Ему снился странный сон. Будто сидит он за праздничным столом вместе с мамой и отцом и еще какими- то родственниками, и все такие молодые,веселые и красивые, и почему-то в военной форме с орденами и медалями. "А-а, сегодня же День Победы, праздник..." -вспоминает он и тут же удивляется, почему его родители,а также дядья и тетки , такие молодые и в старой форме прошедшей войны?Ведь война давно кончилась и форма в Советской армии уже другая. Он хочет их спросить ,зачем это они все так вырядились,но они весело смеются,чокаются друг с другом стаканами с водкой и ,глядя на него, говорят маме с отцом: -" Какой у вас парень вырос здоровый,сильный и красивый ,просто загляденье! И выучился на инженера! Ну, не зря вы жизнь прожили,не зря! Давайте выпьем за Сергея и Дору! И за нашего Сенечку!" И все они громко шумят и чокаются, и одобрительно кивают, глядя на него. И вдруг он с ужасом понимает,что происходит что-то не то!Ведь он-то у ж е в з р о с л ы й ,а никакой не " Сенечка", и родителей его, таких вот, какими он их помнит на фотографиях,в военной форме, молодых и энергичных, на свете давно нет. И родственники, все эти шумные дядья и тетки, пьющие водку по-фронтовому, поющие под гитару: " Го-о-рит све-ечи-и ога-арочек...", они тоже все давно умерли, и он, взрослый ( да что там, пожилой мужик!), просто н е м о ж ет сидеть с ними за одним столом,как когда-то ,в ушедшем навсегда детстве. И, с внезапно постигшим его ужасом о т к р о в е н и я, он резко пробудился,вскочил с дивана в холодном поту,сбрасывая с себя,как паутину, кошмар тяжелого дневного сна...
Сидел на диване, приходя в себя, прислушивался к голосам детей, игравших на улице,лаю собак, шуму машин. Посмотрел машинально на стенку,где висел календарь. " Девятое мая,День победы. Потому и приснилось...". Этот день всегда был для него тяжелым. С тех пор ,как умерли родители. Отец погиб на оборонном заводе во время взрыва в каком-то очень секретном цеху,когда господину Н. (тогда еще Сенечке) едва исполнилось двенадцать. Мать ушла через два года,буквально сгорела от рака легких в считаные месяцы,четырнадцатилетнего Сеню растила и воспитывала старшая сестра матери, тетя Рита, военный хирург. Своих детей у нее не было,муж умер почти сразу после войны от старых ран и она взяла Сеню к себе. Тетя Рита делала все правильно,кормила Сеню в соответствии с медицинской наукой, заставляла заниматься спортом, одевала хоть и не модно,но чисто,следила,чтобы он не якшался с дурными уличными компаниями, и тщательно делал уроки. Но праздники для него с тех пор кончились. А День Победы Сеня, нынешний господин Н., переживал особенно тяжело. Наверное, никак не мог забыть теплых застолий детства, той атмосферы торжественной и печальной радости его родных, чудом уцелевших победителей страшной войны. Но и не только поэтому. День Победы для него был в с е г д а тяжелым еще и потому, что по какой-то странной прихоти сознания ( Высших сил? Бога? Дьявола?) в этот день вспоминалось почему-то все самое неприятное, тяжелое, постыдное, что случалось в его жизни. И с каждым разом всплывало таких воспоминаний все больше ( накапливались с годами), и вырисовывались они перед внутренним взором все ярче во всей босой неприглядности. Конечно,господин Н. гнал от себя черные мысли,тут срабатывала спартанская школа покойной тети Риты ( -- гони тухлые мысли, Семен,проветривай мозги, как воздух в квартире!), но возраст, переезд в Израиль и одинокая жизнь эмигранта не способствовали радостному восприятию мира. Особенно это ощущалось вот в такой день. В День Победы.
В этот день он всегда выпивал,хотя, как старый спортсмен, к алкоголю относился отрицательно,но...выпивал. Вначале соблюдая извечную российскую традицию поминовения умерших,а в последние годы,уже в Израиле, просто глушил в себе накопившуюся за жизнь черную тоску по несбывшемуся , гасил всплывавшие в памяти прежние обиды. Надо сказать, Валентина, с которой он жил уже почти три года и, что греха таить, в которой впервые за всю жизнь угадал с в о е г о человека, ,замечала его состояние и старалась отвлечь, не допустить эти регулярные его "провалы"(боялась, добрая душа, что вдруг ее любимый "мужичок" начнет, чего доброго, спиваться),а он только посмеивался, "ну,что ты, Валя, если уж до такого возраста не спился, то теперь-то уж...". Она успокаивалась,понятное дело, переживала за него, но он старался не показывать ей своей тоски в этот день, выпивал по утрам, когда она уходила на работу. Но старый российский способ,наверное, ему не годился,легче не становилось,наоборот,воспоминания захлестывали ,заставляли вновь переживать уже забытое прошлое,расковыривать старые раны.
