Когда мы приехали в Израиль, у нас там практически не было ни друзей, ни родных. Мы были одни со всеми этими бесчисленными проблемами новых репатриантов. Но через какое-то время в нашем городе нашелся некий дядя Петя, родственник знакомой моих родителей. Он стал навещать нас периодически и здорово опекал нас первое время. Помню, он поразил нас тогда новым для нас продуктом. Он вывалил из маленькой баночки на тарелку нечто молочного цвета, стоявшее торчком на тарелке и сохранявшее форму баночки. Оказалось - сметана. Она, естественно, не имела ничего общего - кроме цвета - с той сметаной, которую мы годами ели в Союзе.
Дядя Петя же снабжал нас первыми познаниями в разговорном израильском языке. Я говорю - израильском, потому что на самом деле иврит включает в себя не только массу идишских слов, но и слова из других языков, о чем я скажу ниже. Например, поначалу моя жена не знала ни слова на иврите, но, зная немецкий, она могла объясняться с людьми, говорящими на идиш. Начав учиться в ульпане (школе иврита для новых эмигрантов), мы получали там официальную версию иврита. А дядя Петя, который, будучи пенсионером, подрабатывал за наличные на арабском шуке (рынке), находился в гуще разговорного языка и выдавал нам преимущественно ивритские слова, имеющие на русском языке матерное звучание. Это было мукой для моей жены, которая в жизни не слышала столько русского мата в каждодневной речи.
Всего Петиного репертуара не упомню, но в нем были, конечно, хорошо известные русскоязычному израильтянину слова, которые к настоящему времени описаны, например, И.Губерманом и Д.Рубиной. Среди них отмечу, кажется, первое и потому лучше всего выученное "чек дахуй", т.е. отложенный чек.
Периодически Петя приходил и приносил свое новое лингвистическое открытие. Одно из них было, помню, вполне оригинальным: "нехираим" - ноздри. Но произносилось это, конечно, как "нихераим".
Вообще дядя Петя, несмотря на его солидный возраст (а было ему уже тогда хорошо за 60), очень специализировался на шуточках сексуального плана и не только лингвистических. Например, он однажды продемонстрировал нам придуманную им манеру ходить по ночам. Он тогда засовывал маленький фонарик в карман своих брюк и позиционировал его точно между ног. И когда он видел приближающуюся в темноте женщину, он включал фонарик. Женщины с криком шарахались от него и убегали, увидев приближающегося мужчину с горящим огнем причинным местом. А дядя Петя, рассказывая нам об этом, хохотал: "У всех стоит, а у меня горит".
А насчет израильского языка вспоминается случай на работе моей жены. Это было через года три после нашего приезда. Зная уже тогда 4 языка, жена работала на огромном химическом предприятии в отделе экспорта. У нее было в тот момент три начальника - менеджеры этого отдела. Каждый давал ей какую-то работу, и она сама распределяла свое время, делая ее. В один прекрасный день в отделе была запарка. Было очень много работы, причем менеджеры давали жене указания, зачастую противоречащие друг другу. Например, один давал ей задание сделать что-то. Тут же подходил другой менеджер и говорил, что это не надо делать, и давал ей что-то другое. Потом опять подходил первый и спрашивал, сделано ли его задание. И так продолжалось весь день. В какой-то момент один из менеджеров, довольно грубый тип, подошел к жене и спросил ее, сделана ли работа, которую он ей поручал. Она ответила, что другой менеджер сказал, что ее не нужно делать. Тогда тот неожиданно разъярился, стал ругать ее и закончил свою тираду словами: "Лехи (иди) кибенемат". Моя жена остолбенела. Ее в жизни никто такими словами не ругал. Она убежала в другую комнату и там разрыдалась. В отделе начался шум. Остальные менеджеры накинулись на того, который ругался, и стали допытываться, что же такого он сказал жене. Он оправдывался, что не сказал ничего особенного, но они его так застыдили, что в конце концов он пошел извиняться. Он сказал моей жене, что не хотел ее обидеть и вообще не говорил ей ничего плохого. "Ну вот это слово, что ты сказал в конце, - говорила она ему, - это же ужасно". "Что же в этом ужасного? - отвечал он, - У нас в доме все это говорили друг другу." "Но у этого слова очень плохой смысл на русском языке" - объясняла ему жена. "Разве это русское слово? Не может быть. Это наше, ивритское слово, и оно означает что-то типа "Иди отсюда подальше", - удивлялся тот, - Первый раз слышу о том, что оно русское. Тогда скажи мне его значение." Жена, естественно, наотрез отказалась. Но тем или иным образом конфликт был улажен и мир восстановлен.
И вот только не так давно я прочитал в дневниках Сергея Довлатова заметку о его армянском дедушке с его громовым "абанамат", которое никто не понимал, но все страшно боялись. Из той же оперы, как говорится.
