Эта книга стихов Софьи Шапошниковой не могла не родиться: как композитор слышит голос тишины, шёпот листвы, колыхание трав, так она слышит стихи. Они приходят к ней ночами, вместо снов, и она вслушивается в себя, как мать ещё не рождённого ребёнка прислушивается к проявлениям новой жизни.
Я пишу. Я не могу иначе.
Счастье - это сотворенье строк.
(...) Залетают строчки из окна
Листиком ли, ветра синевою,
Неба, опрокинутого зноем,
Прошлым, возвращённым в недра сна.
Первые свои стихи она диктовала маме в три года, в четыре - записывала сама. Это был дар свыше, но его нужно было сберечь, вдохнуть в него дыхание жизни, согреть своим теплом.
Нет, книга не напишется, пока
Не отвердеет в мужестве рука,
Не омужает в горечи строка,
Пока её, как отзвук бурь и гроз,
Ты с беспокойством людям не понёс.
И сам не стал поильцем-родником.
Так может написать лишь тот, кто познал немало страданий, и в борьбе обретал своё мужество. Ей было десять лет, когда внезапно оборвалось детство. Шёл тридцать седьмой год. Её отца арестовали. Допросы и пытки происходили в здании НКВД, отгороженном от их дома тяжёлой бетонной стеной. Иногда после полуночи, пробиваясь сквозь ночную тьму, оттуда доносились крики и стоны. По её глубокому убеждению, отца убили на одном из допросов. Потом настал черёд матери. В ту ночь, когда девочка, дрожа от волнения и страха, одна, в пустой квартире, ждала мать, её держали совсем рядом, за этой стеной. Им была нужна лишь её подпись под заранее составленной ложью. Но в своих попытках запугать хрупкую, потрясённую арестом мужа женщину, они ошиблись. Она написала: "Я знала каждый шаг моего мужа - честного коммуниста-ленинца". И получила семь лет лагерей и тюрем. Для десятилетней Сони Левиной та ночь была предвестницей многих одиноких, совсем недетских ночей. Она раскрывается в своих стихах.
Одно из них так и названо "В десять лет". Вот она в горестную осеннюю ночь бросилась к реке. И ходила до утра среди первых льдин, босая, изрезав в кровь ноги, стараясь погасить смятение и боль души. Одна, в кромешной ночной тьме... Назло. Назло страху, назло всему миру, который был против неё, маленькой, внезапно осиротевшей девочки. "Света нет на свете. / Солнце под замком. / Девочка в берете / Ни души кругом". Она будет идти наперекор трудностям, душевной и физической боли. В её стихах, как и в её жизни, - противоборство света и тени. С детства жизнь соединила два мира - один под сенью другого, как только она одна умела соединять: свет и тень, добро и зло.
У подножья той самой тяжёлой бетонной стены раскинулся сад. Половина дома семьи Левиных выходила в сад, вторая - в сторону стены. Особенно хорош сад был весной, когда зацветала сирень: бледно-лиловая, белая, красно-бордовая, сиренево-фиолетовая она цвела буйно, радостно. Кусты и деревья тянулись высоко вверх, но стена всё равно возвышалась над ними, и нарядная красота цветов лишь оттеняла её серую сумрачность. Стена отбросила тень на всю жизнь Сони Левиной, но сад, сиреневый сад, помог через боль и страдание пронести веру в свет и добро. Десяти детских лет хватило, чтобы тепло родительского дома грело её всю жизнь, дало силу противостоять злу. "Какая тут зима, какая вьюга, /Коль тянется сиреневая нить / На высоте божественного звука".
Время не властно над её чувствами. И через годы рана продолжала болеть. Она долго не верила, что отца нет. Для неё он был живой. К отцу она обращается так, будто он слышит её, будто их души по-прежнему связаны...
Твои хризантемы стояли так долго!
Кудрявые, белые, с запахом волглым
И пыльным, хотя это несовместимо,
И я проходила на цыпочках мимо...
Они не осыпались, чуть поржавели,
У стенки заметные мне еле-еле...
Но ржавчина, ржавчина тридцать седьмого
Души моей остро касается снова:
И дверь заперта была в праздничный день,
И тень... тень отца... Хризантемы и тень.
И ваза пустая не знает руки,
И слёзы в глазах неизменно горьки
Хризантемы и тень... Чистота и красота цветка и волглый запах, и упавшая на него тень, как тень, упавшая на всю её жизнь, как тень, упавшая на всю страну... Вспоминаю слова Антуана Сент-Экзюпери "Учиться нужно не писать, а видеть. Писать - это следствие". Поэтические образы Софьи Шапошниковой отражают не только её умение видеть, они связаны с памятью, пропущены через сердце. Каждая строка её стихов глубоко волнует: и радость встречи с природой, и неизбывная горечь потерь. Всё соединилось в её душе, стало душою её стихов.
