Юлия Систер
Мы жили в Кишинёве. За год до войны, 28 июня 1940 года, Бессарабию присоединили к Советскому Союзу.
В тот день на улицах города было особенно многолюдно. Никто не мог оставаться равнодушным к столь неординарному событию;
власть сменялась на глазах. Горожане толпились на главных улицах, выглядывали из ворот и открытых настежь окон.
Мы с мамой стояли у парадного входа, а мимо нас проходили военные. Один из красноармейцев заметил меня,
поднял на руки и подбросил, мне это очень понравилось, и я весело засмеялась. Он сказал "расти большой" и зашагал дальше.
Помню старый парк с раскидистыми деревьями, ухоженными клумбами, c фонтаном и цветочной оранжереей;
по его аллеям я часто гуляла с бонной и другими девочками. На углу нашей улицы стояли пролётки, запряжённые лошадьми.
Мне нравилось наблюдать за ними: кони все время как бы кланялись. Я думала, что они со мной здороваются,
кланялась им в ответ и говорила:
Во дворе нашего дома, как и во всём городе, было очень зелено - клён и каштан, вишнёвые деревья, слива и абрикос,
кусты сирени и множество цветов создавали в нём неповторимый уют. Особенно хороша была акация;
когда она зацветала в мае, то аромат ее цветов распространялся по воздуху и проникал через открытые окна в комнаты.
Под этой акацией мы стояли, выбежав из дома во время страшного, разрушительного землетрясения, случившегося осенью 1940 года.
Когда мы возвратились из эвакуации, то издалека увидели, что дерево уцелело - так акация первой встретила нас, и мы тут же почувствовали,
что вернулись домой.
22 июня 1941 года у моей мамы был день рождения. Но ночью летали самолёты, были слышны взрывы снарядов, всё гудело и сотрясалось.
Папа сказал: "Это война". Авианалёты на город происходили ежедневно. Во время бомбёжек мы вместе с соседями, как и многие горожане,
прятались в глубоком погребе во дворе. В таких погребах в те годы было принято хранить продукты,
теперь же мы проводили здесь многие часы. Так прошли первые дни войны.
Но вскоре наступило время, когда стало очевидным, что далее оставаться невозможно и нужно бежать от нацистов.
Мы оставили Кишинёв за семь дней до оккупации города, доехали до Тирасполя, что в 70 километрах от него,
долго не могли выбраться дальше, здесь у меня украли пальто, еще какие-то вещи.
с которым он обычно приходил к своим пациентам. Следующая запомнившаяся мне остановка - Таганрог, где я впервые увидела море.
Мы продолжали продвигаться дальше на Восток, в пути нас часто бомбили. В такой обстановке наступил мой день рождения,
и я даже получила подарок - небольшой упругий мяч, который хранила всю жизнь, с ним в детстве играла и моя дочка.
И вот, наконец, мы оказались на Волге, в Сталинграде, Сначала мы были в самом Сталинграде.
Помню полнейшую темноту вечером и ночью на улицах - светомаскировка соблюдалась очень хорошо.
Но в городе оставаться было опасно: фронт стремительно приближался. Нас, эвакуированных, решили переправить через Волгу
на пароходах, которые нещадно бомбили гитлеровцы. Не всем суждено было переплыть реку, но бомба пролетела мимо,
и наш пароход благополучно причалил к противоположному берегу Волги, конечному пункту нашего вынужденного путешествия.
На этом же пароходе находилась большая группа цыган, которые тоже убегали от фашистов. Мне запомнилось, как задорно танцевали и пели их дети.
Мы поселились между селами Иловаткой и Колышкино, а за Волгой, на другом берегу, гремело и пылало - там уже шли бои.
Жили мы в открытой степи - здесь находилась районная больница, куда моего отца, Давида Иосифовича Систера, направили главврачом.
Он также работал терапевтом, рентгенологом и хирургом, консультировал коллег в находящемся неподалеку военном госпитале.
Медицинское образование отец получил в Карловом университете Праги. Энергичный и волевой человек, никогда не терявший самообладания, он был врачом от Бога.