Вот и сейчас совсем некстати вспомнилось...Чтобы отогнать неприятные воспоминания, господин Н. открыл холодильник и воровато оглянувшись (почему? Валентины все равно не было), налил в граненый стаканчик водки ,положил в тарелочку закуски - нарезаный ломтями черный хлеб с соленой рыбкой,потом достал из ящика стола жестяную коробку с фотографиями, вынул несколько старых пожелтевших фото,аккуратно разложил на столе, вгляделся. Каждый год в этот день он проделывал этот ритуал,раскладывал на столе фотографии, мысленно чокался с ними, то ,чего никогда не делал при жизни , поминал ушедших. Вот и сейчас он всматривался в знакомые лица... Мама и отец в обнимку,оба в военной форме,рядом какие-то,еще совсем молодые парни с автоматами и медалями на гимнастерках,все на фоне какого -то полуразрушеного немецкого фольварка...Дядя Мирон в старой гимнастерке с треугольничками в петлицах,выпускник пехотного училища. А вот он же в другой форме с погонами старшины, на груди медаль " За отвагу", гвардейский значок и нашивка за ранение. Это уже после Сталинграда... Дядя Марик в летном шлеме и кожанке на фоне штурмовика,стрелок-радист...Бабушка вспоминала,что до войны Марик был самым талантливым математиком в школе,побеждал на городских олимпиадах,золотой медалист,поступил на первый курс мехмата МГУ ,а осенью 41-го,наплевав на "бронь" ,ушел в летное училище...В 44-м его "як" сгорел в бою на Яссо-Кишиневской дуге... Тетя Лиля и тетя Рита,обе в серых гимнастерках с лейтенантскими погонами, в кругу младшего медперсонала и раненных,перебинтованых, искалеченных мальчишек.Один с гармошкой,что-то поет. Все улыбаются . За их спинами разрушенные дома какой-то деревни, виднеется остов сгоревшего танка. Разбитое распятие у края дороги. Польша. 1944-й... Дядя Арнольд вместе с экипажем своего танка, сидят на траве, привалившись к броне.Вымотанные боями, перемазанные соляркой, в танкистских шлемах,сдвинутых на затылки,на гимнастерках скупые фронтовые награды. Господин Н. еще мальчишкой научился отличать эти закопченые фронтовые ордена "Красной звезды" и "Отчественной войны" от юбилейных чистеньких побрякушек... Капитан Арнольд Аранович и его боевой экипаж, май 45-го., Венгрия.Балатон... Господин Н. поднял стакан с водкой над разложенными на столе коричневыми фото. _- С Днем Победы вас, мои дорогие...- опрокинул в глотку (фу,гадость,наверняка "паленка") закусил черным хлебом с соленой рыбой...Сидел на диване, ощущая,как растекается хмель по телу. Он не любил ни громких слов, ни сентиментальных речей. Просто даже ненавидел эти речевки, какие обычно произносят в подобных случаях. Потому что благодарность людям, выжившим и победившим в т а к о й войне невозможно выразить никакими высокими словами. Но вот так, наедине с собой и старыми фото,когда никто не слышит и не видит... Говорил теплые слова ушедшим навсегда, какие никогда не говорил им при жизни, вспоминал их голоса,шутки, смех... И всякий раз из глубин замутненного алкоголем сознания вырастал один и тот же вопрос, мучивший господина Н. еще смолоду:- п р а в и л ь н о ли живет он на свете и оправдывает ли он своей жизнью ,хотя бы в малой мере, тот пережитый страх ежедневной смерти,голод, ранения и гибель,что выпали его родным в середине прошедшего века. " "Получается, как ни крути, они спасали меня,еще не родившегося, от уготованой мне судьбы недочеловека,раба,подопытного кролика для "господ-арийцев",живого консерва, мыла для мерзких тел, набивки для подушек, абажура для настольных лампочек. А я? Оправдал ли я своей жизнью их надежды на лучшее? Они ползали по грязи под обстрелом,горели в танках,стреляли из "максимов" по пикирующим "мессершмидтам",уходили в тыл врага ,не надеясь вернуться,валялись в гнойных бинтах по госпиталям,их допрашивали "смершевцы" за невзятые к юбилейным датам "высоты". А они рассказывали потом обо всем как-то легко,буднично. Да еще и шутили..." -"А как же?- обьяснил ему как-то дядя Мирон,- Как же на фронте без шутки? Если не посмеяться при случае, то так и застрелиться недолго. Ведь,бывало и ужас подкатывал к горлу, и отчаяние. А посмеешься над какой-то глупостью и легче становиться."-
