Никто не хочет умирать,
я тоже не хочу,
я тоже пойду к врачу
и стану жаловаться на жизнь,
на этот психованный капитализм,
на Ленина и на Маркса,
что обвели меня вокруг пальца;
скажу, что если я и неудачник
то это чистое стечение обстоятельств
не более,
что я достоин большего,
возможно даже танцевать в Большом,
а не быть пережёванным Польшею
и выжатым, словно бельё, олигархами
пархатыми
всё равно Московской Киевской ли епархии
и сгинуть с такими же как сам за компанию,
пропасть из вялой человеческой памяти
без вести,
словно в извести,
не оставив по себе даже весточки
ни во времени ни на местности.
Но врач в накрахмаленном халате
отнесётся ко мне вполне халатно,
ведь я ему не брат, не свёкор,
у него за день бывает таких столько,
что порою рябит в его умных глазах;
ему хочется дать по газам,
а не ставить диагноз,
умчать отсюда, как газель,
в какой-нибудь неведомый Белиз,
бананово-банальный, где и начнется истинная жизнь,
не Себастьяна Найта, конечно,
но по-своему тоже вполне человечная,
срисованная, как под кальку:
у кафельного бассейна с латиноамериканкой.
Дай мне, врач, дорогущую пилюлю
и я ещё повоюю,
поднимусь ещё в контратаку,
пока не упаду с последним инфарктом,
неизвестно каким по счёту
навстречу шершавому подземному чёрту.