Лиловые ирисы цвета тревоги -
Вечерние свечи у самой дороги.
И небо над ними тревожно лилово,
И мне почему-то не вымолвить слова...
Это случилось в военные годы - во время эвакуации. Дороги бомбили. Взрывной волной её бросило с крыши поезда, пронесло над вагонами, швырнуло на землю. С годами позвонки срослись, и ходить становилось всё труднее. Сегодня она, по сути, прикована к постели. Порой встречает новый день, не сомкнув ночью глаз от непрекращающихся болей в позвоночнике, порою не может держать в руках телефонную трубку, не может говорить - один неловкий поворот головы и начинается тяжёлый приступ, теряется зрение и обостряются боли. Но ночью к ней приходят стихи.
Со звёздами сейчас накоротке,
Я вижу всё вокруг в сиянье синем.
Нет тяжести земной, и я жива
И улетаю к звёздам на мгновенья,
А рядом чьих-то крыльев шелестенье,
Издалека мне слышно песнопенье...
(...) Ночная смена! Я её люблю:
Нет никаких дотошных мелочей,
Есть Млечного пути льняной ручей.
Её внешний мир ограничен окном. Там за окном дичок смоковницы. Иногда дерево веточкой стучит в окно, будто хочет напомнить о себе, иногда порыв ветра бросает в тёплую ладонь "фиги недозрелой кулачок". Порою за окном "...смутный невесенний день / Всё толковал: "Нет солнца - тень". / Неправда! Я ловлю сквозь муть / Прозрачность ищущего света / И невесенние приметы / Зиме так хочется вернуть!.." Внутренний свет, свет души, подобно первым, ещё невидимым, но уже ощутимым лучам солнца, пробивается через боль, потери, страдания.
Закатные стихи... Вам будет горько?
Но вы перелистайте их. А там
Я подарю вам утреннюю зорьку,
Улыбку со слезами пополам.
Спокойно, ровно, гладко - так бывает?
Чтоб счастье ощутить, беды коснись.
В 2006, уже здесь, в Израиле, Софья Шапошникова выпустила большую книгу своих стихов. Она назвала её "Вечерняя книга". Вечер жизни... Он пришёл. Так к пахарю приходит время жатвы. И он молит Бога сберечь плоды его труда, и, глядя на небо, просит у Него солнечные дни, чтобы дождь не побил колосья. Человеческая жатва сродни жатве пахаря. Когда приходит вечер жизни, он тоже собирает свою жатву. Может быть, в минуты таких раздумий о прожитом и родилось стихотворение "Молитва".
Господи Боже, сделай милость,
Чтоб моя мельница не покосилась,
Не покосилась, не захирела,
Чтобы помол был чистым и белым,
Чтобы годился для пышного хлеба
Всем, кто алкает, кто сыт ещё не был.
Господи Боже, сделай милость,
Сделай, чтоб печь моя не обвалилась,
Не обвалилась и не остыла,
Не угодила в мою могилу,
Чтобы, когда меня больше не будет,
Долго служила неведомым людям,
Чтобы не зря эта печь возводилась...
Господи Боже, сделай милость!
Свою книгу она посвятила мужу. "Посвящаю Фёдору Шапошникову, единственному за долгую жизнь Любимому". Их любовь выдержала немало испытаний: и частые разлуки, и болезни, когда жизнь одного из них, казалось, висит на волоске. Он с ней всегда, даже когда не рядом. Как когда-то в стихах об отце эта обращённость к его душе. Это стихи о Любви Двоих.
Я судьбу на твою и мою не делю,
Раздели - всё сведётся к нулю.
Да и как разделить, если было дано
Нам на долгие годы одно:
Вместе мёрзнуть и вместе недоедать,
Провожать и встречать поезда,
У больницы стоять, онемев от беды -
Как разделишь, где я, а где ты?
В этих стихах нет клятв в верности. Нет высоких слов о любви. В них нежность, чистота, и глубокая преданность друг другу.
Мне было худо. Я была слабей
Той ветки, что трещит под снежным грузом.
Постель казалась жаркой, жёсткой, узкой,
Вставать я разучилась, хоть убей.
Как ты мне неожиданно помог!
Нет, не лекарством, не заветным словом -
Ты просто заболел и слёг.
Назавтра я была здорова.
Есть что-то ещё, сближающее души этих людей: они оба художники. Только её материал - слово, его - краски. В стихотворении "Кисти в кувшине" есть такие строки:
Я любила
Смотреть, как ты пишешь -
Ты светился,
Словно ребёнок малый.
Ты сердился,
Когда я словечко вставляла:
Я душою с тобою писала...
