Я познакомился с Жорой в начале 70-х годов, когда пришел учиться в аспирантуру московского научно-исследовательского института. Мне тогда было года 24, а Жора был лет на 7-8 старше. Как и положено аспиранту, я много работал. Народ из лаборатории уже расходился, а я все вечера просиживал там. Но точно так же просиживал вечера в лаборатории и Жора, который был в ней старшим научным сотрудником. Наши столы были рядом, так что мы все время видели друг друга. А просиживал он там вечера, потому что в это же самое время заканчивал свою докторскую диссертацию.
Проводя вместе столько времени, мы немного сблизились, хотя все равно я для него был салага. Я знал, что у него есть жена и маленький сын. Он был очень сильный научный работник, делал диссертацию в весьма новом и перспективном направлении, собираясь стать первым доктором наук в Союзе в этой области.
Он и в общем плане был довольно образованным. Знал много туристских песен, забавных стишков (и не только опубликованных в официальной печати, скорее, приходящих из самиздата). Помню, что как-то в разговоре всплыло слово "резон", и Жора тут же выдал:
Никакого нет резона
У себя держать бизона,
Так как это жвачное
Грубое и мрачное.
А однажды он процитировал целую поэму, насмехавшуюся над современными корифеями Союза советских писателей. Оно пришло явно не из "Литературной газеты". Запомнились строки о тогдашнем таджикском классике Мирзо Турсун-Заде. Он, якобы, лечит на пляже и загорает:
Он лежит и в ус не дует
И заде свое турсует.
Мы с ним иногда разговаривали о прочитанных книгах, хотя как раз в то время он ничего не читал, будучи полностью погружен в свою работу. Я знал также, что он был заядлым туристом, ходившим в турпоходы и плавающим на байдарке. Поэтому он выглядел весьма спортивно, был строен и быстр в движениях.
Плюс ко всему в своем относительно молодом возрасте он был еще и членом партии, что было важно в те годы. Он, в отличие от меня, кстати, был весьма осторожен и склонен к научной политике. Например, в какой-то момент, он практически закончил свою диссертацию, но все не защищал ее, так как не был уверен, что она благополучно пройдет все последующие стадии. И как-то он сообщил мне, сияя, что глава нашего научного направления академик А. дал ему добро на защиту. После этого все быстро закрутилось.
Защита прошла прекрасно, а после нее был банкет (официально запрещенный, но неофициально всегда проводимый). На банкете была вся лаборатория в полном составе, много всякого институтского начальства. Можно было понять, что Жору рассматривают как восходящую звезду, которая со временем займет высокое положение в институте, поэтому все хотели с ним дружить. Еще бы, ведь он защитил докторскую в 33 года, и вся его научная карьера была впереди. Были там также мама Жоры (отец его уже умер) и его жена - маленькая незаметная женщина. На банкет пришел даже сам академик А. с супругой, выказав тем самым свою поддержку Жоре, что было необычно. Обычно академик не посещал такие мероприятия. Было много тостов за Жору, за его успехи в науке, за семейное счастье. Все, как обычно.
После этого продолжились будни. Жора перестал так много работать, и я больше времени вечерами в лаборатории проводил теперь в одиночестве. Жора перешел на нормальный режим работы - днями и находился в ожидании утверждения своей докторской. Процесс этот был всегда долгий, даже при всем расположении к диссертанту. А пока к Жоре пришел новый успех. В один прекрасный момент мы все узнали, что он уезжает в годовую научную стажировку в Югославию. Это было такой редкостью в советские времена.
