Сразу напомню, что "Моя жизнь в искусстве" была у Станиславского, но в принципе у каждого человека есть своя жизнь в искусстве. Разница только в том, что Станиславский создавал это искусство, а мы его потребляем. Хотя, если разобраться, то Станиславский создавал его в области театра, а в других сферах был таким же юзером, говоря современным языком, как и остальные. Вот и я здесь хотел поделиться своим опытом потребителя разных видов искусства.
1. Театр и музыка
Театр я любил всегда и ходил туда с моих детских лет в Алма-Ате. Это была все-таки столица с полным набором всевозможных театров. Был театр юного зрителя, театр русской драмы, казахской драмы, оперы и балета. Больше всего уже в зрелом возрасте ходил в театр русской драмы. Там был неплохой подбор артистов. Были весьма колоритные фигуры, например, Юрий Померанцев и Евгений Диордиев.
Часто бывал в театре оперы и балета. Театр был неплохой, но не самого высокого калибра. Хотя оперная часть была, нужно сказать, весьма неплохого уровня. Там пела в свое время Куляш Байсеитова, потом Ермек Серкебаев, а позднее появился Алибек Днишев - все крупные имена в опере. А вот балет был довольно низкого качества. Однажды я был на спектакле "Лебединое озеро". В одном из танцев солист поднял партнершу на вытянутых руках и - уронил ее. Скандал!
Спасали гастролеры. Т.к. Алма-Ата была столица да еще и заметной республики (наш первый секретарь ЦК Кунаев был членом политбюро ЦК КПСС), то гастролеры приезжали высшего класса. Московские театры наведывались регулярно.
Запомнились, например, гастроли Таганки. Они показывали ряд спектаклей, но был и сборный концерт. Помню номер. Выступали Борис Хмельницкий и Владимир Высоцкий. Хмельницкий стоял в центре сцены и, подыгрывая себе на гитаре, пел о всяких возвышенных целях, о больших достижениях и т.п. А Высоцкий улегся прямо на полу сцены у него под ногами и после каждого куплета пропевал припев:
- А на фига?
Было это как-то вразрез с нашими социалистическими рецептами, но, видимо, знаменитым московским гостям у нас многое разрешалось.
Так что московские театры я посещал всегда, но особенно запойно я бегал по ним, обучаясь в московской аспирантуре. Да и после этого я довольно регулярно ездил в Москву в командировки и не упускал случая отметиться в ее театрах и концертных залах. В Москве я старался посещать все знаменитые спектакли. Билеты на них достать было невозможно, да и у меня в аспирантские годы всегда были проблемы с деньгами. Так что заранее я практически не мог найти деньги на билет, поэтому получил там огромную практику в "стрелянии" билетов, т.е. покупке их с рук. Я много бывал тогда в "Современнике", Вахтанговском, Таганке, МХАТе, Сатире и т.д. В "Современнике", который располагался тогда на площади Маяковского, запомнился спектакль "Всегда в продаже", где Олег Табаков изумительно играл женщину-буфетчицу. Эта его способность проявилась много позднее и в фильме "Мэри Поппинс".
Также запомнился очень необычный по тем временам спектакль "Современника" "Валентин и Валентина". Вся Москва только о нем тогда и говорила. Я решил попытаться попасть на него. Пришел на один из премьерных спектаклей. У меня выработалась в те времена своя тактика стрельбы билетов. Например, идя в "Современник", я начинал стрелять билеты от метро Площадь Маяковского. Я рассчитывал, что люди, имеющие лишний билет, будут продавать его сразу по выходу из метро. И таким образом я к тому же был впереди других охотников за билетами. Если там билет купить не удавалось, то ближе к началу спектакля я передвигался ко входу в театр. Теперь расчет был на тех людей, кто ждали кого-то, а этот кто-то не пришел. Они обычно ждали до последнего, а потом - перед самым началом спектакля - продавали лишний билет. Вот и в тот раз я уже перешел ко входу театра "Современник". Но билетов не было и в помине. Уже прозвучал последний звонок, и людей перед входом практически не осталось. Я приготовился идти в метро и ехать в свое общежитие. И вдруг откуда-то появился человек и спросил меня, хочу ли я пойти на спектакль. Я ответил, что, конечно, да. Тогда он предложил быстрее идти в зал. Я по привычке полез в карман за деньгами, чтобы сразу рассчитаться. Но мужчина сказал, что денег не нужно, что у него пропуск на два лица, и это бесплатно. Я был потрясен.
