Еще до того, как я стал аспирантом в московском Институте машиноведения Академии Наук CCCР, у моего знаменитого шефа, профессора А.Е.Кобринского, был другой аспирант, который в какой-то момент представил ему на просмотр первый вариант своей кандидатской диссертации. В отличие от всех других аспирантов, использовавших номера для обозначения формул, этот почему-то выбрал буквы для этой цели. В тексте это выглядело так: "Подставим уравнение (А) в (Д)" и т.д. Шеф терпел это все до того момента, пока не встретил фразу "Подставим формулу (Е) в (Ж)". Тут он не выдержал и тут же на полях написал: "Всю твою работу надо подставить в Ж".
Общественная работа
Среди старших научных сотрудников нашей лаборатории был один, который был очень сильным теоретиком, большим специалистом в своей области механики. Но он был очень сложным человеком, с большим самомнением и не слишком высоким мнением о других. Я бы не сказал, что его очень любили в лаборатории, хотя все уважали его за знания.
Однажды в лаборатории обсуждались какие-то общественные нагрузки, которые в то время каждый обязан был иметь. А этот сотрудник как раз в .то время отсутствовал. Когда о нем зашла речь, все стали вспоминать, а есть ли у него какая-нибудь нагрузка. И тогда записной остряк нашей лаборатории выдал: "Конечно у него есть общественная работа - хронический тонзиллит".
К вопросу о физиономистике
Когда я поступил в аспирантуру, я начал ходить на защиты диссертаций в Ученом
Совете нашего института. Когда я пришел на защиту в первый раз, то увидел всех корифеев нашего института в президиуме, включая академика-директора института, который был председателем Совета. Защита началась, и через какое-то время в зал зашел щуплый мужичок, одетый совсем по-простецки: куцый пиджачок, под ним какая-то футболка с выложенным поверху пиджака воротником. И внешность была невзрачная: маленькие глазки, маленький такой чубчик свисал на такой же маленький лоб. Он прошел в первый ряд и что-то сказал шепотом нашему директору института. После этого он отошел в сторонку и сел на стул недалеко от него. Сел как-то на краешек стула, было впечатление, что он вот-вот уйдет.
Я сразу как-то вычислил, что это, должно быть, директорский шофер. Вот выполнил какое-то его поручение и пришел доложить об этом. Смущало то, что он продолжал сидеть в президиуме, но я подумал, что он, может, ожидает какого-то другого поручения. Время шло, а он все сидел. И я уже начал думать, какой все-таки нахальный шофер у нашего директора. Ведь выполнил свое дело, чего же ты сидишь среди всей профессуры.
Так продолжалось довольно долго и, наконец, началось обсуждение работы. И тут "шофер" поднял руку и попросил слова. Он оказался завкафедрой другого института, членом-корреспондентом Академии и зампредседателя Ученого Совета.
Из научных сфер
В Союзе я много лет проработал в Казахском государственном университете. Помимо преподавания и занятий наукой были там у меня, как и у всех, всякие общественные обязанности. А одна такая общественная работа была довольно высокого уровня. Я был ученым секретарем Ученого Совета по присуждению докторских степеней в области теории механизмов и машин. Мы, конечно, также присуждали и степени кандидатов наук. Достаточно сказать, что на весь Союз было всего 4 таких Совета, причем наш был один, так сказать, периферийный, остальные - в Москве и Ленинграде. Поэтому многие претенденты в доктора наук, боявшиеся защищать там, валом валили к нам. Особенно, конечно, претенденты из республик Средней Азии, Грузии и т.д.
За годы работы в Совете через мои руки прошла масса докторских и кандидатских диссертаций. Была много любопытных случаев и ситуаций. Вот одна из них.
К нам в Совет приехал защищать кандидатскую диссертацию болгарский аспирант одного ленинградского профессора. А процедура приема диссертации к защите состояла в том, что сначала соискатель ученой степени должен был доложить свою работу на семинаре кафедры, и, если кафедра давала положительное заключение, то работа принималась к защите. Вот и этому болгарину назначили доклад на семинаре, который назывался также предварительной защитой или просто предзащитой. Обычно эти предзащиты проходили гладко, особенно для кандидатских диссертаций, где никакой политики в отличие от докторских не было.
