал оскалил зубы.
      
      – Богов,
      волк. У нас их много. Первые баргасты, что пришли в эту землю. Самые первые.
      
      – Ваши предки Взошли.
      
      – Да. Кто ныне осмелится бросить вызов нашему достоинству?
      
      Это ещё не ясно, увы.
      
      – Тебе следует извиниться, – сообщила Скалла Менакис, выйдя из круга для тренировок и схватив тряпку, чтобы утереть пот с лица.
      
      Остряк вздохнул.
      
      – Ага. Прости, девочка…
      
      – Не передо мной, идиот! Что толку извиняться за то, чем ты был и всегда будешь? – Она замолчала, разглядывая узкое лезвие своей рапиры, нахмурилась, увидев зазубрину на внутренней стороне, на расстоянии ладони от острия, и бросила взгляд на женщину-новобранца из «Серых мечей», которая осталась в круге и теперь ждала нового соперника. – А она, конечно, зелёная, но быстро учится. Извиниться же, олух, ты должен перед мастером Керули…
      
      – Он мне больше не хозяин.
      
      – Он наши шкуры спас, Остряк, и твою,
      в частности.
      
      Скрестив руки на груди, Остряк приподнял бровь.
      
      – Да? И как он это сделал? Вырубился при первом же наскоке – чудное дело, я как-то не заметил ни громов, ни молний от его Старшего бога, этого его злобного Господа…
      
      – Мы все
      попадали, кретин! Нам бы пришёл конец. Но этот жрец выдернул наши души и унёс так далеко, что для чувств к’чейн че’маллей мы и были мёртвыми.
      Ты что, не помнишь снов? Снов! Он нас выдернул прямо на Путь этого Старшего бога. Я всё в точности помню…
      
      – Ну, думаю, я был слишком занят – помирал взаправду, а не во сне, – огрызнулся Остряк.
      
      – Да, умирал! И от этого Керули тебя тоже спас. Свинья ты неблагодарная! Меня подбросил в воздух какой-то к’чейн че’малле, а потом я очнулась… в каком-то другом месте… и надо мной стоял огромный призрачный волк. И я поняла – мгновенно поняла, Остряк, – что этот волк никого ко мне не подпустит. Он охранял… меня
      .
      
      – Какой-то прислужник этого Старшего бога?
      
      – Нет, у него нет слуг. Зато у него есть друзья.
      Не знаю, как ты, но понять это – как я поняла тогда про гигантского волка, – понять, что бог может искать друзей, а не безвольных рабов… проклятье, я с ним, Остряк, душой и телом. И я буду за него сражаться, потому что знаю, что он будет
      биться за меня. Ужасные Старшие боги – ха! Да как по мне, он стоит больше всех этих сопливых, склочных дураков со своими храмами, сокровищницами и обрядами.
      
      Остряк ошеломлённо уставился на Скаллу.
      
      – Похоже, у меня продолжаются галлюцинации, – пробормотал он.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      – Забудь обо мне, – сказала Скалла, вкладывая рапиру в ножны. – Керули и его Старший бог спасли тебе жизнь, Остряк. Поэтому сейчас мы пойдём к нему, и ты извинишься, а если мозгов хватит, поклянёшься стоять рядом с ним в будущих событиях…
      
      – Вот Худа с два! Нет, поизвиняюсь, конечно, не вопрос, но ни с какими богами я дела иметь не хочу – Старшими там или помладше, а значит, и со жрецами тоже…
      
      – Ну, я знала, что мозгов тебе не хватает, но должна была предложить. Пошли. Куда подевался, Бук?
      
      – Не знаю. Он, хм, просто привёл меня сюда.
      
      – Старший бог и его спас. И Манси. Видит Худ, этим двум некромантам было глубоко плевать, выживут Манси с Буком или умрут. Если ему мозгов хватит, Бук разорвёт этот контракт.
      
      – Ну, Скалла, из всех нас только тебе мозгов на всё хватает.
      
      – Уж это я знаю.
      
      Они вышли из цитадели. Остряк по-прежнему страдал от похмелья, но живот, наполненный едой, а не вином и элем, равно как и целебное воздействие жреца «Серых мечей» Карнадаса, сделали его походку более уверенной и притупили головную боль. Ему пришлось шагать шире, чтобы угнаться за стремительной Скаллой. Красота воительницы, конечно, привлекала внимание, но решительный шаг и мрачный взгляд расчищали дорогу в толпе, и немногочисленные, запуганные жители Капастана спешили убраться с её пути.
      
      Они обошли кладбище, оставив вертикальные глиняные гробы по правую руку. Следующий некрополь уже маячил впереди, склепы и погребальные урны отличались там даруджийской архитектурой, которую Остряк хорошо знал по Даруджистану, и Скалла свернула налево, в узкий, неровный переулок между низкой стеной кладбища и внешним краем площади Тура’ла. В двадцати шагах за ней находилась открытая площадка поменьше. Они пересекли её и оказались на восточном краю Храмового квартала.
      
      Остряку наконец надоело тащиться за Скаллой, будто собачка на поводке.
      
      – Слушай, – зарычал он, – я же только что из этого квартала. Если Керули поселился где-то рядом, почему ты за мной просто не зашла, чтоб не бегать лишнего?
      
      – Я зашла, но ты вонял, как трактирный сортир. В таком-то виде ты хотел показаться на глаза мастеру Керули? Тебе нужно было почистить одежду и поесть, а я всё это время нянчиться с тобой не собиралась.
      
      Остряк поутих, но продолжал бормотать что-то себе под нос. О, боги, как бы я хотел, чтоб в мире были одни только нежные да щебечущие женщины.
      Он подумал ещё немного и нахмурился. С другой стороны, это был бы какой-то кошмар. Мужчине пристало раздувать из искры пламя, а не гасить его…
      
      – Рот закрой, размечтался тут, – рявкнула Скалла. – Пришли.
      
      Остряк заморгал, вздохнул, затем уставился на маленькое ветхое здание – грубые, изъеденные каменные блоки, с которых практически везде обвалилась штукатурка; плоская крыша на прогнувшихся от старости балках; чтобы пройти в дверной проём, им со Скаллой пришлось бы согнуться в три погибели.
      
      – Вот здесь? Худов дух, жалкое местечко.
      
      – Он – скромный человек, – процедила Скалла, уперев руки в бока. – Его Старший бог невысоко ценит помпезность и церемонии. Как бы там ни было, учитывая недавнюю историю, дом стоил гроши.
      
      – Историю?
      
      Скалла нахмурилась.
      
      – Чтобы освятить землю для этого Старшего бога, нужно пролить кровь. В этом доме вся семья покончила с собой меньше недели назад. Керули…
      
      – Обрадовался?
      
      – Сдержанно обрадовался. Он, разумеется, скорбел о безвременной смерти жильцов…
      
      – Разумеется.
      
      – А затем предложил цену на аукционе.
      
      – Конечно.
      
      – В общем, теперь это храм…
      
      Остряк вдруг обернулся к ней.
      
      – Постой-ка. Я же не вляпаюсь ни в какую секту, когда войду, да?
      
      Скалла самодовольно ухмыльнулась.
      
      – Как сам пожелаешь.
      
      – И я не желаю! Понятно? И лучше бы Керули это тоже понять. И его старому божку, кстати! Никаких коленопреклонений, и даже алтарю не кивну, а если так нельзя, то я лучше тут постою.
      
      – Расслабься, никто от тебя ничего не ждёт, Остряк. С чего бы?
      
      Он постарался не обращать внимания на издевательский вызов в глазах Скаллы.
      
      – Ладно, веди меня, женщина.
      
      – Как всегда. – Скалла подошла к двери и потянула её на себя. – Местные меры безопасности: эти двери не высадить, они все открываются наружу и по размеру больше проёма. Хитро, да? «Серые мечи» собираются сражаться за каждый дом, когда стены падут – паннионцам несладко придётся.
      
      – Защитники Капастана ожидают того, что утратят контроль над городскими стенами?! Оптимистично, нечего сказать. Все мы в смертельной ловушке, а этот фокус Керули с вроде бы мёртвыми телами мало нам поможет, когда тенескаури решат поджарить нас на второе.
      
      – Какой же ты унылый вол, а!
      
      – Такова цена ясного взгляда на вещи, Скалла.
      
      Та пригнулась, чтобы попасть внутрь, и жестом позвала Остряка за собой. Он помедлил, затем нахмурился и вошёл.
      
      Они оказались в крошечной прихожей: голые стены с несколькими нишами для ламп, глиняный пол и ряд железных крючков без одежды. Напротив – ещё один дверной проём, завешенный кожаным фартуком. Пахло щелочным мылом с лёгкой примесью желчи.
      
      Скалла расстегнула застёжку плаща и повесила его на крючок.
      
      – Жена выползла из жилой комнаты, чтобы умереть здесь, – сказала она. – Внутренности волочились по полу следом. Возникло подозрение, что её самоубийство не было добровольным. Ну или она потом передумала.
      
      – Может, торговец козьим молоком постучал в дверь, – предположил Остряк, – и она спешила отменить заказ?
      
      Скалла некоторое время молча смотрела на него, будто оценивая, затем пожала плечами.
      
      – Какое-то слишком сложное объяснение, но кто знает? Возможно.
      
      Скалла отвернулась и скользнула во вторую комнату под шелест кожи.
      
      Остряк вздохнул и пошёл следом.
      
      Главная комната занимала всё остальное пространство дома; заднюю стену разделяли несколько альковов – кладовых и похожих на камеры-одиночки спален, сводчатый коридор вёл от неё в сад во дворе. В одном из углов комнаты сгрудились лавки и сундуки. Прямо перед ними располагался открытый очаг в углублении и горбатая хлебная печь, от которых исходил сильный жар. В воздухе стоял густой запах свежего хлеба.
      
      Мастер Керули сидел, скрестив ноги, на плиточном полу слева от очага. Жрец склонил голову, на лысине блестели крупные капли пота.
      
      Скалла шагнула вперёд и упала на одно колено.
      
      – Мастер?
      
      Керули поднял голову, на его круглом лице появилась улыбка.
      
      – Я очистил их таблички, – проговорил жрец. – Они обрели мир. Их души выстроили достойный мир-сон. Я слышу, как смеются дети.
      
      – Твой бог милосерд, – прошептала Скалла.
      
      Закатив глаза, Остряк подошёл к сундукам.
      
      – Спасибо, что спас мне жизнь, Керули, – пробурчал он. – Извини, что я так это воспринял. Припасы твои, похоже, не пострадали. Это хорошо. Ладно, теперь я, пожалуй, пойду…
      
      – Подожди, капитан.
      
      Остряк повернулся.
      
      – У меня есть кое-что, – сказал жрец, – для твоего друга, Бука. Это… поможет… в его деле.
      
      – Да? – Остряк избегал подозрительного взгляда Скаллы.
      
      – Вон там, во втором сундучке. Верно, железном. Да, открывай. Видишь? На мотке тёмно-серого войлока.
      
      – Глиняная птичка?
      
      – Да. Пожалуйста, скажи ему, чтобы размолол её в порошок, затем смешал с остуженной водой, которая кипела по меньшей мере сотню ударов сердца. А затем Бук должен её выпить – всю до капли.
      
      – Ты хочешь заставить его пить грязную воду?
      
      – Глина облегчит боли в животе, а также предоставит иные преимущества, которые он обнаружит в должное время.
      
      Остряк заколебался.
      
      – Бук не самый доверчивый человек, Керули.
      
      – Скажи, что иначе добыча ускользнёт от него. Легко. Скажи также, что, дабы добиться того, чего он хочет, ему понадобятся союзники. Вам обоим. Я разделяю ваши тревоги по этому поводу. Другие союзники найдут его – со временем.
      
      – Ладно, – буркнул Остряк, пожимая плечами. Он взял глиняную птичку и положил в поясной кошель.
      
      – О чём это вы говорите? – тихо поинтересовалась Скалла.
      
      Остряк весь напрягся от этого мягкого тона, поскольку обычно он предшествовал разрушительному взрыву её темперамента, но Керули лишь улыбнулся шире.
      
      – Это частное дело, милая Скалла. У меня есть и для тебя поручение – потерпи, пожалуйста. Капитан Остряк, отныне между нами нет долгов. Иди с миром.
      
      – Ага. Спасибо, – растерянно проворчал тот. – Я сам найду выход.
      
      – Мы ещё с тобой потом поговорим, Остряк, – пригрозила Скалла. – Правда ведь?
      
      Это если ты меня найдёшь.
      
      – Конечно, девочка моя.
      
      Через несколько мгновений он уже стоял на улице и чувствовал себя до странности подавленным доброй, милосердной натурой старика. Некоторое время капитан стоял неподвижно, глядя на спешивших мимо местных жителей. Будто муравьи в разбитом муравейнике. А скоро и вовсе муравейника не останется
      …
      
      Скалла посмотрела вслед Остряку, затем обернулась к Керули.
      
      – Ты сказал, есть для меня поручение?
      
      – Нашему другу, капитану, предстоит пройти тяжёлой дорогой.
      
      Скалла нахмурилась.
      
      – Остряк не ходит «тяжёлыми дорогами». Едва запахнет жареным, он тут же бежит в другую сторону.
      
      – Иногда выбора нет.
      
      – И что мне с этим делать?
      
      – Его время почти настало. Уже скоро. Я прошу лишь о том, чтобы ты была рядом с ним.
      
      Она нахмурилась сильнее.
      
      – Это уж от него зависит. У него просто дар пропадать без следа.
      
      Керули повернулся к печи.
      
      – Я полагаю, – прошептал он, – этот дар ему скоро изменит.
      
      Рассеянный солнечный свет и отблески факелов очертили долблёные челны и замотанные в ткань трупы. Работники открыли всю камеру, для этого пришлось разобрать бо́льшую часть пола Пленника – только в центре осталась одинокая гранитная колонна с круглым навершием. И открылись корабли – разбитые, раскиданные, будто улов некоего древнего урагана.
      
      Хетан стояла на коленях, склонив голову, у самого первого челна. Уже некоторое время она не двигалась.
      
      Итковиан спустился вниз, чтобы лично осмотреть останки, и теперь осторожно бродил по подземной камере. За ним бесшумно следовал Кафал. Внимание Кованого щита привлекла резьба на носах кораблей, всюду разная, но в изображениях был заметен общий мотив – сцены битв на море, легко узнаваемые баргасты в своих низких долблёных челнах бьются с врагами, что сидят на высокобортных кораблях, – с высокими, гибкими созданиями, наделёнными угловатыми чертами лица и большими миндалевидными глазами.
      
      Когда Итковиан присел, чтобы получше рассмотреть одну из таких битв, Кафал позади прошептал:
      
      – Т’истен’ур.
      
      Кованый щит оглянулся.
      
      – Сударь?
      
      – Враги наших Духов-Основателей. Т’истен’ур, Серокожие. В старейших легендах это демоны, которые отрубают головы, но сохраняют жертвам жизнь… головы никогда не спят, тела неустанно трудятся. Т’истен’ур: демоны-что-живут-в-тенях. Духи-Основатели бились с ними в Голубых пустошах… – Кафал замолчал, по его лбу пробежали морщины, затем продолжил: – Голубые пустоши. Мы не знали, что это за место. Поплечники считали, что это – наша Родина. Но теперь… это ведь было море, океан.
      
      – Истинная Родина баргастов.
      
      – Да. Духи-Основатели изгнали Т’истен’ур с Голубых пустошей, сбросили демонов обратно в их нижний мир, в Лес Теней, который, говорят, лежит далеко на юго-востоке…
      
      – Может, это иной континент?
      
      – Может быть.
      
      – Вы узнаёте истину, скрытую в ваших древнейших сказаниях, Кафал. У меня на родине, в Элингарте, далеко к югу отсюда, тоже есть легенды о далёком континенте, который якобы находится в указанном вами направлении. На этом материке якобы растут гигантские ели и пихты – первозданный лес, корни которого укрывает вечная тень, а населяют его смертоносные призраки… – Итковиан помолчал, затем продолжил, вновь разглядывая резьбу: – Как Кованый щит, я книжник в той же мере, что и воин. Т’истен’ур – у этого имени любопытный отзвук. Тисте анди, Живущие во Тьме. И куда реже упоминают, да и то боязливым шёпотом, их родичей из тени – тисте эдур. Серокожие, как считается. Вымершие – и хорошо, что так, ибо это название связано со смертным ужасом. Т’истен’ур – первый твёрдый приступ означает прошедшее время, да? Тланы, а ныне т’ланы – это указывает на родство вашего языка с наречием имассов. Близкое родство. Скажите, вы понимаете по-морантски?
      
      Кафал хмыкнул.
      
      – Моранты говорят на языке баргастских поплечников – святом наречии – языке, который вырос из бездны тьмы, откуда впервые вышли все мысли и слова. Моранты претендуют на родство с баргастами – называют нас своими Павшими Родичами. Но это они пали, а не мы. Они нашли себе тенистый лес для жизни. Они стали использовать алхимию Т’истен’ур. Они заключили мир с демонами давным-давно, обменивались тайнами, прежде чем ушли в свои горные крепости и скрыли навеки лица под масками насекомых. Не спрашивай меня о морантах, волк. Они пали и не раскаялись. Довольно.
      
      – Хорошо, Кафал. – Итковиан медленно выпрямился. – Но прошлое отказывается почивать в могиле – как вы сами видите здесь и сейчас. Прошлое скрывает также и неприкаянные истины – равно горестные и радостные. Если вы уже начали их познавать… сударь, пути назад нет.
      
      – Я обрёл это понимание, – прорычал воин-баргаст. – Как и предупреждал нас отец: в успехе мы отыщем семена отчаяния.
      
      – Хотел бы я когда-нибудь познакомиться с Хумброллом Тором, – прошептал Итковиан.
      
      – Мой отец может, сжав в объятьях взрослого мужчину, раздавить ему грудную клетку. Может сражаться с крюк-мечами в каждой руке и убить десять воинов за несколько ударов сердца. Но больше всего пугает кланы ум военного вождя. Из всех десяти детей Хетан более всех подобна ему в хитрости.
      
      – Она производит впечатление особы весьма прямолинейной.
      
      Кафал снова хмыкнул.
      
      – Как и наш отец. Предупреждаю тебя, Кованый щит, она направила на тебя копьё и посмотрела поверх него. Ты не сбежишь. Она тебя завалит на ложе вопреки всем твоим обетам, а потом ты будешь принадлежать ей.
      
      – Вы ошибаетесь, Кафал.
      
      Баргаст оскалил подпиленные зубы и промолчал.
      
      Ты тоже не лишён хитрости отца, Кафал: ты ловко перевёл разговор с древних тайн баргастов, бесстыдно напустившись на мою честь.
      
      В дюжине шагов от них Хетан поднялась и обратилась к кольцу жрецов и жриц, которые окружили провал в полу:
      
      – Можете вернуть на место каменные плиты. Извлечение останков Духов-Основателей следует отложить…
      
      Рат’Престол Тени фыркнул:
      
      – До каких пор? Пока паннионцы не разрушат город до основания? Почему не призвать твоего отца со всеми кланами баргастов? Пусть снимет осаду, а тогда вы с роднёй сможете перевезти эти кости куда пожелаете, с миром и нашим благословением!
      
      – Нет. Сражайтесь сами на собственной войне.
      
      – Паннионцы сожрут вас, когда нас не станет! – взвизгнул Рат’Престол Тени. – Идиоты! Ты, отец твой! Кланы ваши! Все – идиоты!
      
      Хетан ухмыльнулась.
      
      – Я вижу на лике твоего бога панику?
      
      Жрец вдруг сгорбился, проскрежетал:
      
      – Престол Тени никогда не паникует.
      
      – Значит, это смертный человек под маской, – торжествующе закончила Хетан.
      
      Рат’Престол Тени зашипел, резко развернулся и бросился вон из зала, протолкавшись через толпу собратьев и громко топая сандалиями по остаткам пола.
      
      Хетан выбралась наверх.
      
      – Я закончила. Кафал! Возвращаемся в цитадель!
      
      Брухалиан протянул руку, чтобы помочь Итковиану подняться из ямы, а когда Кованый щит выпрямился, Смертный меч подтянул его поближе к себе.
      
      – Сопроводите этих двоих, – прошептал он. – Они что-то задумали, чтобы вывезти…
      
      – Возможно, – перебил Итковиан, – но сказать по правде, сударь, я не понимаю как.
      
      – Так подумайте над этим, сударь, – приказал Брухалиан.
      
      – Подумаю.
      
      – Все
      средства хороши, Кованый щит.
      
      По-прежнему стоя вплотную, Итковиан посмотрел прямо в тёмные глаза Брухалиана.
      
      – Сударь, мои обеты…
      
      – Я – Смертный меч Фэнера, сударь. Этого знания требую не я, а сам Вепрь. Кованый щит, это требование, рождённое страхом. Наш бог, сударь, перепуган.
      Вы понимаете?
      
      – Нет! – отрезал Итковиан. – Не понимаю. Но приказ ваш услышал, сударь. Да будет так.
      
      Брухалиан отпустил руку Кованого щита, чуть повернулся, чтобы обратиться к Карнадасу, который стоял – бледный и неподвижный – рядом с командиром.
      
      – Свяжитесь с Быстрым Беном, сударь, любыми средствами…
      
      – Не уверен, что смогу, – ответил Дестриант, – но попытаюсь, сударь.
      
      – Эта осада, – прорычал Брухалиан, и глаза его помутнели от какого-то внутреннего видения, – это кровавый цветок, и ещё до заката он распустится перед нами. А взявшись за стебель, мы обнаружим шипы…
      
      Все трое повернулись навстречу жрецу Совета. Спокойные, сонные глаза смотрели сквозь прорези полосатой, кошачьей маски.
      
      – Господа, – сказал он, – нас ждёт битва.
      
      – Действительно? – сухо ответил Брухалиан. – А мы-то и не догадывались.
      
      – Наши боги окажутся в самом её сердце. Вепрь. И Тигр. Взошедший в беде, и дух, готовый пробудиться к истинной божественности. Вы не думали, господа, о том, чья это война на самом деле? Кто осмелился скрестить клинки с нашими покровителями? Но есть и ещё кое-что любопытное во всём этом – чьё лицо скрывается за судьбоносным восхождением Трейка? Какова была бы ценность двух
      богов войны? Двух
      Повелителей Лета?
      
      – Сударь, – протянул Дестриант, – это не исключительный титул. Мы никогда не возражали против того, что Трейк тоже его носит.
      
      – Ты не смог скрыть тревоги, вызванной моими словами, Карнадас, но я закрою на это глаза. Однако задам последний вопрос. Когда, скажи, ты сместишь Рат’Фэнера по праву истинного Дестрианта Фэнара? – а этот титул никто не получал по праву уже тысячу лет… кроме тебя, конечно… И кстати, почему Фэнер вдруг решил восстановить этот – наивысший – уровень посвящения именно сейчас? – Выждав некоторое время, жрец пожал плечами. – Что ж, ладно, как хочешь. Рат’Фэнер вам не союзник, как и вашему богу – это вы должны знать. Он чувствует угрозу, которую вы для него представляете, и сделает всё от него зависящее, чтобы уничтожить ваш отряд и тебя лично. Если тебе понадобится помощь, найди меня.
      
      – Но ты ведь сказал, что ты и твой Повелитель – наши соперники, Рат’Трейк, – прорычал Брухалиан.
      
      Маска тигра сложилась в хищную улыбку.
      
      – Так только кажется, Смертный меч, в данный момент. Я покину вас. Прощайте, друзья.
      
      Долгое молчание сковало «Серых мечей», пока они смотрели вслед уходившему жрецу, затем Брухалиан встряхнулся.
      
      – Идите, Кованый щит. Дестриант, с вами я ещё должен переговорить…
      
      Потрясённый, Итковиан повернулся и отправился вслед за двумя баргастами. Земля ушла у нас из-под ног. Мы потеряли равновесие за миг до того, как прольётся кровь, и опасность окружает нас со всех сторон. О, Клыкастый Бог, избавь нас от неуверенности. Молю тебя. Сейчас не время
      …
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Глава одиннадцатая
      
      Прославленная способность малазанской армии приспосабливаться ко всякому виду боевых действий, какие навязывал противник, была на самом деле поверхностной. Под иллюзией пластичности скрывалось твёрдое убеждение в превосходстве имперского способа ведения войны. Также иллюзию гибкости поддерживали такие факторы, как огромная устойчивость малазанской армейской структуры, базовые принципы, основанные на глубоком знании дела, и проницательный анализ множества различных стилей ведения боевых действий.
      
