Коротко рассказывать о ВИИЯ -- Военном институте иностранных языков -- просто невозможно. Очень уж необычное это заведение. Необычность начиналась с того, что институт не значился в списках военных учебных заведений СССР, да и вообще не упоминался ни в каких открытых публикациях.
Узнал я о ВИИЯ совершенно случайно. И, оказавшись под знаменами Советской Армии, решил обернуть это обстоятельство в свою пользу. Дело в том, что поступить в ВВИЯ с гражданки простому смертному практически невозможно, а из армии, как ни странно, достаточно просто. Ну, не так, чтобы просто, но реально и возможно
Прослужив четыре месяца, я решил, что настало время приступать. Прежде всего нужно подать рапорт о поступлении. Такие дела решаются через непосредственного начальника, то есть, командира роты. Наш командир, капитан Бахмут, был человеком прямым и мнения свои доносил до народа с откровенной непосредственностью. Нажравшись пьяным (обычное его состояние большую часть дневного времени и каждый вечер), капитан приходил в роту после отбоя, чтобы наконец-то осуществить заветную мечту и навести порядок среди вверенных ему подчиненных. Иногда он устраивал подъем всей роте - просто так, чтобы жизнь медом не казалась. Иногда же командирский гнев обрушивался на какой-нибудь один взвод или вообще на отдельного бедолагу.
В такие минуты, притаившись под одеялами и надеясь, что минет нас чаша сия, мы трепетно вслушивались в сиплый задушевный голос отца-командира. Вдохновляясь звуками собственного голоса и обильно уснащая свои речения матом, Бахмут орал на избранную им жертву: "Если бы твоя мать знала, какую скотину родила, она бы тебя в колыске удавила!"
Вот с него-то мне и нужно начинать. Стучу в дверь ротной канцелярии. Оттуда доносится тяжелый медленный бас: "Войдите". Излагаю суть дела. Мол, так и так, желаю подать рапорт о поступлении в Военный институт иностранных языков - ВИИЯ. Свирепо уставившись на меня красными заплывшими глазками, Бахмут рявкает: "Вон отсюда! ВИИЯ какое-то ему подавай! А ...уя не хочешь?" И я удалился, посрамленный. Но ответом ротного не удовлетворился, а нахально направился к командиру части, подполковнику Панину.
У Панина моя просьба никаких негативных эмоций не вызвала. Он просто сказал: "В списке военных училищ такого заведения нет. Можешь подать рапорт, если ты уверен, что такой институт существует".
Прошло полтора месяца. Совершенно неожиданно меня вызвали к Панину. Оглядев меня несколько удивленно и, даже, недоверчиво подполковник сказал: "Вас вызывают в Москву, в штаб округа. Вот адрес. Явитесь к полковнику ......"
В штабе округа вызвавший меня полковник без предисловий объяснил: "Я сам окончил ВИИЯ двадцать лет тому назад. На моей памяти ты первый, кто подает туда рапорт. Я и решил тебя вызвать, посмотреть". Расспросив меня о том, о сем, полковник сказал: "Слушай, на наш округ разнарядки в ВИИЯ нет. Но там в кадрах сидит мой бывший однокурсник. Вот твои бумаги, езжай прямо в институт и отдай их полковнику ......... Я сейчас ему позвоню, он закажет тебе пропуск."
От метро "Бауманская" на трамвае добираюсь до Лефортово и нахожу нужный адрес. Стою в проходной ВИИЯ. Никакой вывески нет. За металлическим забором двухэтажные здания старинных казарм, а в глубине два современных девятиэтажных корпуса. Сдав бумаги, возвращаюсь в часть.
С этого времени я стал своего рода достопримечательностью. Никто еще не помнит случая, чтобы рядового - тем более, зеленого салагу, специально вызывали в Москву, в штаб округа.
Прошел еще месяц, и в июне семидесятого года я опять в ВИИЯ. Я приехал поступать. Нас триста человек; из всех округов, флотов и родов войск. Даже внешне наша команда производила сильное впечатление. По субботам мы строем ходили в Хлебниковские бани. Прохожие смотрели на диковинную колонну, открыв от изумления рты. И было от чего. Наверное со времен гражданской войны и батьки Махно никто не видел такого военного коллектива. Вряд ли из трехста человек можно было найти двоих, одетых одинаково. Для любознательного читателя скажу - там были представлены формы и эмблемы всех родов войск и погоны всех цветов, в основном с сержантскими лычками. Полевая форма старого образца, полевая форма нового образца, парадная форма новая (с галстуком), парадки старого образца, со стоячим воротником.
Вышагивают ребята из Туркестанского округа в тропических панамах и тяжелых ботинках. Рядом с ними моряки в блестящей парадной форме и моряки в рабочих робах синего и белого цвета.
Вот десантник в голубом берете, а рядом топает морской пехотинец в черной, смахивающей на эсэсовскую форме с вышитым на рукаве якорем. Их среди нас пятеро - здоровенные, мрачноватого вида детины. В качестве завершающего штриха где-то в начале колонны парень из войск МВД в парадной милицейской форме.
Нас собрали за месяц до экзаменов, чтобы дать возможность подготовиться. С утра идут различные занятия. Многие ребята приехали просто так, чтобы воспользоваться возможностью вольготно пожить месяц в Москве, а потом благополучно завалить экзамен и вернуться в часть с приятными московскими воспоминаниями. Житье вольное, настоящий рай для самовольщиков.
Тяжелее всего приходится морякам. Их просто раздевают. Нет-нет, речь вовсе не идет о деяниях, подпадающих под действие Уголовного Кодекса РСФСР. Просто парадную морскую форму легче всего превратить в гражданскую одежду.
Представьте себе такую картину. В укромном уголке к ограде подходит бравый моряк с большой сумкой в руке. Оглядевшись по сторонам, мореплаватель лихо сигает через двухметровый забор. Прямо на улице снимает форменку и бескозырку и прячет их в сумку. Вместо форменки на нем уже яркий свитер, извлеченный из той же сумки. Все, перед вами гражданский человек, может быть, даже, ударник производства. Правда морские форменные брюки не имеют ширинки, но кто будет всматриваться на улице в ваши брюки, пытаясь определить, есть ли там такая интимная деталь?