"Ну,а я-то что? - спрашивал себя господин Н.,-- Жизнь как-то незаметно подошла к финишной черте, шестьдесят , в России в этом возрасте уже не живут. А что конкретно сделал в своей жизни? Чего добился? Были у тебя в прошлом победы ценой большой крови? Рисковал ты жизнью,переходя линию фронта, как дядя Ося,разведчик ОМСБОНа*? Бежал под пулями к колючей проволоке лагеря смерти, чтобы уцелеть и сражаться в одесских катакомбах, как пятнадцатилетний Лесик, бабушкин племянник? Спас ли хоть одного человека от смерти, вытаскивая невзорвавшуюся мину из тела раненного ,как тетя Рита?Горел в танке,как дядя Арнольд или лежал за "дегтяревым",сдерживая накатывающися вал наступающих "фрицев" в развалинах Сталинградского тракторного завода, как отец?"-
И ведь понимал он, что вопросы-то наивные, и нельзя сравнивать разные времена, и никто из этих людей, его родных, не хотел такой жизни,героями их сделало время,но... всю свою жизнь господин Н. чувствовал некую вину, что прожил на свете в общем-то довольно спокойно и даже, временами, комфортно. Голод? Ну...положим, было...Сначала в армии, первые пол-года, когда числился еще "салагой" и воевал за справедливость. Тогда "деды" сначала пытались его запугать избиением, но не вышло,он был очень здоров,схватил по гантеле в каждую руку,прижался спиной к стенке казармы и ждал. Напасть "деды" не посмели. Но кто-то( кажется сержант Усик, "западенец" с Ужгорода), прошипел :- "Ну, погодь,жидяра... С голоду сдохнешь..." И его гоняли по "нарядам", да так, что он не успевал в столовую, а если успевал, доставались какие-то обьедки-опивки,даже пайку его хлеба кто-то сжирал. Продолжалось это месяц. Или два?И вот, когда голод стал терзать его кишки и хотелось лишь одного-ворваться в полковую хлеборезку,вырвать у дежурного сержанта батон горячего хлеба,забиться в какой-нибудь темный угол и жрать,жрать, жрать... И тогда кто-то из втайне сочувствующих ему "черпаков" шепнул тихо,после отбоя :- "Ты зайди к нашему старшине...только после отбоя...так,чтобы свидетелей не было...и...сам знаешь. Ты же хлопец здоровый...главное,без свидетелей..."- И он зашел, как и было сказано,тихо и закрыл тяжелую дверь на задвижку, и пошел на сидевшего за длинным столом старшину Маркуляка, и в глазах была какая-то красная мгла, и тот , мордастый, шестипудовый, вдруг все понял, и быстро заговорил,замахал руками,а он схватил стоявший у стенки биллиардный кий и...
Зато всю оставшуюся службу у господина Н. проблем не было, ни со жратвой ни с "нарядами". Но разве же это победа? Что же дальше? Голодал он вместе с другими участниками экспедиции к острову Вайгач, две недели просидели на подножном корму,благо было лето, стреляли чаек и собирали в тундре ягоды. Но это ничего, не ленинградская,все же, блокада...Ну, и , когда уволили его с работы, по доносу в КГБ. Не согласился он сортудничать тогда с "органами" и помотало его,нигде не мог устроиться на "постоянку", работал грузчиком в бакалее, потом истопником, потом мотался с археологами на Алтай,денег не хватало даже на еду. Но,как-то дожил до "перестройки",не сдох, не скурвился в " стукачество", не спился... Трудно было,конечно.Но можно ли считать это победой?
...Разумеется, сталкивался в жизни и с юдофобией. И при поступлении в институт, и при приеме на работу. Но это так, обычное дело. Железная тетя Рита, заменившая ему отца и мать,тогда уже тяжело больная,говорила ему :- "Постарайся не обращать внимания. Нелюбовь к евреям в России -природное явление. Правда, д о в о й н ы мы уже забыли, что мы-евреи. Но п о с л е войны нам быстро об этом напомнили."
И он старался. Но получалось плохо. Наверное, тут была виной сама тетя Рита. Она всегда говорила -"Не поддавайся ударам жизни, не мирись с ее пошлыми глупостями . И не обращай внимания на людские м н е н и я. Мало ли кто что говорит? Большиство людей,к сожалению, носят в себе как хроническую болезнь, кровавый сгусток пережитков прошлого. От этого и все наши беды." Да, еще и его мускулатура тут была виной, его упорные занятия спортом в юности. Когда у человека такая мускулатура, то как-то неприлично глотать оскорбительные намеки. Вот он и не глотал. А его приятель,с коим вместе учились в институте, а потом работали в одном НИИ, Костик Беренбойм, вот он умел не обращать внимания. При Костике могли рассказать "потешный евгейский" анекдот. И Костик смеялся вместе со всеми. При Костике могли где-нибудь в походе, у сладко дымящегося костра ,спеть песенку на мотив популярного в то время шлягера " В нашем доме поселился замечательный сосед..." -- ... Только глупые грузины увлекаются овцой
Все жиды на именины обьедаются мацой...