      Энет Обар (Безжизненный).
      
      Отзыв (часть XXVII, книга VII, том IX) на тринадцатистраничный трактат Тэмула «Малазанская военная машина»
      
      Волосяная рубаха Штыря загорелась. Кашляя от невыносимой вони, Хватка слезящимися глазами смотрела, как щуплый маг катается по грязной земле рядом с костром. Тлеющие волосы дымились, вместе с искрами в ночное небо неслись проклятья. Поскольку остальные разогнуться не могли от хохота, капрал сама потянулась за мехом с водой и умостила его между ног. Выдернув пробку, она сжала бёдра и поливала Штыря струёй воды, пока не услышала шипение.
      
      – Хватит! Хватит! – завопил маг, размахивая грязными руками. – Стой! Я же утону!
      
      Рыдая, Вал повалился на землю и оказался опасно близко к огню. Хватка вытянула ногу и хорошенько пнула сапёра.
      
      – А ну успокоились все! – рявкнула она. – А то все зажаритесь до хрустящей корочки. Худов дух!
      
      Из сумрака рядом послышался голос Дымки:
      
      – Мы помираем со скуки, капрал, в этом проблема.
      
      – Если бы от скуки умирали, в мире не осталось бы ни одного живого солдата, Дымка. Так что слабое оправдание. А проблема в другом: начиная с самого сержанта, который вон там корчится, весь этот Опоннами проклятый взвод свихнулся.
      
      – Не считая тебя, разумеется…
      
      – Ты что, решила мне сапоги от дерьма вылизать, детка? Зря. Я посильней свихнулась, чем вы все. Иначе сбежала бы давным-давно. Боги мои, вы только гляньте на этих идиотов. Вот маг, который таскает рубаху из волос собственной мёртвой матери, а как только Путь откроет, так на нас сразу же набрасываются агрессивные суслики. Вот сапёр, у которого по всему телу ожоги, а вместо мочевого пузыря Путь, потому что я за три дня ни разу не видела, чтоб он в кусты отходил. Вот напанка, за которой настойчиво ходит бык-бхедерин – то ли слепой, то ли видит побольше нас, когда на неё смотрит. А ещё вот целитель, который так на солнышке перегрелся, что отхватил удар и мается теперь лихорадкой.
      
      – Про Мураша даже не трудись напоминать, – прошептала Дымка. – Сержант и так всем фору даст в соревновании чокнутых психов…
      
      – Я не закончила. Вот женщина, которая страсть как любит к друзьям сзади подкрадываться. И наконец, – добавила она с низким рычанием, – добрый старый Мураш. Нервы из холодного железа. Убедил себя, что это сами боги похитили Быстрого Бена, и Мураш в этом виноват. Каким-то образом. – Хватка подняла руку и, просунув палец под торквесы на левом плече, нахмурилась ещё больше. – Будто богам есть дело до Быстрого Бена, не говоря уж о самом сержанте. Будто они вообще на нас обращают внимание, что бы мы ни делали.
      
      – Тебя беспокоят Тричевы торквесы, капрал?
      
      – Поосторожней, Дымка, – прошептала Хватка. – Я не в настроении.
      
      Штырь поднялся на ноги – мокрый и несчастный.
      
      – Треклятая искра! – прошипел он. – Мелькнула, как горящая вошь – где-то здесь гуляет злобный дух, попомните мои слова.
      
      – Попомните? – фыркнула Хватка. – Я их на твоём могильном камне вырежу, Худом клянусь!
      
      – О, боги, какая вонь! – выругался Вал. – Сомневаюсь, что даже жиром вымазанный баргаст к тебе бы близко подошёл! Считаю, нужно голосовать – всем взводом. Проголосуем за то, что надо содрать эту отвратительную рубаху с прыщавого тельца Штыря и закопать где-нибудь – лучше всего под тонной отбросов. Что скажешь, сержант? Эй, Мураш?
      
      – Тс-с-с! – прошипел тот, вглядываясь во тьму со своего места на самом краю светового круга от костра. – Там что-то есть!
      
      – Если это ещё один злобный суслик… – начала Хватка.
      
      – Я ничего не делал! – возмутился Штырь. – И никто мою рубашку не закопает, пока я жив. Так что забудь, сапёр. К тому же мы в этом взводе ни за что не голосуем. Худ знает, что вам там в Девятом позволял творить Скворец, но ты больше не в девятом, сечёшь?
      
      – Цыц! – зарычал Мураш. – Там кто-то есть! Разнюхивает!
      
      Прямо перед сержантом возникла громоздкая фигура. Тот взвизгнул и отпрыгнул назад, чуть не повалившись в костёр.
      
      – Да это ж бхедерин! – заорал Вал. – Эй, Дэторан! Твой парень пришёл – ой! Боги, ты чем меня ударила, женщина? Булавой? Худов дух… Кулаком? Врёшь! Мураш, она мне чуть голову не проломила! Шуток не понимает – ой! Ой!
      
      – Оставь его, – приказала Хватка. – И кто-нибудь, отгоните быка…
      
      – Вот это я хочу увидеть, – хрюкнула Дымка. – Две тысячи фунтов рогов, копыт и члена…
      
      – Хватит! Тут скромные особы присутствуют, детка. Смотри, Дэторан аж покраснела, избивая Вала до беспамятства.
      
      – Я бы сказала, это от напряжения, капрал. Сапёр хорошо уклоняется… нет, ладно, вот этот пропустил по касательной. Ого!
      
      – Полегче, Дэторан! – заревела Хватка. – У него и так глаза в разные стороны, и молись, чтобы ты ему необратимых увечий не нанесла!
      
      – Ага, – вклинился Штырь. – У него ж в сумке «ругань», и если не туда бросит…
      
      Этого хватило, чтобы Дэторан разжала кулаки и отступила. Вал неуверенно зашатался, затем мешком осел на землю, из сломанного носа сапёра текла кровь.
      
      – Шуток не понимает, – промямлил он распухшими губами. А потом повалился набок.
      
      – Прекрасно, – проворчала Хватка. – Если он до утра не очухается, а нам придётся выступать, угадай, Дэторан, кто потащит волокушу?
      
      Могучая женщина нахмурилась и отвернулась, чтобы найти свой спальник.
      
      – Кто ранен? – пискнул высокий голос. Солдаты подняли глаза и увидели Молотка, который ковылял к костру, кутаясь в одеяло. – Я слышал, была драка.
      
      – О, рак печёный проснулся, – заметил Штырь. – Ты же больше на солнцепёке спать не будешь, а, целитель?
      
      – Вал, – объяснила Хватка. – Погладил Дэторан против шерсти. Вырубился у костра – видишь?
      
      Кивнув, Молоток доковылял до сапёра.
      
      – Какой ужасный образ ты вызвала, капрал. – Он присел, начал осматривать Вала. – Худов дух! Нос разбит, челюсть сломана… и сотрясение – он тут сблевал тихонько. – Молоток гневно воззрился на Хватку. – Никому в голову не пришло остановить эту маленькую размолвку?
      
      С тихим мычанием бхедерин развернулся и затопал куда-то во тьму.
      
      Голова Молотка рывком развернулась.
      
      – Фэнеровы копытца, это ещё что?!
      
      – Соперник Вала, – пробормотала Дымка. – Наверное, понял, что тут ему уже ничего не светит.
      
      Хватка со вздохом откинулась назад, глядя, как Молоток занимается бесчувственным сапёром. Взвод не склеивается. Мураш – не Скворец, Штырь – не Быстрый Бен, да и я – не капрал Калам. Если были лучшие из лучших среди «Мостожогов», то в Девятом. Хотя, конечно, Дэторан идёт ноздря в ноздрю с Тротцем…
      
      – Лучше бы чародей пришёл – да поскорее, – прошептала через некоторое время Дымка.
      
      Хватка кивнула в темноте, затем сказала:
      
      – Может, капитан с остальными уже добрались до Белолицых. Может, мы с Быстрым Беном явимся слишком поздно, чтобы хоть как-то повлиять на исход…
      
      – Мы и так ни на что не повлияем, – сказала Дымка. – Ты имеешь в виду, что мы опоздаем на представление.
      
      – Ну, вот это, может, и к лучшему.
      
      – Говоришь прямо как Мураш.
      
      – Ну да, ага, дело-то пахнет жареным, – тихонько ответила Хватка. – Лучший маг в подразделении пропал. Добавь зелёного капитанчика-аристократика и то, что Скворца забрали, в общем, – мы уже не та рота, которой были прежде.
      
      – С самой Крепи, это уж точно.
      
      Хаос и ужас в подземных тоннелях в день Канонады встали перед внутренним взором Хватки, и она поморщилась.
      
      – Свои же предали. Это самое худшее, Дымка. Я согласна погибнуть под мечами врагов или от магического огня, да хоть бы демон разорвал меня на кусочки. Но не от ножа, который свой же человек вонзил тебе в спину… – Она сплюнула в огонь.
      
      – Там мы сломались, – сказала Дымка.
      
      Хватка снова кивнула.
      
      – Может, – продолжила Дымка, – если Тротц проиграет состязание с Белолицыми и нас всех казнят, это и к лучшему. С баргастами или без – а я не очень-то рвусь на эту войну.
      
      Хватка неотрывно смотрела в огонь.
      
      – Думаешь о том, что может случиться, когда мы снова пойдём в бой.
      
      – Мы стали хрупкие, капрал. Покрылись трещинами…
      
      – Доверять некому, в этом проблема. И драться не за что.
      
      – Ну, тут есть ответ – Дуджек, – сказала Дымка.
      
      – Ага, наш Кулак-предатель…
      
      Дымка тихонько фыркнула.
      
      Хватка покосилась на подругу, нахмурилась.
      
      – Что?
      
      – Никакой он не предатель, – тихо сказала Дымка. – Нас отпустили только ради Бруда и тисте анди, иначе бы они с нами на переговоры не пошли. Ты не думала, капрал, кто
      этот новый знаменосец Однорукого?
      
      – Как там его? Арантал? Артантос. Ха. Он появился…
      
      – Где-то через день после того, как нас официально объявили вне закона.
      
      – И что? Кто он, как ты думаешь, Дымка?
      
      – Высокоранговый Коготь, я считаю. Прибыл по приказу Императрицы.
      
      – А доказательства?
      
      – Нету.
      
      Хватка вновь хмуро посмотрела в огонь.
      
      – Ну и кто теперь шарахается от каждой тени?
      
      – Мы не предатели, – повторила Дымка. – Мы исполняем волю Империи, капрал, как бы там это ни выглядело. Скворец тоже это знает. И может, целитель, и Быстрый Бен…
      
      – Короче, Девятый.
      
      – Да.
      
      Хватка помрачнела ещё сильнее, поднялась, подошла к Молотку и присела рядом.
      
      – Как он там, целитель? – спросила тихо.
      
      – Не настолько плохо, как мне показалось вначале, – буркнул Молоток. – Слабое сотрясение. Это хорошо – у меня проблемы с Путём Дэнул.
      
      – Проблемы? Какие ещё проблемы?
      
      – Не уверен. Он стал… нечистый. Будто… заражённый чем-то. У Штыря те же проблемы с его Путём. Может, это и задержало Быстрого Бена.
      
      Хватка крякнула.
      
      – Нет бы с самого начала сказать.
      
      – Занят был, отходил от своего «солнечного удара», капрал.
      
      Она сощурилась.
      
      – Если это не солнце, то что же тогда?
      
      – Зараза с моего Пути передаётся наружу. Это я выяснил.
      
      – Молоток, – сказала после небольшой паузы Хватка, – ходит слух, дескать, нас не совсем по правде объявили вне закона, не так, как говорят Скворец с Дуджеком. Может, на деле Императрица, наоборот, нам выдала приказ.
      
      В свете костра круглое лицо целителя казалось невыразительным. Он пожал плечами.
      
      – Этого я ещё не слыхал, капрал. По духу похоже на выдумку Мураша.
      
      – Нет, но ему понравится, когда услышит.
      
      Маленькие глазки Молотка впились в лицо Хватки.
      
      – И зачем же ты ему собираешься это рассказывать?
      
      Хватка приподняла брови.
      
      – Зачем рассказывать Мурашу? Ответ-то очевиден, целитель. Люблю смотреть, как он паникует. К тому же, – она пожала плечами, – это ведь только пустой слух, да? – Хватка выпрямилась. – Сделай так, чтобы сапёр смог завтра выйти в дорогу.
      
      – Мы выступаем, капрал?
      
      – Если маг появится.
      
      – Ясно. Сделаю, что смогу.
      
      Раздирая скрюченными пальцами гнилостную, отравленную энергию, Быстрый Бен вырвался с собственного Пути. Давясь, сплёвывая от горького, болезненного привкуса во рту, маг неуверенно прошёл ещё несколько шагов, и чистый ночной воздух хлынул в его лёгкие. Затем чародей остановился, подождал, пока не прояснится в голове.
      
      Полдня прошли в отчаянной, почти бесконечной борьбе за то, чтобы вырваться из Владений Худа, но Бен знал: из Путей, которыми он пользовался, именно этот меньше всего поддался отраве. На других бы он просто погиб. От этой мысли Бен почувствовал себя ограбленным: маг, лишённый своей силы, способности повелевать собственным могуществом, становился бессмысленным, бессильным.
      
      Резкий, прохладный ветер степей омывал его, стирал капельки пота с дрожащих рук и ног. Над головой мерцали звёзды. В тысяче шагов к северу над дерезняком и травянистыми бугорками высилась гряда холмов. У основания ближайшего плескался тусклый свет костра.
      
      Бен вздохнул. С самого начала путешествия он ни с кем не мог установить чародейский контакт. Паран мне оставил взвод
      … лучше, чем я мог надеяться. Интересно, сколько дней мы потеряли. А я ведь должен был поддержать Тротца, если дела пойдут не так…
      
      Бен встряхнулся и пошёл вперёд, продолжая бороться с остаточным, обессиливающим влиянием заражённого Пути Худа. Это атака Увечного бога, война против самих Путей. Магия стала мечом, который его сразил. Теперь Скованный хочет уничтожить это оружие, сделать врагов безоружными. Беспомощными
      .
      
      Чародей на ходу закутался в пропылённый плащ. Нет, не совсем беспомощными. Хитрость при нас. Более того, мы способны почуять, что это финт, ложный выпад – я способен, по крайней мере. Ведь это и есть финт – весь Паннионский Домин и его заразное влияние. Скованный сумел как-то открыть шлюзы на Путь Хаоса. Тут нужен канал, проводник, возможно, сам Паннионский Провидец, который и не понимает, что его используют, что он всего лишь пешка, брошенная вперёд в начальном гамбите игры. Гамбите, призванном испытать волю, умения его врага… И мы должны снять эту пешку. Быстро. Решительно.
      
      Быстрый Бен подошёл ближе к свету костра, услышал тихий гул голосов… и почувствовал, что вернулся домой.
      
      Тысяча черепов на шестах плясали над гребнем, горящие косы из промасленной травы создавали пламенную гриву над выцветшими гримасами смерти. Голоса взвивались и спадали, сливаясь в дрожащем, монотонном песнопении. Рядом с тем местом, где стоял Паран, молодые воины состязались с короткими крюк-ножами в руках. Время от времени кровь брызгала в круговой очаг клана и шипела – баргасты, похоже, считали выяснение отношений важнее всего прочего.
      
      Среди взводов «Мостожогов» бродили женщины баргастов, выдёргивали солдат обоих полов и тащили в крытые шкурами шатры. Поначалу капитан хотел запретить все амурные похождения, но затем отбросил эту мысль как нереализуемую и немудрую. Завтра или послезавтра все мы можем погибнуть
      .
      
      Здесь собрались кланы Белого Лица. Шатры и юрты племён Сэнан, Гилк, Ахкрата и Барахн, а также многих других, покрывали долину. Паран прикинул, что на зов Хумбролла Тора откликнулись примерно сто тысяч баргастов. Они явились на совет, но не только. Явились, чтоб принять вызов Тротца. Он – последний из своего клана, на его теле – татуировки и шрамы, рассказывающие историю его племени, историю длиной в пятьсот поколений. Он пришёл как родич, чтоб оживить кровные узы… и не только, хотя никто так и не удосужился объяснить мне, что ещё подразумевал вызов Тротца. Ублюдки молчаливые. Слишком много тут тайн…
      
      Нит’ритальский воин влажно захрипел, когда воитель враждебного клана распорол ему горло крюк-ножом. Голоса заревели, послышались проклятия. Сражённый воин извивался на земле у очага, жизнь его растекалась блестящей лужей вокруг тела. Его убийца обходил костёр под торжествующие крики толпы.
      
      Не обращая внимания на презрительное шипение и проклятья со стороны баргастов, к капитану подошёл Чёрный морант, Вывих.
      
      – Любовью ты здесь не пользуешься, – заметил Паран. – Не знал, что моранты залетают для охоты так далеко на восток.
      
      – Не залетают, – ответил Вывих. Его голос прозвучал тонко и глухо из-под хитинового шлема. – Это древняя вражда, рождённая памятью, а не опытом. Память эта ложна.
      
      – Вот как? Я бы посоветовал не пытаться донести до них твоё мнение.
      
      – Да, это бессмысленно, капитан. Мне любопытно узнать, этот воин, Тротц, – он действительно исключительно искусный боец?
      
      Паран поморщился.
      
      – Он во многих знатных передрягах побывал. Думаю, за себя постоять может. Честно говоря, я никогда не видел его в бою.
      
      – А те из «Мостожогов», что видели?
      
      – Отзываются презрительно. Но они обо всём отзываются презрительно, так что я не уверен, можно ли верить их словам. Скоро сами увидим.
      
      – Хумбролл Тор избрал своего бойца, – сообщил Вывих. – Одного из собственных сыновей.
      
      Капитан подозрительно прищурился, глядя в темноте на Чёрного моранта.
      
      – Где ты это услышал? Ты что, понимаешь язык баргастов?
      
      – Он похож на наш. Весть об этом выборе у всех на устах. Младший сын Хумбролла, ещё не стал мужчиной, два месяца до Смертной Ночи – обряда взросления. Родился с клинками в руках. Не знал поражений в поединках, даже против опытных воинов. Тёмное сердце, не знает жалости… описаний ещё много, но мне скучно их повторять. Скоро мы увидим этого искусного юношу. Всё остальное – лишь пустая трата дыхания.
      
      – И всё равно я не могу понять, зачем вообще понадобился этот поединок, – заявил Паран. – Тротц ведь ни на что не претендует – история прямо записана на его коже. Какие могут быть сомнения в её подлинности? Он ведь баргаст с ног до головы – только посмотри на него.
      
      – Он претендует на право вождя, капитан. История племени указывает, что его род берёт начало от Первых Основателей. Его кровь чище, чем у этих кланов, поэтому он должен бросить вызов, чтобы подтвердить своё положение.
      
      Паран поморщился. Живот скрутило узлами. Во рту появился кислый привкус, который не могли смыть ни вино, ни эль. Во сне его преследовали видения – холодная пещера под Домом Финнэста, резные плиты, древние, бездонные образы из Колоды Драконов. Даже сейчас, если закрыть глаза и ослабить волю, он чувствовал, будто падает, проваливается в Обитель Зверей – дом т’лан имассов, где стоит пустой трон из оленьих рогов. Видение обладало мощью физического присутствия, ощутимого всеми чувствами, будто Паран в теле перенёсся в это место. И время… если только это время – не сейчас, а трон – не стоит и не ждёт… ждёт нового обладателя. Интересно, то же чудилось Императору? Когда он оказался перед Троном Тени? Могущество, власть над ужасными Псами, всё это – в одном шаге?
      
      – Тебе плохо, капитан.
      
      Паран покосился на Вывиха. На полуночно-чёрной броне моранта играли отсветы огня, создавали иллюзию глаз в складках шлема. Единственным доказательством того, что под хитиновой бронёй скрывается человек из плоти и крови, была безвольная, изуродованная кисть правой руки. Усохшая, раздавленная некромантической хваткой духа рхиви… вся рука обвисла, как мёртвая. Медленно, но неотвратимо, бесчувствие будет подниматься… к плечу, затем к груди. Через год этот человек умрёт – чтобы спасти его, понадобилось бы целительное касание бога, а это вряд ли случится.
      
      – Живот свело, – ответил капитан.
      
      – Обманываешь недосказанным, – заметил Вывих. Затем пожал плечами. – Как пожелаешь. Я не буду допытываться.
      
      – Мне нужно от тебя кое-что, – сказал через некоторое время Паран, пристально глядя на очередной поединок перед кругом-очагом. – Если ты и твой кворл не слишком устали…
      
      – Мы довольно отдохнули, – сказал Чёрный морант. – Проси, и я исполню.
      
      Капитан набрал полную грудь воздуха, затем со вздохом выдохнул и кивнул.
      
      – Хорошо. Спасибо.
      
      На востоке разгорелся свет, растёкся по расселинам в гряде холмов к югу от Баргастских гор. Дрожа от холода, Паран красными глазами смотрел на первое движение в огромном, окутанном дымом лагере в долине. Он умел различать кланы по варварским знамёнам над хаотической россыпью шатров – Скворец подготовил капитана на славу – и внимательнее всего следил за теми, кого командир перечислил в списке вероятных возмутителей спокойствия.
      
      С одной стороны от площадки Поединка, где Тротц и воин Хумбролла Тора скоро сойдутся в поединке, располагался тысячный лагерь клана Ахкрата. Их можно было отличить по затычкам в носу, одиночным косам и разноцветным доспехам, собранным из обломков брони убитых морантов – Зелёных, Чёрных, Красных и – то тут, то там – Золотых. Это было наименее многочисленное представительство баргастов, которое проделало самый дальний путь, но считалось при этом свирепейшим из всех. Заклятые враги клана Ильгрес, который сейчас сражался за Бруда, могли помешать заключить прочный союз.
      
      Главным соперником Хумбролла Тора был военный вождь Марал Эб, который привёл множество воинов собственного клана Барахн – более десяти тысяч вооружённых, выкрашенных красной охрой баргастов в бронзовых панцирях, с украшенными дикобразьими иглами волосами. Всегда был риск, что, если подвернётся случай, Марал попытается сместить Хумбролла, только за прошлую ночь произошло более пятидесяти поединков между барахнами и воинами клана Хумбролла Тора – сэнанами. Вызов вождя мог привести к открытой войне между кланами.
      
      Но самыми странными воинами из всех, кого Паран видел, были гилки. Волосы они обрезали так, что оставались жёсткие, узкие полоски, а доспехи составляли из панцирей каких-то черепах. Довольно низкорослые и кряжистые по меркам баргастов, эти воины, по мнению капитана, могли сравниться с любой тяжёлой пехотой.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Десятки более мелких кланов дополняли гремучую смесь племенного союза Белолицых. Все они враждовали друг с другом, поминали давние обиды и преступления, чудом казалось то, что Хумброллу Тору вообще удалось собрать их вместе, не говоря уж о том, чтобы поддерживать мир пятый день кряду.
      
      А сегодня всё решится. Даже если Тротц выиграет поединок, никто не гарантирует, что его примут с распростёртыми объятьями. Могут начаться кровавые стычки. А если он проиграет…
      Паран попытался отогнать мысли о такой возможности.
      
      Чей-то заунывный вой приветствовал рассвет, и внезапно лагеря пришли в движение, наполнились безмолвными фигурами. Затем раздался приглушённый звон оружия и доспехов, который перекрывал временами лай собак и крики гусей. Площадка Поединка будто вдохнула воздух гигантскими лёгкими, и к ней со всех сторон начали стягиваться воины.
      
      Паран оглянулся и увидел, что его «Мостожоги» медленно собираются – будто дичь, встревоженная рожком охотника. Около тридцати малазанцев – капитан знал, что они готовы дать бой, если дело пойдёт плохо; и знал, что бой этот окажется недолгим. Паран вгляделся в утреннее небо, надеясь заметить тёмную точку – быстро подлетающего на кворле Вывиха, – но серебристо-голубой свод оставался безупречно чистым.
      