Пора уже рассказать, что же такое ВИИЯ. Я лично встречал упоминание о ВИИЯ только в двух книгах. Одна из них называется "Гриф секретности снят". Это воспоминания наших участников войны на Ближнем Востоке. Там довольно часто упоминаются военные переводчики -- выпускники и слушатели ВИИЯ. Но только упоминаются. Более подробно о ВИИЯ пишет Виктор Суворов в книге Inside Soviet Military Intelligence. Как обычно бывает, если человек знает о чем-то понаслышке, он обязательно нагородит ахинеи. В частности, Суворов утверждает, что существовал особый порядок приема для детей высших чинов. По его словам, дети генерал-полковников принимаются без экзаменов, дети генерал-лейтенантов -- после поверхностного экзамена, а детей жалких генерал-майоров на экзаменах просто-напросто истязают, запугивают и стараются завалить. Это полная чушь. Экзамены сдавали все (ну, ладно, ладно - почти все). Тем более, что фактический вес папаши часто определялся не воинским званием, а его должностью. В частности, перед учившимся у нас сыном полковника, адьютанта Министра обороны СССР, лебезили куда больше, чем перед генеральскими чадами. Пожалуй, я готов согласиться с Суворовым в одном. Он пишет, что ВИИЯ непосредственно входил в структуру военной разведки и был одним из подразделений ГРУ. Cо мной, естественно, никто такими задушевными подробностями не делился, но по логике похоже, что именно так оно и было.
Как я уже говорил, ВИИЯ не значился в списке высших учебных заведений СССР. По своему статусу институт приравнивался к академии. Это сразу поднимало нас на две головы над курсантами всех остальных военных учебных заведений. Уже сам статус давал массу привилегий. Нас даже именовали не курсантами, а слушателями.
В ВИИЯ было четыре факультета - западный, восточный, спецпропаганды и заочный (третий и четвертый факультеты комплектовались только офицерами ). Кроме того, вокруг института было множество различных спецкурсов, о которых я, опять-таки, не знаю ничего определенного.
Все пронизывала атмосфера необычности и некоторой таинственности. Например, я понятия не имею, кого же готовили на факультете спецпропаганды.
==По территории института стадами бродили генералы и старшие офицеры, дамы в полковничьих мундирах и другие интересные личности. Офицеров было столько, что среди слушателей существовало негласное правило, согласно которому честь отдавали только генералам и офицерам от подполковника и выше. Как и в каждом правиле было свое исключение и здесь. Одного старшего лейтенанта приветствовали обязательно и даже с энтузиазмом. Невнимательному и забывчивому грозили два часа строевой подготовки на плацу в выходной день. Этот старший лейтенант был командиром комендантской роты.
Раз уж мы заговорили об исключениях. Как-то в самом начале своего пребывания в ВИИЯ я заметил худого парня в гражданском, который чувствовал себя как дома и вел себя очень даже непринужденно. Я поинтересовался у старшекурсников, кто это такой.
"А это Ласло - наш пятый факультет".-
Дальше выяснилось, что Ласло - сын министра обороны Венгрии. Он был единственным иностранцем в ВИИЯ, ходил в гражданском, плевал на всех и вся и занимались с ним преподаватели индивидуально.
Итак, довольно легко сдав вступительные экзамены, я оказался в числе ста человек, принятых в ВИИЯ из числа срочнослужащих Вооруженных Сил.
Всех нас собрали в актовом зале. Там я впервые увидел начальника института, генерал-полковника Андреева - в простонародье "Деда". В то время Деду было уже за шестьдесят, но иногда генерал любил тряхнуть стариной и довольно лихо подтягивался на турнике. Дед пользовался среди слушателей большой популярностью и был героем бесчисленного множества анекдотов и историй.
Свое выступление перед нами Дед начал очень эффектно -- он разжаловал всех сержантов, то есть, почти всех сидящих.
"Мы будем сами решать, кто из вас будет на сержантской должности, а кто нет", -- сказал он.
Дальше мы узнали, что выбор изучаемого языка также остается за руководством. "Языкам мы вас научим, хотите вы этого или нет", -- уверенно пообещал Дед. Потом зачитали, кто же куда попал. Я оказался на западном факультете - в числе десяти человек. Все остальные были зачислены на восточный факультет.
Здесь требуется пояснение. Когда речь идет об элитном статусе ВИИЯ, прежде всего имеется в виду западный факультет, так сказать, аристократия элитного учебного заведения. Между восточным и западным факультетами существовала огромная разница. На западный попадали дети военной и не только военной элиты. При общей численности курса в восемьдесят пять человек, из армии нас было только десять. Остальные - вчерашние школьники, которые сдавали экзамены после того, как мы уже были зачислены.
Курс делился на три учебные группы. Каждая учебная группа подразделялась на три языковых. Первую учебную группу составляли три английские языковые. Вторую - две французских и немецкая. Третью - две испанских и итальянская. Учебными и языковыми группами командовали сержанты из числа поступивших из армии или "кадетов" - ребят, закончивших суворовские училища.
Я оказался командиром третьей языковой английской группы.
Дальше я вернусь к составу нашего курса. Пока же продолжим тему о "белых" и "черных" в ВИИЯ. На восточном факультете численность курса составляла около трехста человек. В это время, в начале семидесятых, ВИИЯ в основном обеспечивал наше участие в войне на Ближнем Востоке.
Египет и Сирия были буквально нашпигованы нашими советниками, не говоря уже о полностью советских ракетных частях, экипажах ракетных катеров и так далее. И везде до зарезу были нужны переводчики арабского языка. Поэтому две трети курса составляли "арабы".
Из оставшихся шестьдесят человек учили китайский. На остальных сорок приходилась вся экзотика. Каких языков там только не было! Таи и амхарский, фарси и малагасийский.... Была одна группа из шести человек, где преподавали три языка. Они учили иврит, арабский и английский.
"Арабы" были "рабочими лошадками" восточного факультета. Готовили их сурово. Весь первый курс "арабы" учили только два предмета - арабский язык и историю КПСС (как же без этого!). Язык им вдалбливали по восемь часов в день на занятиях. После этого нужно было еще потратить несколько часов на самоподготовку.
Некоторые не выдерживали. Помню парня, с которым мы вместе поступали. Служил он в спортроте во Львове и попал на восточный факультет - здоровенный плечистый малый. Месяца через четыре спортсмен сошел с ума. Его забрали в психушку, но ночью он оттуда умудрился сбежать и явился в свою казарму в ВИИЯ, чем насмерть перепугал весь наряд. И вполне понятно - представьте себе появление в глухой ночной час очень даже ненормального и одетого в больничный халат мастера спорта по штанге?
После года такого натаскивания "арабов" отправляли на год на Ближний Восток. Вернувшись, они доучивались, подгоняя все остальные предметы.
