Сначала он боялся высоты. Глянь, твоя мама идёт. Артурчик, смотри, пять копеек упало. Шутили над ним зубатые рабочие. Но Артур быстро овладел собой, взял над собой верх и подружился с высотой. Стал с ней на "ты". Внизу был Вавилонск. Верней, он угадывался внизу: маленькие слипшиеся кварталы новостроек, среди которых, то там, то сям, торчали одноногие жирафы башенных кранов. Кварталы были расцарапаны ровными линиями автодорог и ещё более прямыми - железнодорожных веток. Вавилонск кипел, чёрные дыми от котелен и асфальтных заводов, трубили в поднебесье. К очередной стройке века, отовсюду, с разных сторон мира стекались пресмыкающиеся эшелоны со стройматериалами. Стройка эта впитывала в себя всё, словно наращивая мышечную массу, перед тем, как покорить в рывке новую отметку. Людей внизу было не видно - с такой высоты их как бы уже не было в Природе.
Первые недели работы на стройке века, Артур регулярно возвращался с небес. Тяжёлая расшатанная клетка грузового лифта со скрежетом опускала его и ещё дюжину молодых электросварщиков на землю. Здесь он жил, как гражданский житель, а не, как электросварщик, свою профессию оставляя на небе, на земле она была лишней. Как человек, Артур имел отношения с конторскими служащими, кондукторами и водителями общественного транспорта, собутыльниками в комнате общежития и Занусей - молоденькой продавщицей продовольственного.
Зануси, наверное, его любила, особенно в свободное от работы время. В подсобке магазина, они несколько раз оставались вдвоём, после рабочей смены. Там они распивали бутылку водки, закусывали килькой в ржавом томатном соусе с чёрным, разорванным вручную хлебом и, расстелив газету с портретами передовиков производства, занимались любовью - имели полное право.
Но скоро Артур перестал возвращаться на землю. А зачем? На небе была работа, на земле - лишь скучный лакедемонянский быт, да редкие сырые отношения с женщиной. Там в высоте он был при деле, а здесь как-то терялся, становился неуверенным и, чтобы обрести своё право, Артуру приходилось крепко пьянствовать. К тому же Зануси, как оказалось, любила не его одного, она вообще, была женщиной не жадной, особенно в послерабочее время, когда, почти всякий раз, у неё налаживалась личная жизнь.
Поначалу, перестав опускаться на землю, Артуру как будто чего-то не хватало. Он томился по более высокому атмосферному давлению, по густому воздуху индустриализации, пахнущей неистребимым историческим запахом комнате общежития, по мягкой женской доброте. Но скоро это начало проходить, Артур был слишком молод, чтобы успеть прочно привязаться к шуму и грязи земного бытия.
Правда существовали выходные, когда стройка века останавливалась, и все вынуждены были прогуливать один лишний день. Но так было только поначалу, позже стройка века стала старше и набрала хорошей скорости, выходные отменили, и в рабочих начали нуждаться непрерывно. Красные календарные воскресенья, стали обыкновенными чёрными днями.
Стройка развивалась, поднималась дальше, с каждым месяцем выполненного плана, достигая всё более высоких атмосферных слоёв. С годами Артур полюбил высоту и более не мог без неё жить. Иной раз он не без содрогания размышлял о своём возможном возвращении на землю, в круг обычных приземистых людей с их низкорослыми проблемами.
Артур чувствовал, как в нём происходили какие-то перемены. Воздух стройки, свежий и неустойчивый, действовал на него ободряюще. Иногда, в минуты краткого перекура, он садился на край металлической конструкции, свесив кирзовые ноги в бесконечность, и вспоминал о своей прошлой жизни, лишённой ветра и высоты. Скучной ему теперь представлялась эта жизнь, очень ограниченной, низкой, без воздуха и перспективы. Порой он вспоминал нежадную Занусю и что-то тёплое, на какой-то миг, вновь связывало его с землёй и тянуло обратно к влажной женщине.