      Воцарившаяся среди баргастов тишина обеспокоила Парана. Он обернулся и увидел, как Хумбролл Тор шагает через толпу, чтобы занять своё место в центре Площадки. С самого прибытия капитан впервые оказался так близко от вождя. Это был огромный, дикий воин, увешанный засохшими, смятыми кожистыми мешками человеческих голов, из которых удалили кости. Чешуйчатый доспех из монет ярко блестел в утреннем свете: клад древних, неведомых кругляшей, который когда-то нашли сэнаны, был, должно быть, очень велик, ведь каждый воин племени носил такую броню. Да их там был, наверное, Худов корабль. Или какой-нибудь храм, набитый деньгами до потолка.
      
      Вождь не стал тратить времени на слова. Отцепил от пояса шипастую булаву, воздел её к небу и медленно повернулся, пока не совершил полный круг. Все смотрели на него, по краям Площадки стояли лучшие воины всех племён, остальные толпились позади – до самых склонов долины.
      
      Хумбролл Тор замер, когда какая-то собака бездумно потрусила через Площадку. Метко брошенный камень заставил её взвизгнуть и сбежать. Вождь что-то проворчал себе под нос, затем взмахнул оружием.
      
      Паран увидел, как из толпы вышел Тротц. Покрытый татуировками баргаст надел обычный доспех малазанских морпехов – из вываренной кожи, с заклёпками и железными полосами на плечах и бёдрах. Свой полушлем он снял с мёртвого офицера из солдат Арэна, в Семи Городах. Наносник и боковые щитки были филигранно инкрустированы узором из серебра. Шею защищала кольчужная бармица. На левую руку он надел круглый щит, кулак защищала шипастая железная рукавица. В правой Тротц сжимал прямой меч-палаш со скруглённым остриём.
      
      Его появление вызвало низкое рычание со стороны собравшихся баргастов, на которое Тротц ответил суровой ухмылкой, открывшей синие подпиленные зубы.
      
      Некоторое время Хумбролл Тор разглядывал его, будто не одобрял выбор не традиционного для баргастов, а малазанского вооружения, затем вождь повернулся в противоположном направлении и вновь взмахнул булавой.
      
      На краю круга появился его младший сын.
      
      Паран не знал, чего ожидать, но облик этого щуплого, ухмыляющегося юнца – в одной лишь кожаной одежде, с одиноким крюк-ножом в правой руке – никак не сочетался ни с одним из образов, которые капитан себе воображал. Как такое понимать? Это какое-то изысканное оскорбление? Или Тор хочет проиграть
      наверняка? Даже ценой жизни своего младшего сына?!
      
      Повсюду воины принялись топать ногами по земле, выбивая ритмичную дробь, которая эхом раскатилась по всей долине.
      
      Безымянный юнец ленивой походкой вошёл в круг, встал напротив Тротца на расстоянии пяти шагов. Мальчик окинул «мостожога» взглядом и заухмылялся ещё шире.
      
      – Капитан, – прошептал рядом чей-то голос.
      
      Паран обернулся.
      
      – Капрал Бестолочь? Чего тебе? И давай быстро.
      
      Невесёлое выражение лица худющего, сутулого солдата было сегодня даже мрачнее, чем обычно.
      
      – Мы что спросить хотели, сэр… Если схватка пойдёт плохо, ну, то есть мы с ребятами придержали немного морантской взрывчатки. «Ругань» опять же, пять штук у нас есть. Можем пробить что-то вроде коридора – видите вон там холмик – мы решили: хорошее место, чтоб туда влезть да закрепиться. Склоны крутые…
      
      – Спрячьте, капрал, – тихо прорычал Паран. – Мои приказы не изменились. Всем стоять смирно.
      
      – Он, конечно, недомерок, сэр, но что, если…
      
      – Ты меня слышал, солдат.
      
      Бестолочь кивнул.
      
      – Так точно. Только вот, хм, человек девять, может, десять, они, ну, то есть бурчат, мол, делаем что надо и к Худу вас… сэр.
      
      Паран оторвал взгляд от двух неподвижных воинов в круге и посмотрел в водянистые глаза капрала.
      
      – А ты, значит, их представитель, Бестолочь?
      
      – Нет! Не я, сэр! У меня мнения нет и не было никогда. И не будет даже, капитан. Нет, не я. Я вам просто докладываю, чего взводы говорят, вот и всё.
      
      – А вон они стоят, смотрят, как мы с тобой разговариваем, то есть делаем ровно то, что они хотели. Ты – их рупор, капрал, желаешь ты того или нет. В такой ситуации мне, пожалуй, стоит
      убить посланника, хотя бы ради того, чтоб избавиться от его глупости.
      
      Угрюмое лицо капрала помрачнело.
      
      – Я бы не пытался на вашем месте, сэр, – медленно сказал он. – Последний капитан, который на меня меч поднял… я ему шею сломал.
      
      Брови Парана взметнулись. Храни меня, Беру, я даже настоящих идиотов в этой роте недооцениваю.
      
      – Постарайся на сей раз держать себя в руках, капрал, – сказал он. – Иди к своим товарищам и прикажи стоять смирно, пока я не дам сигнал. Скажи, что без боя мы не сдадимся, но если пойдём на прорыв, когда баргасты этого больше всего ждут, все поляжем, и быстро.
      
      – Мне им вот это всё говорить, сэр?
      
      – Своими словами, если хочешь.
      
      Бестолочь вздохнул.
      
      – Ну, это легко. Я пойду тогда, капитан.
      
      – Да уж иди, капрал.
      
      Вновь повернувшись к кругу, Паран увидел, что Хумбролл Тор встал точно между двумя бойцами. Если вождь и обращался к ним, то кратко и тихо, затем отступил на шаг, вновь поднимая булаву над головой. Топот воинов стих. Тротц взял щит на изготовку, отставил левую ногу назад, а меч поднял в защитную позицию. Неловкая поза юнца не изменилась, нож свободно висел в опущенной руке.
      
      Хумбролл Тор отступил к краю круга, в последний раз взмахнул булавой над головой и опустил её.
      
      Поединок начался.
      
      Тротц отступил, присел, подняв щит почти до уровня глаз. Остриё палаша двинулось вперёд, когда он чуть разогнул руку.
      
      Юноша повернулся лицом к Тротцу, нож в его руке чуть покачивался, точно голова змеи. В ответ на какое-то невидимое изменение в позе Тротца он проворно отскочил влево, клинок неловко взметнулся вверх для защиты, однако «мостожог» не пошёл вперёд. Между ними по-прежнему оставалось десять шагов.
      
      Каждое движение этого парня говорит Тротцу всё больше, заполняет тактическую карту. На что мальчик реагирует, что заставит его замешкаться, напрячься, отступить. То, как он переносит вес с ноги на ногу, как двигается… а Тротц ведь ещё даже не пошевелился.
      
      Юнец подобрался ближе, заходя сбоку, Тротц лишь развернул ему навстречу щит. Ещё шаг. Меч «мостожога» скользнул вбок. Парень отскочил, затем вновь приблизился – под более острым углом.
      
      Как флегматичный пехотинец, Тротц повернулся, чтобы переставить ногу – и тогда баргаст атаковал.
      
      Паран невольно фыркнул, когда теложеловесность «мостожога» вдруг испарилась. Лишая себя естественного преимущества в росте, Тротц встретил молниеносное нападение в низкой стойке за щитом, внезапно рванулся вперёд, навстречу высокому удару юноши. Крюк-нож слабо скользнул по шлему Тротца, затем тяжёлый круглый щит врезался в грудь баргасту и отбросил его.
      
      Юнец ударился о землю, покатился, поднимая тучу пыли.
      
      Глупец погнался бы за ним – и встретил сверкающий в пронизанной солнцем пыли нож, но Тротц просто вновь укрылся за щитом. Юноша вынырнул из клубов пыли, с испачканным лицом, подрагивающим ножом. Ухмылка никуда не делась.
      
      К такому стилю парень не привык. Тротц будто стоит в переднем ряду фаланги, плечом к щиту с другим суровым малазанским пехотинцем. Многие варварские орды утратили свой цвет и разбились об эту смертоносную человеческую стену. Белолицые явно никогда не сходились в бою с Империей.
      
      Ловкий баргаст начал быстрый, стремительный танец, закружился вокруг Тротца, мечась то в одну, то в другую сторону, играя с ярким солнечным светом, отблесками на оружии и доспехах, поднимая тучи пыли. В ответ «мостожог» лишь разворачивался в одном из четырёх направлений – в собственном невидимом квадрате – и ждал. Казалось, он всякий раз удерживает стойку слишком долго, всякий раз методично печатает шаг малазанского пехотного строя, будто тупоголовый новобранец. Он игнорировал все ложные выпады, не атаковал, когда мальчик терял равновесие и спотыкался – наверняка наигранно.
      
      Воины в кругу начали разочарованно кричать. Это был не тот поединок, к какому они привыкли. Тротц отказывался играть в игру юноши. Он теперь – солдат Империи, и это – дополнение к его истории
      .
      
      Юноша вновь атаковал, клинок засвистел в бешеной пляске финтов, а затем нанёс режущий удар вниз, целясь в правое колено «мостожога» – через щель в доспехах. Щит опустился, отводя нож в сторону. Горизонтальный взмах палаша должен был прийтись мальчику в голову. Тот пригнулся, клинок без толку скользнул по кончику сапога Тротца. «Мостожог» ударил щитом в лицо юноше.
      
      Баргаст отшатнулся, кровь хлынула у него из носа. Однако нож взметнулся вверх, безошибочно обошёл край щита и вонзился в щель в доспехах на левой руке Тротца, крюк вошёл в плоть, а затем рванулся назад, рассекая связки и жилы.
      
      Малазанец обрушил свой палаш и отсёк юноше правую руку у самого запястья.
      
      Кровь хлынула на обоих воинов, но схватка не закончилась. Паран поражённо смотрел, как левая ладонь юнца метнулась вверх, напряжённые пальцы вошли под нижний щиток шлема, в горло Тротцу. Странный булькающий звук вырвался из глотки «мостожога». Рука со щитом безвольно обвисла в потоке крови, колени подогнулись, и Тротц осел на землю.
      
      Последним движением Тротца стал молниеносный взмах палашом, который пришёлся в живот юноше. Гладкая плоть разошлась, баргаст успел посмотреть вниз и увидеть, как его внутренности вываливаются наружу в потоке густой жидкости. Он содрогнулся и рухнул на землю.
      
      Тротц лежал рядом с умирающим мальчиком, отчаянно тянулся к горлу и молотил ногами воздух.
      
      Капитан рванулся вперёд, но один из его «мостожогов» оказался быстрее – Грунт, слабый целитель из одиннадцатого взвода, ворвался в круг и оказался рядом с Тротцем. В руках солдата блеснул маленький нож-выкидушка, когда он оседлал извивающегося воина и насильно откинул ему голову, чтобы показалось горло.
      
      Какого Худа он там…
      
      Вокруг воцарился кромешный ад. Круг рассыпался, баргасты устремились вперёд с оружием в руках, не понимая, правда, что с ним делать. Паран резко повернул голову, увидел, что его «мостожоги» сгрудились в кольце вопящих, ревущих дикарей.
      
      Боги, всё покатилось в Бездну.
      
      Вопли и шум вдруг перекрыл звук рога. Многие обернулись. Воины клана Сэнан восстанавливали священный круг, ревели, выталкивая обратно иноплеменников и женщин.
      
      Хумбролл Тор вновь поднял свою булаву – безмолвный, но решительный призыв к порядку.
      
      Послышались крики от баргастов, которые окружили «Мостожогов», и капитан увидел в высоко поднятых руках своих солдат морантскую взрывчатку. Баргасты отступали, отводили назад сулицы для броска.
      
      – «Мостожоги»! – заорал Паран, устремившись к ним. – А ну убрали эти треклятые худовины! Живо!
      
      Во второй раз затрубил рог.
      
      Все обернулись. Смертоносные гранаты вновь скрылись под плащами и дождевиками.
      
      – Стоять вольно! – прорычал Паран, оказавшись рядом с солдатами. Уже потише он добавил: – Держитесь, треклятые идиоты! Никто не рассчитывал на Худом деланную ничью
      ! Не теряйте головы. Капрал Бестолочь, иди к Грунту и выясни, какого Фэнера он там делал с ножиком – и узнай, как там Тротц – знаю, знаю, похоже ему конец. Но и парню тоже. Кто знает, может, вопрос в том, кто умрёт первым…
      
      – Капитан, – вклинился один из сержантов. – Они ж просто на нас нависли, вот и всё. Мы ж ничего не собирались – мы вашенского сигнала ждали, сэр.
      
      – Рад слышать. А теперь ухо держите востро, но не горячитесь, а я пойду-ка переговорю с Хумброллом Тором. – Паран развернулся и направился обратно в круг.
      
      Лицо вождя баргастов посерело, его взгляд то и дело возвращался к маленькой фигурке, которая лежала – зловещая, неподвижная – на запятнанной кровью земле в дюжине шагов от него. Полдюжины мелких вождей собрались вокруг Хумбролла, каждый орал, чтобы его выслушали прежде соперника. Тор ни на кого из них не обращал внимания.
      
      Паран протиснулся сквозь толпу. Одного взгляда вправо хватило, чтобы заметить, как Бестолочь присел рядом с Грунтом. Целитель плотно прижал руку к ране на правой руке Тротца и шептал что-то себе под нос. Глаза его были закрыты. Судя по лёгкому движению, Тротц ещё не умер. Капитан заметил, что «мостожог» перестал биться в конвульсиях. Грунт каким-то образом умудрился дать ему возможность дышать. Паран недоверчиво покачал головой. Если сломать глотку, человек умирает. Разве только рядом окажется целитель с Высшим Дэнулом… а Грунт точно не такой, он – полевой лекарь с парочкой полезных заклинаний в рукаве, как он только сотворил подобное чудо?
      ..
      
      – Малазанец! – Маленькие, невыразительные глазки Хумбролла Тора впились в Парана. Вождь взмахнул рукой. – Нам с тобой нужно поговорить. – Он переключился с даруджийского на родной, чтобы проорать приказ окружавшим воинам. Те отступили, хмурясь и бросая ядовитые взгляды на капитана.
      
      В следующий миг Паран оказался лицом к лицу с вождём. Хумбролл Тор некоторое время разглядывал его, затем сказал:
      
      – Твои воины мало тебя ценят. Мягкая кровь, говорят они.
      
      Паран пожал плечами.
      
      – Они солдаты. Я – их новый командир.
      
      – Они непокорны. Ты должен убить одного или двух, тогда остальные начнут тебя уважать.
      
      – Моя задача сохранить им жизнь, а не убивать, вождь.
      
      Глаза Хумбролла Тора сузились.
      
      – Твой баргаст дрался в вашем, иноземном стиле. Он не дрался как наш родич. Двадцать три поединка у моего безымянного сына. Всегда побеждал, и ни единой раны. Я потерял свою плоть и кровь, великого воина.
      
      – Тротц ещё жив, – сказал Паран.
      
      – Должен умереть. Сломай человеку глотку, и судороги его доконают. Ему не должно было хватить сил на взмах меча. Мой сын пожертвовал рукой, чтобы убить его.
      
      – Отважный поступок, вождь.
      
      – И тщетный, похоже. Говоришь, Тротц выживет?
      
      – Не знаю. Мне нужно поговорить со своим целителем.
      
      – Духи молчат, малазанец, – сказал после паузы Хумбролл Тор. – Они ждут. Подождём и мы.
      
      – Твои младшие вожди могут не согласиться с этим, – заметил Паран.
      
      Тор нахмурился.
      
      – Это дело баргастов. Возвращайся к своим воинам, малазанец. Сохрани им жизнь… если сможешь.
      
      – Наша судьба зависит от того, выживет ли Тротц?
      
      Огромный воин оскалил зубы.
      
      – Не только. Я с тобой закончил. – Он повернулся спиной к капитану. Младшие вожди снова заголосили.
      
      Паран отступил, пытаясь совладать с приступом боли в животе, и направился туда, где лежал Тротц. Не сводя глаз с баргаста, он присел рядом с целителем, Грунтом. Между ключицами Тротца зияла дыра, из которой торчала полая костяная трубочка. При каждом вздохе баргаста она издавала тихий свист. Горло было смято, превратилось в опухшую массу зеленоватых и лиловых синяков. Глаза Тротца были открыты, в них блестели сознание и боль.
      
      Грунт оглянулся.
      
      – Я исцелил сосуды и сухожилия в руке, – тихо сказал он. – Ампутировать не придётся, я думаю. Но сильно ослабнет, если только Молоток не окажется тут очень быстро.
      
      Паран указал на костяную трубочку.
      
      – А это что за штука, целитель?
      
      – С Путями играть сейчас нелегко, сэр. Да я бы и не смог такое вылечить. Это лекарский приёмчик, я ему выучился у Бойка, когда служил в Шестой армии. Всегда он придумывал способы обойтись без магии, потому что никак свой Путь не мог открыть, когда приходилось жарко.
      
      – Решение… временное.
      
      – Точно, капитан. Нам нужен Молоток. И быстро.
      
      – Ловко сделано, Грунт, – сказал Паран, поднимаясь. – Ты молодец.
      
      – Спасибо, сэр.
      
      – Капрал Бестолочь.
      
      – Капитан?
      
      – Позови сюда нескольких солдат. Не хочу, чтобы какой-нибудь баргаст подобрался слишком близко к Тротцу. Когда Грунт скажет, перенесёте его к нам в лагерь.
      
      – Слушаюсь, сэр.
      
      Паран посмотрел вслед убегавшему солдату, затем повернулся к югу и окинул взглядом небо.
      
      – Ну, Худов дух! – пробормотал он с явным облегчением.
      
      Грунт поднялся.
      
      – Вы к ним Вывиха послали, да, сэр? Смотрите, он с пассажиром. Но это, наверное, Быстрый Бен…
      
      Паран медленно улыбнулся, прищурился, глядя на чёрную точку над холмами.
      
      – Только если Вывих нарушил мой приказ, целитель.
      
      Грунт присмотрелся.
      
      – Молоток. Фэнеровы копытца, это отличный ход, капитан.
      
      Паран посмотрел в глаза целителю.
      
      – Никто на этом задании не умрёт, Грунт.
      
      Старый солдат медленно кивнул, затем вновь опустился на колени, чтобы заняться Тротцем.
      
      Хватка с сомнением посмотрела на Быстрого Бена, когда они взбирались на очередной поросший травой холм.
      
      – Может, приказать кому-то тебя понести, маг?
      
      Быстрый Бен утёр пот со лба, покачал головой.
      
      – Нет, уже лучше. Тут полно баргастских духов, густо – не продохнуть. Они сопротивляются заразе. Всё со мной будет хорошо, капрал.
      
      – Как скажешь, только, как по мне, выглядишь ты паршиво.
      
      И это ещё очень мягко сказано
      .
      
      – Путь Худа – не самое весёлое местечко.
      
      – Это дурная новость, маг. Чего же нам тогда ждать дальше?
      
      Быстрый Бен ничего не сказал.
      
      Хватка нахмурилась.
      
      – Настолько плохо, да? Ну, просто очуметь. Погоди, вот Мураш услышит.
      
      Чародей через силу улыбнулся.
      
      – Ты ему новости рассказываешь, только чтобы посмотреть, как его колотит?
      
      – А то! Взводу же нужно как-то развлекаться, верно?
      
      На холме они вновь нашли несколько разбросанных по плоской вершине каирнов. Маленькие, длинноногие птички вспорхнули из-под ног солдат. Говорили мало – стояла страшная жара, и оставалось ещё полдня солнцепёка. Жужжащие мухи не отставали.
      
      С самого прилёта Вывиха утром взвод никого не видел.
      
      Они понимали, что поединок уже закончился, но понятия не имели как. Худ, мы, может, на собственную казнь торопимся.
      Штырь и Быстрый Бен оказались почти бесполезными, ни один не хотел пробовать собственный Путь, оба бледные, нервные и неразговорчивые. У Вала так опухла челюсть, что ничего, кроме мычания, он издавать не мог, но смотрел на спину шедшей впереди Дэторан глазами, в которых ясно читались планы кровавой мести. Дымка ушла в разведку вперёд… или назад – или прячется опять прямо у меня за спиной —
      Хватка оглянулась через плечо, но подруги там не оказалось. Мураш замыкал шествие и вёл тихую беседу с самим собой, его унылое бормотание постоянно дополняло звон насекомых.
      
      Никаких признаков жизни они не видели, если не считать траву на холмах и чахлые деревца в долинах, там где сезонные ручьи накапливали влагу под землёй. На безбрежном небе – ни облачка, ни птицы. Далеко на северо-востоке вздымались седые пики гор Баргастской гряды – зазубренные, молодые и неприветливые.
      
      По словам Вывиха, баргасты собрались в долине в четырёх лигах к северу. Можно добраться до заката, если всё пойдёт хорошо.
      
      Шагавший рядом Быстрый Бен тихо ахнул, и Хватка обернулась – как раз вовремя, чтобы увидеть, как два десятка вымазанных грязью рук сомкнулись вокруг щиколоток мага. Земля будто вспенилась под сапогами Быстрого Бена, затем его потащили вниз, грязные костяные пальцы тянули, дёргали, шишковатые предплечья тянулись вверх, чтобы обвить сопротивлявшегося чародея.
      
      – Бен! – заревела Хватка и бросилась к нему. Маг потянулся к ней, на его лице застыло выражение полного недоумения и потрясения, а земля уже сошлась у него на поясе. Приближались топот и крики. Руки Хватки сомкнулись на запястье чародея.
      
      Земля рванулась к его груди. Вновь вынырнули костистые пальцы, схватили правую руку Быстрого Бена, потащили вниз.
      
      Их взгляды встретились, он покачал головой.
      
      – Отпусти меня, капрал…
      
      – Ты свихнулся…
      
      – Прежде чем мне руку оторвут… – Его правое плечо рывком погрузилось под землю.
      
      Подскочивший Штырь как раз ухватил Быстрого Бена за шею.
      
      – Отпусти его! – заорала Хватка, разжимая руки.
      
      Штырь уставился на неё.
      
      – Что?
      
      – Отпусти, чтоб тебя!
      
      Взводный маг разомкнул захват и с проклятьем откатился в сторону.
      
      Мимо них проскочил Мураш со своей короткой лопаткой в руках, а голова Быстрого Бена как раз скрылась под землёй. Во все стороны полетел песок.
      
      – Полегче, сержант, – прикрикнула Хватка. – А то голову ему снесёшь!
      
      Сержант испуганно воззрился на неё, а затем отпрыгнул так, будто стоял на горячих углях.
      
      – Худ! – Он поднял лопату и присмотрелся к полотну. – Крови не видно! Кто-то видит кровь? Это что, волосы?! Ох, Королева грёз…
      
      – Это не волосы, – прорычал Штырь, забирая лопату из рук Мураша. – Это корни, идиот! Они его сцапали. Сцапали Быстрого Бена.
      
      – Кто? – резко спросила Хватка.
      
      – Духи баргастов. Целая орда! Мы попали в засаду!
      
      – А тебя почему не тронули? – спросила она.
      
      – Наверное, я не такой опасный. По крайней мере, – маг начал вертеть головой по сторонам, – надеюсь на это. Но лучше-ка я уйду с треклятого кургана, вот что!
      
      Хватка посмотрела ему вслед.
      
      – Вал присмотри за ним, а?
      
      Опухший сапёр кивнул и потрусил за Штырём.
      
      – Что теперь делать? – прошипел Мураш, его усы нервно подёргивались.
      
      – Подождём колокол-другой, а потом, если чародей не сумеет сам выбраться отсюда, пойдём дальше.
      
      Голубые глаза сержанта широко распахнулись.
      
      – Мы его бросим? – прошептал он.
      
      – Либо так, либо придётся срыть этот треклятый холм до основания. И всё равно мы его не найдём – они его на свой Путь затащили. Он здесь, да не здесь, если понимаешь, о чём я. Может, Штырь поищет, когда перестанет трястись.
      
      – Вот знал я, знал, что от Быстрого Бена одни неприятности, – проворчал Мураш. – Ни на что эти маги не годятся. Ты права, нет толку ждать. Всё одно они бесполезные. Давай собираться и пойдём дальше.
      
      – Подождать чуть-чуть не повредит, – возразила Хватка.
      
      – Да, это, наверно, хорошая мысль.
      