И Костик не обижался. А вот господин Н. не мог этого всего слышать и ,тем более, не мог шутить вместе со всеми.Однажды ,возле такого уютного костерка ("...Дым костра создает уют..." ) он взял,да и набил морду одному шутнику-"мэнээсу",в пьяном угаре сокрушавшемуся о том, что "как же это Сталин с Гитлером рассорились в 41-м, а то разделили бы Европу по-братски , жидов бы всех извели под корень, и Мировой войны бы не было". Господина Н. потом отдельские дамы успокаивали,мол, пошутил наш Серенька спьяну,а ты, Дрейзин, бросился на человека, такой вечер испортил. "Сереньку" долго приводили в чувство холодной водой, заботливо вытирали кровавые сопли, а на господина Н. смотрели с осуждением. И он ушел из лесу от этого дружного сборища с каким-то облегчением в душе,прошагал километров десять до ближайшей станции на одном дыхании,бросив на прощание теплой компании - "Вы такие же фашисты, как и ваш Серенька!"- , а Костик,этот всехний примиритель,еще пытался его остановить,отговорить. Но он ушел от них, ехал в электричке с легкой душой,с мыслью,что наконец-то сделал что-то человеческое, и его "фронтовые дядья", уже ушедшие из жизни,были бы им,наверное, довольны...
Что еще? Дальше в его жизни было все вроде бы гладко,как у всех, женился он на русской девочке, по любви женился, и все вначале было нормально, но тетка Рита, узнав, что Светка нееврейка,вдруг как-то поморщилась (это она-то,коммунистка,учившая г-на Н., что нет плохих народов, а есть плохие люди!), и произнесла странную фразу:-" Трудно вам будет вместе... В е р ы у вас разные."
" Причем здесь в е р ы,-удивился тогда г-н Н.- Мы же все неверующие,атеисты то-есть, да и Светка современная девчонка, из интеллигентной семьи,какие тут могут быть предрассудки?". Н-да... Суровая тетя Рита оказалась права. Любовь-морковь,это,конечно, бла-а-ародно, но пошли дети,начались материальные труднос-
ти,жили они у светкиных родителей. И,как-то придя домой с тренировки по регби,развесил свои спортивные треники в ванной (он и дома так делал),вышел на балкон и вдруг услыхал, как теща , Мария Васильна, (интеллигентная такая дама, кадидат каких-то там наук) сварливо сказала дочери:- "Скажи своему, чтобы вонючие свои штаны и носки в ванне не вешал, он живет в р у с с к о м доме, а не в своей Жмеринке...". Светка что-то там горячо возразила,мол, Сеня -москвич, а вовсе не из какой-то там, мать ей возразила,но г-н Н. уже не слушал,кровь бросилась в виски,изнутри волнами наплывала ,застилая глаза,неподконтрольная ненависть и к вечернему чаю он не вышел, боялся,что сорвется, а Светку обижать не хотелось. С того самого вечера держался он с родителями подчеркнуто корректно, треники вешал на балконе, на тревожное светкино - "Сень,тычегосмамойнеразговариваешьимолчишь повечерамкаксыч"-- не отвечал, а взялся подрабатывать вечерами грузчиком на комбинате " Красный Октябрь", а когда сорвал спину, то пошел в подпольную "шабашку" по изготовлению мебели,за три года заработал на кооперативную квартиру и перевез Светку с двумя детьми туда. К ее интеллигентным " предкам" приезжал по большим праздникам, сидел за столом,ловя боковым зрением тревожные светкины взгляды,вежливо улыбался теще и выпивал с тестем, Сан Николаичем, начальником отдела крупного московского НИИ, по праздничной рюмочке. Но на "душевные разговоры" не шел ни в какую, слишком хорошо запомнил про " русский дом и вонючую Жмеринку". Родители ее,наверное, что-то почувствовали и тоже держали дистанцию, а потом и Светка как-то постепенно охолодела, отдалилась. Правда было еще двое детей, Стасик и Танюшка,которые как-то незаметно и быстро росли. Но и ежедневная тягомотина официальной службы и подпольные заработки, все это относилось к заурядной бытовухе и никак не могло сравниться с героической жизнью его родных, спресованной в четыре года жуткой войны. И, когда, случилась вся эта история с доносом в КГБ и выгнали с работы,Света его срочно бросила,не желая ,как она выразилась, "пятнать себя и детей связью с сионистом". Он не сердился на жену,понимал -она просто испугалась. Но он не сломался и в одиночку, выжил как-то. Но разве это героизм? Его "предкам",пережившим расстрелы 37-го, было страшнее...
