Профессия переводчика для меня как волшебная палочка, позволяющая удовлетворять собственное любопытство и бывать в местах, куда простого смертного не пускают. На прошлой неделе отработал с делегацией юристов из Молдавии (в смысле, Молдовы) - адвокатов, прокуроров и следователей полиции. За три недели переводил: в четырех тюрьмах и следственных изоляторах; во всех видах судов, включая Федеральный суд США; в криминалистических лабораториях, полицейских участках, морге при лаборатории судмедэкспертизы, в ФБР, ну и так далее.
В последний день работы, когда мы собеседовали с группой до отвращения прилизанных частных адвокатов, неожиданно появился бывший вице-президент США, Уолтер Мандейл. Что он делал в Миннеаполисе, почему оказался в этом офисе и чем его привлекли молдавские юристы, не знаю, но минут десять седовласый джентльмен вещал за свободу и демократию. Причем сел на дальнем краю стола, слышно его было плохо и переводить, естественно, тоже. Мерзкое ощущение - то слышу его, то куда-то проваливается (голос, естественно, а не вице-президент).
У меня большое преимущество перед своими коллегами - я перевожу в американских судах несколько лет, поэтому знаю эту систему, которая совсем не похожа на нашу. Знакомство же с нашими процедурами и терминологией позволяет с большой долей уверенности продираться сквозь дебри сложного юридического жаргона. У моей напарницы такого опыта нет и она обижается, когда я растолковываю, что вердикт и приговор - это не синонимы, а advocate - не адвокат.
Я понимаю, что женщине трудно уловить разницу между курком и стволом или между ружьем и карабином. А безмятежная замена одних терминов другими во время перевода в лаборатории огнестрельного оружия приводит к легкому замешательству. Тогда на лицах молдаван отражается тревожное недоумение, а я усилием воли подавляю желание вмешаться в перевод (дурацкая, кстати, привычка). Впрочем, поскольку мы давно работаем вместе, напарница говорит, что по моему сопению она безошибочно определяет, когда я недоволен переводом. По большей части мы синхроним, сменяя друг друга каждые полчаса и коллега бдительно следит, чтобы я не тянулся к микрофону раньше времени.
В какие-то дни она занята другими делами и ее подменяет Саша (или, как его называют американцы, Алекс). Улыбчивый молодой парень, переводит он шустро, но нет у Алекса ни знания юридических концепций и терминологии, ни стремления переводить правильным литературным русским языком. Впрочем, читатель уже понял, что я седовласым патриархом возвышаюсь над своими коллегами, а они (коллеги) испуганно-почтительными взорами время от времени робко испрашивают разрешения прильнуть к источнику мудрости и знаний.
Одну из первых встреч провели агенты в штатском из отдела по борьбе с наркотиками. На вид типичные студенты - Крег и Джина. Крег высокий и спортивный, Джина в очках и вообще напоминает умного кролика. Рассказывали, как наблюдают за уличными торговцами наркотиками, как под видом покупателей вступают в контакт, как работают с агентурой и многое другое. В южной части Миннеаполиса есть район, где наркоманы и проститутки торчат на каждом углу. Там и трудятся Крег и Джина. Они напарники, которых так любят показывать в американских фильмах о полицейских. В момент кульминации они там обычно в позе рабочего и колхозницы, только вместо серпа и молота в руках по пистолету.
В ФБР с нами беседуют специальный агент Фред Дукакис и специальный агент Ван Минь. И тот, и другой соответствуют своим фамилиям: Дукакис мрачноватый, синевато-выбритый и черноглазый. Ван Минь вежливо улыбается. Тоже черноглазый, но маленький и тщедушный. Сопровождая беседу слайдами, агенты рассказывают, как их артель отлавливает паразитов и гадов всех мастей и видов.
Пока переводит напарница, с интересом рассматриваю комнату, где мы находимся; не каждый день удается побывать в ФБР, серьезная, все-таки, контора - это вам не райотдел милиции!
На противоположной от меня стене висит большой плакат. Фотография улыбающегося Эрика Хансена и сбоку текст. Основной текст слишком мелкий, и я его не могу разобрать, но подзаголовки видно четко:
"Эрик Хансен
Дезертир
Шпион
Предатель"
(Один из руководящих сотрудников ФБР Эрик Хансен шпионил на Россию много лет и был раскрыт несколько месяцев тому назад).
Займись в свое время такой же пропагандой в КГБ, им пришлось бы вывешивать по стенам списки бежавших на Запад и шпионивших на американцев в Союзе изменников - для дополнительного текста места не хватило бы.
В центральной криминалистической лаборатории Миннеаполиса кроме всяких мудреных лабораторий находится морг.
Тема моргов в принципе не очень жизнеутверждающая, но, все равно, любопытно сравнить этот мрачноватый уголок с нашим - в институте Склифосовского в Москве.