      Капрал покосилась на него, затем со вздохом отвернулась.
      
      – Надо бы перекусить. Стоило бы приготовить что-то особенное, сержант.
      
      – У меня есть сушёные финики и плоды хлебного дерева, и копчёные пиявки с южного рынка в Крепи.
      
      Она поёжилась.
      
      – Звучит неплохо.
      
      – Сейчас займусь.
      
      Сержант торопливо убежал.
      
      О, боги, Мураш, ты совсем расклеился. А я-то что? Скажи «финики да пиявки», а у меня уже слюнки потекли…
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Остроносые челны лежали в болоте и гнили, верёвки, натянутые между ними и ближайшими валунами, покрылись мхом. Вокруг виднелись десятки долблёных кораблей. На кочках лежали свёртки с припасами, их густо покрыла плесень, сверху выросли поганки и другие грибы. Бледный свет, чуть желтоватый. С ног до головы покрытый водянистой грязью, Быстрый Бен кое-как поднялся, сплюнул муть изо рта и медленно огляделся.
      
      Нападавших не было видно. Вокруг подчёркнуто неспешно летали насекомые. Раздавались постоянный шум капающей воды и кваканье лягушек. В воздухе чувствовался слабый запах соли. Я на давным-давно умершем Пути, который прогнил из-за потери смертной памяти. Живые баргасты ничего не знают об этом мире, но сюда уходят их мёртвые – если, конечно, могут забраться так далеко.
      
      – Ладно, – сказал маг. Его голос прозвучал до странности глухо в густом, тяжёлом воздухе. – Я здесь. Чего вам нужно?
      
      Чародей обернулся на движение в тумане. Появились неясные фигуры, они неуверенно приближались, стоя по колено в чёрной, бурлящей воде. Глаза мага сузились. Это не были те баргасты, которых он знал по смертному миру. Эти создания были ниже, шире, с более мощными костями, словно помесь имассов и тоблакаев. Боги, да сколько же веков этому Пути?
      Под тяжёлыми надбровными дугами скрывались маленькие, поблёскивающие в темноте глазки. По впалым щекам сбегали вниз кожаные полоски, привязанные под безбородыми челюстями к маленьким трубчатым костям. Чёрные волосы заплетены в грубые косы с пробором посередине. Мужчины и женщины, которые медленно окружали Быстрого Бена, все до единого были в обтягивающих костюмах из тюленьей кожи, украшенных костями, рогами и ракушками. У пояса висели длинные, тонколезвийные ножи. Некоторые из мужчин держали в руках шипастые копья, сделанные, судя по виду, из одних лишь костей.
      
      Маленькая фигурка выбралась на гниющий кедровый пенёк прямо перед Быстрым Беном – похожая на человечка куколка из перевязанных бечёвкой веточек, с головой из жёлудя.
      
      Чародей кивнул.
      
      – Таламандас. Я думал, ты хотел вернуться к Белолицым.
      
      – И вернулся, маг, исключительно благодаря твоему хитроумию.
      
      – Странные у тебя способы выражать благодарность, Старший. – Быстрый Бен огляделся по сторонам. – Где мы?
      
      – Место Первой Высадки. Здесь ждут воины, которые не дожили до конца путешествия. Наш флот был велик, маг, но когда плавание завершилось, больше половины челнов несли лишь трупы. Мы пересекли океан в одной бесконечной битве.
      
      – А куда же теперь отправляются мёртвые баргастов?
      
      – Никуда, куда угодно. Они потеряны. Чародей, ваш претендент сразил бойца Хумбролла Тора. Духи затаили дыхание, ибо он ещё может умереть.
      
      Быстрый Бен вздрогнул. Некоторое время он молчал, затем сказал:
      
      – А если умрёт?
      
      – Ваши солдаты тоже умрут. У Хумбролла Тора нет выбора. Иначе начнётся гражданская война. Сами духи потеряют единство. Вы станете причиной великой распри, большого раскола. Но не поэтому я просил доставить тебя сюда. – Чучелко указало веткой на безмолвные фигуры в тумане. – Это воины. Армия. Но… наши вожди не с нами. Духи-Основатели потеряны давным-давно. Маг, дочь Хумбролла Тора нашла их. Нашла!
      
      – Но есть проблема.
      
      Таламандас сразу обмяк.
      
      – Есть. Они в ловушке… в городе Капастане.
      
      Чародей медленно сообразил, что́ это значит.
      
      – Хумбролл Тор знает?
      
      – Нет. Меня отогнали его поплечники. Древнейшим духам там не рады. Лишь молодым позволено приближаться, ибо у них мало силы. Их дар – утешенье, а утешенье стало очень много значить для баргастов. Не всегда было так. Ты видишь перед собой расколотый пантеон, пропасть меж нами – время. И утрата памяти. Мы – чужие для своих потомков; они не внемлют нашей мудрости и страшатся нашего могущества.
      
      – Хумбролл Тор надеялся, что его дочь отыщет этих Духов-Основателей?
      
      – Он идёт на огромный риск, но знает, что Белолицые уязвимы. Молодые духи слишком слабы, чтоб сопротивляться Паннионскому Домину. Их поработят или уничтожат. А когда утешенье вырвут, останется лишь слабость веры и отсутствие силы. Армии Домина сомнут наши кланы. Хумбролл Тор ищет силу, но нашаривает её впотьмах.
      
      – А когда я скажу ему, что древние духи найдены… он мне поверит?
      
      – Ты – наша единственная надежда. Ты должен его убедить.
      
      – Я освободил тебя от чар, – сказал Быстрый Бен.
      
      – Чего ты просишь взамен?
      
      – Тротц должен выжить. Его должны признать победителем, чтобы он законно занял место в совете вождей. Нам нужно занять место сильного, Таламандас.
      
      – Я не могу вернуться к племенам, чародей. Меня лишь вновь отгонят прочь.
      
      – Ты можешь направить свою силу через смертного?
      
      Чучелко медленно подняло головку-жёлудь.
      
      – У нас есть Дэнульский целитель, но, как и я, он почти не может пользоваться своим Путём – паннионский яд…
      
      – Чтобы обрести нашу силу, – сказал Таламандас, – он должен попасть на этот Путь, в это место.
      
      – Ну, – сказал Быстрый Бен, – тогда давай придумаем способ этого добиться?
      
      Таламандас медленно повернулся, оглядел своих духов-родичей. Через мгновенье он вновь посмотрел на чародея.
      
      – Договорились.
      
      Одинокий дротик взметнулся в небо навстречу Вывиху, когда Чёрный морант и его пассажир пошли на снижение. Кворл метнулся в сторону, затем резко спикировал в круг. Собравшиеся воины разразились хохотом и проклятьями, но больше агрессии не проявляли.
      
      Паран в последний раз оглядел взвод, стоявший в охранении вокруг Тротца и Грунта, затем трусцой побежал туда, где Вывих и покрытый волдырями Молоток спускались с кворла под вызывающие выкрики и потрясание оружием.
      
      – Дайте им дорогу, чтоб вас! – заорал капитан, отталкивая в сторону сэнана, который стоял у него на пути. Тот восстановил равновесие, затем оскалил подпиленные зубы и вызывающе зарычал. Паран проигнорировал его. Через пять шагов он оказался рядом с Вывихом и Молотком.
      
      В глазах целителя плескалась тревога.
      
      – Капитан…
      
      – Да, становится всё жарче, Молоток. Иди за мной. Вывих, тебе, наверное, лучше убраться отсюда подальше…
      
      – Согласен. Я вернусь к взводу сержанта Мураша. Что случилось?
      
      – Тротц выиграл схватку, но войну мы можем проиграть. Шевелись, пока тебя не проткнули.
      
      – Да, капитан.
      
      Схватив одной рукой целителя, Паран развернулся и начал проталкиваться сквозь толпу.
      
      – Ты нужен Тротцу, – сказал он на ходу. – Дело плохо. Горло сломано…
      
      – Так как же он, Худово семя, до сих пор жив?!
      
      – Грунт проделал дырку над лёгкими, и ублюдок через неё дышит.
      
      Молоток нахмурился, затем медленно кивнул.
      
      – Умно. Только, капитан, от меня Тротцу будет немного пользы…
      
      Паран резко повернул голову.
      
      – Лучше постарайся. Если он умрёт, мы все погибнем.
      
      – Мой Путь…
      
      – В Бездну оправдания, просто исцели его, будь ты проклят!
      
      – Слушаюсь, сэр, но, просто чтоб вы знали, это меня, скорее всего, убьёт.
      
      – Фэнеровы яйца!
      
      – Это хороший обмен, сэр. Я понимаю. Не волнуйтесь, я исцелю Тротца – вы все уйдёте живыми, только это сейчас и важно.
      
      Паран остановился. Он закрыл глаза, чтобы совладать с внезапным приступом боли в животе. Сквозь стиснутые зубы он прошипел:
      
      – Как скажешь, Молоток.
      
      – Бестолочь нас зовёт…
      
      – Да, иди, целитель.
      
      – Слушаюсь, сэр.
      
      Молоток высвободил руку и направился к взводу.
      
      Паран заставил себя открыть глаза.
      
      Только посмотри на этого ублюдка. И глазом не моргнул, узнав о том, что ему предстоит. И с шагу не сбился. Да кто…
      что это за солдаты?
      
      Молоток оттолкнул Грунта в сторону, опустился на колени рядом с Тротцем, встретил твёрдый взгляд воина.
      
      – Молоток! – зашипел Грунт. – Твой Путь…
      
      – Заткнись, – сказал Молоток, закрывая глаза в тот миг, когда кончики его пальцев коснулись распухшего, сломанного горла баргаста.
      
      Молоток открыл свой Путь, и его сознание взвыло, когда туда хлынула ядовитая сила. Он почувствовал, как его собственное тело опухает, кожа лопается, брызгает кровь, услышал потрясённый вскрик Грунта. Затем физический мир исчез, скрылся в бушующем море боли.
      
      Проклятье, найди же тропу! Путь исцеления, жилку порядка… боги! Только не сойди с ума, целитель. Держись…
      
      Но он чувствовал, как сознание рассыпается, как его рвёт на куски жадная, всепоглощающая сила. Собственное «я» Молотка разваливалось под внутренним взором, и целитель ничего не мог с этим поделать. Он потянулся к ядру здоровья в собственной душе, зачерпнул его силу, почувствовал, как она льётся через кончики пальцев в изуродованные хрящи глотки Тротца. Но это ядро начало растворяться…
      
      Чьи-то руки схватили его, потащили – новое испытание. Его дух боролся, пытался вырваться. Со всех сторон его окутали крики, будто бесчисленные души гибли совсем рядом. Руки отпустили его, но тут же сменились другими. Его тащили, волокли, и сознание невольно покорялось дикой воле, двигавшей этими бессчётными руками.
      
      Вдруг пришёл покой. Молоток почувствовал, что стоит на коленях в зловонном озерце. Вокруг царила тишина. Затем со всех сторон послышался шёпот. Целитель поднял глаза.
      
      «Возьми у нас, –
      шелестящим хором прошептали тысячи голосов. – Возьми нашу силу. Вернись туда, используй всё, что мы даём тебе. Но спеши – мы проложили тропу дорогой ценой – о какой дорогой
      …»
      
      Молоток открылся вихрящейся вокруг силе. Выбора не осталось, он был бессилен перед этой требовательной мощью. Его руки и ноги, всё тело вдруг показалось мокрой глиной, которой заново придавали форму. От костей наружу – его изорванная душа отстраивалась заново.
      
      Он вскочил на ноги, развернулся и пошёл. Под ногами была странная, неровная, податливая земля. Он не смотрел вниз, просто шагал вперёд. Теперь вокруг был лишь Путь Дэнул, дикий и смертоносный яд, однако он не мог проникнуть внутрь. Не в силах вновь завладеть душой целителя, зараза взвыла.
      
      Молоток вновь почувствовал свои пальцы у разбитого горла друга, но в мыслях он по-прежнему шёл. Шаг за шагом неуклонно продвигался вперёд. Это дорога в моё тело. Кто её для меня создал? Зачем?
      
      Путь начал блекнуть вокруг. Он почти вернулся. Молоток взглянул вниз и увидел то, что и ожидал увидеть. Он шёл по ковру из тел – тропе мертвецов, ведущей через отравленный ужас его Пути. Дорогой ценой – о какой дорогой…
      
      Целитель моргнул и открыл глаза. Под пальцами кожа с кровоподтёками, но ничего больше. Он сморгнул пот, встретил взгляд Тротца.
      
      А ведь было, похоже, две тропы. Одна – для меня, а другая – для тебя, друг мой.
      
      Баргаст с трудом поднял правую руку. Молоток сжал её железной хваткой.
      
      – Вернулся, – прошептал целитель, – ублюдок ты зубастый.
      
      – Кто? – прохрипел Тротц, от усилия у него натянулась кожа у глаз. – Кто заплатил?
      
      Молоток покачал головой.
      
      – Не знаю. Не я.
      
      Взгляд баргаста метнулся к растрескавшимся, кровоточащим рукам целителя. Молоток вновь помотал головой.
      
      – Не я, Тротц.
      
      Паран не мог пошевелиться, не осмеливался подойти ближе. Он видел лишь толпу солдат там, где лежал Тротц и стоял на коленях Молоток. Боги, простите меня, я приказал целителю убить себя. Если это – истинный лик власти, то это ухмылка черепа. Я её не хочу. Хватит, Паран, ты не можешь достаточно ожесточиться для такой жизни, приучиться к подобному выбору. Да кто ты такой, чтобы взвешивать чужие жизни? Оценивать, мерить плоть фунтами? Нет, это кошмар. С меня хватит
      .
      
      Перед ним появился Грунт, качнулся к Парану. Лицо солдата было белым, глаза – широко распахнуты. Он чуть не упал на капитана.
      
      Нет, не говори ничего. Проваливай ко всем демонам.
      
      – Докладывай, целитель.
      
      – Всё… всё в порядке, капитан. Тротц выживет…
      
      – А Молоток?
      
      – Поверхностные раны – я с ними разберусь, сэр. Он жив – не спрашивайте, как…
      
      – Уходи, Грунт.
      
      – Сэр?
      
      – Иди. К Молотку. Прочь с глаз моих.
      
      Паран повернулся спиной к солдату, услышал, как тот убегает. Капитан закрыл глаза в ожидании нового изнурительного приступа боли в животе, невыносимого как огненный кулак внутри. Но ничего не случилось. Он утёр глаза, глубоко вздохнул. Никто не умрёт. Мы все выберемся отсюда. Нужно сказать Хумброллу Тору. Тротц выиграл свой бой… и катитесь все остальные к Худу!
      
      В пятнадцати шагах от него Грунт и Бестолочь сидели на корточках, видели, как спина капитана выровнялась, видели, как Паран поправил перевязь с мечом, видели, как он зашагал к штабному шатру Хумбролла Тора.
      
      – Жёсткий ублюдок, – пробормотал целитель.
      
      – Холодный, как яггутская зима, – добавил Бестолочь, скривившись. – Молоток там помереть мог.
      
      – Он и вправду чуть не умер.
      
      Некоторое время оба молчали, затем Грунт отвернулся и сплюнул.
      
      – А может, капитан всё же вытянет, – буркнул он.
      
      – Ага, – согласился Бестолочь. – Похоже.
      
      – Эй! – воскликнул кто-то из солдат неподалёку. – Гляди на склон! Это кто, Дэторан? И Штырь – тащат кого-то между собой!
      
      – Наверно, Быстрого Бена, – сказал Грунт, поднимаясь. – Заигрался на своих Путях. Идиот.
      
      – Маги, – фыркнул Бестолочь. – Кому эти ленивые уроды вообще нужны?
      
      – Маги, говоришь? А как насчёт целителей, капрал?
      
      Длинное лицо солдата вдруг вытянулось, челюсть отвисла.
      
      – Уф, целители-то – что надо, Грунт. Отличные ребята. Я имел в виду чародеев там, колдунов…
      
      – Лучше заткнись, пока настоящую глупость не сморозил, Бестолочь. Ладно, теперь мы все в сборе. Интересно, что Белолицые с нами сделают?
      
      – Тротц же победил!
      
      – И что?
      
      У капрала снова отвисла челюсть.
      
      Сшитый из шкур шатёр Хумбролла Тора заполнял дым. Высокий вождь стоял в одиночестве, спиной к очагу – чёрный силуэт на фоне языков пламени.
      
      – Что ты хочешь мне сказать? – пророкотал он, когда Паран опустил за собой кожаный полог.
      
      – Тротц жив. Он подтверждает своё право вождя.
      
      – Но у него нет племени…
      
      – У него есть племя, вождь. Тридцать восемь «мостожогов». Он это показал стилем, который избрал для поединка.
      
      – Я знаю, что он нам показал…
      
      – Но кто понял?
      
      – Я, и только это имеет значение.
      
      Наступила тишина. Паран оглядел шатёр и его нехитрое содержимое, попытался найти приметы, которые позволили бы понять характер стоявшего перед ним воина. Пол укрывали шкуры бхедеринов. В стороне лежали полдюжины копий, одно расколотое. Под стенкой стоял одинокий деревянный сундук, выдолбленный из цельного ствола дерева, достаточно большой, чтобы уложить в нём трупы в три слоя, в полный рост. Крышка была откинута, так что можно было рассмотреть большой, сложный замок. Напротив сундука лежали скомканные одеяла, в которых, видимо, спал Тор. Нашитые на стенки монеты блестели со всех сторон, а с конического потолка свисали на тесёмках другие – потемневшие от дыма за долгие годы.
      
      – Ты утратил власть, капитан.
      
      Паран моргнул, посмотрел в тёмные глаза вождя.
      
      – Это хорошо, – сказал он.
      
      – Никогда не признавайся, что не хочешь власти, малазанец. То, чего боишься в себе самом, запятнает всякое суждение о том, что сделает твой преемник. Страх скроет от тебя его мудрость, равно как и глупость. Тротц никогда не был вождём – я это увидел по глазам, как только он вышел из вашего строя. Теперь ты должен присматривать за ним. Ясным взором. – Баргаст повернулся и подошёл к сундуку. – У меня есть мёд. Выпей со мной.
      
      О, боги, мой желудок…
      
      – Спасибо, вождь.
      
      Хумбролл Тор извлёк из сундука глиняный кувшин и две деревянные кружки. Откупорил кувшин, на пробу понюхал, затем кивнул и налил.
      
      – Подождём ещё день, – сказал он. – Затем я обращусь к кланам. Тротц сможет говорить, он заслужил своё место среди вождей. Но я скажу тебе сейчас, капитан. – Баргаст протянул Парану кружку. – Мы не пойдём на Капастан. Мы ничего не должны этим людям. Каждый год всё больше наших молодых уходят в этот город, принимают их образ жизни. Их торговцы не приносят нам ничего ценного, много врут и обещают, они бы мой народ догола раздели, если бы могли.
      
      Паран глотнул крепкой медовухи, почувствовал, как она обожгла горло.
      
      – Не Капастан ваш истинный враг, вождь…
      
      – Паннионский Домин пойдёт против нас войной. Я это знаю, малазанец. Они возьмут Капастан и выставят оттуда армии прямо на наши границы. А затем выступят в поход.
      
      – Если ты это понимаешь, почему не…
      
      – Двадцать семь племён, капитан Паран. – Хумбролл Тор осушил свою кружку, утёр губы. – Из них лишь восемь вождей поддержат меня. Мало. Нужны все. Скажи, этот ваш новый вождь, он умеет переубеждать словами?
      
      Паран поморщился.
      
      – Не знаю. Он ими редко пользуется. Впрочем, до сих пор ему было и не нужно. Завтра увидим, я полагаю.
      
      – Твоим «Мостожогам» по-прежнему грозит опасность.
      
      Капитан оцепенел, уставился на медовуху в кружке.
      
      – Какая? – спросил некоторое время спустя.
      
      – Барахны, гилки и ахкрата – эти кланы объединились против вас. Уже сейчас они говорят другим о двуличности. Ваши целители – некроманты, они проводят ритуал воскрешения, чтобы вернуть Тротца обратно к жизни. Белолицые не любят малазанцев. Вы вступили в союз с морантами. Вы покорили север – как скоро вы обратите жадный взор на нас? Вы – равнинный медведь у нас под боком, толкаете нас на схватку с южным тигром. Охотник всегда знает, что на уме у тигра, но никогда – что на уме у медведя.
      
      – Похоже, судьба наша по-прежнему висит на волоске, – заметил Паран.
      
      – Завтра увидим, – сказал Хумбролл Тор.
      
      Капитан осушил свою кружку и поставил её на край сундука. В животе уже разгорались сигнальные костры. За сладковатым вкусом мёда во рту он чувствовал привкус крови.
      
      – Я должен проверить своих солдат, – сказал он.
      
      – Дай им эту ночь, капитан.
      
      Паран кивнул, затем вышел из шатра.
      
      В десяти шагах от полога его ждали Хватка и Дымка. Капитан нахмурился, когда женщины торопливо подошли к нему.
      
      – Опять добрые вести наверняка, – пробормотал он себе под нос.
      
      – Капитан.
      
      – В чём дело, капрал?
      
      Хватка моргнула.
      
      – Ну, хм, мы дошли. Я подумала, нужно доложить…
      
      – Где Мураш?
      
      – Нездоровится ему, сэр.
      
      – Съел что-нибудь?
      
      Дымка ухмыльнулась.
      
      – Вот это смешно. «Съел что-нибудь».
      
      – Капитан, – поспешно вклинилась Хватка, бросив на Дымку испепеляющий взгляд. – Мы на время потеряли Быстрого Бена, потом вернули, только он не просыпается. Штырь думает, это шок. Его затащили на баргастский Путь и…
      
      Паран чуть не подпрыгнул.
      
      – Что, говоришь, с ним сделали?! Веди меня к нему. Дымка, найди Молотка, и оба к нам, живо! Ну, Хватка? Чего встала? Веди!
      
      – Так точно.
      
      Седьмой взвод свалил своё снаряжение в лагере «Мостожогов». Дэторан и Вал разворачивали шатры, на них мрачно взирал бледный, дрожащий Мураш. Штырь сидел рядом с Быстрым Беном, бездумно перебирая пальцами пряди своей изодранной волосяной рубахи и хмуро глядя на бесчувственного мага. Чёрный морант, Вывих, стоял неподалёку. Солдаты из других взводов сидели поодаль, поглядывали на новоприбывших, но не приближались.
      
      Капрал Хватка подвела Парана к Штырю и Быстрому Бену. Капитан покосился на другие взводы.
      
      – Что это с ними? – поинтересовался он вслух.
      
      Хватка хмыкнула.
      
      – Видите, как Валу рожу разнесло? Дэторан не в настроении, сэр. Мы все думаем, что она втрескалась в бедолагу-сапёра.
      
      – И проявила свои чувства вот так
      ?
      
      – Она дама суровая, сэр.
      
      Капитан вздохнул, отодвинул Штыря в сторону и присел на корточки, чтобы осмотреть Быстрого Бена.
      
      – Рассказывай, что случилось, Штырь. Хватка сказала, это был баргастский Путь.
      
      – Так точно, сэр. Но учтите, это я только предполагаю. Мы взобрались на курган…
      
      – Умно, нечего сказать, – буркнул Паран.
      
      Маг пригнулся.
      
      – Да, но это ж был не первый, на который мы залезли, а остальные все были вполне сонные. В общем, духи сцапали Быстрого Бена и утащили с глаз долой. Мы чуток подождали. И они его выплюнули обратно, вот просто так. Капитан, Пути прогнили. Всерьёз прогнили. Бен сказал, это Паннион, только на самом деле не Паннион, а тайная сила за ним. Сказал, мы все вляпались.
      
      Послышались шаги, и Паран обернулся навстречу Дымке и Молотку. За ними шёл Тротц. Солдаты других взводов приветствовали его настройными выкриками, за которыми, впрочем, тут же последовал презрительный свист. Тротц оскалил зубы и сменил направление. Какой-то солдат рванул в сторону, точно перепуганный кролик. Баргаст ухмыльнулся шире.
      
      – Вернись сюда, Тротц, – приказал Паран. – Нам нужно поговорить.
      
      Пожав плечами, огромный воин развернулся и подошёл.
      
      Молоток тяжело опёрся на плечо Парана, опускаясь на колени рядом с Беном.
      