А потом на страну обрушилась "перестройка" и вся жизнь сорвалась с места и завихрилась в какой-то безумной пляске, и он, некогда законопослушный инженер, обремененный семьей,а затем ставший "врагом общества", вдруг влетел "всеми четыремя" в какую-то правозащитную группу, стоял в пикетах против войны в Афгане,дальше -больше, участвовал в митингах,дрался с " ментами" во время демонстрации памяти жертв сталинских репрессий, весной 90-го вместе со всей демократической Москвой впервые выбрал некоммунистический Московский Совет, дрался на Пушке** с "нацболами" из "Памяти"***. Потом был знаменитый Первомай 90-го, когда впервые за 70 лет на Красную площадь выхлестнулась волна трудящихся с трехцветными флагами демократических партий и национальных движений отделяющихся республик, и митрополит Московский с громадным крестом, проходя мимо Мавзолея крикнул Горбачеву: --Христос воскресе, Михаил Сергеевич!" ... А потом всеобщая эйфория свободы закончилась и вдруг, как по команде, исчезло из магазинов все,даже черный хлеб, и загрохотали по улицам Москвы танки летним утром, и в телевизоре замаячили какие-то ,уже забытые свиные рыла. И тогда он вышел на улицу,вышел,несмотря на испуганные глаза его выросших детей, пришедших к папе в гости, вышел в танковый грохот вместе с другими,отчаявшимися и уставшими от советского ублюдства людьми. И они шли по улицам цепью,взявшись за руки,к ним присоединялись другие, и так до Красной Пресни,где возле Белого Дома уже возводились нелепые баррикады из перевернутых автобусов. И все эти последовавшие пять суток августа он прожил в каком-то красном тумане,его руки сжимали горячий ствол давно забытого АКМа(кто-то в военной форме сунул ему этот ствол), он пил водку у ночных костров с такими же, как он, и все повторял про себя слова услышанной когда-то в юности песни:- " Возьмемся за руки, друзья, возьмемся за руки, друзья...". И в туманной от выпитого голове его билась пойманым угрем мысль:- " Вот оно...наконец-то... повезло...и я теперь чего-то стою...я и м теперь за все отомщу,за все...", хотя кому "им" и за что он собрался мстить, так и не мог обьяснить. А потом все разом кончилось, танки, вызванные путчистами давить народ, внезапно присоединились к защитникам Белого Дома, войска братались с народом, Ельцин кричал с танковой брони о победе демократии,потом торжественно хоронили погибших в ночном бою и все постепенно расползлось по углам и устаканилось.
Уже в Израиле он часто спрашивал себя -была ли это действительно победа? Или же опять кто-то использовал его и таких,как он, в своих целях? Ибо после победы той началась какая-то странная новая жизнь. Часть его старых товарищей как-то ловко ввинтилась в депутаты Моссовета, другие бросились "зашибать деньгу", благо деньги в то смурное время валялись под ногами, кое-кто из его приятелей-"афганцев", с кем стоял на баррикаде у Белого Дома, подались в "крутые" бандиты, а кто-то просто пытался выжить,продавая шмотки и книги.
И тогда господин Н. решил уехать. Хотя приятели активно звали ,кто в депутаты, кто в бизнесмены, а кто и в бандиты. Ему,как еврею,ехать можно было в Израиль, дорожку в Штаты тогда уже перекрыли. Он,конечно,колебался, чужбина все же, хоть и расписывали "родину предков" сохнутовские зазывалы,(прямо райские кущи !), но в это верилось плохо. Господин Н. по натуре был скептик и не мог представить, чтобы коренной израильский еврей уступил репатрианту,хоть и десяти пядей во лбу, престижную работу, пентхауз с видом на море и роскошный лимузин. И, слушая очередного сладкогласого "соловья" на собрании в Еврейском культурном центре, совсем некстати вспоминал Маяковского : -
Будете доить коров в Аргентине,
Будете мереть по ямам африканским...