В то время, когда до Афганистана было еще почти десять лет, а Чечня не могла присниться и в кошмарном сне, боевые награды в Советской Армии были большой редкостью - а уж тем более иностранные! Поэтому старшекурсники с орденскими колодками и незнакомыми значками иностранных орденов вызывали огромное любопытство. Необычные будни восточного факультета порождали множество невероятных историй и легенд. Не могу ручаться за достоверность каждой их них. Некоторые звучали, как воспоминания соратников Билли Бонса или героев "Великолепной семерки". Усомниться же, что истории эти возникали на реальной основе, не позволяло одно обстоятельство. Время от времени ребята на Ближнем Востоке гибли. Погибали в Египте и в Сирии, и в Йемене - где только не погибали! В виияковском фольклоре попадались настолько лихо закрученные сюжеты, что никакого Голливуда не надо. Особенно, если учесть, что родная страна зачастую поставляла оружие и направляла военных советников в страны, которые вдруг начинали воевать между собой. Так, например, обстояло дело к началу войны между Эфиопией и Сомали. Потом сомалийцы спохватились и наших вытолкали, сообразив, что получается нечто странное. Но какое-то время наши советники сидели по обе стороны фронта и, наверное, давали противникам однаковые рекомендации - учились-то все в одних и тех же училищах и служили в одних и тех же частях! Примерно так же обстояло дело в Йемене и Демократической Ремпублике Южный Йемен, да и в других местах.
В те времена понятия "груз 200" еще не существовало. Просто без комментариев из какой-нибудь дыры вроде Дакки доставляли в Союз запаяный цинковый гроб.
Гроб выставляли в актовом зале, а мы все проходили перед ним цепочкой. Потом зачитывался приказ о гибели в загранкомандировке слушателя ........
Западный же факультет представлял собой аристократию. У нас учились дети военной и невоенной верхушки. Несколько примеров. На курс старше нас учился Сашка Маресьев - сын того самого, из "Повести о настоящем человеке" (я знаю, что в книге изменена одна буква фамилии, но, убейте, не помню, как же пишется настоящая - Мересьев или Маресьев, но это и не важно). Сашка был невероятным разгильдяем и о дальнейшей его судьбе я, может быть, расскажу. На том же курсе постигал науку Судец - сын маршала авиации и такой же шалопай, как Маресьев.
На нашем курсе во французской группе учился Малик, здоровенный раскормленный нагловатый парень - внук представителя СССР в ООН и сын посла СССР в Швейцарии.
Чтобы представить себе состав западного факультета можно взять для примера мою языковую группу. Начнем по порядку - мой хороший приятель, Андрюша Латеев. Отца нет, дядя генерал-полковник. Сережка Войчак - сын погоревшего разведчика. Толик Борисов - сын партийного босса. То же самое Мартынов. Сашка Никитин, сын тренера сборной СССР по водному поло. Гера Акопян - сын генерал-лейтенанта, профессора, военного историка. Климович - сын генерала. И так далее. И, наконец, я. Сын отставного майора авиации. Сам по себе, как кот Матроскин.
Естественно, что поступившие из армии держались несколько особняком. В нашей учебной группе это были командир группы Сережа Гаврилов, я и командир второй группы Владик Белопольский. Первой языковой группой командовал Витя Камардин --"кадет", невысокий, складный и очень атлетичный мальчишка. Как и я, Сережа и Владик попали в армию из инязов, только из московских. Оба служили в частях, занимавшихся радиоперехватом. Обычно изгнанники из инязов попадали именно в ОСНАЗ (это и есть части радиоперехвата). Меня тоже должны были призвать в ОСНАЗ, но на призывном пункте в какой-то команде не хватило десяти человек. Сунули первых же попавшихся по списку, в том числе и меня. И оказался я в Московском округе в частях, не имевших никакого отношения к каким бы то ни было перехватам .
Вернемся, однако, к нашему бытию. Итак, пока гражданские сдавали экзамены, у нас наступили суровые времена. Сутки наряд на кухне, сутки в карауле. Кухня, караул, караул, кухня. Бывали, конечно, и просветы. Например, однажды нас послали в учебный лагерь готовить палатки.
По дороге сделали привал. Грузовик остановился у чайной и мы втроем отправились за сигаретами. Как я уже упоминал, поступать я приехал в парадке старого образца. Эта униформа была придумана человеком суровым, исходившим из того принципа, что военная служба - не фунт изюма, и носитель ее не должен забывать об этом ни на секунду. Стоячий воротник натирал шею, а в целом в разгар лета суконный, наглухо застегнутый мундир дарил самые жаркие ощущения. Поэтому, пользуясь нашим странным положением переходного периода, я проявил смекалку и инициативу. У одного знакомого морячка была позаимствована рабочая форма, я бы сказал, очень удобная.
Так вот, в чайной, куда мы зашли, сидели три прапорщика. Увидев нашу троицу, они застыли с открытыми ртами, рассматривая диковинный коллектив. И было, чему удивиться.
Первым, в сдвинутом набекрень голубом берете десантника, шел Сашка Кривега. Из-под расстегнутого воротника голубела тельняшка, на гимнастерке слева значки "Гвардия" и парашютиста с цифрой "100" по количеству совершенных прыжков, а справа достаточно редкий значок выпускника суворовского училища. Пьяница и золотой парень, Сашка уже успел проучиться два года в Рязанском училище десантных войск, был изгнан оттуда, прослужил полтора года наводчиком безоткатного орудия в десантной дивизии в Киргизии и теперь поступил в ВИИЯ.
Второй из нас щеголял в тропической панаме и невиданной в средней полосе России защитного цвета армейской рубашке с короткими рукавами. Завершал это шествие я - в морской робе с нашивками старшины первой статьи, с непокрытой головой и в кирзовых сапогах, поверх которых болтались рабочие морские штаны навыпуск. Естественно, что тельняшки в разрезе робы не было (этим сокровищем моряки не делились никогда). Не хватало только татуировки "Не забуду мать родную" на волосатой груди.
Что подумали прапора, не знаю. Ясно, что нормальные военнослужащие так не ходят. Но, кто его знает, а вдруг мы принадлежим к какому-то сверхсекретному подразделению? А может быть мы - несколько неудачно экипированная группа американских диверсантов, только что высадившихся в Подмосковье? Во всяком случае, они так и сидели в остолбенелом молчании, пока мы не вышли.
Прошел месяц начальной подготовки с такими радостями, как марш-броски, беготня в противогазе, строевые и тактические занятия. Основная задача заключалась в том, чтобы за этот месяц поступившие с гражданки немножко втянулись в военную жизнь.
К поступившим из армии наши подопечные относились скептически и считали нас дубами от сохи. Все эти ребята закончили английские спецшколы и языком владели вполне прилично. Откуда им было знать, что почти у каждого из нас было за плечами, как минимум, два года иняза. Тем больший шок ожидал наших "золотых мальчиков", когда начались занятия по языку.
Дед был совершенно прав - плохо учить язык в ВВИЯ было практически невозможно. И достигалось это простейшими средствами. Дело в том, что каждому слушателю полагалось одно увольнение в неделю - в субботу или воскресенье. Мне это казалось невероятной роскошью, поскольку в Советской Армии увольнение было исключительным событием, но никак не повседневностью.