А вот другая история по теме. У жены в ульпане преподавательница однажды сказала, что вот сегодня она их будет учить очень известной песне "Катюша". Правда, она произнесла название как Катюшка, но русскоязычная публика стала понимающе переглядываться. Ишь ты - даже в Израиле знают нашу песню.
Преподавательница начала писать на доске ивритский текст песни. Все старательно записывали его в свои тетради, не особенно вдумываясь в смысл записываемого. Вдруг моя жена - филолог по образованию -спросила учительницу: "А почему вы все местоимения и глаголы, относящиеся к Катюшке пишете в мужском роде? Типа он поет, он пошел и т.д. Это что, ошибка?" На это учительница тут же заявила, что у нее все правильно, а Катюшка - это же мужчина. Тут в классе поднялась буря. Все хором начали ей доказывать, что в русской песне это всегда была девушка. "В какой такой русской песне? - протестовала учительница. Это наша ивритская песня, и в ней всегда Катюшка был мужчиной." Так ни до чего они и не договорились. И только уже дома, когда жена рассказала мне эту историю, я вдруг осознал, что если это песня о двух мужчинах, то что за такие особые отношения их связывали?
Для взрослых людей, приезжающих в Израиль, выучивание иврита всегда является проблемой. Уж больно необычным является этот язык. Хотя, когда он уже выучен, ты видишь, что не так уж страшен черт, как его малюют. Например, как ни странно, я нашел в нем даже общие с русским языком черты. Я имею в виду прямой порядок слов, принятый во многих других языках: английском, французском, немецком. Там фраза всегда строится по стандарту: сначала подлежащее, потом сказуемое, потом всякие определения, дополнения и т.п. Тогда фраза всегда выглядит, например, так: "Я скушал свое пирожное." В русском языке прямой порядок слов не является обязательным. Вы можете сказать вышеприведенную фразу по-разному: "Скушал я свое пирожное", "Свое пирожное я скушал" и т.д. Вот такая же структура речи принята и в иврите, что, конечно, несколько облегчает его изучение нашему брату - русскоязычному репатрианту. Может быть, кстати, и поэтому, но разговорный иврит дается нашим людям довольно неплохо. А вот когда доходит до чтения или, тем более, до письма на иврите - вот тут начинаются проблемы. Я работал в израильском университете с профессором, приехавшим в Израиль из Союза лет 20 назад. Иврит у него был, конечно, свободный. Но когда нужно было написать какую-нибудь официальную бумагу на нем, профессор вздыхал, вытаскивал словарик и начинал с трудом вырисовывать на бумаге ивритские буквы.
А когда язык выучен, наши русскоязычные остряки начинают вовсю работать с ивритом, выкручивая его на свой лад. Вот один пример. Есть такое ивритское местоимение "анахну" - мы. Так вот русские евреи составили такое смешанное предложение: "Анахну мы сюда приехали?" Вроде бы никакого смысла. Но он появляется, если слово анахну разделить на три части. Тогда появляется вопрос, который уже приобретает какой-то смысл для русскоязычного слушателя: "А на хну мы сюда приехали?"
Хотя, несмотря ни на что, нельзя сказать, что выучивание иврита является простой задачей для взрослых людей. А вот дети схватывают это язык, как, впрочем, и все другие с налета. Вот один пример из жизни моей семьи.
Недавние репатрианты, Денис с мамой говорят на иврите. Обсуждается важная тема: Денис уже съел порцию мороженого, но хочет еще. Мама объясняет ему, что больше нельзя, т.к. он может простудить горло. Денис выпрашивает. На иврите говорят, чтобы четырехлетняя Марина, стоящая рядом, тоже не стала просить мороженого. Марина, которая не знает иврита, потому что ее ему еще не учили, стоит и слушает этот диспут, переводя взгляд поочередно с мамы на Дениса и обратно. Она долго слушает, а потом говорит по-русски: "Денис, ну мама же тебе сказала, что нельзя тебе мороженое. Сколько можно повторять?" Была длительная пауза. Мама с Денисом озадаченно смотрят друг на друга. А потом Денис говорит: "Мама, а зачем мы тогда говорим на иврите, если она все понимает?"
Зато эти же дети благополучно забывают в Израиле русский язык, как это они делают и в Канаде. Эта ситуация тоже была в Израиле, но больше относится к жанру "От двух до пяти".
Сын наших приятелей участвовал в концерте, играя на гитаре. Пятилетнюю Марину попросили вручить ему цветы после выступления. Она согласилась:
- Хорошо, я их ему отду.
- Нет, Мариночка, - сказали ей. - Ты говоришь неправильно. Как надо правильно сказать?
- Ладно, - сказала Марина, - я их ему отдаду.
- Нет, это тоже неправильно, говорили мы ей. Вспомни, как надо говорить?
И тогда она сказала: Ну ладно, тогда я их ему отдам.