Эта поездка была для него оформлена иностранным отделом института, которым заведовала молодая и весьма интересная женщина Элеонора. У нее была отличная фигура, и она прекрасно одевалась. Эта Элеонора была вполне в моем вкусе и всегда мне нравилась. На Жорином банкете я даже станцевал с ней несколько раз. Один раз, помню, даже отбил ее у Жоры на один из танцев. Это все было как бы в шутку, и мы все тогда посмеялись. Элеонора держалась очень запросто и не заносилась. Хотя я все время помнил, что она была непростая штучка. Обычный человек не мог в советские времена занимать такую должность, связанную с загранделами. Поэтому я ясно понимал, что либо она чья-то дочь, либо жена (хотя никто и никогда не мог сказать мне даже, замужем ли она, что уже само по себе было странно, так как обычно все друг о друге всё знали), и в любом случае она, как минимум, на хорошем счету в КГБ.
Так вот Элеонора оформила Жоре всю эту стажировку, и он уехал в Югославию. Когда он уже уехал, до меня дошли какие-то намеки, что Жору с Элеонорой связывали весьма близкие отношения. Наверняка этого, естественно, никто не знал, но это как бы объясняло, почему именно Жора один из большого количества научных сотрудников института получил такую поездку-мечту. Ведь в те времена Югославия была для нас так же недосягаема, как и Англия, например.
Жора поехал работать в очень передовой по нашей тематике югославский научный институт, которым руководил очень известный ученый профессор В. Жора там, похоже, хорошо поработал, так как тогда он опубликовал ряд статей, на которые и посейчас ссылаются ученые разных стран.
Пока Жора пребывал в Югославии, его диссертацию утвердили, и он вернулся в институт уже доктором наук.
Вскоре выяснилось, как он вернулся домой. Особенность ситуации заключалась в том, что за время его отсутствия жена родила ему второго сына. Так вот в день приезда Жоры из Югославии, о котором его жена, конечно, знала, он приехал домой, открыл дверь квартиры, вошел и остановился на пороге. Жена, увидев его, радостно воскликнула:
- Жора, ну наконец-то!
И она приготовилась броситься ему на шею.
Но Жора жестом руки остановил ее и сказал:
- Значит так. Я с тобой развожусь. Извини, что раньше не сообщил. А сейчас я ухожу жить к маме.
И он ушел. Легко представить, что было с его женой.
А жизнь продолжалась. Жора теперь был доктором наук, но его поведение не изменилось. Он держался так же запросто, как и раньше, так же азартно резался в шахматы в лабораторных блиц-турнирах. Но всем ясно было, что это лишь вопрос времени, когда он сделает свой следующий шаг наверх. И вскоре мы узнали, что его пригласили заведующим кафедрой в один из московских ВУЗов. Он принял предложение и ушел из нашего института. Но он иногда встречался с нами на каких-то мероприятиях лаборатории, куда его по старой памяти приглашали. В лаборатории было несколько ребят, с которыми он поддерживал более тесные отношения. Я не был одним из его близких друзей, но все-таки он контачил и со мной. Поэтому через какое-то время мы узнали, что он уже развелся с женой.
И вот однажды один из наших научных сотрудников сообщил, что к Жоре приехала в гости женщина из Югославии, и они расписались в ЗАГСе. А этого парня Жора попросил быть его свидетелем. Все тут же встало на свои места. Стал понятен Жорин уход из семьи и развод. Теперь у него появилась новая жена и возник другой вопрос: будет ли она переезжать в Москву или Жора собирается сделать невозможное и переехать в Белград? Напомню, что это была уже середина 70-х годов, и любая заграница была отделена от нас железным занавесом.
Где-то через пол-года новая Жорина жена опять приехала в Москву и мы - несколько человек из лаборатории - встретились с Жорой и с ней. Не помню, по какому случаю это было, да это и неважно. Более важно то, что женщина, которую звали Наталья, произвела на нас приятное впечатление. Несмотря на ее русское имя, она была настоящая сербка. Она не была молодой девицей, а производила впечатление зрелой женщины. Она не была красавицей, но была приятной на вид и мягкой по характеру.
Теперь было еще более интересно, как повернут события дальше. Ведь не будет же Жора жить с молодой женой врозь!