Но это было редкое и мимолётное. Артур ощущал, что в нём происходили изменения, и что изменения эти носили вполне реальный, даже физический характер. Внутри Артура росло чувство чего-то необычного и большого, словно кто-то в его середине развернул свои широкие крылья. "Ничего необычного в этом нет - сказал ему доктор, во время ежегодного медицинского осмотра - просто от постоянной жизни наверху, у вас расширилась грудная клетка, конструкция рёбер раздвинулась, давая стеснённым вашим лёгким больше возможностей"
Теперь Артур не только больше вдыхал, но и дальше видел. Зрение его становилось острее, дальнобойнее, соколинее. Устремлённый с высоты взгляд, теперь различал внизу мелкие штрихи и карандашные подробности. С возрастом зрение всё более изощрялось и если бы не работа электросварщиком, которая за смену выжигала миллионы и миллионы клеток сетчатки, то Артуру со временем неминуемо грозило бы превратиться во всевидящего. Став на самую верхнюю точку строящейся башни, он мог бы с лёгкостью обогнуть землю своим сверхчеловеческим зрением и, в конце концов, увидеть самого себя со спины.
Жизнь на небе в бытовом отношении была очень скудной. Спал Артур, вместе с такими же отказавшимися от земли рабочими, в сырой провонявшей бытовке, где вся бригада переодевалась в трудовую одежду. Спали они на топчанах, заваленных робами и тухлыми фуфайками. Ели мало, только то, что приносили с собой их товарищи по смене - клевали оставшиеся крошки хлеба и подбирали нагретые осклизлые кусочки синичкиного сала. Этого им хватало вполне, они похудели, но чувствовали себя бодро, выполняли план на сто пять процентов. "Это оттого, что гравитация действует на нас с меньшей силой - думал Артур - мы не вынуждены так много сопротивляться силе притяжения и поэтому, как птички небесные, можем свободно существовать на урезанном пайке. Мы можем питаться только тем, что с носа упало, совершенно без вреда для своего здоровья и показателей производительности".
Скоро Артур напрочь отказался спускаться на землю, к зданию конторы, чтобы получить в кассе свою зарплату. Зачем мне деньги, у меня всё есть, пояснял он своим более материальным товарищам. Ем я с гулькин нос. При такой гравитации, мне вполне достаточно и божьей росы.
Вечером, когда его смена подходила к концу, Артур бывало с удовольствием озирал стройку века - тысячи разноцветных вспышек электросварочных работ озаряли вокруг наступающие сумерки. Отовсюду сыпались каскады ослепительных искр, и чем гуще становились сумерки, тем ярче полыхали фонтаны из рук электросварщиков. Вскоре сумерки уходили, а из темноты начинали колоться первые кремнистые звёзды Мироздания.
Именно в такой вечер Артур увидел Ангелину - хрупкую девушку, монтажницу железобетонных конструкций с васильковыми глазами и огромными брезентовыми рукавицами. Также как и Артур, она смотрела вокруг, любуясь ежедневным новогодним фейерверком комсомольской стройки. Они познакомились и стали, каждый вечер, вместе наблюдать за фронтом строительных работ.
После рабочего дня, они ходили по недостроенным этажам башни, держась за руки, и почти не пользуясь даром речи. Всё было понятно без слов - любовь, вот как это называлось. Встречаясь, они подолгу смотрели друг другу в загорелые высокогорные лица. Временами они спускались на нижние этажи, где уже вовсю трудились бригады отделочников. Там было много штукатуров и плиточников, они никогда не видели высоты и относились к миру с простой варварской материальной грубостью. Отделочники посмеивались над Артуром и Ангелиной, не понимая смысла их удовольствия.