Так вот, по итогам занятий по языку каждый получал оценку за неделю. И, если эта оценка была тройкой (о двойке я уже не говорю), он пролетал мимо увольнения. Для вчерашних московских мальчишек это, конечно, было серьезным ударом. Я в то время Москвы не знал, знакомых у меня там не было, поэтому и в увольнения я особенно не рвался. У нас были ребята, которые практически в увольнение не ходили вообще. Речь идет о "кадетах" - выпускниках суворовских училищ. Я застал последнее поколение настоящих и истинных суворовцев, которые приходили в кадетку с восьми лет (потом в суворовское стали принимать с восьмого класса). Эти ребята знали только военную жизнь. С самого малолетства кадетов воспитывали профессиональными военными. Казарма была их родным и естественным домом и ничего другого они просто не знали. Нужно сказать, что кадеты ценили свое братство чрезвычайно высоко. Поэтому значок выпускника суворовского училища был для них как бы символом принадлежности к избранной касте. Но при этом кадеты были в основном очень хорошими ребятами. Я думаю, что дрянь просто отсеивалась по пути.
Та же система действовала и с отпусками. Если слушатель получал двойку в зимнюю сессию, то вместо зимнего отпуска он сидел в казарме и постигал науки. Если такая беда случалась с ним во время летней сессии, двоечник ехал в отпуск не на месяц, а на две недели. А потом возвращался и сдавал искомый экзамен. Как видите, система гениально простая и безотказная, как автомат Калашникова.
В целом тяготы военной жизни в ВИИЯ особенно не ощущались. Начиная с того, что обучение языку в основном проводилось по тем же принципам, что и в обычном инязе. Военные предметы носили характер академический, например, "Военное страноведение". Или были непосредственно связаны с языковой подготовкой, например, курс бортперевода (об этом поведаю потом). Кафедра оперативно-тактической подготовки (или в простонародье, "кафедра черных полковников") пребывала в заброшенности и запустении. Там коротали свой век седые матерые вояки. В ВИИЯ применения их талантам явно не было. Совершенно очевидно, что начальство не считало жизненно необходимым обучение слушателей методам штыкового боя или технике метания ручных гранат. Строевой подготовкой и прочими прелестями нас особенно не мучили. На физподготовке преподавали приемы рукопашного боя, но как-то, скажем так, расслабленно и без нездорового блеска в глазах. Ну да, вот так нужно выкалывать супостату глаза, а начинать любой прием нужно с "ошеломляющего удара в промежность". А если не попал и не выколол, ну и ладно. Выколешь и ошеломишь в следующий раз. На диверсантов нас явно не готовили.
Если для нас, поступивших из армии, жизнь в институте казалась благодатно тихой, вчерашние московские школьники ее воспринимали иначе. Даже не столько они сами, сколько их заботливые мамаши. Каждый день после обеда вдоль виияковского забора выстраивались хорошо одетые женщины с увесистыми сумками в руках. Они явно не спали ночей из-за того, что бедных крошек травят и морят голодом.
Мне виияковский паек представлялся экстравагантно и неприлично роскошным. Предыдущие полгода я провел с чувством постоянного голода. Основу питания в нашей части составляли воняющая кислой капустой бурда, которую в меню гордо именовали щами, а также мерзкого вида сухая каша. Ее звали "кирзой". По сей день не знаю точно, что же нам скармливали. Вполне допускаю, что это был какой-то неведомый гастрономический мутант, выведенный в наглухо засекреченных химических лабораториях. Скажем так, субстанция двойного назначения. Прежде всего эту гадость через диверсионную сеть можно распространять на территории вероятного противника, сея в его рядах эпидемии, растерянность и панику. А оставшиеся запасы безболезненно скармливались в виде пищи притерпевшимся ко всему служивым своей родной армии.
На стене столовой висело меню. В нем значились и "кисель фруктовый", и "мясо отварное", и множество других полезных и питательных блюд. В реальности же "мясо отварное" оказывалось склизким вареным салом, поскольку все мясо регулярно разворовывалось офицерами и сверхсрочниками. До сих пор не знаю, какой же вкус у вареного сала. Я ни разу не поддался слабости и не попытался запихнуть в себя эту мерзость, предпочитая чувство голода. Кисель представлял собой тягучую фиолетовую массу. Мне вспоминается один оригинал, который вываливал кисель в так называемые щи, крошил туда хлеб и, размешав, ел получившуюся бурду. Для чувства брезгливости армейская жизнь не оставляет места. От него нужно избавляться любыми средствами. Не дай и не приведи, если сослуживцы заметят - со свету сживут!
Поэтому виияковская кормежка с котлетами, компотом и прочими кулинарными изысками вызывала у меня непреходящее чувство благоговения. Я искренне не мог понять моряков, которые недовольно ворчали при виде такой роскоши.
Вернемся к бедным чадам и сердобольным мамашам. В соседней с нами группе учился сын заместителя командующего воздушно-десантными войсками - высокий унылый индивидуум с лошадиным ликом и покатыми плечами. Звали его Андрей. Я твердо уверен, что батя Андрея смог бы посостязаться в лихости с лучшими джигитами Шамиля. Но сынок подкачал.
На физподготовке все мы должны были выполнять определенный комплекс упражнений на перекладине - "угол", "выход силой" и сколько-то подтягиваний. Не могу сказать, что в ВВИЯ нас принимали по принципу атлетического совершенства. Мне самому этот "выход силой" доставил немало горьких минут. Но оказалось, что дело там, в сущности, не в силе, а в технике.
До турника Андрей кое-как еще допрыгивал. Он даже делал попытки подтянуться - от усилий по длинному телу волнами пробегали слабые судороги. Слегка покачиваясь на сквозняке, Андрей несколько секунд обессилено висел на вытянутых руках, после чего мешком плюхался на землю.
Так вот, Андрюшина мама проявила недюжинное упорство, пытаясь подкормить страдающее дитя. Спустя, примерно, месяц после начала занятий поток респектабельных дам с кошелками у забора ВИИЯ иссяк - очевидно, они смирились с жестокой реальностью. Мамаша Андрея, однако, прошла суровую школу жизни в далеких гарнизонах, и не так-то легко отступилась от своей цели. Каждый день после обеда ее можно было видеть в самом укромном и неприметном уголке окружавшего ВИИЯ забора. Это место просматривалось из одной-единственной точки, а именно, из окон кафе на первом этаже административного корпуса. Из скромности Андрей умалчивал о такой прибавке к казенному пайку, следуя библейской заповеди: "Не введи во искушение". Наверное, сын генерала сжирал принесенную добычу, закрывшись ночью в туалете, а может быть, под одеялом, не знаю. Во всяком случае, ни с кем из товарищей он не делился.
