К заполярью даже подводному, хотя такого не бывает наверно.
Заиндевев, после трёхнедельной неудачной охоты.
Лежание сутками, в пространстве без суток, на снегу, в засадах.
Принесли урожай неурожайный.
Пять подранков ушло в подводные ходы к невидимым, неизвестным домам.
Два других, "замоченных" мной, Анатолием, да два тестем.
Ободранные;
только шкурки.
По возвращении,
болтались у него на выбеленном солнечными годами, армейском рюкзаке сзади.
Сзади, метрах в ста.
Ста пятидесяти.
За узкоплечей спиной.
Я, же забрёл вперёд.
Теплом, вспоминая теплую белую эмалированную ванну, белую тёплую жену с белым тёплым полотенцем.
После охотничьего балка окаянного, да буржуйки по-чёрному.
Бредя, в направлении к дому, к хлорным дымам,
в зелёно-коричневых, болотных, спец водолазных штанах, на широченных лямках, перекинутых поверх
чёрного,
спец армейского северного бушлата.
Брёл бродом, по многочисленным небольшим озёрам,
с появляющимся и ломающимся, и вновь появляющимся и таящим мелким инеем.
На проросшей кругом рта мужской грязной двадцати пяти дневной щетине, в кругу одежд зимних.
Двухметровый снег тундровых возвышений и возвышенностей, прежде твёрдый, как панцирь краснухой черепахи, стал рыхлым. Идти по нему не представлялось для меня, сто килограммового натощак,
никакой возможности.
Доходя до берега очередного озера, я клал перед собой широкий, в чехле, импортный, американский этюдник, наш бы кокнулся.
Ложился на него грудью и ползком, гребя руками, ногами, остальным.
Полз до следующей воды, следующего озера.
Иногда..
Кажется чаще, чем иногда,
проваливался в желтеющий снег.
Иногда, под снег.
Обнаруживая, что внутри он не бел, как думалось, как хотелось, а какой-то серо - чахлый.
Но, благо озёр на пути возвращения, синело от высокого неба, больше, чем искрило непроходимыми старыми снегами суши.
И шансы не меркли.
Хотя призрачно прозрачный пар изо рта продолжал парить.
По-прежнему обеляя изморосью края бушлата поверху, шапки ушанки понизу.
Напоминая:
заполярье не курорт.
Солнце уже преодолело половину положенного пути.
Выбиваясь из сил,
уже было перекурено два привала.
Третий, даже с легкой дремотой.
Но темноты нужно было не опасаться.
Так, как суток у суток не было.
Начинался полярный день, который не двенадцать часов,
не двадцать четыре часа, не сорок восемь.
Прохладный заполярный денёк, длится всего две тысячи сто шестьдесят часиков. В среднем конечно.
Вдруг, прямо перед моим,
возвышающимся из ледовой, водянисто - снежной кашицы торсом,