Иногда радость врывалась в их жизнь неожиданно даже для них самих - так было, когда они вышли к железнодорожному мосту, который на большой высоте должен был соединять две смежные башни. Мост был недостроен и не с того, ни с сего, обрывался на открытом воздухе, прямо посредине пространства. Местный рабочий класс, занятый на этом участке, облюбовал мост и ходил сюда для активного отдыха. Здесь он, шумными коллективами, играл в карты, пил тёплый алкоголь и наблюдал, как молодежь, в коротких сатиновых трусах, прыгала в протекающую под мостом Ефратку. Окунувшись, молодёжь возвращалась по аварийной железной лестнице. Взобравшись, они загорали на каком-нибудь металлическом конструктивном элементе, облепив его стайкой голых ласточек. Приходили сюда и итээровцы, со своей слабой бледною мускулатурой и книгой зажатой под мышкой. На мосту было много визга и пахло чёрной нефтяной пропиткой для шпал.
Артуру и Ангелине здесь было особенно хорошо, среди пружинистых тел и задорного смеха пролетариата. Сварщик любил наблюдать, как Ангелина, стоя у обрыва моста, в своём простеньком купальнике, готовилась к прыжку: худенькая, коричневая, напряжённая. Иногда внизу по реке плыла толстая колбаса груженой баржи. Иные смельчаки прыгали прямо в кучи перевозимого баржей песка.
- Мне кажется, что я такая лёгкая, что даже когда упаду с вершины башни, то не разобьюсь, а спланирую на поверхность земли, словно пёрышко - говорила Ангелина Артуру в минуты особого душеного расположения.
- Глупенькая, глупенькая - только и мог сказать непонятливый Артур.
Однажды работая на высоте и закончив особенно трудный шов, Артур поднял сварочную маску, чтобы глотнуть проточного воздуха. Сила его зрения была такова, что он легко мог рассмотреть идущую далеко внизу женщину - это была Зануси. Зануси изменилась: стала шире и тяжелее. Рядом с ней шёл какой-то конторский служащий в полном расцвете сил, а между ними, держась за руки, шли две маленькие белобрысые девочки с экваториальными бабочками бантов на головах. Зануся была довольной матерью, и Артуру стало хорошо, оттого, что там внизу есть простое житейское счастье, и люди незатейливо строят пчелиные ячейки общества.
Удивился Артур: столько времени прошло, а он и не заметил. Время на высоте шло по-другому, и ход его кардинально отличался от хода времени внизу. На земле время было заметней, на земле время было стремительней, и больше была сила трения, с которой время действовало на вещи. Вещи быстрее амортизировались и морально устаревали. Люди тоже.
В этот день случилось большое горе. Прораб пришёл к Артуру на рабочее место, отключил подачу тока на сварочный аппарат и положил тяжёлую руку в рукавице на артуровое плечо. Он ничего не сказал, даже не посмотрел Артуру в глаза, но на его лице застыла тяжесть человеческого существования и Артур всё понял.
Ангелина разбилась, нарушив технику безопасности при монтаже железобетонных конструкций. Она была настолько уверенной в своей лёгкости, что даже не надела оранжевого монтажного пояса. Очевидцы говорили, что она падала медленно, некоторые утверждали, что Ангелина даже улыбалась при падении, словно понимая, что не разобьётся. Но не спланировало пёрышко Ангелины, а с жутким костным хрустом врезалось в поверхность земли. Мокрое кровавое пятно осталось от Ангелины, останки её собирали рабочие подсобного хозяйства, облагораживавшие территорию стройплощадки.
День похорон был последним днём, когда нога Артура ступила на землю. Закопав мёртвую Ангелину на два метра в почву, он вернулся на своё рабочее место, и навсегда потерял интерес к земле. В тот день он даже не взял отгул по состоянию души, хотя вся бригада уговаривала его отдохнуть от горя. Но Артур отказался, он просто поседел за один рабочий день, как будто выполнил поставленную бригадиром, задачу невероятной профсложности. С тех пор никто не слышал от Артура ни слова, несчастье отобрало у него дар речи раз и навсегда.
