И меня тоже не приняли на работу посудомойкой. Мне бы повеситься, но где найдешь в израильской съемной квартире крючок или еще что-то, чтобы выдержало бы мой вес - сто кило с пузом. Тогда я сделал еще смешнее - сорвался с тормозов. Как и все русские люди, я закусываю водку облаками, а это очень опасно для здоровья окружающих меня людей. На следующее утро, как только меня выпустили из полиции, пришлось идти пешком к своей семейной врачихе. Ввиду полного отсутствия денег - в израильскую автобусную рулетку я давно уже не играю, а с врачихой у меня железный уговор - сорвался,
тут же к ней, да и потом... Что ж, я понапрасну, что ли, три больничные кассы поменял, пока не нашел её. Представляете, она до сих пор одержима одной, единственной идеей-фикс - вылечить всех и навсегда.
Отсидев огромную очередь, я все-таки предстал перед ней во всей своей красе. Врач, как обычно, измерила мне давление, а потом, порасспросив о том, о сём спросила.
- Вы все еще пишете стихи?
Мы помолчали.
- Прочтите что-нибудь, если можно. Что-нибудь такое, для анамнеза.
Я прочитал. Вот это.
АВТОПОРТРЕТ
Раз пятьдесят повешен и расстрелян,
заколот, четвертован и распят,
лежу в гробу - рукою изувера
загримированный под труп... Опять
зуб заболел, и нету, нету мочи
стерпеть вой главной героини вновь...
Ну, ладно, все путем -
работа есть, работай...
Дождался, слава богу.
- ДУБЛЬ ПЯТЬ! МОТОР!!!
Сейчас взорвемся все,
потом обед и... с песнями,
что там у нас по плану -
пытки...
На костёр!
...Опять все сорвалось.
- Ты мне неинтересна!!! -
визжит, как институтка режиссер...
Ну, что не поделили эти твари
и снова завелись - не зная почему?
А как волшебно было все у них вначале -
он дал ей роль...
Она дала ему...
- ВСЕМ ПРИГОТОВИТЬСЯ!!!
Подпрыгнул гроб от взрыва.
И что теперь...
Какая тишина...
Крик чаек...
Мне б, сейчас глоточек пива...
О скалы трется сонная волна.
Ну, вот и всё,
все заорали разом.
- СНЯТО!!!
Нет, нет, не пива - сигарету...
Кофейку!
Вот оно, чудо,
возле моря...,
на закате,
глаза открыть и -
ВОСКРЕСАЯ -
сесть в гробу...
Никто и не заметил...
Веселятся....
Не понимают, черти,
что порой,
я тоже, если честно разобраться,
эпизодический...
но, все-таки
ГЕРОЙ.
- Да! - сказала целительница.
- Тяжелый случай... Ну, ничего, ничего... Будем лечить! И тут же, просветлев.
- Вам нужно к специалисту!
И..., направила меня к патологоанатому. После того, как эта святая женщина спасла жизнь моему единственному внуку - я никогда не задавал ей лишних вопросов и попёрся на окраину города, как раз в то место, где в Израиле вскрывают трупы.
Я шел туда и думал - как же наша израильская жизнь все-таки отличается от привычной, русской. В России как - стало скучно в голове, вытаскиваешь из стола револьвер и крутишь себе, задумавшись о чем-то, барабан сколько хочешь. Можешь даже приставить его к своему собственному виску ради разнообразия... А если ты к тому же, отморозок зафуфыренный - нажимаешь на курок!
А у нас! Ты должен ехать на работу! На таком же вот автобусе, под номером семь. А вчера такой же вот - взорвали. Ты прыгаешь в его нутро, как будто бы из самолета, но без парашюта, платишь за это удовольствие свои кровные и едешь... Едешь! А потом приземляешься из него... Живой!!! И рад, радешенек, как идиот последний...
Нет, лучше пешедралом, как я сейчас. Раз, два - раз, два...
Патологоанатомом оказался глубокий ватик (старожил израильский) - судя по тому, как он заговорил со мной на приличном русском, но с ивритом пополам. Он приобнял меня за плечи и поволок, как Харон в недра своего заведения, рассказывая на ходу, что Дорочка уже позвонила и что меня нужно спасать, визит в миштару (полицию) - это не фунт изюма, но все будет - игъе беседер (останешься в живых). И хотя мой медицинский ангел предупредила меня, что вскрытия не будет, на душе стало муторно, а в животе тошно. Нот Аркадий, так он мне представился, завел меня в какой-то закуток, усадил в кресло, включил спокойненькую музычку, заварил что-то травяное вместо дежурного израильского кофе и воскурил все вокруг индийскими палочками.
- Это - чтоб вонизм наш отбить. - объяснил он мне.
А потом с причитаниями и истово заговорил вдруг об особенностях поэтики раннего Иннокентия Анненского. При этом, он, то кружил вокруг меня, как бы исполняя боевой танец созревшего орангутанга, то очень больно нажимал какие-то точки на руках и на лице. И я полетел, полетел... Как из того автобуса.
И тут, как из-за угла мешком, возле меня очутился труп. Я сразу узнал ее, это была моя Муза, закутанная в полосатенькую больничную простыню, которую она тут же сбросила на пол. В не-оновом освещении загробного отделения ее фиолетовое лицо каза-лось совсем синюшным. И потом - этот разрез через весь живот до груди, зашитый суровыми нитками. Она наклонилась ко мне и прошепелявила на ухо.
- Ну, что парнишшаа... На брудершафт!
У меня всё поплыло перед глазами, и я услышал свой собственный вой, но откуда-то издалека...
Сознание ко мне вернулось вместе с запахом нашатыря.
- Хамудик мой, (голубчик) это пить, быстренько, быстренько! - подсовывал мне чашку с настоем Петрович, и пока я судорожно хлебал его пойло, осторожно поинтересовался - как всё было.
Я рассказал. Аркадий Петрович явно повеселел и торжественно заявил, что я бари
(здоров), т.е. спасён. А дама - это так, побочный эффект, но очень, очень полезный.
- И по этому поводу... - пел он мне - Нужно сделать лехаим!
Тут же появились две русские граненые и коньячок, мы чокнулись, я поднес рюмку ко рту и... реально ощутил возле уха, как выдох.
- На брудершааафт!
Рюмка полетела на пол.
- Ничего, мазаль тов, мазаль тов!!!(на счастье, на счастье) - танцевал вокруг меня мой спасатель. И тут я понял, что в Израиле Кашпировские зачем-то работают патологоанатомами.
Кем же тогда в нашей великой стране работают настоящие патологоанатомы - подумал я, но спросил о другом.
- А если все-таки выпью?
- Тогда нэшика (поцелуй), горько, и в постельку. Любовь, знаете ли, до гроба...
Шучу, шучу...
И вот, меня уже выводят на свежий воздух, обнимают в последний раз и просят передать нежный Даш (приветик) дорогой Дороти.
С тех пор всё пошло, как по маслу. Меня не приняли ещё в 326-ти местах на работу, а мне хоть бы хны. Я теперь абсолютный абстинент, даже курить бросил.
Но, это что! Даже повеситься не возникает никакого желания, потому что я совершенно определённо знаю - она ждёт меня там, зашитая суровыми нитками и совсем разложившаяся под тлетворным влиянием Ближнего Востока горячо и навеки любимая
моя - Муза-алкоголичка.
- Не дождёшься... - шепчу я ей каждый вечер, засыпая. И сплю, как младенец...