И скоро гром грянул! Мы узнали, что Жора подал заявление на выезд в Югославию к жене. Опять же, в то время это было экстраординарное событие. Мало кто в те годы уезжал из Союза. Уезжали, в основном, диссиденты. Даже массовая еврейская эмиграция еще практически не началась. Так что Жора был одним из первых, кто ступил на эту тропу.
Поскольку он был русским человеком да к тому же еще и членом партии, с ним сначала пытались договориться по-мирному. Его спрашивали в соответствующих органах, почему он должен ехать в Югославию, а почему его жена не может переехать на жительство в Москву. На это у Жоры был заготовлен ответ, что у его жены плохие легкие, и ей противопоказаны суровые московские зимы. Пытались также давить на Жорин патриотизм, напоминали, сколько Родина потратила на его обучение. Ему также напоминали, что у него в Союзе двое детей, которых он должен содержать. На это Жора заявил, что готов до отъезда выплатить все деньги, которые должны идти на их содержание.
Когда в органах убедились, что по-доброму с Жорой не получается, там перешли к жестким мерам. Удержать его в Союзе силой они не могли, а поэтому перед тем, как отпустить, прошлись по нему асфальтовым катком. На нем, практически, опробовали ту методику, которую вскоре начали применять по отношению к евреям, задумавшим покинуть советскую родину. Можно сказать, что русский Жора был одним из первых людей, прошедших еврейским путем, ведущим из Союза.
На этом пути его сначала прорабатывали на партсобрании, где выступавшие клеймили его как предателя Родины. В заключение его исключили из партии. Затем его сняли с должности завкафедрой. И только после этого ему дали разрешение на выезд.
И Жора уехал. Было много разговоров в то время о нем. Основная тема была: останется ли он жить с Натальей или же вся эта женитьба была придумана только для того, чтобы сбежать из Союза. Жизнь показала, что это была настоящая любовь, но это выяснилось гораздо позже.
А тогда я, естественно, полностью потерял связь с Жорой и уже и не думал когда-либо ее восстановить. Слухи о его жизни в Югославии доходили до нас. Говорили, что у него там были большие сложности с работой.
Много лет спустя я, уже живя на Западе, встретился на одной из международных конференций с тем самым профессором В., у которого Жора был на стажировке в Белграде. Я встретил В. в США, что было большой редкостью, так как он очень редко приезжал в Америку. Оказывается, что у него было правило никогда не пользоваться самолетами. Поэтому он обычно плыл в Штаты пароходом, набирая две-три конференции для посещения и перемещаясь по Штатам, опять же, поездом или машиной. Потом он так же пароходом плыл обратно в Югославию. Очевидно, он боялся летать самолетами, но почему-то не боялся плыть пароходом, не опасаясь судьбы пассажиров "Титаника". Ну что ж, у каждого свой бзик.
Мы с В. очень давно встречались в Москве в моем бывшем институте, я также хорошо знал его работы. Он был, действительно, крупный ученый. Я подошел к нему, представился, напомнил о себе. У нас с ним было много общих знакомых. Мы поговорили о них. Пошли вместе выпить кофе. И тогда я его спросил, что он знает о Жоре.
Тот очень оживился. Очевидно, для него это была интересная тема. И вот от него-то я и узнал, как сложилась Жорина жизнь в Югославии. Оказалось, что, приехав туда, он прямиком направился к этому самому профессору В. Они хорошо поработали во время его стажировки, поэтому Жора рассчитывал продолжить свою работу в том же институте, но теперь уже в качестве югославского гражданина. Но с этим все было не так просто.
Профессор В. объяснял мне:
- Понимаете, когда он приезжал к нам на стажировку, он был ваш человек, и даже деньги ему платило наше министерство науки, а не наш институт. А когда он пришел к нам в качестве нашего гражданина, оказалось, что у нас нет денег платить ему зарплату. Мы бы рады были иметь его в качестве научного сотрудника, так как он очень сильный специалист, но у нас просто не было денег содержать его.