С этого времени Артур просил у бригадира отдельную работу и скоро стал совершенным отшельником. Иногда он неделями не возвращался, выполняя план где-то в стороне от общего фронта работы. Чем он питался и что делал в свободное время, никто не знал. Швы, сваренные Артуром, были близки к идеалу, и поэтому начальство его уважало и шло навстречу, с пониманием относясь к одинокому методу труда. Вскоре от долгого отсутствия бригада стала забывать о своём сварщике и табелировала его по инерции, как почётного члена коллектива.
На многолюдной стройке всегда существовала текучка - одни кадры увольнялись, другие - устраивались, поддерживая постоянный круговорот кадров в Природе. Скоро Артура перестали узнавать, когда он, молчаливый, приходил на планёрки. Его имя было совершенно неизвестным среди вновьприбывших рабочих рук. Да и не до Артура было в последнее время: стройка входила в свою завершающую стадию. Аврала было не избежать, и поэтому мало кто обращал внимания на печального рабочего в широкой брезентовой робе.
- А кто это - спрашивали разнорабочие друг друга.
- Да, так - электросварщик какой-то - говорили разнорабочие чуть постарше - их тут тьма.
На такой высоте было мало друзей, на такой высоте были только птицы, но лишь самые сильные из них достигали отметки сварочных работ и сопровождали сварщиков в их трудовой деятельности. Безымянный и всеми забытый Артур спокойно доживал свой трудовой стаж.
Башня достигла, наконец, нижних слоёв стратосферы, птицы перестали посещать рабочее место людей, дышать становилось всё труднее и всё хуже горели старинные сварочные электроды. Из-за разряжённой атмосферы сварочный шов становился всё менее уверенным. Все сварщики переходили на другой, улучшенный вид электродов, рассчитанный на горенье в условиях дефицита кислорода. Только Артур упорно использовал электроды морально устаревшей конструкции - они ему был дороги, как память об Ангелине. Глядя на них, электросварщик вспоминал свою краткую несчастную любовь. Слёзы тогда появлялись на глазах электросварщика, и он начинал понимать людей, которые пили на рабочем месте, и падали вниз во время весёлой хмельной неосторожности.
И вот наступил последний день стройки века. Далеко-далеко внизу, у самого подножья башни, где шумел Вавилонск, собралась многочисленная толпа трудового коллектива. Все желали видеть, как профильное начальство из министерства, перережет красную ленточку и сдаст долгожданный объект в эксплуатацию. Только один Артур не спустился вместе со всеми. Он не хотел участвовать в общем столпотворении, чтобы смотреть торжественную сдачу объекта.
Эта стройка была его жизнью, он постарел здесь и теперь не понимал, что ему делать дальше - сварочные работы закончились навсегда. Его жизнь подошла к финалу, она превращалась в сплошной отгул, на земле его ждала скучная пенсия. Он прекрасно знал, что земным пенсионером он долго не проживёт - очень скоро состарится и станет мертвым. Артур не боялся смерти, но смерть от времени и скуки казалась ему постыдной, недостойной строителя-высотника и электросварщика шестого разряда.
Артур взобрался на самую высокую точку башни, вся земля была перед ним как на ладони - маленький голубоватый шарик. Сердце сварщика стучало молотком, словно забивая гвозди в деревянную грудную клетку. Его зрение, по-прежнему острое, видело всё на планете. Люди внизу, как опарыши, копошились на прогнившем куске жизни. Здесь же, на недоступной высоте, дули мощные постоянные ветра, обветшалая брезентовая куртка Артура трепетала, словно прапор. Могучий ток воздуха сбивал с ног человека. Ни одна птица сюда не долетала, ни один ястреб не брал эту высоту - только электросварщик, седой и лёгкий, как пушинка, парящая в воздухе.