Мы прошли в зал и уселись где-то во втором ряду. Никогда я не сидел в театре так близко. И все первое действие я просидел, как на иголках. Я не привык ходить на холяву и чувствовал себя неуютно. В перерыве я предпринял еще одну попытку заплатить, но мужчина опять остановил меня. Он сказал:
- Видите ли, я по профессии - театральный критик, поэтому получаю билеты бесплатно. Поэтому и вы ничего не должны платить.
А сам спектакль был очень необычным буквально во всех отношениях. Костя Райкин играл свою первую роль свежо и достоверно. Валентина ходила по сцене нагишом. Публика от всего этого была в восторге.
Как-то раз я выбрался в Кремлевский дворец съездов. Это была премьера балета "Икар" С. Слонимского. Главные партии танцевали Екатерина Максимова и Владимир Васильев. Васильев же и поставил спектакль. Я смотрел на сцену очень издалека. Моих денег обычно хватало только на очень плохие места. Танцевала пара замечательно. Хотелось рассмотреть балетных звезд поближе. Когда спектакль закончился и началась овация, я просто пошел вперед. Я шел через весь партер, в котором сидело много пожилых дам, заходившихся от криков "Браво!"
Тут выяснилось, что зал был как бы разделен на некие квадраты, и между этими квадратами стояли шкафоватые ребята и не давали людям переходить из квадрата в квадрат. Я налетел на одного из них, и он спросил меня:
- Вы куда?
- Вперед - ответил я ему и двинулся к сцене. Тот, видно, ошалел от такого нахальства и даже не сделал попытки остановить меня.
Так я прошел почти к самой сцене и увидел вблизи артистов. Меня поразило то, что под белым трико Максимовой были видны ее ноги с явно просвечивавшими синяками. Это все были следы всех этих бесконечных поддержек, подъемов, которые делал ее партнер и муж.
В Москве было здорово и то, что было очень много разного рода гастролей. В 1971 году в Москву приезжал оркестр Дюка Эллингтона. Я каким-то образом нашел деньги на билет и ухитрился раздобыть его. Это было незабываемое впечатление. Сам Дюк был, конечно, великолепен. Но меня также поразил его саксофонист. Уже и не помню его имени. Это был артист высочайшего класса. Я всегда любил саксофон. Но здесь музыкант показывал какие-то чудеса в обращении с инструментом. Мужчина он был небольшой, а инструмент был как раз крупный. Так артист обращался с ним, как с женщиной. Это был полный интим. Он обнимал его, ласкал его своими пальцами. В ответ инструмент выдавал завораживающие звуки.
Запомнился и оркестр Поля Мориа. Он приезжал в Москву в 1978 году и произвел неизгладимое впечатление. Такой музыки мы раньше не слышали.
Приезжал тогда в Москву и парижский балет Grand Opera, показывавший балет "Собор парижской богоматери". Танцевали все там здорово, но один момент особенно поразил публику. Это было па-де-де Квазимодо и Эсмеральды. В какой-то момент танца Квазимодо раскрутил Эсмеральду и как бы отбросил ее от себя. Она закрутилась, удаляясь от него. Но при этом верхняя часть ее костюма осталась в руках у Квазимодо. Так что верхняя часть тела балерины оказалась как бы голой (неважно, что на ней было телесного цвета трико). Такого на спектаклях в те времена еще не было. Весь зал схватился за бинокли и жадно припал к ним.
Ленинград был одним из моих любимейших театральных центров. Когда я бывал там в командировках, я ходил во многие театры. Но самым главным и любимым всегда был БДТ под руководством Георгия Товстоногова. Там шло много замечательных спектаклей. Одним из них был "Холстомер" по рассказу Льва Толстого.
На него я тоже стрелял билет. Это была премьера, поэтому лишних билетов не было по определению. Весь питерский бомонт шел в театр. Я пришел на стрельбу заранее, простоял у театра долго, видел массу знакомых и незнакомых мне знаменитостей. Так, к театру вдруг подкатила машина и из нее вышли Игорь Владимиров и Алиса Фрейндлих.
А у меня не было никаких шансов попасть в театр. Вот уже и спектакль начался, а я все медлил и не уходил от театра - так жалко было осознавать крушение моего плана. На ступеньках театра почти не осталось народа, было только несколько таких же стрелков, как я. Я собрался уходить. И вдруг за моей спиной раздался какой-то детский голосок:
- Вам, наверное, билет в театр нужен?
Я обернулся. Передо мной стояла девушка, не девочка, но очень невысокая, такая робкая и тихая.
Я спросил ее: А у вас есть лишний билет?
Она ответила: Да, есть. Я ждала одного человека, но он не пришел.
Так чего же мы стоим? - возопил я. - Спектакль ведь уже идет.