Случилось так, что мою группу послали в наряд по кухне. Да, читатель, да. При всех диковинных и необычных порядках ВИИЯ все-таки оставался военным заведением. Поэтому примерно раз в два месяца каждая группа отправлялась в наряд по кухне. Для полного комплекта нам недоставало одного человека. В качестве пополнения из соседней языковой группы был прикомандирован Андрей. Наряд начинался с шести вечера. А чтобы подкрепить себя перед тяжкими трудами, мы зашли в кафе откушать сметаны и других вкусностей. И здесь кто-то обратил внимание на несколько необычную суету у виднеющегося из окна забора. С удивительной для него сноровкой Андрюша перетащил через металлическую решетку здоровенную сумку и шустро скрылся за кустами.
Пока мы работали на кухне, ребята несколько раз намекали Андрею, что неплохо бы ознакомиться с содержимым таинственной сумки. Но то ли по нутряной жадности, то ли в приступе внезапного отупения сын генерала-десантника упорно делал вид, что не понимает, о чем идет речь.
Терпение лопнуло. Ему сделали темную. В лучших традициях пионерского лагеря, только побили всерьез.
Я, конечно, участия в этой карательной акции не принимал. Не было сомнений, что Андрей непременно заложит всех. А в таком случае первый спрос с командира. Поэтому во время душераздирающей расправы я мирно сидел на низенькой скамейке под окном кухни, ничего не зная и ничего не ведая. О чем я впоследствии честно доложил начальнику курса, майору Летунову. Мол, рад бы изложить подробности ЧП, но не в курсе, в чем и искренне каюсь.... При всех своих недостатках Летунов был мужиком. Разобрав в тиши своего кабинета немногочисленные подробности происшествия, которые удалось прояснить из невнятной жалобы Андрюши (кроме него, как оказалось, никто об этом деле и слыхом не слыхивал), майор вздохнул и, строго глядя на зеленое сукно письменного стола, молвил: "Не тронь говно, вонять не будет". На этом разбор кошмарного избиения закончился.
При всем этом у Андрея было четкое понимание основ армейского устава - может быть, папаша вдолбил, а может быть в генах как-то утвердилось. Уже зимой нас послали в караул. Опять-таки мою группу и Андрея. В основном задача заключалась в том, чтобы не уснуть на посту. Некоторые посты были внутри зданий, некоторые снаружи, так сказать, на открытом воздухе. Ночью Андрей вернулся с поста. Поставив автомат, он тихонько проскользнул в комнату для отдыха и притих на топчане, накрывшись шинелью. Так называемая бодрствующая смена сидела в караулке. Кто читал, кто лясы точил.... Через какое-то время нам почему-то стало неуютно. В помещении явно ощущался посторонний запах -- совершенно неуместный, хотя, к сожалению, легко узнаваемый. Недоумевая мы перебрали все возможные варианты - от забитого туалета, до нездоровой игры воображения. Наконец кто-то догадался зайти в соседнюю комнату и приблизиться к мышкой затихшему Андрюше. И тут же все стало на свои места. "Ребята, это Андрей обосрался!" - радостно и по-пионерски звонко заорал розовощекий дознаватель
Да, как ни грустно это признать, Андрюша обкакался в карауле. Возможно, накануне мама принесла ему что-то слишком жирное. Самое интересное, что стоял он на посту во дворе института, где до ближайшего туалета из любой точки можно добежать в считанные секунды. Но, очевидно, требования Устава гарнизонной и караульной службы произвели на беднягу такое впечатление, что он предпочел обделаться, но не покинуть свой пост.
Когда Андрей шел в увольнение, папа присылал за ним служебную машину. Она ожидала чуть в сторонке от института. Как-то весной мы с командиром моей учебной группы, Сережкой Гавриловым, добежали под дождем до остановки и прыгнули в идущий до метро трамвай. Вот за окном проплыл памятник космонавтам, у подножия какового уныло стоял нахохлившийся Андрей. Вы видели, как под моросящим дождем мокнут ломовые лошади - безнадежно и отрешенно? Вот вам и вся картина. Неожиданно Сережка начал сдавленно хихикать. "Слушай, - тихо сказал он, - еще в обед его отец звонил начальнику курса и просил передать, что сегодня не пришлет машину за Андреем. Летунов передал мне, а у меня совсем из головы вон и я забыл ему сказать".
Не знаю, сколько наш герой простоял под дождем. Но, проявив недюжинную настойчивость, в трамвай так и не сел, предпочел вообще не пойти в увольнение.
Закончим тему увольнений и казармы. Как и все остальное в ВИИЯ, правила здесь ускользали от четких формулировок. Увольнение полагалось раз в неделю, но некоторые уж совсем привилегированные детки ходили сразу на два дня - и в субботу, и воскресенье. В праздники москвичей отпускали на сутки. Но, например, учившийся в соседней группе сын Деда, Юрка Андреев, отсутствовал все праздничные дни.
Юра был неплохим парнем. Отличало его от всех нас то, что он заикался. Вообще-то, на инязы заик не берут - такая вот дискриминация. Так вот, когда Деду попытались робко намекнуть на такое препятствие, он решительно возразил: "А среди иностранцев что, заик нету?" Так Юра Андреев стал единственным заикой на все инязы Союза.
Спустя два-три года казарменного житья слушатели переходили на вольные хлеба. Если ты поступил из армии, то в казарме жил два года, если с гражданки - три. Насколько я знаю, это была совершенно уникальная и невиданная в Советской Армии система. Потом москвичи просто жили дома, а в ВИИЯ приезжали на занятия, как обычные студенты. Иногородние же перебирались в Хилтон - примыкающее к территории ВИИЯ общежитие.
В самом начале учебы все слушатели сдавали на водительские права. Затем эти права отбирались и хранились в сейфе начальника курса. Их выдавали только в загранкомандировку и по окончании института. Почему? А представьте себе, что вы скромный гражданский преподаватель (а ведь в ВВИЯ была масса гражданских преподавателей). Хорошо, пусть даже не гражданский, пусть военный. Как вам понравится, если все ваши подопечные приезжают на занятия на машинах, а вы - на трамвае? Ведь в загранкомандировке слушатели получали как советские специалисты, плюс всякие надбавки. Поэтому покупка машины была естественным венцом трудов.
Спустя пару лет после окончания моей виияковской эпопеи я встретил своего дружка и одногруппника Андрея Латеева. Он только что вернулся из загранкомандировки. Андрей был переводчиком в учебном центре в Уганде. Его рассказы чем-то напоминали "Тысячу и одну ночь". На пятерых переводчиков был выделен роскошный особняк с полной прислугой. Какое-то время Андрей оставался в особняке вообще один. И вся прислуга трудилась на него. Для наших военных были совершенно невероятные скидки на все. Но даже при этом советские офицеры -- советники-танкисты -- предпочитали питаться в угандийской военной столовой, где кормили бесплатно. Здесь вспоминается случай с одним нашим специалистом, который потерял сознание на улице Каира. В больнице врачи быстренько определили, что имеют дело с элементарным голодным обмороком. Не знаю, скопил ли этот спец на заветную "Волгу", но скандал получился неплохой. Наши быстренько и без шума отправили эксперта домой, пока он не доэкономился до голодной смерти. Возможно, что таким образом спасли ему жизнь.