      – Извините, капитан, – прохрипел он. – Я себя неважно чувствую.
      
      – Я тебя не попрошу вновь использовать Путь, целитель, – сказал Паран. – Но мне нужно привести в себя Быстрого Бена. Есть предложения?
      
      Молоток прищурился и поглядел на чародея.
      
      – Я не сказал, что ослаб, сэр, только что чувствую себя неважно. Мне помогли исцелить Тротца. Духи, как я теперь думаю. Может, даже баргастские. Они меня заново собрали, как-то, зачем-то, и видит Худ, меня следовало собрать наново. Теперь чувствую себя так, будто у меня чужие руки, чужие ноги… – Он протянул руку и положил ладонь на лоб Быстрому Бену, затем хмыкнул. – Он возвращается. Защитные чары заставляют его спать.
      
      – Можешь ускорить дело?
      
      – Конечно.
      
      И целитель отвесил магу пощёчину. Быстрый Бен раскрыл глаза.
      
      – Эй! Ну и скотина же ты, Молоток.
      
      – Хватит жаловаться, Бен. Капитан хочет с тобой поговорить.
      
      Взгляд тёмных глаз чародея быстро метнулся к Парану, затем перескочил на маячившего у капитана за спиной Тротца. Быстрый Бен ухмыльнулся.
      
      – Вы все мне должны.
      
      – Не обращайте внимания, – сказал Молоток Парану. – Он это всё время талдычит. О, боги, какое самомнение. Будь здесь Скворец, он бы тебя по голове приложил, маг, и мне страсть как хочется его подменить.
      
      – Даже не думай. – Быстрый Бен медленно сел. – Как обстоят дела?
      
      – Наши головы по-прежнему под топором, – тихо сообщил Паран. – У нас тут немного друзей, а враги становятся всё смелее. Власть Хумбролла Тора слаба, и он сам это знает. То, что Тротц убил его любимого сына, тоже не слишком помогло делу. Но всё равно вождь на нашей стороне. Более или менее. Ему глубоко плевать на Капастан, но он понимает, какую опасность представляет Паннионский Домин.
      
      – Плевать на Капастан, значит? – Быстрый Бен улыбнулся. – Это я могу изменить. Молоток, у тебя в теле поселились гости?
      
      Целитель заморгал.
      
      – Что?
      
      – Чувствуешь себя странно, да?
      
      – Ну…
      
      – Да, он так сказал, – вмешался Паран. – Что тебе об этом известно?
      
      – Всё. Капитан, мы должны пойти к Хумброллу Тору. Все трое, нет, четверо – ты тоже нужен, Тротц. Да какого Худа, давайте и Вывиха с собой возьмём – он знает куда больше, чем показывает, – и я, конечно, не вижу улыбочку под шлемом, морант, но я знаю, что ты ухмыляешься. Штырь, твоя рубаха воняет. Так что отвали, пока меня не стошнило.
      
      – Я твою шкуру защищал – и вот благодарность, – проворчал Штырь, отступая.
      
      Паран поднялся и опять перевёл взгляд на шатёр Хумбролла Тора.
      
      – Ну, снова здорово.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Приближался закат, долину окутали длинные тени. Баргасты вернулись к диким танцам и поединкам с какой-то лихорадочной энергией. Сидя в тридцати шагах от шатра Хумбролла Тора среди брошенных доспехов, Хватка поморщилась.
      
      – Вот ублюдки, сидят там до сих пор. А нам вообще нечего делать – только смотреть, как эти дикари друг дружку калечат. Сдаётся мне, Дымка, это ещё не конец.
      
      Темноглазая женщина рядом с ней нахмурилась.
      
      – Хочешь, найду Мураша?
      
      – А толку? Слышишь сопение? Это наш сержант катает ту девочку из барахнов. Сам явится очень скоро – с довольной рожей…
      
      – А девочка в трёх шагах позади…
      
      – Вся такая недоумевающая…
      
      – «И это всё?»
      
      – Она просто моргнула, вот всё и пропустила.
      
      Подруги злорадно засмеялись. Затем Хватка вновь помрачнела.
      
      – Можем завтра отправиться на тот свет, что бы там Быстрый Бен ни наплёл Тору. Но пока всё по плану капитана, так что сегодня ночью можем развлекаться…
      
      – «С рассветом является Худ».
      
      – Точно.
      
      – Тротц сделал в этой драке, что следовало, – заметила Дымка. – Так по-простому всё и должно было быть.
      
      – Ну, я бы всё равно выбрала с самого начала Дэторан. Не было бы тогда никакой недо-ничьей. Она бы этого пацана уделала. Говорят, наш расписной баргаст просто стоял и ждал, когда крысёныш на него накинется. Дэторан бы пошла вперёд и вышибла мозги прежде, чем пёрышко бы упало…
      
      – Там не перо было, а булава.
      
      – Да без разницы. Всё равно Тротцу не хватает её злобности.
      
      – Всем не хватает. Кстати, я только заметила: она ведь так и не вернулась, хотя уже давненько утащила в кусты этого воина-гилка.
      
      – Утешается – Вал-то сбежал и спрятался. Бедолага – это я про гилка. Он уже небось мёртвенький.
      
      – Надеюсь, она это заметила.
      
      Женщины замолчали. Поединки у костров шли быстро и с такой яростью, что собиралось всё больше зрителей-баргастов. Хватка крякнула, увидев, как ещё один воин рухнул с ножом соперника в глотке. Если всё и дальше пойдёт в том же духе, им завтра придётся строить новый курган. Хотя они и так, может, начнут – курган для «Мостожогов».
      Она огляделась, высматривая одиноких «мостожогов» в толпе дикарей. Дисциплина рассыпалась в прах. Надежда, вспыхнувшая при вести о том, что Тротц жив, развеялась, как только стало ясно, что баргасты их всё равно, наверное, перебьют – просто по злобе.
      
      – Воздух какой-то… странный, – сказала Дымка.
      
      Да уж… будто сама ночь горит огнём… будто мы в самом сердце невидимого пожара.
      Торквесы на руке Хватки были горячими и постепенно нагревались ещё больше. Похоже, пора опять окунуть их в бочку с водой, надолго не помогает, но хоть так.
      
      – Помнишь ту ночь в Чернопёсьем лесу? – тихонько спросила Дымка. – Отступление…
      
      Когда мы напоролись на погребальные площадки рхиви… зловещие духи поднялись из пепла костров…
      
      – Да, Дымка, неплохо помню.
      
      И если бы Чёрные моранты нас не углядели и не вытащили…
      
      – Такое же чувство, Хватка. Тут гуляют духи.
      
      – Но не большие – это предки тут собираются. Явились бы большие – у нас волосы дыбом стояли бы.
      
      – Это правда. Но где
      они? Где самые зловредные из баргастских духов?
      
      – Явно не здесь. Если Опонны нам улыбнутся, завтра они тоже не придут.
      
      – Скорее придут. Вряд ли они захотят пропустить такое событие.
      
      – Слушай, ты не пыталась хоть разок начать думать о хорошем, а, Дымка? Худов дух!
      
      – Да я же просто гадаю. – Женщина пожала плечами. – Ладно, – добавила она, вставая. – Пойду, погуляю какое-то время. Может, вызнаю что-нибудь.
      
      – Ты по-баргастски понимаешь?
      
      – Нет, но иногда самые важные сообщения обходятся без слов.
      
      – Ты – такая же, как и все остальные, Дымка. Это, может, наша последняя ночь на земле, а ты уходишь.
      
      – Но в этом-то и весь смысл, верно?
      
      Хватка посмотрела вслед растворившейся в тенях подруге. Треклятая женщина… а я теперь сижу тут, как дура, и трясусь. Откуда мне знать, где засели серьёзные баргастские духи? Может, спрятались за каким-то холмом. Готовятся выскочить завтра поутру и напугать нас всех до усрачки. И откуда мне знать, что там завтра решит этот баргастский вождь? По головке погладит или горло перережет?
      
      Из толпы вынырнул Штырь и подошёл к ней. Словно плащ, его окутывал запах жжёных волос, лицо было мрачным. Маг присел на корточки.
      
      – Дело плохо, капрал.
      
      – Вот так новость, – огрызнулась Хватка. – Что там?
      
      – Половина наших солдат напились в стельку, а остальные их быстро догоняют. То, что Паран с дружками ушёл в шатёр и не выходит, все приняли за дурной знак. К рассвету мы ни на что не будем способны.
      
      Хватка покосилась на шатёр Хумбролла Тора. Силуэты внутри уже некоторое время не шевелились. Какое-то время спустя она кивнула.
      
      – Всё в порядке, Штырь. Не волнуйся. Иди, повеселись.
      
      У мага отвисла челюсть.
      
      – «Повеселись»?
      
      – Ага. Забыл? Ну, там, отдых, удовольствие, чувство радости. Иди, она же где-то там ходит сейчас, а тебя через девять месяцев тут уже не будет. Оно, конечно, сними ты эту рубаху, у тебя было бы шансов побольше – ну, хотя бы на эту ночь…
      
      – Нельзя! Что Мама подумает?
      
      Хватка внимательно посмотрела на перепуганное, бледное лицо чародея.
      
      – Штырь, – медленно и внятно сказала она, – твоя мать умерла. Её здесь нет, она за тобой не следит. Можешь не слушаться, Штырь. Честное слово.
      
      Маг пригнулся, будто невидимая рука отвесила ему подзатыльник, и на миг Хватке показалось, будто на его темени отпечатались костяшки пальцев, а потом он быстро убежал, бормоча что-то себе под нос и мотая головой.
      
      Ох, боги… может, все наши предки здесь!
      Хватка оглянулась. Ты только подойди поближе, папочка, я твою Худову глотку-то перережу, как и в первый раз…
      
      От усталости слезились глаза. Паран вышел из шатра. Серое небо едва светилось. Над долиной неподвижно висели туман и дым костров. Если что здесь и двигалось – стая волков на гребне вдалеке.
      
      Но они не спят. Все здесь. Истинная битва завершилась, и вот я вижу их перед собой – стоят тёмные божества баргастов, встречают зарю… впервые за тысячи лет встречают смертную зарю…
      Кто-то остановился рядом с капитаном.
      
      – Ну?
      
      – Старшие духи баргастов вышли из Молотка, – сказал Быстрый Бен. – Целитель спит. Чувствуешь их, капитан? Духов? Все стены рухнули, Старшие воссоединились со своими младшими родичами. Забытый Путь больше не забыт.
      
      – Это всё прекрасно, – пробормотал Паран, – но нам ещё нужно снять осаду с города. Что будет, если Тор поднимет знамя войны, а его соперники воспротивятся?
      
      – Не посмеют. Не смогут. Все поплечники Белолицых проснутся, ощутят, как всё изменилось, как окрепла новая сила. Они её почувствуют, узнают её природу. Более того, духи расскажут, что их повелители – истинные боги баргастов – заперты в Капастане. Духи-Основатели пробудились. Пришло время освободить их.
      
      Капитан некоторое время смотрел на чародея, затем сказал:
      
      – Ты знал, что моранты – родичи баргастов?
      
      – Более или менее. Тору это не понравилось – а как завоют племена! – но если сами духи приняли Вывиха и его народ…
      
      Паран вздохнул. Мне нужно поспать. Но я не могу.
      
      – Пойду соберу «Мостожогов».
      
      – Новое племя Тротца, – с ухмылкой сказал Быстрый Бен.
      
      – А почему он тогда храпит?
      
      – Ему эта ответственность в новинку, капитан. Тебе придётся его учить.
      
      Учить чему? Как жить под бременем власти? Я и сам с этим не могу справиться. Достаточно лишь взглянуть в лицо Скворцу, чтобы понять: никто не может – никто, у кого ещё есть сердце. Мы учимся лишь одному: скрывать свои мысли, прятать чувства, хоронить человечность глубоко в душе. А этому научить нельзя, только показать.
      
      – Иди, разбуди этого ублюдка, – прорычал Паран.
      
      – Слушаюсь, сэр.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Глава двенадцатая
      В Сердце Горы ждала она,
      видела сны о мире, свернувшись
      вокруг своего горя, когда он нашёл её,
      и поиски завершились,
      он принял на себя все её шрамы,
      ибо объятья силы – это любовь,
      что наносит раны.
      Скинталла из Бастиона (1129–1164).
      Расцвет Домина
      
      Лучи заходящего солнца окрасили горную цитадель у озера в цвет разведённой водой крови. Вокруг вились кондоры – в два раза тяжелее великих воронов, на выгнутых шеях – ошейники, взгляд прикован к толпе у стен крепости, бурлившей среди многочисленных, как звёзды, походных костров.
      
      Одноглазый тенескаури, который был когда-то разведчиком в Войске Однорукого, с глубокой сосредоточенностью следил за их движениями, будто в полёте кондоров на фоне темнеющего неба можно было прочесть некое божественное откровение. Воистину, он уверовал – так полагали те, кто знал его в лицо. Онемел от величия Домина с того самого дня в Бастионе, три недели назад. С самого начала в его единственном глазу светился дикий голод, древний огонь, шептавший о волках в безлунной тьме. Поговаривали даже, что сам Анастер, Первый среди Детей Мёртвого Семени, приметил этого человека, приблизил его во время долгого странствия и даже дал ему лошадь, чтобы тот скакал вместе с помощниками Анастера во главе человеческого моря.
      
      Разумеется, лица подручных Анастера сменялись с жестокой регулярностью.
      
      Бесформенная, умирающая с голода армия ждала ныне у ног Паннионского Провидца. На заре он выйдет на балкон главной башни Обзора и поднимет руки в знак святого благословения. Животный рёв, который всякий раз вздымался в ответ на это благословение, сломил бы слабого, но Провидец, хоть и был очень стар, слабым, обычным человеком не был. А был он воплощением Панниона, Господа, единственного истинного бога.
      
      Когда Анастер поведёт армию тенескаури на север, на другой берег реки, а оттуда – на Капастан, он понесёт с собой силу, имя которой – Провидец. И всех врагов, что осмелятся встать перед ними, изнасилуют, сожрут, сотрут с лица земли. Не было и тени сомнения в головах сотни тысяч тенескаури. Лишь убеждённость, острый, как бритва, железный меч, сжатый хваткой бесконечного, отчаянного голода.
      
      Одноглазый продолжал смотреть на кондоров, хотя свет уже почти померк. Быть может, шептали некоторые, он сообщается с самим Провидцем и взирает не на самих птиц, а на цитадель Обзора.
      
      Так крестьяне приблизились к правде настолько, насколько были способны. Ток Младший действительно рассматривал высокую крепость, древний монастырь, изуродованный военными пристройками: продольными стенами с бойницами для обстрела, массивными проездными башнями над воротами, глубокими окопами. Строительство продолжалось, инженеры и каменщики явно собирались работать всю ночь напролёт в свете огромных жаровен, в которых полыхал огонь.
      
      Да, торопись, безумствуй в последних приготовлениях. Испытывай то, что испытываешь, старик. Для тебя это чувство внове, но мы его хорошо знаем. Оно называется «страх». Семь охотников К’елль ты послал вчера на юг – тех, что миновали нас на дороге… они не вернутся. А магический огонь, который окрашивает небо на юге ночью… он приближается. Неумолимо. Причина проста – ты разозлил госпожу Зависть. А в гневе она довольно неприятная особа. Посещал ты место бойни в Бастионе? Посылал своих любимых урдомов, чтобы вернулись с подробным отчётом? Задрожали коленки от этих вестей? А должны бы. Волчица и пёс, огромные, бесшумные, рвут на части строй человеческих тел. Т’лан имасс, с безумной скоростью размахивающий кремнёвым мечом, крошит на куски твоих прославленных, отборных воинов. И сегулехи, о да, сегулехи. Карательная армия численностью в три солдата, они пришли в ответ на твою гордыню…
      
      Боль в животе стала глухой; голод затянулся узлом, сжался, стал почти неощутимым ядром нужды, нужды, что сама по себе умирала с голоду. Его рёбра остро и заметно выпирали под туго натянутой кожей. Живот распух. Суставы постоянно болели, а зубы начали шататься. Теперь он знал лишь пьянящий, горьковатый вкус собственной слюны, который время от времени смывали вода с каплей вина из бочонков на повозках или глоток из редкого кувшина эля, что приберегали для избранных подручных Первого Ребёнка.
      
      Другие подручные – да и сам Анастер – питались хорошо. Они пожирали бесконечные трупы, которые появлялись благодаря ускоренному маршу. Их кипящие котлы вечно были полны. И в этом заключалось преимущество власти.
      
      Так метафора стала реальностью – вижу, вижу, как мои старые циники-учителя согласно кивают. Здесь, среди тенескаури, жестокая истина предстала неприкрытой. Наши правители едят нас. Всегда ели. И как я мог считать иначе? Я ведь был солдатом. Был жестоким продолжением чьей-то чужой воли.
      
      Ток изменился, и сам охотно это признавал. Его душа не выдержала чудовищных ужасов, которые он видел повсюду, невообразимой аморальности, рождённой голодом и фанатизмом. Ток изменился, искорёжился до неузнаваемости, превратился в нечто новое. Потеря веры – веры во что бы то ни было – и в первую очередь во врождённую доброту собственного вида – сделала его холодным, бесчувственным и жестоким.
      
      Но Ток не ел человечины. Лучше пожирать себя изнутри, переваривать собственные мускулы, слой за слоем, растворять всё, чем я был прежде. Это – моё последнее задание, и вот оно началось.
      Тем не менее Ток уже начал осознавать более глубокую истину: решимость его слабела. Нет! Гони прочь эту мысль
      .
      
      Ток понятия не имел, что́ увидел в нём Анастер. Ток притворялся немым, отказывался от предложенного мяса, всё, чем он проявлялся в этом мире – собственным присутствием, остротой единственного глаза, отмечавшего любую деталь, – и однако же Первый каким-то образом заметил его в толпе, призвал и сделал своим подручным, лейтенантом.
      
      Но я никем не командую. Тактика, стратегия, бесконечные трудности управления армией, даже такой беспорядочной, как эта, – я сижу на сборах Анастера молча. Моего мнения не спрашивают. Я ни о чём не отчитываюсь. Чего же он от меня хочет?
      
      Подозрения кипели во тьме под спокойной гладью мыслей. Ток гадал, а вдруг Анастер как-то понял, кто он на самом деле. Вдруг готовится передать прямо в руки Провидцу? Возможно – в этом новом мире всё было возможно. Абсолютно всё. Сама реальность будто сдалась, отказалась от собственных законов: и мёртвые зачинали живых, животная любовь в глазах женщин, когда они осёдлывали умирающих пленников, жгучая надежда на то, что они заберут последнее семя трупа, когда уйдёт жизнь, будто умирающее тело само искало последней возможности избежать окончательного забвения, когда душа уже погружалась во мрак. Любовь, а не похоть. Эти женщины отдали своё сердце мгновению смерти. Если семя проклюнется…
      
      Анастер был старшим в первом поколении. Бледный, долговязый юноша с желтоватыми глазами и прямыми, чёрными волосами, он вёл армию вперёд, сидя верхом на тягловой лошади. Лицо его отличалось нечеловеческой красотой, словно за совершенной маской не было никакой души. Мужчины и женщины, молодые и старые, все приходили к нему, молили прикоснуться, но Анастер отказывал всем. Близко он подпускал лишь свою мать; та гладила его по волосам, клала потемневшую от солнца, морщинистую руку на плечо.
      
      Её Ток боялся больше всего остального, больше, чем Анастера и его непредсказуемой жестокости, больше, чем Провидца. Что-то демоническое светилось в её глазах. Она первой оседлала умирающего мужчину, выкрикивая Ночные обеты, положенные молодожёнам в первую брачную ночь, а затем завыла как деревенская вдова, когда мужчина умер под ней. Эту историю часто рассказывали. Ей было множество свидетелей. Другие женщины тенескаури жались к ней. Возможно, их привлекал этот акт власти над беспомощным мужчиной; возможно, отчаянная кража невольно пролитого семени; возможно, её безумие попросту было заразно.
      
      Во время перехода от Бастиона армия наткнулась на деревню, которая отвергла Объятья Веры. Ток видел, как Анастер выпустил свою мать и её последовательниц, видел, как они брали мужчин и молодых мальчиков, как их ножи наносили смертельные раны, как тела сплетались над трупами – о, так не дано было и самым жутким зверям! И мысли, которые пришли к нему тогда, оказались глубоко врезаны в саму душу Тока. Они ведь были когда-то людьми, эти женщины. Они жили в деревнях и сёлах, таких же, как эта. Они были жёнами и матерями, ухаживали за домом и домашними животными. Они танцевали, плакали, молились и подносили жертвы прежним богам. Жили обычной жизнью
      .
      
      Какой-то яд скрывался в Паннионском Провидце и неведомом боге, который говорил через него. Яд, который порождал сходные воспоминания. Память, способную рассечь даже самые древние узы. Быть может, преданный ребёнок. Ребёнок, которого за руку отвели… к ужасу и боли. Вот на что это похоже – всё, что я вижу вокруг. Мать Анастера, ставшая жутким чудовищем, искалеченным для кошмарной роли. Мать – не мать, жена – не жена, и женщина – не женщина.
      
      Послышались крики – группа всадников приближалась от ворот во внешней стене Обзора. Ток повернул голову, рассмотрел гостей, пока они скакали в быстро сгущавшемся сумраке. Доспехи. Командир-урдо, по сторонам от него – два провидомина, а позади – отряд урдомов, трое в ряд, всего семь рядов.
      
      А за последними всадниками – охотник К’елль.
      
      Лёгким жестом Анастер призвал своих подручных к невысокому холму, который выбрал для штаб-квартиры. С остальными подошёл и Ток Младший.
      
      Белки глаз Первого были цвета мёда, а зрачки – шиферно-серые. Отсветы факелов плясали на его алебастрово-белом лице, делали губы до странности красными. Он уже сидел – без седла – на своей крупной, усталой лошади, сгорбился, разглядывая собравшихся офицеров.
      
      – Вести, – хрипло прошептал Анастер.
      
      Ток никогда не слышал, чтобы он говорил громче. Вероятно, юноша просто не мог повышать голос из-за врождённого дефекта гортани или языка. А может, никогда не считал нужным.
      
      – Мы с Провидцем беседовали силой мысли, и теперь я знаю больше, чем даже придворные в святых стенах Обзора. Септарх Ультентха из Коралла был призван к Провидцу, что породило много досужих вымыслов.
      
      – Какие вести, – спросил один из подручных, – с северной границы, о Славный Первый?
      
      – Подготовка практически завершена. Боюсь, дети мои, мы придём слишком поздно, чтобы принять участие в осаде.
      
      Со всех сторон послышались встревоженные вздохи.
      
      Боюсь, голод наш не отступит.
      Вот что значили на самом деле слова Анастера.
      
      – Говорят, Каймерлор, городок на востоке, не принял Объятья Веры, – сказал другой офицер. – Возможно, о Славный Первый, нам…
      
      – Нет, – отрезал Анастер. – За Капастаном нас ждут баргасты. Как нам сообщают, их сотни тысяч. Меж ними раздор. Они слабы в вере. Мы обретём всё, чего ищем, дети мои.
      
      Мы не доживём.
      Ток это знал наверняка, как и все остальные. Наступила тишина.
      
      Анастер не сводил глаз с подъезжавших солдат.
      
      – Провидец, – сказал он, – приготовил для нас подарок. Он понимает, что нам нужно питаться. Похоже, – спокойно продолжил он, – жители Коралла оказались… недостойны. Вот истина превыше всех выдумок. Нам нужно лишь пересечь спокойные воды Ортналова Разреза, чтобы наполнить животы, и этот прибывший урдо несёт нам весть о том, что нас уже ждут суда для переправы.
      
      – И тогда, – зарычал один из подручных, – будем пировать!
      
      Анастер улыбнулся.
      
      Пировать. О, Худ, прошу, прими меня…
      Ток чувствовал, как в нём поднимается голод, чувственное, животное желание, которое, как он понял, одолеет волю, сломит все преграды. Пировать – о, боги, как же я изголодался!
      
      – Это ещё не все вести, – продолжил миг спустя Первый. – Урдо получил и второе задание. – Болезненный взгляд юноши упал на Тока Младшего. – Провидец потребовал привести к нему Отказника, того, что с одним глазом – глазом, который – ночь за ночью – менялся на нашем пути из Бастиона, хоть сам он того и не заметил. Отказник станет гостем Провидца. Отказник с волчьим глазом, что светится в темноте. Ему не понадобится странное каменное оружие – я лично его сохраню.
      
