Поджав ноги, мы сидим рядышком на островке среди кромешной тьмы - я и Света. Мы добились того, за что боролись четыре года. При этом, правда, потеряли по дороге все, кроме друг друга. Нет ни энергии, ни сил, ни желания всматриваться в воющий стылым ветром мрак, стараясь разглядеть крохотный огонек, который должен мерцать где-то там, впереди.
Из ничего, с пустого места мы сделали себе Америку, получили статус законных жителей этой чужой страны.
В сказках добрый герой прорывается к счастливому будущему, пройдя заколдованный лес и населенные чудищами пещеры и многое другое.
Мы прорывались через тот самый лес, шли пещерами, отбивались от чудовищ. Барахтались, захлебывались, тонули, злились друг на друга и на весь мир. И, наконец, выжили. И, вот, сидим на кочке, оглядываемся несколько растерянно.
Да, умудрились выжить, ничего не получая, не имея никаких прав. Цена? Большая, может быть, даже, слишком большая, неподъемная цена.
Как тысячи и тысячи других, мы уехали из своей страны, чтобы, наконец, ощутить себя людьми. Но по непостижимой иронии именно здесь мне довелось испытать самые большие унижения.
Как чувствует себя человек, когда у него нет права на работу, как нет, впрочем, и вообще каких бы то ни было прав? Когда, строго говоря, в этой стране тебя нету вообще, как нет в материальной реальности фантомов, привидений и других пришельцев иного мира.
Как чувствует себя человек, когда за работу стоимостью две тысячи долларов ему с неохотой, как бы делая одолжение, как подачку швыряют пятьсот? Действо сопровождается ленивой проповедью, что и за это, мол, должен быть благодарен. Даже нельзя ответить так, как хочется и как нужно бы. Деваться-то некуда. Вернуться домой без чека нельзя, нужно платить за квартиру, иначе нас вместе с детьми вышвырнут на улицу.
Как чувствует человек, когда ему говорят: "Вы, пожалуйста, не рассказывайте нам о своих проблемах. У нас и своих достаточно"?
Как чувствует себя человек, когда пойти некуда? Американцы в принципе не в понимают такой ситуации, а наши, стоя в сторонке, с интересом наблюдают, что будет дальше.
А славный Новый год, когда праздничной ночью кончается топливо и дом начинает медленно остывать? И ты сидишь и думаешь, куда же можно в такое время увезти детей, чтобы они не замерзли до утра. И думаешь, где взять триста долларов, чтобы завтра заплатить за нефть. И месяц за месяцем ломаешь голову, чем платить ренту.
Эта изощренная пытка продолжалась не один год. Кого, собственно, интересует, есть у тебя деньги или нет, есть у тебя право на работу или нет? Принцип простой: "Плати". Бесплатные в Америке только улыбки, за все остальное оплата по полной программе, без дураков.
И, вот, пройдя это измывательство, вдруг видишь, что твоя профессия здесь просто не нужна. Когда мы приехали, этот новый мир был заполнен ярким светом. По мере того, как в своих мытарствах мы проходили один круг за другим, света становилось все меньше и меньше. Пока не остался крохотный тусклый огонек, который можно рассмотреть, лишь напрягая зрение.
Сейчас по свой сути наше существование сравнимо с примитивной жизнью австралийских аборигенов. У них все силы уходили на поиски пропитания. Вехами нашего бытия стали чеки. Да, сейчас мы можем работать, но слишком большой накопился груз за тех годы, когда такого права не было. Получив чеки, мы используем эти деньги для затыкания многочисленных дыр. То есть, чеки получаются, чтобы оплачивать счета.
В процессе марша к победе постепенно иссякала нервная энергия. Сейчас я только надеюсь, что у нас хватит сил, чтобы сохранить друг друга.
Круг замкнулся. Уйдя от мрачной безысходности России, мы попали в тягостную беспросветность Америки.
И во мраке, как на стене дворца Валтасара могла бы появиться рука и начертать огненными буквами: "За что боролись, на то и напоролись". И послышится в темноте сдавленное хихиканье.
Тут бы уместно, с треском рванув на груди пропотевшую в заморских странствиях рубашку, с надрывом вскричать: "Прости меня, Родина!" Но куда, собственно, обращать этот вопль? Та реальность, к которой я мог бы воззвать, уже давно погрузилась в пучину, подобно торпедированному подводной лодкой пассажирскому лайнеру. Вместе с нескончаемыми беседами за кухонным столом, вместе с театрами, веселыми друзьями-собутыльниками и поисками дефицитных книг.
Впрочем, нет, -- так, да не совсем. Осталось чувство принадлежности, когда теленовости смотрят не только для того, чтобы узнать погоду на завтра. Осталось чувство, что там я дома, что мне не нужно спрашивать, можно ли пойти в лес или он чья-то собственность. Не нужно, потому что он принадлежит мне по праву, данному от рождения.
Я рад, что в заброшенной деревушке в Тульской области есть избушка, которая наша, в которую всегда можно вернуться. Может быть, и вернусь. Может быть, кто знает?
Что же сейчас? А сейчас можно согревать друг друга своим теплом. Сейчас можно верить в вечные и банальные истины.
Во что еще я верю? Точнее будет сказать, в кого. Так вот, я верю в своего самого близкого друга, в жену, которая, закусив от жалости губу, как ребенка мыла меня под душем, стараясь не сделать больно, не коснуться переломанных ребер. (Перед этим я совершил увлекательный полет вместе со строительными лесами из-под крыши гостиницы. См. опус "Такие дела")
Я верю в Свету - свою сильную маленькую красавицу.
![[]](/img/s/skripnikow_j_j/opus12/kartinka.jpg)