И мы побежали в зал. На ходу я полез за деньгами, рассчитываясь с моей доброй феей.
Мы опоздали минут на пятнадцать. Места были плохие, на самой верхотуре. Но все это было неважно. Я был внутри. А спектакль был волшебный. Блестяще играл Холстомера Евгений Лебедев. В конце спектакля он потряс публику некоей режиссерской находкой. Когда Холстомеру перерезали глотку, Лебедев поднес руки к шее, а потом бессильно уронил их. И у него из горла потекла кровь. Весь зал замер. А это была алая ленточка, которую он отпустил и которая протянулась от его шеи и упала на пол.
Вообще Лебедева я отношу к числу великих артистов. У меня свое собственное определение этого термина. Я считаю великим аристом того, кто способен замечательно играть разноплановые роли. Если человек играл всю жизнь парторга, хоть и здорово, - он никак не может считаться великим артистом. Вот взять Олега Ефремова. Он всю жизнь играл самого себя. Играл хорошо. Но и только. Поэтому к великим артистам я его не отношу. Возможно, он был великим режиссером, но это другой разговор.
А вот другой пример. Вот Борис Андреев всю жизнь играл самого себя. Хорошо играл, но не более того.
А Михаил Ульянов.является для меня великим артистом. Потому что он мог сыграть любую роль - не только председателя колхоза. Вспоминаю его яркую водевильную игру в знаменитом вахтанговском спектакле "Принцесса Турандот", где в жанре капустника к Василию Лановому, игравшему принца, все обращались: Вася Высочество.
Среди других великих советских актеров, которых я видел не только в кино, но и в театре, отмечу Фаину Раневскую и Евгения Евстигнеева. Блестящие были артисты, это общеизвестно, но приятно было убедиться в этом самому.
Как можно увидеть из предыдущего, я могу считать себя старым театралом. Но за долгие годы хождения по театрам я никогда не видел того, что мне довелось наблюдать в 1990 году во время моего короткого посещения Болгарии. Я и там умудрился побывать в театре. Это было в городе Стара Загора, и я уже однажды описывал это впечатление. Я только раньше ошибался, считая, что смотрел там оперетту Оффенбаха. Недавно я случайно наткнулся на свои старые записи и обнаружил, что это была "Норма" Беллини. Поэтому только коротко расскажу, что там в кресле впереди меня сидел немолодой, лысоватый мужичок. Он спал в своем кресле почти все время спектакля. Он просыпался только, когда заканчивался акт, и раздавались жидкие аплодисменты. Тогда он вскакивал на ноги и начинал бешено аплодировать и кричать "Браво". После этого начиналось следующее действие, и он опять засыпал, чтобы проснуться к своей следующей работе. Так я впервые в реальности - и почему-то именно в Болгарии - столкнулся с понятием клака.
2. Кино
Кино - это тоже было и есть мое увлечение на всю жизнь. Опять же во время московской аспирантуры регулярно ходил в "Иллюзион", старался посещать просмотры московского кинофестиваля. Зарубежные фильмы на широком экране тогда шли только, если они не представляли никакой опасности для идеологических устоев советского общества. А такие фильмы и не представляли порой особой ценности. Лучших западных фильмов мы вообще не видели. Вообще люди были голодны на хорошее кино и шли на любые ухищрения, чтобы такое кино увидеть.
Я вспоминаю юбилей начальника отдела Института машиноведения АН СССР академика Ивана Ивановича Артоболевского. Для тех, кто не знает, - это был очень большой ученый. Он был как бы визитной карточкой общества развитого социализма. Будучи беспартийным коммунистом, он занимал высокий пост председателя Всесоюзного общества "Знание", был членом Президиума Верховного Совета СССР и т.д.
Я заканчивал в этом институте аспирантуру и поддерживал отношения с московскими коллегами с того времени. Так вот, в 1975 году И. И. исполнилось 70 лет. В институте, да и в академии были большие торжества по этому поводу. К торжествам решили приурочить культурную часть. Всем институтом стали решать, что бы за культурную программу заказать. Все знали, что для И.И. никакого отказа не будет. Нужно было только сообщить в ЦК партии пожелание, и все будет сделано по высшему классу.
В институте все понимали, что это был уникальный шанс заполучить , так сказать, с доставкой на дом нечто необычное. По-моему, в те дни в институте никто не работал. Все только и обсуждали, что бы такое выбрать, чтобы не продешевить. И тут один из младших научных сотрудников (а кто же еще может быть возмутителем спокойствия?) выдал оригинальную идею. Он предложил заказать просмотр фильма. А фильм он предложил - "Крестный отец". Фильм не так давно вышел на экраны в Штатах и триумфально шел по всему миру. Но в Союз ему дорога была заказана, и вот появился случай хотя бы попытаться его посмотреть. Идея овладела массами. Она пошла наверх, в дирекцию института. Те связались с кураторами из ЦК КПСС и - получили отказ. Им было сказано, что даже для такого человека, как И.И., они не могут показать столь буржуазный и противоречащий нормам советской морали фильм.