      Стрелы с обсидиановыми наконечниками и кинжал мгновенно забрали у Тока и передали Анастеру.
      
      Подъехали солдаты.
      
      Ток подошёл к ним, упал на колени перед конём урдо.
      
      – Ему выпала честь, – сказал Анастер. – Забирайте его.
      
      Ток испытывал искреннюю благодарность, облегчение гудело в его истончившихся венах. Он не увидит стен Коралла, не увидит, как десятки тысяч жителей разорвут на куски, не увидит изнасилований, не увидит себя в толпе, которая будет пожирать плоть, свою законную награду…
      
      Над растущими укреплениями трудились рабочие, их грязные, пыльные фигуры казались демоническими в свете пламени. Ковыляя позади боевого коня урдо, Ток смотрел на их лихорадочную деятельность с циничным равнодушием.
      
      Камень, земля и дерево не были препятствием для колдовства госпожи Зависти, которое он уже видел в деле в Бастионе. Как в древних легендах, сила её катилась широкой волной, вырывала жизнь из всего, чего касалась, поглощала строй за строем, улицу за улицей, оставляя позади сотни остывающих тел. Она ведь была, напомнил себе Ток с какой-то пламенной гордостью, дочерью Драконуса – Старшего бога.
      
      Как он слышал, Паннионский Провидец уже бросал против неё чародеев, но магия им не помогла. Госпожа Зависть легко отбила их атаки, разбила силы, а затем спустила на магов Гарата и Баальджагг. К’чейн че’малли пытались добраться до неё, но погибали под напором чародейства. Пёс Гарат играл с теми, кого упускала госпожа, обычно один, а иногда – в компании Баальджагг. Оба были заметно быстрее немёртвых охотников и куда умнее. Рассказывали, что случились уже три яростные битвы, в которых легионы паннионских бетаклитов при поддержке конных бетакуллидов и стрелков-скаланди, а также доминского аналога отряда кадровых магов выступили против горстки врагов так, будто это была равная по силам армия. В этих битвах родились шепотки – истории о т’лан имассе – создании, о котором паннионцы ничего не знали и которого называли просто Каменным Мечом, – и сегулехах, двух в первых битвах, но уже трёх – в последней. Каменный Меч держал один фланг, а сегулехи – другой. В центре стояла госпожа Зависть, а Гарат с Баальджагг скользили, точно изодранные плащи ночи, всюду, где только хотели.
      
      Три битвы, три разгромленные армии, тысячи погибших, остальные пытались бежать, но всех их настигал неумолимый гнев госпожи Зависти.
      
      Моя миловидная подруга ужасна, как сам Паннионский Домин. Столь же ужасна… и внушает такой же страх. Тлен и сегулехи позволяют бежать тем, кто выступил против них; им довольно победы и не нужно большего. Даже пёс и волчица прекращают погоню. Но не Зависть. Немудрая тактика – теперь враги знают, что отступить невозможно, и будут драться до последнего. Сегулехи не избегнут ран, как, впрочем, и Гарат с Баальджагг. Даже Тлена можно завалить горой трупов, хотя он просто рассыплется в пыль и вновь соберётся в другом месте. Однажды кавалерийская атака оказалась всего в дюжине шагов от самой госпожи Зависти. Один меткий дротик и…
      
      Ток не жалел, что оставил их. Оставшись с ними, он бы не выжил.
      
      Когда они приблизились к укреплениям у внешних ворот, Ток увидел провидоминов у бойниц – огромных и молчаливых. Даже взвод в полдюжины таких воинов представлял заметную угрозу, а здесь их было несколько десятков. Им под силу не просто замедлить сегулехов. Эти способны остановить их. Вот последняя линия обороны Провидца
      …
      
      К внутренним воротам Обзора вела единственная насыпь – крутая и узкая. Во рвах по обе стороны от неё виднелись человеческие кости. Пришедшие поднялись наверх. Через сотню шагов – миновали арочный свод врат. Урдо приказал своему отряду ставить лошадей в стойла, затем спешился. Стоя между двух провидоминов, Ток видел, как охотник К’елль вошёл в ворота, тяжело топая и низко опустив руки-клинки. Чудовище бросило на малазанца взгляд безжизненных глаз, а затем заковыляло куда-то прочь по неосвещённому деревянному коридору, который шёл вдоль стены.
      
      Урдо поднял забрало шлема.
      
      – Отказник, слева от тебя вход в башню Провидца. Он ждёт тебя внутри. Ступай.
      
      А может, и не пленник. Может, просто диковинка.
      Ток поклонился офицеру, затем, устало переставляя ноги, вошёл в темный дверной проём. Хотя, скорее всего, Провидец просто знает, что ему не стоит меня бояться. Я уже – в тени Худа. Осталось совсем недолго.
      
      Весь нижний этаж башни состоял из одного зала с высоким сводом, потолок представлял собой перевёрнутый, запутанный лабиринт из упоров, балок и арок – обычных и декоративных. Из центра вниз спускалась до высоты ладони над полом бронзовая винтовая лестница, которая медленно, со скрипом крутилась на месте. Зал был погружён во мрак, который разгоняла лишь единственная жаровня, стоявшая у стены напротив входа, – тем не менее, Ток без труда разглядел невзрачные каменные блоки стен и полное отсутствие мебели. Его шаги сразу же отозвались гулким эхом, когда малазанец пересёк зал, шлёпая по неглубоким лужицам.
      
      Ток положил руку на перила лестницы. Массивный кованый пролёт неудержимо потащил его за собой, продолжая вращаться, так что малазанец чуть не упал. Поморщившись, он запрыгнул на первую ступеньку. Этот ублюдок – наверху небось, в качающейся комнате. Да у меня сердце разорвётся на полпути туда. А он будет сидеть и ждать аудиенции, которая не состоится. Да уж, вот так шуточка, сам Худ ей ухмыляется.
      Ток начал подниматься.
      
      Сорок две ступени спустя он оказался на втором этаже. Малазанец осел на холодную бронзу лестничной площадки. Руки и ноги горели огнём, мир болезненно покачивался перед единственным глазом. Он положил мокрые от пота руки на неровную, изрытую поверхность металлического листа, моргая и пытаясь сосредоточиться.
      
      Света в комнате не было, но единственный глаз Тока мог различить все детали: открытые подставки с пыточными инструментами, низкие койки из грязных, толстых досок, кучу тёмных, задубевших тряпок под одной из стен и – на каждой стене, будто искусно вышитые гобелены – человеческие кожи. Полные, вплоть до кончиков пальцев и ногтей, растянутые в жуткие, огромные подобия людей, плоские лица, лишь камень стены подсказывал, где раньше были глаза. Ноздри и рты были зашиты, волосы сбиты набок и свободно подвязаны.
      
      По телу Тока побежали волны невыносимого отвращения, страшные, обессиливающие судороги. Он хотел закричать, выпустить ужас наружу, но мог лишь хватать ртом воздух. Дрожа, малазанец заставил себя встать, посмотрел на уходившие вверх ступени и вновь начал подниматься.
      
      Комнаты сменялись комнатами, обстановка тонула в серых тенях, а он продолжал карабкаться вверх по бесконечной лестнице. Время для него исчезло. Башня, которая теперь стонала и скрипела со всех сторон, покачиваясь на ветру, стала восхождением всей его жизни, тем, ради чего он родился, единственной жизненной целью смертного. Холодный металл, камень, слабо освещённые комнаты, сперва встающие перед глазами, затем уходящие вниз, словно восходы и закаты тусклого солнца. Шли эоны, цивилизации рождались и умирали, и всё это ради иллюзии славы.
      
      Его лихорадочный разум терял связи, одну за другой, скатывался всё глубже в колодец безумия, но тело продолжало из последних сил карабкаться, ступень за ступенью. О, милый Худ, найди меня. Умоляю. Забери от ног этого больного бога, положи конец этому позорному разложению – когда я предстану перед ним наконец, я превращусь в ничто…
      
      – Лестница кончилась, – сказал ему старческий, дрожащий и высокий, голос. – Подними голову, я хочу взглянуть в твоё пугающее лицо. У тебя нет сил? Позволь мне.
      
      Чужая воля просочилась в тело Тока, энергия незнакомца наполнила здоровьем и силой каждый мускул. Однако вкус у неё был отвратительно-водянистый. Ток застонал, попытался бороться, но воля подвела его. Дыхание выровнялось, сердцебиение замедлилось, и малазанец поднял голову. Он стоял на коленях на последней площадке кованой бронзовой лестницы.
      
      В деревянном кресле сидел – сгорбленный и неестественно изогнутый – труп старика. Его глаза светились, будто были лишь тонкой бумагой, прикрывавшей свет фонаря, – грязной, изорванной. Паннионский Провидец был мёртв, но внутри безжизненного тела обитало существо, приводившее его в движение, существо, которое Ток воспринимал как похожую на человека ауру силы.
      
      – Ах, теперь я вижу, – проговорил голос, хотя губы трупа не шевелились. – Действительно, это не человеческий глаз. Воистину волчий. Примечательно. Мне сказали, ты не разговариваешь. А теперь заговоришь?
      
      – Если хочешь, – ответил Ток, и его голос прозвучал с непривычки так хрипло, что он сам его не узнал.
      
      – Прекрасно. Я так устал слушать лишь самого себя. Твой акцент мне незнаком. Ты наверняка не житель Бастиона.
      
      – Малазанец.
      
      Суставы трупа заскрипели, когда тело наклонилось вперёд, глаза загорелись ярче.
      
      – Действительно. Дитя этой далёкой, могущественной империи. Но ты явился с юга, хотя мои шпионы сообщают, что армия твоих соотечественников идёт от Крепи. Как же ты так потерялся?
      
      – Я ничего не знаю об этой армии, Провидец, – сказал Ток. – Теперь я – тенескаури, лишь это важно.
      
      – Смелое заявление. Как тебя зовут?
      
      – Ток Младший.
      
      – Давай пока забудем о малазанской армии, хорошо? До недавнего времени с юга моему государству ничего не угрожало. Но всё изменилось. Меня раздражает новый, упрямый враг. Эти… сегулехи… и их вызывающие беспокойство, пусть и счастливо немногочисленные союзники. Они – твои друзья, Ток Младший?
      
      – У меня нет друзей, Провидец.
      
      – Даже среди других тенескаури? А как же Анастер, Первый Ребёнок, который однажды поведёт в бой целую армию Чад Мёртвого Семени? Он сказал, что ты… уникален. А как же я? Разве я не твой повелитель? Разве не я распахнул тебе объятья?
      
      – Я не знаю наверняка, – глухо сказал Ток, – кто из вас распахнул мне объятья.
      
      Сущность и труп одновременно отшатнулись при этих словах Тока, марево образов резануло глаз. Два существа, живое прячется за мёртвым.
      Сила прибывала, нарастала так, что Току начало казаться, будто мёртвое тело вот-вот рассыплется в прах. Руки и ноги спазматически подёргивались. Вскоре яростная волна схлынула, и тело вновь замерло.
      
      – Не только волчий глаз, раз ты видишь столь ясно то, что никто другой пока не сумел различить. О, чародеи смотрели на меня, переполненные до краёв своими прославленными Путями, и не заметили ничего подозрительного. Мой обман был непроницаем. Но ты…
      
      Ток пожал плечами.
      
      – Я вижу то, что вижу.
      
      – Которым глазом?
      
      Он вновь пожал плечами. На этот вопрос ответа у него не было.
      
      – Но мы говорили о друзьях, Ток Младший. В моих святых объятьях смертный никогда не будет одинок. Анастер, я вижу, обманулся.
      
      – Я не сказал, что мне одиноко, Провидец. Я сказал, что у меня нет друзей. Среди тенескаури я – единое целое с твоей святой волей. Но что мне женщина, которая идёт рядом, усталый ребёнок, которого я несу, мужчины вокруг… если они умрут, я съем их. Не бывает друзей в такой компании, Провидец. Только будущая еда.
      
      – Однако ты отказываешься есть.
      
      Ток молчал.
      
      Провидец вновь наклонился вперёд.
      
      – Но теперь ведь не откажешься, верно?
      
      И вот безумие накрывает меня тёплым одеялом.
      
      – Если хочу жить.
      
      – А жизнь важна для тебя, Ток Младший?
      
      – Не знаю, Провидец.
      
      – Так давай проверим, ладно? – Иссохшая рука взметнулась вверх. Перед током затрещал разряд чар. Маленький столик появился перед малазанцем, на нём – дымящиеся куски варёного мяса.
      
      – Вот пища, которая тебе нужна, – провозгласил Провидец. – Сладкая плоть. Приобретённый вкус, так мне сказали, во всяком случае. Ага, вижу, голод вспыхнул в твоём волчьем глазу! Действительно внутри тебя зверь – какое ему дело до происхождения этого мяса? Тем не менее советую тебе есть медленно, иначе сжавшийся желудок может отвергнуть всё, что ты ему предложишь.
      
      С тихим стоном Ток повалился на колени подле столика, протянул руки. Зубы заболели, когда он начал жевать, к соку мяса примешивался вкус собственной крови. Ток проглотил кусочек, почувствовал, как желудок сжался вокруг него. Усилием воли малазанец заставил себя остановиться, подождать.
      
      Провидец поднялся с кресла, неуклюже подошёл к окну.
      
      – Я выяснил, – проговорило древнее существо, – что смертные армии не способны справиться с угрозой, которая приближается с юга. И вот я отвёл войска и займусь этим врагом собственноручно. – Провидец обернулся и внимательно осмотрел Тока. – Говорят, волки избегают человеческой плоти, если у них есть выбор. Не думай, что я лишён милосердия, Ток Младший. Мясо, что лежит перед тобой, – оленье.
      
      Я знаю, ублюдок. Похоже, у меня не только глаз волчий, но и чутьё тоже.
      Малазанец взял ещё кусочек.
      
      – Это уже не важно, Провидец.
      
      – Прекрасно. Чувствуешь, как сила возвращается в твоё тело? Я позволил себе исцелить тебя – медленно, чтобы уменьшить травму для духа. Ты мне нравишься, Ток Младший. Хотя мало кто это знает, я могу быть добрейшим господином. – Старик вновь посмотрел в окно.
      
      Ток продолжал есть, чувствуя, как жизнь возвращается к нему, и не сводил взгляда единственного глаза с Провидца. Он прищурился, заметив силу, которая начала собираться в одержимом трупе старика. Холодное оно, это чародейство. Запах льда на ветру – это память, древняя память, но чья?
      
      Комната вдруг поплыла, растворилась перед глазами.
      Баальджагг… Размашисто бежит вперёд, косится одним глазом налево, туда, где в дюжине шагов идёт госпожа Зависть. Позади трусит огромный Гарат, бока его покрыты шрамами, из которых ещё сочится кипучая, ядовитая кровь – кровь хаоса. Слева от Гарата шагает Тлен. Мечи вычертили новую карту на теле т’лан имасса, расщепили кости, рассекли сухую кожу и мускулы – Ток никогда не видел настолько сильно повреждённого т’лан имасса. Казалось невозможным, что тлен способен стоять, не то что ходить.
      
      Голова Баальджагг не повернулась, чтобы взглянуть на идущих справа сегулехов, но Ток знал, что они там, в том числе и Мок. Волчицей, так же как и самим Током, завладела древняя память, что пробудилась к жизни от запаха, который принёс этот новый, холодный ветер с севера – память, которая заставила её внимательно смотреть на Тлена.
      
      Т’лан имасс поднял голову, замедлил шаг, затем и вовсе остановился. Его спутники тоже замерли. Госпожа Зависть повернулась к Тлену.
      
      – Что это за чародейство, т’лан имасс?
      
      – Ты знаешь не хуже меня, госпожа, – прохрипел Тлен, продолжая принюхиваться. – Неожиданно. Загадка того, кого называют Паннионским Провидцем, усложняется.
      
      – Невообразимый союз, однако похоже, что…
      
      – Похоже, – согласился Тлен.
      
      Взгляд Баальджагг вновь метнулся на север, где на горизонте нарастало неестественное сияние, свет, который перевалил за горы, наполнил долины, потёк дальше. Ветер завыл – ледяной, жестокий.
      
      Воскресшая память… это яггутские чары…
      
      – Ты можешь их одолеть, Тлен? – спросила госпожа Зависть.
      
      Т’лан имасс повернулся к ней.
      
      – Я лишён клана. Ослаблен. Госпожа, если ты не сумеешь их развеять, нам придётся переходить так, а сила чар будет лишь возрастать, чтобы отвратить нас.
      
      На лице госпожи возникло встревоженное выражение. Она нахмурилась, разглядывая сияние на севере.
      
      – К’чейн че’малли… и яггут – вместе. Были прецеденты подобного союза?
      
      – Нет, – ответил Тлен.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Маленький отряд окатил дождь со снегом, быстро переходящий в град. Ток почувствовал жалящие удары шкурой Баальджагг, волчица пригнулась. В следующий миг они двинулись дальше, склонившись против яростного ветра.
      
      Впереди горы покрывались белой, пронизанной зеленоватыми жилками мантией…
      
      …Ток моргнул. Он был в башне, на коленях перед столом с мясом. Провидец стоял к нему спиной, окутанный яггутским чародейством – теперь создание внутри трупа старика стало отчётливо видимым: худой, высокий, безволосый, с зеленоватой кожей. Но нет, не только это.
      Серые корни обвивали ноги фигуры, сила хаоса уходила вниз через каменный пол, дрожала от боли или экстаза. Яггут использует другую магию, более древнюю, куда более смертоносную, чем Омтоз Феллак.
      
      Провидец повернулся.
      
      – Я… разочарован, Ток Младший. Неужели ты думал, что сможешь потянуться к своей волчьей родне так, чтобы я не узнал? Значит, тот, кто живёт в тебе, готовится к её возрождению.
      
      Тот, кто живёт во мне?
      
      – Увы, – продолжил Провидец, – Звериный Престол пуст – ни ты сам, ни звериный бог в тебе не сравнится со мной в силе. Но даже коли так – я был слеп, ты мог бы и преуспеть, убить меня. Ты врал!
      
      Последнее обвинение он выкрикнул, и Ток вдруг увидел перед собой не старика, но ребёнка.
      
      – Врун! Врун! И за это ты будешь страдать! – Провидец бешено размахивал руками.
      
      Боль охватила Тока Младшего, железными полосами обвила тело, руки, ноги, подбросила его в воздух. Кости треснули. Малазанец закричал.
      
      – На куски! Я тебя разломаю на куски! Но не убью, нет, не сейчас, ещё долго, долго
      не убью! Ой, смотри, как заизвивался. Да что ты знаешь о настоящей боли, смертный? Ничего. Я тебе покажу, Ток Младший. Я тебя научу… – Провидец вновь взмахнул рукой.
      
      Ток вдруг оказался в абсолютной тьме. Мучительное давление не исчезло, но и не стало сильнее. Хриплое дыхание малазанца отзывалось эхом в тяжёлом, затхлом воздухе. Он – он прогнал меня. Мой бог прогнал меня… и теперь я одинок. По-настоящему одинок
      …
      
      Что-то шевельнулось рядом, что-то огромное, чешуя царапнула по камню. Ушей Тока коснулось скуление, затем оно стало громче, ближе.
      
      Вопль, затем кожистые руки обхватили малазанца, заключили в удушающие, отчаянные объятья. Прижатый к отвислому, чешуйчатому животу, Ток заметил, что рядом с ним находится два десятка трупов в разных стадиях разложения, все – в жадных объятьях огромных рук рептилии.
      
      Сломанные рёбра тёрлись в груди Тока. Его кожа стала скользкой от крови, но целительная магия, которой его одарил Провидец, работала, медленно сращивала, сплавляла тело – лишь затем, чтобы кости вновь ломались в диких объятьях создания, которое его теперь держало.
      
      В голове зазвучал голос Провидца. Остальные мне наскучили… но тебя я заставлю жить. Ты достоин занять моё место в нежных объятьях мамочки. О, она безумна. Потеряла всякий рассудок, но ещё сохранила искру нужды. И какой нужды. Берегись, не то она пожрёт тебя так же, как пожрала меня – пока я не стал настолько зловонен, что она меня выплюнула. Когда нужда подчиняет себе, она становится ядом, Ток Младший. Она искажает, извращает любовь, и так же она извратит, погубит тебя. Твою плоть. Твой разум. Чувствуешь? Уже начала. О, милый малазанец, чувствуешь?
      
      Ток не мог вдохнуть достаточно воздуха, чтобы закричать, но сжимавшие его руки почувствовали дрожь тела Тока и сжались сильнее.
      
      Тихие всхлипы заполнили камеру, два голоса – Тока и его мучительницы.
      
      Глава тринадцатая
      
      Войско Однорукого представляло собой в то время, вероятно, лучшую армию, какую только производила на свет Малазанская империя, даже учитывая почти полное уничтожение «Мостожогов» под стенами Крепи. Десять тысяч солдат, набранных из различных подразделений из Семи Городов, Фалара и острова Малаза, – по спискам четыре тысячи девятьсот двенадцать женщин, остальные – мужчины; одна тысяча двести шестьдесят семь не достигли возраста двадцати пяти лет, семьсот двадцать один – старше тридцати пяти; остальные – между этими двумя пределами.
      
      Действительно примечательная армия. Более того: среди солдат можно было обнаружить ветеранов Виканской войны (см. Восстание Колтейна), Арэнского бунта (с обеих сторон), а также кампаний в Чернопёсьем и Моттском лесах.
      
      Как оценить такую армию? По её деяниям. И то, что ждало солдат в Паннионском Домине, превратило Войско Однорукого в легенду, высеченную в камне.
      Гауридд Палах.
      К востоку от Сольтана. История Паннионской войны.
      
      Мошкара вилась над высокой травой прерии, чёрными клубами катилась над поблекшей, дрожащей на ветру зеленью. Волы ревели под ярмом, их глаза покрывали сгустки обезумевших насекомых. Мхиби видела, как её сородичи-рхиви ходят среди животных, мажут вокруг глаз, ушей, ноздрей и пастей смесью жира и толчёных семян цимбопогона. Мазь помогала, пока бизоны находились под опекой рхиви, которые и сами пользовались чуть более жидким вариантом того же средства. Большинство солдат Бруда тоже воспользовались какими-то вонючими, но вполне эффективными снадобьями, а тисте анди оказались насекомым совершенно не по вкусу. На этот раз мошкару привлекло пиршество из тысяч незащищённых малазанских солдат.
      
      Ещё один мучительный переход по этому Худом забытому континенту для усталой армии чужеземцев, чужаков, которых здесь много лет ненавидели, презирали, боялись. Армии наших новых союзников в серых сюрко, с бесцветными знамёнами без герба их повелителя. Они идут за одним человеком и не спрашивают ни об оправданиях, ни о цели.
      
      Мхиби надвинула пониже груботканый капюшон, когда солнце пробилось через тучи на юго-западе. Она сидела спиной к армии в рхивийской повозке, разглядывая вещевой обоз и сопровождавших его малазанских солдат.
      
      А Бруд внушает подобную преданность? Он – военачальник, который впервые нанёс поражение малазанской армии. Та вторглась в наши земли. Цель наша была очевидна, и мы бились за Воеводу, который способен сравниться с любым врагом. И сейчас мы тоже встали против новой угрозы для своей родины, а Бруд решил вести нас. И всё же, если он прикажет нам пойти в Бездну – последуем ли мы за ним? А я сама, зная то, что я теперь знаю, – последую ли?
      
      Мысли Мхиби переметнулись с Воеводы на Аномандра Рейка и его тисте анди. Все они – чужаки в Генабакисе, но сражаются ради него, во имя свободы его народов. Власть Рейка над тисте анди – нерушима и абсолютна. Да, они и глазом не моргнут – шагнут в Бездну. Глупцы
      .
      
      А теперь в ногу с ними идут малазанцы. Дуджек Однорукий. Скворец. И десять тысяч непоколебимых душ. Что же дало этим мужчинам и женщинам такое твёрдое чувство чести?
      