Так я узнал о непростой жизни Жоры в Югославии. Он иногда где-то подрабатывал по мелочам, но постоянная работа ему не светила. Югославия ведь маленькая страна, не так уж много научных институтов там есть. А языка для преподавания в тамошних университетах у него не было. Он попробовал устроиться на работу в ряде европейских университетов, но это тоже не пошло. Он смог добиться только нескольких временных контрактов.
Поэтому Жора с Натальей решили уезжать из Югославии. И их выбор пал на Канаду. Они прибыли туда в начале 80-х годов.
А в Канаде все сложилось для Жоры намного лучше. В Канаде было много университетов, и Жора нашел сначала работу в одном из них. Это было самое главное, потому что в Америке в целом нужно попасть в эту обойму университетских лекторов, и тогда ты из нее уже никогда не выпадешь. Позже Жора перешел в другой университет, в котором и проработал много лет. Этот унивеситет был на западе Канады, а я, приехав в Канаду, начал жить на востоке страны. Откуда-то я узнал, что Жора тоже находится в Канаде. Я этого раньше не знал. Я попытался найти его, и мне это удалось. Мы стали общаться с ним по телефону и по электронной почте. Он был уже к тому времени вполне установившимся канадским профессором, весьма известным в научном мире, а я - после многих лет занятий наукой - только начинал свою канадскую карьеру. Он много разъезжал по разным конференциям, и я все зазывал его при случае заехать в мой город повидаться. Но такой случай не представился.
Наоборот, у меня появилась возможность приехать в его город. Там тоже проходила какая-то конференция, и у меня был принят туда доклад. Теперь я был точно уверен, что увижу его. Но на деле это опять не получилось. Как раз на время моей конференции он улетел в свою командировку, по-моему, в Японию. Так был потерян последний шанс встретиться. После этого мы опять только созванивались и обменивались электронной почтой. Помню, разговаривая с ним по телефону, я услышал именно от него, что Ельцин подал в отставку. Жора сказал мне:
- Ты знаешь новость? Только что сообщили, что Ельцин ресайнд.
Такой у него теперь был русинглиш. Но видно было, что он попрежнему интересуется Россией.
А в письме электронной почты после моей поездки в его город он жаловался мне на плохой климат этого города. А я ему ответил, что, наоборот, город мне очень понравился, и всю неделю, что я там был, была чудная погода. На это он написал, что мне просто повезло.
- Что бы ты сказал о городе, в котором 300 дней в году идет дождь? - сказал он.
Я все стеснялся спросить его о жене. Я не был уверен, что он все еще живет с Натальей. Было бы просто попасть впросак, спросив его о Наталье, а оказалось бы, что его женой является какая-нибудь Нэнси. Ведь столько лет прошло! Но он сам в том же письме написал, что эта погода плохо действует на легкие Натальи. Так я узнал, что они прожили вместе уже очень много лет.
Жора сказал мне, что он ждет своего ухода на пенсию, чтобы переехать с Натальей в теплые края. В Канаде тогда был обязательный возраст ухода на пенсию для работников госучреждений, каковыми являются университеты, в 65 лет (сейчас этот закон отменен). И вот вскоре, Жора, видимо, дождался этого момента, и после этого я потерял его след. Полагаю, что он переехал куда-нибудь во Флориду, как это делают многие университетские профессора в Канаде. Они живут в тех городах, где у них работа и где им платят деньги. За время работы многие из них покупают квартиры или дома где-нибудь на юге, в Калифорнии или в той же Флориде, и, как только они выходят на пенсию, мигом переезжают туда. Вот и Жора, похоже, закончил свое путешествие по миру в таком же теплом месте. Хорошо, что у Натальи в конце концов не будет проблем со здоровьем из-за плохого климата. Как Мастер с Маргаритой, они оба заслужили свой покой.