Но научная общественность уже не хотела останавливаться на пол-пути. В ход была пущена тяжелая артиллерия - сам И.И. Его ввели в курс дела, и он сам позвонил, теперь уже на самый верх. И это сработало. Фильм таки был показан на юбилее.
У меня где-то в 80-х годах на некоторое время появилась возможность посещать просмотры Республиканского Дома кино в Алма-Ате. Туда ведь регулярно привозили многие фильмы Госфильмофонда СССР, которые и близко не подпускались к широкому экрану.
И вот однажды туда в первый раз привезли один из фильмов про Джеймса Бонда. Трудно даже передать, что творилось у Дома кино. Собралась гигантская толпа. Эта толпа штурмом брала зал. Выбили толстенные стекла, выполнявшие роль стены Дома кино, смотревшей на улицу. Люди смели билетеров, в зал прорвались все, включая и тех, у кого билетов не было. Зал Дома кино располагал5ся амфитеатром, и в тот раз не только все кресла были заняты, но и на всех ступеньках сидели люди.
Ведущий - пожилой еврей из Москвы - долго дожидался, пока вся эта котавасия закончилась и все, наконец, уселись. Тогда он вышел на сцену и, хитро улыбаясь, сказал:
- Вот вы тут такого натворили, а ведь зря. Ничего особенного фильм собой не представляет. Сами сейчас увидите.
Я тогда подумал:
- Да, кто тебе поверит. Хорошо тебе говорить. Ты все это уже видел столько раз, тебя ничем не удивишь, а для нас это - совершенно необычное зрелище.
А через два часа, выходя из зала, думал:
- А прав же был мужик. На самом деле - полная ерунда.
Еще одной особенностью советского кинопроката было то, что многие хорошие фильмы не выпускались на широкий экран, а шли где-то на задворках. Они относились к категории некассовых. Вот в 80-х годах я был в командировке в Ленинграде. Там тогда проходила первая в Союзе международная выставка промышленных роботов. Мы тогда не только иностранных фильмов не видели, но и роботов тоже. Поэтому многие специалисты со всего Союза съехались в Ленинград. Из моего университета тоже прибыл целый десант.
В один из вечеров мы с одним нашим молодым доцентом пошли прогуляться по Невскому проспекту. Парень этот делал у нас суперуспешную карьеру. Он делал ее не потому, что он был талантлив, а потому, что он был племянником нашего босса. На самом деле он был не очень развит и мало образован (я имею в виду общую культуру).
И вот, когда мы шли по Невскому, я вдруг увидел небольшую афишу фильма, о котором я раньше не слышал. Это была "Татарская Пустыня" режиссера Валерио Дзурлини. Я даже не знал толком и этого режиссера, кажется слышал это имя. Но зато я знал многих актеров, занятых в фильме. Там играли Жан-Луи Трентиньян, Филипп Нуаре, Фернандо Рей, а также Витторио Гассман, от которого я всегда был в восторге. Этот актерский состав говорил сам за себя, и я предложил коллеге сходить в кино. Он согласился. Кинотеатр оказался где-то в закоулках жилого дома, двор которого выходил на Невский проспект.
Фильм начался, и я постепенно оказался полностью вовлеченным в его ход. Те, кто знают фильм или книгу, помнят, что по сюжету там практически ничего не происходит. Действие застыло и пребывает в таком состоянии годы. Фильм шел, и это бездействие продолжалось. Я как-то оглянулся на сидящего рядом коллегу и увидел, что он явно скучает. Где-то через пол-часа он нагнулся ко мне и прошептал:
- Очень скучный фильм. Может пойдем?
Но я к тому времени был, наоборот, полностью вовлечен в происходящее. Фильм влез в мою душу, и я нашел в нем некие параллели с тем, что происходило тогда в моей жизни. Я, например, увидел, некую бессмысленность своего существования, как это было и у героев фильма. И я сказал парню:
- Извини, но я не могу идти. Я буду смотреть до конца. А ты, может, правда, иди сам в гостиницу.
Но он не ушел. Фильм был длинный, и он промаялся до конца.