Мы эвакуировались вместе с папиной сестрой, ее мужем и младшим сыном, которого в 1942 году призвали в действующую армию,
старший сын уже воевал с первых дней войны. Тетя и дядя жили и работали в самой Иловатке.
У меня, несмотря на очень малый возраст, тоже были определённые обязанности. Больным требовалось хорошее питание,
и в больнице решили, что нужно разводить цыплят, чтобы курятиной и бульоном кормить пациентов. Так в больничном дворе появилось сто маленьких цыплят,
желтых, серых и рябых. Цыплятам угрожала естественная опасность - коршуны, которых в степи было множество, и я постоянно оберегала своих пушистых питомцев от этих птиц.
К больничной ограде прикрепили железные листы, в которые я должна была бить, завидев коршуна. Теперь мой взор был устремлен в небо: как только появлялась хищная птица,
я изо всех сил начинала бить по железным листам, и коршун улетал. Таким образом ни один цыплёнок не стал добычей хищника.
Мы жили, как все в то время, как все ели затируху... Ни разу папа не принес мне ни кусочка куриного мяса -
всё это предназначалось только больным. При больнице также была бахча, для больных выращивали арбузы.
В тех местах с плодородной почвой они росли огромными, круглыми как мячи, с темно-зелёной полосатой корой.
Весь процесс их роста до появления пузатого шара завораживал моё детское воображение.
Однажды в поле недалеко от нашего дома приземлился небольшой самолёт.
Из него вышли лётчик (потом мы узнали, что его фамилия Айзенберг) и невысокий мужчина в очках, который оказался военным корреспондентом.
Он рассказал, что его жена погибла, а дочку не с кем оставить. Мои родители сразу предложили взять девочку в нашу семью на любое время.
Я, единственный в том месте ребёнок, была особенно рада: теперь мне было, с кем играть. Девочку звали Розочкой, она оказалась моей ровесницей, и мы сразу сдружились.
Эти же игрушки были актёрами кукольного театра и действующими лицами в пьесах,
которые мы сами сочиняли, для них мы "варили" еду из листьев и плодов какого-то растения. Наши куклы всегда были сыты в то голодное время.
Военный корреспондент - отец Розы - Александр Иолин был очень общительным человеком, интересным рассказчиком.
Мне помнится, что он жил в Иловатке, работал в местной газете, а также часто вылетал на задания от газеты "Красная Звезда".
Когда появлялась редкая возможность повидаться с дочкой, он приезжал к нам. У нашей семьи сложились с ним очень тёплые отношения.
Однажды Иолин привёз с собой стихотворение "Девочка в степи", которое он написал и посвятил мне.
С тех самых пор оно хранится в нашем семейном архиве, написанное карандашом на листе уже давно пожелтевшей от времени бумаги. Привожу его полностью.
![[]](/img/s/sister_j_d/devochkavstepi/photo_7.jpg)
Девочка в степи Ал.Иолин
Посвящается Аллочке Систер
Далеко от родины чудесной,
Там, где Волга медленно течёт,
Расцветая как цветок прелестный,
Маленькая девочка живёт.
За рекой, где воют ветры - вьюги,
Где степная ширь и даль видна,
Не имея ни одной подруги,
Девочка проводит дни одна.
Враг коварный, подлый и жестокий
На родимый дом её напал.
Полились невинных кровь потоки,
Немец грабил, жёг и убивал.
И пришлося девочке, как многим,
Уходить с родных, любимых мест.
Длинны были их пути - дороги,
Труден каждый новый переезд.
И живёт надеясь, ожидая,
Что придёт давно желанный час -
Час разгрома гитлеровской стаи.
Будет он счастливейшим для нас.
Разгромим разбойников - фашистов,
Близок час, когда вернется вновь
С папой, с мамой наша Алла Систер
В свой родной, любимый Кишинёв.