      Она начинала побаиваться их отваги. В изношенном теле Мхиби обитала сломленная душа. Обесчещенная собственной трусостью, лишённая всякого достоинства, переставшая даже быть матерью. Потерянная для других рхиви. Я всего лишь пища для дочери. Я её видела – издалека, не близко, – она подросла, налилась – бёдра, груди, лицо. Эта их Рваная Снасть была явно не изящной газелью. Она пожирает меня – новая женщина с сонными глазами, широкими полными губами, волнистой, чувственной походкой…
      
      Сзади к повозке подъехал всадник, его доспехи позвякивали, пыльный плащ хлопал на ветру, когда он остановил боевого коня. Забрало начищенного шлема оставалось поднятым, так что видна была коротко подстриженная борода с проседью и решительные глаза.
      
      – Меня ты тоже отошлёшь прочь, Мхиби? – проворчал он, пуская коня шагом, чтобы двигаться вровень с повозкой.
      
      – Мхиби? Эта женщина умерла, – ответила та. – Можешь уезжать, Скворец.
      
      Она видела, как малазанец стащил с широких, покрытых шрамами рук перчатки из дублёной кожи, а затем долго смотрел на них, положив на луку седла. Есть в этих руках грубость каменщика, но, однако, и привлекательность. Любая женщина, если только она ещё жива, пожелала бы их прикосновения…
      
      – Хватит глупить, Мхиби. Нам нужен твой совет. Корлат говорит, тебя терзают сны. Ты кричишь о приближающейся угрозе, огромной и смертоносной. Женщина, твой страх пощупать можно – даже сейчас. Я вижу, как мои слова снова разожгли его в твоём взгляде. Опиши свои видения, Мхиби.
      
      Пытаясь побороть болезненное сердцебиение, она грубо, надломленно захохотала.
      
      – Все вы глупцы. Хотите бросить вызов моему врагу? Моему смертельному, всесильному врагу? Хочешь обнажить меч и встать на моё место?
      
      Скворец нахмурился.
      
      – Если это поможет.
      
      – Не нужно. То, что гонится за мной во снах, придёт за всеми нами. О, быть может, мы смягчаем его ужасное лицо, тёмный клобук, неразличимая человеческая фигура, даже ухмылка черепа, которая поражает на миг, но остаётся всё же знакомой – почти приятной. И мы возводим храмы, чтобы приглушить уход в его вечные владения. Мы строим ворота, возводим курганы…
      
      – Твой враг – смерть? – Скворец оглянулся, затем вновь посмотрел ей в глаза. – Это чушь, Мхиби. Мы с тобой оба слишком стары, чтобы бояться смерти.
      
      – Лицом к лицу с Худом! – закричала она. – Вот что я теперь вижу, глупец! Он – маска, за которой скрывается нечто, что ты не в состоянии даже осознать. Я видела!
      Я знаю,
      что меня ждёт!
      
      – Значит, ты уже не жаждешь смерти…
      
      – Я тогда ошибалась. Верила в мир духов своего племени. Чувствовала
      призраков своих предков. Но они – лишь воплощённая память, чувство самости, которое отчаянно удерживает себя одной лишь силой воли. Дрогнет воля – и всё потеряно. Навсегда.
      
      – Забвение столь ужасно, Мхиби?
      
      Она наклонилась вперёд, схватилась за борт повозки скрюченными пальцами так, что ногти вошли в старое дерево.
      
      – По ту сторону ждёт не забвение, невежда! Нет, представь себе место, где толпятся раздробленные воспоминания – память о боли, об отчаянии, – все те эмоции, что глубже всего врезаются в душу. – Она ослабла, откинулась назад, медленно вздохнула и прикрыла глаза. – Любовь улетает, как пепел, Скворец. Даже личность стирается. А то, что от тебя остаётся, обречено на вечность боли и ужаса – поток осколков памяти от каждого – от всех, –
      кто жил прежде. В своих снах… я стою на краю. Во мне нет силы – моя воля уже выказала себя слабой, недостаточной. Когда я умру… я понимаю, что меня ждёт, что жадно хочет пожрать меня, алчет моей памяти, моей боли. – Мхиби открыла глаза, встретила его взгляд. – Это истинная Бездна, Скворец. Превыше всех легенд и сказаний, это – истинная
      Бездна. И она живёт сама в себе, поражённая отчаянным голодом.
      
      – Сны могут быть лишь воображаемым воплощением наших собственных страхов, Мхиби, – сказал малазанец. – Ты выдумала справедливое наказание за то, что расцениваешь как поражение дела всей своей жизни.
      
      Её глаза сузились.
      
      – Прочь с глаз моих, – прорычала Мхиби. Отвернулась, надвинула капюшон пониже, отгородилась от внешнего мира – всего, что лежало за пределами вздувшихся, грязных досок дна повозки. Уходи, Скворец, уноси свои острые, как меч, слова, холодную, неприступную броню невежества. Нельзя ответить на всё, что я видела, простым, жестоким утверждением. Я не камень для твоих грубых рук. Узлы во мне крепче твоего зубила.
      
      Твои острые, как меч, слова не рассекут моё сердце.
      
      Я не смею принять твою мудрость. Я не смею…
      
      Ах, Скворец. Сукин ты сын.
      
      …Командир скакал лёгким галопом сквозь клубы пыли, пока не добрался до авангарда малазанской армии. Там он обнаружил Дуджека, по одну сторону военачальника ехала Корлат, а по другую – даруджиец, Крупп, который неловко ёрзал на своём муле, отмахиваясь руками от туч мошкары.
      
      – Истинная чума – сей пагубный гнус! Крупп в отчаянии!
      
      – Скоро поднимется ветер, – проворчал Дуджек. – Мы подходим к холмам.
      
      Корлат подъехала ближе к Скворцу.
      
      – Как она, командир?
      
      Тот поморщился.
      
      – Не лучше. Душа её скорчилась и иссохла так же, как и тело. Выдумала себе такой образ смерти, от которого готова бежать в ужасе.
      
      – Ц-ц-ц… Серебряная Лиса чувствует себя брошенной матерью. Это ведёт к озлобленности. Она больше не рада нашему обществу.
      
      – И она тоже? Это уже, кажется, превращается в состязание воль. Изоляция – последнее, что ей нужно, Корлат.
      
      – В этом – она точное подобие своей матери, как ты только что заметил.
      
      Он тяжело вздохнул, поёрзал в седле. Мысли бросились врассыпную; Скворец устал, нога болела и отказывалась повиноваться. Сон не шёл к нему. Никаких вестей о Паране и «Мостожогах». Магические Пути стали непроходимы. Неизвестно, началась ли осада Капастана или нет, тем более что случилось с городом. Скворец уже начал жалеть, что отослал Чёрных морантов. Армии Дуджека и Бруда быстро шагали в неизвестность; даже великую ворониху Каргу и её родню никто не видел уже больше недели.
      
      Это всё из-за треклятых Путей и болезни, которая их теперь наполняет…
      
      – Опаздывают, – пробормотал Дуджек.
      
      – Лишь немного задерживаются, убеждает всех и каждого Крупп. Вспомните же последнюю доставку. Уже почти стемнело. Всего три коня осталось в первом фургоне, остальных убили, а упряжь отрезали. Четверо акционеров погибли, их души и сбережения рассеялись по всем ветрам преисподней. А госпожа каравана? Почти при смерти. Предзнаменование ясное, друзья мои – Пути поражены. И чем ближе мы подходим к Домину, тем зловонней становится… хм, вонь.
      
      – Но ты утверждаешь, что они вновь прорвутся к нам.
      
      – Именно так, Крупп утверждает и настаивает, Первый Кулак! Тригалльская торговая гильдия чтит свои контракты. Не стоит их недооценивать. Ныне пришёл день доставки припасов. Посему указанные припасы и будут доставлены. И если были благоразумно учтены скромные пожелания Круппа, среди таковых припасов окажутся ящики с наилучшими противомоскитными средствами, какие только способны создать искусные алхимики Даруджистана!
      
      Скворец склонился к Корлат.
      
      – В какой части строя она идёт? – тихо спросил он.
      
      – В самом хвосте, командир…
      
      – Кто-то за ней приглядывает?
      
      Тисте анди покосилась на него и нахмурилась.
      
      – А нужно?
      
      – Откуда мне знать, Худ его бери?! – огрызнулся он. Затем нахмурился. – Прошу прощения, Корлат. Я сам её поищу. – Скворец развернул коня, пустил лёгким галопом.
      
      – У гнева порог низкий, – пробормотал Крупп, глядя вслед командиру. – Но не такой низкий, как Крупп! Все грубые слова пролетают у него над головой безо всякого вреда и теряются в эфире. А те стрелы, что направлены ниже, ах, они лишь отскакивают от Круппова обильного бесстрастия…
      
      – Брюха, ты хотел сказать, – заметил Дуджек, вытирая пыль со лба, затем наклонил и сплюнул на землю.
      
      – Кхм! Равномерно смягчённый Крупп лишь улыбается в ответ на колкости Первого Кулака. Именно в прямолинейной грубости солдат и следует купаться утончённому человеку на марше, в десятках лиг от всякой цивилизации. Вот оно, противоядие от насмешек городских нищих, освежительный бальзам против изысканно-сардонических уколов знати – зачем колоть иголкой, когда можно ударить молотом, а? Крупп глубоко вдыхает – однако не настолько глубоко, чтоб закашляться от пыльной вони природы! – сию простую беседу. Интеллекту следует перестроиться с ловкого придворного танца со всеми его сложными, затейливыми па на дикарскую пляску под громовой топот сапог…
      
      – Худ нас всех побери, – прошептала Корлат Первому Кулаку, – тебе удалось задеть его за живое.
      
      Ответная ухмылка Дуджека выражала глубокое удовлетворение.
      
      Скворец направил коня прочь от колонны, а затем натянул поводья и стал ждать подхода арьергарда. Повсюду были видны рхиви, они шли поодиночке или небольшими группами, несли на плечах свои длинные копья. Загорелые кочевники шагали легко, будто их не коснулись жара и многие лиги, оставшиеся позади. Стадо бхедеринов гнали параллельно с колонной, в трети лиги к северу. В промежутке между ними тёк постоянный поток рхиви, которые либо возвращались от стада, либо направлялись к нему. Иногда в него вплеталась повозка – пустая на пути на север, гружённая тушами при движении на юг.
      
      Вдали показался арьергард, пообок от которого скакали разъезды: отряды малазанцев в достаточном количестве, чтобы удержать внезапное нападение, выгадать время, чтобы колонна успела развернуться и прийти на помощь. Командир снял с седла мех с водой, глубоко глотнул, пристально рассматривая своих солдат.
      
      Удовлетворённо кивнув, он пустил коня шагом, щурясь в клубах пыли, которыми был окутан арьергард.
      
      Она шла в этой туче, будто желала скрыться. Её походка так живо напоминала Рваную Снасть, что Скворец невольно почувствовал, как по спине побежали мурашки. В двадцати шагах позади неё шагала пара малазанских солдат, за плечами – арбалеты, шлемы надеты, забрала опущены.
      
      Командир подождал, пока троица пройдёт мимо, затем направил коня следом. В несколько мгновений он нагнал пару морпехов.
      
      Те подняли глаза. Честь отдавать не стали, как было принято по уставу на поле боя. Та женщина, что оказалась ближе к Скворцу, коротко кивнула в знак приветствия.
      
      – Командир. Явились свою долю пыли проглотить, да?
      
      – А вы обе как заслужили такую привилегию?
      
      – Сами вызвались, сэр, – ответила вторая женщина. – Это ж Рваная Снасть там идёт. Ну, да, мы знаем, она теперь называет себя Серебряной Лисой, только нас не надуришь. Это наша кадровая чародейка, как есть.
      
      – И вы решили прикрывать ей спину.
      
      – Так точно. Честный обмен, сэр. Всегда.
      
      – И вас двоих довольно?
      
      Первая женщина ухмыльнулась из-под полузабрала.
      
      – Мы до Худа хорошо умеем убивать, сэр, я и сестра моя. По две стрелы за семьдесят ударов сердца пускаем – каждая. А когда на то времени нет, берёмся за длинные мечи, по одному в каждую руку. А когда они погнутся, вытянем свиноколы…
      
      – А когда железо закончится, – прорычала другая, – зубами грызть будем, сэр.
      
      – Сколько ж у вас было братьев?
      
      – Семь, да они все сбежали, как только смогли. И папаня тоже, но мамке без него лучше, и это она не просто так, со зла сказала, а чистую правду.
      
      Скворец подъехал ближе, закатывая левый рукав. Наклонился с коня и показал морпехам своё предплечье.
      
      – Видите шрамы? Нет, не эти, вот эти.
      
      – Хороший укус, – отметила ближайшая женщина. – Только зубки маленькие.
      
      – Ей тогда пять лет было, ведьме крохотной. А мне шестнадцать. Первая драка, в которой я проиграл.
      
      – А что, командир, из неё вырос знатный солдат, да?
      
      Скворец разогнулся, поправляя рукав.
      
      – Худов дух, нет! Как только ей стукнуло двенадцать, отправилась куда глаза глядят, чтобы выйти замуж за короля. Так она сказала, во всяком случае. Больше никто из нас её не видел и не слышал.
      
      – Бьюсь об заклад, она и вышла, – заявила первая женщина, – если хоть в чём-то на вас похожа.
      
      – А вот теперь я чуть не подавился, солдат. И не только пылью. Продолжайте!
      
      Скворец поехал вперёд рысью, пока не догнал Серебряную Лису.
      
      – Теперь они готовы за тебя умереть, – сказала женщина, как только командир поравнялся с ней. – Я знаю, – добавила она, – ты это делаешь не нарочно. Нет ничего расчётливого в том, что ты ведёшь себя как человек, друг мой. Это и делает тебя таким смертоносным.
      
      – Неудивительно, что ты тут одна-одинёшенька топаешь, – ответил он.
      
      Серебряная Лиса криво ухмыльнулась.
      
      – Мы с тобой очень похожи, знаешь ли. Всего-то нам надо – руки сложить чашечкой, а десять тысяч душ уже мчатся к нам в ладони. И время от времени каждый из нас это осознаёт, и тогда внезапная, огромная тяжесть загоняет нас чуть глубже внутрь. И то, что было мягким, становится чуть меньше, чуть слабее.
      
      – Не слабее, Серебряная Лиса. Скорее, сгущается, становится более избирательным. То, что ты вообще чувствуешь это бремя, доказывает: это чувство живо и здравствует.
      
      – Всё же, если поразмыслить, есть разница, – заявила Серебряная Лиса. – Тебе – десять тысяч душ. Мне – сотня тысяч.
      
      Скворец пожал плечами.
      
      Серебряная Лиса собиралась продолжить, но позади вдруг раздался громогласный треск. Они обернулись и увидели, как в тысяче шагов за колонной распахнулся ревущий портал, из которого хлынула багровая река. Морпехи подались назад, когда поток приблизился к ним.
      
      Высокие травы со всех сторон почернели, заколыхались, а затем пожухли и опали. Вдалеке послышались крики рхиви, которые увидели зарево.
      
      Из разрыва вынырнул фургон Тригалльской торговой гильдии, он горел чёрным огнём. Пламя окутывало даже лошадей, которые пронзительно, ужасно ржали, выскочив на залитую красным равнину. Несчастные животные сгорели в один миг, так что фургон покатился дальше по инерции, рассекая алый поток. Одно из передних колёс подломилось. Гигантская повозка покачнулась, развернулась так, что с боков посыпались обгоревшие тела, затем накренился в языках чернильного пламени.
      
      Второй фургон, который выехал из портала, тоже был охвачен чародейским огнём, но он ещё не потерял управления. Ореол защитных чар окружал запряжённых цугом лошадей, но начал рассеиваться, как только они вылетели на открытое пространство, шлёпая копытами по крови, которая продолжала хлестать из разрыва. Возница стоял на козлах, точно безумный призрак в плаще, пылавшем чёрным пламенем. Он заорал предупреждение двум морпехам, а затем накренился вбок и натянул поводья. Кони вильнули в сторону, развернули огромный фургон на двух колёсах, а в следующий миг он уже вновь с треском опустился на все четыре. Один из стражников, которые цеплялись за бока фургона оторвался и плюхнулся прямо в растекающуюся реку. Из багрового потока поднялась окровавленная рука, а затем безвольно упала и скрылась из виду.
      
      Кони и фургон промчались всего в дюжине шагов от двух морпехов, замедлили ход, выбравшись из реки, чёрное пламя начало угасать.
      
      Появился третий фургон, а затем ещё один, и ещё. Потом из портала выкатился экипаж размером с дом, он мчался на двух десятках колёс с железными спицами, окружённый мерцающей стеной чародейства. Его тянули более тридцати ломовых лошадей, и даже такого числа не хватило бы, если б не явно заметная магия, которая приняла на себя бо́льшую часть невообразимого веса фургона.
      
      За ним портал внезапно захлопнулся, разбрызгав во все стороны кровь.
      
      Командир взглянул вниз и увидел, что его конь стоит по бабки в постепенно замедлявшемся потоке. Скворец покосился на Серебряную Лису. Та замерла неподвижно и смотрела на странную жидкость, которая касалась её голых голеней.
      
      – Это кровь, – медленно, почти недоверчиво проговорила она. – Его кровь.
      
      – Кого?
      
      Серебряная Лиса подняла взгляд, на её лице отразилось смятение.
      
      – Старшего бога. Моего… друга.
      Вот что наполняет Пути. Он ранен. Чем-то. Ранен… быть может, смертельно – о, боги! Пути!
      
      Прорычав проклятие, Скворец подобрал поводья и пришпорил коня, чтобы подъехать к гигантскому фургону.
      
      В резных бортах были выбиты внушительные вмятины. Почерневшие пятна указывали, где раньше цеплялись стражники. От всех экипажей поднимался дым. Наружу начали вываливаться фигуры, они спотыкались, будто ослепли, и стонали так, словно их души вырвали из тела. Стражники падали на колени в мутную кровь и плакали или просто склонялись в потрясённом молчании.
      
      Когда Скворец подъехал ближе, рядом с ним открылась дверца.
      
      На воздух неуверенно выбралась женщина, ей помогли спуститься по ступенькам. Как только её сапоги опустились в алую, смешанную с травой грязь, она оттолкнула спутников.
      
      Командир спешился.
      
      Хозяйка каравана склонила голову, но воспалённые глаза смотрели твёрдо, и она выпрямилась.
      
      – Прошу прощения за опоздание, господин, – проговорила она хриплым от изнеможения голосом.
      
      – Я думаю, вы найдёте другой маршрут обратно в Даруджистан, – заметил Скворец, разглядывая фургон у неё за спиной.
      
      – Решим, когда оценим повреждения, – женщина повернулась к туче пыли на востоке. – Ваша армия разбила лагерь на ночь?
      
      – Такой приказ, несомненно, уже отдан.
      
      – Хорошо. Мы не в том состоянии, чтобы вас догонять.
      
      – Я заметил.
      
      Три стражника – акционера – подошли со стороны первого фургона, согнувшись под весом огромной, звериной лапы, оторванной у самого плеча, из которого всё ещё капала кровь. Три когтистых пальца и два противопоставленных подёргивались на расстоянии ладони от лица стражника. Все трое ухмылялись.
      
      – Мы так и думали, что она ещё тут, Харадас! Остальные три потеряли, правда. Но всё равно – красота, да?
      
      Чародейка Харадас на миг прикрыла глаза и вздохнула.
      
      – Нападение произошло в начале пути, – объяснила она Скворцу. – Два десятка демонов, наверное, столь же потерянных и перепуганных, сколь и мы сами.
      
      – Так зачем же им было нападать на вас?
      
      – Да не нападение это было, господин, – заявил один из стражников. – Они просто хотели с нами выехать из этого кошмара. Мы бы им подсобили, да только они были слишком тяжёлые…
      
      – И отказ от претензий не подписали, – заметил другой стражник. – Мы им предлагали долю…
      
      – Хватит, господа, – вмешалась Харадас. – Унесите это.
      
      Но трое мужчин подошли слишком близко к переднему колесу великанского фургона. Как только демоническая рука коснулась обода, она решительно сомкнулась. Трое стражников отскочили, оставив руку болтаться на колесе.
      
      – Ну, просто великолепно! – взорвалась Харадас. – И когда же мы это
      отцепим?
      
      – Когда пальцы сотрутся, наверное, – ответил один из стражников, хмуро глядя на руку. – Какое-то время будет трясти, крошка. Уж извини.
      
      Со стороны армейской колонны приближался отряд всадников.
      
      – Ваше сопровождение, – заметил Скворец. – Мы попросим тебя подробно рассказать о путешествии, госпожа. Я бы предложил тебе отдохнуть сегодня вечером и передать управление распределением своему заместителю.
      
      Женщина кивнула.
      
      – Хорошая мысль.
      
      Командир огляделся в поисках Серебряной Лисы. Она продолжила путь, позади неотвязно двигалась пара морпехов. Кровь бога запятнала сапоги солдат и ноги рхиви.
      
      На равнине, примерно на две сотни шагов, земля превратилась в багровое, смятое одеяло, изорванное и неопрятное.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Мысли Каллора, как всегда, были мрачны.
      
      Прах и пепел. Эти глупцы всё болтают и болтают в шатре, попусту теряют время. Смерть течёт по Путям – что им до того? Хаос всегда одерживает верх над порядком, когда тот разваливается под весом собственных правил и ограничений. Мир станет лучше без магов. Я лично не собираюсь оплакивать погибель чародейства.
      
      Одинокая свеча, окрашенная размолотым тельцем редкого морского шашня[2], курилась густым, тяжёлым дымом, заполнявшим шатёр. Под пахучими клубами ползли тени. Тусклый желтоватый огонёк поблёскивал на древних, часто латанных доспехах.
      
      Сидя на резном троне из железного дерева, Каллор глубоко вдохнул животворящие пары. Алхимия – не магия. Тайны живого мира куда чудесней всего, что чародей мог бы наколдовать за тысячу жизней. Эти «Вековые свечи», к примеру, удачно названы. Клянусь жизнью, вот ещё один слой просачивается в мою плоть и кости – чувствую с каждым вдохом. И это хорошо. Кто бы пожелал жить вечно в теле таком старом и немощном, что нельзя и пошевелиться? Ещё сто лет я получу за одну-единственную ночь, извлеку из глубин одного-единственного столбика воска. А у меня их ещё десятки…
      
      Сколько бы ни тянулись десятилетия и века, как бы ни терзала невыносимая скука бездеятельности, которая стала уже просто частью жизни, бывали мгновения… мгновения, когда нужно действовать, резко, решительно. И тогда всё то, что представлялось раньше ничтожным, оказывалось на деле подготовкой. Есть животные, которые охотятся неподвижно; когда они замирают, эти звери наиболее опасны. Я – такой зверь. Всегда был таким, хотя все, кто знал меня… ушли. В прах и пепел. Меня окружают дети, они мямлят о своих страхах, но даже не подозревают, что среди них затаился охотник. О как они слепы…
      
      Сжимая бледными руками подлокотники трона, он сидел неподвижно, скользил по равнинам собственной памяти, вытаскивал воспоминания, словно трупы из могил, подносил их лица к глазам на миг, прежде чем отбросить и двинуться дальше.
      
      Восемь могучих чародеев – держатся за руки, выпевают хором заклятье. Отчаянно жаждут силы. Ищут её в далёком, неведомом мире. Доверчивый, любопытный бог этого странного мира подбирается ближе, и ловушка захлопывается. Он падает, летит вниз, разрываясь на части, но не умирает. Его падение разрушает целый континент, стирает в порошок Пути. Сам он искалечен, разбит, изувечен…
      
      Восемь могучих чародеев хотели пойти против меня и выпустили в мир кошмар, который вновь пробудился тысячелетия спустя. Глупцы. Теперь они лишь прах и пепел…
      
      Три бога вторглись в моё королевство. Слишком много оскорблений я им нанёс. Моё существование стало для них уже не просто раздражающей мелочью, поэтому они объединились, чтобы раздавить меня – раз и навсегда. Невежды вообразили, будто я стану играть по их правилам. Ха! Как же они удивились, когда вошли в мою империю и увидели… что там не осталось ничего живого. Лишь обгоревшие кости и безжизненный пепел.
      