Как прозаичны эти слова, как просты, но тебе словно передаётся тихое счастье двоих любящих друг друга людей...
Порой взгляд её устремлён далеко, в те миры, которые дано увидеть иным, духовным зрением, "Дорогой мой, не тужи, / Это жизнь. / А за нею снова жизнь / - Жизнь души. / А за миром - цепь миров, / Не оков. / Там и встретиться нам вновь, / Пусть без слов/" Она словно бы хочет утешить мужа. Они более полувека вместе, но как прежде, а может ещё горячее, молит: "Боже, только б не разлучили..." В ней бьется страдающее и мудрое материнское сердце. "Я целую руки эти / С материнскою любовью, / Самой истинной на свете". И вновь о том же, но уже в другом стихотворении: "А душа не стареет, или / Ей стареть любовь не даёт. / Мы друг другу целуем руки - / Молодость такого не знала./ Как осталось мало! Как мало!.."
Через два года после публикации "Вечерней книги", вышло её второе, дополненное издание. К тому времени родилось много новых стихов. Порою они приходили к ней, как совсем нежданные гости. В одну из таких минут Софья написала: "Отступитесь стихи. Не терзайте ночами. / Мозг пылает и сердцу до слёз горячо". Но не писать - не могла. Рождалось что-то новое. "Я прозе изменила, теперь стихам. / Старинные чернила - прошли века. / Писала, как любила, я Им жила. / Дитя я сотворила. Не назвала. / Смотрю в слезах незряче на лунный свет. /...А жанр не обозначен: такого нет?.." Я называю это произведение, сочетающее поэзию и прозу, поэма-драма. "Гений в плену или В плену у гения" посвящён Бетховену. Почему она выбрала Бетховена? Может быть, что-то в его, полной драматизма судьбе, перекликалось с её собственной судьбой? А может быть его, не знающая компромиссов душа, была близка её душе? Но может быть, его верность своему призванию, была сродни её верности? Работа над произведением требовала от неё высочайшего напряжения духовных и физических сил. Она писала о Бетховене, но в эти мгновения перед ней самой словно открывался смысл её земного существования.
Ухожу...Я успею проститься?
И с любимой и с залом концертным?..
А душа остаётся бессмертной,
Вылетая неведомой птицей?..
Чем призвание меня озарило,
Послужить ли грядущему может?..
И тревога безжалостно гложет:
А не зря был?.. Где жизни мерило?..
Нет, "Вечерняя книга" не была последней. Родилась книга поэзии: "Избранное" - тридцатая книга прозаика и поэта Софьи Шапошниковой. "Гений в плену, или В плену у гения" - часть этой книги. И стихи, и поэма-драма дополняют друг друга, раскрывая душу автора, умеющего за тенью увидеть свет, за драматизмом жизни почувствовать её красоту.
Иногда кажется, что она пишет с натуры, спешит запечатлеть увиденное, как художник, покорённый неожиданной игрой света и тени. С детства, с того дорогого ей сиреневого сада, природа - часть её души. Всё находит отклик в её поэзии: желтеющая скирда сена, и высокие, плывущие над ней облака, и первые приметы осени, и грусть увядания.
В жёлтый сумрак вхожу и стою.
Листья тихо слетают с небес.
Я ладонь раскрываю свою -
Их как птиц приглашаю к себе.
Я, быть может, сродни им чуть-чуть:
Светлый сумрак в моей глубине.
Невесомой ладонью на грудь
Лист ложится, приникнув ко мне.
Читая строки её раздумий о жизни, понимаешь: её душа - окно, которое открывает перед ней мир, уводит далеко от личного, даря стихам философскую глубину.
Плывут деревья лунными ночами,
Плывут по небу в золотом руне.
Куда они, когда они причалят,
Как обойдутся без своих корней?
Плывут так успокоено, неслышно,
Как можно только в лунной тишине,
И птиц несут, и гнёзда их колышут.
И дышат ровно, как дитя во сне.
Поиск себя, своих корней, порою мысль о неприкаянности души, будят в тебе ответный отклик. Она пишет для себя, пишет, когда чувства и мысли переполняют её, но в них - общечеловеческая боль, раздумья о смысле жизни, своей нерасторжимой связи с землёй.
Вбирает взгляд в одно мгновенье
И дрожь предсмертную листвы,
И колосков недоуменье,
И оторопь травы.
И хочется к земле припасть,
И отогреть и отогреться,
И вместе биться с ней в два сердца,
И остро чувствовать: я часть.
Репродукции картин мужа поэта, художника Фёдора Шапошникова, можно увидеть в материале сайта "Заметки по еврейской истории":
http://berkovich-zametki.com/2007/Zametki/Nomer8/Shalit1.