Американский, естественно, напичкан техникой и все приличненько, и упокойнички в веселеньких мешках....
В морге Склифа я побывал в середине 70-х. В Алжире разбилась группа наших специалистов министерства, где я тогда работал в Управлении внешних сношений. Ночью мы встречали в Шереметьево родственников, ну и гробы тоже. С гробами прилетели из Алжира огромные венки из живых цветов (в январе). Пока возились с погрузкой, венки исчезли, хотя грузчики вроде бы крутились у нас на глазах.
Так вот, часа в три ночи с этим грузом прикатили мы в морг Склифа. Славное местечко. Сюда свозят жертв всех дорожных происшествий, а также зарезанных, удавленных и просто неопознанных.
Самое сильное впечатление оставил сторож. Молодой парень, облачен в длинный байковый больничный халат. Лицо неживого, совершенно белого цвета (именно меловое, а не бледное). В руках игрушечное детское двухствольное ружье. Мы возились, распихивая нарядные, оснащенные по бокам ручками алжирские гробы, которым дальше предстояло отправиться по разным городам Союза. Сторож показал, куда разгружаться и отправился вглубь подопечной территории. Щелкая ружьем, он медленно бродил коридорами, где по обеим сторонам темные боксы без дверей и в слабом свете коридорных лампочек видны окровавленные головы, голые тела с бирками на ноге.... Веселое место и веселый парень!
Ну, ладно, хватит мрачных тем.
Вообще-то я хотел рассказать об американских тюрьмах. Больше всего соответствует нашему традиционному представлению исправительное заведение строгого режима в Стиллуотере. Шутки в сторону - мощная четырехметровая стена из красного кирпича, придирчивая проверка документов, проверка на металлодетекторе, шаг вправо, шаг влево - хана джигиту!
В центре главного блока пункт управления, откуда двое надзирателей могут автоматически открыть и закрыть любую дверь. Естественно, все просматривается и можно осмотреть внутренность любого помещения.
Кафельные полы, коридоры разгорожены выкрашенными в голубой цвет мощными решетками. В конференц-зале нас приветствует уорден, начальник тюрьмы - в темном костюме, подтянутый, лет сорока пяти, с седоватыми аккуратными усиками. Рассказывает об истории своего учреждения и о контингенте.
Здесь содержатся в основном рецидивисты с большими сроками. Что значит с большими? От пяти до пожизненного. Проштрафившиеся и приговоренные федеральным судом сидят рядышком, в тюрьме особого режима в Парк-Оук (туда нас не пустили).
Маленький нюанс. Если человека приговорил к пожизненному заключению суд штата, приговор звучит так: "от тридцати лет до пожизненного". Каждые двенадцать лет дело пересматривается и есть шанс выйти на свободу. С другими сроками система простая - если нет штрафных очков, выпускают через две трети определенного приговором срока.
Если же приговор вынесен федеральным судом, то никаких реверансов и никаких "если". Десять лет значит десять лет, а пожизненно значит, пока ногами вперед не вынесут - и пересмотру эту дела не подлежат.
По словам уордена, многие заключенные были связаны с организованными бандами и сохраняют традиции этих банд в тюрьме.
Действует продуманная система кнут и пряника. Можно работать, а можно и не работать. Но если отказался, получи штрафные очки. Это означает, что, во-первых, ты будешь сидеть от звонка до звонка, а, во-вторых, двадцать три часа в сутки придется отдыхать в одиночной камере.
Проходим в один из жилых блоков. Блок напоминает....., не знаю, что он напоминает, тюрьму он напоминает, вот что. Высота помещения около десяти метров. С левой стороны в три этажа одиночные камеры (во всей тюрьме содержатся только в одиночках). Вдоль второго и третьего этажей идут довольно узкие дорожки с перилами. С правой стороны по центру застекленная будка, из которой два надзирателя следят за своими шалунами-подопечными. По стене телефоны в ряд. Возятся несколько уборщиков. Кто-то сидит на высоком стуле, читает книгу.
Открывают одну из камер. В двери небольшое зарешеченное окошко. Размер камеры примерно два на два с половиной метра. Слева топчан с поролоновым матрасом (нарами не назовешь, а до кровати не дотягивает). Над топчаном фотографии обитателя камеры, бородатого мужика, по виду латиноамериканца. Все чистенько, простыни, подушка. Справа что-то вроде тумбочки. На ней телевизор и полка. На полке книги и знакомые пузырьки с аспирином. Ближе к двери металлическая раковина с кранами горячей и холодной воды, и металлический же унитаз.