Но помог подлый случай. Был как-то вечер в его районном Доме культуры им. Горбунова. Дискуссионный клуб " Соотечественники". Встреча представителей демократической общественности с гражданами. Это было очень модно в те време-
на. Набилось народу в зал "под завязку". На сцене, осененной трехцветными знаменами( красно-бело-синие и черно-бело-золотые с двухглавым орлом - колера), шумно дискутировали представители демократов и русские "почвенники". И вот в разгар горячего спора, куда следует идти России после отмены коммунизма и Беловежских соглашений, на сцене вдруг появился некий невзрачный гражданин, скверно одетый и явно алкогольного вида, в котором господин Н. сразу узнал свое-
го соседа по лестничной клетке Витю Климашина (или Клеменьтьева?). С этим Витей он часто сталкивался в парадном, на улице, в районном "Универсаме", ездил с работы в одном автобусе. Витя был вполне безобидным работягой завода им. Хруничева, частенько выпивал,но не бузил, а , подчиняясь командам жены, ядреной русской красавицы с замашками комдива, покорно уходил отсыпаться.
На этот раз Витя был непривычно трезв и агрессивно взмахнув тощей лапкой, прозительно заверещал: - Вот мы вас тут целый час слушаем, господа демократы! А что-о мы имеем, мы-ы, рабочие в р-результате ваших действий!? На нас Россия держиться! А вы-ы ку-уда-а нас снова тащите!? Была великая страна, а што-о вы с ней сделали? В семнадцатом Троцкие-шмоцкие русским людям геноцид устр-роили, мил-ли-оны сгноили, цер-ркви святые рразрушили! А теперь снова голодом руского человека морите!? Жвачку с кока-колой вместо хлеба?!—
И зал взорвался хлопками, свистом, выкриками: -Пр-равильно! Так их, демократов х..вых! До-ло-ой си-о-ни-стов!-
И перекрывая свист и топот, хилый Витя( откуда только сила взялась в его петушиной грудке?) заорал, обращаясь к бородатым патриотам, восседавшим в правой части длинного стола :-- Братья! Да што ж вы с ними дискуссии ведете?! Посмотрите, кто они такие! Это же натуральные жиды-ы!-
--Га-а-а-а! -грянул в ответ зал. Свист. Грохот армейских ботинок. Выкрики- Долой сионистов! - Некто бородатый, обьемных размеров, в черной косоворотке,поднялся с места , взмахом руки утихомирил бушевавший зал и обратился к растерянным представителям демократов. -Вот! Видели? Это с вами говорит русский народ! И мы предупреждаем вас, господа - евреи , ведите себя п р и л и ч н о!При-лич-но! Здесь с в я т а я Р у с ь!- -Га-а-а-а! -снова взревел зал.
Дальше господин Н. не слушал. Он покинул взопревшее от патриотизма сборище, стиснув кулаки и твердо решил :- "Ехать немедленно.Ни дня больше здесь не останусь.". Собирался он,как в лихорадке,багажа никакого не брал, только собрал свой старый полевой рюкзак да пару спортивных сумок. Наскоро попрощался с семьей, с которой к тому времени уже не жил, сьездил на кладбище, зажег свечу на могиле тетки Риты, вырастившей его,да постоял возле серой бетонной стены,где был замурован прах родителей. Бывшая половина, Света, тогда притворно вздыхала,мол, куда ж ты теперь едешь, сейчас же как раз в а ш е время,ты так ждал демократии и перемен,ну и так далее... " Не дай бог жить во времена перемен" -ответил он, вспомнив изречение Лао-Цзы или кого- то из древних китайцев, обнял своих выросших детей и...
И вот уже пятнадцать лет живет он вдали от прежней жизни,живет-выживает, стараясь не думать о прошлом, и лишь по таким дням, как День Победы
тихо садиться в одиночестве за стол, достает старые фотографии, выпивает "фронтовые сто грамм" и вспоминает... Забытые голоса,лица, шутки, смех...
А может быть, не стоило убегать так поспешно от родных могил, от воспоминаний? Может быть именно там, на прежней родине было его место? Там остались его дети, его друзья,женщины,любившие его когда-то... Может быть ,прав был его товарищ по Антифашистскому комитету Женька Прошин,когда уговаривал его - "Ну, куда ты, Дрейзин, рвешься? Там же все ч у ж о е! А здесь мы с тобой та-акую деятельность развернем! Ты же наш человек! Да ты более русский, чем многие русские! А эти, в клубе Горбунова,это же шелупонь, отбросы, мы их скрутим в два счета!"-
Нет,все же правильно он тогда уехал. Женя Прошин,конечно, в гору пошел, заседает в Думе,оброс телефонами, секретаршами,лимузинами. "Памятников" и прочую нацистскую шваль ,конечно,не скрутил,да ему это уже и не надо. Не смог бы господин Н. жить в этой новой России. А здесь как-то незаметно прижился,нашел свою среду обитания, встретил(наконец-то!) хорошую теплую женщину. Что еще человеку нужно? Правда, к жаре местной он так и не смог привыкнуть и природа здешняя казалась ему какой-то искусственной,оранжерейной.Никак не мог он эту липкую природу принять...