И вот пришел день этой предзащиты. Болгарин стоял у доски в большой аудитории, перед вывешенными плакатами, показывающими его работу, и делал доклад. Диссертация у него была нормальная, обычная аспирантская работа. Да и его ленинградский руководитель был очень ушлый, опытный мужик, хорошо знавший свое дело, подготовивший много аспирантов, так что проблем здесь быть не должно было. Хотя по ходу доклада я обратил внимание на следующее. Дело в том, что этот аспирант был весьма маленького роста. Коренастый такой парнишка, но короткий. И, видно, были у него с этим какие-то психологические проблемы. Т.е. компенсировать свою низкорослость он пытался, придавая себе эдакий важный вид. Например, он был одет в очень элегантный костюм-тройку. Он не говорил, а важно излагал, выпятив грудь. Также, рассказывая, он держал левую руку в кармане брюк, правой пользуясь указкой. Было немного смешно смотреть на него, т.к. он выглядел эдаким Наполеончиком. Хотя, с другой стороны, я стал опасаться как бы эта его манера выступать как-то не повредила ему. Я то знал, что держать руку в кармане во время доклада вообще не рекомендуется, особенно на аспирантском уровне.
Но действительность превзошла все мои ожидания. После его доклада началось обсуждение. Было, помню, одно выступление в поддержку работы. А потом слово взял казах - один из самых опытных доцентов нашей кафедры (назовем его Х.), который выдал следующее. Сначала он сказал, что доложенная работа не представляет собой ничего интересного в научном плане, что уже, может, десятки работ были сделаны в этом направлении (тут он был прав, но в случае кандидатских диссертаций на это всегда закрывались глаза).
А потом Х. выдал самое главное:
"И вообще, посмотрите, как он ведет себя здесь?! Он докладывает свою кандидатскую диссертацию и держит при этом руку в кармане, как будто он чему-то поучает нас. (Тут я подумал: Вот оно! Вот с этого и надо было тебе начинать.) Он что, думает, что приехал в деревню и будет нас учить теории механизмов и машин? Да мы таких диссертаций видели сотни. Совершенно пустая работа и ничего особого в ней нет. Нет никакого смысла принимать ее к защите."
После этого выступления в аудитории было гробовое молчание. Ясно было, что судьба работы решена. Председательствующий объявил, что диссертация нуждается в доработке и закрыл заседание. Все разошлись.
Мы, члены кафедры, прошли в свою комнату. Было какое-то неловкое молчание, настолько необычно было происшедшее. А нужно сказать, что на кафедре работали практически одни казахи. Один я был евреем, да еще был один пожилой русский мужчина-старший преподаватель. И вдруг среди общего молчания еще один доцент нашей кафедры - женщина-казашка М. сказала: "Ну ты, Х., сегодня выступил, как казах."
Все, включая этого Х., остолбенели. Видя всеобщее изумление, М. развила свою мысль: "Вот, как ты сегодня, узбек бы никогда не выступил. Он бы говорил много слов, хвалил бы работу, отмечал какие-то мелкие недостатки, а в конце просто сказал бы, что работа требует небольшой доработки тут, небольшой доработки там и предложил бы прием к защите отложить. А что сделал ты? Ты налетел на него, как коршун, вытащил как бы меч из ножен и отчикнул его башку без разговоров. Точно так наши предки-казахи поступали в старые времена."
Х. поморгал глазами, но ничего не сказал. Пришлось ему выдавить из себя улыбку и принять все это за шутку. Дело в том, что эта М. была племянницей нашего шефа, ректора университета, завкафедрой и председателя Совета, которого на этом заседании не было. Конфликтовать с нею он не мог. На этом разошлись.
А продолжение этой истории было такое. Бедный болгарин был до того убит происшедшим, что прямо из нашей аудитории он умчался в аэропорт. Сел в первый же самолет и улетел в Ленинград. Он до того хотел покинуть место экзекуции, что даже не позаботился о своих плакатах и оставил их висеть там, где они были. Правда, ожидая вылета, он успел позвонить своему шефу в Ленинград и рассказать о происшедшем. А дальше началась политика. Тот тут же перезвонил нашему боссу, который от того первого узнал о происшедшем. На следующий день наш шеф собрал нас у себя в кабинете. Он был настроен доброжелательно. Он слегка попенял Х. за его агрессивность. Он, конечно, не знал всей этой истории с рукой в кармане и думал, что речь идет о чисто научных претензиях. Он сказал Х.:
"И чего ты на него так взъярился? Ну слабая у него диссертация, ну так что? Бывают и послабее. А от того, что он получит от нас степень, ничего не изменится. Даже деньги за нее будем платить ему не мы, Советский Союз, а Болгария. Так что примите решение о переработке диссертации с учетом сделанных замечаний и последующем приеме к защите."
С этим всем пришлось согласиться, тем более, что и замечаний особых по работе на самом деле не было. Болгарину пришлось вскоре опять лететь в Алма-Ату. Он защитил свою кандидатскую в том же году.