Так вот, чтобы избежать нездоровых коллизий, слушателям ВИИЯ запрещалось покупать машины до окончания института.
Я уже говорил, как выглядела стандартная загранкомандировка у "арабов". На западе в загранкомандировку обычно посылали с третьего курса (впрочем до него я там не дожил). Пролетали мимо только самые забубенные пьяницы, самовольщики и разгильдяи. Здесь тоже бывали исключения. Как-то совершенно неожиданно в ВИИЯ пришла разнарядка из атташата в Париже. Туда срочно, безотлагательно, прямо сейчас нужно было послать пять переводчиков. А дело было летом, и из всех возможных кандидатов в ВИИЯ оставались только пять разгильдяев, которым уже была уготована практика в песках пустыни Кара-Кумы. И они поехали в Париж! А примерные и дисциплинированные слушатели отбыли еще раньше в такие райские местечки, как Сенегал, Мали, Алжир... Я упомянул Кара-Кумы, потому что матерых негодяев посылали на практику переводчиками в учебные центры. Там готовили всех видов борцов за независимость. Обычно такие центры находились в местности, привычной для аборигенов, то есть, в пустыне.
Была и еще одна категория слушателей - офицеры, но, в то же время, не так, чтобы совсем офицеры. В свое время на Кубе срочно требовалось большое количество наших переводчиков и послали туда виияков не на год, а на два. По возвращении им присвоили звание младших лейтенантов и в таком виде они доучивались. С одной стороны, они были такими же слушателями, как и мы, с другой стороны - офицерами.
У английских групп был еще один, совершенно уникальный вид практики. Речь идет о "челноках". Нет-нет, не подумайте, что нас посылали с мешками на стамбульский базар! В то время этот термин был чисто виияковским и имел совершенно другое значение.
***
О челноках, стукачах и прекрасных дамах
Итак, о челноках. По сути дела, все очень просто. Самолет вылетает из пункта А в пункт Б, а, разгрузившись, вновь возвращается в А. Теперь наполним эту краткую формулу содержанием. Речь идет о полетах наших военно-транспортных самолетов за границу. В те времена воздушный мост между Союзом и Ближним Востоком был обыденной повседневностью.
"Ну, хорошо, - скажет пытливый читатель, - пилоты, самолеты, это все понятно. Но при чем здесь ВИИЯ?" А при том, что за пределами Союза все радиопереговоры между бортом и землей ведутся на английском языке. Военные же авиаторы в массе своей несколько слабовато знают иностранные языки. Поэтому в состав экипажа включается бортпереводчик, слушатель ВИИЯ или офицер. В самом начале учебы все слушатели английских групп проходили летную комиссию, где нас прослушивали, простукивали и вертели на хитром кресле. Не думаю, что к нам предъявляли такие же требования, как к кандидатам в летчики-истребители, однако процентов двадцать эту комиссию не прошло.
Львиную долю челноков составляли полеты в Сирию и Египет. Летали из разных мест - из Калининграда, Крыма и Подмосковья. Обычный маршрут в Египет пролегал через Будапешт, потом через Адриатику между Югославией и Италией, и дальше через Средиземное море. Садились тоже на разных авиабазах - Кайро-Уэст, Иншас, Бени-Суэйф и так далее.
В Сирию летали в основном из Крыма через Турцию и садились в Дамаске. По ВИИЯ ходило множество рассказов о встречах с американскими "Фантомами", особенно над Турцией. Среди пышного виияковского фольклора попадались явные апокрифы. Один из них, в частности, повествовал о том, как наш самолет, сбившийся с курса во время перелета над Средиземным морем, навели на нужный аэродром с американского авианосца. Хотя, кто его знает, в те времена, когда на Средиземном море наши и американские корабли и самолеты постоянно терлись боками друг о друга, там действовали определенные писаные и неписаные правила. Так что может быть эта история и правдивая, хотя я в ней сомневаюсь.
Несколько отвлекусь от темы. Чаще всего правила нарушали наши. Например, есть железное правило, что поскольку авианосец во время взлета и посадки самолетов не может менять курс, ни один корабль в это время не имеет права идти ему наперерез (хотя бы из соображений собственной безопасности). В начале семидесятых наш эсминец, обуреваемый любопытством (а точнее, насколько я слышал, некой группе товарищей дозарезу нужно было сфотографировать что-то на авианосце именно с такого ракурса), нарушил этот запрет. Он пошел на пересечку курса английского авианосца "Арк Ройал" в то время, когда тот сажал на палубу свои самолеты. По закону справедливости в самый неподходящий момент у эсминца в машине что-то сломалось, он потерял ход и был протаранен авианосцем (к счастью, не утоплен). Эсминец оттащили через Дарданеллы на Черное море, а в газете "Красная Звезда" появилась заметка о пиратских действиях натовских кораблей на Средиземном море. Дело было представлено так, будто озверевший авианосец долго гонялся за бедным советским кораблем.
Вернемся, однако, к нашим баранам. Челноки длились около двух недель. Летали в гражданском, хотя позывные самолета чаще всего были военные (но иногда и гражданские). Обычно, приземлившись, скажем, на авиабазе Кайро-Уэст, экипаж ночевал там, а утром отправлялся в обратный путь. Но следующее утро цикл повторялся.
В основном летали на АН-12, но также и на АН-22 - совершенно невероятных размеров махине (в то время это был самый большой самолет в мире). Самолет этот настолько огромный, что, увидев его низко летящим в воздухе, приходилось себя уговаривать, что это реальность и такая фиговина действительно летит. Грузы были самыми различными - начиная от реактивных истребителей (крылья у них, естественно, отстыковывались).
Как я уже говорил, в основном летали в Египет и Сирию. Но не только. Это мог быть и Алжир, и Йемен, и Индия - вся география. В 1971 году над Атлантикой пропал АН-22, летевший в Перу с грузом гуманитарной помощи для пострадавших от землетрясения. Не знаю, что там была за помощь, но это был военный самолет и среди погибших есть бортпереводчик - слушатель ВИИЯ.
Вот, что представляли собой челноки.
Можно с уверенностью сказать, что в это время Сирия и Египет были самыми открытыми государствами в мире. В том смысле, что никаких тайн для еврейской разведки там не было. Поэтому, отбросив в сторону советскую сдержанность, наши себя особенно и не маскировали. Например, в Латакии (основная сирийская военно-морская база) со стороны стоянки ракетных катеров на весь порт по громкоговорителю разносились команды типа: "Советским командам обедать!"