Машинально, сам не заметив как,он вышел из дому и пошел,куда глаза глядят.Времени у него было достаточно, в этот день он всегда брал отгул и начальство уже привыкло ,что Шимон 9-го мая не работает. Он сел в автобус и покатил в направлении Тель-Авива,втайне надеясь,что этот галдежный,суетливый средиземноморский город высосет его тоску. Так он очутился на Центральной автобусной станции, почему-то на шестом этаже,как раз напротив известного "русского" книжного магазина. Он сидел посреди всего этого шума и суеты,одинокий пожилой человек,затерявшийся в шумном чужом мире и вспоминал. " А все же хорошо,что "предки" умерли д о всех этих перемен, до развала страны и всеобщего развала и бегства врассыпную . Они бы не пережили, слишком во все верили ..." . Он вспомнил историю поэтессы Друниной,ровесницы своих родителей, воспевавшей в стихах жертвенное поколение, выстлавшее телами сталинскую победу. Чудом уцелевшая в мясорубке войны, Друнина продолжала верить в правильность "светлого пути",верить,несмотря на разоблачительные сьезды партии,юдофобскую вонь 70-х и покаянные "перестроечные" публикации "Огонька" . Но в 91-м ,после развала "великой страны"", покончила с собой, отравившись газом. " Вот и м о и могли бы также, -думал господин Н.- честному,искренне верующему человеку всегда трудно,когда ломается основа его веры. Слава Богу, умерли с убеждением, что все их страдания послужили Победе. Ну, а я? Есть ли смысл в моем существовании? Конечно, я старался жить по совести,были у меня и мои маленькие победы,и поражения. Приходилось и драться и выживать... Но,разве можно это сравнить с великой и трагической участью "поколения победителей?"
И тут к господину Н. , охваченному печалью по-поводу тяжелой судьбы "поколения победителей ", внезапно подсел известный в местных журналистских кругах ,шустрый Гошка Юдкинд. Он печатал в популярной "русской" газете свои "фэнтезийные" опусы, неизменно присутствовал на всех тусовках и презентациях и, что называется, " создавал известность" тем литераторам,к которым сам благоволил. В последний раз господин Н. пересекся с ним на Ярмарке русской литературы в Иерусалиме, где Гошка подобострастно извивался вокруг известного московского журналиста Мити Коровина,коего представил господину Н. : - А вот и сам Митяй Коровин! Живой! Ты о нем наслышан,конечно?". "Живой" Митяй Коровин, брезгливо тряся жирными телесами,высокомерно кивнул господину Н., а тот удивился, чего это Гошка так выплясывает перед этим выкрестом-антисемитом.
И вот сейчас Гошка с ходу затараторил :- Привет,старина!Что-то давно тебя не видно,не слышно! Пишешь чего?Секрет? А вот я тут был недавно в одной клевой-
тусовке! Слыхал про журнал " Лунное затмение"? Ин-те-рес-ные ребята, и пишут очень оригинально. Вот,послушай!- И,заметив нетерпеливое движение господина Н. схватил его за руку:- Да знаю, знаю,что не любишь ты модернистов,но...Талантливо же пишут,стервецы!- И начал громко (тихо он не умел) декламировать:-
Надсадно кашляя о рваненькое рядно,
Он правит замком, какав на толпы.
Бахилы памяти, неправые подушно,
Замолотил урван ,дарордер красножоп!
Там почивал каркар, синея другорядно,
Стань раком -сумоброд
Заклидывая дрок...
-Слушай,может, хватит?- попросил господин Н.,-тоскливо озирая окружающее пространство "таханы мерказит". Вокруг уже начали собираться любопытные.
- Да,погоди ты! Дослушай!-дернул его за рукав Юдкинд и продолжил :-
- Урви арбуз быта,
Закракав маслом кочку!
Непарных полусна урыл об унитаз!
Стилистику -- к х..ям!
Почию многоножно
Хрипящей клиникой бершанский буквомет!
- А?!- восторжено воззрился Гошка на господина Н.—Класс! А называется этот стих " Какивы памяти"**** . И посвящается патологической бессмыслице прошлогодней ливанской войны. -
Вот это цитирование было гошкиной ошибкой, ибо в т а к о й день господин Н. не воспринимал ни шуток, ни, тем более, шизофренических извращений модернистской поэзии. Этого он уже не мог стерпеть. -Че-его-о-о? Ах, мрази поганые! Да кто из этих педиков-пацифистов был т а м, в Ливане?! Какое они право имеют сочинять о войне, если просиживали свои задницы в кафе на Шенкин,пока их сверстники погибали, штурмуя Бин-Джебель?!—
_ Да,тише, ты, ненормальный !- шикнул Гошка,- Это же поэзия! Ретроспективный взгляд! Поэт имеет право выразить свое несогласие с патологической жестокостью мира! Опора современной поэтики --алогизмы и аграмматизмы, и...