К моему семилетию Александр Иолин издал "ПРИКАЗ ВЕРХОВНОГО
ОПТИМИСТА". Вот его содержание:
![[]](/img/s/sister_j_d/devochkavstepi/photo_8.jpg)
![[]](/img/s/sister_j_d/devochkavstepi/photo_9.jpg)
семилетние укрепления, ворвалась в восьмой год существования, разгромив
стоявшие на пути лишения и трудности.
В боях за здоровье и воспитание Аллочки особенно отличились папа Давид
Иосифович и мама Евгения Мойсеевна Систер, а также соединённые Усилия под
командованием Михаила Азаровича и Полины Иосифовны Кацыф.
В ознаменование достигнутых успехов ПРИКАЗЫВАЮ:
1. Присвоить нижепоименованным лицам следующие звания и впредь их
именовать
Добрейший папаша - Систеру Д.И.
Чудеснейшая мамаша - Систер Е.М.
Милейшая тётя - Кацыф П.И.
Милейший дядя - Кацыфу М.А.
2. Солдатам и офицерам Алексею Михайловичу, Льву Михайловичу Кацыф и
др. родственникам Аллы после полной победы над Гитлером возвратиться в
Кишинев.
3. 8-летие Аллы отпраздновать в Кишинёве в кругу родных и друзей.
4. Сегодня в 14 часов родителям, родным и друзьям салютовать 5-кратными
выстрелами из бутылок или тарелок.
Верховный Оптимист
А.Иолин
Иловатка, 12 сентября 1943 г."
В нашем семейном архиве хранится также письмо, которое Александр Иолин прислал маме: "Глубокоуважаемая Евгения Мойсеевна!
Случилось так, что мы (я и Розочка) пересели посреди дороги, и я не успел поблагодарить Вас
за то поистине благородное и глубоко человеческое отношение, которое Вы проявили к моей дочке.
Только нежное материнское (и притом - еврейское) сердце способно проявить такую ласку и доброту к несчастному ребенку,
каковым является в настоящий момент моя дочь. Трудно выразить словами ту теплоту, какую ощутила Розочка в вашем доме.
Она не перестаёт бредить хорошей тётей Женей и чудесной Аллочкой <...> Впервые с тех пор, как грянула война
и на нас обрушились такие лишения и страдания, она улыбнулась настоящей детской улыбкой...".
* * *
После отъезда Розы я снова осталась одна. Меня окружали только взрослые, все они работали и не могли уделять мне внимания.
В редкие моменты отдыха сотрудницы больницы, молодые, симпатичные, которые меня любили, а я отвечала им взаимностью, собирались и пели частушки.
Весь их репертуар я знала наизусть,
помню и сейчас. Тогда я услышала и знаменитую "Катюшу".
Я научилась читать довольно рано, но книг у нас не было. Мама где-то раздобыла и переписала для меня детские стихи, которые я запоминала наизусть.
Стихотворение В. Маяковского "Что такое хорошо и что такое плохо"
я быстро запомнила. Листик пожелтевшей бумаги, на котором
маминым почерком написано это стихотворение, чудом уцелел, я храню
его как дорогую реликвию, как память о маме, добрейшем любящем человеке, настоящей аидише мамэ.
Стихотворение "Девочка в степи", которое А. Иолин написал печатными буквами, чтобы нам с Розой легче было читать, я тоже выучила наизусть.
Я всегда находила себе занятие и не скучала. Каждый день я надолго уходила гулять. Зимой часами каталась на санях,
деревянных с металлическими полозьями, которые кто-то смастерил для меня. С ними я забиралась на горку и спускалась вниз, лихо въезжая прямо в настоящий лес, в котором водились ежи и зайцы,
а порой вдалеке мелькали и пробегавшие мимо волки. Однажды появилась другая лесная гостья: к больничной ограде подошла лисица и долго смотрела мне прямо в глаза, потом повернулась и ушла.
Серая лошадь, Серуха - единственное средство передвижения отца -
слушалась только меня. Поэтому я становилась возницей при папе, когда
ему необходимо было поехать в райцентр. Часто папа оставался работать в
медкомиссии по набору новых солдат, и обратно мы с Серухой возвращались одни.