Степень нашего доверия к братским арабским союзникам хорошо характеризует один эпизод. В 1971 году наши самолеты-разведчики МИГ-25 совершили несколько разведывательных облетов территории Израиля. Полеты совершались из каирского аэропорта Кайро-Уэст и обставлялись массой ложных маневров и уловок, чтобы верные союзники не догадались, что МИГ-25 идет в боевой вылет и не настучали быстренько израильтянам. На взлете и посадке два самолета-разведчика охранялись полком МИГ-21, а на земле - советским спецназом, "Шилками" и нашими ракетными комплексами. Арабов к ним и на дух не подпускали.
Сами разведывательные полеты совершались с совершенно первобытным нахальством и классической русской простотой. МИГ-25 просто-напросто набирал максимальную высоту и проходил над всей территорий Израиля, производя фотосъемку, а потом уходил в сторону Средиземного моря.
Только не подумайте плохо о евреях! Они старались его сбить. Они очень старались. Запускались ракеты земля-воздух "Хок", поднимались на перехват "Фантомы"... Они просто физически не могли достать самолет, который летел на высоте 25 километров со скоростью около 3М (в три раза быстрее скорости звука). Я представляю, как матерились (возможно, даже, по-русски) израильские офицеры, когда "Фантомы" на максимальной для них скорости 2М отважно запускали ракеты со своего потолка в 18 километров! Огорчив до невозможности множество израильских военных, МИГ-25 приземлялся в Кайро-Уэст.
Я слышал, что два наших летчика за эти полеты получили звание Героя Советского Союза. И за дело. Насколько мне известно, этот эпизод славных ближневосточных войн никогда не упоминался в нашей печати. Правда, о нем писали американцы. И тоже скорбели и очень переживали. Ведь большую дулю мы показывали не столько Израилю, сколько американцам. Ну, действительно, как можно сбить самолет, до которого просто невозможно достать?
Вообще отношения наших с евреями складывались в тех краях своеобразные. Например, когда в 1970 году в Египет были переброшены наши истребительные части, евреи с завидной корректностью не совершали налетов, когда в воздухе были наши летчики. Через какое-то время наши, забывшись, атаковали израильские самолеты и сбили "Скайхок". Евреи быстро поставили их на место. Через две недели МИГ-21 попали в красиво устроенную засаду и за считанные минуты потеряли четыре самолета сбитыми, проиграв вчистую. Три наших летчика погибли. Общий счет 4 - 1 в пользу Израиля.
Советские ракетчики отмахивались куда более удачно. Они участвовали непосредственно в боевых действиях около трех месяцев в 1970 году. За это время сбили 21 еврейский самолет ракетами и прикрывавшими их позиции "Шилками". Правда, один из дивизионов евреи разнесли с воздуха так, что только щепки полетели (и похоронки). Ради справедливости нужно отметить одну пикантную деталь - первым самолетом, который смахнули с небес наши ракетчики, был египетский бомбардировщик ИЛ-28, о пролете которого братья-арабы как-то забыли нашим сообщить.
Причем здесь, опять-таки, ВИИЯ? Да притом, что виияки были в самом центре всей этой катавасии - они переводили и стреляли, и водку пили, и что хотите. Типичная история - как-то в Сирии двое слушателей напились на военной базе, взяли "уазик" сирийской части и поехали догуливать в Дамаск. По дороге орлы-переводчики спъяну вмазали "уазик" в столб, разбив его вдребезги. Чтобы не мелочиться, виияки подожгли останки машины и потом сказали, что попали под налет израильской авиации. Сирийцам на это дело было наплевать - подумаешь, "уазик"! Но свои кегебешники хлеб ели не даром. Естественно, ребят быстренько раскололи, в двадцать четыре часа отправили в Союз и тут же исключили из института.
Но хватит о войне.
Обратимся вновь к суровым реалиям, скажем так, домашней жизни ВИИЯ. Отличительной их чертой было беспредельное стукачество. Нас, взраставших в условиях развитого социализма, стукачами не удивить. Стучали по месту учебы, стучали по месту работы, стучали по всем местам. Стучали злые недруги и лучшие друзья. Но ВИИЯ и здесь ярко блистал на общем фоне. Бытовала пословица: "Если пить, то вдвоем, чтобы потом знать, кто тебя заложил". Мне в то время был двадцать один год и отличался я чисто детским идеализмом. Как-то просто не приходило в голову, что приятели могут преспокойненько тебя закладывать. Поэтому я был весьма неприятно удивлен, когда незадолго до нашего расставания начальник курса, майор Летунов, подробно пересказал мне все мои неосторожные разговоры и шуточки в курилке и в казарме - с соответствующими комментариями и выводами.
==Честно говоря, логика стукачей в ВИИЯ остается для меня загадкой по сей день. Ну, почему, в сущности, появлялись стукачи? Кто-то попал на крючок КГБ, а кто-то таким способом разравнивал ухабы на дорожке своей карьеры . Но все дело-то в том, что на западном факультете ВИИЯ в основном был контингент, которому не нужно было ломать голову над тем, как пробиться в люди на этом свете. А зачем же, в таком случае, стучать? Спустя несколько лет после завершения моей военно-полевой эпопеи я случайно узнал, кто именно стучал на меня в ВИИЯ. И сильно удивился. Согласно законам классического детектива стукачами оказались самые неожиданные персонажи - не самые близкие друзья, но, скажем так, очень хорошие приятели.
Тема стукачества сейчас, в общем-то, не актуальна. Для моего поколения она понятна без особых комментариев, а для поколения следующего может оказаться непостижимой, несмотря ни на какие объяснения, точно так же, как для нас непонятен менталитет поколения своих родителей.
Нужно сказать, что когда мой опус о ВИИЯ и его продолжение уже вышли в свет, я получил нарекание от международной читательской массы. Меня упрекнули, что в своем повествовании я увлекся стороной героической - описаниями полетов на границе стратосферы, деяниями стукачей и генеральских детей, -- и оставил в пренебрежении детали простой повседневной жизни.
Тяжело задумавшись, я повздыхал и, наконец, откровенно признаю: да, было дело, было - что пренебрег, то пренебрег, ничего не скажешь.
Ну, что ж, о буднях, так о буднях. О верной солдатской дружбе, о повседневной учебе ратному делу, о песнях....
Итак, о песнях. Безжалостная память тут же обратила меня к шедеврам советского экрана. Сорвав козни врагов страны Советов, разведчик жует травинку и тихо напевает про родные березы. Или - опустим планку пониже - комплексная бригада механизаторов задорно и с огоньком поет, собравшись вместе в конце радостного трудового дня.
Пели и в ВИИЯ. Пели просто так и пели на прогулке. Нет, нет, я не имею в виду неторопливые прогулки по аллее под шуршание опавших осенних листьев. Прогулка в армии, это совсем другое дело. Я думаю, что служившим не нужно напоминать - полдесятого вечера, заснеженный плац, злые солдатики усердно ходят строем по кругу, натужно распевая идиотски-бодрые песни типа "Не плачь девчонка, пройдут дожди, солдат вернется, ты только жди".