      Они не поняли – до сего дня, – что я не отдам ничего. Вместо того чтобы расстаться со всем, что создал, я всё уничтожил. Таково право созидателя – давать, а затем отнимать. Я никогда не забуду предсмертный вопль мира – ибо он стал гласом моего высочайшего триумфа…
      
      И один из них жив, преследует меня вновь. О, я знаю, что это ты, К’рул. Но вместо меня ты нашёл иного врага, и он тебя убивает. Медленно, с наслаждением. Ты вернулся в этот мир, только чтоб умереть, как я и предрекал. И кстати, ты знал? Твоя сестра тоже поддалась моему древнему проклятью. Так мало от неё осталось – оправится ли вообще когда-нибудь? Нет, если будет на то моя воля.
      
      По бледному, морщинистому лицу Каллора расползлась слабая усмешка.
      
      Его глаза сузились, когда перед троном начал формироваться портал. Из разрыва хлынула отравленная сила. Появился гость – высокий, худой, с изувеченным лицом – кровавая, незаживающая рана, обломки костей поблёскивают в свете свечи. Портал закрылся за яггутом, тот замер в расслабленной позе, в его глазах плясала тьма.
      
      – Я принёс привет от Увечного бога, – провозгласил яггут, – тебе, Каллор… – Он помолчал, разглядывая тесный шатёр. – И твоей обширной империи.
      
      – Ты искушаешь меня добавить новые детали, – проскрежетал Каллор, – к твоему… запоминающемуся лицу, Гетол. Пусть империя моя и потеряна, но я не отдам этот трон. Уж ты-то можешь засвидетельствовать, что я ещё не сдался, не умерил свои амбиции и что я – человек терпеливый.
      
      Гетол глухо рассмеялся.
      
      – Ах, милейший Каллор. Для меня ты – исключение из правила о том, что терпение – добродетель.
      
      – Я могу уничтожить тебя, яггут, плевать, кого ты теперь называешь своим повелителем. Могу завершить то, что начал твой умелый обидчик. Сомневаешься?
      
      – Разумеется нет, – легко ответил Гетор. – Я видел, как ты владеешь своим двуручным мечом.
      
      – Тогда хватит метать колкости и скажи мне, зачем пришёл.
      
      – Прошу прощения за то, что нарушил твоё… сосредоточение. Я объяснюсь. Ныне я – Вестник Увечного бога – о да, новый Дом явился в Колоду Драконов. Дом Цепей. Уже изготовлена первая колода. И скоро всякий гадатель начнёт искать подобия новых карт.
      
      Каллор фыркнул.
      
      – И ты думаешь, такой гамбит сыграет? Этот Дом будет атакован. И уничтожен.
      
      – О да, битва уже идёт, старик. Ты ведь наверняка видишь это, как и то, что мы побеждаем
      .
      
      Глаза Каллора превратились в узенькие щёлки.
      
      – Отрава на Путях? Увечный бог – глупец. Какой смысл уничтожать силу, которая ему нужна, чтобы утвердить своё право? Без Путей Колода Драконов – ничто.
      
      – Наименование «отрава» – ошибочно, Каллор. Скорее эта инфекция должна вызвать определённые… изменения… в самих Путях. О да, те, кто ей противится, расценивают эту силу как смертоносное проявление, истинный «яд». Но лишь потому, что первичный её эффект призван сделать Пути для таких людей непроходимыми. Однако же слугам Увечного бога все Пути равно открыты.
      
      – Я никому не слуга, – зарычал Каллор.
      
      – Место Верховного короля в Доме Цепей Увечного бога не занято.
      
      Каллор пожал плечами.
      
      – Но всё равно требует, чтоб я запачкал колени перед Скованным.
      
      – Ничего подобного от Верховного короля не требуется. Дом Цепей существует за пределами влияния Увечного бога – разве это не очевидно? Он ведь скован.
      Заточён в безжизненном отрезке давным-давно мёртвого Пути. Привязан к плоти Спящей богини – о да, именно это и дало ему уникальный инструмент воздействия, однако возможности его ограничены. Пойми, Каллор, ныне Увечный бог бросает Дом Цепей в мир и воистину оставляет на волю судеб. Существование Дома всецело зависит от тех, кто решится занять в нём места и принять титулы. На некоторых Скованный может оказывать воздействие – впрочем, всегда непрямое, – а остальные, такие, например, как титул короля Высокого дома Цепей, должны быть приняты по доброй воле.
      
      – Если так, – пророкотал Каллор после долгого молчания, – почему же сам ты не король?
      
      Гетол склонил голову.
      
      – Ты делаешь мне честь, господин, – сухо проговорил он. – Но я вполне удовлетворён ролью Вестника…
      
      – Исходя из ложной уверенности, что вестника всегда помилуют, какова бы ни была весть? А ты ведь всегда был глупее своего брата, верно? Готос, должно быть, где-то сейчас смеётся.
      
      – Готос никогда не смеётся. Но учитывая то, что я знаю, где
      он обретается, я – смеюсь. Часто. Однако если я задержусь тут дольше, ожидая твоего ответа, моё присутствие может быть замечено. Тисте анди близко…
      
      – Очень близко. Не говоря уж о Каладане Бруде. На счастье для тебя, Аномандр Рейк ушёл – вернулся на Семя Луны, где бы оно ни находилось…
      
      – Расположение Семени следует выяснить. И сообщить Увечному богу.
      
      Седой воин приподнял бровь.
      
      – Задание для короля?
      
      – Предательство уязвляет твоё чувство чести, Каллор?
      
      – Если назвать его внезапной переменой стратегии, уже не уязвляет. Взамен я желаю получить возможность, сотворённую так, как того захочет Увечный бог.
      
      – О какой возможности ты говоришь, Верховный король?
      
      Каллор улыбнулся, выражение его лица стало жёстким.
      
      – Женщина по имени Серебряная Лиса… одно мгновение уязвимости – это всё, чего я прошу.
      
      Гетол медленно поклонился.
      
      – Я – твой Вестник, о повелитель, и передам твоё желание Увечному богу.
      
      – Прежде чем уйдёшь, – произнёс Каллор, – скажи-ка. Этот трон подходит для Дома Цепей, Гетол?
      
      Яггут внимательно осмотрел старое железное дерево, заметил трещинки в каркасе.
      
      – Наилучшим образом, повелитель.
      
      – Тогда ступай.
      
      Вестник вновь поклонился, позади него открылся портал. В следующий миг яггут сделал шаг назад и исчез.
      
      Дым от свечи взвихрился на месте портала. Каллор глубоко вдохнул. Каждый вздох нёс годы и годы живительной силы. Он сидел неподвижно… словно охотник в засаде. Готовый ударить, как следует. Смертоносно, как следует
      .
      
      Скворец вышел из штабного шатра, остановился, разглядывая звёзды над головой. Давно он не чувствовал себя таким уставшим.
      
      Командир услышал шаги позади, затем мягкая, длиннопалая рука легла ему на плечо, и от этого прикосновения по всему телу пробежала дрожь.
      
      – Приятно было бы, – прошептала Корлат, – услышать для разнообразия добрые вести.
      
      Он только хмыкнул.
      
      – Я вижу тревогу в твоих глазах, Скворец. И список длинный, верно? Твои «Мостожоги», Серебряная Лиса, её мать, а теперь ещё и болезнь на Путях. Мы движемся вслепую. Столько всего зависит от неизвестности. Держится ли ещё Капастан или город уже пал? А как там Тротц? И Паран? Быстрый Бен?
      
      – Мне этот список тревог известен, Корлат, – проворчал Скворец.
      
      – Прости. Я разделяю их, вот и всё.
      
      Он покосился на тисте анди.
      
      – Извини, но почему? Это не твоя война – нижние боги, это даже не твой мир! Почему ты откликаешься на его нужды? – Скворец громко вздохнул, покачал головой и вновь поднял глаза к небу. – Этот вопрос мы часто задавали себе в самом начале кампании. Помню, в Чернопёсьем лесу наткнулись на полдюжины твоих родичей. Морантская «ругань» их скосила. Взвод призывников взялся обирать тела. И они ругались на чём свет стоит – ничего ценного не нашли. Несколько завязанных узелками кусочков цветной ткани, отполированный ручьём камешек, простое оружие – такое можно купить на любом рынке в любом городе. – Он помолчал, затем продолжил: – И помню, я тогда задумался, а что за жизнь у них была? Какие мечты, устремления? Будут по ним тосковать родные или нет? Мхиби как-то сказала, что рхиви взяли на себя труд хоронить павших тисте анди… ну, и мы сделали то же самое там, в лесу. Разогнали призывников, дали им пинка под зад. Мы похоронили ваших погибших, Корлат. Упокоили их души по малазанскому обычаю…
      
      Корлат внимательно посмотрела на него своими бездонными глазами.
      
      – Зачем? – тихо спросила она.
      
      Скворец нахмурился.
      
      – Зачем мы их похоронили? Худов дух! Мы чтим и уважаем своих врагов – кем бы они ни были. Но тисте анди – более прочих. Они принимали тех, кто сдавался в плен. Если среди сдавшихся были раненые – лечили их. Даже позволяли нам отступить – ни разу нас не гнали, когда удавалось вырваться из стычки, в которой мы не могли победить.
      
      – А разве «Мостожоги» не возвращали этот долг – раз за разом, командир? И вскоре так же начали поступать все остальные солдаты Дуджека Однорукого.
      
      – Большинство кампаний чем дольше продолжаются, тем более жестокими становятся, – задумчиво проговорил Скворец. – Но не эта. Она стала более… цивилизованной. Появились неписаные правила…
      
      – И почти всё это рухнуло, когда вы взяли Крепь.
      
      Он кивнул.
      
      – Даже больше, чем ты думаешь.
      
      Рука Корлат по-прежнему лежала на его плече.
      
      – Пойдём ко мне в шатёр, Скворец.
      
      Его брови взметнулись, затем он улыбнулся и ответил сухо:
      
      – Такую ночь тяжело провести в одиночестве…
      
      – Не глупи! – возмутилась Корлат. – Мне не нужна компания – мне нужен ты. Не безликая потребность, которую удовлетворит кто угодно. Не это. Понимаешь?
      
      – Не совсем.
      
      – Я хочу, чтобы мы стали любовниками, Скворец. С этой ночи. Я хочу просыпаться в твоих объятьях. Я хочу знать, испытываешь ли ты чувства ко мне.
      
      Он долго молчал, затем ответил:
      
      – Дурак бы я был, если бы не испытывал, Корлат, только считал, что ещё глупее начинать как-то ухаживать. Я думал, у тебя отношения с другим тисте анди – союз, несомненно, длиной в века…
      
      – А какой был бы смысл в таком союзе?
      
      Скворец ошарашенно нахмурился.
      
      – Кхм, ну, супружество? Дети?
      
      – Дети появляются. Редко, чаще от скуки, чем по искреннему желанию. Тисте анди не ищут супругов среди себе подобных. Это отмерло давным-давно, Скворец. Но ещё реже бывает, чтобы тисте анди вышел из тьмы в смертный мир, чтобы избавиться от… от…
      
      Он приложил палец к её губам.
      
      – Не нужно. Для меня честь принять тебя, Корлат. Больше, чем ты можешь вообразить, и я постараюсь оказаться достойным такого дара.
      
      Она покачала головой, опустила глаза.
      
      – Это жалкий дар. Ищи моё сердце, и будешь разочарован тем, что найдёшь.
      
      Малазанец отступил и потянулся к кошелю на поясе. Развязал его, вытряхнул на ладонь содержимое: несколько монет, а затем маленький, грязный узелок разноцветной ткани и тёмный, гладкий камешек.
      
      – Я всё думал, – медленно проговорил он, глядя на эти предметы, – что когда-нибудь подвернётся возможность вернуть то, что было явно очень дорого этим павшим тисте анди. Всё, что они тогда нашли… Я понял – ещё тогда, – что больше ничего не могу сделать, чтобы почтить их.
      
      Корлат накрыла его ладонь своей, так что странные предметы оказались зажаты между ними. И повела малазанца прочь по дорожке между шатрами.
      
      Мхиби видела сон. Она цеплялась за край обрыва, руки с побелевшими костяшками ухватились за искривлённые корни, мелкий песок и земля сыпались в лицо, а она отчаянно старалась не сорваться.
      
      Внизу ждала Бездна, наполненная бурей расчленённых воспоминаний, потоками боли, страха, ярости, зависти и тёмных страстей. Эта буря жаждала поглотить её, тянулась к ней, а Мхиби не могла защититься.
      
      Руки её слабели.
      
      Воющий ветер вцепился в ноги, дёрнул, оторвал от уступа, и Мхиби упала, полетела вниз, добавив собственный вопль к яростной какофонии бури. Ветра швыряли её то в одну сторону, то в другую, Мхиби вертелась в воздухе, кувыркалась…
      
      Что-то жёсткое, твёрдое ударило её по бедру, соскользнуло. Могучий порыв ветра обрушился на тело. Затем вновь удар – когти сомкнулись на поясе, холодные как сама смерть. Резкий рывок, от которого подбородок вонзился в грудь, и вот Мхиби уже не падала, а поднималась – её уносило всё выше и выше.
      
      Рёв бури начал стихать внизу, затем сдвинулся в сторону.
      
      Мхиби извернулась и посмотрела вверх.
      
      Над ней парил немёртвый дракон – невероятно огромный. Иссохшиеся обрывки кожи тянулись за лапами, почти прозрачные крылья грохотали. И это создание несло её куда-то прочь.
      
      Мхиби повернулась, чтобы посмотреть вниз.
      
      Под ней раскинулась безликая, серовато-коричневая равнина. В земле были видны длинные трещины, наполненные мерцающим льдом. Вдруг она заметила тёмное пятно, текущее по склону холма. Стадо. Я уже была здесь. В этой земле, во сне… тут были следы
      …
      
      Дракон вдруг накренился, подогнул крылья и начал быстро, по спирали спускаться к земле.
      
      Мхиби заверещала – но с потрясением поняла, что воет не от ужаса, а от восторга. О, верхние духи, вот каково это – летать! О, теперь я познала истинную зависть!
      
      Земля устремилась навстречу. За миг до смертельного столкновения драконьи крылья дважды хлопнули, поймали поток, а затем, подогнув лапы, змей бесшумно помчался на расстоянии вытянутой руки над глинистой землёй. Когда движение вперёд замедлилось, лапа опустилась и когти разжались.
      
      Мхиби приземлилась с почти неслышным звуком, перекатилась на спину, затем села и увидела, что громадный дракон вновь набирает высоту, с грохотом взмахивая крыльями.
      
      Мхиби опустила глаза и увидела молодое тело – собственное. Закричала от жестокости этого сна. Снова закричала, свернулась клубком на холодной, мокрой земле.
      
      Ах, зачем ты меня спас! Зачем? Только чтобы проснуться – о, нижние духи – проснуться…
      
      – Она просто пролетала мимо. – Тихий голос – незнакомый, но говорящий на языке рхиви – прозвучал в её голове.
      
      Мхиби резко вскинула голову. Огляделась по сторонам.
      
      – Кто говорит? Где ты?
      
      – Мы здесь. Когда будешь готова увидеть нас – увидишь. Похоже, у твоей дочери воля – под стать твоей. Так приказать величайшей из заклинательниц костей – о да, она явилась в ответ на призыв девочки. На Соединение. Отклонилась с дороги, немного. Но тем не менее… мы поражены.
      
      – Моя дочь?
      
      – Ей всё ещё больно от суровых слов – мы это чувствуем. Оттого мы поселились здесь. Этот круглый коротышка скрывает обсидиановые лезвия под покровом плоти. Кто бы мог подумать? «Она отдала тебе всё, что имела, Серебряная Лиса. Пришла пора тебе давать в ответ, девочка. Крупп не одинок в том, что отказывается бросить её на произвол судьбы».
      Ах, он открыл её глаза тогда, отбросил одержимость собственными личностями, а она – в то время лишь ребёнок – услышала его слова, хотя тогда он говорил лишь во сне. Услышала. О да… Так что же, – продолжил голос, – теперь ты нас увидишь?
      
      Мхиби уставилась на свои гладкие ладони, молодые руки, а затем закричала:
      
      – Хватит мучить меня этим сном! Хватит! О, хватит…
      
      Её глаза раскрылись в пыльном мраке шатра. Боль пронзила истончённые кости, усохшие мускулы. Рыдая, Мхиби свернулась в клубок всем своим дряхлым, измученным телом.
      
      – О, боги, – прошептала она, – как же я тебя ненавижу. Как я тебя ненавижу!
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Глоссарий
      
      Паннионский Домин
      
      Паннионский Провидец: политический и духовный лидер Домина
      
      Септарх: правитель одной из семи провинций Домина (также военачальник)
      
      Урдо: командир отряда элитной тяжёлой пехоты (урдомов)
      
      Урдомы: элитная тяжёлая пехота, фанатичные последователи Провидца
      
      Провидомины: фанатики, секта телохранителей и убийц в Домине
      
      Бетаклиты: средняя пехота
      
      Беклиты: обычная регулярная пехота (известны также как «Сотня Тысяч»)
      
      Бетруллиды: лёгкая кавалерия
      
      Бетакуллиды: средняя кавалерия
      
      Скаланди: лёгкая тактическая пехота, стрелки
      
      Десанди: сапёры
      
      Тенескаури: крестьянская армия
      
      Капастан
      
      «Серые мечи»: религиозный культ, наёмники, нанятые для защиты от Паннионского Домина
      
      Совет Масок: Верховные жрецы Четырнадцати Взошедших, культы которых представлены в Капастане
      
      Джидраты: солдаты на службе одного из четырнадцати храмов
      
      Капанталл: городской гарнизон стражи Капастана, дружина князя Джеларкана
      
      Коралльская рота: приверженцы изгнанного князя Арарда из Коралла
      
      Лестийская гвардия: беженцы, бывшая дворцовая гвардия города Леста
      
      Капанцы: этническая группа изолированных кварталов, также – народ Капастана
      
      Даруджийский квартал: старый город, центр Капастана
      
      Пленник: старая даруджийская цитадель, где заседает Совет Масок
      
      Четырнадцать Взошедших капастанского Совета Масок
      
      Фэнер/Теннерок
      
      Трейк/Трич
      
      Д’рек
      
      Худ
      
      Огнь
      
      Тогг
      
      Беру
      
      Маури
      
      Опонны
      
      Солиэль и Полиэль
      
      Королева грёз
      
      Фандерея
      
      Дэссембрей
      
      Престол Тени
      
      Народы и географические названия
      
      Рхиви: скотоводы-кочевники центральных равнин Генабакиса
      
      Баргасты: воинственные, кастовые племена, которые можно обнаружить на разных континентах:
      
      Клан Ильгрес
      
      Клан Белолицых (племенной союз сэнанов, гилков, ахкратов, барахнов и нит’риталов)
      
      Т’лан имассы (Армии в Рассеянии):
      
      Логросовы, Стражи Первого престола
      
      Кроновы, Первые на Соединении
      
      Бетруловы (потеряны)
      
      Ифейловы (потеряны)
      
      Бентрактовы (потеряны)
      
      Оршайновы (потеряны)
      
      Керлумовы (потеряны)
      
      Тисте анди: Старшая раса
      
      Яггуты: Старшая раса
      
      К’чейн че’малли: одна из четырёх рас-основательниц, предположительно вымершая
      
      Моранты: жёстко структурированная культура с центром в Облачном лесу
      
      Даруджийцы: культурная и языковая группа в Генабакисе
      
      Капанцы: жители Капастана
      
      Паннионский Домин: название новой империи в Генабакисе
      
      Лестийцы: жители города Леста
      
      Коральцы: жители города Коралла
      
      Морн: про́клятые руины на юго-западном побережье Генабакиса
      
      Коралл: город в Паннионском Домине
      
      Лест: город в Паннионском Домине
      
      Капастан: город на северном берегу реки Серп
      
      Даруджистан: последний Вольный город в Генабакисе
      
      Равнина Ламатат: равнины к югу от Даруджистана
      
      Яггра-Тиль: т’лан имасское название ныне высохшего внутреннего моря
      
      Мир чародейства. Пути (Тропы – Пути, доступные людям)
      
      Д’рисс: Тропа камня
      
      Дэнул: Тропа целительства
      
      Меанас: Тропа тени и иллюзий
      
      Рашан: Тропа тьмы
      
      Руз: Тропа моря
      
      Серк: Тропа неба
      
      Тир: Тропа света
      
      Тропа Худа: Тропа смерти
      
      Тэннес: Тропа земли
      
      Старшие Пути
      
      Куральд Галейн: Путь Тьмы тисте анди
      
      Куральд Эмурланн: Путь тисте эдур
      
      Омтоз Феллак: яггутский Путь
      
      Старвальд Демелейн: Путь Тиамы, Первый Путь
      
      Теланн: Путь т’лан имассов
      
      Колода Драконов – Оракулы (и соответствующие Взошедшие)
      
      Высокий дом Жизни
      
      Король
      
      Королева (Королева грёз)
      
      Поборник
      
      Жрец
      
      Вестник
      
      Солдат
      
      Ткач
      
      Каменщик
      
      Дева
      
      Высокий дом Смерти
      
      Король (Худ)
      
      Королева
      
      Рыцарь (прежде – Дассем Ультор)
      
      Маг
      
      Вестник
      
      Солдат
      
      Пряха
      
      Каменщик
      
      Дева
      
      Высокий дом Света
      
      Король
      
      Королева
      
      Поборник
      
      Жрец
      
      Капитан
      
      Солдат
      
      Швея
      
      Строитель
      
      Девица
      
      Высокий дом Тьмы
      
      Король
      
      Королева
      
      Рыцарь (Сын Тьмы)
      
      Маг
      
      Капитан
      
      Солдат
      
      Пряха
      
      Каменщик
      
      Жена
      
      Высокий дом Тени
      
      Король (Престол Тени / Амманас)
      
      Королева
      
      Убийца (Узел / Котильон)
      
      Маг
      
      Пёс
      
      Независимые
      
      Опонны (Шуты Удачи)
      
      Обелиск (Огнь)
      
      Корона
      
      Скипетр
      
      Держава (иначе – Сфера)
      
      Престол
      
      Взошедшие
      
      Апсалар, Госпожа воров
      
      Беру, Владыка бурь
      
      Великие во́роны, во́роны, которые питаются магией
      
      Геддерона, Госпожа Весны и Возрождения
      
      Джесс, Королева-Пряха
      
      Д’рек, Червь Осени (иногда Королева мора, см. Полиэль)
      
      Дэссембрей, Господин трагедий
      
      К’рул, Старший бог
      
      Каладан Бруд, Воевода
      
      Каллор, Верховный король
      
      Королева грёз (Королева Высокого дома Жизни)
      
      Котильон / Узел (Убийца Высокого дома Тени)
      
      Маури, Госпожа нищих, рабов и сервов
      
      Нерруза, Госпожа тихого моря и лёгкого ветра
      
      Огнь, Госпожа Земли, Спящая богиня
      
      Опонны, Шуты, Близнецы Удачи
      
      Оссерк, Господин неба
      
      Полиэль, Госпожа мора
      
      Престол Тени / Амманас (Король Высокого дома Тени)
      
      Псы (Гончие Высокого дома Тени)
      
      Солиэль, Госпожа Исцеления
      
      Сын Тьмы / Владыка Луны / Аномандр Рейк
      
      (Рыцарь Высокого дома Тьмы)
      
      Теннерок / Фэнер, Вепрь о Пяти Клыках
      
      Тогг (см. Фандерея), Волк Зимы
      
      Трейк / Трич, Тигр Лета и Битвы
      
      Трич, Первый герой
      
      Увечный бог, Король Цепей
      
      Фандерея, Волчица Зимы
      
      Фэнер, Вепрь (см. Теннерок)
      
      Худ (Король Высокого дома Смерти)
      
      Шеденуль / Солиэль, Госпожа Здравия
      
      Примечания
      
      1
      
      Искусственное сооружение в виде груды камней, часто – конической формы. Воздвигались с различными целями, например, отмечали места захоронений, важные тропы и т. п. Могут, однако, сооружаться и без особых целей – просто как место, куда фермеры сносят камни, расчищая поле. – Здесь и далее прим. ред.
      
      2
      
      Вид морских двусторчатых моллюсков из семейства корабельных червей.
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Стивен Эриксон (lschkl@gmail.com)
  • Обновлено: 18/12/2019. 1213k. Статистика.
  • Статья: Канада
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта
    "Заграница"
    Путевые заметки
    Это наша кнопка