-- Слушай, знаешь такую поэтессу, Юлию Друнину? Да,впрочем, куда тебе! Она умерла в 91-м, в Москве. Вот у нее были стихи о войне...
-- Как же! Почему это я не знаю? Но это же советская примитивщина ! Журнал " Юность" за семидесятый год! -- И Юдкинд картинно продекламировал:-
-Я ушла из детства в грязную теплушку,
В эшелон пехоты, в санитарный взвод.
Дальние разрывы слушал и не слушал
Ко всему привычный сорок первый год...
-Ты знаешь, какой сегодня день?-господин Н. уже с трудом сдерживался.
- Какой день? Обыкновенный, а что?—Юдкинд растерянно смотрел на господина Н.
- День Победы сегодня,понял?! И ровно шестьдесят два года назад вот такие же, как твои "модернисты", двадцатилетние ребята разнесли вдребезги нацистский рейх. Они взрывались под танками, они шли в рост на пулеметы,чтобы такие му..звоны, как вы,могли сегодня спокойно сидеть в кафе и сочинять ваши убогие вирши,а не гореть синим пламенем в Аушвице!-
Господин Н. с силой тряхнул обомлевшего Гошу за "грудки" и тот рухнул на скамью. - Но я хочу тебя спросить,- продолжил господинН,- Сегодня на всех нас прет "зеленый фашизм". И это будет пострашнее Гитлера. Вы хоть понимаете своими куриными мозгами, что останавливать и бить его придется в а м, модернисты-пацифисты? И никуда вам от этого не убежать, и в кафе на Шенкин не отсидеться!Иначе они головы начнут вам резать!-
_Брось ты, Сень! - Гоша очухался и разулыбался,--чего волну гонишь? Какой "зеленый фашизм"? Наслушался ты этих, своих дружков- поселенцев! Это им под каждым кустом "хамасники" мерещатся. А вот сделают Штаты еще пару денежных вливаний , почувствуют твои "зеленые фашисты" запах долларов и все! Лет через пять-десять будет здесь свободная экономическая зона и вы тогда первые оборжетесь над своими страхами! И появится здесь демократическое государство Палестина,в котором евреи с арабами...
- М...ак ты, Гоша,- с деланый спокойствием сказал господин Н.,--И друзья твои м...аки. С таким настроем загонят вас арабы в гетто через годик-другой и будете вы не водку в кабаках пить, а намаз сотворять пять раз на дню! И подобные вирши вам не дадут сочинять, ибо обьявят их сатанинскими. А за педерастию будут сечь публично розгами,ибо занятие сие противно Аллаху! А теперь катись на х...!-
-- Я на больных не сержусь ! -крикнул в спину уходящему господину Н. Юдкинд,- Вот встретимся через год в День Победы и сам увидишь!-
Но господин Н. уже не слышал его, он быстро уходил от этого шумного места. Горечь почему-то не рассеялась,наоборот,клубилась в груди каким-то серым ядовитым туманом и он повторял про себя привязавшиеся строки: -
-- Мне уходить из жизни
С поля боя...
И что в предсмертном
Повидаю сне,
В последний миг
Склонится кто - ко мне?****
Господин Н. не знал, что этот День Победы - последний в его жизни, что не доживет он до следующего, рухнет на мостовую посреди шумного дня,выпустит из руки тележку с купленными фруктами, и рассыпятся-покатятся апельсины по нагретой солнцем мостовой, и улетит его беспокойная душа в иные миры,
не оставив следа. И только Валентина еще долго будет убиваться по нему,еще долго все не сможет поверить, что ее , такого надежного, сильного и доброго "мужичка" больше нет на Земле. Но все на свете проходит,житейская суета берет свое и,в конце концов она успокоится,благо ее дочка выйдет замуж, появится внук, а с ним и новые, приятные заботы , и станет она опять такой же, как все.
Ххххххххххххххххххххххххх.
Примечания: 1. ОМСБОН -Особый московский боевой отряд спортсменов Института физкультуры и спорта. С осени 1941 по весну 45-го выполнял спецрейды по тылам немцев.
2. " Пушка" - Пушкинская площадь в Москве,где в 1988-1990 происходили стычки между национал-большевиками " Памяти" и представителями антифашистских молодежных групп.
3. " Память" -- В 1985- 91-м годах , национал -патриотическая организация, ставившая своей целью " освобождение России от евреев и масонов".
4. "какивы памяти" --этот перл не я придумал, а прочел у кого-то из наших "модернистов".