Лошадь дорогу знала и привозила меня прямо в больничный двор. Мне было хорошо и удивительно спокойно на душе. Теперь я понимаю, что это было откликом на гармонию природы. В зимнюю пору снег застилал землю, а ветки деревьев укутывал белыми муфтами. С тех пор я полюбила снежную зиму, узорчатые снежинки, падающие на лицо и одежду, парящие в воздухе, как в волшебной сказке.
эта картина стоит перед глазами: льдины, сталкиваясь и нагромождаясь друг на друга, плывут по течению, словно большие корабли. А за спиной вековые деревья стоят как великаны, и я чувствую себя такой маленькой в огромном мире. Да еще слышны взрывы, гул самолетов, бомбят Сталинград...
На всю жизнь я запомнила бессонную ночь обитателей больницы, когда канонада на другом берегу была особенно мощной: шла решающая битва за Сталинград.
А ведь готовился и запасной вариант. В случае провала битвы на Волге все должны были уйти в лес. Там обустраивались землянки, складывались впрок консервированные продукты.
Папу назначили главврачом партизанского отряда. Даже мне сказали, что, возможно, нам придется жить в лесу. К счастью, это осталось только планом:
Сталинградская битва кончилась победой Красной Армии, и нацистов остановили на Волге. Наступил перелом в войне. Мы переехали в Кировоград, поближе к родным краям.
А дальше началась жизнь после войны.
Моё настоящее имя Юлия, но дома меня звали Аллой. Так было до поступления в школу. Свое 8-летие, как сказано в "Приказе Великого Оптимиста", я отпраздновала в
Кишиневе. Мой двоюродный брат Лев Кацыф, к сожалению, с войны не вернулся, как и младший брат мамы, Хаскель. Алексей Кацыф был ранен, вернулся в Кишинев, окончил мединститут, стал известным врачом, доктором наук.
Родители папы остались в Кишиневе и погибли в гетто в 1941 году.
Летчик Айзенберг, с которым мои родители поддерживали дружеские отношения на
протяжении многих лет, после войны жил в Киеве. В 1965 г. я приехала в Киев на конференцию и навестила его. Айзенберг рассказал нам, что Иолины уехали в Палестину. Александр Иолин умер в 1979 году в Израиле.
Эти заметки я написала некоторое время назад, но публиковать не торопилась,
как будто догадывалась, что рано поставила точку.
Всю жизнь у меня было чувство, что мы с Розой когда-нибудь встретимся.
Я знала, что Александр Иолин уехал в Израиль примерно в 1947 году, и не сомневалась, что он взял с собою дочь. Предположив, что Роза утратила русский язык и сменила фамилию, я никогда не обращалась в программу "Поиск родных".
В один из сентябрьских дней 2012 года в моей квартире раздался телефонный звонок. Взяв трубку, я услышала незнакомый женский голос.
- Это Юлия Давидовна Систер?
- Да, а кто говорит?
- Роза Иолина...
Не могу описать те чувства, которые охватили меня. Некоторое время мы не в
состоянии были продолжать разговор, слезы текли по моим щекам...
Взяв себя в руки, я сказала Розе, что давно её ищу. В разговоре выяснилось, что Александр уехал один, а она осталась в детдоме, где позже её разыскала тётя и отвезла к бабушке. Отца Роза больше никогда не видела.
Сложное было время...
Продолжая по крупицам собирать сведения об отце, Роза обратила внимание на размещённую в интернете статью журналистки Б. Кердман "Госпожа генеральный директор", посвящённую мне, где вкратце рассказана и эта давняя история. В справочной службе Роза получила мой номер телефона... И вот состоялась наша долгожданная первая - пока только телефонная - встреча.
А вскоре Роза приехала ко мне в гости. Невозможно было не волноваться перед этим событием, но, увидев, наконец, друг друга, мы сразу почувствовали душевное родство, прерванная на многие годы дружба возобновилась.
Так мы встретились через семьдесят лет - на иных землях и координатах, далеко от мест, где прошло наше детство.
|
|
|