Ну, камеры мы уже видели в следственном изоляторе и женской тюрьме, разницы нет. Ваня Прокопчук, прокурор из Бельц, спрашивает, что нужно, чтобы заключенный мог воспользоваться телефоном. Его явно не понимают и отвечают, что телефоном можно пользоваться с восьми утра до десяти вечера. Нас сопровождает замначальника тюрьмы по режиму, улыбчивый, полноватый, в больших очках. Добродушно отвечает на вопрос об осведомителях - да, конечно, стукачи есть. Можно не волноваться, все, как у людей. Кто-то спрашивает об увиденном в камере телевизоре. Это Надя спрашивает, роскошная блондинка, адвокат, тоже из Бельц. Спрашивает, во всех ли камерах телевизор и сколько времени можно его смотреть.
"Телевизор есть практически в каждой камере. Заключенный покупает его на свои деньги и смотреть можно сколько угодно". За пользование кабелем взимают плату. Для этого все, что есть в тюремном ларьке, облагается двадцатипятипроцентным налогом.
"Какие сигареты продаются в тюремном ларьке?" - любопытствует молодой майор полиции Саша.
=="Согласно законам штата Миннесота, курение в общественных зданиях запрещено, а исправительное учреждение - общественное здание".
Не хило! Ко всем радостям тюрьмы еще и пытка запретом на курение.
Следующий вопрос про свидания.
"Пожалуйста, но не больше двух часов в день - через стекло по телефону".
"А как с длительными свиданиями, если заключенный женат?"
"Длительных свиданий нет".
Идем дальше. Тюремная часовня, медблок с роскошным оборудованием, прачечная. Мы уже знаем, что личное белье заключенные сдают в стирку каждый день, верхнюю одежду раз в три дня, а постельное белье - раз в неделю.
В библиотеке худощавый парень в джинсах и с интеллигентной бородкой рассказывает о тюремной газете, которая здесь же выпускается. Поскольку униформу заключенные не носят и налысо их не стригут, никак не могу понять, зэк это или не зэк. Не выдержав спрашиваю: "Are you an inmate?" (Вы заключенный?" -)
Оказалось, заключенный.
Чистенький кафетерий, чистенькая кухня. На полу штабелем коробки с апельсинами. Это мы уже видели. Кормят, по нашим понятиям, как на убой. Поэтому и узники все такие накачанные. Наркотиков нет, выпивки нет, баб нет, курить не дают - жри да мышцу качай.
Через зеленый двор проходим в промзону. Здесь делают офисную мебель. На входе надзиратели и традиционный металлодетектор. Каждого пятого зека надзиратели обыскивают при входе и выходе. Проходим мимо нескольких групп заключенных. Ловлю обращенные на женщин жадные откровенные взгляды. Это, конечно, не удивительно, просто для Америки такие взгляды непривычны.
Неожиданно ощущаю опасность - впервые за шесть лет в Америке. Ощущение это прекрасно знакомо всем в России. Идешь темной улицей, а навстречу кампания подвыпивших приблатненных ребят. В благопристойной Америке это быстро забывается. А сейчас мои инстинкты сигналят вовсю. Не потому, конечно, что есть какая-то реальная опасность, нет. Просто от зэков исходит угроза. От их быстрых взглядов, движений, от манеры держаться... Все узнаваемо.
Опять выходим во двор. Зеленая травка, огромная спортплощадка. Пока переводит Алекс, размышляю о загадке другой тюрьмы. Позавчера мы были в женском исправительном учреждении в Шакопи. Срока - от года до пожизненного. Заведение более веселенькое, без могучих решеток. Молодые ядреные надзирательницы в красивой, ладно пригнанной форме, цветочки, пальмы в центре зала... Ни забора, ни проволоки. Заключенные самостоятельно ходят от жилого блока в центральный и рабочий. Вся эта идиллия размещается среди жилых кварталов. Одна из городских улиц проходит вдоль центрального блока.
Ну да, все просматривается камерами.... понятно, что заключенные передвигаются только в определенное время... Это понятно. А вот почему они, все-таки, не бегут? Тюремного одеяния нет, ходят в обычной одежде. Пусть телефоны прослушиваются, но договориться-то все равно можно? Машине достаточно даже не остановиться, а просто притормозить на секунду на улице. Квартала через три-четыре пересаживайся в другую машину и... ищи ветра в поле! Поймают, конечно, это ясно. В Америке все компьютеризировано и долго не побегаешь - вычислят. Но ведь бегут из тюрьмы не только, чтобы убежать; бегут, чтобы ощутить свободу - на два, на три дня, на неделю.
Вопрос о побегах задают, но ответ странный. Им, мол, в основном, бежать некуда. Глупости, бежать всегда есть, куда!
В Стиллуотере у заключенных таких вариантов нет. Одиночные камеры, решетки, вышки с вооруженной охраной, мощная кирпичная стена. А за стеной невероятной красоты яблони в майском цветении и живописнейший городок Стиллуотер. Здесь толкутся туристы, много кафешек и антикварных магазинов. Мы часто приезжаем сюда с детьми, чтобы погулять по набережной реки Сент-Крои, отделяющей Миннесоту от Висконсина.