Так я открыл для себя Дино Буцатти, который с тех пор является одним из моих любимых писателей. С того момента я покупал все его книги, какие мне только попадались. Его смесь пессимизма и скептицизма очень близка мне. Я рад также, что мне впоследствие удалось многое поменять в своей жизни, и у меня нет больше тех самых параллелей с героями Буцатти.
3. Живопись
Насчет живописи сразу должен сказать, что с рисованием у меня ужасно плохо. Но живопись люблю. Я никогда не упускал возможности посетить любые выставки и музеи во всех городах, где я бывал. Большая практика была у меня в Москве во времена аспирантуры. Среди всего множества походов на выставки запомнилось посещение коллекции Лувра. Для этого нужно было отстоять гигантскую очередь, лентой крутившуюся вокруг музея изобразительных искусств имени Пушкина. Это занимало несколько часов, зато внутри вас ждала сама Мона Лиза. Это был гвоздь программы.
Само собой, что в Третьяковке, Эрмитаже и музее имени Пушкина я побывал по многу раз.
Любопытной была одна выставка в Алма-Ате, которая проходила, по-моему, где-то в конце 80-х годов. Это была выставка картин художников какого-то района Италии, который являлся побратимом не то всего Казахстана, не то Алма-Аты (уже точно и не помню). Обычная выставка с картинами ничем не примечательных художников. Но поскольку она прибыла из Италии - а это было необычно в те времена - то нужно было ее посетить. У одной из картин я, впрочем, задержался. Это была гравюра, которая по первому впечатлению напоминала абстрактную живопись.
Я вообще не любитель абстрактного искусства. У меня всегда было подозрение, что в абстракционисты идут многие люди, не умеющие рисовать, но хотящие прославиться. Поэтому я всегда придерживался мысли, что художник должен сначала доказать свое умение рисовать обычные картины, а потом идти заниматься абстракционизмом, если его душа это требует. Вот с Пикассо у меня в этом плане нет никаких проблем. Он - замечательный художник, работавший в разных жанрах, одним из которых были абстрактные картины.
Вот и та картина, о которой я пишу, выглядела вполне абстрактной. Она представляла набор каких-то изогнутых черных линий на белом фоне, на первый взгляд совершенно неорганизованных, но в то же время складывавшихся в некую систему. Я стал приглядываться к гравюре, разглядел ее хорошо и просто остолбенел. На гравюре оказался изображенным женский половой орган. Он был изображен во всех деталях, чуть ли не в натуральную величину, очень художественно, но при первом взгляде на картину ничего этого нельзя было понять. Я понял, что именно таким образом эта картина попала в экспозицию. Поразительно было, что это вообще произошло. Ведь в старые времена такие выставки курировались ЦК партии, КГБ, Министерством культуры и т.д. И ни одна из этих инстанций не углядела в скромной гравюре подрыва социалистической морали и пропаганды духовных ценностей загнивающего капитализма.
Вот и во время моей поездки на конференцию в Польшу в советские времена, будучи в Кракове, я спросил польских организаторов конференции, какой музей они посоветовали бы мне посмотреть. Они сказали мне, и я туда отправился. Я, честно говоря, не ожидал в этот день никаких открытий. Казалось бы, Краков - это относительно небольшой город и что уж такое может быть в здешней галерее. Однако в одном из ее залов я вдруг был поражен, увидев прямо передо мной знаменитую "Даму с горностаем" Леонардо да Винчи.
Я являюсь большим поклонником импрессионистов. Не потому, конечно, что они импрес+сионисты, а т.к. мне очень нравится этот стиль. Также я очень люблю произведения Сальвадора Дали. Я считаю его одним из лучших рисовальщиков в мире. Я видел его картины во многих музеях мира. Последний раз это было в музее Дали в Лондоне.
Я посещал также, например, музей Метрополитен в Нью-Йорке, музеи Бостона, Питтсбурга, даже в провинциальном Нэшвилле я сбегал в городскую картинную галерею. В Мадриде я был в музее Прадо, в Лондоне посещал Национальную галерею и музей Тейта, в Манчестере тоже был в городской галерее. В большинстве этих музеев - очень хорошие коллекции. Американские музеи, например, получают, конечно, деньги от государства, но большая часть их поступлений приходит от меценатов, которые дарят либо деньги, либо произведения искусства.
Русские же нынешние миллионеры практически никогда не дают денег на искусство. Это вам не старое поколение русских купцов-меценатов. Нынешние олигархи не хотят идти путем Третьякова. Особенно возмутительным был факт, о котором я не так давно прочитал. Один русский миллионер пожертвовал деньги американскому музею - не российскому. Для них меценатство - это форма бизнеса. Они жертвуют только, обделывая свои делишки. Ведь Россия для них - это всего лишь дойная корова.