В ВИИЯ тоже был и плац, и бессмысленное хождение. Только песни другие. Например, один из курсов нашего факультета исполнял Yellow Submarine. Иногда мне кажется, что битлы написали ее по заказу Министерства обороны СССР. Эта песня просто идеально ложится под строевой шаг. Хотите проверить?
Итак, пятки вместе, носки раздвинуты на ширину ружейного приклада. По команде: "С места, с песней, шаго-о-ом марш!" - выпучиваете глаза и делаете вдох: "In the to-o-wn where I was born, lived the ma-a-an who sailed the sea..."
Видите, чудесно получается.
Наш курс пел "Орлята учатся летать". Правда, с одной вариацией. Вспомните слова бессмертного комсомольского шлягера: "Ничем орлят не испугать, орлята учатся летать". Между этими двумя фразами замыслена пауза. Так вот, в эту паузу мы просто вставляли слова "мать, мать". И возникал эффект явно не предусмотренный композитором Александрой Пахмутовой.
Вне строя пели всякие-всякости. Очень популярны были псевдобелогвардейские баллады или, например, "Генерал-аншеф Раевский сам сидит на взгорье, в правой ручке держит первой степени Егорья".
А в промежутках между пением слушатели ВИИЯ предавались другим любимым делам - кто учился, кто стучал, кто совмещал оба эти занятия.
Наконец, нельзя не упомянуть еще одну уникальную особенность ВИИЯ. Уже после моего благополучного отбытия из этого учебного заведения туда стали принимать девушек. Их было мало, очень мало. Вначале, если мне не изменяет память, всего лишь одна группа из шести человек. Почему они появились вообще? Логика этого решения очевидна. Поставьте себя на место убеленного сединами заслуженного генерал-полковника. Все у него есть: и должность, и ордена, и всякие блага. Но вот одна заковырка - послал ему Господь одних только дочерей. Что за дискриминация! С сыновьями, значит, нет забот (если, конечно, они не уродились полными и законченными дебилами), а дочерей думай еще, куда пристраивать! И придумали.
С двумя выпускницами из этой первой группы я столкнулся позже, когда в начале восьмидесятых работал переводчиком в одной интересной конторе. Там переводилась документация на военную технику, которую СССР поставлял в слабо- и недоразвитые страны здоровой ориентации. Я работал в отделе, занимавшемся авиацией. В частности, среди всего прочего мне довелось переводить инструкцию по боевому применению одной из модификаций ранее упоминавшегося мною перехватчика МИГ-25 (больше всего знаменитого полетом старшего лейтенанта Беленко, угнавшего такой самолет в Японию к иссупленной радости американцев). Так вот, в этой конторе бок о бок трудились гражданские переводчики и военные. Работа была одна и та же - только зарплата разная. Офицер-переводчик получал примерно в два с половиной раза больше гражданского коллеги. И еще одно - у гражданских была месячная норма перевода, у военных не было.
Лучше всех устроились военные девочки. Они были кадровыми офицерами Советской Армии, старшими лейтенантами. То есть, пользовались всеми полагающимися офицерам льготами (а это и налоги, и плата за квартиру, и т.д.). Но при этом формы не носили и ни на какие дежурства их не назначали. Мало того, если в какой-то момент товарищ офицер решала, что тяготы и лишения воинской службы не по ней, ( ну, например, что хотелось бы сосредоточиться на воспитании детей) она в любой момент могла оставить службу без какого бы то ни было ущерба для себя.
На этом, думаю, можно тему ВИИЯ закрыть. Да, вот еще. Задумывались ли мы о будущей карьере? Мне кажется, не очень. Во-первых, зачем задумываться в двадцать лет? Во-вторых, по-моему уже тогда я стал смутно понимать бессмысленность какого бы то ни было долговременного планирования своей жизни. Ну, посудите сами - после ВИИЯ и восьми месяцев дослуживания в строевой части я оказался монтажником на стройке в Люберцах и Москве; потом сменил телогрейку на галстук и строгий костюм чиновника, и явился народу в облике референта и старшего референта Управления внешних сношений Госпрофобра СССР. Потом стал сотрудником Интуриста в аэропорту Домодедово; потом переводчиком Министерства обороны; потом следующий акт и полная смена декораций: садчик и выставщик горячего цеха на кирпичном заводе (класс, да?); потом... потом перевернем молча страничку. Так оно и мелькает - проходчик в геологоразведке, помбура в геологоразведке, стропальщик, инструктор областного отделения Общества борьбы за трезвость (да-да, была и такая замечательная работа, которой я очень горжусь), внештатный переводчик международного отдела Всесоюзного Совета евангельских христиан-баптистов и одновременно стрелок ВОХР, переводчик духовной семинарии... Уф! На этом остановимся. Вспомните Гиляровского - "Кисмет"! При всей диковинности только что очерченного - пусть неполно и пунктиром - созвездия моей скромной трудовой биографии каждый шаг, как выяснялось впоследствии, оказывался не случайным судорожным прыжком испуганной лани, а очередным кирпичиком, из которого складывалась дорога под скромным названием: "Мой жизненный путь". Ну да, та самая Yellow Brick Road...., только не из желтого кирпича. Есть там и бурый, и черный, и красный - все цвета есть. Так вот, не будь хотя бы одного из этих кирпичиков, выпало бы какое-то логическое звено и вся дорога извивалась иначе, а, может быть, и, вообще, вела бы в другую сторону или завершилась скромным бугорком с датами явления в этот мир и отбытия из него.
Как же смотрится на этом пестром фоне ВИИЯ? Да так, -- одна страничка в биографии. Интересная, но, может быть, все же, не самая интересная. Какая самая интересная? Не знаю, я пока участник этого действа, я еще в процессе, скажем так, творения этой самой биографии. Поэтому трудно сказать. Для меня ВИИЯ - один брусок в разноцветной кирпичной дороге.
Ну, хватит. Конечно, соблазнительно начать рассказывать о моей личной карьере в ВИИЯ и о том, как она закончилась. Но вполне достаточно упомянуть, что круг замкнулся и спустя полтора года я оказался вновь в Солнечногорске в качестве рядового Советской Армии. Теоретически спустя, буквально, месяц-два меня должны были демобилизовать вместе с моим призывом. Практически я на восемь месяцев оказался единственным во всем огромном гарнизоне срочнослужащим, который в отличие от всех порядочных людей служил уже третий год. В общем, в очередной раз стал местной достопримечательностью. И этим нисколько не гордился. А очень даже наоборот, стало мне все глубоко по фигу и, вообще, был я какой-то грустный и злой. Именно тогда от тоски я впервые стал вести дневник, который был найден во время рядовой облавы, конфискован и уничтожен начальником штаба части, майором Сойкиным. А жаль.